Черепа и всевидящее око
Дизайн для футболок с черепами в готическом стиле
Дизайн для футболок с черепами в готическом стиле
Наутро Хуман, вместе с напарником и стариком Конроем, шли по тоннелю, вырытому недавно с помощью подземного покровителя их банды. Вор готов был поклясться, что земляная кишка петляет точно под фундаментом жилых домов, либо прямо между свай. Оставалось загадкой то, как, в таком случае, эти дома еще стоят.
— «Магия, мать её!» – думал Хуман.
Крег же всю дорогу, по нескольку раз за каждые триста метров, восторженно охал и ахал, раздражая тем самым Конроя, что нёс лампаду. На очередном возгласе старик взорвался:
— Мать моя женщина! Заткнись уже, дубень! Из какой глухой, блядь, деревни ты его достал, Хуман?! Он, наверно, при виде русалки вообще в штаны ссыться?!
— Успокойся, Конрой. Он сейчас перестанет. Так ведь, дружище? – юноша укоризненно посмотрел на Крега.
Как обычно смотрят воспитатели на нашкодивших детей. Не хватало только цыканья и покачивания указательным пальцем.
— Да – да, всё, больше не буду! – заверил Крег, выставив ладони перед собой и немного съёжившись.
После этого инцидента, все шли в полном молчании. Через некоторое время впереди забрезжил свет. Вся троица, слегка щурясь, выбралась на поросшую травой землю. Как оказалось, тоннель кончался не прямо у стен Фоки, а приблизительно в пятистах метрах от них. И выходил он из срезанного с одной стороны земляного бугра. Около выхода их уже ждала небольшая повозка.
— Ну всё, до выхода я вас проводил, а дальше сами, ребятишки! Куда отправитесь – то? А, Хуман?
— Тут деревня неподалеку, Вереница, кажется. Там ярмарка будет. Туда и рванём. Бывай, старик! — он махнул Конрою рукой, развернулся и пошёл к лошади.
— Бывай, дружок! И ты бывай, деревенщина! — добавил Конрой, пристально глядя на Крега.
Тот смущённо помахал в ответ, сказав:
— Ага!
Через пару минут спутники уже колесили по тракту. Конрой некоторое время провожал экипаж взглядом, попутно думая о своём. Потом ему это надоело, он развернулся и поплёлся обратно в туннель, напевая вполголоса какую – то песню.
Продолжение здесь: https://author.today/work/259899
Артур медленно шагал по непривычной местности, окруженной дикой природой и неизведанными деревьями, которые казались живыми свидетелями давно минувших времен. Он ощущал какую-то странную связь с этими местами, словно где-то глубоко в его сердце звучал таинственный зов прежних эпох.
Изумленный и восхищенный, он понимал, что находится в точке времени, которая была недоступна его современному миру. Вдали, сквозь столетия, он увидел горизонт, где витрины веков раскрывали тайны давно ушедших эпох.
Шаг за шагом Артур открывал новые миры - миры, о которых читал в книгах, миры, существовавшие лишь в истории. Он ощущал, что в его руках сосредоточена необыкновенная сила - сила понимания времени.
Склонившись, чтобы рассмотреть древний амулет, он заметил что-то странное - буквы и символы, которые он раньше не замечал. Они словно пульсировали, будто поднимались с самой глубины артефакта, предостерегая или, наоборот, вдохновляя его на новые открытия.
Что же скрывалось за этими знаками? Были ли они ключом к пониманию времен и эпох, которые открывались перед ним? Артур понимал, что путешествие во времени - это не только физическое перемещение, но и духовное странствие, которое уносило его далеко за пределы обыденной реальности.
С каждым шагом он чувствовал, как эти символы начинают раскрывать свои тайны перед ним. Они словно шептали о бесконечном знании, о забытых мудростях времени, о тайнах, охраняемых долгими веками.
Судьба повела его к этому месту, чтобы он расширил границы своего понимания. Артур решил продолжить свое странствие в этом незнакомом мире, полном загадок и возможностей, готовый раскрыть следующую страницу тайн древнего прошлого.
Утром Матвей приехал в отдел злой и не выспавшийся, он встретился с Серегой и Стасяном, вместе они вышли покурить. Матвей долго не разговаривал, лишь молча стоял у стены, уставившись себе под ноги. Его друзья прекрасно уловили алкогольный душок, исходящий от лейтенанта. Серега и Стас переглянулись, молча кивнули друг другу, мол, ну и жранул вчера.
— Че случилось то? — поправив свою кепку, аккуратно поинтересовался Стас, понимая, что в подобном состоянии Матвей может пребывать не в самом хорошем расположении духа.
Лейтенант молча окинул взглядом друзей, остановил взгляд на почти докуренной сигарете Стаса. Тот все понял, достал из кармана пачку и предложил Матвею. Взяв у Стаса зажигалку, он еще несколько секунд помялся, и все-таки закурил. Первая затяжка горько обожгла легкие, и Матвей закашлялся. Переборов себя, он сделал еще несколько затяжек, и вскоре в глазах поплыло еще сильнее.
Раньше Матвей курил, но перед службой в полиции бросил, мотивируя в первую очередь тем, что его отец не курил, а еще тем, что слуга закона должен быть всегда в хорошей форме, и в случае чего быть готовым к погоне за преступником. Если бы от Матвея хотя бы раз на открытой местности убежал преступник из-за его слабых легких, он бы себе этого никогда не простил. Но таких случаев не было. Вчерашнему засланцу повезло, что призрак предупредил его об опасности, а то костей бы не унес.
— Можете меня с днем рождения поздравить, — хмуро отозвался Матвей, голос был с хрипотцой. Стас и Серега посмотрели на него вопросительно, — если бы не Полина, я бы вчера пополнил ряды парализованных дохляков.
— Это как? Че, херово было? — спросил Серега.
— Херово мне сейчас, вчера все было как раз-таки ништяк, — после этих слов он замолчал.
Почти докурив, Матвей еще с минуту гипнотизировал тлеющий окурок, потом выбросил его и начал говорить. Он рассказал все, что случилось минувшим вечером. Про призрак, явившийся к нему, про крестик, который сработал как оберег, про шныря во дворе, который улизнул, как только Матвей его заметил. Выдвинул свою догадку о том, что именно призрак причина массового паралича. Рассказал и про внешность самого призрака, от чего Стас немного смутился, снял кепку и погладил свою лысину, пробурчав что-то про дискриминацию причесок.
После рассказа лейтенанта замолчали и его друзья, достали еще по сигарете и дружно закурили.
— Да ну, Матвей, — успокаивал себя Серега, — ну не может же быть такого, мы только с одним привидением разобрались, и ты говоришь, что к нам еще одно приперлось? Ну не бывает так, на Омске ж свет не сошелся, в конце концов. Сколько городов вокруг, а? Целая страна, глобус из нее сделай, ткни хоть тыщу раз, а в Омск вряд ли попадешь!
— Ну да, хрень какая-то, и откуда они только лезут, — Стас почесал затылок.
— Может, показалось тебе чего, ну? Померещилось? — спросил Серега.
— Это мне тоже померещилось? — Матвей задрал футболку, продемонстрировав друзьям ожог от крестика, от чего они округлили глаза, — то-то же.
— Нихуясе! — выпалил Стасян.
Матвей опустил футболку, сплюнул.
— В общем, у этого урода на меня зуб имеется, а почему — не знаю. Может, не угодил чем, но это не важно. Важно то, что эта мразь приходит по ночам к детям, и присасывается к ним, как паразит. Дети долго не живут, больше девяти дней никто не выдержал. А значит, на следующей неделе у нас новая волна, после которой в городе объявят ЧП. Нельзя это допустить, пацаны… если Москва нами займется, нам пиздец.
— А че делать-то, Матвей? — спросил Серега.
— Да, че делать? — поддержал Стасян.
— Какой-то гондон таскает с собой этого призрака, и тот уже питается, кем хочет. Подозреваю, что прошлой ночью целью были вовсе не те три парняги, а я. А их так… за компанию, за то, что мешались.
— Делать то че, Матвей? — повторил Стас.
— Да я ебу что ли? — вспылил лейтенант, — я че вам, Пушкин что ли?
— Урода то найти можно, — вмешался Серега, — только надо знать, как. Ты говоришь, крестик нагревается, когда ублюдок этот рядом?
Матвей кивнул.
— Давно ты это чувствовать начал? — спросил Серега. Стасян почесал лысину и слушал дальше.
— Когда мы с Дашей в магазе были. Ну, после дачи, тогда он нагреваться начал, — сказал Матвей.
— Подозрительного никого не видели с Дашей? — спросил Серега.
— Да нет вроде, — пожал плечами Матвей, — хотя нет, пидор в меня врезался какой-то. Чуть не сбил, извинился и дальше попер, как танк. Часы у него еще были, золотые, кажется. Ну, это я так подумал.
— Так-то пидоры с золотыми часами это явление редкое. Посмотрю, что нарою, то скажу. А ты че тут, Стасян? Шел бы отсыпаться.
— Может, чем помочь смогу? Так-то одно дело делаем.
— Ты на себя посмотри, в таком состоянии ты мало чем поможешь. Иди домой, отсыпайся, вечером, если что напиши, как в норму придешь, — сказал Матвей.
— Да какой там, вечером! Еще одно дежурство, забыл? — хмыкнул недовольный Стас, — я Кравченко этому и так, и эдак, выходной мне нужен, мой законный, между прочим! А он уперся, как баран! Никак не утрясти.
— Считай, что уже утрясли, — ответил Матвей, — я к нему зайду сейчас. А ты давай, пиздуй домой.
— Че, правда? — Стас округлил глаза.
— Что бы через две секунды тебя тут не было, — отрезал Матвей.
Стаса как ветром сдуло, улыбаясь, он еще не забыл поблагодарить Матвея, но по его напутствию отправился на х… домой, в общем, Стас пошел.
— Давай так, Серег, пошерсти немного по теме часов, и как этот синюшный урод может быть с ними связан, а вечером в баре свидимся. Чувствую, если не прибухну сегодня — сдохну.
Серега согласно кивнул, они с Матвеем вернулись в отдел. Сержант пошел по своим делам, а лейтенант по своим. В коридоре он нарвался на нужную персону, вот так удача.
— Че там с Петровским? Почему выходной не даешь? — без обиняков начал Матвей.
— Да ничего особенного, товарищ старший лейтенант. Грубит боец, ведет себя неподобающе, вот, воспитательные меры принимаю, — ответил Кравченко.
— В общем, так, бойца я сегодня забираю, мне он нужен, но дежурство не снимай.
— Это почему? — нахмурился Кравченко, — у него сегодня дежурство в моей группе, у вас есть своя.
— Потому, что я так сказал, — отрезал Матвей. То, что он выслушал на счет Стаса, не могло его не задеть, — и не пизди мне тут, или про твою личную неприязнь быстро руководство узнает, и вылетишь нахуй отсюда подметать дворы, понял?
Матвей смотрел прямо в глаза задыхающемуся от возмущения Кравченко.
— Я не слышу? — Матвей приставил ребро ладони к уху.
— Понял, — сквозь зубы процедил Кравченко.
— Вот и умница, — Матвей наигранно улыбнулся и пошел дальше, оставив красного от злости Кравченко одного.
***
Вечером Матвей и Стас встретились в пивбаре. Матвей пришел первый, заказал пиво, арахис и ждал. Ожидание быстро наскучило, поэтому Матвей выпил первый стаканчик пива практически залпом, и чувствовал, как в груди теплеет, а рассудок приятно расслабляется.
Вскоре компанию ему составил Стас.
— О-о-о, шеф, да ты балуешь! — восхитился Стас, поздоровавшись с Матвеем, и они устроились за столом. Стас сразу отхлебнул пива из кружки, — че, где Серега?
— А я не понял, сержант, чего это мы алкоголь на дежурстве употребляем? — ухмыльнулся уже поддатый Матвей.
Стас чуть не поперхнулся пивом, исподлобья посмотрел на Матвея, забыв про свои «пенные» усы.
— Чего? Какое дежурство?
— Да расслабься ты, — усмехнулся Матвей, — с твоим Кравченко я утряс все, только сказал, чтобы он дежурство не снимал, что я заберу тебя.
— А-а-а, это зачем?
— А тебе че, деньги за лишнее дежурство не нужны? Можешь мне их отдать, если не нуждаешься, — хмыкнул Матвей.
Стас сразу оживился.
— Ты че это, начальник, конечно, нуждаюсь! Спасибо, в общем, вот, — Стас украдкой и с хитрецой посмотрел на друга, — че, сильно ему засадил? Прям по самые кишки? Ну, расскажи!
— Ниче я тебе не буду рассказывать, — сказал Матвей, — сам у него спросишь, если надо.
Мужчины продолжили пить пиво, закусывали арахисом и болтали практически ни о чем. Минут через двадцать к ним присоединился Серега. Едва не запыхаясь, он завалился к ним за стол, положив на него одну папку. Поздоровался с друзьями, выдохнул и сразу пригубил из кружки.
— Ну, чего у тебя? Нарыл чего? — спросил Матвей.
— Похоже, да, — выдохнул Серега, — нихуя не поверите, но это, — он постучал по папке, — дело из ранее секретного архива КГБ.
— Нихуясе! — шаблонно выказал удивление Стас.
— КГБ? Ты как до этого докопался? — спросил Матвей, взяв папку.
— Да пацанов поспрашивал, кто чего знает. Сам пошерстил по старым базам, а тут это дело и всплыло, — пожал плечами Серега и начал свой рассказ, пока Матвей изучал материалы дела.
В общем, история мутная была. После войны оказалось, что война то не совсем окончена, и немцы еще много дерьма на наших землях оставили. Те, что из общества Аненербе постарались особенно. Вот и организовали в КГБ секретный отдел по таким вещам. Самой опасной на то время считалась разработка Вольфганга Краузе, он сделал часы, в которые по слухам смог заточить Тибетский дух, Ракшаса. И попытался внедрить его на наши земли. Внедрить не получилось, наши ребята с мразью разобрались, но часы посеяли, а после войны их нашел какой-то мальчишка, Степанов Коля, на нем-то все звезды и сошлись. Дальше все еще интереснее, послали на адрес капитана с двумя бойцами, да никто из них не выжил, всех вперед ногами вынесли. В официальных отчетах списали все на бойню в квартире, а в КГБ забили тревогу, что дух из механизма, как его окрестили, сбежал.
Матвей закрыл папку с делом, положил ее на стол, отхлебнул немного пива. Стас слушал Серегу едва ли не с открытым ртом, только вытекающей слюны не хватало.
— Серег, этому делу под сраку лет уже, причем тут оно? Раньше бы узнали об этом… духе из механизма! Столько лет прошло, неужели он себя бы не проявил?
— А вот это уже интереснее, — ухмыльнулся Серега, — я пробил всех Николаев Степановых, и знаешь что?
— Че? — в один голос спросили Матвей и Стас.
— Две с половиной недели назад в центральном округе скончался Степанов Николай. Пенсионер, одинокий, нелюдимый. Соседей опросил, самое приметное, что у него было, это часы из белого золота. А через несколько дней началось… что? Сами додумаетесь?
— Блять… — Матвей откинулся на стуле, протерев лицо ладонью, — ну, сдох он, а часы куда ушли?
— Вот это уже я не смог узнать. Этот Николай в телеграм писал, что готов отдать часы тому, кто придет и выслушает их историю. А кто ему писал, это уже вряд ли получится узнать. Только с помощью ФСБ, — пожал плечами Серега.
— Нахер ФСБ, еще их тут не хватало, — хмыкнул Матвей, — так, а почему он так долго себя не проявлял?
— А ты в деле не видел инструкцию? Эту инструкцию писал Краузе специально для этих часов. С помощью нужной комбинации можно усыпить Ракшаса. Видимо, Коля все свое бытие часы не трогал, а как только передал их кому-то, тот чего накрутил по незнанию, вот и получилось то, что получилось, — ответил Серега.
— Что про этого Ракшаса вообще известно? — спросил Матвей.
— В целом Ракшасы безобидные, но терпеть не могут безволие. Тибетские духи они по природе своей вольные, и заточение может привести их в бешенство и свести с ума. Так же они очень адаптивные, сильные и злопамятные. Ни один человек не сможет выдержать одержимости Ракшасом, а прямой зрительный контакт может даже… — тут Серега замялся, — парализовать. После чего Ракшас забирает жизненную силу парализованных.
— Получается, этот урод целых две недели спокойно питался, пока мы в ус не дули? — Матвей тяжело выдохнул.
В этот момент у Матвея зазвонил телефон. Номер был не определен, но он все же взял трубку.
«Слышь, лейтенант» — послышался тихий голос из динамика.
Матвей шикнул, включил громкую связь.
— Кто говорит? — спросил Матвей.
«А тебя это ебать не должно. Я сейчас под окном… как ее? Даша, вроде?»
Стас и Серега напряглись, округлив глаза.
— Слышишь, сука, только тронь ее! — отрезал Матвей.
«А я никого трогать и не собирался. А вот он… ну, если успеешь, лейтенант, то спасешь свою плюшечку. Удачи» — раздались короткие гудки.
Матвей, Серега и Стас в это же мгновение сорвались со своих мест и рванули на выход из бара…
***
Приора с визгом тормозов остановилась у подъезда пятиэтажного дома. Из машины ломанулись трое, едва не сшибая друг друга по дороге. Они рысью забежали на четвертый этаж, Матвей открыл входную дверь, трое сразу же вломились в квартиру, но никого в ней не обнаружили. Никого, кроме Даши, что распласталась на кухонном полу. Она не могла пошевелиться, лишь беспомощно смотрела по сторонам…
Стасян неожиданно для себя проявил инициативу и позвонил в скорую помощь, называя адрес и суть проблемы. Серега был у входа на кухню, а Матвей стоял на коленях, поглаживая парализованную Дашу по волосам, при этом чувствуя, как крестик на его груди нагрелся.
— Тише, Дашуль, все хорошо будет, — скупо улыбнулся Матвей, погладив девушку по щеке, — веришь мне?
Но Даша лишь беспомощно смотрела на него. Вдруг, телефон Матвея снова зазвонил. Номер не определен…
— Слышишь, урод, это была твоя последняя вылазка! — свирепел Матвей.
«Не в твоих интересах гнать, мусор. Не волнуйся, этот номер ты не выследишь. Хочешь, чтобы твоя Даша сдохла, или нет?»
— Че тебе надо? — выпалил Матвей.
«Мне от тебя ничего. А вот ему ты нужен. За бассейном Альбатрос есть, так называемся «коробка», там хоккейное поле, вот там и буду тебя ждать у теплотрассы. Приходи один, если не нужны проблемы» — раздались короткие гудки.
Матвей не уходил до тех пор, пока Дашу не погрузили на носилках в карету скорой помощи. Когда машина уехала, он обратился к друзьям.
— Мне надо ехать одному, — отрезал Матвей, пройдя к своей машине.
— Это с хуя ли? — выпалил Стас, — чтобы мы тебя оставили?
— Да, Матвей, какое-то западло получается, — поддержал Серега, — мы тебя не оставим.
— Не лезьте, блять! — выпалил Матвей, едва сдержавшись, чтобы не толкнуть их, — это приказ! Я сам разберусь, а вы валите по домам, по добру по здорову.
Затем он забрался на водительское место, завел двигатель, и Приора умчалась со двора, а Стас и Серега остались, в недоумении переглядываясь друг с другом.
***
Матвей доехал до бассейна Альбатрос, оставил машину у дороги и направился вглубь, к той самой «коробке». Обойдя пустующее, хоккейное поле, он подошел к теплотрассе. Почувствовалось неприятное жжение в груди, крестик давал о себе знать.
— Лейтена-ант! — услышал он голос, резко повернувшись.
В пяти метрах от себя он увидел фигуру Ракшаса. Сейчас его ноги были не такими короткими, как минувшим вечером. Теперь он был ростом больше двух метров, его мощные ноги были соразмерны мускулистым рукам и торсу.
Матвей тут же направил ствол на Ракшаса, услышав его веселый смех.
— Мне надо сделать так? — Ракшас показательно поднял руки и завел их за голову.
Матвей почувствовал, как крестик начал прижигать, и его ожог реагировал на это очень остро. Он понял, что смысла стрелять нет, и опустил пистолет.
— Зачем ты это делаешь? Из-за тебя гибнут дети! Я знаю, что это ты устроил, — выпалил Матвей и решил пойти ва-банк, — у нас мало бездомных? Бомжи, наркоманы, сидельцы, в конце концов! Да разве ж кто будет за них спрашивать? Почему ты забираешь детей!?
Ракшас убрал руки с затылка, размял плечи и вновь рассмеялся.
— Вот как заговорил лейтенантик. А ты что выберешь, протухшие помои из мусорки, или стейк из свежего, молодого мяса? Вот ваши сидельцы и бездомные — для меня тухлые помои! А дети, сколько в них чистой, жизненной энергии! Молодые, сочные души! Они делают меня сильнее. Даже сейчас со мной не сравнится ни один мой сородич! Всех раздавлю! И я не собираюсь останавливаться, и ты мне точно не помешаешь.
Матвей не нашелся, что ответить Ракшасу. Призрак не подходил, не решался, поэтому продолжил говорить.
— У меня есть для тебя предложение, лейтенант. Вижу, ты не из робкого десятка, — ухмыльнулся Ракшас.
— Какое у тебя может быть предложение для меня? — саркастически выпалил Матвей.
— Самое выгодное. Я перейду к тебе на службу, и вместе мы с тобой будем держать всю преступность этого города в крепкой узде. Я исполню одно твое желание, какое только захочешь. Слава, девушки, власть или богатство, мне все это под силу.
— А дети!? — выкрикнул Матвей, — те, что сейчас умирают в больницах по твоей милости!
— Ах… дети. Детей я отпущу, если тебе будет угодно, как новому хозяину. Им не обязательно погибать, ведь у меня уже есть все, что мне нужно. Я теперь не просто дух из механизма, — Ракшас продолжил с явной гордостью, — я Бог из механизма! Думай, Матвей, только времени у тебя не так уж и много.
Матвей серьезно задумался. А почему нет? Если он станет хозяином Ракшаса, то и проблемы все решатся. Не все, конечно, но большая часть.
— А этот? Который с часами сейчас, кто он?
— Дима? Безвольная тряпка, — Ракшас оскалился, прошипев это имя, — студент, ведомый только жаждой наживы. Ничего не смыслящий в истинном могуществе молокосос. Он даже не знал, что за часы принимает, деньги затмевают разум таким, как он, от чего ими управлять проще простого, но ты совсем другое дело, лейтенант. Тебе я готов присягнуть на службу, и ничуть не пожалею о смене хозяина. Пусть я и несколько сентиментальный, но ты мне сделаешь одолжение, если прихлопнешь эту рохлю и займешь действительно достойное для такого как ты место!
Ракшас видел колебания лейтенанта, но он уже почти достиг цели и продолжал давить.
— А ты в курсе, что я такой не один? Не единственный дух, запертый в механизме их святейшеством — Аненербе?
Услышав это, Матвей встряхнул головой, уставившись на Ракшаса в недоумении. Казалось, даже температура крестика не может помешать сосредоточиться на разговоре.
— Что? В каком смысле — не один? Кто еще есть?
Ракшас утробно посмеялся, размял когтистые пальцы.
— Не включай дурака, лейтенант, мысли объективнее. Его величество Вольфганг Краузе, — Ракшас сжал кулаки и зарычал, назвав это имя, — за свою гнусную жизнь успел провести три эксперимента под названием «Дух из механизма», про первый я мало что знаю, насколько известно, удержать его не получилось, и он просто сбежал. Я, как ты понял, стал номером два. Но последний, ух-уху-ху-у, Краузе настолько слетел с катушек, что решил обуздать дух куда более могущественный, нежели я. Он даже сам не понимал, во что ввязывается, но его было не остановить. Фашистская Германия пировала, им было разрешено буквально все, и Вольфганг выбрал для третьего эксперимента… Лешего.
Последние слова прозвучали громом в пустом поле за «коробкой».
— Лешего!? — переспросил Матвей.
Конечно, Матвей пусть и не изучал досконально Славянскую мифологию, но и не был в оной последним чайником и понимал, кто такой Леший.
— Его сила — это же целый лес? Природа! Как это возможно?
— История умалчивает, — загадочно произнес Ракшас, — но у него получилось. Слышал про Нефтегорск?
— Эм-м-м…
— Что в Сахалине, — уточнил демон.
— Ну, город разрушенный землетрясением, и чего?
— Землетрясением ли? Да, в теории все так и было. Вот только город начали строить после войны, а что там было «ДО»? Не знаешь? Еще бы. А я тебе скажу, что там было. Краузе выкопал там целый бункер под землей, а внутри установил настоящие башенные часы. На шестернях намалевал символы из своих учебников, по типу тех, которые внутри моих часов, и во всю эту железную кашу он и заточил Лешего. Но, оценить по достоинству третий эксперимент Вольфганга не удалось, Союз показал себя, и фашисты начали рвать когти. Хлябь с часами законсервировали, все следы пребывания скрыли, а после войны туда уже никто не совался. А потом уже там возвели город. Леший был зол, очень зол, я во сне слышал его вопли. И вот, в 95-м году, защита видимо дала брешь, все-таки часовня была под землей, от сырости там никуда не денешься. И Леший наконец-то смог выпустить пар. Признаю, несмотря на защиту часов, я тогда чуть ли не проснулся.
— 28 мая… — задумался Матвей, — землетрясение в Нефтегорске, больше двух тысяч погибших… это Леший вызвал землетрясение!? Но…
— Безумие открывает множество сокрытых возможностей, — ухмыльнулся Ракшас, — и сейчас, в этом мертвом поселке, под землей до сих пор покоится Леший. А его тюрьма постепенно слабеет. Не ровен час, лейтенант, он вырвется на волю. Как ты думаешь, что тогда будет? За семнадцать секунд он забрал две тысячи жизней, будучи похороненным под землей. Во сколько раз приумножится эта цифра, если он окажется на поверхности?
— И что ты предлагаешь?
— Объединиться, и вдвоем отправиться туда. Раньше я ему был не чета, но теперь я могу порвать его голыми руками! А в крайнем случае ты заминируешь весь механизм.
— И что это даст? — поинтересовался Матвей.
— Грубое разрушение всех механизмов вместе с защитными символами и контурами может вызвать всплеск энергии, который уничтожит дух. Ну, так что? Ты со мной, лейтенант? Наш союз выгоден не только для нас, но и для всей страны.
Матвей снова задумался, ведь в этом предложении он увидел шанс. Грела возможность спасти всех детей, которые заточены в чертогах собственного разума как Леший в тех башенных часах. И если он возьмет эти часы, и уйдет куда подальше, то и влияние Ракшаса иссякнет, даже если он сам не захочет отпускать детей. Так он считал.
Пока Матвей размышлял над предложением демона, сзади к нему беззвучно приближалась фигура.
— Сзади! — выпалил Ракшас.
— Я его не отдам! — раздался выкрик за спиной Матея, и ему пришелся удар по голове чем-то тяжелым, от чего он тут же потерял сознание…
Здравствуйте друзья. Продолжаю совершенствовать своё мастерство стихосложения. Для этого очень нужна ваша обратная связь. Буду рад прочитать ваше мнение о моей работе! Стихотворение написано по вселенной "Золочёный фолиант".
В трезвучьях песен забывая
О смысле бренном бытия,
Звучит баллада вековая –
Есть то история моя.
Я – бард, я – менестрель от бога,
Наследник истинного дара.
Мой дом – лишь серпантин, дорога,
А крест земной – моя гитара.
Всю жизнь считал своим призваньем
Служить прекрасной светлой Лире.
И этой фразе в назиданье
Пел песни о любви, о мире.
Мечта была – явить прозренье
Для всех, кто в королевстве этом.
Рисует кто – тем вдохновенья,
И музу каждому поэту.
Но кто помочь мне может в этом?
Кто не отдаст сей мир пучине?
К богам иду я за советом
В Итриля храм, что в Тиссарине.
Владыка тёмный Альдимара,
Треклятый снега заклинатель
Взял север сталью и пожаром,
А юг взял Осени предатель.
Восток…там мрак! Огня объятья!
Но Храм по-прежнему не тлеет!
Хранит его Творца заклятье –
Никто порочить не посмеет.
Как быть, когда сжигает чувство
Без сил паденья пред мечтою,
А ты до бреда, до безумства
Стараешься прослыть собою?
Но выход есть, жива надежда –
Тропа идущего за светом!
Чья магия служила прежде
Предателю, но не поэту!
Легенда древняя, как время:
«На западе лежит дорога.
Идущий принимает бремя
Оставить дар, задобрив бога.
Взамен дорога путь откроет
К желанной цели, словно в песне!
Как только тело тьма укроет,
Проснёшься ты в желанном месте».
Истратив певчий дух над книгой
Легенд и западных преданий,
Ночей десятки сделал мигом,
Найти чтоб нужное сказанье.
В десятый раз на небе звёзды,
В десятый раз день свержен ночью.
В очах от пыли красных слёзы –
Нашёл заветные он строчки:
«Творец. Кто он? Откуда?
Известно нам о нём немного –
Одним лишь взглядом явит чудо,
Одно из них – в лесу дорога.
Где тёмный лес встречает горы,
Где с моря слышны крики птицы,
Тропа раскинула просторы,
Как книга пыльные страницы.
Кто ищет, тот всегда обрящет,
Своей рукой писал Создатель,
Свои дары лишь пусть не прячет,
Будь пилигрим то иль искатель.
Но тут же есть остереженье –
Любой предмет, который может
В себе оставить отраженье
С плаща в миг должен быть низложен».
С рассветом вышел, взял лишь лютню,
И сняв с одежды украшенья.
Он стал не бард – теперь он путник,
Он пилигрим в пути к прошенью.
Ночуя под открытым небом
Под колыбель степного ветра,
Он вспомнил древнюю легенду,
Что создана, чтоб быть бессмертной:
«Творец в дворце за небесами
В рассвет времён над картой мира
Пятью всевластными перстами
Народам чудеса явил он.
Растёт в эльфийских землях древо,
Весна, зима где, осень, лето
В обличьях белоснежной девы
Являлись путникам с рассветом.
Два чуда средь снегов измиров –
Народа за стеной из стали.
В горах у снежного обрыва
Стоит горнило с наковальней.
В том горне – колдовское пламя,
Что может вещество любое
В одно мгновение расплавить,
Железом будь то иль корою.
И наковальня не простая –
Сотворена она из камня,
Каким Творец, мир создавая,
Чертог отстроил свой за гранью.
Тот камень крепче всякой стали.
Стеклу алмазы все подобны,
Которые на камень пали,
Родной какому мир загробный.
Другое чудо у границы –
Пещеры мира и покоя,
Где ветер, словно пенье птицы,
Погасит пламя в миг любое.
В душе кого гнев затаится,
Тревога, горе и ненастье –
Услышать должен пенье птицы,
Покой познает он и счастье.
В заоблачных далёких скалах,
Грядою встали что на юге,
Озлобился уступ оскалом.
Там царствуют мороз и вьюга.
Там грот таится потаённый,
Сокрыт он льдом от жадных взоров.
Там клад от мира утаённый,
Сокровища царя и вора.
Потеря в сумраке любая,
Будь это глиняным стаканом,
Монета будь то золотая,
Найдётся в этом месте странном.
Есть чудо, что зовут тропою
Искателя в пути за светом.
Оно сейчас передо мною,
Достойно в мифах быть воспето».
Лес дымкой бирюзы укрытый,
А ветви изогнулись аркой,
Просветы солнца, как софиты
На землю падают с опаской.
А вдаль – лишь сумрак непроглядный,
Тревогу он внушает сердцу.
Два древа встали за поляной,
Как будто в мир волшебный дверца.
У этих древ – пень неприметный,
А рядом блещет в начертаньях
С посланиями столб заветный,
Творцом творённый из сказаний.
Поэт, как будто в раз последний,
На небо бросил взгляд усталый,
С душой, где властвуют сомненья,
На пень он положил гитару.
Шагнул вперёд навстречу мраку,
Но поступь полная испуга.
Назад взглянул во власти страха,
Но сзади нет ни древ, ни луга.
Огонь вдали горы закатной.
«Иди вперёд за этим светом!»
Раздался глас в тиши раскатом,
И бард послушался совета.
Тот свет не становился ближе,
Как ни старался бард, шагая,
Вставали тени неподвижно,
Поэта взгляд к себе цепляя.
Затем, как следуя приказу,
На путника они напали,
Со всех сторон рванули разом,
И барда с сумраком смешали.
Очнулся в мрачных сводах храма –
Холодный пол, безмолвны стены,
Страна как будто не слыхала
По детям тризну убиенным.
Скульптуры там владык над миром –
Небес богини, неба боги,
В обличьях леплены измиров,
Величие хранят чертогов.
Пред ними преклонив колено,
Коснувшись мрамора штанами.
Поэт склонил главу смиренно,
Взывая в пантеон мольбами:
«Услышьте голос мой покорный,
Словам внемлите же молитвы –
Весь этот мир во власти шторма,
На лезвии смертельной бритвы.
Я видел, как страдают люди,
Невежества полны их души.
Ваш дар со мною пусть пребудет,
Я мрак сердец слепых разрушу.
Молю, богини, вас, и боги,
Пошлите мне благословенье.
Полмира я прошёл в дороге,
Услышали вы чтоб прошенье».
Но не послали боги знаков,
К мольбам поэта боги глухи,
Лишь тишь в смешенье с полумраком,
Для барда даже спит всё слуха.
Он встал, оставшись без ответа,
Убрал с лица златые пряди.
Тяжёлыми шагами к свету
Побрёл, перед собой не глядя.
Но звук убийцей стал печали,
Поэт в мгновенье обернулся.
Свет звёзд скульптуры источали –
Им мрак, как старец поперхнулся.
И в танце мысли закружились,
А тело стало невесомо.
Оно в теченье погрузилось
Реки из терпких капель рома.
А после камень под ногами
Поднялся вверх со дна речного,
Оброс прекрасными цветами,
Звёзд неба блеск украв ночного.
Вокруг одиннадцать прекрасных
В одеждах белых силуэтов,
Поверх златистые кирасы,
Поверх всевластья амулеты.
Один восстал, недвижны десять.
Он мир хранит в священном месте,
Отец дал имя Равновесье,
Баланса лик из светлой спеси.
«Глаголь, коль помысел твой благо –
Тебя, поэт, сочли достойным.
Не шёл ты в бой под царским флагом,
Не бил врагов, не славил войны».
«Позвольте же испить мне чашу
Божественной безбрежной силы.
Мне власть познать позвольте вашу».
За грудь хватаясь, их молил он.
«Наглец! Не велика ли ноша?
Быть богом, оставаясь смертным?
Людская жадность страны крошит,
Как корж, как тень лучи рассвета».
«Возьмите всё! А я – на небо
Взойду, земной свой дух теряя.
Меня забудут, будто не был,
Не жил как будто, жизнь вдыхая.
Я буду раб в пыли сандалий,
Над коим властно дуновенье,
Народы чтобы увидали
Рассвет в душе, хоть на мгновенье!»
Взирали боги непреклонно,
Одиннадцать холодных взоров.
Волхвам подобно и талонам,
Судьбу решавших чум и моров.
Поэт, сказавши своё слово,
Затих, ответа ожидая.
А боги, посмотрев сурово,
Сошлись, совет свой собирая.
Истомно ждав – как час секунда
Пред бардом медленно летела.
Покрылась льдом в тот миг гладь пруда,
Завяла будто в срок омела.
Прошли века, а, может, годы –
На небе время неподвластно
Законам писаной природы,
Живут какими смертны касты.
Когда же боги обратили
Свой взор, то тело барда
Уж силы юности забыли.
Прожил он жизнь земную дважды.
Седой старик их слушал молча,
Две жизни ждал он этой речи.
Сменился день внезапно ночью,
Вновь время стало быстротечно.
«Мы сможем, бард, пойти навстречу.
Но не бывает всё так просто.
От жизни должен ты отречься,
От места в смерти на погосте.
Дождей двенадцать – срок твой ясен,
С небес они должны излиться,
Тогда свеча твоя погаснет
И в нашем замке загорится.
Ты станешь богом в то мгновенье,
Как дым развеет остов ветер.
Всю жизнь твою, твоё рожденье
Забудут, даже не заметив».
«Да будет так, на то согласен.
Я буду ждать дождя и ливня.
Пусть жизнь моя во мне угаснет,
Чтоб возрождение узрил я».
Тут сон окутал человека.
Он лёг на камень, мхом поросший,
Закрыл глаза свинцовым веком,
Стёр грань меж будущим и прошлым.
Очнулся он в земле Осенней –
Такой же дом его, как прежде,
Всё так же ест огонь поленья,
Всё так же нет на свет надежды.
Он всё молил о тучах небо,
И лился дождь четыре раза.
Но в пятый раз он весел не был –
Рассудок мучила зараза.
«А стоит ли предать всё бездне?
Есть смысл ли всего лишиться?
На небе запретят мне грезить,
И сны мне перестанут сниться».
Уже в шестой раз небо плачет,
Играя семицветным светом.
Бард понимал, что это значит –
Что песнь наполовину спета.
Желтели вновь его седины,
В глазах вновь разгоралось пламя.
Исчезли с кожи все морщины,
Спокойным стало вновь дыханье.
Он думал о своём решении –
Сменилась горечью услада.
И от печали, как спасенье,
Запел старинную балладу:
«Злой демон – Неопределённость,
В сердцах людских возвёл обитель.
В его руках – к сомненьям склонность,
Почти всегда он победитель …
Лишь стоит раз его послушать –
И больше нет в тебе героя.
Оставит в сердце, вынув душу,
Лишь пустоту помимо горя.
И тело, как сосуд порожний,
Оставит прозябать на скалах.
Скелет рассыплется под кожей,
Застынет кровь, став как кристаллы.
Лишь твёрдость духа, сила воли,
Уверенность в своём успехе
Лишат чертей их гнусной роли,
Рыданьем сменит грохот смеха».
Он пел, глуша раскаты грома.
Его слова, как в ночь луч света.
Манили тень с крутого склона,
Прозябшего тень силуэта.
Всё ближе, ближе – он уж слышит
Истомно женское дыханье.
Из-под плаща устало дышит
Безбрежно милое создание.
«Я шла на дивной песни звуки»,
Она сказал еле слышно,
Своим дыханьем грея руки
Бледнее чуть, чем кожа вишни.
Как в сказке замерли их взгляды,
Застыли , будто изваянья,
Ему казалось, будто рядом
Богиня – плод его мечтаний.
Но нет, не так – она реальна.
Стоит в тени незримых крыльев.
И тает лёд зеркал Мистраля,
Льдом возрождаясь на ковыли.
А сердце … Сердце как трепещет,
Как дух кружится по спирали,
Как разум чувствам рукоплещет,
Каких ничьи сердца не знали.
Дожди – седьмой, восьмой, девятый.
О, как же небо беспощадно.
Дождь за дождём скрепляет клятву.
За тучей небо непроглядно.
Десятый дождь – десятый символ,
Десятый знак, что Крах так близко.
И как богов бы не молил он,
Никто не разорвёт расписку.
Ему лишь только ждать осталось
Конца, до коего так мало,
Что разум выпила усталость,
Причмокнув плотоядно жвалом.
Последний дождь остался только,
Последний шанс признаться в чувствах.
Но этот шаг введёт насколько
Души мир слабнущий в безумство?
Свод неба стянут этим утром –
Свинцом нависли грозно тучи.
Предательски в рассудке смутно,
Как червь висок похмелье мучит.
Бард встал уже в своей одежде,
В последний раз ушёл из дома,
Оставив всё, что было прежде
В душе под колокольни звоны.
Как в дымке медленно ступая
По камням, словно по ступеням,
В бреду обманом представляя
Тьму частью света воплощеньем.
И вот – рассвет … Она прекрасна,
Стоит и в тучи смотрит грустно.
А рядом с ней – всё слишком ясно,
Но всё ж пронзительно так пусто.
Без слов в тот миг до крика лишних
Бард подошёл, обняв за плечи,
И прошептал, едва ил слышно
Последние ей в жизни речи:
«Окончен путь, я у предела.
Последний шаг к стране Забвенья.
В последний час хочу быть смелым,
Быть твёрд, не тронутый сомненьем.
Так знай же – нету в бренном мире
Звезды, твой чистый свет затмившей.
Одна лишь ты сравнима с Лирой,
Мне смысл жизни подарившей.
Последний шаг в пути к провалу –
Ни страха нет, нет и безумства.
Одно хочу лишь – чтоб ты знала
О моих светлых чистых чувствах.
Осталось только два мгновенья,
И я уйду тропою в вечность.
Ветров восточных дуновенье
Направит парус в бесконечность.
Но я вернусь в аккордах песен,
Вернусь в года зимы метелью.
И ты поймёшь, как мир наш тесен,
Когда вернусь весной капелью!»
Коснулся он её губами:
«Увековечьте же мгновенье.
И я предстану перед вами,
Проникнусь я любою тенью».
Но звук, ужаснее агоний –
Стук капель по ступеням влажным,
Стук сердца, будто при погоне –
И в мире всё уже неважно.
Взглянул бард-полубог на тело –
Песок из кожи ветер веет.
Лицо уже почти истлело,
И на ветру лишь пепел тлеет.
Порыв могильных дуновений –
Старухи вздох губ полубледных,
Взгляд барда, съеденный сомненьем.
И он исчез … Исчез бесследно …
Что после есть – молчат сказанья.
Что стало с музыкантов богом?
Что стало с нею утром ранним?
Куда их привела дорога?
Но смысл этих изречений?
Что слушать эти строки толку?
Порою сменит ход теченья
Не с телом льва, но с духом волка!
Аннотация:
Мудрые язычники практически навсегда ушедших племен знали, что в далеком прошлом, настолько далеком, что ни одни самые старые кости не видели такого времени, было все совсем иначе. Ужас бродил по земле, первобытный, всеобъемлющий и всепоглощающий Ужас, и не было от него никакого спасу, не одолеть никак было Ужас. Он устраивал кровавые пиршества, превознося самого себя на вершину мира, клубами непроглядной тьмы обрушивался на людей, истязал, мучал, рвал на части, поедал живьем сырую плоть, обгладывая до костей. Он положил конец тому, что еще даже не брало свое начало, и был невероятно силен Ужас. Но не догадывался он, будучи самим злом, что он и себя пожрет, и сам себе Ужас положил конец. Настолько неуправляема и неконтролируема его ярость была, что сам себя живьем он сожрал, и сгинул навсегда. Но не бесследно прошло это страшное время. Погибая, Ужас породил множество злых духов, которые олицетворяли его. Все эти духи, порожденные Ужасом, сгинули подобно своему родителю, но остался из них лишь один, самый коварный и проворный, который стал самой тьмой. Имя этого духа — Кхарн. Самой главной его тактикой была скрытность. Дух видел людей насквозь, и стоило ему только заметить у человека хоть малейший намек, хоть одну темную искорку, он сразу вселялся в жертву, и разжигал из искры настоящий пожарище. Человек не замечал изменений, но страшен он становился под влиянием духа. Жертва, захваченная Кхарном, шла к своей цели стремительно, не видя преград, и чем больше роковых изменений в жизнях других людей вызывал до кончины своей жертвы Кхарн, тем сильнее становился. Даже дух болотный Комполэн боялся Кхарна, и лишь учуяв его появление, сразу бросался прочь. Настолько Кхарн пропитан ненавистью, что даже не терпит себе подобных.
Лишь самые старейшие прознали о коварствах духа, разгадали Кхарна и смогли одолеть. Передавали они знания о нем из поколения в поколение, о том, что не заговорить его, не отвести и не изрубить в лохмотья. Дух этот неосязаем ни для живых, ни для мертвых, и изгнать злой дух должен тот, кем овладел Кхарн. Сердце должно быть у человека, и не должен он свет своей души очернять, а сияния чистой души, Кхарну не стерпеть, и будет он погнан прочь.
Кхарн и есть сама тьма, поселившаяся в каждой душе, подталкивающая совершать страшные вещи. Но за некоторых, особо предрасположенных служению тьме, он берется с особым удовольствием.
Кхарн берет свое начало там, где зарождается сомнение, недоверие к ближнему, и затаивается в душе маленькая подлость. Ждет вездесущий, когда прозреет семя сомнения в душе, чтобы начать свою жатву.
В лесу близ поселков недалеко от Нижнего Новгорода было довольно тихо. Необычно тихо. В заброшенной избе, на пыльном чердаке находился парень в черной водолазке и маске черного кролика. Он стоял на коленях посреди чердака, смотрел в грязное зеркало на свою отвратительную маску, которую в очередной раз пытался снять. Но сколько усилий он бы не прилагал, по лесу от него разносился лишь скрипучий, душераздирающий вопль.
Его длинный, кухонный нож валялся на пыльном полу испачканный запекшейся кровью. Андрей покинул города лишь спустя неделю после своего освобождения из парка Погрома, и в лес он пришел неспроста.
В очередной раз, отчаявшись снять маску, он снова посмотрел на свое отражение в зеркале, и встал на ноги.
Он пошел к пыльному сундуку в конце чердака, открыл его, и начал рыться, слыша голоса в своей голове.
«Грех на душу взял, Андрюшенька, нельзя было так, они тоже люди, да загубил ты их»
«Ты их всех убил! Всех! Отомстил, как есть отомстил, легче тебе стало? Сомневаюсь» — встрял еще один голос.
Не выражая никаких эмоций, парень продолжил рыться в сундуке, а голоса в голове никак не утихали, подначивая друг друга. Один из голосов был абсолютно прав. Месть не уняла гнев его души. Смерть порядка пятидесяти человек, из которых он посчитал только девятерых причастных к его заточению в парке Погрома, не принесла облегчения его душе. Наоборот, его душу еще сильнее терзал неудержимый гнев. Но остатки здравого смысла и рассудка подсказали ему, что останься он на большой земле, то не пройдет и нескольких месяцев, всех схоронить придется. Поэтому сбежал Андрей, сбежал и спрятался в глухом лесу, оставшись один на один со своим кровавым безумием.
«Захлопнись, старая сука. Все ты правильно сделал, малыш Соуни. С такими, как они, только так»
Услышав обращение к себе, Андрей не выдержал, схватив сундук, и опрокинул его через себя, от чего тот с грохотом упал на пол, разбившись на несколько частей. Парень взбесился, начал молотить руками по всему, что видит, но в один момент он стих. Зацепив взглядом толстую веревку, парень уставился на нее.
Взяв эту веревку, парень прошел в середину чердака. Взял пыльный табурет и встал на него, закрепив один конец веревки на потолочной балке, а второй — на своей шее.
— Не убей, говорил тебе Господь, — проговорил Андрей, слушая переплетение голосов в своей голове, — но ты убил их. Ты убил их всех. Грешен.
«Чтоб вы все сдохли» — подумал про себя Андрей, обращаясь к несмолкающей какофонии голосов в голове.
Он отпихнул ногами стул, и повис в петле, брыкаясь и пытаясь освободиться. Но для себя он уже все решил. Больше это продолжаться не могло, и Андрей принял единственное верное для себя решение, покончить с жизнью раз и навсегда.
«Несколько лет назад. Парк Погрома»
Погром со скучающим видом прошел в одну из комнат парка танцующих теней. В целом, его будни уже казались ему скучными и унылыми, но посещение этой комнаты, исполненной на советский лад, подбодряло его дух. Эта комната считалась кабинетом директора, то есть самого Ивана. Обшарпанная комнатушка со старым столом у окна, за которым была непроглядная чернь. На потолке висел провод с патроном, в который была вкручена лампа накаливания.
Погром улыбнулся, прошел к стулу у старого сервиза, на который присел и взял гитару у стены.
— Что ж, давай повторим, — он облегченно выдохнул, проведя пальцами по струнам гитары.
Гитара грустно забренчала, Иван начал напевать:
Однажды жил на свете парень озорной, матери послушник, она всему виной.
Говорила ему мама, в бездну нельзя лезть, но мальчик он отважный, за девочкой полез.
Но не знал мальчишка, чем кончится их путь.
И отдал за девчонку он жизнь, да и пу-усть!
Погром продолжал напевать, а в это время посреди кабинета в петле, которая уходила в потолок, висел парень в темной водолазке и маске кролика. Он видел все, что происходит вокруг, задыхаясь и хрипя, а Иван, не обращая на него внимания, продолжал напевать под гитару.
— Девочка забыла, девочка простилась, солнышко лицом к ней обратилось.
Не увидит Соуни маму и сестренку, не увидит он девчонку.
Не увидит он детишек и жену, кой могла стать та девчонка.
Ксюше муж сужден другой, Соуни рядом нет, Соуни Соуни не-е-ет.
Не увидит Соуни ничего, даже солнца свет.
Не увидит Соуни, не увидит Соуни… нет…
Гитара последний раз тренькнула, Иван убрал ее обратно к стене. Поднявшись со стула, он прошел к задыхающемуся в петле уже который день парню.
— О…тпусти… — прохрипел парень, а из-под маски текли слезы.
— Не ищут они тебя, не переживай, малыш Соуни. Ты никому не нужен. Ты только мой, — Иван осмотрел парня в петле, трепетно погладив его по ноге, — только мой.
Иван прикрыл глаза, жадно вдохнул и оставил парня задыхаться в петле. Уже подбодренный он вышел из кабинета, закрыв за собой дверь…
***
Больше получаса провисел в петле безжизненным телом Андрей, вдруг он содрогнулся, захрипел и задергался в петле. Невиданным образом тело вдохнуло уже ненавистную жизнь.
Дернув за веревку рукой, он сломал балку, свалившись на пол, и лишь напрягся, когда следом ему на спину упал увесистый брус. Сбросил с шеи веревку, и голова бесхозно повисла, как у тряпичной куклы. Знал уже он, что делать, поэтому за голову взялся, под сдавленный хрип и противный хруст рывком вправил шею, и все, как не бывало. Вот только после этого легче не стало, Андрей снова ладонями в пол уперся.
— Н-нет… — прохрипел Андрей, — я же не в парке… — от отчаяния он начал бить ладонями по пыльному полу, — я же не в гребаном парке!!
Отчаяние захлестнуло с такой силой, что он начал рыдать в голос, сжимал кулаки и изо всех сил тарабанил по деревянному полу, от чего тот вот-вот грозился бы рухнуть, если бы Андрея кое-что не отвлекло. Затаившись, он обратил свой взгляд к спуску с чердака, схватил свой нож и встал на ноги.
Спустившись, он прошел к выбитой входной двери, но наткнулся на девушку восемнадцати лет в цветастом сарафане и с венком на голове, сплетенным из множества цветов. Волосы ее были распущены, но местами сбитые в колтуны.
Увидев его, девушка вздрогнула, испуганно осмотрела и отошла на шаг назад.
Сжав в руке нож, Андрей сделал шаг ей навстречу, но она тут же развернулась, сорвалась с места и побежала прочь. Но буквально через несколько мгновений перед ней замерцал воздух, и она врезалась в крупную фигуру в маске черного кролика. Не успела она упасть, как парень схватил ее за грудки, с размаху впечатав в ствол рядом стоящего мертвого дерева. Девушка с глазами полными ужаса и накатывающих слез смотрела в красные, сияющие глаза кровожадного убийцы, сама преисподняя отражалась в омуте бездонных, красных глаз, смотря в которые она уже готова была прощаться с жизнью…
«Десять лет назад»
Лес в Нижегородской области, неподалеку от населенных пунктов, был не совсем обычным. Лес-то с первого взгляда и можно было назвать самым, что ни на есть обыкновенным, но среди его обитателей было одно необычное существо.
Большая часть леса была владениями старого Лешего, который обитал в этих местах с незапамятных времен. Да не один был Леший, а целых трое лесных братьев поддерживали строгий порядок в своих владениях. Долгие сотни лет они держались вместе, но один из лесных сторожей, средний брат решился отправиться в путь, большой мир захотел увидеть. Младший Леший загорелся азартом, и уговорил среднего брата взять его с собой. Самый старший не мог принять тот факт, что его братья оставляют дом, родной лес. Долго тогда лютовал Леший, что даже самое угрюмое зверье пряталось по норам, поджав хвосты. В конце концов, с тяжелым сердцем смирился Леший с выбором братьев, и плюнул, махнув им вслед. Пущай хоть на все четыре стороны идут, раз большой мир хотят повидать.
Ушли два брата, пообещав обязательно навещать старшего, да и стихло все в лесу. Конечно, порядок в своих владениях Леший поддерживал, не уходил от своих дел, просто стало ему неимоверно скучно и тоскливо одному в таком огромном лесу. Нашел он заброшенную сторожку, да так и поселился там, проводя в ней одинокие вечера и ночи.
В очередной летний пасмурный день он сидел в продавленном кресле, смотрел новости, что там происходит в мире. На стене висел небольшой, плоский телевизор. Один из полезных трофеев, который он утащил себе в сторожку, перепугав слишком увлекшихся, жадных грибников. Пока они прятались от стаи кабанов, которых Леший на них натравил, сам старик нашел их машину, а в ней большую коробку. Да и прихватил ее в качестве трофея.
Новости были обыденные, из получасового эфира новостей старик понял — ничего интересного сегодня нигде не произошло.
Да и в жизни Лешего уже давно ничего интересного не происходило. Как только два его брата в начале девятнадцатого века ушли, лес стал не таким пышным и цветущим. Энергетика духов леса всегда благоприятно влияла на сами владения, в которых они обитают. Поэтому, когда двое братьев отправились смотреть большой мир, как выразился средний, лес стал не таким урожайным. Не редко гибли деревья, разбегалась живность, оставляя свои норы и гнезда.
Развлекал себя, как мог, иногда пугал до чертиков пьяные компании из близлежащих деревень, да сурово наказывал таких же пьяных охотников, которые забавы ради палили в живность направо и налево. Иногда помогал заблудшим зевакам, если они, конечно, вели себя в лесу прилежно. Не мусорили, не жадничали, собирая грибы или ягоду. Тогда Леший насылал наваждение, которое выводило их на верный путь. В общем, Леший был нечистью грозной, но справедливой. Если к его лесу относились с уважением, то и он мог помочь в случае чего. Стаю волков отогнать, медведя грозного приструнить, который по случайности нарвался на человека. Но в обратном случае, мог сделать так, что не выбраться из леса невежде, какими бы он современными компасами и навигаторами не запасся в дорогу.
Выключив телевизор, старик поднялся с продавленного, скрипучего кресла, потянулся и вышел из сторожки, осмотревшись в лесу. Выглядел он как человек, точнее это обличие было ему привычным. Леший мог обращаться любым зверем, а когда он принимал свое настоящее обличие в виде грозного, трехметрового древня, он уже и позабыл.
На крыльце сторожки стоял крепкий старичок с седой бородой, одетый в старые, не брендовые вещи. Высокие сапоги, серые, свободные штаны, клетчатая рубаха с закатанными рукавами и безрукавка поверх нее.
Он уже хотел вернуться в сторожку, но услышал отдаленно тихий скулеж. Навострившись, Леший снова осмотрелся, и пошел в ту сторону, откуда доносились звуки.
Идти пришлось далеко, практически с километр, к самой окраине леса. По мере приближения Леший более отчетливо разбирал звуки, и понял, что слышит он на самом деле плач.
Притаившись у большого дерева, Леший осторожно выглянул, увидев в десятке метров девочку лет восьми, что сидела на старом бревне, которое раньше было поваленным деревом. Светлые волосы были заплетены в две косички, одета она была в легкую, белую ветровку и джинсы.
Весь день было пасмурно, но к вечеру уже собирался дождь, потемнело довольно быстро, ветер в кронах деревьев усиливался.
Может, потерялась, думал Леший, и решил узнать у нее лично, что же стряслось. Он вышел из-за дерева, и окликнул девчонку.
— Эй, чего хнычешь? Чегось случилось? — привычно для себя гаркнул Леший.
Девочка вздрогнула, обернулась, но при виде старика ей было куда спокойнее, чем когда она видела тех двух мужчин в странных, серых формах, которые смотрели на нее, как на кусок мяса.
— Заблудилась небось? Я это, дорогу могу показать, — подходя ближе, говорил старик. Девочка продолжала плакать, но отрицательно помотала головой, — где твои родители, чего одна тут делаешь на ночь глядя?
— Папа-а, — тихо всхлипнула девочка.
— Чего папа? — Леший переступил бревно, на котором сидела девочка, внимательно осмотрел и присел неподалеку, придерживая рукой поясницу, — ну, говори, где твой папа.
Почему-то, даже после произошедшего девочка не испугалась старика. Может, она знала, что все старики добрые, а может то, что у Лешего не было плохих намерений, повлияло на нее.
— Папа меня из гостей вез, но по дороге какие-то два дяди помахали нам, и папа остановился, — девочка снова всхлипнула, обняв себя за плечи, — они с ним разговаривали долго, и на меня еще смотрели, пальцем показывали. Папа их бить начал, а они его-о, — она снова зашлась плачем.
Леший не торопил, терпеливо ждал, когда девочка договорит.
— Папа из машины меня выгнал, велел в лес бежать и прятаться. Сказал, что вернется за мной, — продолжала всхлипывать девочка, — но за весь день он не вернулся-я…
Дослушав историю, Леший покачал головой, посмотрев в сторону, где через пару километров кончался лес, и пролегала дорога.
— Эк дела, дела, — Леший снова покачал головой, примерно понимая, кто и зачем остановил их автомобиль, — звать-то тебя как?
— Аня, — всхлипнула девочка.
— Слушай, Аня, дождь сейчас собирается, да и темно уж скоро будет. Пошли в сторожку мою, там ночь переждешь, не замерзнешь хотя бы. А утром и будем думать, как быть с твоей бедой, — предложил Леший.
— А папа придет за мной? — наивно спросила девочка.
— Вот это мы, Аня, завтра и выясним, — сказал Леший, поднявшись с бревна, — пойдем, негоже здесь оставаться, отморозишь себе ночью все.
Не без опаски, но девочка согласилась пойти за стариком, который показался ей добрым. Знала бы она, как Леший иногда наказывает тех, кто лес его не уважает и оскверняет, при одном его виде побежала бы прочь. Но Леший, нечисть пусть и грозная, но справедливая.
Когда пришли, уже смеркалось, а девочка была уставшая. Старик завел Аню в сторожку, где уже топилась давно не использованная печь. Недалеко от печки стоял топчан со старым матрасом, заправленным чистой простыней, а на небольшой кухне на столе уже стояла алюминиевая кружка со свежим, ягодным чаем.
— В общем, чаю попей, да спать ложись, утро вечера мудренее.
Девочка была на удивление кроткая, пусть и взволнованная отсутствием отца, который за весь пасмурный день так и не пришел за дочкой.
Аня выпила чай, и прошла в зал, где Леший указал ей на топчан. Девочка улеглась прямо в куртке, и долго не могла уснуть с тяжелым сердцем. Леший таки дождался, когда малявка уснет, и ушел в лес, прихватив свою клюку.
Он шел к тому месту, где нашел несчастную девочку, а рядом с ним появилось небольшое, мохнатое, темное и тощее существо. Передвигалось оно шустро и на четвереньках, морда его так же была поросшая шерстью.
— Чего это ты хозяин, совсем от старости заскучал, что теперь детей к себе в избу волочешь, да чаем поишь своим? — писклявым, ехидным голосом спросило существо.
— Горе у дитя, невежда ты, а не домовой, — Леший огрел существо по спине клюкой, что оно проскулило, — зеки похоже тут проходили, да машину остановили, где она с отцом ехала.
— О-о-о, беда-беда-а, — протянуло существо, продолжая идти вровень с Лешим.
Вскоре они подошли к окраине леса, увидев вдалеке огни проблесковых маячков. Леший сразу понял — полиция.
Он увидел издалека два полицейских автомобиля и карету скорой помощи. Других автомобилей кроме служебных не было. Они крутились вокруг мужчины в форме заключенного, лицо его было опухшим от синяков, ссадин и гематом. Переодели убитого отца девочки — еще одна мысль посетила старика. Беглые заключенные были явлением редким, но не исключительным. Несколько раз Лешему выдавалась возможность наказать этих невежд, потому что вежливости от таких, да тем более в глухом лесу точно не дождешься.
— Эх-х, жаль лесом не пошли, дезертиры проклятые, — Леший нахмурился, — пошли обратно. Как я уже и сказал, что делать с девочкой, будем думать утром.
— Так может сейчас ее к этим и привести? Они ее домой, и отвезут, — просипел домовой.
Леший сжал кулаки от злобы, и замахнулся клюкой на домового, что тот сжался.
— Я тебя сейчас сам им отдам. Пошли, говорю, негоже дитя тревожить, весь день в лесу была, устала. Пусть отдохнет, а утром захочет, так сама скажет, куда ей нужно, — сказал Леший, и вместе с домовым они направились в обратный путь к сторожке.
Какие ужасы таит по ночам психиатрическая клиника, какие кошмары скрываются в ее стенах? Об этом знают лишь бывшие пациенты, которым посчастливилось выбраться из нее. Несколько санитаров психиатрической клиники совершают самоубийство, еще один пополнил ряды душевнобольных. Молодой журналист, в поисках славы, мечтает написать сенсационный репортаж. Для этого необходима единственная малость – пробраться в дом скорби и получить интервью у бывшего санитара психической лечебницы, не подозревая о том, что этот визит затянется на года. Безумие заразно! Но те, кого не пугают души грешников в больничных пижамах, шаркающие по коридорам чистилища №5, могут смело открывать эту дверь, ведущую в бесконечность. Добро пожаловать, WELCOME TO HELL…
В тесной камере светло и душно, лампочка под потолком нестерпимо слепит глаза. Неподвижный воздух пропитан запахом пота и крепкого табака, который тут же оседает на коже и на больничном халате, к счастью, последний принадлежит не мне. Халат я сниму, выходя из больницы, а вот с остальной одеждой и кожей лица мне придется основательно потрудиться, иначе этот запах отчаяния и боли будет повсюду преследовать меня.
Собеседник сидит напротив меня, молчит и непрерывно курит, выдыхая под потолок плотные клубы едкого дыма. Кольца дыма поднимаются в воздух, скапливаясь и оседая над бритой головой. Когда я доставал блокнот и ручку, туман занимал только дальнюю часть стола, но пока мои пальцы возились с диктофоном, одинокую лампу под потолком уже скрывали сизые облака.
Конечно, в помещении курить не принято, и уж тем более, если это помещение находится в медицинском учреждении, но тут все иначе, чем кажется на первый взгляд. Мой собеседник невысокий и плотный, из-под застиранного воротника полосатого халата торчит бычья шея, на которой крутится маленькая голова. Туда-сюда, влево-вправо – его взгляд мечется по окрашенным стенам, как будто он видит муху, или тараканов, бегающих по стенам.
Но в светлой комнате нет насекомых, они бы задохнулись, как только попали сюда. Вероятно, такая же участь ожидает и меня к концу нашей дружной и интересной беседы, во всяком случае, я надеюсь именно на такой исход. Нет, задохнуться здесь я не планирую, но это интервью мне нужно, просто позарез. Я улыбаюсь легко и непринужденно, или надеюсь, что со стороны это выглядит именно так. Выдавливаю из себя настоящего профессионала, как говорил мой редактор, направляя меня сюда.
Бритый мужчина с маленькой головой затушил окурок в пустом стакане и тут же закурил новую сигарету, следя за мной мутновато-серыми, немигающими глазами. Прикурить сигарету для него не просто, приходится пригибать голову, едва не касаясь лбом пластиковой столешницы. Оно и немудрено, его запястья пристегнуты к стулу стальными наручниками, а у зажигалки очень маленький огонек.
Я улыбаюсь и жду, пока он прикурит. Одна из двух пачек, принесенных мной, уже наполовину пуста, но это было главное условие нашего диалога – час беседы и честные ответы, в обмен на две пачки дешевых сигарет. Когда он снова выпрямляется на стуле, держа дымящуюся сигарету в зубах, мои глаза упираются в его правое ухо, вернее в тот обрубок, который остался на его месте.
- А это обязательно? – спрашивает собеседник, кивая на браслеты.
- Боюсь, что да, - отвечаю я. Прозвучало жестоко и слишком формально, пробую подобрать подходящие слова. – Я пытался убедить вашего врача, что данная мера в разговоре не понадобится, но… вы же и сами знаете врачей? Это единственное, что мне разрешили, - указываю пальцем на две пачки сигарет.
- Ну да, - кивает бритый, в его голосе слышно откровенное недоверие, смешанное с сарказмом.
Что ж, я бы и сам себе не поверил, но правда в том, что этого пристегнутого к стулу человека я панически боюсь. Сейчас в его глазах нет безумия, но на долго ли это? – думаю я. Я снова смотрю на обрывок уха, стараюсь, но не могу отвести взгляд. Нельзя забывать о том, что этот тип оторвал своей рукой собственное ухо!
- Ну да, ну да, - снова кивает бритый, как будто уловив в душном воздухе мою мысль.
- Итак, Семен Михайлович, вы не против, если я запишу нашу беседу? - кивая на диктофон, спрашиваю я.
- Валяйте, - соглашается мужчина, скосив глаза на дымящийся окурок.
Его глаза понемногу успокоились лишь после пятой сигареты подряд, взгляд сфокусировался на моем диктофоне, оставив в стороне невидимых мух, или тараканов.
За несколько дней перед этим диалогом, к которому я, как ни старался, оказался совершенно не готов, мне пришлось пообщаться с главным врачом психиатрической больницы. Наш разговор длился долго и мучительно, то переходя на повышенные тона, то опускался до заискивающих интонаций, естественно, последнее исключительно с моей стороны.
- Не понимаю вас, Станислав Эдуардович, - в какой-то момент не выдержал я, - ну какой для вас труд санкционировать это несчастное интервью с вашим пациентом?
- Я вас тоже не понимаю, Максим…, - Сапрыкин задумался, вспоминая мое отчество, которое за весь напряженный разговор мне пришлось повторить уже дважды, - не понимаю вас, - наконец изрек он. – Вот вы молодой журналист и вполне успешный, ну и зачем вам понадобилась эта статья? В самом деле, Максим Леонидович, - в голосе главврача появилась нота радости от того, что ему наконец-то удалось припомнить мое отчество, - ну зачем вам эта несчастная статья? Неужели вам других происшествий мало, в городе-то их происходит, хоть отбавляй! Одних аварий на дорогах сколько, а еще преступность, черт их дери.
Происшествий хватало, в этом он не ошибался, но для таких колонок существуют отдельные журналисты, куда уж мне примеряться до них. Впрочем, об этом я не стал рассказывать своему собеседнику, как умолчал ему и о другом. Другая причина крылась в следующем – мой редактор буквально рвал и метал. По мнению главного редактора газеты Очевидец, в которой я на тот момент состоял, эта статья обещала вызвать бурю эмоций, именно по этой причине я так рьяно и рвался в бой.
Положа руку на сердце, сам я в этом ничего дальновидного не усматривал и больше склонялся к мнению Сапрыкина, что это интервью с бывшим санитаром психиатрической клиники всего лишь грандиозная трата времени, но моя карьера висела на волоске. Понимая, что мои уговоры совершенно не действуют, мне пришлось пойти на шантаж.
- Послушайте, Станислав Эдуардович, я итак пропустил много интересного, о чем читателям будет очень интересно узнать, - говоря эту фразу, я прозрачно намекал на двойное самоубийство санитаров, произошедшее в клинике номер пять, носящей громкое название - имени Бехтерева, которое имело место быть не далее, как в конце прошлого месяца с разницей всего в два дня. Само-собой, что между чиновниками и прессой существовала договоренность, согласно которой, этот случай не придали огласке, но у меня имелся и собственный блог, который пусть мало, но все же читали. Иными словами, это был откровенный шантаж.
В трубке повисла солидная пауза, которой бы позавидовал и бывалый актер. Сквозь треск помех, проникающих в линию, я слышу монотонный скрежет зубов. Я жду ответ, а телефон нагревается и это вовсе не от моих рук, на том конце воздушного провода мозг собеседника накаляется до бела. Не нужно быть провидцем, чтобы понять очевидное, Сапрыкин в эту минуту перебирает слова, вернее не слова, а подбирает прилагательное, которое наиболее органично впишется между вступлением «ах ты ж» и словом «писака».
- Максим Леонидович, - наконец оживает трубка и я мысленно аплодирую ей. А с другой стороны удивляться здесь нечему, все-таки со мной разговаривает главный врач, да не абы чего, а психиатрической клиники, - Максим Леонидович, а вы не запамятовали часом, что этот пациент, с которым вы так жаждите беседу, сам себе в автобусе ухо оторвал? Это вас совсем не смущает? – с сильным нажимом интересуется трубка.
На этот вопрос ответить не сложно, полгода назад я брал интервью у осужденного за убийство. За двойное убийство, если называть вещи своими именами, и ничего, запросто это пережил. Примерно это я и сообщаю трубке, которая никак не собирается уступать.
- А ухо ваш убийца себе отрывал? – не унимается Сапрыкин, - а знаете при каких обстоятельствах это произошло?
Была б моя воля в выборе выражений, я бы ответил – что не знаю, да, собственно, и не желаю этого знать! Но я журналист, а это означает, что язык мой более не принадлежит мне, приходится изображать вежливый интерес.
- Это случилось прямо в автобусе! Среди людей, при свете дня!
Последние слова Станислав Эдуардович произносит нараспев и в рифму. Не удивлюсь, если в этот момент мой собеседник на другом конце телефона поднял свободную руку вверх и гордо вскинул волевой подбородок. Закрадываются подозрения – а не балуется ли наш главврач стихами в часы досуга, свободные от психов.
- Неужели в автобусе? – интересуюсь у него.
- Представьте себе, Максим Леонидович, едет автобус, забитый пассажирами. И на светофоре, между Никитинской и Домом пионеров, мужчина с диким криком отрывает свое-собственное ухо! И происходит это перед изумленными взорами многочисленных детей и женщин! Как вам такое понравится?
Мне это совершенно не нравилось. По моим скромным представлениям о бытии и жизни, в психиатрической больнице оказывались пациенты и с меньшим членовредительством, а оторвать себе ухо, да еще и в автобусе… Но суть вещей от этого не менялась, я журналист и мне нужно это интервью.
- Ну и как вы представляете вашу будущую встречу? – со вздохом задался главврач, - вы же понимаете, что в присутствии санитаров он ни на какие вопросы отвечать не станет, встреча должна происходить исключительно с глазу на глаз. У вас, кстати, который глаз лишний?
И снова в разговоре повисла пауза, собеседник от меня ожидает ответ. Но вот что странно, вопрос предполагал в себе скрытый сарказм, а в интонации Сапрыкина я никакого сарказма не услышал. Таким тоном интересуются – в котором ухе у меня звенит?
- Мне нужны оба глаза, - наконец признаюсь я, - но вы же можете обездвижить больного? А санитары, на всякий случай, пусть за дверью постоят.
Станислав Эдуардович не колеблясь ответил, что санитары за дверью постоять-то могут, только в этом случае я ничего ценного от больного не услышу.
- Почему вы так решили? – спрашиваю у него.
- Да тут и решать-то ничего не нужно, - задушевно отвечает главврач. – Видите ли, дорогой Максим Леонидович, в нашей больнице существует негласное правило, согласно которому, решетки на окнах делят людей на больных и медперсонал. Я понимаю, что этот подход в корне неправильный, но и вы кое-что должны понимать. Профессия санитара или медбрата требует от работников творческий подход, но какой творческий человек устроится к нам на такую зарплату? Помилосердствуйте, это просто смешно!
Сказать по правде, до этого момента я не задумывался о подобном вопросе, считая его из разряда мелочей. А если подумать, то вывод очевиден – ряды сумасшедших пополнил бывший санитар. Если проводить и дальше эту аналогию, то данная ситуация смахивает на предательство, не удивлюсь, если бывшие коллеги видят события именно под таким углом. Да и бедолаге не легко, не могу себе даже представить, как чувствует себя в смирительной рубашке бывший санитар – человек, который недавно сам следил за психами, теперь пополнил больничные ряды. А хуже всего то обстоятельство, что этот больной отличается от других, он понимает на что рассчитывать и прекрасно знает, через что ему предстоит пройти.
По итогу нашей напряженной беседы, Станислав Эдуардович выделил мне целый час, снабдив информацией, какие сигареты курил его санитар в прошлом, и пообещал усадить его «в специальный стул».
Дверь в безумство находится здесь
Созвездие Кассиопея
Каждый пилот космического корабля знает об опасностях межпространственного перелета. Время полета с Земли на Марс составляет двадцать четыре часа, но где окажешься в случае сбоя? Задав координаты до точки прибытия, Артем Сорокин готовился погрузиться в глубокий анаболический сон. Через сутки он прибудет на орбиту Марса, а через неделю должен вернуться домой. На этот раз сон длился дольше обычного, в системе навигации произошел сбой. Энергии на обратный прыжок недостаточно, расчетное время полета до Земли - несколько тысяч лет.
Смотрела тут на днях сериал Константин (2014-15 гг).
И тут меня немного заинтересовала данная тематика. Редко когда я так остро реагирую на какие-то божества, ещё реже ищу что-то после фильмов (мистика не то, чтобы такой охочий продукт именно оттуда).
Да, я изредка гадала на картах таро с годиков так 14. Чисто побаловать себя и друзей. И тут такой живейший интерес к божествам...
Немного текста из Википедии: "Лоа — в религии вуду невидимые духи, осуществляющие посредничество между богом и человеком; являются аналогом христианских святых. Наделены огромной силой и почти неограниченными возможностями. Лоа играют важную роль в ритуалах вуду и часто связаны с таким понятием, как одержимость".
И вот тут я немного задумалась о том, что хоть и говорят, что они как бы святые, но у тех же христианских нет "неограниченных возможностей". Т.е. конечно святые могут исцелять, давать какие-то дары, но они не могут воскрешать и их сила как бы зависимость от Бога...
Кроме того у Лоа есть прислужники, что с теми же святыми немного явно не сочетаются. Это наверное даже чем-то похоже с демонологией.
Духовные наставники или же поклоняющиеся небесной сферы Ле Гвинеи, являются посредниками между человеческой сущностью (мне кажется тут даже больше задействовано наше подсознание, чем мы) и африканскими божествами + вот что-то мне подсказывает это как своеобразный канал для соединения с миром живых, мертвых и энергией жизни...
Каждый дух имеет свою маску , лик "святых" на тех же изображениях на иконах, если переводить на опять-таки христианскую тему.
Но вот чтобы пообщаться с такими духами требуется жертва... Не уверена, что это только подарки в виде изделий природного происхождения или же денег. Во многих источниках указаны животные.. Что лично меня тяготит. Не люблю такие вещи.
Пантеон делят на два вида (класса): Рада (благие) и Петра (недоброжелательные). Что так же может олицетворять созданий Рая и Ада в некотором представлении. Правда Петра появились позднее. Не буду расписывать группы типа Темные охотники, племя Кровавого Серпа и т.д, это все вы можете изучить сами.
Назову некоторых особо выделяющихся духов: Эрзули (богиня Красоты, любви, богатства и ,как не странно, ревности), Кальфу (владыка Теней), папа Геде (покровительствует черной магии и смерти, но так же защищает детей). Уже из данной информации видно, что духи многогранны и охватывают многие области в жизни. Где-то даже наверное странное соотношение. Например, ревность и богатство, смерть и дети... Но это и захватывает.
Если говорить о призыве данных духов, то ритуалы проводят в специальных помещениях. Внутри которых находится столб. Сначала просят благословить обряд у папы Легбе, только после этого призывают других духов (песни, барабан).
Ещё многие практики Таро общаются с такими духами через гадания на картах. Говорят они контактны и готовы передать мудрость через короткие сообщения.
Ну и конечно многие используют данную связь через вселенцев (массовые ритуалы). Одержимые могут глаголить своими устами мудрость или же танцевать , не проронив и слова.
Конечно данная культура очень интересна и разнообразна. Пантеон богов богат и наверняка есть даже новые , ещё неизвестные нашему брату. Хочу лишь добавить что если есть тут те, кто вхож в такие вещи человек , пусть поделиться мудростью и добавит что-то от себя.
А пока до новых постов. Надеюсь было интересно :)