«Хуадад-Сьюрэс» — это история о юном воре и талантливом заклинателе огня; о наемниках-варварах из проклятого Богами народа; о городе, окутанном паутиной преступности; и о кровавом душегубе, Мяснике из Хуадад-Сьюрэс. Криминальное фэнтези, изданное и проиллюстрированное по вкусу автора.
«Я читатель — я так вижу» — это творческий проект, в котором приняло участие более сотни художников с разными стилями и опытом. Каждый иллюстратор работал с небольшим отрывком, не получал авторских правок и не знал о мире или героях большего, чем было сказано в книге до присланного ему фрагмента.
«Хуадад-Сьюрэс. Я читатель — я так вижу» — это специальное издание романа с восьмьюдесятью иллюстрациями, на которых одни и те же герои могут и будут выглядеть совершенно по-разному. Ведь истинный образ персонажа всегда тот, каким вообразил его читатель.
Можно стать серийным убийцей, как главный герой одноименного романа Константина Образцова. Социально-психологическая драма, которая пугает гнетущей безысходностью и крайней жестокостью. Ниже рассказал подробнее о впечатлениях от романа «Молот ведьм».
О чем книга
Мрачные тучи закрыли небо. Густой туман окутал лес вокруг дачного поселка. Грязные улицы пусты, лишь у одного обветшалого дома стоят машины. Выцветший фасад отражает мигающий красно-синий свет. В воздухе витает вонь бензина, горелого пластика и плоти. Источник запаха нашли рядом с домом у бетонного столба: бесформенная почерневшая масса, вытянутая кверху и увенчанная обугленным шаром. Очередная жертва Инквизитора.
Это уже второй случай, о котором сообщил сам убийца. Неизвестный похищает женщин, истязает, сжигает и затем сообщает о месте преступления. Рядом с каждым телом полиция находит документы убитых и вкопанную табличку с надписью «Ведьма».
Никаких улик, множество версий и слабые мотивы.
К делу подключается начальник отдела экспертизы Алина Назарова. Она подмечает детали, которые ускользнули от следствия, а новая жертва выводит дело на неожиданный поворот. Возможно, Инквизитор хочет помочь полиции и спасает мир от еще большего зла. Или он просто сумасшедший, который вдохновился сверхценной идеей и теперь убивает женщин.
«Не разговаривай с незнакомцами — все маленькие девочки в большом городе знают это правило. А вот взрослые девочки его забывают».
Пару слов о книге
Молот Ведьм — одноименный, реальный трактат по демонологии
В произведении главный герой для своего правосудия использует трактат о демонологии и методах преследования ведьм. Трактат написал монах Генрих Крамер, чья карьера инквизитора закончилась из-за особого фанатизма и жестокости. В попытках оправдать себя, он создал рукопись, в которой изложил свои взгляды на колдовство и написал подробное руководство по разоблачению ведьм и способах борьбы с ними. Разные версии приписывают соавторство трактата профессору Якобу Шпренгеру. В дальнейшем «Молот ведьм» стал поводом для сожжения множества женщин.
Титульный лист Лионского издания 1669 года
Жестокое произведение
Вначале было крайне тяжело читать сцены пыток — автор описывает их в ужасающих деталях. В какой-то момент подумал — «Зачем читать о такой жестокости? В книгах наоборот хочется от этого абстрагироваться». Но сюжет и художественный стиль повели за собой, а дальнейшая мистика сгладила острые углы. Тогда я выдохнул, хотя порезаться легко и дальше.
Сам автор о жестоких сценах пишет следующее:
«И страшное, и жестокое, и шокирующе-кровавое может быть только средством, художественным приемом, а не целью литературного произведения. Странно представить единственной целью книги кого-то напугать или ошеломить сценами насилия. Более того, написание подобных эпизодов дается нелегко и удовольствия не приносит: как автор, я пропускаю через себя все, что происходит с моими героями, что они видят, чувствуют, переживают, а в этом порой приятного мало. На мой взгляд, такие сцены в моих книгах оправданы; так, например, крайне подробное описание пыток и казней в «Молоте Ведьм» подчеркивает восприятие этих событий главным героем — ведь мы видим все это его глазами, слышим его версию событий. Мне хотелось показать, что его охота на ведьм — грязный, неприятный, тяжелый труд, который он взвалил на себя под влиянием некой сверхценной идеи, бреда, психоза, вызванного неприятием окружающего мира, и под грузом этой миссии судьи и палача ломается его личность».
Интересный сюжет
История вертится вокруг серии убийств и раскрывается через несколько линий повествования: убийцы, полиции и ковена ведьм. Мы живем с персонажами от убийства к убийству и находимся в постоянном ожидании — кто первым остановит Инквизитора. Параллельно мы узнаем причины становления Инквизитора, секреты ковена, посмотрим на ход расследования и исторические фрагменты Питера.
Понравилось, как автор закончил произведение — драматично и художественно-красиво. Тут без спойлеров, лучше прочитайте сами. Если любите триллеры близкие к реальности, концовка вызовет большие вопросы. Впрочем, это же мистический триллер, так что все органично.
Слог богат художественными оборотами
Константин красиво играет с образами и создает мрачную, мистическую атмосферу произведения. Вот два примера.
«Глаза Алины чуть помутнели: в начале вечера они были похожи на лесные озёра, в которых отражается свежая майская зелень, а сейчас их будто понемногу затягивало болотистой ряской. Третий стакан с виски был пуст наполовину».
А каким открывается Питер…для меня, туриста, картина рисуется не привычная.
«Колдунья принимала посетителей в самом чреве старого города, где кварталы слипшихся грязных домов испещрены проходными дворами, как крысиными норами. Был вечер; я оставил машину в переулке рядом с аркой, ведущей во двор, и долго петлял по извилистым каменным лабиринтам, среди гниющих стен, переполненных мусорных баков, перекошенных окон и смутных теней. Нужная мне дверь, без вывесок и опознавательных знаков, находилась в последнем тупиковом дворе, узком каменном колодце с серыми неровными стенами. Ни одно окно не выходило сюда, ни одной двери, кроме входа в обитель городской ведьмы, не было».
В общем и целом, интересное, мрачное и жестокое произведение. Любопытно ознакомиться с другими работами автора. К тому же в них есть отсылки к персонажам из этой книги. Но читать буду не скоро. Нужно выдохнуть и собраться с силами.
– О, новое лицо! Не смущайтесь и следуйте за мной. Вы рано. Скажите, откуда вы о нас узнали?
– Эммм… на одном сайте. Я там кое-что покупаю. Некоторые снотворные препараты….
– Ни слова более! Ах, чудеса технологий! Раньше о собраниях приходилось сообщать шифрами в газетах и «звонками сумасшедших» на радио… Пришли. Вот, держите. Напишите, как к вам обращаться, и приклейте к одежде, а потом занимайте любое место.
Криво накарябав на бейдже-стикере «Билл» – первое пришедшее на ум имя, – новоприбывший устроился на одном из стоящих кружком дешевых пластиковых стульев и неуверенно кивнул сидящей через место девчушке без наклейки на блузке. Кроме них, в подвале был еще мужик, который стоял в углу и бился головой о стену.
Народ постепенно подтягивался. Толстяк с протезом кисти обрадовался «потенциальному клиенту» и всучил Биллу визитку частной клиники, потому что «анонимность анонимностью, а никогда не знаешь, где найдешь своего лучшего пациента». Элегантная старуха по имени Роза села рядом с Биллом и тут же защебетала с девушкой о всяких женских вещах и о том, что многое бы отдала за кожу Честера – типа, который встретил Билла на пороге заброшенного дома и проводил к месту сбора.
«Он творит с ней что-то совершенно непотребное. Ты видела татуировку? – возмущалась старуха. Никаких наколок на неприкрытой миниатюрным коктейльным платьем коже Билл не заметил. – Её место под стеклом в моей галерее, – не унималась Роза, – ты согласна?»
Но бледной девчушке явно не хотелось продолжать беседу, и она придумала ловкий способ уйти от ответа, проткнув себе язык пилочкой для ногтей.
Чем больше людей приходило, тем неуютнее становилось новичку, а когда в подвале собралось девять мужчин и две женщины, всё началось.
– Очередное собрание Клуба Анонимных Маньяков, Оказавшихся В Неловком Положении, объявляется открытым! Для тех, кто запамятовал, я Честер, – мужчина указал пальцем на свой бейдж и многозначительно кивнул.
– Привет, Честер! – отозвался нестройный хор.
– Сегодня у нас пополнение. Подбодрим же Билла аплодисментами, ведь, чтобы поделиться своими проблемами, нужна недюжинная смелость!
Все захлопали, многие добродушно заулыбались новенькому. Это было приятно, хотя Билл предпочел бы, чтобы Вик с разрезанным ртом и Тони с треугольными железными зубами этого не делали.
– Я предлагаю, – продолжил Честер, – дать первое слово Младшему, – он поманил в круг типа из угла. – У тебя случилась какая-то неприятность, да?
– Да, – плаксиво ответил лысый уродец с набухающими на лбу шишками. – Пару месяцев назад я подкараулил сопляка. Все проходило, как обычно: он висел на крюке в моей комнате, очнулся, начал кричать, я стал показывать свои инструменты, и тут он резко затих. Я подумал, что он потерял сознание, потыкал его паяльником, но он был мертв. Просто взял и умер! Представляете? А я уже не мог сдерживаться, мне надо было кого-то расчленить и… и… – Младший начал бить себя кулаками по лицу, но его тут же схватили за руки.
– Что ты сделал? – подался вперед Честер.
– Искал хоть кого-нибудь, был неосторожен, вышел из леса, – Младший завыл. – Я вернулся, как только услышал зов мамочки, но она все равно на меня сердится! Говорит, что я плохой мальчик, что отец предпочел бы второй раз на электрическом стуле поджариться, чем увидеть, что из меня вы-вы-ро… – дальнейшая речь потонула в рыданиях.
Многие вставали со своих мест, чтобы обнять Младшего, а потом все принялись давать ему советы. Однорукий ЭрДжей, например, признался, что работает только с людьми, чьи медицинские карты видел, и уверен, что у его подопытных не случится внезапной остановки сердца. Но самыми полезными, без сомнения, оказались слова близнецов Рэда и Грэя, которые не понаслышке знали, что такое жить в большой семье, имеющей общее хобби.
– …А про сравнение с батей даже в голову не бери. В конце концов, твоя мамка за него замуж вышла, поэтому то, чем он ее покорил, навсегда останется для нее самым лучшим, – закончил Рэд пространную и очень мотивирующую речь, во время которой Билл незаметно мял и пытался порвать в кармане полученную визитку.
Младший шумно высморкался:
– Спасибо, друзья. Полегчало.
– Мы тогда продолжим? – спросил Грэй. – У нас весьма неординарная ситуация.
Близнецы переглянулись.
– Компашка студентиков у нас дома. Классика. И Карл, один из них… короче… Он почти сбежал через кухню, но потом споткнулся о свою подружку в коридоре и… подвинул ее труп к стене, поднял стул, поправил картину и… начал мыть посуду. Было видно, что он хочет уйти, но просто не может остановиться. Мы ржали до колик, а мамке он очень понравился. «Помощник, – сказала, – будет». Это случилось год назад. А теперь… теперь он женится на нашей сестре!
– Это ненормально! – завопил Рэд, брызжа слюной, будто не он так складно и разумно учил жизни Младшего минуту назад. – Что за наследственность у детей будет с его энтой болячкой: ОРК или ОКР, как там? В нашей семье отродясь всяких больных на голову не было! – вопил он. Вдруг близнец успокоился также внезапно, как и взбеленился: – Кроме, двоюродного дяди. Чудак был. Он всё про теорию струн загонял, но за всю жизнь так ни на чем и не сыграл.
– Зато он мог раз тридцать в тело ножик всадить и ни одного важного органа не задеть, – вступился за дядю Грэй. – А Карл… Он до сих пор блюет, если кишки увидит.
– Знаете, я пойду, – не выдержал Билл.
В подвале стало очень тихо: только генератор трещал, подпитывая скудное освещение заброшенного дома.
– Если всё в себе держать, может стать хуже, – заметил Честер.
– Нет. Вы не поняли. Мне кажется, я ошибся мероприятием. Видите ли, я, ну, знакомлюсь с девушками, опаиваю их и привожу к себе. Там я делаю всякое, много фотографирую, а на утро не отрицаю, что у нас был секс, но делаю вид, что тоже всё смутно помню. Больше я с ними не встречаюсь.
– Простите, уважаемый, – подал голос беззубый старикашка с ожерельем из высушенных человеческих голов, – не могли бы вы пояснить? Вы их расчленяете во время фотосессии или уже утром?
– Я не расчленяю. – У Билла пересохло во рту. Он стыдливо добавил: – И вообще не убиваю.
– Как не убиваете? – изумилась пожилая Роза. – Даже чуть-чуть?
Близнецы сидели с открытыми ртами, бледная девчушка выглядела полностью потрясенной, Честер почесывал затылок, открыв рисунок дракона на боку кожаного платья телесного цвета, а вечно улыбающийся Вик задумчиво переводил взгляд с Билла на мачете в пятнах не-ржавчины, что держал на коленях.
Новоприбывший вдруг осознал, насколько фатальной для него может стать клубная путаница. Уронив стул, он бросился бежать через ступени, темные комнаты, запущенный сад… Билл гнал во весь дух и, проносясь мимо очередной машины члена КАМОВНП-а, проклинал себя за то, что ради скрытности припарковался так далеко.
Трясущимися руками несчастный открывал свой форд, когда на плечо ему легла чья-то кисть. Он в ужасе обернулся и увидел улыбающегося Честера. Тот был безоружен.
– Я дам вам брошюру. Вот. Здесь вы найдете, куда податься, и последние актуальные контакты. Не ошибитесь снова! Ищите клуб для себя где-то на четвёртой-шестой страницах, ближе к стеснительным эксгибиционистам и слепнущим вуайеристам. Всего хорошего!
Рассказ опубликован в сборнике "Истории, в которых точно кто-то умрет".
Здравствуй, Пикабу! Меня зовут Анастасия Голикова, и я писатель, о котором вы не слышали. Хочу поделиться незаурядным опытом действительно долгого написания романа. Надеюсь, эта история вдохновит кого-нибудь из вас не бросать творчество, не бояться отступать от начальной идеи, если та перестает нравиться, и не забывать, что даже медленное движение в сторону цели - все равно движение.
Цена короны, или что было бы, если
Перед тем, как рассказать о создании «Хуадад-Сьюрэс» - моего первого и пока единственного романа, - я хочу немного откатиться назад — к началу своего творческого пути. Я родилась в 7:15 утра. Как сейчас помню, это был хмурый осенний понедельник. Уже тогда я знала, что стану писателем. Ну ладно-ладно. Мы не будем откатываться настолько и впадать в шаблонный драматизм. Можно сказать, что все началось то ли в восьмом, то ли в девятом классе, когда я села за писательство основательно и начала роман «Цена короны» — юмористическое фэнтези от первого лица, где главной героиней была молоденькая девчушка с шилом в одном месте, избранная неведомой силой для квеста. Уже тогда я мыслила масштабно, и эта книга должна была начинать трилогию. Я не помню, про что конкретно там было, но ни о каком продуманном мире речи не шло: много событий – минимум описаний, много ярких образов – минимум объяснений, куча дебильных шуток — ноль смысловой нагрузки. Драконы, русалки, оборотни и полуоборотни, вампиры и полувампиры, эльфы, гномы и вообще все на свете в одном месте; мужик, который против воли попадает в приключение героини и терпеть ее не может, что взаимно и должно перетечь в любовную линию; и, наконец, сайдкик – генератор шуток и мемов. У меня это был волшебный говорящий кошелек. То есть книга полностью соответствовала тому, что я в тот период читала, а именно сериям «Юмористическая фантастика» и «Фантастический боевик» издательства «Альфа-книга». Больше всего любила романы Ольги Громыко. Даже не знаю, смогла ли бы читать их сейчас…
Писалось довольно бодро, взрослые работу хвалили, более того, некоторые отмечали, что в вышеупомянутых сериях читали книги намного хуже, чем моя. Я начала прощупывать почву: вот премия «Меч без имени» для авторов-фантастов, всякие награды за «лучший дебютный роман», да и вообще мне еще нет восемнадцати, что наверняка подчеркнет мою авторскую гениальность (хе-хе) и меня сразу заметят, стоит мне прислать роман куда угодно. Конечно, я была наивной, но и времена были другими: электронные книги обосновались на рынке еще не плотно, а цунами самиздата еще не обрушилось на неискушенных читателей… может быть все и выгорело бы.
Но все выгорело в буквальном смысле. Было написано семь глав из двенадцати, когда мой комп показал синий экран смерти. Батя, конечно, поковырялся и саму железку спас, а вот файлы… Как вы думаете, маленькая я хотя бы задумывалась о всяких резервных копированиях? Вот-вот. Конечно, это событие уничтожило меня морально, и до второго курса, когда на моей творческой почве стали пробиваться первые ростки эпопеи под рабочим названием «Мертвые девочки», я не писала ровным счетом ничего.
Я не помню «Цену короны», но мне кажется, она была неплоха в своей жанровой нише. История была простой, линейной и очень нравилась, например, моей маме. «Хуадад-Сьюрэс» она прочитать так и не смогла. Иногда я задумываюсь, а если бы у меня получилось? Если бы «Цена короны» встала бы на полку серии «Юмористическая фантастика», что было бы? Этого мы никогда не узнаем.
Философия и Аватар
Первый росток «Хуадад-Сьюрэс» проклюнулся осенью 2009 года. Это было начало второго курса, и я сразу не понравилась преподше по философии. Почему? Потому что на вопрос, является ли философия наукой, я ответила, что так не считаю. Видите ли, я училась в классе с социально-экономической направленностью, всякой гуманитарной хтони у нас было много, и я как-то привыкла, что с учителем всегда можно подискутировать - это очень приветствовалось. Но в данном случае на меня просто обиделись и стали игнорировать все мои дальнейшие ответы. То есть буквально — она у меня что-то спрашивает — я отвечаю — она говорит, что это неверно, и спрашивает следующего студента — тот отвечает то же, что и я, слово в слово — ему говорят, что он молодец. Несмотря на то, что античная философия была мне еще понятна и местами интересна, я забила на предмет и предавалась на этих парах праздному безделью. Например, рисовала.
Однажды я нарисовала мага огня, навеянного «Легендой об Аанге» — одним из лучших мультсериалов по моему мнению, который я как раз в тот период пересматривала. И конечно в моей голове рождались фанфики. Они не были порнографическими — не все, по крайней мере, — но уж точно были более взрослыми – жестокими, – чем первоисточник. И один нововведенный персонаж перетекал в них из сюжета в сюжет, меняя роли, но не свою сущность обаятельного мерзавца с серой моралью, не пропускающего ни одной юбки. И в тот день мне захотелось изобразить его на бумаге. У него не было имени, но была татуировка на всю руку и порезанное лицо. Да, в то время почти у всех моих нарисованных мужиков были гуинпленовские улыбки. Спасибо Джокеру Хита Леджера, поднявшему любовь маленькой меня к этому персонажу на небывалые высоты. Так появился прототип Джорри (ГГ №1).
А вот на одном из следующих семинаров душа требовала сексуального насилия, крови и расчлененки. На самом деле подобные картинки рисовались на парах чаще всего — такие уж в тот период интересы были, че поделаешь. Но вернемся к конкретному рисунку — мне, в принципе, нравилось, что выходило, пока моя подруга не глянула и не сказала, что чет баба совсем мелковата. «Мужик просто здоровый», - ответила я, ведь так и было задумано. «Все равно», - фыркнула одногруппница, – «выглядит, будто тело ребенка». «Значит, будет девочка», — пожала я плечами, куда более занятая процессом рисования, чем мыслями. Мысли пришли позже, по пути домой. Вдохновленная, я накидала эту сцену в тексте, не скупясь на премерзкие подробности. Персонаж мне понравился, и следующая зарисовка и черновая сценка были из «По пути» (грязная неприятная таверна), где Мясник (ГГ №2) обзавелся именем и каким-никаким характером. И тут я в полной мере прочувствовала, насколько мне в жизни не хватало писательства.
Ну и пошло-поехало. Семинары по философии шли, персонажи рисовались, сцены накидывались, история складывалась. Обаятельный прохвост стал главным героем, красные цвета народа огня остались на его любимой куртке, а мир «Аватара» подарил моему миру магию элементов. Шрамы Джорри остались маленьким следом, напоминающим о первой и единственной серьезной ссоре с другом, а увечья Мясника расширились и приобрели всю анатомическую детализацию, на которую хватало моего мед.студенческого воображения. Я с головой ушла в книгу, которую — опять — видела началом трилогии.
После появления паблика в ВК я пару раз пыталась отыскать блочные листы с первыми рисунками, но безрезультатно. Может, когда-нибудь найду старый телефон с хреновой камерой, может, даже получится его реанимировать и, может, на нем даже окажется пара смазанных фотографий.
Мясник со своими увечьями на обложке моего авторства
Трэш, угар, содомия и правки
Моя увлеченность мрачняком и кровищей достигла своего апогея. Я считала Кинга лучшим писателем всех времен и народов и знала биографии маньяков намного лучше, чем, например, микробиологию или биохимию. К содержанию преступлений Мясника я подходила с фантазией, пытаясь придумывать самые жуткие и аморальные штуки. И описать их максимально подробно, разумеется. А так как данный джентльмен являлся не только убийцей, но и насильником, то и сцены коитуса по степени детализации доходили до творений де Сада, порнофанфиков, а иногда даже женских эротических романов.
История стремительно центрировалась на Мяснике, чья личность не была секретом: дабы продолжать прописывать сцены изощренной расчлененки, когда жертва уже не в состоянии вникать во все детали происходящего. А искреннее наслаждение, с которым персонаж совершал злодеяния, должно было подчеркивать его чудовищность, когда повествование велось от лица Мясника. Кроме палок-дырок и ножики-кишочки в книге была драматическая составляющая с максималистскими околоподростковыми темами: интеллектуальной дуэлью героя и злодея, двойственностью морали, непринятием обществом девиаций и т.д. Мне казалось, что я творю что-то невероятное, ведь я никогда не встречала подобного. Исторические триллеры, вроде «Парфюмера» или очередной истории и Джеке Потрошителе, — да. Детективы, где автор периодически выдает повествование не только от лица сыщика, но и от лица психопата — да. А вот сосредоточенного на маньяке фэнтези – ни разу.
Пресытившись «юмористической фантастикой», где смешивались все существа, мифы и сказки, я писала фэнтези практически без фэнтези. Пара моментов с магией огня и воды — чисто понты героев друг перед другом — и все. Просто абстрактный другой мир с подчеркнутым реализмом (как у Кинга, у которого минимум три рассказа построены вокруг туалета, а дебютный роман — «Кэрри» — начинается сами знаете с какой сцены). Такие мир и подача виделись неоспоримыми достоинствами создаваемого цикла — ведь и такого мне раньше не встречалось. (Сериал «Игра престолов» еще не вышел, а об этих книгах я не слышала). Ретроспективно я понимаю, что в тот период данная вселенная была мне просто безразлична. Она была нужна только как размытый фон, декорация для персонажей.
Я гордилась тем, что у меня выходило, и сразу показывала потенциальному читателю, с чем он будет иметь дело. Книга начиналась с трех сцен в обратной хронологии, и только потом шел основной сюжет. Первая сцена – наимерзейшая таверна, вторая – объятый ужасом город, чьи жители шепчутся о последних преступлениях, третья – …сцена с картинки. Наслаждайтесь! И, знаете, своя аудитория находилась. Подружки и друзьяшки, все замечания которых я пыталась учесть и чье мнение вытягивала силой и непрестанным нытьем. «Я написала еще отрывок в пару страниц… Не-хочешь-перечитать-все-заново-потому-что-я-исправила-пару-кривых-фраз?» Кому-то не надоедало, кого-то я стеснялась беспокоить слишком часто, а вот супруг ненавидит «Вечер» (пролог) всей душой. Было ли в «Мертвых девочках» больше литературной ценности, чем в «Цене короны»? Вряд ли. Такое же бессмысленное и беспощадное легкое чтиво, только для совсем другой аудитории. Но, как я уже сказала, в моем кругу было много «другой аудитории», и я писала не только для души, но и в надежде раскрыть свой гений широкой публике. Когда-нибудь. После того, как вернувшись к тексту, не найду ни одного изъяна.
В общем, я и так писала не быстро, а, оттянувшись запоем почти на всех кровавых сценах, совсем зависла на правках первых глав. А когда начались более интересные клинические дисциплины — да и вообще я стала относиться к учебе серьезнее — процесс практически встал. Но по уже написанному было понятно, что в трилогию я не укладываюсь: резня на балу — событие, положившее начало царствованию кровавого душегуба в Хуадад-Сьюрэс — безнадежно уехало с середины к концу первой книги. Тогда я решила скрыть личность Мясника в начале. Ради вау-эффекта. Чтобы читатель в конце книги такой: «Это был он?! Вот же ж сукин сын!».
И тут я встречаю ее — свою новую любовь.
Мое свадебное фото. Не спрашивайте
«Я уже говорил тебе, что такое безумие?»
Изучением этого вопроса я и занялась. Цикл по психиатрии разделил мою жизнь на «до» и «после» и дал четкое понимание того, чему я хочу посвятить себя в будущем. В интернатуре, а затем и на работе, погружаясь в жизни сотен людей и выуживая из тонн сведений маленькие факты, я все сильнее проникалась магией крошечных деталей. Поза, выражение, голос, жесты, фиксация на тех или иных моментах из прошлого, убеждения, восприятие - зная на что обращать внимание, ты никогда не мог угадать, какая точно сформируется картина, каким будет истинное "безумие" под главенствующим синдромом. А бывало, что брошенная вскользь фраза пациента, уже не первый день находящегося в клинике, переворачивала представление о его состоянии с ног на голову. Ох, я не буду дальше развивать мысль, а то легко увлекусь. Я очень сильно любила свою работу, не оставляя времени и сил ни на что более. В том числе и на книгу. А с каждым выкроенным моментом на писательство, плоды моего многолетнего творчества нравились мне все меньше.
Теперь я ясно видела, что «вау-это-был-он-эффект» ничем не обоснован: мои персонажи просто делали всякие штуки, и вдруг один из них начал конкретно мочить. Я занялась проработкой героев, их убеждений, логики поступков и поняла, что переросла их. То, что мне раньше казалось остроумным, теперь кажется глупым. Хитрые и замысловатые политические интриги теперь выглядят очевидными и наивными. Высоколобый стий (вымышленная раса, ГГ №3) не такой уж и умный; Джорри все тот же обаятельный мерзавец, который мог ворваться в чужой мир в каком-нибудь фанфике и прикалываться над героями, что теперь никак не вяжется с его биографией; «безумие» Мясника настолько показушно-киношно, что при перечитывании его внутренних монологов специалиста во мне начинает потряхивать; а куча второстепенных персонажей вообще непонятно чем живут и чего хотят, существуя лишь затем, чтобы в нужный момент оказаться жертвой, противником или вдохновителем.
Любая связанная с людьми профессия сводит вас с «персонажами», чей взгляд на жизнь не совпадает с вашим; чужие верования, понятия о добре, зле, юморе порой способны шокировать — это нормально. И это очевидно. Но именно работая в клинике, и узнавая людей все-таки глубже, чем в стандартных отношениях «клиент-исполнитель», постоянно невольно совершенствуя невербальное восприятие, я поняла, насколько мне нравится разнообразие простых людей, нравится не соглашаться с ними, но понимать, почему они думают именно так. Я захотела привнести это разнообразие в свою книгу, постаралась нарисовать героев с самым разным мировоззрением, попыталась на каждую фразу, на каждый поступок найти ответ: почему он или она делает именно так? Я не собиралась включать всю эту информацию в книгу, но как писатель — создатель этих героев — я должна была знать ответы на все вопросы.
Началась масштабная перекройка – больше у меня в голове и в бесчисленных заметках и планах, чем в основном тексте, — и я быстро пришла к выводу, что больше не могу абстрагироваться от мира, где живут мои персонажи. Потому что среда неотделима от личности, она ее формирует, и в попытке создать зрелого цельного «человека», я не могу на очередное «почему?», ответить «потому что у них так принято». Почему ТАК принято? У кого У НИХ? Я открыла для себя доселе неведанный мир истории и культуры: банальная Википедия, исторические драмы, Гоблин и Жуков, разнообразные статьи и блоги, и, наконец, классическая литература. Мой кругозор раздувался: в книге появились конкретные Боги и конкретные страны, плащи и куртки сменились камзолами и кафтанами; детали романов становились четкими; персонажи меняли свои сюжетные роли, потому что получившийся человек, никогда бы не поступил так, как ему приписывалось ранее; Джорри стал младше, наивнее и добрее, а взрослые и серьезные дяди стали действительно взрослыми. В конце концов, появился новый главный герой — Хуадад-Сьюрэс (можно было бы сказать «мир», но так звучит пафоснее). История перестала быть историей одного маньяка, она разбилась на десятки маленьких личных драм, стремлений и поступков; действий и их последствий, которые связывают жителей одного города большой паутиной, и только читателю дано увидеть, кто дернул за веревочку и, возможно сам того не зная, сломал чью-то жизнь.
Проблема была в том, что все вопросы и ответы, все «шестерки рукопожатий» и все крохотные детальки, которые помогли бы читателю определить Мясника заранее, были в куче разрозненных заметок и разбросанных сцен. Нужно было сесть и написать все связным текстом.
Неоправданные ожидания
Внимание в этой части под спойлер прячутся спойлеры к роману!
Я очень редко пишу подряд – только где-то на финальных этапах. Я начинаю с костяка – плана – со сцен незаменимых в сюжете, потом выбираю одну из них по настроению и отвечаю на все-все «почему». Одни ответы ведут меня к другим сценам, вторые – к другим персонажам, третьи проявляются небольшой фразой, за которой скрывается многочасовое штудирование Википедии. Конечно, когда ты продумываешь столько разных нюансов и вычитываешь столько разных интересностей, то о них очень трудно молчать… И все же я не собиралась вести читателя за руку. Восторг от собственной профессии, от всех этих маленьких деталек чужой биографии, имел тот же источник, что и любовь к Соулс-играм — ну этим, знаете, где вы бьетесь головой о стену, пока стена не сломается. Второй известный факт о серии — неочевидная, мягко говоря, подача сюжета и лора, сокрытая в описаниях предметов и абстрактных диалогах. Как же мне нравилось копаться в этих деталях и формировать свое собственное представление о происходящем! И именно такой я стала видеть свою историю. И «видеть» — ключевое слово, потому что на «сесть и написать» что-то, помимо заметок и планов, времени не было.
Недавно мне попалось очень хорошее сравнение жизни с кубиком Рубика, где каждый цвет — это та или иная сфера. Можно легко выстроить одну сторону идеальной, пока на всех других будет твориться [3,14]здец. Я любила и до сих пор люблю психиатрию, но работа в клинике полностью выжимала меня. Своей старательностью я неосознанно позволяла всем и каждому на себе «ездить», а добравшись до дома просто заваливалась спать. Все усугубилось тем, что обещанное место не освободилось в должный срок, и я продолжила пахать на две ставки, получая за свои официальные пол, и все больше понимая, что место так и останется просто обещанным. В новогодние праздники 2018 меня накрыло: за несколько суток почти неотрывного торчания за компом я написала «Мисс Тэйлор» (повесть, научная фантастика). Боже, как же я была счастлива! Наконец-то писать! И более того, написать что-то цельное и законченное! (Конечно, потом были многочисленные правки, но это все равно было произведение с началом, серединой и концом). Спустя экзистенциальный кризис, душевные терзания, полнейшее выгорание и смену руководства, я уволилась. Теперь я могла сесть и написать первую книгу.
Мне все нравилось: длинная разветвленная история; с любовью проработанный мир; персонажи, которым еще только суждено было раскрыться в полную силу; истинные намеки и ложные впечатления, подготовленные для читателей; и, конечно, сплетающиеся замысловатым кружевом судьбы. И все было бы замечательно, если бы не одно «но». Объем.
Понимая, что дебютный роман ноунейма на тысячу с гаком страниц скорее всего отпугнет потенциальных читателей — а еще, что в таком темпе я не закончу книгу никогда — я решила все по-простому. «Остановлюсь примерно воооот здесь». Конечно, некоторым аркам пришлось добавить завершенности и акцентов, а истории некоторых персонажей перенести на будущее. И все получилось, вроде бы, не плохо. Был только маленький нюанс. История убийцы вышла… без убийства. Лично я не увидела в этом ничего плохого (И все еще не вижу). Ведь читая, например, про неподражаемого Пуаро, вы сразу присматриваетесь ко всем действующим лицам, прекрасно зная, что кто-то окажется убийцей, а кто-то жертвой. Поэтому, что сделала Настенька? Процитировала Большого Лебовски, и оставила, как есть. Ну, не совсем так. Я еще посмеялась над ожиданиями читателя в конце язвительной ремаркой Мясника.
Нужно ли говорить, что к тому моменту я переросла все «мясные» сцены? Я очень сомневаюсь в том, что оставлю их подачу в неизменном виде, но данные события в истории точно произойдут. И тем или иным образом будут доведены до читателя в деталях. Поэтому начало «Хуадад-Сьюрэс» нарочно было сделано, как часто пишут в отзывах, «жестковатым». Чтобы сразу отсеять чувствительную аудиторию и показать, какой сюжет в цикле все-таки главный. (И сейчас, после выхода последнего эпизода «Зайчика», я очень довольна принятым решением). Такой книга оставалась почти год, и такой ее приняло «Эксмо», а потом мои булки все-таки сжались, и я написала предисловие, где попыталась все-все пояснить: про кучу персонажей; про то, что ружья все-таки Чехова, а не Бондарчука; и про то, что история только начинается; и о том, что читатель не может и не должен во всем разобраться сейчас. Ведь самая острая критика рождается из неоправданных ожиданий, а я очень боялась, что книгу буду ругать не за какие-то мои косяки, а за то, что она не является чем-то, чем и не должна являться.
Собственно, о текстовой составляющей сказать больше нечего. Я могла бы рассказать о разбитых розовых очках с "Эксмо" и другими издательствами, о болотах литературных платформ, о рассказах, о конкурсных опытах, о восприятии критики и личностном росте, об иллюстрациях и подаренных ими вдохновении и деталях, о попытках в рекламу и самопиар, и вообще о маленьком писателе в большом и жестоком мире — но это как-нибудь в другой раз. Людей с таким опытом много, а вот таких медленных писателей, как я, еще поискать.
Я начала книгу в 2009 году, смогла ее закончить и опубликовала в 2021. В 2023 я рассказываю эту историю на Пикабу.
Кто-то уже сказал про Шамиля Идиатуллина, что неважно, что он пишет, выходит социальный роман. Не знаю, нравится ли ему самому это, рискну сказать, что вряд ли. Да и не скажу, что утверждение справедливо. Если хотите каких-либо ультимативных утверждений про его творчество, то все его книги, что я читал, были очень хороши. Или лучше.
“До февраля” - это формально история про маньяка. Про серийного убийцу, который сорвался с тормозов. Не знаю, правда, есть ли у них вообще тормоза. И вся история раскручивается вокруг … нет, не буду делать спойлеры. Просто представьте себе, что где-то в российском областном центре заводится такой безбашенный ублюдок, который начинает со старушек, но дальше его тянет на литературную славу, и он пишет мемуары.
И оттого все крутится вокруг редакции так пытающегося вновь открыться некогда почившего в бозе литературного журнала. Который Большие Люди хотят возродить. Как вы догадались, до февраля. Поэтому все и закручивается туже и туже, пока совсем не становится невмоготу, и … опа. Не затянуто. Закончено. Точно когда нужно.
Немного чудесно, но в меру. Ибо серийный убийцы - это своего рода чудо, только чудо со знаком минус. Эдакое блуждающее по миру хтоническое невообразимое, лишенное рациональности зло. Зло ради зла. Невообразимое черное начало которое несет в себе свою собственную мрачную магию, оттого поймать его и наказать оказывается вовсе не так просто.
А еще “До февраля” это история про жизнь. Про то, как мудрые политики нагибают нас, решают за нас, потому, что им лучше, чем нам, глупым, понятно, что нам надо знать, что не надо, про то, чем нас кормить, и про то, чем нас будет рвать, когда нам будет от их жратвы очень плохо. Про то, что, кроме них, все знают, что хорошо нам не будет. Да и они знают, только им начхать. Про ментов. Которые стараются, чтобы … ну, чтобы все было хорошо, насколько это возможно. Им реально хочется, чтобы убийца был пойман. Но они делают это так, как умеют. А умеют они по всякому. Иногда очень немягко. Так, как мы и знать не хотим. Но знаем. А еще над ними начальство, которое, если надо, в такую позу поставит, что гланды в мошонке найдешь. И еще рад будешь, коли найдешь. Оттого они и рвут задницы. Лучше чужие, поскольку свои - жалко.
Про людей, которые хотят доискаться до правды, чего бы это им не стоило. К счастью, такие всегда есть. К несчастью, они-то и огребают больше других за свое стремление, за то, что можно назвать наивностью, а можно - честностью и гражданской позицией.
Короче, книга-то про жизнь. Где серийный убийца, психопат и просто редкостная тварь, оказывается … нет-нет. Если вы подумали, что я напишу сейчас, что он оказывается на самом деле хорошим и милым человеком, которого общество опустило и заставило … Не надейтесь. Маньяк в книге именно то, что и должен быть. Ходячая мерзость. Так вот, я к тому, что в книге, как и в реале, помимо нашего убийцы есть и другие вполне пристойные члены общества, которым место в том же аду. Может, в соседнем котле. А, может, и не в соседнем.
Просто книга про все. Про жизнь. Не про зло, а про город, в котором завелось зло. Про людей, которых это касается. И как они с этим справляются. И тут я хочу сказать две вещи. Очень важные. Очень.
Первая такая. Мы берем в руки “До февраля”, и это книга с мрачными страницами, с убийствами, жестокостью, но сама книга - удивительно светлая. Я уже не в первый раз нахожу это у Шамиля Идиатуллина, и, да, мне это очень нравится.
Вторая не менее важна. Мы любим говорить о том, что надо изменить мир, переделать все к лучшему. Чаще всего забываем при этом, что изменить мы ничего не в силах. Только себя. Так вот и получается, что в “До февраля” кто изменил себя, тот и спасся.
Александр Сергеевич Пушкин (1799-1837гг.) всем известен как первый поэт россии, автор замечательных стихов, поэм, рассказов и т.п. Многим он так же известен, как "озорной гуляка" и "любитель баб". Но мало кто знает его "увлечение", о котором не принято говорить. О нём я сейчас и расскажу.
Для начала представлюсь. Я Александр Владимирович Трухляев, 34 года, доктор филологических наук. Раньше преподавал в университете и стал заслуженным профессором.
Перейдём к теме сегодняшнего поста. Недавно, изучая документы в нашей лаборатории, я обнаружил один судебный старинный документ по делу Александра Сергеевича. Я прочитал его и теперь обязан поделиться с вами.
1) Первое убийство Пушкина совершил в 1814 году в 15 лет. Его жертвой стала невинная бабушка Авдотья Михайловна Кружевникова из крестьянского рода. Мотив: деньги.
2) Второй жертвой "первого поэта россии" стала его сокурсница Мария Ивановна Клубкова из дворянского рода, отличающаяся своей красотой. Её он убил и изнасиловал в 1815 году в 16 лет. Как видите, второе убийство не заставило себя долго ждать. Мотив убийства: сексуальный.
3) И третье, последнее убийство произошло, когда Александру Сергеевичу было уже 23 года в 1822 году. Им стала женщина 40-ка лет. Тем, кто хоть немного знает биографию Пушкина, известно, что ему нравились зрелые женщины. Однако же и молодые ему были симпатичны, что показывает второе убийство с изнасилованием. Не трудно догадаться, что это убийство так же совершено с изнасилованием. И, мотив, так же, сексуальный.
У вас возникнет вопрос: "Почему же, тогда, Пушкина не задержали и он стал известным поэтом? Отвечаю: Убийства раскрыли после смерти Пушкина, и чтоб не портить его репутацию (репутацию его портить было не выгодно) они хорошо скрыли эти факты.
Вот такая статья получилась. Вы узнали много нового и интересного из жизни " первого поэта россии". Надеюсь, статья вам понравилась. Ставьте лайки т.п. Удачи!
… Самым забавным было то, что этого хирурга в поликлинике, куда я явился с прокушенным пальцем, я помнил. Он лечил меня в той, прошлой, жизни. Вернее, будет лечить. Или нет: будет лечить через двадцать пять лет в той реальности, откуда я прибыл.
Через двадцать пять лет мне исполнится двадцать четыре... А ещё через восемь я, безвременно погибший, попаду в чужое тело в чужом времени.
Вот ведь история со мной приключилась! Уже тринадцать лет, как я живу в СССР и до сих пор не перестаю удивляться своей судьбе. Про то, откуда явился, я не болтаю: всё равно ведь не поверят, так зачем? Обстоятельства прошлой жизни так и не выветрились из моей памяти. Хоть ночью разбуди: скажу, почём был доллар до 2014 года! Впрочем, эти сведения вряд ли мне понадобятся. Разве только если я протяну ещё четверть века. А это вряд ли: моему здешнему телу за пятьдесят. У этого тела, как выяснилось на рентгене, теперь ещё и сломан один палец на руке. Ну, а учитывая мой род занятий... Боюсь, я паду смертью храбрых ещё до того, как Ельцин скажет, что устал и уходит. Впрочем, он ещё даже по танку не полазил...
Я вышел из поликлиники. День был мрачный, осенний. Под мелким холодным дождём суетились людишки: наверно, спешили со службы, ненужность которой станет очевидна уже вот-вот, или с производства, до закрытия которого остаются считанные месяцы... Или, может, они шли отоваривать талоны на водку и колбасу, ставшие неотъемлемой частью уже перестроенной Меченым жизни... Не знаю. Конечно же, все они верили, что это лишь временные трудности, что СССР и КПСС это навсегда, что все эти народные депутаты и выборы на альтернативной основе схлынут как пена и вернутся благие застойные времена. Я один знал: этого не будет. Я один видел повсюду несомненные признаки приближающегося крушения. Кашпировский уже поселился в телеке, республики бунтовали, Германии объединились, самолёты падали как листья в октябре, а фиксированным ценам в магазинах оставалось... сколько?... год... а то и меньше. Со своими послезнаниями я бы запросто дал фору всем этим доморощенным экстрасенсам. Просто у меня была другая миссия.
Дорогой к дому я вдруг начал вспоминать, как начинал. С трудом осваивался в новом теле, знакомился с родственниками, старательно скрывая от них, что вижу впервые; старался ненароком не сказать какого-нибудь словечка из будущего. Через пару месяцев привык и к жене (её хозяин моего нынешнего тела выбрал ещё много лет назад, до моего попадания). Выучил цены, маршруты трамваев, расписание первого и второго телеканалов и постановления последнего партсъезда. Работу унаследовал от своего реципиента тоже посильную — в школе, учителем русского языка: хорошо, что грамоту я знал, а за тридцать следующих лет она не изменится... В общем, я довольно быстро адаптировался. Тут-то передо мной и стал основной вопрос: в чём была задумка высших сил, заславших меня в брежневскую эпоху? Почему именно я, а не ещё кто? И главное: какая моя миссия?
Сперва я, как любой на моём месте бы наверно, стал раздумывать о сохранении СССР. Время до Перестройки тогда ещё оставалось. В голове промелькнули привычные мысли насчёт ликвидации Горбачёва. К счастью, мне хватило здравомыслия: они исчезли так же оперативно, как появились. Было ясно, что страна обречена, будь во главе неё хоть Гришин, хоть Романов, хоть Лигачёв. Моё «бремя белого человека» в другом состояло. В прошлой жизни я интересовался историями маньяков, врагов народа и прочих особо опасных преступников. Многие из тех, про кого я знал, что в последствии на их совести будет по десять, по двадцать, по тридцать трупов, сейчас ещё мирно ходили в школу, скрывая свою волчью сущность под синими куртками и пионерскими галстуками. Другие ещё даже и не родились: но, зная их историю, я мог найти их будущих матерей, многие из которых были проститутками или просто асоциальными личностями, и спасти Россию от преступников, так скажем, на корню.
Я начал действовать. Ружья не заводил: мороки много, да и найти меня так будет легче. Обходился ножами, иногда ещё использовал верёвку дополнительно. В прошлой жизни у меня имелось образование инженера, что позволило мне вскорости уволиться из школы и пойти работать начальником отдела материально-технического обеспечения на одно предприятие. Работа был связна с разъездами, и это мне понравилось: ведь будущие маньяки, как и их матери, жили в различных частях страны. Не привлекая внимания, я мог по-тихому уводить их в лес под каким-нибудь глупым предлогом и там ликвидировать. Милиция работала из рук вон плохо: объяснить ей, что наделён особым правом очищать Россию-матушку от нечисти, я всё равно не сумел бы, так что тем, как я предупреждаю преступления, не делился.
Хвастаться не буду, но за последние десять лет я очистил землю от более, чем полусотни маньяков и сволочей. Как-то раз прикинул, сколько жизней спас. Вышло, вроде, где-то триста человек. Жаль, что никто из них никогда это не узнает и не поблагодарит меня. Что ж, такова наша участь, безвестных героев...