GreenBastet

Уже месяц у меня дома живут две крыски. Глядя на этих милых малышей с непростой историей,  мне стало интересно, как они вообще оказались в роли домашних питомцев. Моё небольшое исследование меня удивило. Делюсь.

Люди — существа азартные, которым к тому же нравится наблюдать за чем-то кровавым и зрелищным. Вот и получилось, что в XIX веке двуногие пытались стравить друг с другом всё, что только можно, и сделать ставку на того, кто кого порвёт.

Крыс в городе было много, популяцию получалось контролировать плохо, поэтому поймать целую ораву не составляло труда. Так называемые крысиные ямы, обычно находившиеся в подвалах таверн, имевшие площадь около 2.5 м2 и глубину около 1 м, были выстроены так, чтобы грызуны не могли сбежать. И суть забавы заключалась в том, что туда сажали двух собак: чья убьёт больше крыс — та и победит. Но вскоре организаторы решили, что подсчёт убитых грызунов неточен, и начали думать, как модернизировать игру и не терять деньги.

Журналист по имени Деннис Тилден Линч присутствовал на подобных крысиных боях в Нью-Йорке в 1871 году и описал их в ужасающих подробностях. Двое мужчин, не связанных с участниками действа, опускали в яму сотню крыс в холщовых мешках. Затем в течение пяти минут грызуны, вытянув шеи, метались по дну, тщетно пытаясь выбраться. Зрители следили, чтобы все крысы были здоровы. Слабое или раненое животное удаляли щипцами и заменяли другой особью. Специальный человек наблюдал за бешено снующей массой, и в момент команды он бросал собаку на тот участок, где крыс было меньше всего.

Почувствовав, что сбежать невозможно, крысы набрасывались на своего мучителя. По словам Линча, бывали моменты, когда собаку едва было видно: грызуны облепляли её морду, уши, голову, шею и ноги. Ей было это нипочем и она приступала к расправе. Таких собак называли рэт-терьерами. Некоторые были настолько натренированы в этом кровавом деле, что могли опустошить яму от сотни крыс примерно за полчаса. К примеру собака чемпиона однажды справилась с этой задачей за одиннадцать с половиной минут, то есть тратила менее семи секунд на одну убитую крысу. Ходили слухи, что лондонский терьер по кличке Джоко Чудо-пес сделал это за пять минут и двадцать восемь секунд, но мне кажется, что это преувеличение.

Профессия крысолова стала популярной не только из-за кровавых игр, но и потому что крысы были самыми настоящими вредителями. Они обкрадывали хозяев, портили урожай; говорили, что стая крыс могла спокойно съесть мешок ячменя за неделю! Эта работа была довольно опасной: крайне неприятно, если грызун цапнет за палец, — иногда его даже приходилось ампутировать после такого укуса. Люди боялись с ними контактировать из-за опасности чем-нибудь заразиться.

Экспертов по крысам было много, но самым известным из них считают Джека Блэка. Он называл себя «Уничтожителем крыс и кротов Её Величества». Его повозка была украшена изображениями грызунов, а сам он носил красную униформу с огромным кожаным поясом; на бляхе красовалась чугунная крыса. Наш герой обращался с этими грызунами, как со слепыми котятами. Он мог спокойно брать в руки столько, сколько было необходимо, не боясь укусов. Джек постоянно экспериментировал с ядами и ловушками и с гордостью демонстрировал их публике. Поговаривали, что он даже ел крыс. В общем, его боялись, им изумлялись и его уважали. Это был чуть ли не сказочный персонаж, о котором слагали легенды.

Дома у Джека было много всяких зверей, но особенно ценились воробьи и, собственно, наши любимые грызуны. Однажды он увидел на кладбище совершенно белую крысу и тут же ринулся её ловить — уникальный же экземпляр! Посадил дома как питомца, а потом начал брать с собой на выступления. Он заметил, что белая крыса быстро стала звездой шоу и что люди, особенно молодые женщины, часто предлагали купить её.

Тут у Джека рождается идея для нового стартапа: можно не просто продать одну-единственную белую крысу и получить за неё разовый доход, а развести их дома и как можно больше! Мужчина взялся за дело, и у него это получилось.

Вскоре Блэк начал успешно продавать белых, пятнистых и «капюшонных» крыс (с характерными отметинами на голове и спине, формой напоминающих капюшон) молодым леди. Впоследствии держать таких питомцев стало модно среди богачей. Считается, что Беатрикс Поттер, автор серии книг о Питере Кролике, купила крысу у Блэка и на основе своего одноимённого питомца написала в 1908 году книгу «Сказка о Сэмюэле Вискерсе».

Говорят, что даже королева Виктория держала двух крыс в позолоченных клетках. Многие учёные и любители этих грызунов считают, что практически все домашние крысы так или иначе связаны с тем самым альбиносом, которого Блэк нашёл на кладбище.

Широкое распространение в Англии в качестве домашних животных крысы получили лишь в 1901 году. Молодая женщина по имени Мэри Дуглас написала письмо в Национальный мышиный клуб с вопросом, может ли она присоединиться к нему со своей капюшончатой крысой. Согласились, и Дуглас выставила своего питомца на конкурс, который проводил NMC  в лондонском пригороде Эйлсбери. Она выиграла Best in Show и крысы стали завоевывать людские сердечки. Позже была создана Ассоциация декоративных крыс (Fancy Rats). Крысы стали участвовать в конкурсах, в них же придумали как стандартизировать породы.

В течение следующих нескольких десятилетий крыс в качестве домашних питомцев держали очень немногие, но в 1960-х годах они начали возвращаться в моду. В 1976 году в Англии было создано Национальное общество любителей крыс, а два года спустя в США появилась Ассоциация заводчиков мышей и крыс. С тех пор домашние крысы неуклонно набирают популярность и общественное признание.

Если интересно, то как-нибудь напишу об истории лабораторных крыс, крысиных леди или о том, как эти милые хвостики кошмарили людей со времён Римской Империи.

Александр Дюма-отец обратился к теме русской революционной истории не случайно.

Французская революция 1789 года сильно повлияла на его мировоззрение, он интересовался политикой и историей страны. Его отец был генералом французской армии, который в период войн после революции дослужился до генеральского чина в республиканской армии. Дюма воспринял республиканские взгляды отца.

В будущем писатель часто будет выстраивать параллели между французскими событиями и другими странами. Его интерес к России подогрели рассказы близкого знакомого и наставника в фехтовании – Огюстена Гризье.

Этот французский мастер в начале XIX века несколько лет жил в Санкт-Петербурге, преподавал в аристократических семьях и был лично знаком с участниками восстания 14 декабря 1825 года. Среди его учеников оказался граф Иван Анненков — будущий декабрист. После возвращения во Францию он рассказал Дюма о судьбе этого человека, сосланного в Сибирь, и о его возлюбленной — француженке Полине Гебль, которая отказалась от обеспеченной жизни и отправилась за ним в ссылку.

Считается, что Дюма для основы будущего романа использовал не только устные рассказы своего учителя. Искал он также различные печатные источники такие как «Записки графа Сегюра о пребывании его в России в царствование Екатерины II» (1785–1789), «Очерк о смерти Павла I» (1825) Шатогирина, «История Александра I, Императора всея Руси, и главные события его царствования» Альфонса Рабба (1826) и доклад следственной комиссии по делу декабристов (1826).  Точного подтверждения тому, что он действительно их читал нет. Сам автор несколько раз повторял, что опирался только на устные рассказы Гризье, может быть, лукавил.

В 1840 году вышел небольшой роман «Учитель фехтования» (фр. Mémoires d’un maître d’armes, ou dix huits mois à Saint-Pétersbourg; буквальный перевод — «Записки учителя фехтования, или Восемнадцать месяцев в Санкт-Петербурге»). Действие разворачивается в России 1820-х годов и ведётся от лица французского мастера фехтования Гризье. Он приезжает в Санкт-Петербург по приглашению влиятельных учеников, чтобы преподавать дворянской молодёжи искусство владения шпагой.

В это время судьба сталкивает Гризье с Луизой — независимой француженкой, приехавшей в Россию в поисках лучшей жизни. Она встречает Анненкова, и между ними вспыхивает чувство, быстро переросшее в нечто большее.

14 декабря 1825 года восстание декабристов на Сенатской площади заканчивается поражением. Анненков арестован и приговорён к ссылке в Сибирь. Луиза, несмотря на уговоры остаться, решает разделить его судьбу и добивается разрешения ехать вместе с ним. Гризье помогает ей подготовиться к дороге, понимая, что впереди их ждут испытания. Роман завершается отъездом в Сибирь и горьким осознанием того, что чистая любовь поможет сдюжить даже такие ужасные повороты судьбы.

В самой книге есть несколько любопытных моментов из описания России глазами Дюма, который в ней пока ни разу не бывал.

Здесь появляются типичные представления о резком контрасте между между крепостными крестьянами и аристократией без промежуточного слоя:

При беглом знакомстве население Петербурга отличается одной характерной особенностью: здесь живут либо рабы, либо вельможи - середины нет.

Внешний вид крестьян подчеркивает их простоту и то, как они умело адоптируются к суровому климату:

Надо сказать, что сначала мужик не вызывает интереса: зимой он носит овчинный тулуп, летом - рубашку поверх штанов. На ногах у него род сандалий, которые держатся при помощи длинных ремешков, обвивающих ногу до самых колен. Волосы его коротко острижены, а борода - такая, какая ему дана природой. Женщины носят длинные полушубки, юбки и огромные сапоги, в которых нога совершенно теряет форму.

Русские крестьяне часто описывались иностранцами как фаталисты, привыкшие к лишениям из-за постоянного холода, войн и социального гнета. Дюма часто будет рассуждать о том, что французская революция пусть и привела к большим классовым изменениям, но все-таки она же принесла и экономическую нестабильность стране, от чего французы так много канючат . Он ругает французов за их "нервность", которая контрастирует с русской "спокойностью":

Зато ни в какой другой стране не встретишь среди народа таких спокойных лиц, как здесь. В Париже из десяти человек, принадлежащих к простому люду, лица пяти или шести говорят о страдании, нищете или страхе. В Петербурге я ничего подобного не видел.

Автор восхищен красотой города, а также он с симпатией описывает динамику уличной жизни Петербурга. Подчеркивает быстроту транспорту и ловкость кучеров. Дюма сравнивает это с Францией, где на улицах часто творится хаос:

Другая особенность, поразившая меня в Петербурге, - это свободное передвижение по улицам. Этим преимуществом город обязан трем большим каналам, по которым вывозят отбросы и доставляют продукты и дрова. Быстро несутся дрожки, кибитки, брички, рыдваны; только и слышишь на каждом шагу: "Погоняй!" Кучера чрезвычайно ловки и правят лошадьми отлично. На тротуарах никакой толчеи.

Дюма сравнивает Петербург с "парадизом", но с оговоркой, намекая на скрытые недостатки. Во Франции для него не хватает гармонии с природой:

Я вернулся в гостиницу, когда уже было светло, в восторге от белой ночи, от превосходной музыки и широкой, как море, реки, отражавшей, подобно зеркалу, все звезды и все фонари. Петербург в действительности превзошел мои ожидания, и если он не был парадизом, то, во всяком случае, чем-то сродни ему

Писатель идеализирует русский народ как "добрый по природе", отмечая низкий уровень грабежей в Петербурге, но признавая склонность крестьян к мелкому воровству без насилия. Исторически в 1820-х годах Петербург действительно имел относительно низкий уровень уличной преступности среди элиты благодаря полиции, но крестьяне иногда прибегали к хитростям. Дюма сравнивает это с Францией, где грабежи были обычным делом:

Русский народ по природе своей добр, и нет, пожалуй, другой столицы, где грабежи были бы так редки, как в Петербурге. Более того, хотя русский мужик и склонен к воровству, он боится совершить кражу со взломом. Вы можете смело доверить ему запечатанный конверт с деньгами. Даже зная о них, он в целости доставит это письмо по назначению.

Казалось бы, за что вообще Николай мог запретить книгу. Все же так хорошо и прекрасно, но нет. По правителям он прошелся со всей "любовью". Под руку попал чуть ли ни каждый, этот жестокий, тот жестокий, третий забавляется как может.

Вспомнил даже Потемкина, и как он, начиная с низов (унтер-офицер в гвардии), стал князем Таврическим и фактическим со-правителем благодаря интимным отношениям с Екатериной.

Потемкин являл собой живой пример князя-выскочки, которых много было в царствование Екатерины II. Но и сама императрица также была выскочкой. Потемкин был унтер-офицером одного из гвардейских полков, Екатерина - мелкой немецкой принцессой, и оба они стали знамениты. Случай свел их.

Позднее, уже во время своей реальной поездки в Россию в 1858–1859 годах Дюма в "Impressions de voyage: En Russie" восхищался наследием Екатерины как просветительницы, объединившей Восток и Запад, но отмечал, что ее эпоха создала контрасты между элитой и народом, которые привели к революционным настроениям.

Не прошел автор мимо и великого князя Константина Павловича (1779–1831) известного своей эксцентричностью и вспыльчивостью. Исторически Константин был жестоким командиром: как генерал-инспектор кавалерии, он сурово наказывал подчиненных, включая разжалования и телесные наказания; его биографии отмечают случаи жестокости к животным.

Тогда он жестоко расправлялся с виновными: малейшие ошибки солдат наказывались карцером, а офицеров - разжалованием. Эта жестокость распространялась не только на людей, но и на животных. Однажды он велел повесить обезьяну, которая производила слишком много шума. В другой раз, когда лошадь под ним оступилась, она была наказана тысячей ударов плетью. В третий раз он приказал застрелить собаку, разбудившую его ночью своим воем.

Его веселость выражалась в такой же дикой форме, что и гнев: он буквально катался по полу от смеха, радостно потирал себе руки и топал ногами. В такие минуты он хватал первого попавшегося ребенка, вертел его во все стороны, щипал, дергал за нос, заставлял целовать себя, а затем дарил ему золотую монету. А порой он не гневался и не радовался, а пребывал в состоянии полнейшего равнодушия и глубокой меланхолии.

Во время поездки в 1858–1859 годах Дюма не встретил подобных фигур, но в путевых заметках отметил стойкость русских к авторитарным эксцессам. Некоторые описания могут быть преувеличены для драмы, так как точных исторических подтверждений нет, той же повешенной обезьяны и в помине не было.

Довольно много внимания было уделено Екатерининскому Дворцу в Царском Селе. Дворец, построенный при Елизавете Петровне архитектором Бартоломео Растрелли, действительно перестраивался из-за климата — позолота на фасадах и интерьерах страдала от влаги и морозов, и при Екатерине его частично заменили краской для экономии.

К сожалению, архитектор построил новый дворец для летнего времени, позабыв про зиму. И уже весной его пришлось переделывать, причем сильно пострадала позолота. Затем уже при Екатерине II дворец подвергся еще нескольким переделкам, и позолота была заменена краской. Что же касается крыши, то ее, по обычаю петербуржцев, выкрасили в нежный зеленый цвет.

Когда распространился слух о том, что во дворце снимают позолоту, кто-то из придворных предложил Екатерине скупить у нее все это золото.

- К сожалению, я не торгую старьем, - отвечала императрица.

Среди своих побед, любовных похождений и путешествий Екатерина не переставала заботиться о своей любимой резиденции.

Вспомнили также и всеми любимую страшную Сибирь. Исторически Сибирь была символом наказания, вот и получился такой вот диалог:

Боже мой, вы меня пугаете! Так, значит, меня ссылают в Сибирь!

- Сибирь - превосходная страна, которую зря оклеветали. Впрочем, оттуда еще можно вернуться.

Дюма идеализирует русских аристократов за "аристократически-доброжелательное" отношение:

Первое, что меня особенно поразило у русских вельмож, - это их гостеприимство, добродетель, которая, как известно, редко уживается с цивилизацией. По примеру Людовика XIV, возведшего в потомственное дворянское достоинство шесть наиболее заслуженных парижских учителей фехтования, император Александр считал фехтование искусством, а не ремеслом. Недаром он пожаловал моим товарищам и мне довольно высокие офицерские чины. Ни в одной стране я не встречал такого аристократически-доброжелательного отношения к себе, как в Петербурге, отношения, которое не унижает того, кто оказывает его, но возвышает того, кому оно оказывается.

В России пожарные, часто солдаты или специальные команды, патрулировали улицы и будили жителей при пожаре. Это обосновывалось деревянной застройкой города и частыми возгораниями из-за печного отопления.

Это совсем не похоже на то, что бывает во Франции: у нас люди из загоревшегося дома сами бегут будить пожарных, а здесь, наоборот, пожарные будят тех, кто горит: вставайте, мол, ваш дом в огне. Что касается краж со взломом, в Петербурге их почти нечего бояться. Если грабитель или вор (это слово точнее характеризует подобного рода посягательства на чужую собственность) - человек русский, то он ни за что не взломает ни дверей, ни замка. Вы можете смело доверить любому мужику охрану целой квартиры, лишь бы она была заперта, или письмо, в которое вы при нем положите, скажем, десять тысяч рублей банковыми билетами, - и у вас ничего не пропадет, но не доверяйте ему нескольких копеек: он непременно их стянет.

Никак нельзя обойти такую диковинку, как русская баня. Гризье в шоке от посещения этого места. Исторически в 19 веке бани часто были раздельными по полу в городских заведениях, но в сельской местности смешанное купание иногда практиковалось, хотя православная церковь осуждала его как "бесстыдство".

Пока я раздевался, ко мне подошел мальчик и спросил, есть ли со мной слуга, и, получив отрицательный ответ, снова спросил, кого я хочу взять в банщики: мальчика, мужчину или женщину. Само собой разумеется, подобный вопрос меня крайне озадачил. Мальчик объяснил мне, что при бане имеются банщики мальчики и мужчины. Что же касается женщин, то они живут в соседнем доме, откуда их всегда можно вызвать.

Когда банщик или банщица взяты, они тоже раздеваются догола и вместе с клиентом входят в соседнюю комнату, в которой поддерживается температура, равная температуре человеческого тела. Открыв дверь этой комнаты, я остолбенел: мне показалось, что какой-то новоявленный Мефистофель без моего ведома доставил меня на шабаш ведьм. Представьте себе человек триста мужчин, женщин и детей, совершенно голых, которые бьют друг друга вениками. Шум, гам, крики. Стыда у них ни малейшего: мужчины моют женщин, женщины - мужчин. В России на простой народ смотрят почти как на животных, и на такое совместное мытье полиция не обращает никакого внимания.

Минут через десять я пожаловался на жару и убежал, возмущенный этой безнравственностью, которая здесь, в Петербурге, считается настолько естественной, что о ней даже не говорят.

Одним, наверное, из моих любимых моментов в книге это история с носом. Хотя при обморожении и не рекомендуется растирать себя снегом, многие иностранцы писали именно про этот действенный способ сохранить части тела в целости и сохранности.

Увидев меня, он крикнул: "Нос!" Я не знал, что это означает по-русски, и думал, что не стоит задерживаться из-за односложного слова, а потому спокойно продолжал свой путь.

На углу Гороховой мне повстречался мчавшийся во весь дух извозчик, но и он крикнул мне: "Нос, нос!" Наконец, на Адмиралтейской площади какой то мужичок, увидев меня, ничего не сказал, но, схватив пригоршню снега, прежде нежели я успел опомниться, стал изо всех сил растирать мне лицо, в особенности нос. Я нашел эту шутку не слишком удачной, тем более по такому холоду, и дал ему такого тумака, что он отлетел шагов на десять.

К несчастью или, вернее, к счастью для меня, мимо проходило двое крестьян. Взглянув на меня, они схватили меня за руки, в то время как мой вошедший в раж мужичок по-прежнему стал тереть мне лицо снегом, пользуясь тем, что я уже не могу защищаться. Думая, что я стал жертвой недоразумения или попал в ловушку, я изо всех сил стал взывать о помощи. Прибежал какой-то офицер и по-французски спросил меня, в чем дело.

- Ради бога, - воскликнул я, делая попытку освободиться от трех мужичков, - разве вы не видите, что они со мной делают?!

- А что?

- Они трут мне лицо снегом! Не находите ли вы, что это плохая шутка по такому морозу?

- Простите, сударь, но ведь они вам оказывают огромную услугу, - сказал офицер, пристально всматриваясь мне в лицо.

- Какую услугу?

- Ведь у вас нос отморожен!

- Что вы говорите! - вскричал я, хватаясь за нос.

В это время какой-то прохожий обратился к моему собеседнику:

- Ваше благородие, вы отморозили себе нос.

- Благодарю вас, - ответил офицер, точно ему сообщили самую обыкновенную и притом приятную новость.

Нагнувшись, он взял горсть снега и стал оказывать себе ту самую услугу, которую оказал мне бедный мужик, а я еще так грубо отплатил за его любезность.

- Значит, сударь, - сказал я офицеру, - без этого мужичка...

- Вы остались бы без носа, - заметил офицер, продолжая растирать свой нос.

В России XIX века печи топились ежедневно, и трубочисты регулярно чистили трубы ночью, чтобы избежать сажи и пожаров. В «Записках» Филиппа Филипповича Вигеля (1786–1856) есть подробные писания.

Во Франции даже зимой трубочисты - залетные птицы, поющие только раз в год с высоты дымовых труб. Между тем в Петербурге без них просто нельзя обойтись, и они появляются в каждом доме регулярно два раза в месяц. Но работа их проходит по ночам, так как днем идет топка печей. Работая по договоренности с домовладельцами, трубочисты чистят трубы по ночам, а затем спускаются в квартиры, чтобы выбрать ту сажу, которая накопилась внизу. Петербуржцы знают это и не беспокоятся при ночном посещении трубочиста. К несчастью, меня забыли предупредить об этом, и, явившись ко мне впервые, трубочист едва не стал жертвой моего стремительного нападения.

13 июля 1826 года, пятеро лидеров (Пестель, Рылеев, Муравьев-Апостол, Бестужев-Рюмин, Каховский) были повешены на кронверке Петропавловской крепости после провала восстания 14 декабря 1825 года.

Упавших подняли и положили на помост, так как они не могли держаться на ногах. Один из них сказал другому:

- Несчастная Россия: повесить и то не умеют!

Во время исполнения приговора три веревки оборвались. То ли экзекуторы не учли, что вешают приговорённых с оковами, то ли верёвки изначально были плохого качества, но трое декабристов — Рылеев, Каховский и Муравьёв-Апостол — упали в яму, пробив доски тяжестью собственных тел. Мало того, оказалось, что повешенный Пестель носками ног доставал до досок, в результате чего его агония растянулась почти на полчаса.

Реальное путешествие в Россию

Дюма путешествовал с 15 июня 1858 года — 2 марта 1859 года (почти 20 лет после публикации романа). Дорожная карта выглядела следующим образом: Париж — Кёльн — Берлин — Штеттин — Санкт-Петербург — Финляндия — Валаам — Санкт-Петербург — Москва — Нижний Новгород — Казань — Саратов — Царицын — Астрахань — Кизляр — Дербент — Баку — Тифлис — Поти — Марсель.

15 июня 1858 года Дюма выехал из Парижа и уже 22-го числа сошёл по трапу парохода на Английскую набережную у Николаевского моста в Петербурге. Город с первого взгляда очаровал его:

Я не знаю, есть ли в мире какой-нибудь вид, который мог бы сравниться с развернувшейся перед моими глазами панорамой...

А как он отзывался о белых ночах Петербурга:

Ничто на свете... не поможет вам представить себе июньскую ночь в Санкт-Петербурге — ни перо, ни кисть. Это какое-то наваждение... Всё вокруг вас жемчужное, переливается опаловыми отсветами, но не так, как бывает на рассвете или в сумерках: свет бледный, и всё же в нём нет ничего болезненного, он озаряет предметы сразу со всех сторон. И ни один предмет не отбрасывает тени. Прозрачные сумерки, не ночь, а лишь отсутствие дня; сумерки, но все предметы вокруг легко различить, словно наступило затмение солнца, но в душе нет смятения и тревоги, как бывает во всей природе при затмении; лишь освежающее душу молчание, радующий сердце покой, тишина, к которой всё время прислушиваешься: не раздастся ли ангельское пение или глас Божий!

Путешествие казалось ему нескончаемой сказкой:

Я здесь путешествую, как принц. Русское гостеприимство такое же потрясающее, как и уральские золотые прииски.

Впечатления Дюма полны восхищения. Он описывал Россию как страну противоположностей — величественные дворцы соседствуют с крестьянскими общинами, древние обычаи с модернизацией. Он отмечал гостеприимство русских, их стойкость и духовность. Поездка позволила Дюма проверить описания из романа, и он признал, что многие детали были неточными.

Большая часть ошибок пала на географию, быт, да и на исторические детали. Например, он преувеличил роль иностранцев в декабристском заговоре и неверно описал топографию Санкт-Петербурга. В своих путевых заметках он упоминал, что реальный Петербург грандиознее, чем он представлял.

Но было поздно. Роман идеализировал революционеров, игнорируя их внутренние разногласия. Царь Николай I запретил книгу за "клевету на Россию", считая её пропагандой революции. Да и к приезду Дюма все дышали неравнодушно, к нему даже тайно приставили полицейского, чтобы тот следил, не выискивает ли чего этот иностранец.

Делитесь впечатлениями, как вам книга? Оправдались ли ожидания?

Все свои основные тексты будут выходить здесь, а если интересно почитать маленькие отрывки из книг, узнать больше обо мне, то можно перейти в мой ткг: https://t.me/englishteachersdays

В 1839 году маркиз Астольф де Кюстин ступил на русскую землю. Три месяца он путешествовал по Российской империи, от пышных залов Санкт-Петербурга до пыльных дорог Ярославля и Нижнего Новгорода.

Кюстин, вдохновлённый успехом своих испанских заметок и советом самого Бальзака, отправился в Россию, чтобы разгадать её. Он мечтал найти в самодержавии противоядие против демократического хаоса, который пугал его во Франции. Но вместо ожидаемой твердыни порядка маркиз обнаружил мир, где власть пропитывала всё — от царских дворцов до крестьянских изб. Россия предстала перед ним как театр, где каждый играл свою роль: знать подражала Европе с искусной фальшью, чиновники гнули спины перед вышестоящими, а крепостные, скованные цепями, всё же хранили в глубине души искру вольности.

В своих письмах, которые позже, в 1843 году, сложились в четырёхтомный труд «Россия в 1839 году», Кюстин писал с дерзкой откровенностью. Петербург встретил его балами и блеском, но за этим фасадом он видел тиранию, которая, словно холодный ветер, пронизывала всё общество. Царь, как вершина пирамиды, властвовал над дворянами, те — над подчинёнными, а те, в свою очередь, изливали свою власть на самых слабых.

Книга, едва появившись в Париже, стала сенсацией. За восемь недель первое издание разлетелось и вскоре её перевели в Англии, Германии и даже за океаном, в Америке. За двенадцать лет, с 1843 по 1855 год, около двухсот тысяч экземпляров нашли своих читателей, несмотря на высокую цену в 30 франков. В России же книга оказалась под запретом — её язвительные строки о самодержавии и лицемерии знати были слишком остры для цензоров.

Лишь в 1891 году отрывки из его записок увидели свет в журнале «Русская старина», а в 1910 году появился пересказ, робко названный «Записки о России». Полное издание, без купюр и цензуры, Россия увидела только в 1996 году, и с тех пор книга переиздавалась.

В предисловии к американскому изданию 1951 года, Директор Центральной разведки и глава ЦРУ США, генерал Уолтер Смит пишет:

Здесь мы встречаем красочные, драматичные и точные описания России и русских… перед нами политические наблюдения столь проницательные, столь вневременные, что книга может быть названа лучшим произведением, когда-либо написанным о Советском Союзе.

В аннотации к американскому изданию «Ля Рюсси» 1987 года американский политик Збигнев Бжезинский пишет:

Ни один советолог ещё ничего не добавил к прозрениям де Кюстина в том, что касается русского характера и византийской природы русской политической системы. В самом деле, чтобы понять современные советско-американские отношения во всех их сложных политических и культурных нюансах, нужно прочитать всего лишь две книги: «О демократии в Америке» де Токвиля и кюстинскую «Ля Рюсси».

Давайте познакомься с автором труда и кратко взглянем на содержимое книги.

Испытания Астольфа де Кюстина во Франции

Астольф де Кюстин родился в Лотарингии. На дворе бушевала Французская революция. И вот в дни, когда тень гильотины нависала над Парижем, семья де Кюстина оказалась в эпицентре трагедии из-за своих открытых либеральных взглядов. Генерал де Кюстин, человек чести, пал под ударом революционного правосудия.

Судьба не пощадила сына генерала — отца Астольфа. Арестованный и заключённый в тюрьму Ла Форс, он ждал казни. Дельфина — мать Кюстина, разработала план побега: муж, переодетый в её траурное платье, должен был выйти под видом женщины с помощью Луизы, дочери тюремного смотрителя, за 30 тысяч франков и дальнейшее пожизненное содержание. План провалился: новый закон угрожал смертью пособникам, и де Кюстин отказался бежать. Дельфина простилась с ним перед казнью в Консьержери.

Потеряв мужа и имущество, Дельфина пыталась бежать из Франции с сыном по фальшивому паспорту, но из-за предательства горничной ее арестовали. В тюрьме она провела восемь месяцев, сблизившись с узницами. Якобинец Жером спас её, отложив казнь, а няня Нанетта добилась освобождения. После падения Робеспьера Дельфина вышла на свободу, нашла дом разоренным, сына больным. Переболев желтухой, она восстановила часть наследства и посвятила жизнь сыну, сохранив мужество.

С юности Кюстин колесил по Европе: Швейцария, Англия, Шотландия, Калабрия и Испания. В 1814 году, будучи помощником Талейрана – французского политика и дипломата, он оказался на Венском конгрессе, где его перо запечатлело тонкости дипломатических игр. В 1821 году он обрёл семью, но счастье оказалось недолгим: жена и сын покинули этот мир. Тогда Кюстин обратился к вере.

Был за Кюстином один интересный грешок, который потом объяснит его страстную любовь к мужчинам русским. Осенью 1824 года в грязи под Парижем, избитый и ограбленный, Кюстин был найден без чувств. Позже выяснилось, что ходили слухи о его тайных встречах с молодыми солдатами, бравые молодцы решили эту информацию проверить, вот и оставили его в итоге в канаве. Этот скандал заклеймил его в глазах парижского света. Однако Гёте, Стендаль, Шатобриан, Шопен, Бальзак — интеллектуальная элита не отвернулась от него, а князь Меттерних даже звал к себе на службу.

Начало путешествия: предубеждения и ожидания

Настрой на само путешествие уже был таким себе. Когда он похвастался трактирщику о том, куда направляется состоялся следующий диалог:

«– Вы знаете Россию? -- спросил я у него.

– Нет, сударь, но я знаю русских; они часто проезжают через Любек, и я сужу

о стране по лицам ее жителей.

...

– Сударь, у них два выражения лица; я говорю не о слугах -- у слуг лица всегда одинаковые, – но о господах: когда они едут в Европу, вид у них веселый, свободный, довольный; они похожи на вырвавшихся из загона лошадей, на птичек, которым отворили клетку; все – мужчины, женщины, молодые, старые – выглядят счастливыми, как школьники на каникулах; на обратном пути те же люди приезжают в Любек с вытянутыми, мрачными, мученическими лицами; они говорят мало, бросают отрывистые фразы; вид у них озабоченный. Я пришел к выводу, что страна, которую ее жители покидают с такой радостью и в которую возвращаются с такой неохотой, – дурная страна.»

Трактирщик, не бывавший в стране, делает выводы на основе поверхностных наблюдений, а Кюстин принимает их без критики. Это задает тон всему повествованию, где автор часто опирается на слухи и стереотипы, но не на факты.

Пока наш герой направляется к "северным дикарям" он вспоминает историю о пожаре на пароходе «Николай I». Капитан, вместо того чтобы следить за состоянием корабля, безмятежно играл в карты с пассажирами. Позже его друзья оправдывали его действия, утверждая, что он тайно направил судно к берегу, сохраняя спокойствие, чтобы избежать паники. Кюстин скептически относится к этим оправданиям, не зря же император разжаловал капитана, заменив его голландцем, который, по слухам, не пользовался уважением команды, однако не позволял себе такие вольности.

На судне также был француз, который проявил исключительное мужество и проворность: одним из первых прыгнув за борт на мель, он добровольно взял на себя роль помощника матросов. Он помогал женщинам и детям спускаться, а в некоторых случаях бросался вплавь, чтобы спасти тех, кто оказался в воде. Француз покинул горящий корабль только после того, как все пассажиры были эвакуированы. Его самоотверженность спасла жизни многим женщинам, но подвиг дорого ему обошёлся: он тяжело заболел из-за переохлаждения и физического перенапряжения. Несмотря на героизм француза, его имя осталось неизвестным.

На этот рассказ де Кюстина ответил непосредственный участник события — князь П.А. Вяземский:

Правда в этом рассказе только то, что на пароходе случился пожар. Всё остальное преувеличено или искажено и принадлежит к области выдумок.

Кюстин пишет, что беседует с великим множеством людей на пароходе. Князь К*** объясняет особенности русского менталитета тем, что он сформировался под влиянием византийской культуры, монгольского ига и отсутствия рыцарских традиций. Русские князья, испытавшие рабство, стали деспотами, а в России, в отличие от Европы, крепостное право было узаконено в эпоху его отмены на Западе.

Утверждение о прямой причинно-следственной связи между этими факторами и «русским менталитетом» слишком обобщённое. Кюстин склонен к стереотипизации, игнорируя сложность исторического процесса.

Крепостное право в России укрепилось в XVII веке (Соборное уложение 1649 года окончательно закрепило крестьян за землёй), в то время как в Западной Европе феодальные отношения постепенно ослабевали. Например, в Англии и Франции к XVII–XVIII векам крестьянская зависимость значительно снизилась, хотя полного «отменения» ещё не произошло. Крепостное право в Европе не было полностью отменено в указанный период. В некоторых регионах (например, в Восточной Европе, Польше, Пруссии) оно сохранялось до XVIII–XIX веков. Кюстин преувеличивает контраст, создавая образ России как исключительно отсталой страны.

Автор и князь К*** обсуждают русскую политику, основанную на религиозной нетерпимости и автократии. Россия воспринимается как угроза Европе из-за её воинского духа и потенциала для тирании, в то время как Запад слаб из-за демократических злоупотреблений.

Тут же выясняется, что Петр I, желая жениться на Екатерине, создал ей фиктивную родословную, назначив «брата» из безвестного дворянина. Да и вообще, Русский деспотизм искажает правду, создавая ложные факты и родословные. Русские терпят ложь деспота, так как она льстит их подчинению. Народ и знать смиряются с унижением, цепляясь за иллюзию добровольного повиновения.

Нет достоверных исторических данных о создании Петром I фиктивной родословной или назначении «брата» из дворянина. Это может быть слухом или вымыслом, распространённым в антирусской публицистике.

Русские гордятся своим флотом, который проводит полгода во льдах и три месяца в учениях. Однако Кюстин считает его игрушкой императора, бесполезной из-за сурового климата и льдов, подчеркивая тщетность усилий ради малых результатов. Только вот, русский флот участвовал в военных кампаниях и был важным элементом имперской политики, несмотря на климатические ограничения.

Прибытие в Россию: Кронштадт и Петербург

Кронштадт — неприступная морская крепость с артиллерией, расположенной ниже уровня моря, но Кюстин сомневается в ее эффективности, не доверяя русской похвальбе.

Он еще не приехал в Россию, а уже навесил на нее кучу ярлыков. Но вот он прибыл лучше ехал бы он обратно и стал описывать, что видит вокруг себя и рассуждать. Окрестности Петербурга — унылые, болотистые, безжизненные, с тусклым светом и суровым климатом, вызывающие у Кюстина тоску и сравнения с пустынной римской кампаньей. Петр I основал Петербург вопреки природе, из мстительности и политических амбиций, создав город, не пригодный для жизни, где Нева угрожает наводнениями.

Мало одного виды вызывают тоску и уныние, так еще и таможню проходить надо!

Таможенный досмотр в Кронштадте медлителен и дотошен, с избыточными формальностями. Чиновники, включая главного таможенника, ведут себя педантично, но их действия хаотичны и бессмысленны.

Кюстин подвергается долгому допросу, его паспорт изымают, выдав взамен карточку. Русские аристократы проходят досмотр быстрее, что выявляет мнимое равенство. Чиновники превращены в «автоматы», лишенные свободы воли, что вызывает у Кюстина отвращение к деспотической системе, где люди становятся подобиями машин.

Затем ему приходи еще парочка гениальных мыслей в голову о том, что есть два типа русских: одни превозносят страну из подобострастия, другие презирают ее, чтобы казаться просвещенными. Он ищет «обыкновенных русских», но пока не находит.

Жизнь в Петербурге: общество, император и свадьба

Описание Петербурга у него носит характер: это все величественно, но можно было и не выпендриваться, все-таки болото есть болото. Вид города с реки впечатляет, но преувеличен. Архитектура включает позолоченные купола, колокольни, античные колоннады и сфинксы, но подражание греческим памятникам неуместно в северном климате и болотистой местности.

Памятник Петру какой-то безвкусный, а Зимний дворец заставил страдать и умирать людей, ради императорской прихоти. Город напоминает военный лагерь или казарму из-за строгой дисциплины и отсутствия свободы. Движения жителей скованны, все подчинено воле власти.  В России не хватает света, радости и свободы, царит унылый порядок.

Гостиница ему тоже не угодила: душные комнаты, отсутствие штор, нашествие клопов. Автор вынужден купить походную кровать и установить ее в центре комнаты для защиты от насекомых.

Суровая северная природа России, с ее болотами и скудной растительностью, требует колоссальных усилий для создания садов и парков. Обычные для Европы деревья, такие как каштаны и дубы, здесь редкость, а выращивание экзотических растений сопряжено с большими трудностями. Тем не менее, русские аристократы стремятся к показной роскоши, украшая дома и улицы цветами, чтобы произвести впечатление на иностранцев. В отличие от англичан, которые ценят уют и утонченный вкус в обустройстве своих садов, русские, по мнению Кюстина, больше заботятся о внешнем эффекте, чем о подлинной гармонии. Россия, как он считает, создает лишь видимость развитой страны: за пышными фасадами скрывается варварство, а цивилизация остается поверхностной, представляя собой подражание западным нациям без глубокого осмысления их ценностей.

Медицина в России, по наблюдениям Кюстина, находится в плачевном состоянии: врачи, за исключением иностранцев, ненадежны, а доступ к медицинской помощи ограничен из-за бюрократии и скрытности властей. Русские, как отмечает автор, склонны скрывать правду от иностранцев, а путешественники, особенно литераторы, вызывают у них подозрения, что еще больше затрудняет понимание истинного положения дел. В то же время Кюстин описывает простолюдинов-славян как людей, наделенных природной красотой: светлые волосы, свежий цвет лица и выразительные глаза выделяют их среди других. Мужчины следят за своей внешностью, их наряды — туники, халаты, овчинные куртки — отличаются самобытностью. Однако женщины, по его мнению, менее привлекательны, а их одежда зачастую неопрятна, что контрастирует с ухоженностью мужчин.

Стоит отметить, что Астольф не знает русского языка, он не может пообщаться с людьми, не знающими французского, в мед учреждения он не обращался, а пространные рассуждения о варварстве - распространенный стереотип. Кроме того, его суждения о внешности и характере русских, особенно о женщинах, субъективны и отражают скорее личные впечатления, чем объективную картину.

Кюстин посещает свадьбу великой княжны Марии и герцога Лейхтенбергского 14 июля 1839 года, что он считает особой милостью. Император Николай I по мнению Астольфа имеет суровое выражение лица, греческий профиль, высокий рост, военную выправку, но скованность из-за привычки утягивать живот ремнем.

Императрица же в глазах автора изящна, болезненно худа, страдает от суетной придворной жизни, но сохраняет душевную теплоту и приветливость. Ее здоровье подорвано долгом рожать наследников и следовать за императором.

Россия — страна контрастов: внешняя роскошь и внутренняя несвобода. Петербург не дает полного представления о стране, а осмотр достопримечательностей затруднен без покровительства. Он постоянно боится, что его схватят и отправят в Сибирь. Учитывая, что он потом накалякает о России – правильно бы сделали.

«Петербург — русский город, но это еще не Россия», — цитирует Кюстин императора, подчеркивая космополитичность столицы. Он пишет:

В Петербурге разные расы так перемешаны, что здесь невозможно составить представление об истинном населении России: кровь немцев, шведов, ливонцев, финнов -- разновидности лопарей, спустившихся с полюса, -- калмыков и иных татарских рас влилась в кровь славян, чья изначальная красота в столичных жителях мало-помалу изгладилась

На улицах, по мнению Астольфа, обычны сцены насилия: фельдъегерь избивает кучера, полицейские жестоко расправляются с грузчиком за ссору, топча его и связывая. Жертвы не сопротивляются из почтения к властям. Общество равнодушно к насилию, что автор считает симптомом нравственной болезни нации. Россия — «нация немых», где страх и угодливость заменяют свободу. Люди скрывают эмоции, чтобы не навлечь наказание (кнут, Сибирь, Кавказ).

Русские аристократы говорят на иностранных языках, что мешает развитию национальной литературы. Пушкин и Мицкевич подражали западным поэтам, но Пушкин не был подлинно «московским». Русские простолюдины вежливы, но это маска страха. Жестокость узаконена, а человеческое достоинство не уважается. Автор видит в России сочетание утонченной элегантности и варварства, что вызывает его негодование.

Из того, что дикарь наделен тщеславием светского человека, нимало не следует, что он обладает и соответствующей культурой. Я говорил уже, и повторю еще раз, и, быть может, не последний: русские гораздо более озабочены тем, чтобы заставить нас поверить в свою цивилизованность, нежели тем, чтобы стать цивилизованными на самом деле. До тех пор, покуда эта болезнь, тщеславная приверженность ко всему показному, будет разъедать их сердце и извращать ум, у них будет несколько вельмож, способных разыгрывать элегантность и у себя на родине, и за границей, но по сути своей они останутся варварами; к несчастью, у этих дикарей есть огнестрельное оружие.

Угнетение порождает молчание, а деспотизм поддерживается всеобщей скрытностью. Свобода слова на один день раскрыла бы ужасы, скрываемые режимом. Однообразие русской природы (равнины, скудная растительность) отражает единообразие общественной жизни и усиливает тиранию. Религиозный фанатизм и суеверия

Русские крестьяне слабее физически, чем европейские, а солдаты страдают от голода и плохого содержания, несмотря на внешнюю дисциплину армии.

Русские отличаются скрытностью, подозрительностью и неприязнью к иностранцам, что контрастирует с французской открытостью и немецкой основательностью. Гостеприимство в России — формальность, скрывающая слежку за иностранцами. Свобода путешественника ограничена: его сопровождают официальные лица, чтобы контролировать впечатления.

Скрытность и ложь — часть национального характера, укорененного деспотической властью. Русские напоминают «переряженных китайцев» в своей недоверчивости. Кюстин видит в России угрозу для Европы из-за ее военной мощи и амбиций завоевания. Однако некоторые считают, что Россия распадется, ограничившись влиянием на Востоке.

Кюстин описывает крестьянский быт не без субъективных замечаний: крестьянские дома — деревянные, с запахом смолы и кислой капусты, внешне украшены, но внутри неудобны и грязны. Кюстин сравнивает их с театральными декорациями, подчеркивая показное тщеславие русских.

В этой стране нечистоплотно все и вся; однако в домах и одежде грязь бросается в глаза сильнее, чем на людях: себя русские содержат довольно хорошо; по правде говоря, их парные бани выглядят отталкивающе: в них моются испарениями горячей воды -- я бы предпочел просто чистую воду, и побольше; однако ж этот кипящий туман омывает и укрепляет тело, хоть и старит прежде времени кожу. Благодаря привычке к этим баням вам нередко встречаются крестьяне с чистой бородой и волосами, чего не скажешь об их одежде. Теплые вещи стоят дорого, поэтому их по необходимости носят долго, и они становятся грязными на вид гораздо раньше, чем истреплются; комнаты, призванные служить лишь защитой от холода, проветриваются, естественно, реже, чем жилища южан. Как правило, неопрятность у северян, вечно запертых в доме, глубже и отвратительнее, чем у народов, живущих на солнце: девять месяцев в году русским недостает очистительного воздуха.

Москва: иллюзия великолепия

Но когда до города остается меньше одного лье, чары рассеиваются, путник останавливается перед весьма реальным Петровским замком, громоздким дворцом из необожженного кирпича, построенным Екатериной II по современным чертежам, замысловатым, перегруженным украшениями, которые резко выделяются своей белизной на красном фоне стен. Эти украшения, мне кажется, не каменные, а гипсовые, в готическом стиле, но это не настоящая готика, а вычурное подражание. Здание квадратное, как куб; такая правильность плана не придает его облику ни внушительности, ни легкости. Здесь останавливается государь перед торжественным въездом в Москву. Я сюда еще вернусь, ибо здесь устроили летний театр, разбили сад и построили бальную залу, своего рода публичное кафе, где встречаются городские бездельники в теплое время года.

Не нравятся ему ни дома, ни памятники, ни Кремль:

Запомните, московский Кремль вовсе не то, чем его принято считать. Это не дворец, это не национальная святыня, где хранятся древние сокровища империи; это не русская крепость, это не чтимый народом приют, где почиют святые, защитники родины; Кремль и меньше и больше этого; он просто-напросто обиталище призраков.

В архитектуре Кремля все, вольно или невольно, имеет символический смысл: на самом же деле, когда, преодолев первый приступ страха, вы вступаете в лоно этого дикарского великолепия, взору вашему предстает не что иное, как скопище тюрем, пышно именуемых дворцами и соборами. Впрочем, русские зря стараются: как ни исхитряйся, а тюрьма все равно тюрьма.

Кремль на момент визита Кюстина был не только резиденцией императора, но и важнейшим историческим, религиозным и политическим центром России, где хранились государственные реликвии, включая царские регалии. Кремлевские соборы и дворцы, такие как Успенский собор или Грановитая палата, были шедеврами архитектуры, созданными для прославления Бога и государства, а не для угнетения. Кюстин игнорирует их культурное и религиозное значение, сводя всё к своей идее о «тирании» в России.

Прикопался он тут даже к климату:

Даже климат в их стране — пособник тирании. Холод не позволяет строить здесь просторных церквей, в них люди просто закоченели бы во время молитвы; здесь дух не поднимается к небу посредством прекрасных соборов; в этой полосе человек может посвящать Богу лишь мрачные башни. Темные низкие своды и толстые стены делают кремлевские соборы похожими на подземелья, это раскрашенные тюрьмы, а дворцы суть позолоченные застенки.

Кюстин ошибочно приписывает архитектурным особенностям (низкие своды, толстые стены) исключительно климатические причины, игнорируя традиции византийской архитектуры, которые легли в основу русского зодчества.

Сначала он просил императора запретить русским петь, а потом разочаровался в наших музыкальных способных еще больше:

О национальной опере я могу сказать только одно: это отвратительное представление, разыгранное в прекрасной зале; мне довелось увидеть спектакль «Бог и баядера» в переводе на русский!.. Стоит ли пускать в ход родной язык ради того, чтобы исполнить перековерканное парижское либретто?

Его насмешка над переводом западного либретто игнорирует тот факт, что многие европейские страны в то время также адаптировали иностранные произведения.

Дорога в Нижний Новгород и Ярославль

Путешествие в Нижний Новгород и Ярославль усиливает негативные впечатления Кюстина. Он жалуется на плохие дороги, неудобные гостиницы и насекомых, а также критикует русскую культуру за подражание монголам.

На неровных дорогах его укачивало, а коляски были слишком жесткими для сна. Маркиз ночевал на почтовых станциях – «скверных пристанищах воспаления мозга». Даже это не разочаровало Астольфа настолько сильно, как отсутствие чистого белья.

Когда ради чистого полотенца для него послали фельдъегеря на полдня в соседнее село, маркиз вынужденно задавался вопросом: кто и зачем испачкал все белье в стране.

Сетовал он также на насекомых:

Стоило мне лечь, как выяснилось, что всегдашние мои предосторожности не помогают; по обыкновению, я не тушил света, и вся ночь для меня прошла в борьбе с полчищами насекомых; были среди них и черные, и коричневые, всякого вида и, должно быть, всякой породы. Разгорелся жаркий бой; гибель одного из них словно возбуждала мщение соплеменников, и они устремлялись на меня, к тому месту, где пролилась кровь; отчаянно отбиваясь, я в ярости восклицал: «Еще бы им крылья — и был бы сущий ад!»

Все тут ужасно грязное, бедные французы, что остались в плену, их совсем блохи заели.

Нечистоплотность — нечто большее, чем кажется; в глазах внимательного наблюдателя она обличает нравственный упадок, который хуже любых телесных недугов; будучи в известной степени добровольною, эта парша тем лишь отвратительней; явление это относится сразу и к нравственной, и к физической нашей природе; оно проистекает одновременно от душевной и телесной немощи; это порок и вместе с тем болезнь.

Ярославль Кюстин тоже не оценил:

Да, влияние на вас монголов оказалось долговечнее их владычества!! Неужто вы прогнали завоевателей лишь затем, чтобы следовать их вкусам? Хуля других, не продвинешься далеко ни в искусствах, ни вообще в просвещенности. В наблюдениях своих вы недоброжелательны по недостатку чувства современной красоты. Вам не сравняться со своими образцами, пока вы не перестанете им завидовать. Да, империя ваша огромна; но чем в ней можно восхититься? Не могу же я любоваться колоссом, изваянным обезьяной. На беду ваших художников, в основания обществ, предназначенных просвещать род людской, Бог заложил отнюдь не только повиновение да державную власть.

И тут Кюстина совсем прорвало, совсем разочаровался бедный:

Могу лишь радоваться, что приехал в Россию ненадолго; от более длительного пребывания в этой стране у меня пропало бы мужество, да и желание говорить правду о том, что я здесь вижу и слышу. Деспотизм внушает безразличие и уныние даже тем, кто полон решимости бороться с его вопиющими злоупотреблениями.

Пока русские пытаются все высмеять, Кюстин пытается облить помоями и притянуть всевозможные стереотипы, забывая откуда сам приехал:

Презрение ко всему, чего не знаешь, — это, по-моему, преобладающая черта в характере русских. Вместо того чтобы попытаться понять непонятное, они норовят его высмеять.

Книга «Россия в 1839 году» представляет собой субъективный взгляд иностранца, чьи впечатления искажены предубеждениями, национализмом и аристократическими взглядами. Кюстин часто опирается на слухи, преувеличивает недостатки и игнорирует достижения России. Его утверждения о «варварстве» и «ложной цивилизации» не подкреплены фактами, а его описания русских как скрытных и лицемерных повторяют стереотипы, распространенные в Европе того времени. Хотя книга Кюстина ценна как исторический документ, отражающий восприятие России иностранцами, ее достоверность подрывается предвзятостью автора.

Для меня Астольф де Кюстин - это соевый тревел блогер из 19 века, у которого пока не было твиттера, но было куча времени и письменные принадлежности. Зачем приезжал не понятно, для него все плохо и ужасно: природа однообразная и скучная, здания такие себе, люди противные, песни слишком заунывно и гнусаво поем, одеваемся плохо, на стол зачем-то все вываливаем перед гостями - лебезим и пытаемся казаться лучше, чем есть, вера совсем неправильная, кругом тирания, грязь и беспорядок.

А что вы думаете о книги "Россия в 1839 году". Пишите в комментариях, интересно будет почитать

Почему испанский драматург XVII века заинтересовался далекой Московией и написал о ней пьесу? В эпоху Смутного времени Россия привлекала внимание всей Европы: купцы, военные и дипломаты, возвращаясь домой, делились рассказами о загадочной северной державе. Лопе де Вега, выдающийся мастер испанского Золотого века, не остался в стороне. Его драма «Великий Князь Московский» (1606) стала первой в европейской литературе, посвящённой Смутному времени — эпохе Лжедмитрия и Бориса Годунова.

В начале XVII века Европа с любопытством следила за событиями в России. Смутное время (1598–1613) — период политического хаоса, смены правителей и борьбы за трон — стало сенсацией. В Италии, Франции, Англии и Испании печатались книги и памфлеты, описывавшие правление Ивана Грозного, Фёдора Иоанновича и Бориса Годунова, а также загадочную фигуру Лжедмитрия. Эти тексты часто содержали неточности, преувеличивая богатства Московии или жестокость её правителей. Например, английский путешественник Ричард Ченслор (ок. 1521–1556) отмечал, что русские живут «в великом страхе и повиновении», а Москву называл городом, «построенным грубо и без порядка». Другой англичанин, Джайлс Флетчер (ок. 1548–1611), сравнивал русское правление с турецким, подчёркивая его деспотичность.

Эти рассказы питали европейское воображение, создавая образ России как экзотической и суровой страны. Лопе де Вега, вдохновлённый такими источниками, решил перенести русскую историю на театральную сцену, сделав её доступной и увлекательной для испанской публики.

Основным источником для Лопе стал труд итальянского иезуита Бареццо Барецци, который посетил Москву во времена Ивана Грозного и якобы переписывался с Лжедмитрием. Барецци использовал записки польских иезуитов Н. Чжижевски и А. Левицки из окружения Лжедмитрия. Его сочинение, переведённое на испанский Хуаном Москерой в 1606 году под названием «Рассказ о необычайном, почти чудесном завоевании отеческого царства, совершенном Сиятельным Князем Иваном Димитрием», было напечатано в Вальядолиде. Барецци был ярым сторонником Лжедмитрия, что отразилось в его тексте и, соответственно, в пьесе Лопе. Несмотря на ограниченность источников, Лопе сумел передать общую канву событий Смутного времени и добавить местный колорит: упоминания соболей, царского посоха с железным наконечником и титулов Бориса Годунова. За исторической достоверностью, впрочем, автор не гнался.

Сюжет пьесы прост, но драматичен. В Московии правит жестокий тиран Хуан Басилио (прообраз Ивана Грозного). У него два сына: мудрый и кроткий Теодоро (Фёдор Иоаннович) и Хуан (Иван). Сторонники Хуана травят Теодоро ядом, чтобы сделать его неспособным к правлению. Басилио в гневе убивает Хуана, любимого сына, и вскоре умирает от горя. Трон переходит к Теодоро, но коварный Борис (Борис Годунов) захватывает власть, устранив законного наследника.

Хуан Басилио, московский

Великий князь, двумя сынами

От неба был благословлен,

Пригожи оба были, статны,

Из них был старшим Теодоро

И стал наследником по праву.

Был справедлив он, благороден,

Имел к правлению таланты

И отличался благородством.

Но брата младшего Хуана

Любимцы, подлые клевреты,

Подмешивали Теодоро

В еду отравленные травы,

Чтоб повредился его разум...

Появляется принц Деметрио (Лжедмитрий), которого спасает немецкий учитель, выдав за царевича собственного сына. Деметрио скрывается в монастыре, притворяется монахом. Затем работает жнецом и даже прислуживает на кухне. Много слышит о страданиях народа. Бежит в Польшу. Там он встречает Маргариту, дочь графа Палатинского, и заручается поддержкой польского короля Сехизмундо. В финале войска Бориса разбиты, а Деметрио восходит на трон, восстанавливая справедливость.

Деметрио

Преславный Польши повелитель,

Великий Сехисмундо Третий,

Я - сын законный Теодоро,

И имя у меня Деметрий.

Базилио, Великий Князь

Московии, моим был дедом.

Отца коварно опоили

Злодеи ядовитым зельем

И этим разума лишили,

Хотя его желали смерти.

Но человек, утратив разум,

При жизни мертвецы мертвее.

Базилио убил Хуана,

Который принцем стал наследным,

Поссорившись с его женою.

Вот что творить способна ревность!

От скорби вскоре дед скончался,

А мать моя без размышлений

Борису - он ее был братом -

Доверила бразды правления.

Известно всем, что дальше было,

Хочу я только лишь поведать,

Что опекун мой и наставник,

Когда меня убить хотели,

Отдал на смерть родного сына,

Умело совершив подмену.

После чего меня увез он,

Кто я такой, держал в секрете,

И только был секрет сей страшный

Испанцу этому известен,

Что был моих невзгод свидетель,

В моих несчастиях советчик.

Но вот скончался мой наставник,

И я остался без опеки,

Но в час предсмертный заклинал он,

Чтоб я вернул свое наследье.

Его кончину я оплакал,

И всё ж по зрелом размышленье

Я понял, сколь опасен деспот,

Меня приговоривший к смерти,

И я в монастыре укрылся,

Ища защиты и спасенья.

Как раз тогда Борис затеял

Свои владения объехать.

В монастыре том узурпатор,

Меня узрев, узнал немедля

И повелел тотчас прикончить,

Однако убежать сумел я.

В другой обители я спасся,

Недолгое провел там время,

Потом работою поденной

Я зарабатывал в деревне.

Затем, последовав за графом,

Я у него служил в поместье

Подручным повара на кухне,

Открыться никому не смея.

Прослышав, что в Московском царстве

Против Бориса возмущенье

Созрело, графу я решился

Открыть свое происхожденье.

Он выслушал меня и тотчас

Решил проверить достоверность

Моих речей, а сделав это

И убедившись, что не лжец я,

К вам, мой король, привез в столицу,

Чтоб вы воочию узрели,

Какую я терплю обиду,

Какие перенес я беды.

Я - князь законный, но изгнанник;

В скитаниях неимоверных

Терпел я и жару и стужу,

Мученья голода изведал.

Коль вы окажете мне помощь,

Я вам клянусь высоким небом,

Что вечно буду благодарен

И вечно сохраню вам верность.

Лопе изображает Деметрио идеальным правителем: он защищает слабых, борется с несправедливостью и действует честно, без интриг. В финале он даже предлагает своё государство польскому королю в знак благодарности и планирует поход против «Карла Шведского». Пьеса заканчивается битвой под Кромами, что, возможно, связано с ограниченностью источников Лопе или его желанием сохранить драматургическую целостность, избегая рассказа о реальной гибели Лжедмитрия в 1606 году.

Несмотря на скудость информации, Лопе передал общую картину Смутного времени как мог. Он знал от Барецци о слабости Фёдора Иоанновича, жестокости Ивана Грозного и слухах о его причастности к смерти сына. Однако многие детали — плод воображения или адаптация под испанскую публику. Образ Польши как спасительницы Московии отражает точку зрения иезуитов. Лопе также идеализировал Лжедмитрия, представляя его героем без амбиций, движимым лишь жаждой справедливости. Это соответствовало духу испанского театра, где добро должно побеждать зло.

Смутное время было идеальным материалом для драматурга: интриги, борьба за трон, экзотическая страна и моральные дилеммы. Лопе, как мастер Золотого века, умел превращать сложные сюжеты в увлекательные истории. Его пьеса не только развлекала, но и отражала европейские представления о России как о загадочной и дикой державе. Кроме того, влияние иезуитов, активно распространявших информацию о Лжедмитрии, сделало эту тему актуальной для католической Испании.

«Великий Князь Московский» — не только литературный памятник, но и свидетельство того, как далекие события в России волновали умы Европы. Лопе де Вега, опираясь на второстепенные источники, создал яркую драму, которая, несмотря на неточности, передала дух Смутного времени. А что вы думаете о данном произведении? Делитесь в комментариях.