
Лига историков
Как в Париже 1890-х можно было побывать в раю и аду всего за одну ночь
В конце XIX века Париж был центром богемной жизни, где искусство, алкоголь и экстравагантность сливались в одно. Монмартр, холмистый район города, славился своими кабаре и борделями, где посетители могли погрузиться в разврат и фантастические миры. Среди них выделялись два уникальных заведения: Кабаре дю Сьель-"Кабаре Неба" и Кабаре де л'Энфер - "Кабаре Ада". Эти соседние кабаре позволяли парижанам и туристам "побывать" в раю и аду всего за один вечер, предлагая иммерсивные шоу с тематическим декором, необычные блюда и небольшие представления. Расположенные бок о бок на бульваре Клиши, 53, они были любимым местом декадентов.


Кабаре де л'Энфер
Кабаре де л'Энфер открылось в ноябре 1892 года, его придумал Антонен Александр, в прошлом профессор литературы, который решил создать заведение с адской тематикой. Вскоре рядом появилось и Кабаре дю Сьель, посвященное небесам, его основал все тот же Антонен Александр.
«Входите и будьте прокляты, вас ждёт Злой!» — прорычал хор грубых голосов, когда мы замерли перед открывшейся нам сценой. Рядом с нами над огнём висел котёл, а в нём прыгали с полдюжины музыкантов-дьяволов, мужчин и женщин, игравших на струнных инструментах отрывки из "Фауста", а рядом стояли красные черти и тыкали раскалённым железом тех, кто отставал в исполнении. Повсюду бесшумно сновали красные черти: одни несли напитки для жаждущих заблудших душ, другие помешивали огонь или кувыркались. Всё находилось в состоянии бурного движения. - так описывали "Кабере Ада" Уильям Чемберс Морроу и Эдуард Кукуэль в книге 1899 года "Богемный Париж сегодня"


Кабаре дю Сьель и Кабаре де л'Энфер
На само деле все было попроще, вход в адский ресторан был внутри открытой, клыкастой пасти, освещённой фонарями. При входе гостей встречал актер одетый в костюм черта, иногда это был сам основатель Антонен Александр в костюме Мефистофеля. Начиналось все со слов "Ах, ах, ах! Они идут к нам! Ох, как они будут жариться!" Внутри зал был украшен разными фресками и барельефами в "Адском стиле", а официанты в красных костюмах чертиков, разносили напитки и еду. На фоне всего этого играли музыканты, а актеры на небольшой сцене, разыгрывали моменты из "Фауста", там был даже импровизированный котел в котором сидели актеры.
Один из чертят подошел, чтобы принять наш заказ; он был на три кофе, черный, с коньяком и вот как он прокричал заказ: "Три кипящих бокала с расплавленными грехами с щепоткой серного усилителя!" Затем, принеся напиток, он добавил: "Это закалит ваши внутренности и сделает их неуязвимыми, по крайней мере на время, к пыткам расплавленным железом, которое вскоре вольют вам в глотки". Стаканы засияли фосфоресцирующим светом. - из книги "Богемный Париж сегодня"
Кабаре де л'Энфер было всегда переполнено, а вот "Кабаре дю Сьель", было не очень популярным, один из посетителей, Тревор Гринвуд, описал это место как "самую суть безвкусицы". В зале постоянно играла органная музыка, потолок голубого цвета с имитацией облаков. Официанты с ангельскими крыльями и желтыми нимбами бегали с подносами по залу, разнося "искрящиеся небесное зелья". Время от времени актер в образе "Святого Петра" просовывал голову в отверстие в потолке и обрызгивал посетителей "святой водой". Гости наблюдали за бурлескными религиозными обрядами потягивая свои божественные коктейли - другими словами, стриптиз и выпивка в небесных чертогах. За небольшую плату могли нарядить ангелом, надеть парик с нимбом и приделать крылья, но развлечение такое себе конечно.
В нескольких квартал от этих странных заведений, находилось еще одно, не менее странное, но более пугающее, называлось оно "Кабаре дю Неан" там восхваляли ее величество "Смерть".
Заведение было таким же тематическим кабаре, но более мрачное, больше похожее на склеп. Фасад был черный с решетками на окнах, а фонари на входе, освещали улицу мертвенным зеленым светом. При входе гостей встречала красивая девушка, одетая в белый саван которая стояла у гроба и пристально смотрела вошедшим в глаза. Внутри в центре главного зала висела люстра из костей, столами служили гробы , а на стенах висели картины сражений и казней, для лучшего аппетита. Здесь можно было заказать такие изысканные коктейли как "микроб азиатской холеры" или "образец чахоточной заразы".
Гостей после напитков приглашали в "Зал кремации", где они могли увидеть образы смерти и разложения. Из публики выбирали одного человека, которого помещали в вертикальный гроб. С помощью проецируемого изображения, стекла и зеркал создавалась иллюзия, будто этот человек разлагается, превращаясь в скелет.



"Кабаре дю Неан"
Эти три места объединяли: огромные количество шампанского, горы кокаина и не такие как все - актеры, художники, философы. Последние собираясь вместе и устраивая дебаты, часто они и привлекали публику в эти места, многие хотели прикоснуться к чему то новому и необычному, послушать интересных людей и узнать о новостях из мира искусства.
Через несколько лет после освобождения Парижа супермаркет Monoprix , соседствовавший с этими двумя необычными кабаре с 1934 года, выкупил оба помещения, заменил фасады и теперь весь первый этаж здания занимает супермаркет Monoprix, где в очереди можно вспомнить про ад, а стоя у ценников упомянуть Бога.
Всем спасибо, кто прочитал. Подписывайтесь будет интересно.
Еще есть группа в вк https://vk.com/club230098140 - где статьи выходят чуть раньше, есть короткие посты, и просто исторические фотографии.
Так же сообщество в телеграмме https://t.me/+Y-znwBrdDJlhMTIy тут выходит, дополнительный контент 18+ и самые кровавые и ужасные истории
Священник пьяница и лейтенант краснорубашечник
Так уж вышло, что автор книги «Сила и слава» сам по себе является невероятным человеком с большим рвением к путешествиям. Он был во Вьетнаме, в Китае и Корее, в Замбии, в Кении во время восстания Мау-Мау, в Малайе в период «войны бегущих собак».
Он побывал в колонии прокажённых в Конго, был свидетелем коммунистической революции в Праге, дружил с диктаторами Никарагуа и Панамы. Часто бывал в СССР. В Израиле в него стреляли египтяне, в Марселе угрожала мафия. Его дом разбомбили. Он не раз попадал под пули, однажды провёл целую ночь в рисовом поле, выжидая, когда задремлет снайпер.
Неудивительно, что этот человек решился поехать в Мексику просто ради интереса, посмотреть на то, как там вообще эта Красная революция выглядит. С января по май 1938 года он подробно записывал свои впечатления от путешествия. Результатом поездки стала документальная книга «The Lawless Roads» (1939 год). В ней Грин задокументировал антирелигиозные кампании мексиканского правительства.
Мексиканская революция началась как восстание против диктатуры Порфирио Диаса, продержавшегося у власти более 30 лет. Режим Диасапозволял ему купаться в деньгах от территорий, чтобы были во владении, в то время как миллионы крестьян теряли свои земли и жили в нищете. Старт революции был дан 20 ноября 1910 года по призыву Франсиско Мадеро. К движению присоединились рабочие, крестьяне и либеральная буржуазия.
Во время своего пребывания писатель сосредоточился на штате Табаско, где под руководством губернатора Томаса Гарридо Канабаля в 1920–1930-х годах проводились особенно жестокие репрессии против церкви: священников изгоняли, казнили или они вынуждены были скрываться, любая религиозная практика запрещалась.
Однако односторонние гонения переросли в нечто другое: в 1926–1929 годах конфликт между государством и католиками перерос в войну Кристерос (La Cristiada), когда католические повстанцы сопротивлялись антирелигиозным законам. К 1930-м годам война закончилась, но преследования церкви продолжались в некоторых регионах.
Сам Грин был католиком и хорошо знаком с религиозными текстами. То, что происходило в Мексике, его, мягко говоря, не радовало. Вот и получилось, что роман «The Power and the Glory» (1940 год) стал художественным осмыслением реальных событий.
Поездка в Мексику стала для Грина, можно сказать, переломным моментом в его мировосприятии:
«С тех пор как я принял католичество, прошло уже больше десяти лет. Моих чувств вера не затрагивала, я руководствовался рассудком. Там же, в Мексике, я впервые почувствовал веру сердцем. Среди пустых и разрушенных храмов, из которых были изгнаны священники, во время тайных месс в Лас-Касасе, которые служили без колокольчика, среди чванливых pistoleros…» — пишет он в книге «Пути беззакония» (The Lawless Roads).
Действие «Силы и славы» как раз и происходит в 1930-х годах в вымышленном мексиканском штате, где социалистическое правительство запретило католицизм, а священников преследуют и расстреливают.
Главный герой — безымянный whisky priest, последний оставшийся в живых католический священник. Он пристрастился к бутылке во время сухого закона, имеет незаконнорожденного ребёнка и борется с собственными грехами, но продолжает тайно служить верующим, совершая мессы и исповеди.
По ходу романа становится ясно, что главный герой, это маленький человек со всеми его слабостями, — он перестал соблюдать посты, потерял свой бревиарий, окрестил в состоянии опьянения мальчика женским именем, то есть был явным грешником с ортодоксальной точки зрения, — все же героически выполняет свой пасторский долг. Сам герой считает себя плохим падре: «Я плохой священник и плохой человек». Он не достоин стать мучеником, он слишком грешен, но в его сердце таится искренняя вера.
Слово «мученик» очень часто звучит в романе, в основном в связи с центральным персонажем. Разные люди предрекают священнику мученичество: падре Хосе, и добродетельная сеньора в тюрьме, и даже, пусть с насмешкой, сам лейтенант полиции, а тот открещивается, искренне считая себя недостойным, погрязшим в грехе. Да и мать его незаконного ребенка, спасая ему жизнь, все же безжалостно бросает горькие слова:
Допустим, вы погибнете. (…) Вы станете мучеником, верно? Но подумайте, что за мученик получится из вас — посмешище?
Однако Грин опровергает эту мысль, показывая, что опустившийся священник, пренебрегающий обрядами, презираемый и гонимый, теперь ближе к Богу, чем во времена своей «чистоты» и благополучия.
Весь роман — это преследование падре лейтенантом, идеалистом-атеистом, который видит в религии источник социального зла. Роман фокусируется на внутренних конфликтах персонажей, темах страдания, искупления и парадокса благодати, где даже падший человек может быть орудием в руках Божьих. Персонажи рассуждают о том, как это возможно: ужасный грешник может очистить душу, просто исповедовавшись на смертном одре, а благочестивый человек может по глупому стечению обстоятельств умереть в борделе и вознесётся на небеса с неотпущенным грехом на душе.
Если исходить из названия, то «Сила и слава» — это в первую очередь сам священник. У него нет имени, ведь он — собирательный образ, воплощение парадоксов католической церкви: далеко не все священнослужители добросовестно выполняют свой долг и являются образцом добродетели. Священник не всегда может найти подходящие слова для исповеди, он не всегда объект для подражания, он тот, кто тоже подвержен греху.
«Сила и слава» — это также история о страданиях народа и одновременно о любви к нему. Но при этом это ещё и история о самом лейтенанте — у него тоже нет имени, ведь он собирательный образ всех тех, кого обработали, обучили, выбили «всю дурь из головы» и сделали «правильным человеком» режима. Режима, который считает церковь главным злом человечества.
Лейтенант взращён так, что одержим мечтой очистить страну от пороков и заблуждений прошлого; он человек по-своему бескорыстный, однако верный ложной идее построения «светлого будущего», ради которой готов идти на жестокость и даже убийства. Ради, как ему представляется, благой цели лейтенант берёт в деревнях заложников и расстреливает их, если жители не доносят на посетившего их священника:
Пусть погибнет несколько человек, — дело стоит того», — считает он.
Есть ещё один важный герой произведения — дантист. Мы знакомимся со священником именно его глазами. Дантист видит его маленьким, неказистым, с гнилыми зубами. Им обоим нужно было на паром: одному — чтобы забрать эфир для вырывания зубов, а другому — чтобы уехать из этого проклятого места.
Именно в тот день впервые в Мексике произошло что-то по расписанию: паром, как обычно, не задержался. Священник не смог уехать. Тут начинается погоня. Станет ли священник мучеником, станет ли он лучше — мы узнаем по ходу истории.
Его долгий путь скитаний и постоянных побегов здесь и начинается. Заканчивается он так же на глазах у дантиста. Он смотрит, как умирает его старый знакомый-пропойца, и решает, что ему всё-таки нужно уехать.
Самое интересное, что обычно, когда сталкиваются атеист и верующий, они начинают кидаться друг в друга аргументами, доказывая правоту своей позиции. Однако здесь ни один из героев не приводит серьёзных доводов. Лейтенант говорит заученными фразами, а священник даже и не пытается подобрать нужные слова. Однако поступок трусливого священника, в конце концов решившего встретить свою смерть с искренней верой, вселяет сомнение в сердце самого лейтенанта. А что, если его убеждения — ложь и убийство всех тех людей совсем не сделало мир лучше?
Что касается самой страны, то люди живут в грязи и схожи с собаками, рыщущими в поисках пропитания где придётся. Мы неоднократно видим сцены осуждения за какие-то мелочи, голод, смерть и, что самое страшное, — смерть совсем маленьких детей. Мы видим детей, лишённых детства, не знающих, что значит просто играть, веселиться и быть беззаботными. Здесь никому нельзя доверять, на тебя всегда могут донести, соседи увидят и сразу всё разнесут. Вокруг — лишь обветшалые дома, хмурые лица, мёртвые души и скорбь.
Роман «The Power and the Glory» был опубликован в 1940 году, во время Второй мировой войны, и сразу вызвал споры. Ватикан осудил его за изображение священника-грешника, что сочли неуважением к сану. Причём осуждение то снималось, то накладывалось вновь и сильно зависело от того, кто был папой.
Несмотря на это, книга получила высокую оценку в литературных кругах и сильно повлияла на обсуждения тем веры, морали и тоталитаризма в обществе, особенно в контексте религиозных преследований.
Что думаете о книге и верности того, что происходило в Мексике начала двадцатого века.
Нагайбаки северной группы: как они появились на территории Чебаркульского и Уйского районов Челябинской области
История нагайбакского народа — удивительный пример того, как в глубинке Южного Урала пересеклись судьбы русских крестьян и переселенцев «инородцев», которые со временем образовали особое сообщество со своей культурой, языком и образом жизни.
Мы расскажем о судьбе северной группы нагайбаков, которых в XVIII–XIX веках расселяли на территории нынешних Чебаркульского и Уйского районов Челябинской области — в станицах и сёлах, знакомых по названиям: Верхнеувельская (Варламово), Ключевский-2 (Лягушино), Попово, Болотово и Краснокаменка.
Первые поселения на Уйско-Тобольской линии
Освоение этих мест началось ещё в 1730-х годах, когда создавалась Уйско-Тобольская оборонительная линия — укрепления, которые защищали российские земли от набегов киргизов и каракалпаков.
Уже в 1750-х появились первые постоянные поселения — Верхнеувельская и Кундравинская слободы. Современники писали, что «всюду застроились целые селения, хутора и заимки, давшие начало нынешним большим сёлам».
Заселялись эти территории в основном русскими крестьянами. Согласно указу Исетской провинциальной канцелярии, в Верхнеувельскую слободу записали до 100 семей государственных крестьян, переселённых из соседних округов. Кундравинская же слобода заселялась крестьянами, «переведёнными из разных слобод Исетской провинции».
К 1763 году в Верхнеувельской слободе числилось 388 мужчин, среди них — жители Попово (42 человека) и Ключевского (40 человек).
Названия многих сёл сохранили память о первых поселенцах: Попово — по имени крестьянина Попова, Ключевский-2 — от множества родников («ключей»), а Болотово получило имя от первых жителей из села Болотово Самарской губернии.
Краснокаменка, основанная в 1840-х годах, отличалась «красными горами», что и отразилось в названии.
Как крестьяне стали казаками
В 1840 году было принято особое положение, по которому земли трёх уездов — Челябинского, Троицкого и Оренбургского — передавались в состав Оренбургского казачьего войска.
Руководство представляло новый статус как «почётное звание», однако крестьяне восприняли его без особого восторга.
Спустя три года правительство выпустило новые указы: крестьяне должны были обязательно записываться в казаки, и обратного пути — в податное сословие — уже не предусматривалось.
Это вызвало недовольство и даже бунт: в Кундравинской станице несколько казаков отказались надевать форму и сбривать бороды. За «неповиновение» их наказали жестоко — «прогнали сквозь строй», и в живых остался лишь один.
Те, кто подчинился, формально стали казаками, но, как писал священник Болотовского прихода Иоанн Сальников, «по распоряжению начальства прикрыты в казаки» — то есть их крестьянский образ жизни несильно изменился с момента перехода в новое сословие.
Появление нагайбаков на Увельской земле
Когда часть русских крестьян отказалась принимать казачий статус и переселилась в другие уезды, на освободившиеся земли направили новых казаков — в числе которых были переселенцы из Нагайбакской и Бакалинской станиц.
В Кундравинскую слободу прибыло 350 нагайбаков, а в Верхнеувельскую — 140.
Руководство ожидало, что нагайбаки должны быстро «обрусеть», но всё произошло наоборот. Они селились обособленно, сохраняли язык и обычаи.
Священник из Болотово писал:
Придя в Болотово, они поселились отдельно от русских, чуждых им и до сего времени по языку, нравам и обычаям, не имея с ними никаких сношений, кроме деловых, поселковом правлении, на базарах и то редко… Улицы их (бакалинцев. — С. Б.) не проездные, т. е. через них нет ни одной дороги никуда. Можно прожить в бакалинской улице не один год и не увидеть ни одного русского, ни услышать ни одного слова русского.
Нагайбаки женились только между собой — «браки заключаются только с бакалинцами».
Со временем они стали численно преобладать во многих сёлах: Попово, Ключевский-2, Болотово и Краснокаменка стали преимущественно нагайбакскими. Русское большинство сохранилось лишь в Варламово (Верхнеувельском), где часть нагайбаков постепенно ассимилировалась.
«Чужие среди своих»
Сразу после переселения казаки-инородцы были приняты настороженно русскими жителями. Пришлые нагайбаки создали им «этническую конкуренцию»: старожилы вспоминают о соперничестве между школьниками Попово и Варламово. После окончания начальной школы в Попово нагайбаки продолжали обучение в Варламово, которое населяли преимущественно русские. Они относились к нагайбакам как к «чужим», не стесняясь в насмешках:
«Когда мы в школе учились, нас в буфет не пускали — говорили: “Эй, бакалята, уходите отсюда!”»
Восприятие нагайбаков как «чужих» заметил отец Василий Тимофеев, который объезжал нагайбакские села в 1889 г.:
К литургии собралось из бакалинцев много народа — мужчин и женщин; только они стеснялись пройти вперед. По прочтении часов, я просил стоящих впереди русских, чтобы они пропустили их поближе к алтарю. Я заметил, что местные прихожане из русских пренебрежительно относятся к бакалинцам.
Нагайбаки-школьники слабо знали русский язык и стремились сблизиться с русскими: «Мы на русских молились, учились у них». Многие нагайбаки записывались в документах «русскими», стараясь не выделяться.
Религия и вера
Интересно, что северная группа нагайбаков почти не испытывала влияния мусульманства, если сравнивать с центральной группой нагайбаков.
Священники отмечали, что «случаев отхода от православия не было», а наоборот — некоторые татары, жившие рядом, принимали христианство.
Однако уровень религиозности был разным. Одни священники жаловались, что нагайбаки редко посещают церковь:
«Есть такие, кто был там два раза в жизни — в день крещения и венчания».
Другие, напротив, писали, что нагайбаки «предпочитают молиться в храме» и соблюдают Великий пост.
Путешественник М. А. Круковский, побывавший в начале XX века в нагайбакских сёлах, описывал их как народ с «смешанными убеждениями»:
«Они не христиане и не мусульмане, в религиозных убеждениях у них какая-то смесь».
В прошлом они были «воинственным народом» и сейчас входят в состав «уральского казачьего войска». Круковский одновременно отметил богатые украшения на нагайбакских женщинах и «страшную нищету» и «пьянство» в деревне, в чем он винил христианскую религию. «Они были насильно обращены усердными миссионерами в христианство, но, забросив старую веру, от новой они не получили ничего, кроме возможности пить вино». Путешественник предрекал скорейшее «вырождение этого народца», которого осталось всего несколько тысяч. После непродолжительного пребывания в Ключевском-2 он «уезжал с таким тяжелым чувством, какого никогда не испытывал в своих скитаниях по России».
И сегодня — своя дорога
Несмотря на пессимизм путешественников XIX века, нагайбаки сохранились как народ.Они сумели удержать язык, обычаи и чувство принадлежности к своей земле.
Среди жителей северной группы и сейчас можно заметить спокойное, ироничное отношение к религии и традициям. Они даже шутят о своём происхождении:
«Иисус и Аллах пошли вместе в баню мыться — так и получились бакалы».
Почему эта история важна
История нагайбаков северной группы — это не просто рассказ о переселении или «казачьем сословии». Это пример того, как на пересечении культур и обстоятельств рождается новая общность, которая проходит через века, сохраняя свою уникальность.
Сегодня потомки северной группы нагайбаков живут в тех же сёлах — Попово, Болотово, Ключевском, Варламово. Их культура продолжает жить — в языке, песнях, обычаях и в людях, которые называют себя нагайбаками.
Советуем ознакомится с ранее выложенным постом о том, как нагайбакские казаки вошли в Париж во время заграничных походов 1813–1814 гг.:
Материалы для поста были взяты из источника: Белоруссова С. Ю. Нагайбаки: динамика этничности. - Санкт-Петербург: МАЭ РАН, 2019. - 424 с.
🔔 Подписывайтесь на наш проект "Медиа о нагайбаках | КМН РФ", чтобы узнать больше о прошлом, настоящем и будущем нагайбаков.
Дореволюционная Одесса в фотографиях и мемуарах
Продолжаю рассказ о городах Российской империи. На очереди Одесса.
Одесса была основана в 1794 году на месте турецкой крепости Хаджибей, которая
была взята штурмом русским отрядом под руководством генерал-майора О. М. Дерибаса 14 (25) сентября 1789 года во время русско-турецкой войны 1787-1791 гг. Инициатором создания нового города была императрица Екатерина II. В начале 1795 году Одесса, отнесённая к так называемым «приписным» городам, вошла в состав Тираспольского уезда Вознесенской губернии. В этом же году город был переименован из Хаджибея в Одессу в честь существовавшей недалеко от Одесского залива греческой колонии Одиссос.
При Павле I строительство города начало пробуксовывать, а строительство порта прекратили финансировать. Чтобы изменить ситуацию, члены городского магистрата собрались 9 января 1800 года на совещание, на котором решили просить у императора 25-летнюю ссуду для города в 250 тысяч рублей, необходимую для завершения строительства порта. 3 февраля магистрат постановил: «Рассуждая, что по открывающемуся теперешней весной мореплаванию, должно ожидать скорого прибытия к здешнему порту фруктов и во изъявление ко двору Его Императорского величества от обывателей сего города верноподданнического усердия, магистрат первейший случай находит к посещению таковыми Его Императорского Величества, а потому и определил здешнему карантинному начальнику… как скоро прибудут к здешнему порту апельсиновые фрукты, не допуская прежде покупщиков к оным, повелеть привозителям, отобрав самого лучшего сорта три тысячи, отпустить на платежный счет сего магистрата, которые приняв, отослать к Высочайшему двору…». Обоз вышел из Одессы 8 февраля и добрался до Петербурга очень быстро. Уже 26 февраля император Павел подписал следующий рескрипт: «Господин Одесский бургомистр Дестуни! Присланные ко мне, от жителей Одессы, померанцы я получил, и видя, как в присылке сей и в письме, при оной мне доставленном, знаки вашего и всех их усердия, изъявляю через сие вам и всем жителям одесским мое благоволение и благодарность, пребывая к вам благосклонный». Строительство порта возобновилось.
К сожалению, подробных описаний быта и нравов Одессы начала 19 века до наших дней дошло не так уж много. Из очерка «Одесский сад» (1823) морского офицера и декабриста Н. А. Чижова: «Мы входим в сад, и волшебное зрелище поражает наши взоры: воображаешь, что все народы собрались здесь наслаждаться прохладой вечерней и ароматнейшим запахом цветов. Рослый турок... предлагает вам вкусный напиток азийский, между тем как миловидная итальянка, сидящая под густой тенью вяза, перенесенного с берегов Волги, подает вам мороженое в граненом стакане... Толпы гуляющих беспрестанно встречаются с вами. Единоземец великого Вашингтона идет подле брадатых жителей Каира и Александретты; древний потомок норманов с утесистых скал Норвегии, роскошный испанец с берегов Гвадалквира, обитатели Альбиона, Прованса и Сицилии собрались, кажется, чтобы представить здесь сокращение вселенной... Можно сказать, что в России нет другого места, где бы мы нашли подобное зрелище...»
Развитию города способствовало то, что здесь фактически была свободная экономическая зона. 28 апреля 1817 года Высочайшим указом Александра I Одессе были дарованы «права и свободы торговли, присвоенные порто-франко». Официально этот новый экономический режим начал действовать в 1819 году, после оборудования границы порто-франко и таможенных постов. В рамках Одесской экономической зоны разрешалось беспошлинно выгружать, хранить, переупаковывать и перерабатывать товары до тех пор, пока они не вывозились из этой зоны внутрь России. Действие порто-франко окончательно завершилось в 1859 году при Александре II.
С 3 июля 1823 года по 31 июля 1824 года во время ссылки в Одессе некоторое время жил А. С. Пушкин. В Одессе Пушкин поступил на службу к графу Воронцову, генерал-губернатору Новороссийского края и полномочному наместнику Бессарабии. При Воронцове в Одессе формировалась историческая часть города, появились Николаевский бульвар (ныне Приморский бульвар), была возведена знаменитая Потёмкинская (Николаевская) лестница.
Пушкин жил в гостинице в центре города на Театральной площади в комнате с видом на оперный театр. Роман «Евгений Онегин» он начал писать именно в этом городе.
В «Евгении Онегине» Одесса тоже упоминается. Речь о последней главе, в которой описывается путешествие Онегина. Она была издана отдельно. В художественном произведении упомянуты некоторые проблемы молодого города:
Я жил тогда в Одессе пыльной…
Там долго ясны небеса,
Там хлопотливо торг обильный
Свои подъемлет паруса;
Там всё Европой дышит, веет,
Всё блещет югом и пестреет
Разнообразностью живой.
Язык Италии златой
Звучит по улице весёлой,
Где ходит гордый славянин,
Француз, испанец, армянин,
И грек, и молдаван тяжёлый,
И сын египетской земли,
Корсар в отставке, Морали.
Одессу звучными стихами
Наш друг Туманский описал,
Но он пристрастными глазами
В то время на неё взирал.
Приехав, он прямым поэтом
Пошёл бродить с своим лорнетом
Один над морем – и потом
Очаровательным пером
Сады одесские прославил.
Все хорошо, но дело в том,
Что степь нагая там кругом;
Кой-где недавный труд заставил
Младые ветви в знойный день
Давать насильственную тень.
А где, бишь, мой рассказ несвязный?
В Одессе пыльной, я сказал.
Я б мог сказать: в Одессе грязной —
И тут бы, право, не солгал.
В году недель пять-шесть Одесса,
По воле бурного Зевеса,
Потоплена, запружена,
В густой грязи погружена.
Все домы на аршин загрязнут,
Лишь на ходулях пешеход
По улице дерзает вброд;
Кареты, люди тонут, вязнут,
И в дрожках вол, рога склоня,
Сменяет хилого коня.
Но уж дробит каменья молот,
И скоро звонкой мостовой
Покроется спасённый город,
Как будто кованой бронёй.
Однако в сей Одессе влажной
Ещё есть недостаток важный;
Чего б вы думали? – воды.
Потребны тяжкие труды…
Что ж? это небольшое горе,
Особенно, когда вино
Без пошлины привезено.
Но солнце южное, но море…
Чего ж вам более, друзья?
Благословенные края!
Бывало, пушка зоревая
Лишь только грянет с корабля,
С крутого берега сбегая,
Уж к морю отправляюсь я.
Потом за трубкой раскалённой,
Волной солёной оживлённый,
Как мусульман в своём раю,
С восточной гущей кофе пью.
Иду гулять. Уж благосклонный
Открыт Casino; чашек звон
Там раздаётся; на балкон
Маркер выходит полусонный
С метлой в руках, и у крыльца
Уже сошлися два купца…
В 1831 году в «Одесском альманахе» в статье М. Розберга (знакомого Пушкина по Москве, поддерживавшего во время пребывания в Одессе переписку с поэтом) было опубликовано «Письмо из Одессы». Там тоже упоминается грязь«Если хотите, чтобы Одесса сделала на вас с первого взгляда приятное впечатление, не приезжайте сюда ни осенью, ни весной, выберите погоду тихую; в противном случае Одесса покажется вам омутом грязи и пыли. Пушкин уже давно воспел, одесскую грязь прекрасными стихами; этот предмет здесь до сих пор еще не истощим...»
В 1867 году Одессу посетил Марк Твен. В «Простаках за границей» он так описывает город:
«По виду Одесса точь-в-точь американский город: красивые широкие улицы, да к тому же прямые; невысокие дома (в два-три этажа) — просторные, опрятные, без всяких причудливых украшений; вдоль тротуаров наша белая акация; деловая суета на улицах и в лавках; торопливые пешеходы; дома и все вокруг новенькое с иголочки, что так привычно нашему глазу; и даже густое облако пыли окутало нас словно привет с милой нашему сердцу родины, — так что мы едва не пролили благодарную слезу, едва удержались от крепкого словца, как то освящено добрым американским обычаем. Куда ни погляди, вправо, влево, — везде перед нами Америка! Ничто не напоминает нам, что мы в России. Мы прошлись немного, упиваясь знакомой картиной, — но вот перед нами выросла церковь, пролетка с кучером на козлах, — и баста! — иллюзии как не бывало. Купол церкви увенчан стройным шпилем и закругляется к основанию, напоминая перевернутую репу, а на кучере надето что-то вроде длинной нижней юбки без обручей.»
Из газетного очерка (1897) Аполлона Скальковского: «В 1894 году Одесса праздновала первое столетие своей жизни. Очень молода наша южная красавица, но она развилась не по летам и спешит жить, да еще как спешит! Не только дома поминутно трескаются и быстро стареют, но даже самая почва и та спешит сползти в море и бесследно исчезнуть…
В 1794 г. на месте Гаджибея была основана Одесса. Чрезвычайно выгодное положение в уютном углу по направлению единственного водного пути внутрь России предвещало ей блестящую будущность. Поэтому естественно, что производивший в 1797 и 1798 гг. описание берегов Черного моря капитан-командор Биллингс обратил больше внимания на Одессу, совершив, чуть ли не первую съемку её берегов и детальный промер залива. Как результат этих исследований в древнем архиве Морского министерства в Петербурге хранятся под № 83 "карты и виды берегов Черного моря капитан-командора Биллингса 1797—1798 гг"...
Атлас капитан-командора Биллингса можно разделить на три части: первая представляет собою нарисованные акварелью с натуры виды наиболее значительных в то время пунктов Черного моря, именно виды Ахтиара (Севастополя), Козлова (Евпатории), Ялты, где тогда было лишь несколько бедных хижин, мыса Тархан-Кута и пр. В число этих видов Одесса попасть не удостоилась: в то время, т. е. ровно сто лет тому назад, она была еще так ничтожна.
Вторая часть атласа состоит из нескольких листов с нарисованными тушью видами берегов Черного моря в той форме, как они представляются морякам на известном расстоянии с моря. В числе этих видов на XIII листе вторым сверху дан "Вид одесовской рейды в расстоянии 3–х верст". Это первый и самый ранний снимок одесских берегов и города, никем до сих пор не указанный, между тем он имеет большой интерес во всех отношениях... По этому рисунку теперешний Ланжерон был в то время далеко вдающимся в море острым углом высоким мысом. В направлении современного Карантинного мола выдвигалась каменная гряда, послужившая ему первоначальным основанием. Такая же каменная гряда выходила в море продолжением Воронцовского мыса и тоже послужила основанием для Военного мола. На месте теперешнего Николаевскаго бульвара была пустыня с обваливающимся берегом. Впрочем, еще долго и после 1798 г. Николаевский бульвар служил местом свалки мусора, почти до самых тридцатых годов текущего столетия.
Вообще Одесса того времени представляла собою небольшую группу очень разбросанных маленьких домиков с крепостью на приморском конце Канатной и Новой улице. Приблизительно место теперешнего дворца на бульваре, несколько дальше от обрыва, занимал единственный сравнительно большой дом еще турецкой постройки, с высокими стенами и небольшим садом. Здесь, во время турецкого владения, вероятно, жил начальствующий бей. Как мало общего имеют эти разбросанные хижины с теперешними тесно сплоченными палаццо! Мог ли в то время кто-нибудь подумать о подобной метаморфоз в течение каких–нибудь 100 лет !
Юрий Олеша оставил подробные воспоминания о жизни Одессы начала 20 века. Олеша был сыном дворянина польского происхождения, семья была относительно обеспеченной, поэтому следила за техническими новинками.
«Появилось электрическое освещение <…> Я, например, с отчетливостью помню появление первых электрических лампочек. Это были не такого типа лампы, какие мы видим теперь – разом зажигающиеся в наивысшей силе света, – а медленно, постепенно достигающие той силы свечения, которая была им положена. <…> Возможно, я путаюсь в воспоминаниях, и на память мне приходит не домашняя лампа, а какая-то иная, увиденная мною в ту пору; пожалуй, домашние лампы уже в самую раннюю эпоху своего появления были так называемыми экономическими, то есть загорающимися сразу. Во всяком случае, я помню толпы соседей, приходивших к нам из других квартир смотреть, как горит электрическая лампа. Она висела над столом в столовой. Никакого абажура не было, лампа была ввинчена в патрон посреди белого диска, который служил отражателем, усилителем света. Надо сказать, весь прибор был сделан неплохо, с индустриальным щёгольством. При помощи не менее изящно сделанного блока и хорошего зелёного, круто сплетённого шнура лампу, взяв за диск, можно было поднять и опустить. Свет, конечно, светил голо, резко, как теперь в какой-нибудь проходной будке. Но это был новый, невиданный свет! Это было то, что называли тогда малознакомым, удивительным, малопонятным словом – электричество!»
Из воспоминаний Олеши: «Были окна, за которыми не чернели провода, не горели электрические фонари, окна, совсем не похожие на те, в какие мы смотрим теперь: за ними была видна булыжная мостовая, проезжал извозчик, шел чиновник в фуражке и со сложенным зонтиком под мышкой, силуэтами вырисовывались крыши на фоне заката, и если что-либо представлялось глазу нового, невиданного, то это была водосточная труба, сделанная из цинка. В дождь из нее широким веером хлестала вода, и звезды цинка, став мокрыми, были очень красивыми. Правда, цинк был новинкой, о нем много говорили, на водосточные трубы из цинка смотрели, останавливаясь, поднимая голову, устремляясь взглядом ввысь, вдоль трубы, сильно выделявшейся среди камня стены светлым серебряным цветом.
— Цинк, — произносилось значительно».
«Я помню себя стоящим в толпе на Греческой улице в Одессе и ожидающим, как и вся толпа, появления перед нами вагона трамвая, только сегодня впервые начавшего у нас функционировать. Он появится из-за угла Канатной, но этого угла с позиции, на которой мы стоим, не видно, он слишком отдален, да еще и скрыт в перспективе некоторой горбатостью Строгановского моста — и, таким образом, мы увидим вагон только тогда, когда он будет уже на середине моста.
Все убеждены, что движение трамвайного вагона необыкновенно быстро, молниеносно, что даже и не приходится думать о том, что можно успеть перебежать улицу.
Трамвай показался на мосту, желто-красный, со стеклянным тамбуром впереди — шедший довольно скоро, но далеко не так, как мы себе представляли. Под наши крики он прошел мимо нас с тамбуром, наполненным людьми, среди которых был и какой-то высокопоставленный священник, кропивший перед собой водой, также градоначальник Толмачев в очках и с рыжеватыми усами. За управлением стоял господин в котелке, и все произносили его имя:
— Легоде.
Это был директор бельгийской компании, соорудившей эту первую трамвайную линию в Одессе».
Олеша о первых одесских футболистах: «Матчи происходили на импровизированных полях. Просто широкое плоское поле, ограниченное с длинных сторон скамьями, на которых сидели зрители, а с широких — воротами противников, называвшихся тогда голами. Стоять в голу! Кажется, и теперь употребляется это выражение.
Впрочем, и скамьи появились позже... Начиналось с того, что зрители просто стояли — однако и с зонтами, да, да, среди мальчишеских кепок и гимназических фуражек чернели все же зонты — следовательно, кто-то заглядывал сюда и из чиновников.
Верно, скамьи появились позже. А так просто стояли, и ели мороженое, и выходили на несколько шагов в поле, и перелезали через заборы… А поле было широкое, не совсем ровное, с растущими на нем высокими цветами…
И матч кончался в сумерки, когда белая одежда футболистов, казалось, тоже была похожа на цветы, быстро перемещавшиеся в несказанном цвете сумерек…
Футбол только начинался. Считалось, что это детская забава. Взрослые не посещали футбольных матчей. Только изредка можно было увидеть какого-нибудь господина с зонтиком, и без того уже известного всему городу оригинала. Трибун не было. Какие там трибуны! Само поле не было оборудованным — могло оказаться горбатым, поросшим среди травы полевыми цветами… По бокам стояли скамьи без спинок, просто обыкновенные деревянные плоские скамьи. Большинство зрителей стояло или, особенно по ту сторону ворот, сидело. И что за зрители! Повторяю, мальчики, подростки. Тем не менее команды выступали в цветах своих клубов, тем не менее разыгрывался календарь игр, тем не менее выпускались иногда даже афиши.
Могу сказать, что видел зарю футбола. Мы, гимназисты, шли по Французскому бульвару и сворачивали в переулок, где виднелась вдали воздвигнутая с целью рекламы гигантская бутылка шампанского…
Пыль, солнце склоняется к западу, воскресенье… В середине переулка — толпа, давка. Там широкие деревянные ворота, которые вот-вот вдавятся вовнутрь, лопнут под натиском желающих проникнуть на… на стадион? Нет, тогда еще не употреблялось это слово. Просто — на матч!» Родители автора сочли новую игру странной и несолидной, поэтому играть в неё ему запретили.
Из воспоминаний актёра Александра Вертинскиого: «Марья Николаевна «уступила» меня одесскому театру "Гротеск" на ряд гастролей. Я сильно побаивался за свой успех в этом своеобразном городе. Одесситы — большие патриоты, у них свои особые вкусы, они имеют своих актёров, которых очень любят, и признают "привозных" очень осторожно и неохотно. Тем более что у них была своя собственная "звезда" в песенном жанре — Иза Кремер, довольно талантливая исполнительница французских и немецких песенок, переведённых на русский язык, а также еврейских. Разница между нами была та, что она пела чужие песни, а я — свои собственные, ну и в различии жанров, конечно. Муж её был главным редактором самой крупной газеты — "Одесские новости", и я боялся, что эта газета мне «не даст ходу». Однако этого не случилось. Иза, с которой я был знаком в Москве, пришла на мой концерт, много аплодировала мне, демонстрируя свою лояльность. Она привела с собой даже мужа — всесильного редактора Хейфеца. Публика приняла меня тепло, и отзывы в газетах на другой день были прекрасные».
Виталий фон Ланге был знаменитым сыщиком. С 1887 по 1902 года, он прошёл путь от околоточного надзирателя до заместителя начальника одесской сыскной полиции. Он в 1906 году написал книгу «Преступный мир: мои воспоминания об Одессе и Харькове». Из воспоминаний о преступниках Одессы:
«Масса всевозможных преступлений совершается ежедневно у нас в России, в особенности в г. Одессе, куда съезжаются преступники чуть ли не со всего света. Из всех преступлений более всего изобилуют кражи, грабежи и мошенничества. Преступники многих пострадавших, добывавших трудовую копейку «потом и кровью», доводят до нищеты, отнимая и похищая все необходимое для жизни, и нередко даже некоторых из них делают, благодаря критическому и безвыходному положению их, самими преступниками».
«Видов мошенничеств есть множество: получение денег из банков по подложным чекам, переводам, телеграммам, продажа резаной бумаги под видом фальшивых денег, продажа медных опилок взамен сибирского золотого песка (россыпь); продажа несуществующих имений и недвижимостей и отдача их в аренду; продажа медных монет взамен найденного клада золотых монет; подбрасывание кошелька с пробками или бумажника с газетою вместо утерянного и найденного кошелька или бумажника с деньгами и много других.
Из всех вышеприведенных видов мошенничеств, я остановлюсь на самом интересном, а именно продаже якобы фальшивых кредитных билетов. Жертв этого мошенничества немало; попадались на удочку мошенников не только простые и малообразованные люди, а лица, занимающие известное общественное положение, с хорошими средствами и с высшим образованием…
В России фальшивых кредитных билетов в обращении нет. В 1901 году в г. Варшаве были задержаны сбытчики фальшивых кредиток пятисотрублевого достоинства; фабриковались они, по слухам, в Берлине. В том же году мною был задержан еврей Вайнтруб, сбывший при посредстве женщины в магазинах Кальфа и Пташникова по одной такой кредитке. Попадаются у нас поддельные серебряные и редко золотые монеты. В 1895 году я сам арестовал на Водяной балке подделывателя 15-тикопеечной монеты, найдя штамп и монет около 2000 штук, приготовленных из латуни. В 1901 году мною был задержан еврей, принесший ювелиру 5 монет, приготовленных из меди для позолоты, монеты были пятирублевого достоинства. Установив негласное наблюдение за квартирою ювелира, мне удалось узнать место, где сохранялась часть других фальшивых монет того же достоинства. Сбытчиком оказался провизор, имевший аптекарский магазин на Дальницкой улице; в погребе у него в земле найдено 36 таких монет. Хозяин магазина успел скрыться. Привлекался к ответственности лишь тот, который был задержан с 5-ю монетами».
«Карманщики. Так как железнодорожный вор по способу своей преступности весьма схож с ворами, совершающими кражу из карманов, то я считаю долгом познакомить читателей с теми приемами, которые употребляют карманщики при совершении краж. Прежде всего, эту профессию разделю на специальности; карманщик по-воровски называется моровихер или ширманщик, они суть: 1) карманщик-брючник, 2) пиджачник, з) часовщик и 4) чистильщик. Самое название их дает понять, кто какую совершает кражу; из всех карманных краж самое трудноисполнимое есть кража из брюк и чистильщик. Есть еще одна специальность карманной кражи у дам (дамщики) и ридикюльщики; первые из них, преимущественно подростки, похищают из кармана платья дам, который осторожно расстегивают, вытаскивая кошелек; в особенности легко удается вытащить кошелек, когда карман сзади платья; вторые - незаметно открывают ридикюль, похищая оттуда кошелек; эти карманщики по большей части вырывают из рук дам ридикюль; этот способ преступления наказывается как открытое похищение или грабеж.
Карманные кражи совершаются в местах скопления народа: на ярмарках, базарах, всевозможных народных гуляньях, во время крестного хода, в церквах и во время разных зрелищ.
Для совершения кражи из бокового кармана пиджака или из жилета, карманщик, имея на левой руке пальто или черный шаль-платок, подходит ближе к намеченной жертве и, заслонив ей левою рукою грудь, из-под пальто или платка осторожно вытаскивает часы или, расстегнув пуговицу пиджака, похищает бумажник; одновременно с этим кто-либо толкает жертву сзади, вследствие чего он оглядывается. Человек, толкнувший жертву, есть помощник похитителя и называется тирщиком. Некоторые карманщики вместо пальто или шали имеют у себя в левой руке фуражку или твердую шляпу-котелок и машут ею, якобы ему жарко; засим на время останавливается и, закрыв шляпою грудь намеченному, похищает из кармана деньги или часы. Карманщик ни палки, ни зонтика не носит.
Карманщик (моровихер), как я раньше сказал, имеет своего помощника (тирщика), хотя многие из них работают без оных. Обязанность тирщика - придавить жертву, толкнуть его или своею рукою закрыть грудь ему; в некоторых случаях карманщик передает похищенное тирщику, который тотчас исчезает, а сам продолжает находиться возле того, у которого совершил кражу.
Розыск похищенного из кармана, в особенности в местах скопления народа, на общественных гуляньях более удачный, конечно, при условии, когда полиция, а главное сыскные агенты, позадерживают всех карманных воров и тирщиков, явившихся на гулянье. Мне приходилось задерживать в толпе карманщиков, у которых при обыске я находил по 5-6 пар разных часов и по несколько кошельков. Потерпевшие от краж всегда найдутся и вор не останется безнаказанным. Вот полезно и даже необходимо знать в лицо карманщиков и их помощников.
Привычка к карманной краже не оставляет воров и тогда, когда они материально обеспечены; есть такие карманные воры, которые имеют состояние в несколько тысяч рублей и все-таки продолжают свою преступную профессию, забывая то время, когда они проводили в тюрьме в заключении. К таким субъектам относятся между прочим: Иось Мильман, Шехтер, Янкель Хик, Пишоный, Бабский, Штейнберг, Волошинов, Зайчик, Купик и др. Карманщики большие любители картежной игры; на ярмарках собираются у какого-нибудь своего товарища или укрывателя их и проигрываются до последнего гроша, проигрыш бывает в несколько тысяч рублей. От них нередко можно получить интересные сведения, часто выдают тех товарищей, которые неправильно рассчитываются…
Заканчивая о карманных ворах, скажу несколько слов о новорожденной специальности этой кражи (чистилыцик). Два коллегивора стоят на улице перед казначейством или банком в ожидании клиента. Выходит из казначейства отставной старый полковник, получивший пенсию. Один из коллег, подойдя к полковнику, говорит: «Ваше В-Б-ие! Вы всю спину замазали мелом, не позволите ли услужить очистить вас». «Пожалуйста, пожалуйста, голубчик! будьте любезны, в казначействе в ожидании получения пенсии всю стенку на свою спину забрал», сказал полковник, прося указать, где запачкана спина.
«Да вот сзади вся спина в извести или в мелу», говорит воришка, вытирая своим рукавом спину полковника; последний невольно поворачивает голову назад, чтобы посмотреть, сильно ли испачкался. Во время чистки подходит к полковнику коллега-вор и, расстегнув ему пальто, осторожно похищает из кармана брюк кошелек. Полковник благодарит чистильщика за любезность, но, пройдя несколько шагов и ощупав карман, обнаруживает исчезновение кошелька с полученной пенсией. Хороший исполнитель этой кражи есть карманщик Каплитан».
Город рос и развивался быстрыми темпами. В 1791—1793 годах население насчитывало 122 жителя (вероятно, без строителей и военных), 1799 — 4177 чел., в 1820 г. — 60 000, 1873 — до 180 922 чел., 1881 — 207 562 жителя. Всероссийская перепись населения 1897года зафиксировала 403800 жителей. При этом он входил в черту оседлости. Одесса была четвёртым по численности городом в стране (после Санкт-Петербурга, Москвы и Варшавы соответственно), а еврейское население составляло до 31 %, или около 130 000 человек. К началу Первой мировой войны в Одессе было более полумиллиона жителей.
Другие города цикла:














































































