Убийственные фокусы 19 века
Источник: ТУТ
Источник: ТУТ
Осторожно, в ролике нехорошие слова!
Леший: отличительные черты, повадки и привычки, способы борьбы
https://oper.ru/news/read.php?t=1051626702
Аудиоверсия:
https://oper.ru/video/getaudio/leshiy.mp3
Осторожно, в ролике нехорошие слова!
СТАНЮКОВИЧ Константин Михайлович
(1843-1903)
Вчера читала "Морские рассказы" - КУЦЫЙ, теперь один из моих любимых у автора.
⛴🐕
Куцый - это кличка собаки, которую матросы с разрешения капитана приютили на корвете "Могучий" (действие происходит в 1860х где-то в Южно-Китайском море). Собака оказалась смышленой и прекрасно уживалась на борту, развлекая моряков.
Но тут на корвете появляется новый старший офицер, барон фон дер Беринг, "худощавый, долговязый и необыкновенно серьезный блондин лет тридцати пяти".
Барон сразу заводит свои порядки и ставит условие, что если Куцый будет путаться под ногами или где-то нагадит, то полетит за борт.
Как только не называли "курляндского барона" (Курляндия сейчас - часть Латвии) моряки и даже сам капитан (про себя, не вслух):
"чума турецкая"
"долговязый дьявол"
"чёртова Зуда"
"немецкая колбаса"
"немецкая дубина"!
В общем, догадайтесь, кто остался на борту, Куцый или немецкий барон))
ТГ: https://t.me/betterreadbooks
«Чат на чат» — новое развлекательное шоу RUTUBE. В нем два известных гостя соревнуются, у кого смешнее друзья. Звезды создают групповые чаты с близкими людьми и в каждом раунде присылают им забавные челленджи и задания. Команда, которая окажется креативнее, побеждает.
Реклама ООО «РУФОРМ», ИНН: 7714886605
Мемуары олимпийского чемпиона Николая Панина-Коломенкина:
Примечание: на соревнования в 1890 году приглашали и других спортсменов. Гельсингфорс - Хельсинки; Кексгольм - совр. Приозёрск (Ленинградская обл.)
Ещё один отрывок книги "Страницы из прошлого": "В Стокгольме оба соперника получили одинаковые суммы мест (по 8); голоса судей разбились поровну, причём Фукс был лучше в произвольном катанье, а Сальхов - в школьном, но, так как общая сумма баллов у Сальхова (1423) была выше, чем у Фукса (1409), то первенство мира присудили шведу". Таков итог чемпионата планеты 1893 года. Средняя оценка Сальхова на данном турнире составила 237,17 балла, Фукса - 234,83, так как арбитров было шесть.
Книга "Столетняя история ЧМ в одиночном катании"
Журнал "Всемирная иллюстрация", март 1896. Первый официальный чемпионат мира
Результаты ЧМ-1896:
Фукс (Мюнхен, Германская империя)
обяз. 205,20 + произв. 99,40 = 304,60 балла из 315 возможных
Хюгель (Вена, Австро-Венгерская империя)
187,80 + 91,00 = 278,80
Сандерс (Петербург, Российская империя; также известен под именами Джордж и Георгий)
120,20 + 77,00 = 197,20
Подусков (Петербург)
97,00 + 60,20 = 157,20
Юсуповский сад. Первые соревнования фигуристов прошли здесь 17 марта 1878 года
8 октября исполнилось 200 лет со дня рождения Ивана Аксакова, русского публициста, поэта и общественного деятеля.
Его называют последним из отцов славянофильства: младший современник основоположников этого направления Хомякова и Киреевского, Иван Аксаков воплощал их идеи в жизнь, за что немало пострадал. Может казаться, что славянофилы, в противовес западникам отстаивавшие столь популярные сегодня идеи самобытности России и консерватизма, были в почете у властей, но это совсем не так. Тому пример жизнь Ивана Аксакова, чьи «старания на благо Отечества» сделали его одним из первых русских диссидентов.
Будущий славянофил родился в семье Сергея Тимофеевича Аксакова, писателя, критика и одной из тех фигур, что объединяют вокруг себя талантливых современников. Аксаков-старший известен каждому ребенку как автор «Аленького цветочка»; более искушенные читатели знают, что эта сказка была приложением к «Детским годам Багрова-внука», второй части замечательной трилогии воспоминаний Сергея Тимофеевича. Он был одним из активнейших популяризаторов Гоголя, его проза повлияла на Тургенева, Толстого и, возможно, Пушкина (в частности, очерк «Буран»).
Дружная, гостеприимная и увлеченная творчеством семья Аксаковых была феноменом, о котором много говорили и спорили; у нее имелись свои поклонники и хулители. Последним не нравилось ее редкое для того времени прорусское направление. В эпоху, когда российские аристократы, бывало, едва говорили на родном языке, московская «аксаковщина» выглядела вызовом петербургскому мейнстриму. Императорская фрейлина Александра Смирнова-Россет, знакомая Пушкина и Жуковского, язвила в письме Гоголю: «очень рада, что не обретаюсь в числе Аксаковых, живущих по неведомому мне закону любви, как и весь славянский мир».
Дети Сергея Тимофеевича прославились не меньше отца: старший сын Константин, историк, филолог и поэт, стал одним из главных идеологов славянофильства, увлек за собой сестру Веру и брата Ивана. Другой сын, Григорий, преуспел на государственной службе, был уфимским и самарским губернатором.
Иван Сергеевич вспоминал, что в родительском доме не существовало деления на взрослую и детскую часть – дети с ранних лет вовлекались во взрослые дела и обсуждения серьезных проблем. Неудивительно, что в 10 лет он уже следил за событиями в стране и за рубежом, читая газеты.
Идеалистически настроенный Иван поступил в Императорское училище правоведения, чтобы, став государственным чиновником, послужить на благо родины. Однако, судя по поэме, написанной им вскоре после начала службы помощником секретаря II отделения 6-го уголовного департамента Сената, юношеский идеализм при знакомстве с реальностью быстро растаял.
Поэма изображала, как чиновник, начав трудиться преисполненным возвышенных намерений с годами тонет в номенклатурной трясине, предавая идеалы юности. Такого исхода больше всего опасался Иван Аксаков, поэтому делал все, чтобы не продать душу «демону службы».
В 20 лет под началом князя Гагарина он отправился с ревизионной комиссией в Астрахань, затем два года проработал в Калужской уголовной палате. В письмах родным выводил портрет губернского чиновника: «Получает два целковых в месяц, ни к чему на службе, кроме переписывания, не способен, женат, имеет полдюжины детей и мошенничает».
По поручению министра внутренних дел графа Перовского Аксаков ездил с ревизией в Бессарабию, заодно выполняя секретное задание – исследовал местные религиозные секты. С похожей миссией побывал и в Ярославской губернии, изучая старообрядческую секту бегунов, о которой он написал подробный труд.
Аксаков (крайний справа) с участниками исследования секты бегунов, 1849
Все, кто знал Аксакова-чиновника, свидетельствовали о его ответственности, честности и трудолюбии. Честность была его принципом. Он писал отцу: «Я знаю, что я с каждым годом становлюсь честнее, т. е., по крайней мере, хочу, чтоб внешние поступки мои были честны, и никакие препятствия для меня не существуют».
Фраза о препятствиях объясняет смелость, с которой Иван Аксаков шел на конфликты с представителями власти. Многие привыкают жить двойной жизнью: внутри – одни мысли, а внешне – совершенно другие слова, тем более на государственной службе. Но Аксаков не хотел раздваиваться. Он воплотил славянофильскую идею внешней и внутренней правды.
Внешняя правда подразумевает жизнь, управляемую четкими формальными законами: путь, по которому пошла Европа. Внутренняя – жизнь согласно нравственной интуиции и духовным нормам: то, к чему всегда склонялись в России. В первом случае поведение регулируется страхом наказания, во втором – чувством долга. Первая обеспечивает внешнее благополучие и безопасность, вторая не гарантирует никакого благополучия в материальном мире.
«Весна народов» – серия революций в европейских странах, начавшаяся в 1848 году, – сильно обеспокоила Николая I, и его реакцией стало «закручивание гаек» в России. В невинном кружке славянофилов заподозрили заговорщиков. За ними, и за семейством Аксаковых в том числе, следили. Письма Ивана Сергеевича своему отцу показались тайной полиции слишком вольными по духу. Вскоре после возвращения из бессарабской командировки молодого чиновника арестовали. Но, прочитав протоколы допроса, император повелел подчиненным «вразумить и отпустить» 26-летнего славянофила.
Скачать книгу Последний из «Отцов» (бесплатно)
С тех пор за Аксаковым вели тайный надзор, хотя он был весь на виду и не скрывал своих мыслей, сочиняя, например, такие стихи: «Клеймо домашнего позора / Мы носим, славные извне: / В могучем крае нет отпора, / В пространном царстве нет простора, / В родимой душно стороне!»
Начальник Аксакова, министр внутренних дел граф Перовский, не был в восторге от подобного творчества чиновника. Самым же крупным литературным «проступком» Ивана Аксакова стала поэма «Бродяга» о беглом крепостном крестьянине. Во многом она предвосхищала некрасовскую «Кому на Руси жить хорошо». О крамольной поэме, которую автор читал в салонах, быстро доложили наверх.
Но Аксакову, видимо, так опостылела служба, что на замечание министра о том, что человеку в его должности не следовало бы писать стихи, он отвечал дерзко: не госслужба страдает от его стихотворчества, а, наоборот, поэзия страдает от службы.
«Никто никогда не мог и не может упрекнуть меня в лености или в нерадивом исполнении своего долга, потому что к деятельному служению побуждаюсь я ответственностью не перед начальством моим, а перед моею собственною совестью», – объяснял Аксаков. Чиновник, руководствующийся своей совестью, а не указами начальства, – такого министр снести не мог. Аксаков подал прошение об увольнении со службы и в 28 лет закончил чиновничью карьеру.
Увольнение имело для Аксакова особый смысл. Оно означало переход из статуса чиновника, то есть элемента государственной власти, в статус общественного деятеля – активного члена общества, той самой прослойки, взращиванию которой славянофилы придавали большое значение. Общество для них означало не просто совокупность граждан, а ту думающую и деятельную часть населения, которая станет третьим элементом российской нации, в дополнение к народу и власти.
В неразвитости общества славянофилы видели многие проблемы России. И всей своей деятельностью Аксаков и его единомышленник Юрий Самарин старались расшевелить, укрепить то самое «общественное». Самарин в конце жизни пошел даже на довольно дерзкий шаг, отказавшись от царской награды (ордена святого Владимира), пожалованного за работу на благо страны. Отказался он и от всяких высоких должностей, объяснив в подробном письме, что хочет, чтобы его воспринимали как человека, выступающего от имени общества, а не государства: независимого общественного, а не государственного деятеля.
Аксаков и Самарин подчеркивали ценность свободного, а не принудительного, согласия общества с правительством. Эта поддержка власти «снизу» обеспечивается не подкупом или запугиванием, а добровольным, осознанным выбором. Нельзя по-настоящему опереться на тех, у кого нет собственного мнения.
В своих трудах по пробуждению общества Иван Аксаков перенял опыт «конкурентов»: если площадкой распространения идей старших славянофилов были московские дворянские салоны, то петербургские западники-разночинцы пропагандировали через прессу. Аксаков возглавил славянофильский литературно-научный альманах «Московский сборник», за вольнодумство которого вскоре был наказан запретом на редакторскую деятельность. Цензура усмотрела в его призыве к провинциальной молодежи объединяться ради благого дела подстрекательство к созданию тайных сообществ, которые во времена николаевской реакции мерещились на каждом шагу.
Тогда по предложению Императорского русского географического общества Аксаков отправился изучать малороссийский быт (как тут не вспомнить любимца их семейства Гоголя, с которым, правда, к тому времени отношения резко испортились). Написанное по итогам поездки «Исследование о торговле на украинских ярмарках» получило награды ИРГО и Академии наук.
Вернувшись из экспедиции, Аксаков решил принять участие в Крымской войне и вступил в Серпуховскую дружину ополчения. Она двинулась на юг, но успела дойти до знакомой ему Бессарабии, когда пришло известие о мире. Но даже здесь Аксаков успел проявить себя характерным образом, снова вызвав раздражение у начальства.
Сначала оно было недовольно тем, что многие ополченцы быстро попали под влияние харизматичного Аксакова и его славянофильских идей. Затем случилось нечто еще более неприятное. Получив благодаря своей репутации честного и принципиального человека должность казначея дружины, Аксаков по окончанию военной кампании вернул в государственную казну значительную часть неистраченных денег. Вроде бы похвально, но на самом деле скандал, потому что он оказался единственным казначеем в армии, как сказали бы сегодня, не «освоившим» всех средств, и его отчет выглядел упреком всей системе. Отчет Аксакова принимать не стали, чтобы не поднимать шума.
Но шума избежать не удалось: масштабы воровства во время Крымской войны оказались столь велики, что вскоре после ее окончания началось специальное расследование. И сотрудником одной из комиссий сделали неподкупного Аксакова.
Обходя запрет на редакторскую деятельность, Аксаков неофициально редактировал журнал «Русская беседа». В конце 1850-х запрет был снят, и Аксаков тут же взялся издавать «Парус» – эта еженедельная газета должна была стать рупором славянофилов, но уже после второго номера была закрыта.
Критикуя российскую власть, славянофилы, тем не менее, считали себя ее преданными сторонниками и печалились, что их чувства не взаимны. «Вы не можете себе представить, как вообще Петербургу ненавистна и подозрительна Москва, какое опасение и страх вызывает там слово: народность. Ни один западник, ни один русский социалист так не страшны правительству, как московский славянофил», – писал Аксаков священнику Михаилу Раевскому.
С оппозиционерами государство боролось, и это была привычная схема; славянофилы же хотели, чтобы к ним прислушались, а это уже непривычный и непонятный для власти труд.
Но, даже прислушавшись, власть с неудовольствием обнаруживала, что Иван Аксаков уподобляет ее коре, которая оберегает ствол дерева, то есть народ, носитель национального духа и культуры. Но кора не должна слишком разрастаться, ведь тогда вместо охранения жизни она ее душит.
Между тем идеи славянофилов постепенно проникали в российскую жизнь. Именно благодаря им в обществе начался серьезный разговор о вере, Церкви и их месте в русской жизни. До них между «просвещенными гражданами» и Церковью стояла глухая стена.
Термин «славянофилы» вошел в обиход с подачи Белинского, и в его понимании это была насмешка. «Неистовый Виссарион» делал вид, что не замечает: новые русские мыслители не умиляются допетровской стариной, а стараются найти ответ на вопрос, что же такое русская нация и каков ее путь. Понятно, что для братьев Аксаковых с их бабкой-турчанкой по материнской линии и тюркскими кровями по отцовской «русское» определялось не «кровью», а культурой, верой и отношением к родной земле.
К началу 1860-х Иван Аксаков и Юрий Самарин стали главными деятелями славянофильства: представители старшего поколения (Иван Киреевский, Алексей Хомяков, Константин Аксаков) один за другим ушли из жизни.
Начав бывать за границей, Аксаков налаживал контакты с литераторами и политиками западно- и южнославянских земель. Взялся помогать политэмигранту Александру Герцену, тайно переправляя на родину его тексты – такая контрабанда могла грозить Аксакову большими неприятностями. Он также писал для издаваемой Герценом «Полярной звезды» под псевдонимом «Касьянов».
В первой половине 1860-х Аксаков на свои деньги издавал еженедельную газету «День». Газету разрешили с условием не писать о внешней политике. Тем не менее за ее содержанием пристально следили – почти каждый номер приостанавливали по требованию цензуры. Когда однажды вышла одна острая заметка, Аксакова временно отстранили от должности редактора за то, что он отказался назвать подлинное имя автора.
После «Дня» была «Москва» на деньги городского купечества – газета, выходившая в 1867–1868 годах с большими трудностями: ее издание несколько раз останавливали и многократно выносили Аксакову предупреждения за статьи, «компрометирующие власть». В конце концов под давлением министра внутренних дел Тимашева «Москву» закрыли, а Аксакову опять запретили издавать и редактировать газеты.
Жена Аксакова Анна Тютчева
В 1866-м Аксаков женился, и не абы на ком, а на фрейлине Высочайшего двора, дочери большого чиновника, председателя Комитета иностранной цензуры и поэта Федора Тютчева Анне. Брак был не ранним, особенно по меркам той эпохи: Аксакову было 43 года, а Анне Федоровне – 37.
Анна Тютчева была под стать супругу: умная, образованная, независимого характера девушка, она стала любимицей цесаревны, впоследствии императрицы Марии Александровны, жены Александра II. Все те качества, за которые Анну любила цесаревна, жутко раздражали придворных: прямота, честность. Совсем уж им были невыносимы ее русский патриотизм и славянофильство, столь немодные в высшем свете. Устав от интриг, она вышла замуж за человека, которого хорошо знала, став не просто женой, а соратницей Ивана Аксакова. Наделенная литературным талантом, она писала интересные мемуары и вела дневник.
Вскоре после смерти Тютчева Аксаков написал и издал биографию поэта, но тираж был арестован и уничтожен – «за предосудительное направление».
Запрет на издательскую деятельность не остудил пыл нашего героя. Вот еще один пример скандала с участием Аксакова.
В 1870 году Россия заявила об отмене условий Парижского мирного договора, подписанного после Крымской войны. Этот смелый внешнеполитический жест вызвал волну верноподданнических посланий (адресов) к императору от разных городов империи – Киева и других. Московская городская дума долго молчала, пока ей не намекнули, что и она должна выразить свое почтение государю.
Городской голова князь Черкасский, близкий к кругу славянофилов, обратился к друзьям за советом, и все вместе решили сочинить не формальный текст, а искреннее обращение к императору. Текст поручили написать Ивану Аксакову. Адрес был написан в самых почтительных тонах, но было в нем и напоминание Александру II о том, что неплохо было бы довершить начатые в стране реформы: дать свободу печатного слова, свободу вероисповеданий. Царский двор был в гневе от такого послания: вместо лести эти славянофилы опять лезут со своими советами. Князю Черкасскому скоро пришлось подать в отставку.
Аксаков и друзья знали, на что идут, но в их понимании это был необходимый шаг в проявлении общественного голоса: само по себе общество не разовьется, а развивается оно в том числе и благодаря таким смелым выступлениям.
В 1870-х Аксаков активно участвовал в деятельности Славянского благотворительного общества, которое укрепляло связи России с южными и западными славянами. Среди его членов были граф Алексей Уваров, издатель Михаил Катков, историки Михаил Погодин, Сергей Соловьев и много других известных личностей. В середине 1870-х Иван Аксаков был главой этого общества.
Он помогал воюющим с Турцией за свою независимость Сербии и Черногории. Среди болгар Аксаков был так популярен, что они даже выдвинули его кандидатуру на оказавшийся вакантным в середине 1880-х царский престол. Сегодня его имя в Болгарии носят город, территориальная община и улица в Софии.
Но такова судьба Аксакова, что рано или поздно все его проекты оказывались под запретом. Славянское общество распустили летом 1878-го, а Аксакова выслали из Москвы после речи, в которой он раскритиковал российских дипломатов, согласившихся на Берлинском конгрессе на невыгодные для России и славянских народов Балканского полуострова уступки Англии и другим крупным державам.
Власть раздражали не только сами мысли Аксакова, но и красноречие, с которым они были поданы: «Ты ли это, Русь-победительница, сама добровольно разжаловавшая себя в побежденную? Ты ли на скамье подсудимых, как преступница, каешься в святых, поднятых тобою трудах, молишь простить твои победы?» Ораторское искусство Аксакова принесло ему популярность не меньшую, чем публикации в статьях. Записи его речей были известны и за рубежом.
В 1880-м Иван Аксаков начал издавать новую газету – последнюю во внушительном ряду аксаковских инициатив и просуществовавшую дольше всех. Газета «Русь» выходила шесть лет и закрылась, впервые в истории Аксакова, не по распоряжению властей, а после смерти ее издателя в 1886 году в возрасте 62 лет от сердечного приступа. Среди сотен телеграмм, присланных его вдове, было и соболезнование от императора Александра III, кажется, ценившего славянофилов больше, чем его отец.
Могила Ивана Аксакова на территории Свято-Троицкой Сергиевой лавры в Сергиевом Посаде
Иван Аксаков так упорно принижал свою роль в славянофильстве, называя себя лишь проводником идей Хомякова, Киреевского, что многие историки поверили ему на слово. Все, однако, сходятся во мнении, что этот «последний из отцов» был самым популярным из славянофилов, ведь именно его имя было постоянно на слуху, окруженное ореолом диссидентской славы.
Аксаков оставил большое наследие, хотя кажется, что вся жизнь его прошла в конфликтах и запретах. Объем сделанного этим поэтом, политическим мыслителем и художественным критиком и его поразительная актуальность для нынешнего времени будут очевидны, если издадут полное собрание его сочинений, чего до сих пор не произошло.
Автор текста: Александр Зайцев
Источник: postmodernism
Язык не всегда в силах выразить то, что видит глаз.
Джеймс Фенимор Купер
За его плодотворную и насыщенную жизнь глазам Дж. Ф. Купера довелось повидать немало, однако, его литературный язык сумел передать и донести до читателя мысли автора столь искусно, как это не удавалось до него, пожалуй, ни одному американскому писателю.
Собственно говоря, Купер стоял у самых истоков зарождающейся американской литературы. По сей день, многие американцы чтят его как отца-основателя американской прозы и американской классической литературы в целом. Каков же был путь этого великого человека, ставшего писателем мирового значения, произведениями которого, еще при жизни автора зачитывались как на его родине, так и по всему миру?
Отцом Джеймса Фенимора Купера был Уильям Купер (1754-1809), родившийся в семье квакера в Сомертоне (теперь район Филадельфии, Пенсильвания). 12 декабря 1774 в г. Бёрлингтон (штат Нью-Джерси), Ульям Купер женился на дочери квакера Ричарда Фенимора Элизабет Фенимор. В годы американской революции Уильям Купер сумел серьезно разбогатеть и приобрел довольно обширный участок земли, включающий озеро Отсего, которое в свою очередь является истоком реки Саскуэханны (сейчас там расположен государственный парк «Мерцающее зеркало», Glimmerglass State Park). На берегу озера в 1786 году он основал поселение Отсего, которое после его смерти стало называться Куперстаун (штат Нью-Йорк). В 1791 году Уильям Купер стал местным судьей, и чуть позднее дважды избирался в Конгресс.
Все вышеперечисленные факты прямым образом отразились на будущем писателе и его произведениях. Так например, подробнейшее описание окрестностей озера можно встретить в произведениях «Пионеры, или У истоков Саскуэханны», «Зверобой, или Первая тропа войны» и «Последний из Могикан», ведь именно там происходили основные действия этих романов. Более того, именно со своего отца Дж. Ф. Купер списал образ одного из главных героев в романе «Пионеры» - судьи Мармадьюка Темпла. Трудно переоценить влияние этих мест и людей, их населяющих, как на авторский стиль, так и на сам сюжет исторических романов Купера, ведь большая часть всего написанного автором это не просто плод его воображения, а реальные истории из жизни людей, с которыми ему довелось быть знакомым.
Сам же Джеймс Фенимор Купер родился 15 сентября 1789 года в городе Бёрлингтоне, и стал двенадцатым ребенком в семье. После того как ему едва исполнился год, вся его семья переехала к отцу в недавно основанную деревню Отсего (Куперстаун). Там юный Джеймс получил начальное образование в местной школе, и, что не менее важно, познакомился с нравами и обычаями тамошних индейцев. Как губка мальчик впитывал рассказы переселенцев из разных стран, слушал многочисленные истории-воспоминания участников франко-индейской войны и войны за независимость.
Его детство и юность прошли там, где в конце 18 века проходил «фронтир» - понятие в Новом Свете более социально-психологическое, нежели географическое – рубеж между уже относительно освоенными территориями и первозданными землями американских индейцев. Героев своих будущих книг: пионеров, фермеров, охотников, индейцев он знал не понаслышке.
Когда же Дж. Куперу исполнилось 13 лет, он поступил в престижный Йельский колледж и проучился там два года (1803-1805), но так и не получил заветного диплома, т.к. был исключен за «плохое поведение». В списке «шалостей» будущего писателя значится взорванная дверь одного из студентов колледжа, а также студент Купер пытался надрессировать осла, чтобы тот сумел сидеть на стуле профессора. После неудачной попытки получить высшее образование, давно бредивший морем Купер записался на флот. Несколько лет он бороздил океанские просторы на торговых судах, и как только ему исполнилось 18 лет, записался на службу в военно-морской флот США. Во время службы на флоте он участвовал в постройке военного судна на озере Онтарио, и именно этому обстоятельству мы обязаны великолепным описаниям самого озера и его окрестностей в романе «Следопыт, или на берегах Онтарио».
В 1811 году Дж. Ф. Купер покинул флот в чине мичмана и вскоре женился. Его выбор пал на молодую французскую красавицу Сьюзан Делане, которая происходила из семьи симпатизировавшей Англии в годы американской революции, т.к. ее предки происходили из семьи первых правителей колонии Нью-Йорк. Именно ее влиянием объясняется относительно мягкое мнение автора об англичанах и их правительстве в ранних романах писателя, что никак нельзя назвать выражением настроения общей массы американцев по отношению к англичанам в ту эпоху, ведь еще совсем немного времени прошло с событий американской революции, и еще меньше после англо-американской войны (1812-1815). У Джеймса и Сьюзан было семеро детей, один из которых стал дедушкой другого американского писателя Пола Фенимора Купера (1899-1970).
Однако на жизнь и творчество писателя его жена повлияла не только прививанием терпимости к англичанам, но и непосредственно подтолкнула Купера на писательскую тропу. Однажды, закончив читать очередной английский роман, Купер сказал, что мог бы написать не хуже и даже лучше. Сьюзан поймала его на слове, и чтобы не показаться хвастуном, Дж. Ф. Купер за нескольких недель написал свой первый роман «Предосторожность» (1820), который, однако, был растерзан английскими критиками, поскольку автор-американец писал об Англии, ничего о ней не зная.
Вторым романом Купера, уже из американской жизни, стал «Шпион, или Повесть о нейтральной территории» (1821), и именно это произведение сделало писателя известным и в Америке, и в Старом Свете. Мировое читательское сообщество встретило на ура историю о простом человеке, который, ежедневно подвергая свою жизнь опасности, полностью и беззаветно отдавался служению Родине. Это был первый роман, посвященный истории войны за независимость. Окрыленный таким успехом Купер перебрался в Нью-Йорк, чтобы превратить свое увлечение в карьеру писателя.
Два года спустя в 1823 году он издает первый роман из прославленной пенталогии об охотнике, разведчике, и просто чистейшей души человеке - американском гражданине Натаниэле Бампо по прозвищу Соколиный Глаз. Вдохновленный успехом книги, Купер выпускает следующий роман этой серии ставший венцом его писательского искусства – «Последний из Могикан». Главный герой всех пяти романов, Натти Бампо, появился из рассказов, которые писатель слышал от поселенцев. Обработав местный фольклор, Купер показал, что история жизни простого охотника может быть не менее интересной, чем рассказ о деяниях великого полководца.
Куперу удалось первым создать эпопею из жизни американского народа и его предков, ранее живших на этой земле. Его романы «Зверобой» (1841), «Последний из могикан» (1826), «Следопыт» (1840), «Пионеры» (1823) и «Прерия» (1827) охватывают период примерно в шестьдесят два года (ровно столько прожил сам автор), с июня 1744 (время действия романа «Зверобой») по 1805 (роман «Прерия») годы. Автор показал, как постепенно меняется главный герой, окружающая его действительность. Отношения между людьми становятся более жестокими, человек уходит от понимания природы и становится более прагматичным, можно даже сказать, черствеет душой.
Созданные Купером образы индейцев явились открытием для европейских читателей. Его герои вовсе не выглядели традиционными дикарями или необыкновенными, одетыми в золото и перья экзотическими жителями. Они были совершенно обычными людьми, наделенными человеческими страстями, ведущими свой образ жизни. Их поведение отличалось благородством и открытостью, а внутренний мир нередко был богаче мира пришельцев.
Успех этой серии романов был так велик, что даже английская критика должна была признать талант Купера и назвала его американским Вальтером Скоттом. Другой стороной творчества Купера стали романы, посвященные морской тематике, к ним относятся «Два адмирала», «Блуждающий огонек», «На суше и на море», «Морские львы», «Красный корсар», «Морская волшебница». В них Купер рассказывает об открытии Америки, о войне Англии и Франции и, конечно же, о пиратах. Герои писателя совершают невероятные подвиги, ищут сокровища, спасают красавиц. Подлинность описания всех историй, неповторимое описание природы подкупает читателя, и все это объясняется колоссальным жизненным опытом Дж. Ф. Купера.
В России познакомились с творчеством Купера в 1825 г., когда в Москве был издан роман «Шпион». Книги Купера быстро завоевали любовь и популярность русского читателя. Их высоко ценили М. Ю. Лермонтов, В. Г. Белинский, В. К. Кюхельбекер, А.С. Пушкин и другие видные прогрессивные деятели культуры.
В 1826 году 37-летний Джеймс Фенимор Купер сел на корабль, который плыл в Европу. И целых семь лет колесил по Старому Свету, стремясь понять Европу, повсюду суя свой нос, запоминая людей, события и явления. А по возвращении зафиксировал свои впечатления, отчитавшись политической аллегорией «Моникины» (1835).
Фантастический мир «Моникины» со всеми подробностями уклада и бытования двух стран, Низкопрыгии и Выскопрыгии, обнаруженных где-то в Антарктиде, предстают перед нами во всем своем саркастическом великолепии. Там бытуют человекоподобные полуобезьяны с интеллектом наших нынешних «умников», у которых нет иной цели, кроме постоянных драк за наживу. Эти жадные и наглые, лживые и лицемерные существа описаны Купером с тонкой издевкой. Так как из-под его пера вышел памфлет с прозрачным намеком на Свифта, то в Высокопрыгии читатели тут же узнали Англию, а в Низкопрыгии – Америку. Купер издевается над устаревшей – судебной и политической – системой Англии, но не жалеет красок и для Америки, жестокосердной, направленной на сверхприбыль любой ценой.
Кроме этого памфлета писатель привёз из путешествия ещё более ценный труд - пять томов (!) путевых заметок, написанных за два года, с 1836 года по 1838-й. Эти пять томов – настоящая энциклопедия европейской жизни первой половины XIX века. Купер старался не упустить ни единой мелочи и подробно описать увиденное своими глазами. Благодаря ему сегодня можно воспроизвести то время, увидеть его чуть ли не воочию - в этом Купер уникален. Здесь ему равных нет – книги, столь же тщательно запечатлевшей этот период европейской истории, просто не существует.
В следующих книгах об Америке - «Сатанстоу» и «Американский демократ» - Купер вновь иронизирует над новой демократией, не щадя красок. Вышла из-под его пера и «История американского флота», изложить которую он попытался максимально беспристрастно, что, вызвало резкий отпор и у англичан, и у американцев. Критики Купера костерили его по обе стороны океана, возмущаясь, что «это не наша история и не наш флот».
Последние годы жизни его буквально травили, что, возможно, и спровоцировало уход из жизни. Умер Джеймс Фенимор Купер 14 сентября 1851, накануне своего шестьдесят второго дня рождения.
Феномен Джеймса Фенимора Купера, человека выдающегося и опередившего свое время, был в некотором смысле неожиданным: сын куперстаунского судьи, казалось бы, должен был бы разделять идеи своего класса. Но из него получился не только «детский» писатель, в душе которого поселились сияющие миры, но и честный человек, лишенный каких бы то ни было предрассудков – расовых и социальных. Купер опередил свое время, был интеллектуалом в обличье моряка и путешественника.
Источник: postmodernism
Классика антиутопии — Рэй Брэдбери. 451 градус по Фаренгейту (рецензия + 3 экранизации)
Борис Заходер — писатель научивший говорить по-русски Винни-Пуха и всех остальных
Неудачник, который любил лисоборотней — о Пу Сунлине, самом фантастическом писателе Старого Китая
Как за 35 лет Симпсоны стали самой известной американской семьей
«Библиотека советской фантастики» — история серии, электронная версия для скачивания (124 книги)
Родоначальник научной фантастики, кавалер ордена Почетного легиона и несостоявшийся адвокат Жюль Верн — как сложилась его жизнь?
Он мечтал о море и путешествиях и смог побывать не только в самых отдаленных уголках земли, но также внутри нее и даже на Луне. Он мечтал заниматься литературой и стал не просто знаменитым писателем, а одним из самых издаваемых авторов за всю историю. Его книги переведены практически на все языки мира. Он долго искал свой путь в литературе, а потом придумал новый жанр на стыке науки и приключений.
Мойры заранее сплели нить его судьбы, и Жюль с детства знал, кем он хочет стать. Но словно для того, чтобы утвердить его в выборе, коварные богини сделали всё, чтобы затруднить его путь к славе. Они не создавали нерушимой стены, а открывали дорогу в иной мир, более прозаический, зато надежный. Дело в том, что родился будущий писатель в благополучной семье преуспевающего адвоката. Его отец заранее решил, что старший сын должен стать продолжателем фамильного дела, и с раннего детства старался направить его на стезю юриспруденции. Мальчик послушно следовал наставлениям отца, хотя мечтал совсем об ином.
Семья жила в Нанте — городе, расположенном в устье Луары и имеющем большой порт. Там мальчик проводил всё свободное время. А еще он изучал географические карты и вырезал из научных журналов статьи, создавая свою личную картотеку. Однажды он убежал из дома и нанялся юнгой на судно, правда, отец успел настичь одиннадцатилетнего беглеца еще до отплытия корабля в Индию. Впоследствии Жюль Верн говорил, что проведенное на палубе время стало самым ярким воспоминанием детства: он был близок к своей мечте – морю, приключениям и путешествиям. Уже став известным писателем, он признавался: «Я, должно быть, родился моряком и теперь каждый день сожалею, что морская карьера не выпала на мою долю с детства».
Окончив лицей, Жюль отправился в Париж учиться на адвоката. Он честно выполнял требования отца, хотя юриспруденцию ненавидел. Теперь всё свободное время он уделял своей новой страсти — писательству. Работал он в основном «в стол», но его захватывал сам процесс творчества.
Франция, Париж
Однажды судьба свела его с Александром Дюма, тоже молодым литератором и сыном великого романиста. Товарищ предложил молодому адвокату показать его произведения отцу. Мэтр французской литературы не слишком высоко оценил опусы юноши, но всё же предложил ему попробовать написать пьесу для своего «Исторического театра». Окрыленный Жюль засел за письменный стол, и уже через неделю появилась пьеса «Сломанные соломинки». Дюма она понравилась, была поставлена и некоторое время с успехом шла в его театре. А Верн получил свой первый литературный гонорар -— 15 франков. Шел 1850-й год, ему было всего 23.
После первого успеха Жюль решил бросить юриспруденцию и полностью посвятить себя писательству. Рассказы, либретто опер и оперетт, комедии — чего только он не перепробовал, но успеха его произведения не имели. А покровитель Дюма попал в опалу и вынужден был бежать из страны. Его «Исторический театр» закрылся.
Это было сложное для Верна время, мойры опять испытывали его. Отец, узнав о том, что сын бросил адвокатуру, отказал ему в материальной помощи. А писательство заработков не приносило. К тому же Жюль женился, причем у его избранницы Онорины де Виан уже было две дочери от первого брака, а вскоре у них родился сын. Семью нужно было содержать, тем более что жизнь в столице была недешевой. Незадачливому молодому литератору приходилось подрабатывать помощником в нотариальной конторе, биржевым клерком, секретарем директора «Лирического театра», репетитором. Но он не терял надежды и продолжал писать. Так продолжалось более десяти лет.
И вот настал момент, когда количество перешло в качество. В 1863 году Жюль написал роман «Пять недель на воздушном шаре». Член Географического общества Лондона доктор Самуэль Фергюсон и его армейский друг шотландец Дик Кеннеди вместе со слугой доктора Джо отправляются в путешествие по неизвестной тогда части Африки на воздушном шаре, наполненном водородом. Фергюсон (то есть Верн) придумал механизм, позволяющий менять высоту, благодаря чему шаром можно было управлять и совершать длительные путешествия. По пути герои совершают ряд открытий (это последние научные данные и предположения Верна) и переживают всевозможные приключения.
Роман легко читался, в то же время он был насыщен подробным описанием технических новшеств и огромным количеством разнообразных научных сведений о природе Африки, ее животном мире, истории исследований, обычаях местных обитателей. Возможно, чисто эмпирически Жюль Верн пришел к тому жанру, который прославит его — гибриду приключенческого романа, научно-популярной статьи и фантастического рассказа, основанного на последних достижениях техники. До него никто так не писал. Пожалуй, отдаленное сходство со стилем Верна можно найти у Дюма, но если создатель «Трех мушкетеров» помещал своих вымышленных героев в исторический контекст, то Верн заменил его на научно-технический и географический.
Верн показал роман уже вернувшемуся в Париж Дюма, и мэтр остался в восторге. Он отправил молодого друга к Пьеру-Жюлю Этцелю, который издавал «Журнал для образования и отдыха». Мудрый коммерсант оценил потенциал автора и предложил ему долгосрочный контракт: Верну предлагалось писать по два романа в год, за каждый из которых Этцель готов был платить по 1900 франков. Стороны ударили по рукам. Так началась серия романов, названная «Необыкновенные путешествия».
Вышедший роман имел огромный успех. А вот следующее произведение, «Париж в ХХ веке», лег на полку — Этцель просто отказался его публиковать. Верн, который еще искал свой стиль, написал его в манере научной антиутопии, причем его взгляд на будущее был не слишком оптимистичным. Это было серьезное, глубокое произведение, Этцель же хотел развлекать читателя, одновременно образовывая его. Верн внял совету издателя и вернулся к жанру научной фантастики.
Вышедшие в следующем году «Приключения капитана Гаттераса» и «Путешествие к центру земли» сделали Верна известным, а «Дети капитана Гранта» и «Двадцать тысяч лье под водой» — знаменитым. Этцель втрое увеличил его гонорары.
«Путешествие к центру Земли», Жюль Верн
Теперь у Жюля появилась возможность путешествовать. Впрочем, он и раньше старался не упускать возможности побывать в других странах, просто таких шансов было немного. Он успел побывать в Скандинавии и Шотландии, на родине предков своей матери. Кстати, тот факт, что во многих романах Жюля Верна героями стали шотландцы, объясняется именно тем, что род де ла Фюи, из которого происходила его мама, вел свое начало от шотландского стрелка, поступившего в 1462 году на службу в гвардию Людовика ХI и получившего дворянское звание за оказанные королю услуги.
Став довольно состоятельным человеком, Верн с семьей переезжает к морю в Ле Кротуа на Ла-Манше, что неподалеку от Амьена. Там он купил морскую яхту «Сан-Мишель», которая стала его «плавучим кабинетом». Первое судно Верна было всего лишь переделанным парусным рыбацким баркасом, а третье — уже настоящей двухмачтовой яхтой длиной 28 метров, снабженной мощным паровым двигателем. Писатель побывал практически во всех портах Средиземного и Северного морей, обогнул Британию и снова посетил Шотландию. Бывал Верн и в Соединенных Штатах, специально посетил Ниагарский водопад. Писатель очень хотел посетить Россию, о которой ему много рассказывал Дюма, и уже отправился в Санкт-Петербург, но жесточайший шторм вынудил «Сан-Мишель» изменить курс.
Мастерская Жюля Верна на улице Шарля Дюбуа, Амьен (1828–1905)
Верн очень много и с удовольствием работал, иногда писал по 25 страниц за день. «Труд для меня — источник единственного и подлинного счастья. Это моя жизненная функция», — говорил Жюль Верн. Творчество полностью поглощало его. Он погружался в научную проблему, которую в тот момент описывал, и вместе с героями переживал опасные приключения. Супруга не понимала его одержимости, духовной близости у них не было. Возможно, этим объясняются некоторые пикантные подробности его биографии, например, рождение дочери вне брака. Ничто человеческое было знаменитому писателю не чуждо. Кстати, он совершенно не был отвлеченным от реальности человеком, например, неоднократно избирался депутатом местного городского собрания, принимал активное участие в жизни Амьена и очень гордился положением муниципального советника. Он состоял членом Французского географического общества и был кавалером ордена Почетного легиона.
В середине 1880-х писатель собрался покинуть дом и отправиться в большое путешествие, но произошла трагедия — Верн был тяжело ранен из револьвера своим собственным племянником Гастоном. Психически больной юноша требовал, чтобы его знаменитый дядя стал президентом Франции, впрочем, мало ли какая мысль могла появиться в голове больного человека. Гастон был помещен в лечебницу, а Жюль остался инвалидом — его нога была тяжело повреждена. О настоящих путешествиях пришлось забыть, но никто не мог отобрать у писателя возможность переживать самые опасные приключения вместе с героями его книг.
Это было не последнее испытание для Верна. Он страдал от тяжелого диабета, осложнения которого становились всё мучительнее. Он почти оглох и в конце жизни совершенно ослеп. Однако продолжал диктовать романы и даже находил силы с юмором относиться к своим бедам: «Я вижу всё хуже и хуже, моя дорогая сестра. Операции катаракты еще не было... Кроме того, я оглох на одно ухо. Итак, я в состоянии теперь слышать только половину глупостей и злопыхательств, которые ходят по свету, и это меня немало утешает!» (из письма сестре, 1903 год). Через два года Жюль Верн скончался в своем доме. На его могиле установлен памятник с лаконичной надписью: «К бессмертию и вечной юности».
Еще десять лет после его смерти продолжали выходить новые книги Жюля Верна, более или менее существенно доработанные его сыном Мишелем. Так библиотека «Необыкновенных путешествий» пополнилась до 64 романов. Но самое удивительное, что последний из романов Жюля Верна читатели увидели лишь через 90 лет после смерти писателя.
В родовом доме Вернов в Амьене стоял сейф, ключи от которого были давно потеряны. На рубеже 90-х годов ХХ века правнук писателя Жан, кстати, известный оперный тенор, решил вскрыть старинный шкаф. Его аккуратно взломали, и оказалось, что там лежит рукопись того самого романа «Париж в ХХ веке», которую в 1963 году отверг издатель Этцель. Оказалось, что Жюль убрал ее в сейф и забыл. Через несколько лет роман был издан. С момента его написания прошло 130 лет!
«Париж в ХХ веке» — это роман-предупреждение, настоящая антиутопия, одна из первых, если не первая, в ряду знаменитых антиутопий Замятина, Платонова, Хаксли, Оруэлла, Ефремова и других. Это совершенно иной Жюль Верн — серьезный, даже пессимистичный, задумывающийся о философских проблемах бытия. Он уловил основные тенденции развития общества и хотел показать их опасность, доводя описание отдельных сторон жизни до абсурда. В то же время, в своем стиле он сумел предсказать много технических новинок, которые войдут в обиход людей будущего — от электрического стула до телевидения и факса. Впрочем, стоит ли этому удивляться? Жюль Верн всегда умел видеть будущее.
Невозможно посчитать, сколько людей за последние полтора века были воспитаны на книгах великого фантаста. Его герои учат мужеству и благородству, преданности и хладнокровию. Они умны, бесстрашны, прекрасно образованы. Возможно, мир Жюля Верна несколько идеален, в нем добро всегда побеждает зло, но ведь на то и существует фантастика. И те, кто в юности зачитывался книгами Жюля Верна, потом обязательно будут «подкладывать» его романы своим детям. А значит, «Необыкновенные путешествия» будут продолжаться.
Автор текста: Георгий Олтаржевский
Источник: https://iz.ru/705626/georgii-oltarzhevskii/velikii-mechtatel
Майкл Сера запускает путешествия во времени — в трейлере сериала Стивена Содерберга «Команда Z»
Как автор «Экспериментов Лэйн» изменил хоррор —Тиаки Дж. Конака и его теория ужасного
Классика кинофантастики — «Пятый элемент» (1997), режиссер Люк Бессон
31 новый российский сериал — на которые стоит обратить внимание
Синема Рутин, Кинема, К! — О новых бумажных журналах про кино
Обыкновенная история... — о биографии Олега Табакова в серии «Жизнь замечательных людей»
Красота кошмарного сна — всё, что вы хотели знать про итальянский хоррор, но стеснялись спросить
Главный художник нашего детства — Почему иллюстрации Татьяны Мавриной долгие годы не брали в печать
Звездный десантник — как Пол Верховен совращал и наказывал Голливуд
Улицы разбитых фонариков — 10 бандитских фильмов из Японии 60-х
«Скупой» Леонид Якубович — на сцене Нового театра в главной роли в спектакле по пьесе Мольера
Искусство жить — трудности коммуникации в кинематографе Аронофски
Как смотреть «Миссия: невыполнима» — гид по фильмам, трюкам и истории главной франшизы Тома Круза
Представьте, что каждый ваш страх — это невидимый монстр в бесконечном доме. Сможете ли вы найти выход и освободиться? Сегодня есть возможность узнать ответ — в нашей новой игре!
Не так давно исполнилось двести лет со дня рождения Петра Лавровича Лаврова, видного русского революционного мыслителя второй половины XIX века, автора книг, повлиявших на поколения борцов за лучшую жизнь и социальную справедливость. Хотя сегодня его труды, похоже, забыты, они заслуживают, чтобы их заново прочитали и переосмыслили.
14 июня — день рождения нескольких крупных революционных борцов и мыслителей разных стран и эпох. Просмотрев в этот и последующие дни различные левые паблики, можно без труда убедиться, что родившегося 14 июня 1928 года Эрнесто Че Гевару помнят и ценят, даже если и не особо знают. Более того, вспоминают даже крупнейшего социалистического теоретика из Латинской Америки, перуанца Хосе Карлоса Мариатеги, родившегося 14 июня 1894 года.
А вот родившегося 2 (14) июня 1823 года Петра Лавровича Лаврова забыли и не вспомнили даже в связи с его 200-летием, которое пришлось на этот год.
Когда-то было не так, и Петр Лавров являлся властителем дум и учителем жизни если не для всех русских революционеров, то для весьма заметной их части. Празднование столетия его рождения в 1923 году стало одной из последних публичных акций остатков Партии левых социалистов-революционеров, называвших Лаврова своим наставником и учителем.
Сегодня, спустя еще сто лет, он забыт — и забыт прочно.
Писать подробный очерк его жизни и мировоззрения мы не будем — заинтересовавшиеся могут найти в интернете, скачать и прочитать как его собственные книги, так и книги о нем. Отметим лишь несколько пунктов.
1
Лавров был младшим современником Герцена (р. 1812), Бакунина (р. 1814) и Маркса (р. 1818). Однако существовавшая между ними небольшая, в несколько лет, разница во вступлении во взрослую жизнь имела немаловажные последствия для мировоззрения Лаврова.
И Герцен, и Бакунин, и Маркс отталкивались от Гегеля. Гегельянцами все они вскоре быть перестали, но именно в полемике с Гегелем складывалось их собственное мировоззрение. Лавров, вступивший в сознательную жизнь позже, значительного влияния Гегеля не испытал и с самого начала относился к нему намного более критично, чем его великие старшие современники. Гегельянство не было для Лаврова фактом собственной биографии. Поэтому он смотрел на него взглядом постороннего, сумев уловить такие его черты, которых не заметили его предшественники.
В одной из первых крупных статей Лаврова, «Гегелизм» (1860), высказывается достаточно неожиданная, но глубокая мысль, что Гегель создал собственную квазирелигию, с собственной мифологией и с самим собой в роли пророка, открывшего вечную и абсолютную истину. К такого рода пророкам Лавров всю жизнь относился с заслуженным недоверием. Критическая мысль, отрицающая любые абсолютные истины и признающая после тщательного рассмотрения лишь истины относительные, являлась краеугольным камнем его мировоззрения — и этим он может быть ценен и полезен сегодня.
2
В отличие от Бакунина, Ткачева и других своих великих оппонентов из русского революционного лагеря, с которыми он, энергично споря, делал общее дело — готовил русскую революцию, Лавров не был революционером по призванию и страсти. По призванию он был кабинетным ученым, а революционером стал по убеждению, из чувства долга. Это случилось, когда Лавров находился уже в немолодом возрасте, а до 1866 года, когда его арестовали в период разгула реакции после выстрела Каракозова, он был нестроевым офицером, преподававшим математику будущим артиллеристам, и журналистом, писавшим в либеральных (даже не в радикальных!) изданиях. Опровергая избитую мудрость, что с возрастом убеждения человека окостеневают, Лавров, чем старше становился, тем все дальше шел влево, от либерала к революционному социалисту.
Его западный биограф Филипп Помпер, изучив жизнь Лаврова, пришел к парадоксальному выводу. По своим склонностям, приобретенным еще в раннем детстве, когда к нему относились как к избалованному барчуку, Лавров был человеком весьма скверным и паскудным, эгоистичным, завистливым и мстительным. Усиленно работая над собой и подчиняя себя требованиям долга, он сумел радикально изменить свою личность, и в итоге стал куда более достойным человеком, чем можно было бы предположить.
И в истории, и в повседневной жизни полным-полно людей, обладавших прекрасными задатками, но в итоге превратившихся в нечто кошмарное. Обратные примеры весьма редки, и Лавров — один из них.
Категория долга в этической концепции Лаврова была главной, а вопросы этики были важнейшей частью его научных изысканий. Поэтому, услышав, что русские революционеры якобы стремятся к «разнузданию дурных страстей», он мог лишь покрутить пальцем у виска. Собственно, вокруг категории «долга» построено произведение Лаврова, принесшее ему наибольшую известность, — «Исторические письма», оказавшие огромное воздействие на революционеров 1870–1880-х годов.
Критически мыслящая личность, иными словами, интеллигент — а интеллигенция является главной целевой аудиторией «Исторических писем», — имеет, считал Лавров, долг перед собой. Ради великого дела можно пожертвовать жизнью, но нельзя жертвовать разумом и совестью.
С таким пониманием долга согласились бы, наверное, и современные хипстеры, увлеченные саморазвитием. Но долгом перед собой, по мнению Лаврова, обязанности критически мыслящей личности не ограничиваются. Кроме долга перед собой есть еще долг перед народом.
Интеллигенты имеют возможность развиваться и самосовершенствоваться, заниматься философией, искусствами и наукой лишь потому, что их материальное благополучие своим трудом обеспечивают работники физического труда. История человечества — это рост просвещенности и культурности цивилизованного меньшинства за счет отупения и деградации трудящегося большинства. Так всегда было, но больше так не должно быть. Прошлое невозможно изменить и исправить, но изменить будущее — в нашей власти.
Пора перестать быть неоплатными должниками! Пора вернуть свой долг народу! Именно этот призыв Лаврова задел чувствительные струны в сердцах интеллигентной молодежи 1870-х годов.
Сейчас чувствительные струны он не заденет, и именно этим, возможно, объясняется полное забвение Петра Лавровича. Его самый востребованный при жизни призыв сегодня обращен в пустоту. С одной стороны, капитализм расшатал чувства человеческой солидарности, казавшиеся само собой разумеющимися при жизни Лаврова. С другой стороны, интеллигенция (не художественная, а научно-техническая, разумеется) перестала быть отделена от работников физического труда непроходимой гранью и сегодня вовлечена в производственный процесс гораздо больше, чем это было в XIX веке. У программиста, врача или архитектора неоткуда взяться чувству долга перед сантехником или продавщицей в ларьке. Социалистическая моральная мотивация должна исходить теперь из других оснований.
«Исторические письма» Лавров сочинял в ссылке для легальной левой газеты «Неделя». Написаны они, как и другие работы Лаврова, весьма тяжеловесным научным языком, и их грандиозный общественный успех стал большой неожиданностью для самого Петра Лавровича.
3
О жизни многих русских революционеров XIX века можно писать приключенческие романы. О жизни Лаврова такого романа не напишешь. История его жизни — это история мысли. Единственный авантюрный эпизод в его биографии — побег из ссылки, но и тот был организован не им самим, а молодым Германом Лопатиным. Лопатин был младше Лаврова на 23 года, но стал его самым близким и, возможно, единственным другом. Лавров ценил в Лопатине качества, которых не видел в себе, — энергию, практичность и предприимчивость.
Бежав из ссылки и оказавшись в эмиграции во Франции, Лавров не сразу сжег за собой все мосты и не сразу ушел с головой в революционное движение. Некоторое время он не терял надежду, что царское правительство спустя какое-то время разрешит ему вернуться в Россию для занятий научной работой на условиях, не унижающих его человеческого достоинства. Ведь до сих пор прямо к революции нигде и никого он не призывал. Пока что же он собирался заняться научными трудами за границей.
На радикализацию Лаврова сильно повлияла Парижская коммуна, в деятельности которой он принял небольшое, но реальное участие. На историю Франции никакого воздействия он не оказал, но коммуна многое изменила в нем самом, показав, что борьба трудящихся масс за свое освобождение, за общество без капитала и государства — это вполне реальный факт мировой истории.
И да, 150 лет назад так и было!
Книга Лаврова о Парижской коммуне, написанная через несколько лет после ее гибели, является одной из лучших в мировой литературе по этой теме. На ее страницах знание предмета соединяется с симпатией к коммунарам, лишенной идеализации, и умной критикой их ошибок без злопыхательства.
4
В 1872 году Лавров получил предложение возглавить издание русского революционного органа в эмиграции. Так началась история журнала «Вперед».
Журнал стал выходить в 1873-м. Основной мыслью нового печатного органа — хотя его содержание не сводилось только к ней — была необходимость знаний для успеха социалистических преобразований. Поэтому главной задачей социалистической молодежи Лавров называл самообразование и просвещение народа. Тургенев, находившийся в хороших отношениях с Лавровым, по этому поводу иронизировал: «Открыл я этот страшный революционный журнал, и читаю там банальность, что ученье свет, а неученье — тьма. Скучно стало — и читать дальше я не стал».
Еще сильнее, чем Тургенева, просветительский уклон «Вперед» раздражал, разумеется, большинство революционной молодежи, стремившейся к практическому живому делу. Поэтому идейную гегемонию в русском революционном движении журнал Лаврова не завоевал. Но «Вперед» действительно давал знания — как о ситуации в России, так и о рабочем движении на Западе. Поэтому русские революционеры его, хоть и посмеивались, но читали.
По своим политическим взглядам Лавров к тому времени стал (и оставался до конца жизни) революционным социалистом образца Первого интернационала — того интернационала, который еще не раскололся на марксистское и бакунистское крылья (это произошло как раз незадолго до выхода первого номера «Вперед»).
Этот раскол Петр Лаврович считал досадным недоразумением, ослабившим рабочее движение на Западе, и надеялся, что логика реальной борьбы приведет к воссоединению марксистов и анархистов. И марксисты, и анархисты с этим примиренчеством Лаврова были категорически не согласны и считали его презренным эклектиком, хотя с Марксом и Энгельсом у Лаврова постепенно установились неблизкие, но хорошие личные отношения.
В 1876 году в качестве спецвыпуска журнала «Вперед» вышла одна из самых интересных работ Лаврова — книга «Государственный элемент в будущем обществе». Эта работа, при всем ее тяжеловесном языке, заслуживает критического прочтения современными социалистами.
В ней Лавров пытается проанализировать, как будет проходить процесс отмирания государства после рабочей революции. По его мнению, немедленное уничтожение всех государственных элементов, даже если и желательно, объективно невозможно. С другой стороны, сохранение в переходном обществе, движущемся в сторону социализма, государственных элементов чревато постоянной опасностью реставрации старых, капиталистических и бюрократических, порядков, и элементы власти в переходном обществе — даже если они сперва и являются выборными и подконтрольными делегатами или военными командирами — будут стремиться стать центрами кристаллизации возвращения к старым порядкам.
По мнению Лаврова, эту реальную проблему невозможно обойти с помощью словесных уловок, любимых анархистами. Проблему нужно ясно сознавать, и лишь тогда есть шанс, что ее получится решить, сделав так, чтобы общество переходной эпохи пришло к социализму и безвластию, а не откатилось назад в старый мир. «Государственный элемент в будущем обществе» очень любили русские левые народники начала ХХ века — максималисты и левые эсеры, видевшие в этой книге предвосхищение собственных позиций.
И эта книга Лаврова написана тяжело, многое в ней сейчас звучит наивно, кое-что уже не актуально благодаря развитию технологий (как будет организовано извозчичье дело в переходный период? — об этом важном для 1870-х годов вопросе Лавров рассуждает на нескольких страницах), но, повторим еще раз, она заслуживает изучения социалистами начала XXI века...
Постепенно вокруг «Вперед» сформировалась группа сторонников, занятая организацией нелегального распространения журнала в России и поиском для него денег и материалов. Личные отношения у Лаврова с молодыми единомышленниками не сложились. Он был старше революционеров-семидесятников на три десятилетия и личную дружбу водил только с уже упомянутым Германом Лопатиным. К тому же чем дальше, тем больше Лавров неожиданным образом оказывался левее других сотрудников «Вперед». Новости с родины — о неурожаях, арестах, судах и прочих прелестях царской России — убеждали его, что одного просветительства недостаточно, необходима активная борьба.
В итоге в 1876 году Петр Лаврович вышел из редакции «Вперед», а через год закрылся и сам журнал. Группа «лавристов» просуществовала в России до 1879 года, после чего самораспустилась. Ее члены предпочли подпольной борьбе легальную прогрессивную деятельность, лидер группы Лев Гинзбург стал известным врачом, а Василий Варзар — крупным специалистом по статистике. Несколько лет Петр Лаврович оставался беспартийным революционным социалистом, а в начале 1890-х годов начал сотрудничество с народовольцами. Не со всеми их взглядами он был согласен, но видел в них единственную серьезную прогрессивную силу в России.
5
В определенном смысле Лавров был очень одинок. Его жена умерла еще до его ареста, и, разделила ли бы она судьбу не мужа-полковника, а мужа-эмигранта, — это вопрос, не имеющий ответа. Из всех детей, находясь в эмиграции, он тесно общался лишь с дочерью Марией (по мужу — Негрескул), разделявшей его взгляды. В 1890-е годы Мария Негрескул руководила в Тверской губернии рабочим кружком, с которого началось приобщение к политике молодого рабочего парня Михаила Калинина, будущего «всесоюзного старосты».
В ссылке у Лаврова возникла большая и сильная любовь с польской ссыльной Анной Чаплинской. Она бежала из ссылки раньше него, и именно желание быть с ней побудило и его к решению о побеге. Вместе в Париже они прожили два года, и ее смерть в 1872 г. была для Петра Лавровича одним из самых страшных ударов всей жизни.
Десять лет спустя он пережил последнюю позднюю любовь — с русской писательницей Варварой Никитиной, которая была на 20 лет младше него. Отношения были недолгими: французские власти выслали его из страны, а когда через три месяца разрешили вернуться, радостная Никитина побежала на встречу с ним, попала под проливной дождь, простудилась — и умерла от воспаления легких.
Личная дружба с молодыми революционерами у Лаврова не складывалась не только из-за разницы в возрасте, но и из-за особенностей характера, закрытого и трудно идущего на сближение. При этом народники 1870-х с их приматом чувства над разумом оказались ближе воспитанному в духе дворянского идеалистического романтизма 1840-х Лаврову, чем шестидесятники с их рационализмом. Но чем дальше шло время, тем больше для молодых революционеров в России Лавров становился объектом восхищения и обожания. Он держал знамя — и не сдавался, не отступал с позиций революционного социализма. Читая его «Исторические письма», тысячи юношей и девушек делали выбор на всю жизнь — уйти из лагеря ликующих и праздноболтающих, примкнуть к стану погибающих за великое дело любви.
Поэт Петр Якубович, один из лидеров поздней «Народной воли», посвятит Лаврову трогательные строки:
«Под снегом Сибири, на солнце чужбины,
Под злым акатуйским ярмом
Горят нам твои дорогие седины
Надежды и веры отрадным лучом».
В середине 1880-х годов молодой московский народоволец Михаил Гоц — через 20 лет он станет одним из вождей ПСР — случайно узнал, что обожаемый учитель очень любит гречневую кашу, а в Париже с гречкой все плохо. И из Москвы в Париж каждый месяц стали отправляться посылки с гречкой — пока Гоца не арестовали.
В 1890-е годы уже отбывший ссылку народоволец позднего призыва Василий Яковлев (в начале ХХ века он станет историком народничества под псевдонимом В. Богучарский), узнав, что у немолодого уже Петра Лавровича постоянно мерзнут ноги, пошлет ему в Париж валенки — лучшие, какие сможет достать.
Наборная журнала «Вперед!». П. Л. Лавров крайний слева
6
После поражения революционного натиска «Народной воли» значительная часть русских революционеров пришла к выводу, что ведущая идея революционного народничества, согласно которой революция в России будет двойной революцией, направленной одновременно против самодержавия и против капитализма, показала свою несостоятельность. В русском революционном подполье усилились настроения, что ради борьбы с самодержавием нужно надолго отказаться от социалистических целей, нужно стремиться к союзу с либералами. К этому выводу пришли и марксист Плеханов, и бывший бакунист Степняк-Кравчинский.
В этих условиях Лавров остался верен позициям революционного социализма и продолжал отстаивать мысль, что русская буржуазия настолько срослась с самодержавием, настолько зависима от него, что никакая чисто буржуазная революция в России невозможна. И 1905-й, и 1917 год докажут его правоту. Но он их уже не увидел...
Умер Петр Лаврович Лавров 25 января (6 февраля) 1900 года в Париже. Реакция закончилась, начинался новый революционный подъем. Съехавшиеся на похороны старые эмигранты и молодые революционеры обсуждали, что делать и как плыть в начинающемся приливе. В этих обсуждениях закладывались основы Партии социалистов-революционеров. Начинался ХХ век. Не за горами были создание ПСР и РСДРП, не за горами был 1905 год. А за ним пришел год 1917-й...
С.С. Арнольди — псевдоним Петра Лаврова
Для социалистов ХХI века Лавров все же не станет тем учителем жизни и властителем дум, каким он был для многих социалистов 1870–1920-х годов. Вряд ли многие осилят сегодня его «Опыт истории мысли», который Лавров считал главным трудом своей жизни и который, даже оставшись недописанным, представляет собой толстый том объемом более тысячи страниц. Между Лавровым и нашей современностью — весь ХХ век.
Но забвения он однозначно не заслуживает, а «Исторические письма», «Государственный элемент в будущем обществе» и книга о Парижской коммуне вполне достойны прочтения современными социалистами.
Автор текста: Донат Ермолаев
Источник: https://gorky.media/context/pora-vernut-svoj-dolg-narodu/
Классика кинофантастики — «Марсианин» (2015), реж. Ридли Скотт
«Ну, Котёночкин, погоди!» — о жизни и творчестве самого известного мультипликатора СССР
«Аватар» — каким был первый фильм, с которого началась колониальная экспансия Джеймса Кэмерона
10 самых старых немых хорроров — были сняты в начале XX века, а посмотреть их можно и сегодня
Кормак Маккарти — за что мы любим автора «Дороги» и «Старикам тут не место»
Сладость триумфа одежды будущего — трусЫ в раннесоветской литературе
Салман Рушди — писатель, заочно приговоренный к смерти аятоллой Хомейни
Звезды «Союзмультфильма» — 10 мультгероев советского детства
9 главных фильмов Канн-2023 — новый Скорсезе, драма про Освенцим и дурачества Мишеля Гондри
Гулливеркино — как уникальная анимация Александра Птушко повлияла на жанр сказки
Технологические пророчества — 6 явлений, которые предсказал сериал «Чёрное зеркало»
10 фантастических фильмов, на которые стоит потратить время — кино с задатками классики