Этот пост является продолжением небольшого цикла, посвященного истории развития генетики и биотехнологий. Предыдущие тексты

От Гиппократа до Менделя: догенетические объяснения наследственности

Как ученые искали "переносчика" генетической информации

Как появились первые генные инженеры

«Монстры в городе»: предшественники ГМО-фобии

А сегодня поговорим о пионерах биотехнологического бизнеса. Ну а поскольку среди них хватало ученых, да и сам бизнес был тесно завязан на самые передовые исследования, то и здесь речь пойдет больше о науке, чем об инвестициях.

В 1976 году в Сан-Франциско встретились известный (в относительно узких окологенетических кругах) ученый-биолог Герб Бойер и пока малоизвестный даже среди финансистов специалист по венчурным фондам Боб Соунсон. Их встреча, проходившая в теплой атмосфере пивного бара (учитесь правильно проводить переговоры!) вылилась в идею основания первой в мире биотехнологической компании. С названием решили не заморачиваться и окрестили фирму Genentech.

Выбор первого продукта для продажи тоже был недолгим. Технология рекомбинантной ДНК (одним из авторов которой и был Бойер) позволяла внедрить в бактерию ген, ответственный за производство определенного белка. Значит, надо выпускать модифицированные штаммы бактерий, производящие белок, имеющий рыночную стоимость. Такой, как инсулин.

Первооткрыватели инсулина

Этот белок сыграл в медицине роль ненамного уступающую пенициллину, не зря за его открытие и изучение вручили в разное время целых три Нобелевских премии. Веками слово «диабет» звучало как приговор. Жизнь заболевшего обычно ограничивалась семью-восьмью годами. После чего он умирал – от различных осложнений и от истощения, вызванного безуглеводной диетой, которую тогда было принято прописывать больным диабетом.

Ситуация изменилась 1921 году, когда шотландский врач Джон Маклеод и канадские биохимики Фредерик Бантинг и Джеймс Коллип получили первую порцию специального белка – инсулина и доказали, что это он регулирует уровень сахара в крови. 11 января 1922 года им предоставили первого настоящего пациента, четырнадцатилетнего Леонарда Томпсона. После курса инъекций инсулина, диабет перестал прогрессировать, мальчик начал прибавлять в весе. В 1923 году авторы исследования получили свою Нобелевскую премию. В том же году фармацевтическая фирма Eli Lilly and Company приступает к промышленному производству инсулина под торговой маркой «Илетин». С тех пор производство инсулина для диабетиков превратилось в серьезную индустрию.

Поскольку уровень сахара в крови практически одинаково регулируется у всех млекопитающих, человеку подошел инсулин от домашних животных – в основном от коров и свиней. Но не все было гладко: белковая цепочка человеческого инсулина состоит из 51 аминокислоты, свиной отличается от человеческого на одну аминокислоту, а коровий инсулин – на три. Иногда эти отличия провоцировали страшные аллергии, кожа в месте укола начинала гноиться, появлялись болезненные утолщения.

Теперь же, с помощью биотехнологий появлялась возможность обеспечить нуждающихся человеческим инсулином. Тем более к тому времени английский биохимик Дороти Мэри Кроуфут-Ходжкин сумела описать пространственное строение молекулы инсулина, за что также получила Нобелевскую премию. То есть, наука знала, как устроена молекула инсулина, как он образуется в организмах, предстояло понять, какие гены управляют процессом и внедрить их в бактерии.

А только в США тогда было 8 миллионов диабетиков и всем им требовались регулярные инъекции инсулина. Рынок был очень заманчивый и это сумели понять не только основатели Genentech.

В Гарварде примерно такие же мысли посещали профессора биохимии Уолтера Гилберта. И в 1978 году в Женеве он вместе с коллегами из Эдинбургского и Цюрихского университетов провели переговоры с банкирами, результатом которых стало появление компании Biogen, которая также в качестве первого проекта сделала ставку на производство инсулина. Теперь стоял вопрос о том, кто первый выдаст на рынок готовый продукт.

А для этого надо было решить ряд очень непростых задач, первая была связана с интронами - некодирующими фрагментами ДНК: у человека они есть, а у бактерий нет. И если наши клетки научились вырезать их, чтобы они не мешали синтезу белка, то бактериям не было в этом нужды. До тех пор, пока биологи не стали внедрять в них участки человеческой ДНК. И теперь бактериям надо было как-то избавляться от присутствующих в этих участках интронах.

В Genentech попробовали химически синтезировать нужные участки гена, иначе говоря сделать его искусственную копию, но уже без интронов. А уже затем клонировать ее. Это был неудобный метод, но зато он соответствовал жестким ограничениям, которые в свое время приняли из-за работ с вирусами (о которых я рассказывал).

Гилберт, который, кстати, первым предположил существование интронов в своей статье в Nature, пошел другим путем, взяв за основу другое замечательное достижение в молекулярной биологии – ретровирусы.

Это такая группа вирусов, у которых РНК есть, а ДНК нет. Но так длится только пока вирус не проникает в клетку организма-хозяина. Там он запускает процесс превращения своей РНК в вирусный ДНК-геном, который дает ему возможность размножаться. Удается этот «фокус» благодаря особому белку, который открыли Говард Темин и Дэвид Балтимор. Они назвали его обратная транскриптаза. А самый известный в народе ретровирус – ВИЧ.

Но ученые не были бы учеными, если бы не придумали, как применять эту особенность некоторых вирусов в своей работе на благо человечества (ну, или не только на благо). Компания Biogen построила на ней свою технологию получения человеческого инсулина без интронов, который можно было внедрять в бактерии. Сначала выделяют матричную РНК, синтезируемую геном инсулина. Интронов в ней нет, но для клонирования в бактериях она не подходит. Воздействуя обратной транскриптазой, из нее делают фрагмент ДНК, который (следим за руками) тоже не содержит интронов, зато в нем есть вся необходимая бактерии для синтеза человеческого инсулина информация. Вся эта схема была традиционно для биологов опробована на лабораторных крысах. В итоге в лаборатории были получены бактерии, сутками напролет синтезирующие крысиный инсулин.

Чисто технологически, путь Гилберта и коллег был более выигрышным, но Соунсон (из Genentech) лучше разбирался в том, как работают институты современного общества. Гилберт и коллеги были остановлены теми самыми ограничениями. Сначала от них потребовали для работы с человеческим инсулином заполучить помещение с высшим уровнем защиты (таких в мире единицы и в них работают с особо опасными вирусами). А потом написали еще кучу правил. Вот как описывал типичную процедуру входа и выхода из лаборатории один из сотрудников Гилберта: «Ученые полностью раздевались, после чего натягивали казенные белые длинные трусы, черные резиновые ботинки, голубую униформу вроде пижамы, бежевый больничный халат, застегивающийся сзади, две пары перчаток и голубую пластиковую шапочку, напоминающую шапочку для душа. Затем всё быстро промывалось в формальдегиде. Всё. Все приборы, все бутылочки, вся лабораторная посуда, всё оборудование. Все научные рецепты, написанные на бумаге, также проходили такую мойку; так что ученые складывали бумагу по листику в пластиковые пакеты Ziploc и надеялись, что формальдегид туда не просочится и не превратит бумагу в бурую рассыпчатую массу вроде пергамента».

Что характерно, вирусы как таковые в работе не были задействованы вообще, речь шла лишь о клонировании фрагмента человеческой ДНК.

Но и Сноусону было непросто. Обойдя большую часть бюрократических процедур за счет того, что они работали с искусственной копией ДНК, они столкнулись с акулами из Eli Lilly and Company. Эта корпорация, как я писал, первой начала производить инсулин, используя свиней и коров, и к концу 1970-х контролировала большую часть западного рынка. Люди ворочали миллиардами, и компания умников со своим человеческим инсулином их своим появлением не порадовала. Сноусен понимал, что войну им не выиграть. И пока его коллеги-ученые вели инсулиновую гонку с Гилбертом, он изо всех сил стремился договориться с руководством Eli Lilly о партнерстве на взаимовыгодных условиях.

Соглашение было подписано в августе 1978 года, на следующий день после первого успешного эксперимента по синтезу инсулина из бактерий. А через два года Genentech вышла на рынок как успешный партнер фармацевтического «монстра» с миллиардными оборотами. Биология становилась не просто наукой, но динамично развивающимся рынком. И сегодня уже никого не удивляет, что практически половина финансирования мировой науки приходится на исследования в области биологии и медицины.

Впрочем, для Гилберта 1980 год тоже был удачным – в этом году он, вместе с Фредериком Сенгером и Полом Бергом получил Нобелевскую премию по химии за метод секвенирования ДНК.

Отдам две новые ручки Левемир срок годности до 10/19, хранились и транспортировались правильно. Отдаю за ненадобностью, беременность с ГСД, все не использовала.

Так же отдам остатки иголок на эти ручки на 4мм

Ольга Кудрявцева, Туймазы:

– Первый год диабета дочки прошел как в тумане. Я вообще мало что помню. Постоянно мерила сахар и не замечала, что происходит вокруг. В этом году мы лежали в РДКБ, потому что у дочери начались судороги. Заведующая эндокринологическим отделением РДКБ Дилара Сагитовна Нурмухаметова почему-то сразу исключила гипогликемию и проверяла нас на эпилепсию.

Мы лежали две недели, и за это время никто из медицинского персонала не мерил сахар, хотя по моим замерам показатель был очень низкий – 2,6. Через неделю после больницы дочь впала в кому. Тогда я потеряла бы дочь, если бы спала, если бы у меня не было дорогого препарата для поднятия уровня сахара, который купила сама. Я воткнула его ей в ногу и сразу вызвала скорую.

То есть доза соответствует возрасту, но совершенно не учитывает вес дочки – она у меня очень худенькая. Дозы, которые нам назначили в РДКБ, оказались конскими для моего ребенка.

Стала писать жалобы, обращалась к властям. После этого нам поставили дорогую помпу и дали ручку инсулина (это было в июне этого года). Срок годности на ручке истекал в этом же месяце.

Рассказала нашему врачу Диле Сагитовне, что препарат почти просрочен, но она уверяла меня, что в июне он еще годен. Не знала, кому верить, ведь читала, что срок на препарате считается до указанного месяца, а не включает его.

Я уже написала обращение в прокуратуру и буду отстаивать свою правду. Знаю, что у многих просрочка по несколько месяцев и они молчат, потому что боятся.

Концы в воду?

Почему врачи идут на такой шаг? Из-за нехватки инсулина в республике? Или у медиков есть другие причины? Телефон заведующей отделением РДКБ Дилары Нурмухаметовой, которой мы хотели задать эти вопросы, не отвечал.

– Я сейчас не в отделении, поэтому не могу комментировать ситуацию. А так, препараты, у которых подходит срок годности, не всегда представляют смертельную угрозу, – рассказал нам главный детский внештатный эндокринолог Олег Малиевский. – Важно, в каких условиях он хранился, насколько он был просрочен. В любом случае в отделении в принципе не должно быть таких препаратов.

В настоящее время родители собираются идти в прокуратуру и просят огласки: «Обращаемся ко всем родителям, кто столкнулся с таким явлением, как “просроченный” инсулин, не молчать об этом».

Куда уходил инсулин?

После публикации первой статьи о просроченном инсулине в РДКБ в больницу нагрянула проверка, однако к тому времени всем пациентам уже успели заменить инсулины. Кроме того, по словам обеспокоенных пациентов, в ночь с воскресенья на понедельник медики всю ночь сидели в кабинете отделения и «переписывали какие-то бумажки».

Какие именно бумаги они переписывали, мы, естественно, не узнаем. Как и то, куда все-таки уходил «хороший» инсулин, если пациентам выдавался просроченный.

Однако мы знаем, что при выписке пациентам выдавали список необходимых расходников, которые они должны приобрести. И этот список приводил людей в магазин «ДиабетЛайф» на улице Айской.

О странной связи эндокринологического отделения РДКБ и этого магазина говорит многое:

– Глюкометры должны выдавать всем пациентам бесплатно, а их просят купить в магазине на Айской, – рассказывает одна из родительниц. – Сенсоры должны выдавать бесплатно, а нам говорят купить там же. Причем в отделении сенсоры есть, но непонятно, кому их ставят, если все покупают их сами. Еще один пример. Когда «первичники» попадают в отделение эндокринологии ДРКБ, им здесь же должны выдать шприц-ручки с шагом 0,5. Ручек там много. Но их «жмут», вынуждая родителей, которые и так находятся в шоке от поставленного диагноза, покупать их. И вы знаете где? В «Диабетлайф» на Айской.

Злые языки поговаривают, что в кабинетах Малиевского и завотделением эндокринологии Дилары Нурмухаметовой целые склады расходников, которые упорно проходят мимо пациентов.

Вопрос же, куда уходит инсулин, пока остается открытым.