0 просмотренных постов скрыто
The final sacred fight | песня для фильма Заклятие 4: Последний ритуал / The Conjuring Last Rites
Версия песни Последний ритуал на английском языке - The final sacred fight для фильма Заклятие 4 (The Conjuring Last Rites )
Краткий синопсис фильма "Заклятие 4": Спустя годы после событий предыдущих фильмов, Лоррейн и Эд Уоррены сталкиваются с самым могущественным и злобным демоном, с которым им когда-либо приходилось бороться. Демон вселяется в молодую женщину, живущую в небольшом городке, и начинает терроризировать ее семью и окружающих. С каждым днем демон становится все сильнее, и Уорренам приходится искать ответы в древних текстах и забытых обрядах, чтобы найти способ изгнать его. "Заклятие 4" ведет зрителя в жуткое и непредсказуемое путешествие, полное паранормальных явлений, захватывающих дух моментов и глубоких эмоциональных переживаний. Кульминацией фильма становится "Последний ритуал" – отчаянная попытка остановить зло и спасти невинную душу, ценой огромных жертв. Смогут ли Эд и Лоррейн победить самое страшное зло, с которым они когда-либо сталкивались? Сможет ли свет восторжествовать над тьмой?
Показать полностью
"Ритуал" (2025)Одержимость снова в моде
История, основанная на реальных событиях, как утверждают авторы.
1928 год, штат Айова. Приходской священник Отец Джозеф должен участвовать в ритуале экзорцизма. Ритуал будет проводиться в церкви, а проведёт его отец Феофил (Аль Пачино).
Фильм выдержан в классическом стиле "Изгоняющего дьявола". Несчастная одержимая Эмма много лет мучается от недуга, врачи не находят ни одного известного в психиатрии диагноза. Остаётся одна надежда на Бога и его земных представителей – священников.
Фильм мрачный. Повествование быстрое, без долгих экзистенциальных мучений главных героев. Всё предсказуемо и понятно. Фильм зайдёт фанатам темы изгнания бесов. В таких фильмах важна пугающая картинка. Здесь картинка вышла отличная. Спецэффекты изменения внешности актрисы, безумный взгляд, лукавые ухмылки вышли правдоподобно и жутко. Не очень раскрыты характеры и личность персонажей фильма. Фильм, хотя и не выдержан в жанре документалки, но вышел суховат по содержанию. Видимо, тема себя исчерпала.
Показать полностью
4
Тени Креста: История, от которой стынет кровь
Она стояла на коленях. Снова и снова. Пока кости не треснули, а сухожилия не порвались. Аннелиза Мишель, 23 года, из Баварии. Ее история – не просто трагедия. Это лабиринт из веры, отчаяния и чего-то необъяснимого, что заставляет содрогнуться даже самого скептичного.
Все началось с припадков. Врачи сказали: височная эпилепсия. Таблетки. Лечение. Но мир Аннелизы рушился. Лекарства не помогали. Вместо облегчения пришли... голоса. Шепот в ушах, холодный и злобный. Лицо Дьявола, преследующее ее повсюду. Слова, въевшиеся в душу: «Проклята. Сгниешь в аду». Что это? Болезнь, кричащая изнутри? Или... нечто иное? Сама Аннелиза не сомневалась: ее тело захватили демоны.
Медицина оказалась бессильна. Семья искала спасения у Церкви. Но священники отворачивались, твердя о врачах, о разрешении епископа. А Аннелиза погружалась во мрак глубже. Ее реальность искривилась до жути: 400 приседаний в день. Лай собаки из-под стола, не стихающий два дня. Пауки, уголь, мертвая птица... Моча, слизанная с пола. Картина безумия? Или знаки одержимости, кричащие на языке, понятном лишь отчаявшимся?
И они нашли его. Отца Эрнста Альта. Он увидел в ней не эпилептика, а поле битвы. Ее письма к нему – крик из бездны: «Я ничто... Молись за меня... Я хочу страждать за других... но это так жестоко». Епископ Йозеф Штангль, вопреки обычной практике, дал тайное благословение. Дверь в ад распахнулась.
67 обрядов. По четыре часа каждый. Десять месяцев. Два священника, склонившиеся над изможденным телом. И голоса, вырывающиеся из горла Аннелизы – тихое, чуждое рычание. Она говорила устами шести: Люцифер, Каин, Иуда... Адольф Гитлер, Нерон, падший священник Флейшманн. Они спорили в ней за власть. Гитлер глумился над человеческой глупостью: «Это продолжается». Иуда презрительно называл его «болтуном». А сама Аннелиза шептала о «смерти во искупление» грехов молодежи и священников-отступников. Была ли это ее мысль? Или шепот тех, кто в ней поселился?
А тело... Тело разрушалось. Пост как искупление превратился в медленное убийство. 66 фунтов костей, покрытых кожей. Сломанные колени – плата за бесконечные молитвы. Пневмония. Обезвоживание. 1 июля 1976 года Аннелиза Мишель умерла. Не от демонов. От голода, жажды и травм, нанесенных во имя ее же спасения. Вскрытие подтвердило: убила ее плоть, а не дух.
А потом был суд. Священники, родители – обвинены в смерти по неосторожности. Виновны. Условные сроки, приостановленные тюремные заключения. Слишком поздно. Слишком мало. История взорвала Германию. Вопросы повисли в воздухе, тяжелые и неудобные: Где грань между психиатрией и одержимостью? Где предел слепой веры? И что на самом деле шепталось в темной комнате во время тех 67 обрядов?
Даже спустя десятилетия, когда ее история стала основой для фильма «Шесть демонов Эмили Роуз», чувство глубокого, леденящего недоумения не отпускает. Жертва болезни? Мученица веры? Поле битвы незримых сил? История Аннелизы Мишель – это не ответ. Это страшный, мистический вопрос, отбрасывающий длинную тень на стыке разума, веры и той бездны, которую мы так боимся признать реальной. Что действительно происходило в Клингенберг-на-Майне в 1976 году? И куда смотрели все те, кто мог остановить кошмар?
ВЗЯЛ ТУТ 👈
Показать полностью
5
Реквием по маленькому ублюдку
Этот культ карапуза в твоей башке — сладкая, липкая ложь, скормленная тебе с ложечки теми, кто продает тебе ложечки. Тебе впарили симулякр чистоты, голограмму невинности, и ты носишься с ней, как ссаный веник, сюсюкаешь, баюкаешь, боишься обидеть. Обидеть КОГО? Этот нейросетевой ублюдок, сотканный из рекламных джинглов и невыплаканных кредитов? Этот глист из лайков, этот дофаминовый истукан?
О, я знаю его слишком хорошо. Он жил в моем черепе, в самом центре управления, где должны сидеть диспетчеры реальности, а не эта капризная тварь с вечно открытым ртом. Он не плакал, он визжал. Не просил, а требовал. Его голод был бездонен, но желудок его — черная дыра, цифровой архив. Ему не нужна была конфета, ему нужна была вся кондитерская фабрика, внесенная в список желаний. Ему не нужна была игра — ему нужен был весь Steam-каталог, гигабайты иконок, обещающих проживание, но дарующих лишь обладание.
Это была онтология коллекционера, метафизика шопоголика. Он жил в лабиринте неоткрытых вкладок, в бесконечном каталоге некупленных возможностей, в зеркальной галерее «а что, если». Каждая покупка была маленькой смертью, ритуальным погребением очередного «хочу» в склепе «имею». И сразу же, на свежей могиле, прорастал новый сорняк желания, еще более ядовитый, еще более наглый. Он кормился не опытом, а предвкушением. Он был гурманом трейлеров, ценителем анонсов, эстетом распаковок. А сама жизнь? Сама жизнь была скучным пост-релизным патчем, который он никогда не собирался скачивать.
Психо-шаманы в дорогих очках шептали: «Прими его, полюби, дай ему то, чего не дали в детстве». Дать ему? Да я дал ему все! Я построил для него Диснейленд из кредитных карт, Ватикан из маркетплейсов, мавзолей из корзин Ozon. Я был его рабом, его поставщиком, его вечно виноватым папашей. А он сидел в моей рубке, в моем капитанском кресле, и жал на все красные кнопки подряд, хихикая и пачкая панель приборов призрачными слюнями. Курс? Направление? К черту! Главное — чтобы кнопочки блестели, чтобы огоньки мигали, чтобы система орала: «ПОКУПКА СОВЕРШЕНА».
И вот вчера. Вчера что-то щелкнуло. Не в нем. Во мне. Ток прошел по цепям, которые, как я думал, давно сгнили. Я вошел в свою собственную голову без стука. А он сидел там, этот пиксельный гомункул, этот призрак из оптоволокна, и скроллил ленту моих же страхов, примеряя их как новые скины.
И я не стал вести с ним диалог. Я не стал его «исцелять». Исцелять раковую опухоль? Интегрировать вирус? Нет.
Я подошел к нему вплотную. Заглянул в его пустые, мерцающие глаза, в которых отражался лишь интерфейс бесконечного магазина.
И я сказал. Тихо, без нервов, как техник, отключающий взбесившийся сервер.
«Ты — глитч. Программный сбой. Тебя нет».
Он замер. Его цифровая рожа исказилась в гримасе детского недоумения, которое так любят психологи. Но в этом не было ничего детского. Это был системный шок машины, которой дали команду, отсутствующую в ее протоколах.
«Ты — эхо чужих желаний. Ты — рекламный баннер, вшитый мне в подкорку. Ты — священная корова общества потребления, и я пришел за твоей шкурой».
И затем, уже не сдерживаясь, выдыхая весь смрад многолетней лжи, я заорал ему прямо в его несуществующее лицо:
«ПОШЕЛ НАХУЙ ИЗ МОЕЙ КАБИНЫ!»
Это был не крик. Это был исполняемый файл. Команда DELETE *.* прямо в его корневой каталог. Он не растворился в слезах и соплях. Он рассыпался на битые пиксели, на мертвые ссылки, на спам. Он схлопнулся, как неудачная транзакция.
Я не сдал его в детдом для ментальных конструктов. Я провел обряд очищения огнем. Я выжег его гнездо каленым железом своего пробудившегося «Я».
И теперь в рубке тихо. Пугающе тихо. На приборной панели — толстый слой пепла. В воздухе — запах свободы, похожий на запах грозы. Пустота. Но это моя пустота. Это не дыра от отсутствия игрушки. Это чистое пространство. Стартовая площадка.
Я вернул себе свой дом. Пустой. Настоящий. Мой. И теперь я наконец-то могу проложить курс. Куда угодно.
Показать полностью
До пятницы...
Не пью, не матерюсь, с женою тоже
Не сплю неделю - что-то здесь нечисто...
В меня вселился херувим, похоже...
До пятницы найти бы экзорциста!!! )
Протокол контакта с тварью из нижнего астрала
Начинается всегда одинаково: сбой в коде реальности, разрыв на пергаменте дня. Идешь себе, прошиваешь пространство собственным телом, нейроны гонят по венам привычный коктейль из скуки и дофамина, и вдруг – статический разряд. Пиздюк. Маленький, дрожащий, как оголенный нерв, комок генетического вырождения с глазами-бусинками, полными бездонной, экзистенциальной ненависти ко всему живому.
Чихуахуа. Даже само слово – шипящий плевок, заклинание для вызова мелкого беса из нижних астральных слоев. Это не собака. Это вибрирующая опухоль злобы, биологический телеграф, отстукивающий прямо в мозг морзянку чистого, незамутненного раздражения. Его лай – не звук. Это ультразвуковая грязь, иголка, которая скребет по эмали твоей души, сверлит дыру в самом центре твоего хрупкого дзен.
И вот этот меховой генератор белого шума, этот карманный демон, отворяет свою пасть, полную игольчатых зубов, и исторгает из себя концентрированную хуйню. Вопль не по размеру. Космическая пустота, сжатая до размеров грецкого ореха и взорвавшаяся тебе под ноги.
И в этот момент вселенная предлагает тебе выбор. Сделку. Промолчать. Сделать вид, что ты – цивилизованный гуманоид, который выше этого. Принять эту акустическую пощечину как данность, как дождь или плохой вайфай. Стать терпилой. Улыбнуться идиотской тефлоновой улыбкой, которой нас всех научили в этой великой богадельне смирения.
Но что-то внутри говорит: НЕТ. Какого, блядь, хуя?
Внутри меня просыпается древний ящер, тот, что не читал Канта и не слышал про общественный договор. Тот, для кого внезапная агрессия требует немедленного, сокрушительного ответа. И мой рот разверзается в ответ, и из него льется первобытный, очищающий огонь. Поток чистого, незамутненного сознания, выкованный в самых черных кузнях подсознания. Трехэтажный зиккурат из отборной брани, направленный точно в эпицентр этого дрожащего зла. Я не кричу на собаку. Я изгоняю дьявола. Я провожу вербальный экзорцизм.
И тут же – второе действующее лицо этой пьесы абсурда. Хозяйка. Жрица этого мелкого культа. Ее лицо, до этого бывшее маской благодушного похуизма, мгновенно каменеет. Она смотрит на меня так, будто я только что справил нужду на алтарь в главном храме их цивилизации. В ее глазах не страх. В ее глазах – оскорбленное чувство собственника. Я нарушил главный закон их мира: НЕ ТРОГАТЬ ИХ ИГРУШКУ.
«Вы что, больной?! Это же просто собачка!»
Просто собачка. Просто маленький раковый нейрон, метастаз инфантильности, который они выгуливают на поводке. Они не видят в ней концентрат иррациональной злобы. Для них это – живая тамагочи. Пушистый аксессуар, который иногда издает звуки. Они растят не друга, они культивируют собственную эмоциональную недоразвитость. Эта собака – их алиби. Она лает, потому что маленькая. Она ссыт на ковер, потому что милая. Она воплощение безответственности, возведенной в абсолют.
И когда ты отвечаешь на агрессию агрессией, ты ломаешь их уютный мирок, где все понарошку. Ты напоминаешь им, что мир – настоящий. Что лай – это объявление войны, пусть и в миниатюре. Что на выпад есть ответ. Ты – сбой в их матрице всепрощения и умиления.
Эти твари – не просто собаки. Это симптомы. Это ходячие, лающие индикаторы тотальной атрофии воли. Общество, которое умиляется злобному карлику, лишь бы он был пушистый, – это общество, готовое сожрать любую дрянь, если ее завернуть в красивую обертку. Это общество, которое променяло достоинство на комфорт, а ярость – на раздражение.
Они хотят, чтобы мы молчали. Чтобы мы улыбались, когда их мелкие демоны впрыскивают нам в уши яд. Чтобы мы были пассивными приемниками их дерьма. Но каждый раз, когда я отвечаю на этот лай своим собственным ревом, я чувствую, как рвется тонкая паутина их лицемерного мира. Я не сумасшедший. Я – последний островок адекватности в океане розовых соплей. Я – санитар этого безумного, сука, леса. И пусть они все ахуевают. Это полезно. Это единственное, что еще может их спасти.
Показать полностью