В 15 веке Италия представляла собой настоящую классику средневековой феодальной раздробленности. На ее территории раскинулись десятки разнообразных королевств, республик, княжеств и герцогств, то и дело воюющих между собой. Самыми крупными и мощными из них были: Неаполитанское королевство, королевство Арагон (Сардиния и Сицилия, находящиеся под управлением испанской короны), Миланское герцогство, Савойское герцогство, Венецианская Республика, Флоренция, а также Папская область - уникальное теократическое государство в центре Италии во главе с папой Римским. На протяжении первой половины 15 века между этими субъектами шла ожесточенная борьба за гегемонию на итальянском полуострове, вылившаяся в серию изнурительных войн, в которых, впрочем, ни одной из сторон так и не удалось одержать окончательной победы. Наконец, осознав, что бесконечные военные кампании наносят чудовищный экономический урон всем участвующим в них сторонам, а также делают Италию уязвимой к внешнему вторжению, противники решили заключить прочный мир. 2 марта 1455 года было объявлено о создании Итальянской лиги, в которую вошли Неаполитанское королевство, Венеция, Флоренция, Милан, Папское государство, а также менее значительные княжества и республики. Члены лиги поклялись не заключать союзов с третьими странами, обязались не применять военную силу для разрешения политических разногласий внутри Италии, а также обещали приходить на помощь в случае угрозы территориальной целостности одного из них. Это соглашение принесло мир на итальянскую землю на следующие несколько десятилетий.

В 1485 году согласие в Итальянской лиги было нарушено из-за конфликта неаполитанского короля Фердинанда I и папы римского Иннокентия VIII. Понтифик, недовольный тем, что Неаполь практически перестал отчислять Святому престолу полагающиеся пошлины, поддержал восстание неаполитанских баронов против своего короля. В ответ на такой фортель войска Фердинанда вторглись в папские владения, тем самым вынудив Иннокентия пойти на попятную - в 1486 году между папой и Фердинандом было заключено перемирие, согласно которому король пообещал простить мятежных баронов в обмен на прекращение смуты в Неаполитанском королевстве. В качестве примирительного акта монарх пригласил прощеных им мятежников на свадьбу своей племянницы, и те, разумеется, с радостью приняв столь почетное приглашение, в полном составе явились на празднование, где и были благополучно арестованы королевской стражей. Фердинанд приказал казнить всех арестованных баронов, а их родственников бросить в тюрьмы, предварительно конфисковав всю их собственность. Пораженный такой вероломной расправой Иннокентий VIII отлучил Фердинанда и всю его семью от церкви и призвал неаполитанских подданных свергнуть беззаконную династию. Также понтифик обратился за помощью к французскому королю Карлу VIII, который теоретически имел право на неаполитанский престол, поскольку его дед, Карл VII, был женат на Марии Анжуйской из Анжуйской династии, правящей Неаполем до 1442 года. Сближение Рима и Франции, а также неудачные попытки сформировать антипапскую коалицию вынудили Фердинанда заключить с Папой мир, согласно которому он признал все вассальные обязательства Неаполя перед Святым престолом и обещал впредь не пропускать дату уплаты пошлин. После заключенного мирного договора Иннокентий вернул Фердинанда в лоно церкви и сообщил французскому королю, в чьей голове уже плотно засела мысль о присоединении Неаполя к своим владениям, что его помощь более не требуется.

После смерти Фердинанда I в 1494 году неаполитанский престол унаследовал его сын Альфонсо II, который решил немедленно возобновить возню на итальянском полуострове. После того, как 22 октября 1494 года миланская знать вручила герцогскую корону Лодовико Сфорца, Альфонсо оспорил данное решение и заявил свои права на Милан, ссылалась на то, что он был когда-то женат на миланской принцессе Ипполите Марии Сфорца, умершей в 1488 году, а значит, также имел права на корону. Разумеется, такие притязания неаполитанского короля вызвали у миланцев лишь усмешку, однако, чтобы обезопасить свои владения от возможного вторжения войск Альфонсо, новоиспеченному миланскому герцогу требовался союзник. Людовико пошел по проторенной дорожке и предложил французскому королю Карлу VIII вспомнить о предложении понтифика про корону Неаполя, предложив помощь в ее завоевании. Карл, недолго думая, ответил согласием. В конце августа 1494 года 37-тысячная французская армия перешла Альпы и вошла на территорию Италии, где к ней присоединились миланские войска, доведя общую численность союзного войска до 60 тысяч человек. В свою очередь, Альфонсо II направил навстречу противнику неаполитанскую армию, которая, впрочем, была быстро разбита милано-французским войском.

Стоит отметить, что перед походом против Неаполя Карл сумел договориться о нейтралитете с рядом итальянских государств, а поэтому его войска стремительным темпом начали продвигаться вглубь Италии, не встречая никакого сопротивления. 31 декабря французы вошли в Рим, где заключили с Папой Александром VI, также известным под мирским именем Родриго Борджиа, некое подобие договора о дружбе. После восшествия на Святой престол в 1492 году Борджиа грезил объединить разрозненные итальянские государства под властью Рима, и пришествие внешнего врага в лице французов было как раз кстати, а поэтому Папа со спокойной душой благословил поход Карла на Неаполитанское королевство. Впрочем, как показали будущие события, понтифик, заключая договор с интервентом, явно держал пальцы крестиком...

22 февраля 1495 года французская армия заняла Неаполь, а король Альфонсо был вынужден бежать на Сицилию, где через полгода он и скончался от злокачественного нарыва. Казалось, что кампания Карла VIII окончилась потрясающим триумфом, однако ситуация быстро перевернулась с ног на голову. К моменту прихода в Неаполь французская армия сильно поредела ввиду того, что Карл оставлял гарнизоны в многочисленных крепостях по пути в вожделенное королевство, а также потому, что примерно треть его войска заболела сифилисом.

Новый штамм этой болезни был завезен в Испанию из Америки, которую открыл Колумб в 1492 году ( Окрытие Америки. ). Ввиду того, что в многонациональной армии Карла были и испанские наемники, ранее побывавшие в Новом Свете и ставшие там переносчиками столь опасной бактерии, во французской армии началась настоящая эпидемия. Массовое распространение болезни было связано с тем, что солдаты во время похода по очереди спали с одними и теми же итальянскими шлюхами. Впоследствии, по возвращению домой, солдаты начали пользоваться услугами уже местных шлюх, в результате чего в Европе вспыхнула ужасающая пандемия Сифилиса, охватившая помимо Италии и Франции еще Германию, Швейцарию, Австрию, Венгрию и Польшу. А отдельные вспышки болезни были отмечены даже в Северной Африке, Турции, Юго-Восточной Азии, Китае и Индии. В эти страны болезнь завозили европейские торговцы, которые также были завсегдатаями местных борделей. Сифилис пытались лечить ртутью. Заболевших с головы до ног мазали ртутной мазью, погружали в специальные парилки и даже делали ртутные инъекции. В результате такого "лечения" многие пациенты уходили из жизни из-за отравления организма, тогда как оставшимся в живых фактически не становилось лучше.

В попытке предотвратить распространение эпидемии врачи того времени пытались найти способ защиты от этой смертельной болезни. 1564 году итальянский врач Габриэле Фаллопий в своем труде "Французская болезнь" (именно такое название получил сифилис благодаря любовным похождениям солдат Карла VIII) рекомендовал для защиты от сифилиса приспособление, которое, по его словам, он сам и изобрёл. Речь шла о примитивном презервативе, который представлял собой льняной чехол, замоченный в специальном химическом растворе, после чего высушенный. Чехол надевался на головку члена и крепился на месте подвязкой. Фаллопий пишет, что проверил своё устройство на 1 100 подопытных, и никто из них не заразился страшной болезнью.

На самом деле подобная контрацепция существовала еще в древности, однако в Европе ей перестали пользоваться после падения Римской империи в V веке, во многом из-за широкого распространения христианства, объявившего любые контрацептивные методы грехом. В то же время презервативы активно применялись среди знати в Азии. Так, например, в Китае они делались из смазанной маслом шёлковой бумаги или кишечника ягнят, а в Японии - из черепашьего панциря или рогов животных. В Европе же презерватив повторно изобрёл английский доктор Чарльз Кондом. В середине 16 века он просьбе короля Англии Генриха VIII Тюдора изготовил из слизистой оболочки кишечника овцы контрацептив, призванный защитить любвеобильного монарха от болезней и избыточного потомства. В честь врача-изобретателя презерватив до сих пор во многих странах называют кондомом.

Всего же жертвами эпидемии Сифилиса стало более 5 миллионов человек, а гибель от "французской болезни" считается основной причиной смерти в Европе в эпоху Возрождения.

Но вернемся к Италии. Та легкость, с которой французы захватили Неаполь, сильно встревожила итальянские государства, которые наконец, осознали, что французский король в дальнейшем может попытаться установить контроль и над другими частями полуострова. Особенно сильно испугался миланский герцог Людовико Сфорца, который в недавнем прошлом был главным инициатором вторжения французов в Италию, а теперь боялся попасть в зависимость от Карла VIII. Активизировался и Папа Александр VI, увидевший в сложившейся ситуации возможность укрепить престиж Святого престола в Италии. По его инициативе 31 марта 1495 года был создан союз, вошедший в историю под названием "Священная Лига 1495 года", который объединил несколько противников французской гегемонии в Италии: Папскую область, Сицилийское королевство в лице Фердинанда II Арагонского, императора Священной Римской империи Максимилиана I, у которого также были интересы в Италии, миланского герцога Лодовико Сфорца, Венецианскую республику и даже Англию, которая терпеть не могла французов со времен Столетней войны и была рада насолить заклятым врагам при первой возможности.

Союзники собрали войско численностью 30 тысяч человек, во главе которого встал миланский полководец Франческо Гонзага. Эта армия стала выбивать французские гарнизоны из оккупированных крепостей, тем самым оголив тыл засевшего в Неаполе Карла VIII. Осознавая всю угрозу возникшего положения, французский король 20 мая покинул захваченную столицу Неаполитанского королевства, оставив в нем небольшой гарнизон, и решил отступить во Францию, а войска Священной лиги бросились за ним в погоню. 6 июля противники сошлись в битве близ деревни Форново. В завязавшемся сражении войска Гонзаги яростно атаковали французов, однако, наткнувшись на яростное сопротивление последних, обратились в бегство. Формально победу в битве одержала армия Карла VIII, однако никаких дивидендов от нее она не получила. Измученное сифилисом и понёсшое серьезные потери в стычке с итальянцами французское войско отступило назад во Францию, бесславно закончив свой итальянский поход.

В следующие два года испанские войска Фердинанда окончательно очистили территорию Италии от французских гарнизонов, остававшихся в некоторых крепостях, а также посадили на престол Неаполя Федерико II, находившегося в фактической власти испанского короля. Что же до вернувшегося во Францию Карла VIII, то его жизнь закончилась максимально глупо и неожиданно. 7 апреля 1498 года, находясь в своей резиденции в городе Амбуаз, Карл, входя в слишком низкую дверь, ударился головой о притолоку, после чего, получив черепно-мозговую травму, впал в кому и, не приходя в сознание, скончался спустя девять часов.

Так как все трое сыновей Карла умерли во младенчестве, а более близких родственников по мужской линии не было, французский престол достался Людовику XII, правнуку французского короля Карла V. Новый монарх после своего воцарения первым делом устремил свой взор на манящую Италию. На этот раз речь шла уже о Милане, на чью корону Людовик предъявил свои права как внук Валентины Висконти род, которой правил в этом итальянском государстве до 1447 года.

В 1499 году Людовик XII вторгся в Миланское герцогство и занял его без какого-либо сопротивления. Впрочем, радость французского монарха длилась недолго - герцог Милана Лодовико Сфорца бежал в Тироль, где сумел набрать армию из швейцарских наёмников и с их помощью в 1500 году отбил свою столицу у французов. Однако теперь уже радость миланского герцога продлилась недолго... 8 апреля 1500 года противники сошлись в битве, которая должна была определить, кому же окончательно достанется Милан. После небольшой перестрелки артиллерии французская конница пошла в решительную атаку, обратив в бегство маломотивированных швейцарских наемников миланского войска, которые впоследствии заперлись в крепости Новара, а позже сдались осадившим ее французам. Людовико Сфорца был пленен и увезен во Францию, где его заключили в замок Лош. Там он и скончался в 1508 году, после почти 8 лет плена. Победивший же Людовик XII провозгласил себя герцогом Миланским, после чего незамедлительно устремил свой взор на Неаполь. На этот раз французский король решил действовать путем политических интриг, а не только с помощью грубой силы. Он предложил испанскому королю Фердинанду разделить Неаполитанское королевство между Францией и Испанией, а тот, недолго думая, согласился, так как его ставленник в Неаполе Федерико II стал чересчур независимым и сквозь пальцы смотрел на приказы из Испании. В Начале июля 1501 года французская армия вступила в неаполитанские владения и двинулась на Капую, а испанский экспедиционный корпус пошел на Гонзальво, тем самым окружая владения Федерико. Осознав, что у его войска нет шансов противостоять двум столь мощным противникам, неаполитанский король бежал из своей столицы, а затем сдался Людовику XII. Остаток жизни Федерико провел в плену во Франции.

Что же до победителей, то между ними почти мгновенно вспыхнула новая война. Вместо того чтобы соблюдать договоренности и разделить захваченное королевство, Фердинанд объявил себя неаполитанским королем, что, разумеется, привело в ярость Людовика XII. После года дипломатических переговоров стороны поняли, что решить вопрос миром им не удастся, а значит, надо переходить к боевым действиям. 28 апреля 1503 года противники сошлись в битве неподалёку от города Чериньола. В данном сражении впервые приняли участие построения, которые в будущем войдут в историю под названием "терция". На поле боя терция формировалась в зависимости от своего численного состава, в одно или несколько каре. В центре строя находилась группа из трех десятков офицеров, руководивших действиями терции. Туда же для оповещения солдат запускали барабанщиков. Это ядро окружали пикинеры в тяжёлых доспехах, за которыми стояли легкие пикинеры с минимальным защитным снаряжением. Перед каре пикинеров стояли мушкетеры, а по углам построения были расставлены аркебузиры, дополнительно снаряжённые шпагой, а также меченосцы. Идея терции заключалась в следующем: наступающего противника должны были встречать залпы мушкетёров, расстраивая его строй. Далее стрелки уходили под защиту пикинеров, которые с помощью своих пятиметровых пик удерживали давящего врага. После этого в разреженный строй противника врезались меченосцы и аркебузиры, которые в идеале должны были разбить деморализованного и понесшего потери под мушкетным огнем врага.

В начавшейся битве при Чериньоле испанские войска под командованием Гонсало де Кордова заняли оборонительную позицию на отлогом склоне, который они основательно укрепили бруствером. Французская конница пыталась взять штурмом ряды противника, однако залпы испанских аркебузиров обратили ее в бегство. Далее на испанские позиции пошли швейцарские наемники, составляющие основу пехоты французской армии. Они также были встречены огнем аркебузиров, но, несмотря на большие потери, упорно продолжили двигаться вперёд. Тогда Гонсало де Кордова принял решение начать контратаку и ввел в бой свой последний резерв в количестве 700 человек пехотинцев, которые ударили швейцарцам во фланг и в тыл. Буквально за несколько минут французская пехота была разбита и обращена в бегство. Итогом битвы стало тяжёлое поражение французов, чьи потери оценивались в 2000 человек против 500 у испанцев. Французские припасы, обоз и артиллерия достались победителям.

Армия Людовика была вынуждена отступить, однако спустя несколько месяцев она дала бой, в конечном итоге окончательно решивший исход испано-французского спора за Неаполь. В середине ноября 1503 года армии противников встали лагерем на противоположных берегах реки Гарильяно в 60 км к северу от Неаполя. Испанцы несколько раз пытались пересечь реку и навязать сражение, но их попытки заканчивались неудачей. Тогда Кордова решил пойти на тактическую уловку: он приказал части своего войска двинуться по направлению к реке Вольтурно с намерением убедить Людовика II, что они отступают. Усыпив бдительность врага, испанцы отошли примерно на 6 км к северу от лагеря противника и соорудили там из бочек и лодок мосты для переправы. В 10 часов утра 28 декабря около четырёх тысяч испанской пехоты успешно переправились через Гарильяно и устремились на ничего не подозревающих французов. В завязавшейся схватке испанцы одержали убедительную победу, окончательно прогнав французскую армию с территории Неаполитанского королевства.

22 сентября 1504 года французский король Людовик XII и испанский король Фердинанд II подписали мирный договор в Блуа, согласно которому Франция признала Неаполитанское королевство владением Испании, но сохранила за собой Миланское герцогство. На Итальянском полуострове наконец-то был установлен мир, который, впрочем, не продержался и 5 лет. Взошедший на Святой престол в 1503 году Папа Юлий II, вместо того, чтобы попытаться сплотить Италию под именем церкви, обратил ее в еще больший хаос, чем тот, в котором она пребывала до этого.

Продолжение следует.

Я здесь неделю, а до сих пор не могу понять, когда он шутит, а когда говорит серьезно.

— К какой бабке, гражданин начальник? Бабкиными горчичниками пневмонию не одолеть, тут только антибиотики.

Я хотел еще спросить про рентген-кабинет, но потом вспомнил, что в Безрадном даже на заправке кассир до сих пор с деревянными счётами сидит, и передумал.

— Нам скоро квартальный отчет перед населением озвучивать, — не сдавался лейтенант. — Иди к бабке, вызовем ее по повестке. Карту в столе возьми и это… соль, четки и распятья не забудь, ну и ствол на всякий случай тоже прихвати.

— По повестке? А статья какая? — спросил я, распихивая инвентарь по карманам.

— По сто семьдесят первой зови. Торгует психотропными и галлюциногенными материалами без документов.

— Наркотики?! Тут? У нас под носом? — я чуть не выронил из рук карту. — Так это же двести двадцать восьмая!

— Нет. Маринованные мухоморы. Ступай, Дениска, и будь осторожен в лесу. Там даже медведи без осветительных приборов и перцовых баллончиков ходить боятся.

Перекрестив меня и посидев со мной на дорожку, дядя Саша упал лицом на пол и попросил оставить его лежать на холодненьком.

Накормив «Урал» от пуза похлебкой из «девяносто второго», я прыгнул в седло и помчал в лес.

По пути оставлял хлебные крошки, узелки на веточках, делал фотографии местности, а все равно заплутал: три раза зашел на один и тот же круг, один раз чуть не утоп в болоте и даже здесь, в беспросветной глуши, на стыке яви и нави, чуть не сбил курьера на мопеде. В конце концов справился с бумажной навигацией и прибыл в пункт назначения.

Черная как смоль избушка на двух анатомических сваях стояла на опушке леса. Рядом с ней кренились к земле несанкционированные хозпостройки, которые я незамедлительно взял на карандаш.

Забравшись по ступеням, я хотел постучать, но дверь открылась сама собой — прямо как у моей «девятки» во время резких поворотов.

— Разрешите войти? — немного помедлив, крикнул я в темный проем.

— С какой целью? — спросил скрипучий старческий голос изнутри.

— Исключительно с деловой, — сказал я и достал из кобуры «макаров».

— Ну заходи…деловой.

Дядя Саша предупредил, что бабка хоть и образованная, а «крыша-то у нее все равно худая — может и в печь тебя запихнуть в исследовательско-гастрономических целях. Позже, конечно, научную работу по тебе напишет, открытие полезное сделает, но сперва все равно сожрет».

Внутри было бедненько, но чистенько. Этакая съемная квартира сильно пьющего профессора: дровяная печь, стол из нешлифованного слэба лиственницы, старенькая ступа фирмы «Бош», сундук с неустановленным содержимым; к стене наручниками прикован скелет, в банках на столе — какой-то ливер.

По дому лениво разгуливал упитанный черный кот и что-то там задумчиво мявкал себе под нос, но когда я прислушался, то понял, что он говорит человеческим голосом, правда, совершенно непонятные мне вещи…

— Катаральный рефлюкс-эзофагит на фоне недостаточности кардии. Эритематозная гастропатия. Назначить ингибиторы протонной помпы, диету и дообследование.

— Что происходит? — хрипло спросил я, на всякий случай наводя на кота ствол (хотя в душе уже понимал, что пули тут бессильны).

Кот спокойно перевел взгляд на меня и совершенно не обращая внимания на пистолет, продолжил:

— Равномерная припухлость на передней поверхности шеи, отечность век, одутловатость… Типичный гипотиреоз. Назначить: общий анализ крови и мочи, кровь на ТТГ, свободный Т4.

— Слышь, котяра, да отвянь ты! — завопил я, пытаясь пнуть ногой шибко умную животину, но кот ловко отскочил в сторону и начал что-то там бухтеть про замедленную реакцию, нервозность и анализ на витамин D.

— Не обращай внимания, — прошамкал скелет в наручниках. — Он всем подряд щитовидку лезет проверять. Мне вот поставил аутоиммунный тиреоидит.

Чувствуя, как у меня повышается внутричерепное давление, я решил, что пора сваливать и что начальника я лучше до города в люльке довезу, чем с этой бесовщиной связываться, но тут за моей спиной захлопнулась дверь и щелкнул замок.

«Приехали…» — дрожащей рукой я вытащил распятье и выставил перед собой вместе с пистолетом.

— Бога здесь нет, — раздалось откуда-то сбоку протяжное и мерзкое блеяние, от которого душу тут же сковало льдом, а кишечник затянуло узлом.

Я медленно повернул голову и увидел ее.

Бабка.

Худая, седые сальные волосы собраны в куцую косу, одежда вся штопаная-перештопаная сотню раз, на ногах — ортопедические лапти, на крючковатом носу — очки в черепаховой оправе; одно стекло треснуто. Она сидела у окна за круглым столиком и читала огромную медицинскую энциклопедию.

— Здесь место разве что науке. Если хирург тебе вовремя аппендикс вырежет, ты тоже Господа будешь благодарить? — не поворачивая головы, спросила бабка и перелистнула страницу.

— Я… я… я… — голос предательски дрожал, а ноги сами понесли меня назад. Шаг. Еще шаг. Задница наткнулась на что-то твердое — ваза с мертвыми цветами с грохотом разбилась о пол.

— Афазия, излишняя потливость, шаткая походка, головокружение...

— Хватит, Бая! Это не инсульт! Иди мышей препарируй, — шикнула бабка на кота, и тот, недовольно махнув хвостом, ушел.

— Чего хотел, служивый? — обратилась бабка ко мне с явной неприязнью. — Ты, случаем, не оборотень в погонах? У меня для тебя ничего нет. На лапу не даю, от блох — это в ветаптеку.

— Я к вам по поручению участкового.

Я осторожно протянул женщине повестку и чуть не потерял сознание, увидев ее огромные когтища.

— Незаконная предпринимательская деятельность, отсутствие сертификатов на товары… — бубнила старуха, вчитываясь в текст. — Заболел, что ли? — посмотрела она на меня, не дочитав до конца.

Я кивнул.

— Ну ничего, ничего… Вам, паразитам, это полезно…

— Гражданка, не забывайтесь! — ко мне вернулись остатки утерянной смелости.

— Или что? — она растянула рот в почти беззубой улыбке.

— Или я вас задержу!

— Ба-тюш-ки, какие мы грозные!

Старуха закатила глаза, и из ее горла полилось противное булькающее кудахтанье. Она встала и, хромая на левую ногу, подошла ко мне. Я хотел улизнуть, но был зажат в угол. Пальцы больше меня не слушались, и «макаров» с глухим стуком шлепнулся на пол. А я... я съежился, как школьник перед директором, и осел на корточки, прикрыв лицо руками.

— Меня, милочек, здесь сто два года назад «задержали», — ее дыхание пахло сырой землей и чем-то лекарственным. — Сначала вежливо так: «Потрудитесь, Анна Петровна, годик-другой земским врачом, стаж наработаете, а потом замену пришлем». Сама-то я вообще из карелов буду, Петербургский женский мединститут с отличием окончила! — ее голос дрогнул, и на секунду в избе повисла тишина. — Там и планировала жить и работать. А вместо этого приехала сюда. Значится, поработала год, два, три, пять… А потом революция кааааак грохнула! — она хлопнула в костлявые ладоши. — Так про Безрадное и забыли. А там и лес пришел, заявлять свои права на владения.

— Что значит «пришел»?

— То и значит: пришел. Раньше тут улицы были, фонари... Мы с тобой сейчас на Дворянской улице находимся, в доме десять. Только дворян этих давно нет. И фонарей тоже.

— Хотите сказать, что раньше тут леса не было? — не верил я своим ушам.

Бабка замотала головой.

— Был, но дальше.

— А люди?

— Кто-то ушел, другие так и не покинули своих домов, так и остались в чаще. И я в том числе. У меня руки знаешь как чесались работать? Я же мечтала, что буду мир спасать, учиться, в столицу кататься на семинары, с великими врачами дружбу водить, а сама… сижу в этой дыре вечным узником, книги читаю, диссертацию эту проклятую уже пятьдесят лет пишу, да нечисть вроде твоего начальника выхаживаю…

— Это вы нечисть! — вскочил я с пола. — А дядя Саша честный, порядочный полицейский, и я такой же!

— Ох ты, ексиль-моксиль, поглядите на него, честный-порядочный! — бабка издевательски кривлялась. — А сам с повесткой за помощью пришел!

— Так я же это… ну…

— Баранки гну, — горько усмехнулась бабка и вернулась за свой стол.

Впервые за последний час на меня накатила волна стыда.

— Слушайте, а чего в город не поедете? Устроились бы в городскую поликлинику или там в военный госпиталь, — уже без наезда спросил я, осторожно присаживаясь за стол.

Бабка фыркнула, вытирая руки о передник:

— Кому я в городе сдалась?

— Да вы что! — я аж привстал. — Сейчас талантливых врачей днем с огнем не сыщешь! Люди за талончиками по месяцу стоят, а потом еще месяц ждут приема. Я уж не говорю про частные клиники… Специалистов переманивают на раз-два. Хотите, я другу позвоню? У него папаша как раз такой клиникой заведует, будете в чистом кабинете сидеть, кофею пить, в обед — роллы, домой как белый человек — в семь часов. Маникюр сделаете, опять же, — еще раз с опаской взглянул я на ее когти.

Глаза старухи вдруг ожили, в них мелькнуло что-то человеческое:

— В частную? Кофею? Так бывает?

— Еще как бывает, — продолжал я свою презентацию. — Мне бы только Wi-Fi тут поймать, я бы сразу корешу позвонил.

Тут бабка встрепенулась, начала нервно наворачивать хромые круги по комнате, а потом подошла почти вплотную и спросила:

— Что еще за вайфай?

Я начал было объяснять, но бабка, не дослушав, швырнула в жестяной таз с водой подгнившее яблоко, бросила туда же обугленную щепку и прошептала что-то на языке, от которого заныли зубы. Вода почернела.

— Наука тоже разная бывает, — подмигнула бабка, увидев мой озадаченный вид.

Через минуту мой телефон подключился к какой-то странной межпространственной сети. По словам бабки, через этот портал не только волны Wi-Fi, но и приветы с того света получить можно.

— Все, договорился! Вас в понедельник ждут на собеседование.

Я убрал телефон в карман.

— Вот так просто? В понедельник? — у бабки аж слезы навернулись.

— Проще пареной репы, — улыбнулся я в ответ.

Она хотела расцеловать меня, но я кое-как увернулся от этих сухих губ.

— Вот, Баюшу возьми, — протянула она мне кота, который размером был с обувную тумбочку. — Пусть он твоего начальника осмотрит, а я потом лечение назначу.  

С этими словами она вытолкала нас обоих из избы, без конца при этом повторяя: «Кофею, кофею…»

Усадив кота в люльку и надев ему на голову шлем, я завел двигатель.

Дядя Саша все еще лежал на полу. Доски под ним уже слегка обуглились и пахли смолой. Кот обрадовался внешнему виду больного и тут же включился в дело, уточняя симптомы и составляя историю болезни. Домой он улизнул через окно, а тем же вечером бабка прислала нам с курьером узелок с лекарствами.

Через два дня дядя Саша уже был на ногах и рвался в бой, но когда узнал, какой ценой я спас ему жизнь, приуныл.

— Теперь Безрадное лишилось последнего врача, — произнес он с горечью, закурив папиросу, когда мы сидели на веранде нашего участка.

— Ну зато у человека жизнь наладится, — попытался я добавить красок к этому печальному умозаключению.

— Тоже верно, — кивнул начальник.

Бабка действительно исчезла, вместе с домом. Мы видели следы от вырванных из земли свай, когда поехали ее проведать. Но не прошло и полгода, как к нам через окно неожиданно заскочил Баюн и, прочитав долгую и нудную лекцию о холестерине, сказал:

— Приходите, вас в гости ждут. Хозяйка вернулась.

— Как вернулась?! С концами?! — одновременно выпалили мы с дядей Сашей.

— Так точно, — ответил кот. — Насмотрелась на современный мир, попрактиковалась, отправила диссертацию на комиссию, набралась материала, зарядилась мотивацией и... поняла, что жизнь в городе — это вообще не ее.

— Как не ее? А кофею? А как же работа? А спасение мира? А семинары и встречи с великими врачами?

— Говорит, что кофею без торфу болотного — вообще не торт. Семьдесят процентов работы в клинике — это, оказывается, бесконечные заполнения бумажек да сдачи отчетов. А люди… Эти вообще ее больше всего удивили. Что пациенты, что коллеги. Им только все дай, дай, дай, время удели, силы потрать, а в ответ — только плевки в душу, угрозы да жалобы. С бобрами на запруде, говорит, и то проще договориться. Нет, не может она в городе. Да и я не могу. Там каждый сам горазд себе диагноз поставить, такие, как я, не в почете, да и лотки эти с гранулированным наполнителем… — кота аж передернуло от воспоминаний. — В общем, не можем мы без родного Безрадного, не можем… Зато Анна Петровна зубы вставила и этот… как его... маникюр сделала.

— Ну хоть какие-то хорошие новости, — не смог я сдержать улыбку.

А вот дядя Саша не понял, о чем речь. Зато отметил излишнюю говорливость кота, который всю жизнь общался исключительно медицинскими терминами. Видимо, и правда город на них плохо повлиял.

— В общем, ждем вас в новой поликлинике по адресу: Дворянская, дом 10. И не забудьте бахилы или сменную обувь. Мы пока без гардероба работаем, — завершил свою речь Баюн и выпрыгнул в окно.

Александр Райн

Приглашаю всех в свой телеграм канал, где я не только публикую рассказы, но и делюсь новостями о выходе книг и концертах https://t.me/RaynAlexandr

Погрузитесь в мир, где духовное зрение может стать как благословением, так и проклятием. Где древние молитвы - единственное оружие против неупокоенных душ, а каждое прикосновение призрака оставляет не только ожоги на коже, но и шрамы в душе.

Готовы ли вы провести неделю в месте, где даже стены хранят воспоминания о смерти? 📖✝️👻

Читать тут - https://author.today/reader/374101/3456649

Перебираю архивы, нахожу неопубликованное.

Провожали нашего педиатра Маргариту (у неё месячный контракт закончился, раньше наших) и, одновременно отмечали её тридцатитрёхлетие — совпало в один день. Проводили пикником на крыше клиники — с домашней пиццей от доктора Марии, безалкогольной сангрией (которую с трудом, при помощи нескольких человек нашли и доставили из столицы), морковными кексами от меня и цветной гирляндой, протянутой Орландо по краю крыши.

На свет и звуки испанской да итальянской музыки налетели светлячки с бабочками — незапланированное украшение пикника. Болтали о весёлом. Вспоминали смешные истории пролетевшего месяца — с пациентами и нами. Как Марго сожгла ногу о мотоцикл – до мяса, и не могла после этого ни душ принимать, ни в океане купаться неделю. Как мы с ней заплутали в джунглях вместе с местными девчонками. Как она на второй день приёма прописала пациентке капать глазные капли по три кошки в каждый глаз, а надо было по три капли — перепутала слова «gatos» и «gotas», бывает. Как нам игуану в подарок притащили и предложили приготовить.

Болтали о важном. О никарагуанке Марии, которая мечтает работать в горячих точках мира с «Врачи без границ» и поэтому каждое воскресенье – единственный нерабочий день в нашей клинике, учится по полдня, чтобы второй диплом по педиатрии получить. О кубинце Орландо, который выбирает место для жительства между Россией и Киргизией — лишь бы не возвращаться на родную Кубу, слишком тяжело там жить, несмотря на огромную любовь к коренному темпераменту и своей деревне. Снова о Маргарите, которая после сентября, проведённого здесь, мечтает вернуться и построить отель на склоне вулкана, чтобы у местных рабочие места были и чтобы Ла Сальвия на картах появилась, наконец-то.

Молчали и смотрели на Млечный Путь, раскинувшийся над нашими головами. Молчали и думали, каждый о своём, секретном. Я, например, думала о том, что уедет завтра утром Марго и некому будет каждый вечер сообщать мне о приближающейся грозе. То есть, я и сама знаю про грозу, все знают, что сейчас сезон дождей. Но Марго всё равно каждый вечер ходила читать на пляж, задумчиво моргала на небо и объявляла: — Кажется, гроза будет!

Теперь вот мне самой догадываться придётся. Взгрустнулось. Свыклись за месяц.

Пожалуй, именно от никарагуанской клиники осталось внутри самое тёплое ощущение, несмотря на более трудные условия работы в ней. Там мы были не просто командой, но и друзьями. Может из-за ограниченности в связи с внешним миром, а может оттого, что мы там все более взрослыми оказались – и по возрасту, и по опыту. Хорошо было.