Как-то раз Макс долго-долго думал и придумал такую штуку: он решил купить себе телевизор. Когда-то, давным-давно, Макс перестал смотреть телевизор и завёл себе обычное радио, где были только музыкальные каналы. Макс слушал музыку довольно часто, разнообразную, интересную и не очень, по мнению Дизеля. Но тут Макс решил купить телевизор. Дизель очень обрадовался этому решению.
И вот, наконец, привезли им домой телевизор. Дизель сначала не понял, что это такое, смотрел на него и понять не мог, ну что же это такое, но Макс быстро ему объяснил, как включать телевизор, как подключаться к RuTube. Макс хоть и купил себе телевизор, но не захотел подключать обычное телевидение, он решил подключить только RuTube. И вот подключился Макс к RuTube, показал, как это делать, Дизелю, и Дизель пропал. Макс уходил утром в мастерскую – Дизель смотрел ролики, Макс возвращался вечером – Дизель смотрел ролики, Макс готовил завтрак – Дизель смотрел ролики. Никакие увещевания на Дизеля не действовали. Дизель считал, что смотреть ролики – это лучшее, что может случиться с обычным котом в этом мире. Он вообще не видел в этом никакой проблемы, ну ролики и ролики.
Макс Дизелю постоянно говорил:
– Дизель, просмотром одних только роликов жизнь не ограничивается. Давай займёмся чем-нибудь другим.
Но Дизель не хотел ничего.
И вот как-то раз Макс пришёл домой и сообщил:
– Дизель, знаешь, Борька что придумал? У Борьки появилась новая игра.
– Какая? – спросил Дизель.
– Очень интересная, судя по всему.
– Да? У Борьки появилась интересная игра? – спросил Дизель. – Действительно, интересно.
– Не знаю про прям очень интересно, но они с Волчком уже целую неделю играют в эту игру.
– Как?! Они с Волчком играют уже целую неделю в эту игру?! – воскликнул Дизель.
– Да вот так, – сказал Макс. – Ты не поверишь, они целыми днями бегают по полю.
– Не может этого быть, – не поверил Дизель.
– Ну, выйди и посмотри.
– Сейчас, – сказал Дизель, – только ролик досмотрю.
– Смотри, Дизель, вдруг они уйдут.
– Куда они могут уйти?
– На речку, например.
– На какую речку? Они что, ходят на речку?!
– Да, ходят, – подтвердил Макс.
– Макс, кажется, ты меня разыгрываешь. Не могут они без меня ходить на речку.
– Дизель, ну как не могут? Они приходили, звали тебя, а ты всё время сидел смотрел ролики, и они, видимо, решили ходить без тебя.
– Да нет, Макс, не могут они ходить без меня на речку.
– Дизель, ну, выйди и проверь.
Максу, если честно, уже надоело объяснять Дизелю, что помимо телевизора есть ещё и другие интересные вещи.
Дизель всё-таки решил проверить слова Макса. Вышел на улицу, смотрит – нет никого.
– Где все? – подумал Дизель. – Непонятно. Вообще ничего не ясно.
И тут он услышал с дальнего луга весёлый заливистый смех Волчка. Волчок так никогда ни с кем не смеялся, только с Дизелем. И Дизелю стало немножко обидно: «Почему это он так смеётся? С кем это там Волчок так весело играет? Почему не с Дизелем?».
И Дизель отправился на дальний луг. Пришёл, а на дальнем лугу Волчок бегает вместе с Борькой, и эта игра у них называется догонялки. Они, оказывается, выдумали новую игру и теперь по очереди друг за дружкой бегают. Волчок бегает за Борькой, потом Борька бегает за Волчком, когда Волчок догонит Борьку, и так по кругу.
– Вот это дела! А я?! – возмутился Дизель, подходя к ребятам. – Почему вы меня не зовёте?!
– Дизель, проснись! Мы тебя звали давным-давно, ещё целых две недели назад, но ты не захотел с нами играть.
– Да не может этого быть, – возразил Дизель. – Я хотел с вами играть, мне всегда с вами интересно играть.
– Ну, Дизель, если бы тебе было интересно с нами играть, ты бы сейчас с нами играл.
Дизеля это очень обидело: как это так, ребята играют без него?
– Давайте играть вместе, – предложил Дизель.
– Давай, – сказали Борька и Волчок.
И они дружно решили играть вместе. Борька первый водил, он побежал сначала за Волчком. Но Волчок был хитрый и довольно опытный и быстро убежал. Поэтому Борька побежал за Дизелем, очень быстро догнал и замаял его. Теперь была очередь Дизеля бегать за Волчком или Борькой. Дизель тоже не ударил в грязь лицом. Дизель хоть и просидел две недели безвылазно дома перед телевизором, но физическую форму практически не утратил. Дизель быстро догнал и замаял Волчка.
– Ух ты! – удивился Волчок. – А ты, оказывается, всё тот же, всё так же хорош.
– Да, – похвастался Дизель, – я, на самом деле, тренировался.
Но Волчок с Борькой ему не поверили, потому что они видели, как Дизель целыми днями сидит и смотрит в телевизор, глупый котёнок. О чём они ему и сообщили:
– Обманывать нехорошо, мы знаем, что ты телевизор смотрел, а не тренировался. И на нас внимания не обращал.
Тогда Дизель подумал и решил:
– Всё, ребята, завязываю я с телевизором, нет там ничего интересного. Лучше я буду с вами играть целыми днями.
– Отличная новость, – сказал Борька.
– Да она просто шикарная, – сказал Волчок.
И весь день они играли в догонялки. А ближе к вечеру Волчок с Борькой вспомнили, что пока Дизель сидел и смотрел телевизор не одну неделю, они научились играть в прятки.
– Как это? – спросил Дизель. – Я не знаю такую игру.
– Эх, Дизель, Дизель, а ещё говоришь, что просмотр телевизора никак на тебе не отразился.
Они объяснили Дизелю, как играть в прятки. Дизелю эту игра очень понравилась, потому что он тут же быстро-быстро спрятался на большом дереве, да так, что его не могли найти целых полчаса, так, что Волчок с Борькой даже начали вопить:
– Дизель, вылезай! Ну так не честно, ну где ты спрятался?!
А когда Дизель вылез, они так удивились:
– Дизель, ты что, сидел на дереве?
– Да, – с довольным видом ответил Дизель.
– А мы бы никогда не догадались, – сказали Волчок и Борька.
– Ну так вы же не такие опытные, как я, – решил повыпендриваться Дизель.
– Ну да, конечно, куда уж нам, – обиделись Волчок с Борькой. – У нас же нет телевизора, мы же не смотрим телевизор целыми днями.
– Ой, да ладно вам, – пошёл на попятную Дизель. – Не буду я больше смотреть телевизор, глупое это занятие. Я лучше с вами буду играть.
И на следующий день Дизель, вместо того чтобы смотреть телевизор, сразу же попросился у Макса к ребятам.
– Дизель, что значит «можно я пойду к ним»? – удивился Макс. – Ты никогда раньше у меня не спрашивал разрешения. Конечно же, можно.
– Ну, я видел, по телевизору так говорят.
– Ой, конечно, иди с ребятами поиграй, – сказал Макс.
И довольный Дизель радостно ускакал играть с Борькой и Волчком. Борька и Волчок научили Дизеля ещё одной новой игре. Они уже играли не просто в прятки, они играли в жмурки. Волчок где-то раздобыл старую штанину Макса, они с Борькой порвали её на лоскуты, после этого завязывали лоскутом кому-нибудь глаза, и этот кто-то должен был поймать наощупь кого-то из участников игры. Это была очень сложная игра. Дизель в неё никогда раньше не играл, поэтому он сильно удивился, что такая игра вообще существует. Но она ему очень понравилась. Когда водил Борька, Волчок всё время бегал у него под ногами, чтобы его нельзя было поймать, Борьку это очень бесило. А когда водил Волчок, Дизель всё время прыгал по веткам рядом с ним, и Волчок тоже не мог его никак поймать. Это очень сильно забавляло и Дизеля, и Борьку, и Волчка, и даже Макса, который смотрел на всё это веселье со стороны и улыбался.
– Ну, наконец-то, радовался Макс, – этот маленький, глупый, но очень любимый котёнок научился играть нормально, а то вёл себя, как бармалей, сидел целыми днями дома. Ну неужели ему было интересно смотреть этот дурацкий телевизор?
А Дизель услышал слова Макса и как заорёт, прямо с луга:
– Не-е-ет, мне было неинтересно!
А Борька с Волчком начали над этим заявлением смеяться:
– Дизель, ну ты и врунишка. Мы-то знаем.
– Ой, ничего вы не знаете, – заявил Дизель. – Вообще ничего не знаете. Вы вообще ничего не понимаете.
– Конечно-конечно, – сказали ему Борька с Волчком.
Дизель понял, что он опять перегнул палку, и извинился перед ребятами:
– Ладно, ребята, извините меня, пожалуйста. Я действительно что-то уже заигрываюсь. Мне очень нравится с вами играть, я всегда буду играть с вами. Не нужен мне этот дурацкий телевизор.
И больше Дизель к телевизору практически никогда не подходил. Единственный момент, когда Дизель туда подходил, это чтобы послушать какую-нибудь музыку. Он спрашивал у Макса:
– Макс, а что это за песню играют?
А Макс ему отвечал:
– А, это группа какая-то.
А Дизель его спрашивал:
– А у них есть клип на эту песню?
Макс отвечал:
– Ну давай быстренько найдём с тобой на RuTube клип на эту песню.
Они находили клип на эту песню и включали его. Дизель смотрел клипы, запоминал, как выглядят артисты, и вскоре он всех артистов начал узнавать в лицо. А ещё эти клипы приходили посмотреть даже Волчок и Борька. Но Макс такой вредный, не пускал их в дом, поэтому они смотрели через окно, стоя на улице. К слову сказать, Макс был не совсем вредный, он им это окно открывал, чтобы они не только видели, но и слышали.
Неужели дом на холме нежилой и поэтому Валера задерживается? Емельян постукивал пальцами то по рулю, то по коленям, несколько раз открывал бардачок, где в кобуре лежал Макаров. Так… Дозвониться без связи не выйдет. Девушка на заднем сиденье застонала и заметалась: наверное, у неё жар. Емельян прикусил губу – он всегда делал это неосознанно, когда крепко задумывался. На ум приходило лишь два варианта действий. Первое – пойти за Валерой. А второй вариант предполагал добраться до ближайшей остановки, проверить там дела со связью, затем либо вызвать скорую, либо ехать на железнодорожный вокзал. А Валеру что – бросить?! Тоже не годится.
Снова открыв бардачок, Емельян вытащил фляжку и, повернувшись к девушке, похлопал её по щекам, чтобы разбудить и заставить выпить хоть пару глотков виски. Она что-то забормотала, отворачиваясь и закатывая глаза. Лоб девушки полыхал жаром, как печь. Всё же она выпила глоток виски, фыркнула, начав плеваться, потом с трудом фокусируясь и выговаривая слова, назвала своё имя и фамилию. Затем сказала что-то о своём двоюродном брате, который в опасности, и отключилась.
– Эй, эй, очнись, дорогуша! - попытался было её разбудить Емельян, но не выходило.
Яшкина. Её фамилия снова и снова появлялась в хороводе нестройных мыслей, навевая что-то неуловимо знакомое. И вот, приняв решение, поворачивая ключ в зажигании, Емельян вспомнил, что Женька временно остановился у Яшкиной, своей двоюродной сестры.
Разум сразу же потребовал действовать, но что-то внутри подталкивало ехать к остановке: мол, так окажется вернее. Емельян, отмахнулся от доводов разума и последовал чутью, которое если изредка и давало о себе знать, то никогда ещё его не подводило.
Эльвира Павловна обошла весь дом, всё больше раздражаясь и негодуя. Никаких следов машины ни возле дома, ни на магистрали. Неужели её догадка оказалась неверной? Она покачала головой. Что-то не складывалось. Валера наверняка приехал на машине и не один. Конечно, он мог притормозить у остановки, либо (что абсурдно) на железнодорожном вокзале, но она не верила, что ошиблась в догадках – и Валера приехал один.
Всё, как нарочно, складывалось простив неё, то и дело вставляя палки в колёса. Значит, Эльвире Павловне оставалось лишь одно: вернуться домой и подготовиться к появлению гостей как следует.
Дом – это издавна её территория, там она впросак не попадёт. Недобро ухмыльнувшись, Эльвира Павловна ещё пару секунд всматривалась в темноту, затем развернулась и направилась обратно. Снег прекратился.
Олесе было так плохо, что она совершенно не понимала, где находится и что происходит. Удавалось прийти в себя лишь на пару секунд, но этого хватало лишь на то, чтобы попытаться осмотреться и выдавить несколько слов – к её ужасу, совершенно нечленораздельных. Оцепенение напоминало кошмарный сон, тело было словно ватное, отказываясь подчиняться её воле. Она так устала и всё же продолжала бороться, мысленно прося высшие силы о помощи, хотя раньше никогда не была особо религиозной. Но как же было тяжело, как же жарко и холодно одновременно. Олеся снова и снова истекала потом, то дрожала от холода, погружаясь в небытие, как в бездонное озеро.
Жора проспал всего лишь пару часов, но чувствовал себя необычайно бодрым. Тревога за студентку усилилась, что-то внутри сильно подталкивало ехать как можно быстрее. Что же делать? Самый ранний поезд прибудет на станцию в шесть утра. Сейчас на старых механических часах ровно два часа ночи.
Раздумывая, Жора пересчитал деньги в кошельке: хорошо, что взял с собой всё накопленное как с мизерной пенсии, так со сдачи макулатуры и металлолома. Прикинул так и эдак и решил, что сможет договориться с водителем такси и отдаст всю сумму, лишь бы на станцию приехал.
Тарасов не хотел будить Саву, похрапывающего на узкой койке за шкафом. И так уже попрощались. Жук тоже сопел во сне, свернувшись возле печи.
Обмотав газетой топор, Жора положил его в сумку и тихонько вышел за дверь. Ветер лениво уносил прочь тёмные тучи. Снег, к счастью, практически перестал идти. «Это знак», - решил Жора и набросил поверх заношенной вязаной шапочки капюшон, обитый по краям искусственным мехом.
Наверное, молитвы Олеси оказались услышаны. Она пришла в себя, почувствовав улучшение. Сразу вспомнив, как едва не попала под машину, как её подобрал мужчина в кожаной куртке. О, слава небесам.
Олеся пошевелилась, сбросила одеяла и тихонько застонала, пытаясь сесть.
Емельян повернулся на звук и сразу спросил:
- Ты как? Очнулась? Полегчало? Не волнуйся, сейчас скорую вызову.
Девушка замотала головой, думая, что бы сказать, и выдохнула:
- Мой двоюродный брат в опасности! Пожалуйста, вызовите полицию. В доме, - начала кашлять, чувствуя, как снова накатывает слабость и становится жарко.
- Подожди, не торопись. Скажи лучше, как зовут твоего брата
Олеся, недоумевая, ответила:
- Женя Синицын, а что?
Емельян хмыкнул, едва не подавившись смешком. Происходящее совершенно обескураживало.
- Нет, ну это просто что-то с чем-то. Ведь мы с другом как раз приехали за Синицыным. Кружили тут, дом никак не могли найти.
Олеся выдохнула. От волнения кровь прилила к лицу. В такие совпадения она не верила. Поэтому она решилась рассказать всё, ничего не утаивая. И пусть её лучше сочтут сумасшедшей, чем попадут в коварные сети этого дома, где зло не какая-то абстрактная величина, а абсолютно реально.
Лицо Емельяна оставалось бесстрастным, так что и не понять, поверил ли он. Он молча открыл бардачок и достал «Макаров». Затем засунул его за ремень штанов.
- Я сам разберусь с этой историей, девочка. Тебе оставлю телефон. Если через полчаса не вернусь, можешь вызывать как полицию, так и скорую.
- Будь осторожен, пожалуйста, - шепнула девушка. Лодыжка сильно разболелась при попытке двигаться.
Емельян вышел из машины - и только хотел было захлопнуть дверь, как услышал шум подъезжающей машины. Такси припарковалось совсем рядом, выпустив из салона невысокого мужика в шапке-ушанке и свободной куртке, с сумкой в руках. Мужик решительно потопал в сторону дома, и, поддавшись порыву, Емельян крикнул:
- Эй, погоди!
В свете фар рассмотреть лицо мужчины Олесе не удавалось, но вот рост, походка, даже шапка-ушанка – всё это было знакомым. Мужик, размахивая руками, двинулся в сторону дорожки, ведущей мимо стройки к дому. Кряхтя и стискивая зубы от слабости и боли в лодыжке, Олеся открыла дверь и крикнула, опасаясь, что голос слишком тихий:
- Дядя Жора! Постойте!
…Жора остановился, не понимая, чего мужику от него надо. Может, закурить хочет, так зажигалка у Жоры сдохла в дороге.
- Скажи, мужик, ты случайно живёшь не в двухэтажном доме, что там дальше, по дороге?
- А в чём дело?
Чего-чего, а такого вопроса Жора не ожидал.
- Тут ситуация такая, что помощь не помешает, - начал было объяснять Емельян, и оба повернулись на сиплый крик из машины.
- Яшкина, ты? - взволнованно откликнулся Жора.
- Я здесь, в машине, - вздохнув поглубже, отозвалась Олеся.
Жора развернулся, поспешил к машине, чувствуя, как от облегчения ослабли колени, а сумка едва не выпала из рук.
Емельян со стоном взялся за голову, не понимая, что вообще здесь происходит. Затем, шумно выдохнув, побежал вдогонку.
То, что здесь находился дядя Жора, казалось совершенно невероятным, а в особенности, что он приехал к ней на выручку. Сейчас он залез в салон машины и вместе с Емельяном слушал её рассказ, кивая, бурча и явно чертыхаясь про себя, когда дошло до пропажи двоюродного брата Яшкиной.
Емельян поглядывал на обоих весьма скептически, но сдерживался от желания пойти поскорее на выручку Валере. Потому что внутри от рассказа девушки, от вставок этого дяди Жоры скреблось и сжималось нечто такое первородное, дикое, заложенное прямо в генах. И это чувство заставляло Емельяна слушать, не перебивая, одновременно негодуя от недостатка подробностей в обрывочной истории дяди Жоры. Происходящее здесь было похоже на байку у костра, смешанную с фантастическим сюжетом некого грандиозного кинофильма. В общем, на взгляд Емельяна, в этой истории было слишком много как белых пятен, так и совпадений, словно здесь и сейчас всем руководила сама госпожа Судьба.
- Так что же вы предлагаете, Жора, дать нечисти отпор топором?
Жора кивнул и неожиданно, словно озарённый идеей, спросил:
- Есть ли в машине запас бензина?
Пара канистр в багажнике действительно поместились.
- Что вы задумали, Жора?
Жора вместо ответа сказал, что заплатит за бензин и берёт всю ответственность на себя.
- Ну, ладно, - ответил Емельян, чувствуя, что в нём сейчас смешались как любопытство, так и азарт.
Уборкой Танечки Эльвира Павловна осталась довольна. Всегда приятно видеть результат собственных ментальных усилий. Ей даже жалко на мгновение Танечку стало, что больше не придётся воспользоваться проявившимися способностями толстушки в полной мере. Но что поделать, если впервые за полвека тварь игнорирует мысленные связи – вот это волновало Эльвиру Павловну гораздо больше. Поэтому пришлось оторвать увлёкшуюся уборкой Танечку от дела и потащить за собой на чердак.
Обследовать собственную территорию тварь предпочитала, разделившись на управляемые разумом части: так ей было проще и эффективней. Убедившись, что потомство тщательно спрятано и находится в тепле, для охраны она выделила из своего тела несколько особей, похожих на гибрид летучих мышей и акул, прикрепив их на потолке чердака.
Затем, поразмыслив, тварь полностью распалась на стаю мелких кожистых птиц и разлетелась по дому. Отдельная стая, с руководящим всеми частями разумом, кожистыми птицами разлетелась по дому, облепив как потолок, так и стёкла квартир с наружной стороны здания. Пребывая в хорошем расположении духа от собственной предприимчивости (и как она раньше не догадывалась провернуть подобное?), тварь приготовилась к охоте. Острый слух твари выхватывал множество посторонних звуков, что говорило о возросшем количестве потенциальной добычи. Предвкушение обильного пиршества вызвало обильное слюноотделение.
Валера очнулся, как от толчка, с ощущением грозящей ему опасности. Вот только тело онемело - и в тёмной комнате свет пробивался сквозь приоткрытую дверь, позволяя ему разглядеть связанные на лодыжках и запястьях руки. То была простая, но крепкая верёвка, и в этом были свои плюсы перед клейкой лентой. Валера также сидел на стуле, благо к нему он не был привязан… Так, теперь всё зависело лишь от него. Медленно и терпеливо он начал шевелить пальцами ног и рук, пока не ощутил, как с игольчатой, жаркой до жирной испарины на лбу болью восстанавливается кровотечение в занемевших конечностях. Валера стиснул зубы и продолжал шевеление, ободряя себя тем, что усиливающаяся боль и дискомфорт – это очень и очень хорошо.
Синицын услышал шаги и затаился у входной двери. Поскрипывающие ступеньки и цокающие каблучки внушали, к собственному стыду и огорчению, неистовый ужас. Что же делать? Что? Женьке казалось, что в любой момент Эльвира Павловна заглянет в квартиру, просто почуяв его присутствие. Прятаться он больше не мог, поэтому оставалось лишь ждать, когда она скроется на чердаке, и тогда просто бежать вниз без оглядки, а если увидит её сподвижниц, то без промедления воспользуется ножом – и пусть от вида крови ему становится нехорошо. Главное сейчас – убежать прочь из этого треклятого дома. Но как же долго они идут по ступенькам, как же долго.
Синицын крепко стиснул зубы, затем до боли сжал рукоятку ножа.
Что-то не так. Что-то было совсем неправильно. Вот именно то самое верное слово, всё чаще приходящее на ум Эльвире Павловне, пока поднимались по чердачной лестнице. И от этих мыслей она всё сильнее ощущала неуверенность в собственных силах.
На чердаке было очень тихо. Подчиняясь разыгравшемуся из-за тревоги чутью, Эльвира Павловна первой втолкнула на чердак Татьяну, которая еле передвигала ноги и постоянно зевала, совершенно отупевшая и уставшая от работы по дому.
Углубившись внутрь, за толстушкой следом – на расстоянии не больше, чем на метр, Эльвира Павловна услышала слабый шелестящий звук, напоминавший завыванье ветра и хлопанье крыльев. Звук насторожил, и она замерла на месте. Оказалось вовремя, ибо с потолка посыпались одна за другой жирные и большие кожистые твари, падая прямо на Татьяну.
Ноги сами унесли Эльвиру Павловну прочь, пока ум лихорадочно обдумывал сложившуюся ситуацию. Это было совершенно неожиданно и невозможно. Тварь впервые напала без предупреждения, словно образовавшаяся за полвека связь с Эльвирой Павловной для неё больше ничего не значила.
Танечка кричала так сильно, что закладывало уши. Эльвира Павловна неслась прочь по лестнице. С потолка за ней со всех сторон стягивались, образуя подобие роя, сотни этих кожистых тварей. Паника оказалась горькой на вкус и словно ненастоящей, будто всё происходило во сне.
Нога подвернулась. Эльвира Павловна едва не упала и вдруг сразу поняла, что до первого этажа не добежит. Квартира Мухомора для её целей не подходила. Лихорадочно она рыскала по карманам в поисках универсального ключа. Нашла и успела открыть дверь соседней квартиры и ввалиться внутрь. Несколько тварей вцепились в волосы, путая и вырывая их когтями, впиваясь острыми зубами в мочки ушей. Эльвира Павловна взвизгнула, резко выдёргивая их из волос и бросая на пол, чтобы раздавить. Плюх! Как же приятно трескались их головы!.. Сердце билось в груди с неистовой силой. За дверью шипели, клокотали, били крыльями, наваливаясь на неё всё сильнее.
- Не на ту напали, сволочи неблагодарные! - погрозила кулаком она двери и направилась внутрь квартиры.
Ещё не всё потеряно. Имелся способ вновь обрести себе законные полномочия. Главное сейчас – вернуться в свою квартиру через теневую зону, затем сварить специальное сонное зелье и дождаться восхода солнца, когда по природе тварь угомонится. И впредь не будет ей ни пощады, ни сытой жизни.
Эльвира Павловна начала переходить по зелёно-жёлтой ковровой дорожке из плетёной соломы в коридоре. Медленно, пока не ощутила лёгкий толчок.
- Ну, наконец, то, - выдохнул Валера, которому удалось освободиться, благодаря своей гибкости и тонким запястьям – приём, которым пользовался ещё в армии, если, конечно, верёвки завязывали не слишком, туго. К тому же, благодаря тонким и гибким пальцам, он мог чудодейственным образом развязывать самые сложные узлы.
Он так хотел пить, что сводило губы, но в туалет хотелось сильнее. Пока искал туалет, растерянно кружил по квартире, совершенно незнакомой, ужасаясь тому, как сюда попал. Ведь этого совершенно не помнил. Телефона в карманах куртки не обнаружил, а вот бумажник оказался на месте, что странно: почему похитивший его не взял деньги?
Как же всё непонятно! Как происходящее, так и эта квартира. Кажется, он уже два раза кружил мимо гостиной, так и не сумев посчитать, сколько же здесь комнат. Чудом, наверное, сориентировался в коридоре и только пристроился отлить, хмыкая от современного унитаза и аляпово-броского кафеля как на стенах, так и на полу – в пышных, ярких розочках и пионах, появилось странное чувство, что сейчас что-то произойдёт.
Такой кафель подошёл бы весьма экстравагантной особе. И, стоило подумать об этом, как перед мысленным взором встали ярко-голубые женские глаза и вспомнился мягкий, ласковый голос, от которого мороз ледяной наждачкой прошёлся по коже.
…Синицын больше не мог оставаться в квартире. От нервного перенапряжения его мучили навязчивые идеи. Казалось, если он останется, то всё: пиши – пропало. Эльвира Павловна найдёт – и тогда уже он пропадёт с концами. Едва представился такой поворот событий, как Женьке хотелось плакать, кричать и звать маму. «Боже, миленький! Ну, пожалуйста, помоги мне!» Никогда прежде Синицын ни во что не верил, а тут как накрыло. Но на ум не приходило ни одной молитвы, приходилось импровизировать и молиться своими словами. Ну, вот, кажется, в подъезде стало тихо. Он пулей выскочил за квартирную дверь, ни на что не глядя, разве что под ноги, и едва кубарем не скатился по ступенькам. Затем услышал, как сверху с шуршаньем стремительно летят вниз кошмарные кожистые твари, триумфально попискивая при этом.
- Ааа!! Помогите! – вскоре отчаянно кричал Синицын, отбиваясь от летящего на него кошмара голыми руками.
Лицо застилали пот и кровь. Кожу щипало.
Тварей прибывало, и от их количества на площадке потемнело. Лампочка на высоком потолке качалась из стороны в сторону. Твари бросились на Женьку со всех сторон, и Синицын завизжал, чувствуя, как растекается в промежности постыдное горячее пятно. «Ну, как же так вот, почему?! Боже, почему ты меня не услышал?!»
До спасительной подъездной двери оставался маленький лестничный пролёт. Синицын зажмурил глаза от ужаса, когда совсем потемнело, чувствуя, что вот-вот его разорвут на куски и, наверное, перед этим поднимут в воздух… Тварей на подъездной площадке стало так много, что и в кошмарном сне не приснится.
Гарри Поттер провожал взглядом плавно идущую от него старосту. Её белые волосы, покоившиеся на спине, создавали необычный контраст на совершенно тёмной ткани колдовской мантии, приковывая к себе внимание. Поттер столкнулся глазами с подругой и одноклассницей Селвин — темноволосой волшебницей по фамилии Белби, чья героиня тоже участвовала в предстоящей дуэли с Морганой и была лучшим товарищем героя, которого играл Поттер. Колдунья тут же отвела взгляд. Он ещё несколько секунд рассматривал их, пока Селвин не дошла обратно до своего дивана, а потом отвернулся к столу, взяв в руки книгу. Его глаза заскользили по тёмным строчкам текста, но он не видел ни слова, всё ещё ощущая еле уловимый аромат духов старосты.
Как хитро всё придумано! Он вообще не ожидал, что Селвин может заговорить с ним о таких серьёзных вещах, считая её куда более легкомысленной. Но именно она, как один из лидеров Слизерина и староста школы, была вынуждена поднять эту тему. Причём подгадала очень удачный момент, когда Гарри сам попросил включить себя в список участников этой «Тёмной Ночи Морганы», Мерлин прокляни их обеих, и не только легко согласилась на это, но ещё приняла его предложения по дуэлям, заведя дружеское обсуждение. И пока они обговаривали все детали, колдунья изучила его настрой, сумев найти с ним общий язык.
«Сначала подослала Кэрроу, чтобы пригласить меня, — размышлял Гарри, восстанавливая цепочку событий, — а когда ничего не вышло, то внезапно я сам подошёл к ней с этим. Наверняка, — предположил Поттер, — она не собиралась так быстро поднимать этот вопрос. Не сегодня и сейчас. Но поняв моё настроение, подобрав ключик, осознала, что это весьма удобный момент. Но и отказать я ей не мог. Настоящий Наследник Слизерина мною пойман и теперь в руках Дамблдора. Я могу теперь с чистой совестью играть его роль? С чистой совестью… — горько повторил он. — Никаких нападений больше не будет. Так что всё вышло удобно?.. Удачно… Но почему меня это так задело?»
Совершенно очевидно, что Белби тут тоже замешана, не зря ведь они с Селвин обменялись взглядами. Гарри считал, что с ним мог поговорить и Уиллис Уоррингтон, как второй староста школы, а не она. Однако семикурсники, возможно, обсудив между собой, решили, что лучше всего, если подойдёт с этим именно Селвин, потому что такие слова от сильного мага Наследник Слизерина мог воспринять больше как угрозу, а не просьбу. А утончённую Корделию Селвин, которая вела себя всегда более легкомысленно, но имела хорошо подвешенный язык, чем молчаливый Уоррингтон, Наследник Слизерина мог бы хотя бы выслушать. Что и произошло на самом деле. Или просто Уоррингтон испугался?
Его мысль скользнула дальше. Неудивительно, что остальные старосты не особо помогают пятикурснице Монкли, так как увидев, что Поттер сам принялся выручать её на новом поприще, они отступили в сторону, наверняка рассчитывая таким образом занять его. Удобно. Картина внезапно сложилась полностью. Да, отдавая кусочки власти и пирога почёта с золотыми добавками в виде галлеонов, остальные лидеры факультета посчитали, что ему тогда не хватит времени на злодеяния. Разумеется, удачно совпало и то, что её напарник Корнфут выбыл из игры из-за дементоров, но даже если не было бы этого, то они явно придумали бы что-нибудь другое. Или он видит двойное дно там, где его нет?
Внезапно к нему подошла темноволосая шестикурсница с чуть близко посаженными глазами и замерла, отрывая от размышлений. Он вопросительно уставился на неё, удивлённый тем, что кто-то решился нарушить его одиночество, а теперь стоит и молчит.
— Моё перо, — нерешительно сказала она, опуская взгляд к пишущим принадлежностям. — Можно мне забрать его, пожалуйста? У меня нет с собой запасного.
Гарри опомнился. Он позаимствовал у неё перо вместе с пергаментом, когда нужно было написать письмо Тонкс.
— Да, конечно, — Поттер поднялся и протянул ей перо с чернильницей.
Гарри ощутил смешанное чувство раздражения оттого, что приходится отдавать вещи, которые он уже счёл своими, и укол совести из-за этого и своей забывчивости.
«Могла бы и сходить к себе в спальню за новыми принадлежностями», — мелькнула непрошеная мысль, но сейчас его заботила проблема куда серьёзнее.
— Спасибо, — поблагодарили они друг друга одновременно.
Колдунья улыбнулась и ушла, а Гарри начал собирать свои вещи со стола. Время подходило к началу завтрака, а у него ещё столько дел. Идя через гостиную к лестнице, Поттер отвечал на приветствия слизеринцев, скрывая то, что его чувства находятся в каком-то полном раздрае. Он шёл быстро, и никто не стал его задерживать с вопросами или проблемами, хотя мальчик безошибочно — уже опытным взглядом — отметил, что таких желающих было двое.
Гарри за минуту спустился по ступенькам обратно в свою спальню. Ему необходимо было передать все новости Джемме и попросить её купить нужные вещи. И если насчёт одежды он мог бы и сам позаботиться, отправив Буклей вместе с денежной суммой свои размеры с описанием костюма и остального в тот дорогой магазин, название которого он уже подзабыл, то с зельями так просто не выйдет. К сожалению, Гарри не знал, где заказывать уже готовые составы, хотя мог поспрашивать у одноклассников, но не хотел. А раз уж это Джемма предложила ему участвовать в «Ночи Морганы», подписав его на это, то пусть сама и всё покупает. И ещё необходимо было переодеться к выходу в Большой зал и к предстоящим урокам. Сняв защитные чары и открыв дверь, Гарри прошёл к ковру и разулся перед ним, оставив туфли на каменном полу. Странная, но такая необходимая привычка снимать обувь дома после улицы, полной чернозёма, неожиданным образом сохранилась и в Хогвартсе. Заглядывающих в его комнату одноклассников он тоже заставлял разуваться у входа. Это позволяло сохранить ковёр идеально чистым, да и комната стала опрятнее. А то, когда Нотт с Малфоем заходили к нему, то последний, ничуть не смущаясь, забирался с ногами на кровать, подтянув носок под колено. Гарри не сомневался, что наличие обуви не остановило бы Драко.
Положив листок с записями и скрепленный блокнот, которые ему вручила Селвин, на стол, Поттер вытащил сквозное зеркало из первого ящика под ним. Его взгляд лишь на секунду скользнул по своему отражению в нём, быстро упав на выведенные аккуратным почерком старосты записи на пергаменте. Перечитав их, чтобы не запутаться в разговоре с Джеммой, Гарри сказал:
— Джемма Фарли!
Его дыхание оставило на отражении запотевший след. Однако через долгие секунды зеркальная поверхность осталась пуста.
— Джемма! — повторил он, гадая, почему она молчит.
Оно работало, Гарри не видел отражения собственного лица, но и девушки в нём тоже не было.
— Джемма Фарли!
На этот раз она ответила почти сразу, зеркальная поверхность пошла рябью, и он увидел свою подругу. К его удивлению, она поднесла зеркало так близко к себе, что Гарри видел лишь её лицо, шею и голые тонкие плечи с золотистым загаром и двумя белыми бретельками на них, да часть стены со знакомыми белыми обоями позади. Тёмные волосы были совсем растрёпаны, вихрем падая на плечи, а её обычно такие чёрные глаза как-то посветлели, отдавая оттенком моря, и сонно глядели на него.
— Привет, — сказал Поттер, с сожалением поняв, что разбудил её.
— Привет, — вяло протянула девушка, чуть кивнув ему.
— Я думал, что ты уже проснулась, — начал Гарри; в его голосе не было даже намёка на оправдания. До этого они так рано не связывались, предпочитая общаться вечером.
— Ещё совсем рано, — с осуждением парировала Джемма.
— Я разговаривал с Селвин, — перешёл к главному Поттер, бросив взгляд на часы. До подъёма оставалось ещё двадцать минут, его сбило то, что гостиная была полна народу, а оказалось, что сейчас всего половина седьмого. — Она не против моего участия в «Ночи Морганы». Так что тебе придётся купить всё по списку, что она мне дала.
— Мне? — уже с возмущением воскликнула девушка. Глаза её сверкнули, темнея и изгоняя остатки сна.
— Ну а кому же ещё? Я в Хогвартсе, не могу ходить по Косому Переулку. Запиши, что нужно будет купить, — глаза Поттера опустились к листочку. — Так…
— Погоди-погоди, у меня нет при себе пера! — встрепенулась девушка. — Я сейчас.
Отражение пошло рябью, и Гарри увидел лишь потолок спальни и часть белого одеяла. Похоже, что она бросила сквозное зеркало на кровать.
Топот босых ног по полу.
Шебуршание.
— Диктуй, я готова записывать, — услышал он её голос.
— Так… Старящее зелье, — Поттер вернулся к списку, начав его перечислять. Его несколько смущало называть свои размеры для одежды, но то, что он не видел лица девушки, нивелировало эту робость. — Вроде всё.
— Хорошо, я записала, — подтвердила девушка, но она так и не появилась перед ним.
— Эм, Джемма? — позвал Гарри.
— Да, я сейчас, — отозвалась та, и через десяток долгих мгновений он увидел, как её пальчики взялись за зеркало и повернули к себе.
Джемма уже оделась в светлую однотонную домашнюю мантию и улыбнулась ему.
— Ещё Селвин затронула тему с Тайной комнатой. Она завуалированно попросила, чтобы школу больше не закрывали, — сказал Гарри о том, что больше всего его сейчас беспокоило.
Волшебница поёжилась, поведя плечами, и Поттер понял, что он ошибся: на ней была лёгкая блузка с открытыми рукавами, так что он видел её локти и предплечья, а не лёгкая мантия, которая бы полностью закрывала руки девушки до запястий.
— А ты? — коротко спросила Джемма.
— Согласился, — так же лаконично ответил Поттер.
— Хм, — протянула колдунья, в задумчивости убирая волосы, упавшие спереди на её плечи, за спину. — Правильное решение.
— Ну вроде бы всё, — Гарри вдруг с запозданием почувствовал неудобство оттого, что разбудил её. — Я пойду, а то скоро нужно подниматься в Большой зал, а ещё столько надо сделать до этого. Свяжемся вечером?
— Договорились, — Джемма кивнула. — Хорошего дня. Пока.
— Тебе тоже, — завершил разговор Поттер.
Неудобно получилось. Его подруга даже одеться не успела, так рано он с ней связался. Гарри тяжело вздохнул — ему так хотелось всё подробно обсудить с ней, но растрёпанный и откровенно сонный вид волшебницы сбил его с толку. Несколько неловко было то, что Джемма платит за него. Но Гарри подозревал, что Селвин решила его пригласить, предварительно посовещавшись с Фарли. Интересно, что Джемма о нём рассказала?
Он отложил сквозное зеркало и подошёл к шкафу, принявшись завязывать слизеринский галстук. Гарри обдумывал, кого же выбрать для тренировки танцев? Для него это казалось продолжением обычного обучения и подготовкой к чему-то в будущем, как-то ассоциируясь с тренировками в Защите от Тёмных искусств. Пэнси или Дафну? Вроде бы это и не важно, достаточно поинтересоваться у них обеих, кто хорошо умеет танцевать, может показать ему нужные движения, да и имеет свободное время этим заниматься. Но…
Уже полностью с иголочки одетый, Поттер поднимался обратно в гостиную, каким-то образом глубиной души чувствуя, что вопрос здесь более важный, чем наличие свободного времени у слизеринок. Почему Селвин указала только их? Дэвис её не устроила лишь потому, что она полукровка, но есть же ещё Миллисента и Элизабет. Хотя она могла знать по фамилии только Паркинсон и Гринграсс. Так кого?..
Проблему выбора его лишила Пэнси, которая тут же перехватила его, едва он появился в гостиной.
— Доброе утро, Гарри! — выпалила она, на секунду даже хватая его за рукав, утягивая в сторону открытого выхода из общежития, из которого слизеринцы потихоньку, группами, потянулись на завтрак. Поттер лишь успел увидеть, как встрепенувшаяся на кресле при его появлении Дэвис поспешила вслед за ними.
Гарри тоже пожелал Пэнси доброго утра, но та словно не слышала и сразу насела на него с вопросами.
— Это правда? Ты разговаривал с Селвин и теперь участвуешь в «Вечере Морганы»?
— Да, но…
— Ой, как здорово! Просто замечательно!!! — затараторила она. — А где он проходит, она тебе уже сказала? А что там будет? Какое платье у Селвин? Ну же, Гарри, не молчи, я хочу всё знать в мельчайших подробностях!
— Ты так быстро спрашиваешь, что я даже отвечать не успеваю, — улыбнулся ей Гарри.
— Ой, прости-прости, — тут же повинилась девушка, теперь крепко ухватившись за рукав мальчика. — Так как?
— Да, я согласился участвовать, — признался Поттер, — но ты и сама знаешь, что старосты всё держат в секрете и я не могу тебе рассказать. Селвин взяла с меня слово молчать.
— О! — в этом восклицании девушка выразила всю глубину возмущения.
Поттер знал, что Пэнси больше всего любила секреты и больше всего ненавидела, когда их от неё скрывали. Чтобы избавить себя от возможной словесной пытки, Гарри тут же решил попросить девушку помочь с танцами.
— И это… — начал он, — Селвин сказала, что в программе обязательно танцы, и я хотел попросить тебя помочь…
— Так там будет бал?! — тут же воодушевилась колдунья при этой сногсшибательной новости. — Ну же, Гарри, расскажи побольше! А какие платья, какой крой?
— Пэнси, я только что сам узнал про сам бал и что мне надо на нём танцевать. А я не умею.
— Я тебя научу, не переживай! — легкомысленно отмахнулась девушка. — А какой у тебя будет костюм? Ты играешь кельтского колдуна, так? Ой, а во что они бывают одеты?
— Вроде плащ и рубаха, — сказал Гарри. — Но для бала у меня будет другое…
— А что именно? Я помогу тебе их подобрать!
— Я уже заказал нужное и отправил список, — признался он и тут же пожалел об этом.
Пэнси, узнав, что Гарри будет участвовать, тут же вознамерилась сама организовать всё для него и теперь пришла в негодование, когда поняла, что он уже отправил заказ в магазин. А как же долгий выбор по каталогам, разглядывание всех вариантов и такое интересное обсуждение достоинств каждого костюма?
— Это большой секрет, — сумел отговориться Гарри, заговорщески понизив голос, чтобы придать ещё большего значения словам. — Селвин настойчиво просила меня об этом никому не рассказывать. Даже сейчас я уже рассказал тебе много чего, что нельзя было говорить никому, и то лишь потому что полностью тебе доверяю, Пэнси.
Это только подогрело её интерес, судя по поблескивающим тёмно-зелёным глазам.
— О-о, — довольно протянула она и лукаво улыбнулась. — Посмотрю, как ты сохранишь этот секрет, когда тебе придётся на танцах облачиться в эту мантию.
На это Поттер не нашёлся что ответить. Хорошо ещё, что она не сообразила, что он никак не мог отправить заказ за такое короткое время. Или, может, посчитала, что успел?
«Интересно, а зачем мне кельтское одеяние, если на балу будет парадная мантия, хотя и очень необычная? — подумал внезапно Гарри. — А потом сразу надо бежать за Селвин, когда она отравит моих друзей-кельтов. Когда мне переодеваться из парадного костюма в плащ и рубаху? Как вообще это планировала Селвин?»
— А расскажи по поводу волос Селвин, — тут же попросила Пэнси, пользуясь тем, что они шли в относительном одиночестве. Догнавшую их Трейси она, шикнув, отогнала на приличное расстояние, чтобы та не подслушивала, и бедная девушка тащилась за ними в десяти метрах.
— Они белые и очень длинные, — улыбаясь, сказал Гарри.
— Гарри! — возмутилась Паркинсон, шутливо стукнув его в плечо, её тёмные короткие локоны закачались от резкого движения. — Ты же понял, что я имею в виду! Насчёт покраски её волос, — разумеется, Пэнси большего всего на свете интересовал вопрос, каким образом она их покрасит. — У Морганы же они такие тёмные, совсем как у меня! Я весьма подхожу на роль этой тёмной колдуньи, не считаешь?
Гарри чуть пожал плечами. До этого утра он считал, что и Пэнси Паркинсон, и Корделия Селвин совсем не подходят на роль этой мрачной колдуньи, которая убила стольких магов. Молчаливая подруга Фарли — Лорен Мальсибер, которая сейчас путешествовала где-то за пределами Европы, то ли в Азии, то ли в Африке, — куда лучше соответствовала. Своими красно-карими глазами, чёрными, как смоль, длинными волосами, тихим и таким зловещим голосом. За полтора года, которые он не видел её, Поттер уже забыл её образ, и лишь эти штрихи остались в его памяти, сильно искажённые мрачным веянием от Азкабана, в котором сидел её брат. Гарри как-то невольно проводил связь между ней, её братом — Пожирателем Смерти — и Сириусом Блэком. Однако, видя, как Селвин буквально вживается в роль Морганы, он уже был не так уверен в своих суждениях.
— Она изменит их магией? — не дожидаясь ответа, вслух принялась размышлять Пэнси, всё так же удерживая за локоток Гарри и идя очень близко к нему.
Поттер с опозданием ощутил от неё приятный, но незнакомый аромат — наверное, новые духи. Он покосился на девушку: она улыбалась, рассуждая о волосах Селвин, иногда при шаге прижимаясь плечом к нему.
Внезапно в памяти всплыли золотистые плечи Джеммы, и Поттер ощутил, как щёки обдало жаром. Его подруга всегда одевалась подчёркнуто строго, когда они летом жили вместе в одном доме, но сейчас, видимо, спала в ночнушке. Гарри привык за два года, что в Хогвартсе все волшебницы ходят в закрытых мантиях, что видно только обувь и кисти рук. В магловском мире, в котором царили более свободные нравы, он уже не гулял несколько лет, так что и не помнил, как там одеваются девушки, как и своих одноклассниц в начальной школе, а когда ненадолго всё же пересекал магловские улицы, то не обращал внимания, стремясь быстрее добраться до цели. Хотя, раз Джемма, которая всегда была образцом нравственности, предстала перед ним в таком виде, то, значит, нет ничего предосудительного в этом. Но, может, она просто не знала спросонья, что ему видно, а что нет. Ведь в её зеркале отражалось только его лицо, а не она.
— …или нанесёт краску для волос? — всё гадала Пэнси. — Может, специальной расчёской расчешет. Ты ведь знаешь, что есть такие, которые могут по желанию волшебницы перекрашивать волосы при расчёсывании на пару дней? О, наверное, всё же будет какое-то сложное зелье! Моргана известна своими коварными отравлениями и ядами. Так что она выпьет какое-нибудь зелье, чтобы изменить свои волосы.
Гарри с сожалением проводил взглядом пятикурсников, увидев среди них того, который помогал ему по нумерологии. Если можно было бы догнать их, якобы для того, чтобы тот объяснил ему одну из новых тем, прежде чем Пэнси завалит его всеми своими теориями по поводу причёски будущей Морганы. Но наконец они зашли в Большой зал, и девушка замолчала. За столами сидела где-то четверть учеников, уже занятая завтраком. Остальные ещё или спали, или только собирались сюда.
Привычный шум чуть утих, стоило всем обратить внимание на Гарри Поттера. Слизеринцы быстро заняли место за своим столом, принявшись за завтрак. Он ненадолго погрузился в свои мысли.
«Дуэли… Вернее, тренировки с Селвин. Это… очень интересно. Но у меня совсем нет времени. Сегодня вечером тренировка по квиддичу! А ведь ещё обучение танцам с Пэнси, и это тоже займёт много времени, — мрачно размышлял Гарри. — Но как было бы здорово сразиться со старостой! Попробовать свои силы с новым противником, с семикурсницей. Уоррингтон и Причард уже несколько поднадоели, иногда я легко справляюсь с ними, хотя пользы от такого времяпровождения не отрицаю. А ведь наверняка будут ещё дела, Монкли что-то должна была сделать, а потом мы собирались это обсудить… И не стоит забывать про домашние задания! По крайней мере, Селвин я своё согласие на тренировку не давал».
Зевая, подошли его остальные одноклассники, но не успели приступить к приёму пищи, как пришло время утренней почты. Белоснежная сова плавно приземлилась на стол рядом с Гарри.
— Букля, — обрадовался он, и та жизнерадостно ухнула, ущипнув его за палец самым дружеским образом.
— О, привет, красавица, — сказала Пэнси, пододвигая к ней свободный стакан с водой.
Поттер в это время вытащил из книги письмо для Тонкс и принялся привязывать к лапке совы. Однако не успела та вдоволь напиться, как перед Гарри приземлилась сипуха, которая тут же протянула газету «Ежедневный Пророк». Ему пару недель назад надоело каждый раз платить ей стопкой мелких монет, тем более что кнатов у него было не так уж и много, а если сове отдать сикль, то приходилось ждать, пока умная птица отсчитает из волшебного мешочка, который был привязан к её лапке, сдачу в два с лишним десятка кнатов. Так что он захотел оформить подписку на месяц или год, написав небольшую записку о своём желании и передав галлеон с ней же обратно, но, неожиданно для него, на следующий день галлеон вернулся к нему вместе с новой газетой, а в — хоть и официальном, но слащавом — письме от редактора сообщалось, что ему оформлена пожизненная бесплатная подписка. Это было приятно, хотя сама газета давно не радовала Гарри. На первой полосе прочно обосновалась мерзкая и откровенно страшная фотография Пожирателя Смерти Сириуса Блэка, а самые главные статьи и страницы были целиком посвящены только ему, в которых на разный лад обсуждались преступления, с каждой новой статьёй обрастая всё более ужасными подробностями, и образ предателя ставился ещё гаже. Сколько правды в этом, а сколько вымысла, ему было неизвестно. Также обсуждались меры, которые предпринимало Министерство, стараясь его поймать. А с недавних пор некоторые собеседники, дающие интервью, выдвигали идею, что Блэк уже давно сбежал из государства в ту же Францию или Германию. Иначе его бы легко поймали наши доблестные мракоборцы.
Сам Гарри уже несколько недель не читал газету. От одного вида ненавистного лица Пожирателя его охватывала злоба, а настроение надолго портилось. Тем более что ничем новым похвастаться «Пророк» не мог. Газету вместо него читала Трейси, которая потом пересказывала самое интересное. Темноволосую девушку устраивало это, ведь именно благодаря Гарри у неё было необычное положение для полукровки на Слизерине. К сожалению для неё, она не могла похвастаться влиятельной семьёй, богатством или мастерством в магических искусствах, а значит, была не особо полезна для других. Поэтому её ждала роль Лизы или что-то похожее на это — быть на побегушках у чистокровных или стать изгоем, что явно было ещё хуже. Но так как все знали, что она подруга Поттера, видели, что он с ней общается, то девушку никто не трогал и не помыкал ею. Разумеется, по влиянию ей было далеко до той же Гринграсс, которая крайне редко сама обращалась к Дэвис, но такая позиция всё же открывала перед ней многие возможности.
Но сейчас газету перехватила Пэнси, которая была слишком взбудоражена, чтобы просто есть запеканку, которую с наслаждением уплетал Гарри. Трейси тут же воззрилась на неё с молчаливым укором. Однако та этого не заметила, листая туда-сюда «Пророк», не в силах сосредоточиться дольше пары секунд на одной строчке.
Подошедшая Дафна была явно удивлена таким поведением, но не собиралась разговаривать во время еды, и лишь когда перешла к тыквенному соку (Гарри знал, что его она не особо любила, но считала полезным, да и выбор напитков с утра был очень мал), сочла должным отметить:
— Пэнси, так ты останешься совсем голодной, — и не дождавшись от той объяснений своему поведению и не имея возможности спросить в лоб при всех «что с ней не так?», но не в силах сдержать любопытства, добавила: — Неужели написали что-то настолько захватывающее, что ты совсем забыла про завтрак?
Аннотация: Однажды летом Грабитель получил классную наводку... Однажды осенью Бандит встретил свою прошлую любовь... Однажды зимой Писатель убегал от коллектора... Что же объединяет трех совершенно разных людей? Разве только общая знакомая с зелеными глаза
Глава первая
Она среди нас
Невероятно теплый, можно даже сказать, жаркий день. Солнце особо не печет, — может, всему виной серые дождевые облака, которые пытаются его закрыть, хотя их еще слишком мало для победы.
Люди, словно муравьи, бегают по своим особо важным делам, не замечая никого вокруг.
Сквозь толпу, остановившуюся на светофоре, идет она. Черный балахон полностью прячет ее тело, рыжие волосы выбиваются из-под капюшона, а зеленые глаза кого-то высматривают. Самое удивительное, что никто не обращает на нее внимания, и даже больше — никто ее не замечает. А она будто летит между ними, высматривая…
Толстый мужчина стоит возле самого светофора. Мимо него с бешеной скоростью несутся машины.
Он всем видом показывает, что невероятно торопится. Судя по его классическому костюму и коричневому портфелю, он минимум директор маленького предприятия или чей-то зам.
Начинает играть «Лунная соната», а его пиджак возле сердца — вибрировать. Мужчина резко вынимает из внутреннего кармана сотовый.
— Да, скоро буду! — нервно кричит он в трубку.
И, наверное, будь его телефон намного дешевле, он тут же полетел бы на мостовую. А так мужчина лишь замахивается, но трубку из руки не выпускает.
— Смотрите внимательно по сторонам, — раздается позади него женский голос.
— Твое какое на хер дело? — Мужчина оборачивается.
От взгляда зеленых глаз по его спине пробегают сотни тысяч холодных мурашек.
— Это мой совет, — улыбается она.
Он никогда еще не видел такой зловещей и одновременно приятной улыбки. Она сбрасывает капюшон, и ярко-рыжие волосы… Нет, они не слепят. Они гипнотизируют его.
— Почему все вы воспринимаете мои советы как нечто ничтожное? Будто я советую плохое, — спрашивает она.
— Опять… опять ты!.. Я же сказал… — троит мужчина и зачем-то делает шаг назад, на дорогу.
Жуткий хлопок. Женщина, стоявшая рядом с ним, чувствует на лице капли.
Еще один хлопок — об асфальт. Вся толпа замирает.
— А ведь ему нужно было просто меня послушать и не задавать тупых вопросов.
Истошный женский крик, который уже ничего не решает.
Осень
Холодный пустой заброшенный склад. Дождь стучит по его крыше, и этот стук эхом разносится по всему металлическому зданию. Еще недавно, пару лет назад, здесь делали пластиковые окна, но потом директор склада разорился и вынужден был отдать его кредитору.
Недалеко от главного входа ярко горит лампочка. Ее патрон прикручен к проводу — так раньше делали временные удлинители, когда не могли провести в нужное место свет.
Под лампочкой стоит стул, на нем сидит связанный парень лет тридцати. Его лицо в крови, как, впрочем, и рубашка. Недалеко от него, возле стола, сидят двое. Одеты почти в одно и то же: синие джинсы и кофту с высоким воротником.
Один — Миша — небольшого роста, но широкоплечий. Его лицо совсем обычное, разве что немного не пробрито там, где подбородок.
Второй — Костя — высокий и худой. В его взгляде читается грусть, как у героев классических романов.
Они едят бургеры.
— Ну и какой, по-твоему, лучший российский фильм? — спрашивает Миша.
— Российский или советский?
— А разница?
— Да она огромная. Это совершенно разный кинематограф.
— Ла-а-адно… Из девяностых какой твой любимый фильм?
— «Брат».
— «Бра-а-ат»?
— Ну да.
— И почему?
— Не знаю, — пожимает плечами Костя. — Ну а твой?
— «Блокпост» люблю. Очень он, знаешь, такой… правдивый. Всегда крайним будет мелкая сошка, а начальник — белым и пушистым.
Они доедают бургеры, жуя почти одновременно, как двое из ларца из известной сказки.
Миша запивает бургер газированной водой и вытирает рот рукой.
— Слушай, Костян, я тебе задам вопрос, только ты это… Я как бы нормально отношусь к педикам, мне плевать. Реально плевать. Но почему тебя тянет к мужикам? Я вот этого не пойму.
— Меня — к мужикам?! — Костя аж начинает кашлять. — Че за бред?
— Это не я сказал, это все говорят. Реально все. Я с тобой работаю уже пять лет и ни разу не видел тебя с девкой. Мало того, ты даже ни разу не рассказывал об этом.
— И ты сделал вывод, что я гей?
— Не я. Все сделали вывод, что ты гей.
Костя смотрит в сторону.
— Охренеть, — говорит он. — Какие еще выводы вы обо мне сделали?
— Больше никаких, только этот… Ну так че?
— Я не гей!
— Тогда почему, как тебя ни позову по шлюхам, ты в отказ?
— Как же ты мне дорог!.. — усмехается Костя. — Вот ты всё время пил кока-колу…
— Ну.
— А щас почему не пьешь?
— Издеваешься? Ее хрен где достанешь сейчас.
— Есть же аналоги.
— Сам пей это дерьмище. Для меня кола одна — только красная кока-кола. Я такую в детстве пил. Другой колы для меня нет.
— Вот и ответ на твой вопрос о шлюхах.
Миша недоуменно смотрит на напарника.
— Не доперло? — спрашивает Костя.
— Нет.
— Лет семь назад я встретил одну девушку. Мы прожили вместе год, а потом расстались. Она — моя единственная, понял?
— В смысле, у тебя не было больше баб?
— В смысле, я ее до сих пор люблю. Мне нужна только она, мне не нужны аналоги. Она моя кока-кола, понимаешь?
Связанный парень начинает мычать, чем обрывает их беседу.
— О-о-о, ты наконец хочешь нам всё рассказать! — кричит Миша и встает. Из-под ремня он вынимает пистолет.
Вдруг раздается громкий стук в дверь. Все замирают.
— Иди посмотри, кто там, — говорит Костя, тоже вынимая пистолет.
— Мы же никого не ждем? — уточняет Миша.
— Вроде нет. Только если ты неправильно заплатил курьеру.
— Я ему даже лишние деньги на чай сунул.
Костя поднимается со стула. Миша медленно идет к входной двери.
Напряжение. Для лучшего обзора Костя делает шаг в сторону и приподнимает пистолет.
Слышится звук открываемой двери.
— Ты кто такая?.. — доносится голос Миши.
Раздается выстрел. Вскоре — еще один.
Костя застывает в нерешительности…
Зима
Таких кинотеатров уже нет. В нем веет индивидуальностью, которую остальные кинозалы потеряли в век глобализации.
Красные стены, красные кресла, приглушенный свет. На большом экране — черно-белое кино, вроде французское, но он особо не разбирается в фильмах и во Франции, как, впрочем, и в жизни. Он знает лишь, как заполнять белые страницы черными буквами.
Он проходит в зал и садится в самый первый ряд на самое первое место.
Откуда-то дует холодом. Он поднимает воротник старого черного пальто и смотрит в глубину пустого зала.
— Я тут, —доносится до него женский голос.
Примерно в середине первого ряда сидит она: рыжие волосы, зеленые глаза. Он встает и медленно идет к ней. Каждый его шаг сопровождается глухим шуршанием.
— Гениальное творение — кино. — Она говорит приглушенно. — Людям так важно наблюдать за жизнью выдуманных персонажей…
— Мне нужна еще одна история. — Он уже стоит рядом с ней.
— А что получу я?
— А что ты хочешь?
— Хочу, чтобы ты купил коробку.
— Коробку?
— Да, обычную такую коробку, подарочную, с крышкой и бантиком.
— Зачем?
— Иногда маленькие действия приводят к грандиозным последствиям. В твоем случае это будет очень крутая история.
…Писатель резко открывает глаза.
Он сидит в офисе на двадцатом этаже нового здания. Он — это гладковыбритый высокий мужчина тридцати пяти лет с немного красными глазами. На нем черные джинсы, белая кофта и черный длинный плащ. Он смотрит в большое окно, за которым падает мелкий снег.
Напротив него, спиной к окну, сидит старик. Хотя лет ему не так уж и много, но стресс и глушение стресса водкой сделали свое дело. Лысеющий пятидесятилетний мужчина в очках, сгорбленный, — он читает листы бумаги, нервно сжимая их пальцами.
Офис украшен разными книжными обложками, на которых в основном драконы и красивые молодые герои.
— Это не то, — наконец говорит редактор, откладывая в сторону листы и снимая очки. — Совсем не то.
— Почему? — Голос писателя звучит неестественно.
— Да потому что! Вы не знаете, о чем пишете. Вот у вас сказано, что пистолет подпрыгнул в руках. Но как он может подпрыгнуть? Вы хоть раз вообще стреляли?
— Нет.
— И не служили в армии?
— Нет.
— Ага… А если бы вы отдали долг родине, то знали бы, что пистолет не подпрыгивает и что стрелять в первый раз намного сложнее, чем потом.
— Но это же вымысел.
— Долг родине — вымысел?
— И то, что вы читаете.
— Ну, судя по вашему тексту, в нем один только вымысел и есть. Бредни немощной старухи, уж простите. Вам нужно подтянуть язык и, в конце концов, знать, о чем пишете. И вот что странно…
— Что?
— Ваша книга «Переговоры» — она великолепна, — отмечает редактор. — А эта — не то. Как будто два разных человека писали. Напоминает Фаулза: он тоже любитель использовать в одном тексте кучу разных приемов. В общем, дорабатывайте.
— Но, может…
— Нужно доработать, а лучше вообще переделать. Не факт, что здесь получится алмаз.
Писатель выходит из здания, сжимая папку с рукописью. Седьмой раз… Да, в седьмой раз он приносит ее этому старику, и в седьмой раз тот до всего докапывается.
Черное пальто, которое писатель купил на первый гонорар и которое должно показывать его интеллектуальность, давно уже не выдерживает крепких сибирских морозов и продувается насквозь. Писатель ежится от холода и закуривает.
Снег заметно усилился и теперь похож на белую стену, заваливая и без того сильно засыпанные улицы.
«Эти сугробы растают весной — не нужно сейчас тратить на них деньги» — так все говорят в этом странном сибирском городе, где роскошные центральные улицы на одной стороне реки граничат с вечными ямами и потопами — на другой. Где четвертый платный мост через реку строится в ущерб жителям соседних двухэтажных домов, построенных в прошлом веке и трескающихся от работ на мосту — в этом.
Бычок отправляется в урну. Писатель спускается со ступенек. Перед ним два пути: либо домой переписывать книгу, либо в бар возмущаться несправедливостью.
Протяжный гудок машины заставляет его посмотреть влево. Черная тойота! Ее водитель смотрит прямо на него.
Гудок.
Твою же!..
Писатель резко бросается вправо и бежит так, как раньше никогда не бегал.
Еще поворот направо. Проулок, куда точно не заедет машина. Дальше двор с тополями и снова проулок, и еще один проулок…
Влево, вправо — дыхание на исходе.
Мусорные бачки по бокам, впереди виднеется улица и машины.
Выход из проулка преграждает черная тойота.
Писатель замирает, а водитель открывает правую пассажирскую дверь.
Писатель смотрит по сторонам и бросается обратно…
Осень
Костя стоит под навесом кафе-бара «Две гитары». Он смотрит на дождь и курит. Мимо то и дело пробегают прохожие — кто с сумками, кто налегке. Кто-то из них бурчит на табачный дым, кто-то — на дождь, а кто-то и на саму жизнь.
Последняя затяжка — бычок летит в лужу. Яркий огонек почти сразу тухнет.
Костя входит в яркий холл кафе-бара. Кивает охраннику и проходит в зал.
Вдоль левой стены тянется барная стойка, возле правой — небольшая сцена. На ней худой парень пытается петь, но халтурит, проглатывая слова. Напротив сцены — столики на две персоны. Народу не слишком много.
Костя садится за барную стойку.
— Здоро́во, — приветствует его толстый бармен.
— Здоро́во. Как оно?
— Подыхаю, как еще.
— Да конечно! Ты же, блин, еще всех нас переживешь.
— Хочется верить, — усмехается бармен. — Пиво или кофе?
— Кофе.
Бармен, хромая, отходит. Костя бросает взгляд на белую дверь с надписью «Служебный вход». Дверь спрятана за прямоугольным выступом в стене.
— Где напарника потерял? — Бармен ставит перед ним кофе.
— У хирурга: подстрелили. — Костя кидает в чашку кубик сахара, размешивает.
— Опять? — удивляется бармен. — Сколько уже можно ловить пули?
Костя пожимает плечами.
— У него там магнит, наверное, — добавляет бармен и отходит.
На сцене начинает играть пианино. Знакомая мелодия. Костя делает глоток кофе. Мелодия навевает воспоминания. Звучит женский голос… Костя замирает.
«Я больше не верю в любовь, извините…» — слышит он.
На его глаза наворачиваются слезы, еле заметные. Он оборачивается.
На сцене девушка играет на пианино. Карие глаза, не сильно длинные темные волосы, прямой нос, тонкие губы.
Это она!
Девушка поднимает взгляд. Он машет ей. На долю секунды, на мгновение, она перестает играть. Ее остановку, кроме него, никто не замечает. Она его узнае́т — она ему улыбается. У него перехватывает дыхание — он горько улыбается в ответ.
Костя отводит взгляд, боясь ее смутить, и, не глядя на нее, дослушивает знакомую песню.
Она встает, чтобы поклониться немногочисленной публике, но ее взгляд направлен только на него. Он снова ей машет, на сей раз приглашая подойти. Она согласно кивает.
Он просит налить себе еще кофе, достает пачку сигарет.
— Не кури! — строго говорит ему бармен.
Костя молча смотрит на него.
— Посетители не хотят нюхать сигаретный дым, я в том числе.
Костя тяжело вздыхает, убирая пачку обратно.
Снова те же движения с чашкой кофе, глоток. Подходит она.
Он встает. Они обнимаются, садятся.
— Кофе будешь? — спрашивает он.
— Нет, спасибо.
Молчание.
— Аня, как ты?
— Видишь, доросла до такой сцены… Пока еще работаю там же, но, думаю, уже после Нового года брошу.
— Почему?
Она задумывается, — видно, что продумывает ответ.
— Продюсер у меня появился. Он готов проспонсировать альбом и рекламу.
— Мечты сбываются.
— Это да, — хмыкает она. — Ты как? Всё инженер?
— Ну да, только уже старший.
— В смысле, главный?
— Называй как угодно. Замуж вышла?
— Нет. Женился?
— Тоже нет.
— Я, кстати, недавно вспоминала.
— Меня?
— А кого еще?
Они улыбаются.
— Молния была, — продолжает она. — Помнишь, как тогда, у озера?
Она хмурится, пытаясь подавить воспоминания; он смотрит на нее.
Она бросает взгляд на наручные часы.
— Знаешь, если честно, мне пора, — говорит она. — Мне еще нужно успеть в типографию до закрытия.
— Может, тебя отвезти? Минут через двадцать смогу…
— Не стоит.
— Слушай, а если мы попьем кофе на днях?
— Прости, но нет.
— Почему?
Молчание.
— Я о тебе сегодня тоже вспоминал, — замечает он.
Она улыбается и снова смотрит на часы, давая понять, что уже пора.
Оба встают, снова обнимаются. Она уходит, он смотрит ей вслед.
Со сцены раздаются звуки гитары, начинается песня. Почти идеальная музыка на стихи Шпаликова: «По белому снегу я палкой вожу, стихи — они с неба, я перевожу…»
Минут через пять Костю зовут. Через белую дверь служебного входа он проходит по длинному коридору и открывает следующую дверь, с надписью «Директор».
Небольшой кабинет. Массивный дубовый стол, два кожаных кресла. На столе большой тонкий монитор, стакан под виски и пепельница. Стену украшает картина Верещагина «Сухум-Кале».
Костя садится в кресло, пододвигает к себе пепельницу, закуривает.
Минуты через две в кабинет влетает хозяин — толстый лысеющий мужчина с черными бегающими глазами. Он одет в черные брюки и светло-синюю рубашку; на спине проступает пот.
— Долбанные бабы, — бросает он, плюхаясь в кресло. Он вынимает откуда-то снизу бутылку виски, наливает себе, предлагает Косте. Тот отказывается. Тогда толстяк делает внушительный глоток, ставит стакан. — Сначала расскажи про бабки.
— Мы их не нашли.
— Что значит «не нашли»?
— Мы действовали по обычной схеме. — Костя выдыхает дым. — Сначала слегка избили, потом заказали пожрать и немного попугали. Хотели уже к гвоздям перейти, но — внезапные обстоятельства.
— Что за внезапные обстоятельства? — Толстяк наливает себе еще виски. — Говори четко.
— Ворвалась его девка. Она подстрелила Миху. Я ее убил.
— А его? Ты че, не мог его расколоть?
— Случайная пуля. Бах, и нет его. Я даже не заметил, а потом быстро повез Миху к хирургу.
— Всё у вас какие-то случайности, а я, между прочим, бабки потерял.
— Но мы…
— Главное, вы их наказали и никто больше не посмеет у меня воровать, — перебивает его толстяк. — Репутацию мне сохранили.
— Михалыч, сделали всё что могли.
— Да я понимаю… Неужели думаешь, я не понимаю? Ну, ладно… Хотя бабки хорошие. — Толстяк наливает себе еще. — Короче, у меня к тебе есть маленькая просьба: повози мою девку завтра по магазинам, а? Че-то она меня уже достала. Я ее, наверное, брошу, а может, нет, — думаю еще. Тебе нужно всего лишь отвезти ее в парочку магазинов, потаскать сумки, а потом заехать в кафе — она пожрать купит, и домой. Понимаешь, в этом деле я могу доверять только тебе.
— Чего это только мне?
— Ну ты же по мужикам. Так-то я не против, мне вообще плевать…
— Да кто такое сказал?! Я не гей! Я девушек люблю!
— Серьезно?
— Да, серьезно!
— Просто все говорят, что ты…
— Я не гей.
— А почему тогда я ни разу не видел с тобой бабу?
— Но это же не значит, что я гей.
— Согласен, выводы, наверное, поспешные. — Толстяк допивает виски. — Тогда это всё усложняет.
— Ничего это не усложняет. Я на твоих баб даже смотреть не буду.
— А ты не знаешь, есть ли у нас гей?
— Скорее всего, нет. Иначе он подкатывал бы ко мне.
Михалыч усмехается.
…Сильный проливной дождь стучит по крыше черной тойоты. В машине играют «Времена года» Вивальди. Костя сидит за рулем. Он курит в приоткрытое окно.
Открывается пассажирская дверь, и в машину, кряхтя от боли, садится Миша.
— Ребро мне сломала, — сквозь боль жалуется он и захлопывает дверь.
Костя выворачивает руль влево.
— Заедем за водкой в магазин? — спрашивает Миша.
— Да без проблем, — кивает Костя.
Лето
Жара и пыль. Межгородская трасса. Возле поворота, ведущего в деревню, стоит потрепанное здание с большой вывеской «Магазин для всего».
Возле здания — асфальтированная парковка. Небольшая, на две машины.
Синяя хонда стоит поперек парковки, занимая оба места. За рулем сидит девушка в коротких джинсовых шортах и черной футболке. Все окна открыты, а машина, несмотря на жару, заведена.
На руле — открытая книга, которую девушка с интересом читает.
Из магазина выбегает худой парень. Красная лыжная маска полностью закрывает его лицо. В одной руке у него пакет, кажется с продуктами, в другой — пистолет.
Он резко прыгает на пассажирское сиденье хонды.
— Погнали! Погнали! — кричит он девушке.
— Сейчас, — бурчит она, не в силах оторваться от книги.
— Какого хера?!. — Он с упреком смотрит на нее.
— Да подожди…
— Ты, блять, издеваешься?!
— Да еду я… — Она аккуратно загибает уголок страницы, закрывает книгу и кладет ее на приборную панель. — Две секунды всё равно ничего не решат.
Машина резко трогается с места.
— Где твоя маска? — спрашивает парень, сдергивая с себя свою.
— Да жарко в ней.
— Они же тебя спалят по лицу.
— У меня потом от этой маски прыщики.
— Ты вообще ни хрена не серьезно относишься к делу. Жарко ей… — Он прячет пистолет в бардачок. — Лучше с прыщиками и на воле, чем без них, но в тюрьме.
— Почему ты всегда так негативно мыслишь? Можно же на воле и без прыщиков… Взял попить?
— На. — Он протягивает ей бутылку минеральной воды, а себе вынимает из пакета бутылку молока.
— Ты опять со своим молоком? — Девушка смотрит на него.
— Она просто так мне врать не будет.
— Ты веришь какой-то девке из сна в кинотеатре?
— Это не какая-то девка из сна. Мне кажется, это мой ангел-типа-хранитель. И не забывай, что только благодаря ей я встретил тебя.
Машина сворачивает на проселочную дорогу.
— Как ты можешь верить в такую чушь? — недоумевает она.
Машина останавливается.
— Еще посмотрим, что здесь чушь. Увидишь, как меня молоко спасет!
Парень пьет из бутылки. Потом выходит из машины, осматривается, идет к капоту и сдергивает белый номерной знак, под которым оказывается другой.
То же самое он проделывает и сзади, потом прячет сдернутые номера под подкладку багажника и возвращается в машину.
- Вернулся? Вот и молодец. Вернее, нет, не молодец. – Яковлев сердито шагал по кабинету, протрясая папкой. –Я тебя зачем туда посылал? За майором! А ты что привез? Несчастный случай?
- Так товарищ подполковник, ПалАнатолич! – начал Шурочкин – Бабка майора траванула. Самогоном, на каких-то поганках настоянном. Там у них народ пачками мрет от него. А местные эксперты всем пишут в причинах смерти тромб.
- И что ты мне предлагаешь к делу пришить? Халатность трех калек и бабку-самогонщицу, которую бревном зашибло? – распалялся Яковлев, чуя, как полковничья звезда начинает меркнуть на золотом горизонте. – Нет, не майор это, Саня, не майор. Думай, чего там позаковыристей написать.
- Так ведь еще там Волка арестовали…- робко начал Шурочкин, решивший добиться справедливости во всем.
- Точно! – обрадовался Яковлев, понявший это по-своему. – С капитаном полиции это уже банда. А мотив? А мотив такой: отравить майора и самому место занять, чтоб прикрывать бабкин бизнес. Самогонный. Во как! Лихо я? Вот это уже на майора тянет! Иди, пиши.
- Но товарищ подполковник! – начал Шурочкин.
- Ладно. – снова все понял по-своему Яковлев – Сегодня отдыхай, но завтра с утра на работу, как штык.
Дома Шурочкина ждала отдохнувшая тетушка и блюдо пирожков. Но все это его не радовало. К тому же без Кефира в доме было как-то пусто, а Шурочкина грызла совесть. Волк без вины виноватый сидит где-то в изоляторе, Яковлев требует писать какие-то небылицы, но больше всего ему было невероятно тошно и до дрожи в теле зябко от мыслей о том, что кот пропал в мокром лесу, что к Елене он не вернется, потому как чего бы ему к ней возвращаться, он же не знал ее и скорее всего не доверял. Единственное место, куда он мог податься после смерти майора это опорный пункт. Но и то вряд ли, что Бадыков проявит к нему должное внимание и приютит дома. Тетушка Шурочкина, которой он пояснил, что кот вернулся после следственных действий к хозяину, подливала масла в огонь и без того уничтожающей его совести, время от времени вздыхала и говорила, что надо бы котика завести.
Явления майора прекратились. В последний раз, сразу после возвращения Шурочкина в Москву, он заходил попрощаться, на этот раз в своем прижизненном виде, в голубых джинсах и белой футболке с пирамидами и надписью EGYPT. В одной руке он держал букет ромашек, а в другой легкую спортивную сумку и вообще выглядел счастливым и немного нервным, как все отъезжающие куда-то люди. Он что-то говорил, долго и сбивчиво, но Шурочкин никак не мог понят ни слова, будто бы майор говорил на сложном и неизвестном ему языке. Потом он протянул Шурочкину букет, долго-долго махал на прощание и растаял в предрассветной дымке. Шурочкин проснулся с ощущением легкой грусти. Как раз на часах было 3.52, тот самый ведьминский час.
Несмотря на кажущееся благополучие, Шурочкин никак не мог успокоиться. Ему необходимо было с кем-то посоветоваться. Яковлев категорически не подходил. Его совесть, затуманенная погонными звездами, напрочь вычеркивала его из списка приличных людей, чье мнение что-то значило для Шурочкина и имело вес. Что ему скажут коллеги, Шурочкин точно знал, поэтому и говорить с ними не хотелось, тем более что на работе он слыл чудаком и вообще, не от мира сего. Тетушка никак не подходила на роль советчика, хотя всегда была прекрасной слушательницей. Он немного подождал и набрал номер отца Артемия. Бесстрастный голос сообщил, что абонент временно недоступен. Не отвечал Артемий и на сообщения. Шурочкин почувствовал легкое разочарование, но укрепился в своем подспудном решении, которого желал и боялся одновременно.
На следующее утро хорошо подумав, Шурочкин решил увольняться. Ну и черт с ним, с майором. И капитанами люди нормально увольняются. Не мог он дальше работать там, где творится несправедливость, где хороший честный служака Волк будет сидеть по надуманному обвинению, а Павел Анатольевич Яковлев пенсию полковничью получать. В адвокатуру пойти можно или в фирму, в службу безопасности. Его университетский приятель давно к себе звал. Ничего, без работы не останется. Главное, человеком остаться.
Шурочкин надел форму, начистил ботинки и не позавтракав, к большому недовольству тетушки отправился на работу.
- А чего это ты в форме сегодня? – спросил Яковлев, покивал и предупредительно потыкал пальцем наверх. – А вообще правильно, да. Ты давай, иди в кабинет к начальству. Вызывают тебя.
«Вот и хорошо,» подумал Шурочкин, который все обдумал и в кармане которого лежал рапорт об увольнении. «Несколько раз ходить не придется.»
В кабинете генерала за длинным полированным столом сидел неубедительный щуплый очкарик в очень дорогом английском твидовом пиджаке, а за его спиной стояли вполне убедительные кавказцы.
«Это что за цирк?» не понял Шурочкин
- А вот и он, капитан Шурочкин! – ласково сообшил очкарику генерал
- Здравия желаю, товарищ генерал! – гаркнул с порога Шурочкин.
- Не надо так официально. Проходи, присаживайся, Сан Саныч, вот по твою душу приехали. – задушевно начал генерал
Краем глаза Шурочкин заметил перед очкариком толстые папки с Выгорьевским делом и тоненькую, со своим личным.
- Наделал твой Выгорьевск шума! – по-отечески улыбнулся генерал- Повезло тебе, Саныч, забирают тебя, в секретный отдел. Будешь теперь под началом Евгения Николаевича работать.
- Ну, Виктор Леонидович, зачем так официально? – улыбнулся очкарик. – Может быть мы спросим мнение капитана? Я бы хотел сперва с ним конфиденциально поговорить, объяснить, что к чему.
К удивлению Шурочкина, генерал немедленно поднялся и, потрепав его по плечу, вышел из собственного же кабинета, предоставив очкарику полную конфиденциальность. За ним же вышли и убедительные кавказцы. «Да кто он такой, этот Евгений Николаевич?» удивился Шурочкин.
Очкарик отодвинул папки в сторону и улыбнулся.
- Да, я ознакомился с вашим Выгорьевским делом, а также с рапортами НАШЕГО сотрудника, который прикрывал вас и вашего напарника во время второй поездки. Хочу отметить, что мне понравилась ваша открытость к любой информации, преданность делу и своим идеалам. А также честность и готовность идти до конца. Вы ведь не будете отрицать, что сюда вы пришли, чтобы выложить генералу рапорт об увольнении, который лежит у вас во внутреннем кармане?
«Да откуда он узнал-то?» испугался Шурочкин
- Не бойтесь, я не работаю, так сказать на те силы, с которыми вы столкнулись в Выгорьевске, скорее наоборот. Хотя не скрою, мы были огорчены гибелью Людмилы Федоровны и разрывом договора. Ведь это означает гибель целой системы. Но, впрочем, об этом мы можем поговорить позже.
Шурочкин нахмурился.
- Это что получается, у нас под боком целая секретная служба по прикрытию ведьм и колдунов работает?
- Это не совсем так. К тому же мы вовсе не прикрываем, как вы выразились, а просто работаем на другом плане. Это не то, что вы могли подумать, не борьба с ведьмами или же наоборот, их охрана. Мы имеем дело со сверхъестественными силами и потусторонними явлениями. Ваша кандидатура очень нас заинтересовала. От себя обещаем достойную оплату, неограниченные возможности, ненормированный график и много очень интересной работы. Разумеется, будут некоторые ограничения, но для вас, как для человека, дававшего присягу, это не будет сюрпризом. Конечно и напарника мы вам подобрали замечательного. По рекомендации нашего агента. Итак, вы согласны?
- Прежде чем я что-либо отвечу, могу я узнать, кто был вашим агентом, давшим такие замечательные характеристики и как оказывается, принимавшем участие в операции. – спросил Шурочкин, чувствуя подвох.
Евгений Николаевич улыбнулся:
- Ну, разумеется. Наш агент Кузьма Евграфович Фирсов. В очень далеком прошлом бандит и главарь группировки, позже перешедший на службу в полицию, потом милицию и сосланный к нам на 100 лет, для исправления. Впрочем, вы, вероятно, знаете его под сокращенным именем Кефир.
- Кефир? Кот Кефир? – ошалел Шурочкин
- Именно он, К-узьма Е-вграфович ФИР-сов. Кот -оборотень. Полагаю, теперь ваше согласие - дело решенное?
- Так точно. – сглотнул Шурочкин.
- Не стоит так официально. Тогда жду вас завтра по этому адресу. Очень рад встрече и добро пожаловать! – Евгений Николаевич крепко пожал руку Шурочкину и оставил на столе визитку, из плотного желтоватого картона на которой был изображен герб зеленый с львиной головой и надпись: «Магазин Старая книга».
Дорогие читатели! Как многие уже поняли, Шурочкин попал в команду Жени из истории "Нож колдуна". Поэтому со следующей недели читайте продолжение под названием " Последний ключ". Много не обещаю, поскольку мне предстоит поездка в Москву, но постараюсь написать очередную главу и поместить ее в подборку "Последний ключ".
Потерявший память Ван начинает свою работу в Тайном Сыске, пытаясь понять, что же связывает его с загадочными убийствами…
Дарси кивнул на дверь, и, толкнув её плечом, я споткнулся о порог, чуть не полетев вперёд носом на струганные доски пола. Едва успел ухватиться за что-то тёмное, свисавшее с гвоздя на стене. Это оказалась одежда и, судя по треску рвущейся ткани ― она вчистую проиграла в схватке с моей рукой, получившей в награду большой кусок чёрного рукава.
Я только охнул, непонимающе таращась на странную «добычу», когда злой Дарси вырвал её, рявкнув:
― Сволочь ты последняя! Это был единственный парадный камзол. Неужели нельзя было схватиться за что-то другое?
Уставший и измотанный сегодняшними событиями, ответил ему в том же тоне и не менее громко:
― А какого собачьего… ты развесил свою одежду в моей комнате?
― Где хочу, там и вешаю, я не обязан отвечать всякому забывчивому придурку!
Дальше мы повели себя как двое глухих, пытаясь перекричать друг друга, так что из соседней двери высунулась заспанная усатая морда и запустила в нас лет сто нечищеным сапогом, пообещав навсегда заткнуть своим мечом разоравшихся идиотов, мешающих спать нормальным людям…
Дарси ловко вернул метательный снаряд владельцу, и мы хором пожелали ретировавшемуся усачу «крепкого здоровья», потому что скоро сами придём к нему с визитом… Соседняя дверь обиженно захлопнулась, и наш запал тоже угас. Я в упор смотрел на помощника Лурка, не понимая, почему у меня такое ощущение, что всё это уже когда-то происходило. Во всяком случае, мы оба только что вели себя так, словно были знакомы, по крайней мере, тысячу лет…
Хмурый сыскарь прошёл внутрь и, взяв с одной из двух кроватей стопку одежды, сунул её мне в руку со словами:
― Иди следом, в бане наверняка осталась горячая вода, а за испорченный камзол отдашь деньги из жалования…
Я не стал с ним дальше препираться ― не было сил, тело вспомнило, что ещё не готово к подобным нагрузкам: все мышцы словно окаменели, а тяжёлая голова клонилась на грудь, отказываясь держаться на шее. Видимо, Дарси это понял и, неожиданно взяв за руку, потащил за собой, не переставая бурчать:
― Вот навязался на мою голову, придурок… Потерпи… уже пришли. Что стоишь? Раздевайся сам ― ты же не прекрасная барышня, чтобы сержант Бен Дарси срывал с тебя шёлковое бельё…
В голове что-то щёлкнуло, и в угасшей памяти на миг мелькнуло юное, обрамлённое тёмными кудрями лицо помощника Лурка, со смехом протягивавшего кружку, закрытую шапкой белой пены… Я послушно сбросил одежду и сел на лавку, схватившись за гудящую голову. Сержант вздохнул и, окатив меня горячей водой, сунул намыленную мочалку в руку:
― Понимаю, что трудно, но соберись…
Показалось, что он добавил ещё какое-то слово, но оно тут же выскользнуло из дырявой памяти. Кое-как вымывшись с помощью ворчащего Дарси, я доплёлся до своей комнаты и, упав на кровать, сразу же уснул.
Пробуждение было не из лёгких ― сержант, видимо, поставленный Лурком приглядывать за новичком, безжалостно гаркнул над ухом:
― Подъём! ― и, кивнув на стоявшую на столе кружку с каким-то дымящимся, сладко пахнувшим напитком и большим куском хлеба, продолжил, ― если сейчас не встанешь, будешь голодать до ужина. Дарси тебе не нянька…
Я серьёзно отнёсся к этому предупреждению: быстро умывшись из кувшина, натянул аккуратно сложенную на лавке одежду. Под насмешливым взглядом «наблюдателя» мгновенно расправился с нехитрым завтраком, жадно подобрав не успевшие остыть крошки с горячего, обжигавшего язык и хрустевшего румяной корочкой ломтя.
Кабинет Лурка был залит слепящим утренним светом, но, почувствовав себя неуютно, я понял, что выискиваю глазами тёмный угол, чтобы спрятаться в нём как случайно залетевшая в дом летучая мышь. Сегодня начальник Третьего отделения выглядел усталым и обеспокоенным, вертикальные морщинки на переносице стали заметнее, а карие глаза потускнели. Он кивнул мне на кресло возле массивного стола, но сам садиться не стал, оставшись стоять у открытого окна. И, не теряя времени, начал допрос:
― Продолжим наш разговор, Ван. Ты, наверное, гадал, с чего это я вчера так на тебя набросился? Дело серьёзное, и мы проверяем всех чужаков, прибывших в город за последнее время. И вот что удивительно, сейчас я знаю о тебе так же мало, как и три месяца назад, когда приезжий, назвавшийся Дасти Роджем, устроился млад шим писарем в наш Архив. До сих пор не знаю, кто помог тебе найти такую работу, никто не признаётся, ― он невесело засмеялся и, словно нехотя, сел за стол.
Я слушал с деланым равнодушием, рассматривая застарелые пятна от потёков воды на потолке, но это его не разозлило и не сбило с толку:
― Конечно, тебя проверили, прежде чем пустить с святая святых Тайного Сыска, только проверять–то было особенно нечего: все бумаги из того городишки, откуда ты якобы родом, сгорели в страшном пожаре. Удобно, да?
Я улыбнулся, пожав плечами и выжидая, насколько же на этот раз хватит его терпения. Лурк продолжил:
― Тем временем, ты добросовестно трудился, разбирая и сортируя старые дела, по вечерам посещал бордель и местный бар, где и познакомился со своим будущим приятелем… Беном Дарси. Не смотри так, я его к тебе не подсылал, это судьба… Вы, кажется, славно проводили время, и ты даже признался ему, что тоже хочешь стать сыщиком. Это так мило, Дасти, или тебе больше нравится ― Ван? ― он снова засмеялся, и это дурацкое хихиканье начало меня раздражать, однако я сдержался, вежливо улыбнувшись в ответ.
― Всё бы ничего, но в это время как раз и начали происходить убийства, а ты, дружок, теоретически, конечно, получил доступ ко всем материалам расследования, ведь улики хранятся в том самом Архиве. Кстати, за день до известной драки в трактире господин Родж внезапно уволился, сказав, что должен срочно уехать из города. Однако почему-то остался, и, так же как в любую другую пятницу, пошёл в это злачное местечко, где и получил по голове, и не только по ней…
Кстати, Дасти, кого ты поджидал там по пятницам, сидя в гордом одиночестве? На контрабандиста, вроде, не похож, почему тогда выбрал именно этот гадюшник, их же в округе немало?
Я тяжело вздохнул:
― Спасибо, конечно, господин Лурк, что рассказали о моём прошлом. Но почему Вы продолжаете задавать вопросы, ответить на которые я сейчас не в состоянии, и каким боком это связано с убийствами? И ещё… Зачем понадобилось разыгрывать спектакль с бедным стариком Шанем, если можно было просто привести «подозреваемого» сюда?
Лурк встал, взяв с полки книгу, и стал примерять её по руке, так что я забеспокоился, а не собирается ли бешеный начальник отделения запустить увесистый том в мою итак пострадавшую голову. Но тот просто бросил её на стол:
― После того, как Дасти Родж уволился, из архива пропали важные документы, а подобравший тебя Шань почему-то не сразу доложил о «найдёныше» ― видимо, на него снова нашло «затмение». Когда мы собирались взять очередного Вана, я и не знал, что это будешь ты…
Насмешливо посмотрел ему в глаза:
― То есть, вместо того, чтобы бежать с похищенными бумагами, я по привычке поплёлся в известную забегаловку на глазах у всех выпить кружку пива и почитать секретные документы? Серьёзно? Неубедительно, господин Лурк… И всё-таки кроме, уверен, Вашей замечательной интуиции, на чём основаны подозрения, заставляющие считать меня не просто вором, а ― убийцей и извергом?
Лурк задумался, видимо, решая стоит ли отвечать на этот вопрос или сразу четвертовать негодяя.
―Ты, Дасти Родж, был знаком со всеми погибшими…
Вот это был удар, я чуть не подскочил от возмущения:
― Не может быть! Как бедный, словно церковная крыса, архивариус мог познакомиться с богатейшими людьми города? Придумайте что-нибудь более правдоподобное…
Теперь Лурк насмешливо улыбался:
― Ошибаешься, господин Дасти-Ван-Родж. Ты, как и они, был членом известного в городе мистического клуба «Заблудшая душа», где, помимо ненормальных богачей шныряли, видимо, ловя рыбу в мутной воде, разного рода шарлатаны…
Почувствовав, что меня только что смертельно оскорбили, я провёл рукой по поясу, ища несуществующие ножи, но, взяв себя в руки, с достоинством дуралея спросил:
― И какого же рода «шарлатаном» я, по-Вашему, был?
Он расплылся в довольной ухмылке:
― Если верить сержанту Бену, ты, Дасти, потрясающий медиум… Кстати, все погибшие недавно потеряли кого-то из членов семьи. Как тебе такое, «непомнящий Ван»?
Как же хотелось двинуть кулаком по этой самодовольной физиономии или хотя бы заставить его перестать называть меня этим странным именем, но я опять сдержался. Ведь игра шла на его территории… Кстати, удивительно, что именно обвинение в шарлатанстве, а не в воровстве или, тем более, убийстве ― задели Дасти за живое…
Продолжить этот небезынтересный разговор нам помешал ворвавшийся в комнату Дарси. Стреляя в меня глазами, он что-то прошептал на ухо начальнику, и тот, нахмурившись, отослал его прочь:
― Час от часу не легче ― вчера был убит один из самых богатых торговцев города…
Я обрадованно вскочил:
― Ну вот, как раз вчера Ваш подозреваемый весь день провёл с Шанем, да и сил выходить у меня практически не было, спросите его сами. Значит, предположение, что…
Лурк стукнул кулаком по столу, так что чернильница в виде головы загадочного зверя подскочила и, опрокинувшись на бок, залила стол чёрной тушью. Недовольный сыщик почти испепелил меня взглядом, словно это я тут размахивал руками:
― Молчать! Не сомневаюсь, что у тебя есть сообщник, но я выведу всех вас на чистую воду, Родж, а пока иди с Дарси. Считай, сбылась мечта идиота ― будешь у него на подхвате…
Вместо того чтобы быстро уйти от разъярённого начальства, недальновидный болван осмелился спросить:
― Не понимаю, как можно позволять такому как я приближаться к расследованию…
Он придвинулся ко мне вплотную, и от его яростного взгляда пересохло в горле:
― Так ты будешь всё время на виду и однажды совершишь ошибку…
Кто, спрашивается, тянул меня за язык:
― А если не совершу?
Вопль Лурка:
― Вон! ― наверное, слышали все обитатели этого славного места…
Я ругал себя:
― Придурок, нашёл время ёрничать… ― еле успевая за мрачным, как грозовая туча, Дарси.
Но что-то точно не так было сегодня с моей головой, потому что когда наше напряжённое молчание затянулось, я прямо спросил сержанта:
― Бен, почему ты злишься? Тоже веришь в этот бред о Дасти-«убийце»?
Он смерил забывчивого приятеля уничтожающим взглядом, и его пухлые как у ребёнка губы задрожали:
― Так Лурк рассказал тебе о нас?
Это ― «о нас» прозвучало как-то двусмысленно, заставив пожалеть о начатом разговоре, но, к счастью, всё быстро разъяснилось. Дарси выпалил обиженным тоном:
― Как ты мог бросить всё и уйти, даже не попрощавшись. Друг называется… мы же обещали ― никаких тайн.
Похоже, это всё, что его волновало, и поэтому я с пафосом выпалил первое, что пришло в голову:
― Прости, друг, просто так получилось… Поверь, иначе я бы никогда не нарушил данное тебе слово.
Что ж, судя по засиявшей ясным солнышком физиономии Дарси такой ответ его вполне устроил, и вдруг стало грустно от того, что пришлось обманывать это большое доверчивое дитя:
― Похоже, ты славный парень, Бен, но своими секретами я бы с тобой делиться точно не стал, ― а то, что они у меня есть, сомневаться не приходилось…
Мы стояли в саду возле дома одного из самых успешных торгашей этого города, и Дарси, недовольно морщась, обсуждал что-то с дёрганым, временно замещавшим нашего эксперта доктором Буном, имевшим глупость, как он всё время повторял, связаться с этойчёртовой конторой.
― Повторяю, сержант, это случилось вчера днём и совершенно точно не здесь ― даже слепой увидел бы следы волочения. Старого скрягу пытали, как и прочих несчастных жертв ненормального убийцы. Это всё, Бен, остальное после вскрытия… И ради бога, оставьте меня в покое ― сегодня выходной, а Ваши люди, мало того что вытащили уставшего человека из постели…
Дальше прислушиваться к воплям не выспавшегося лекаря не имело смысла, и, зажав нос, потому что где-то рядом очень сильно пахло навязчиво-сладковатым ароматом, от которого выворачивало наизнанку, стал внимательно рассматривать раны на теле потерпевшего. Их было много, и, судя по размеру и глубине, убийца очень сильно не любил этого тучного седого господина…
Дарси подошёл ко мне, тронув за рукав:
― Хватит принюхиваться как ищейка… Мерзавец ― это я об убийце ― везде оставлял какой-то вонючий порошок, то ли чтобы собаки не взяли след, то ли это его «подпись»… Поехали в контору, наши люди уже всё тут осмотрели. Вредный доктор прав, любителя мистики прирезали не здесь, как и во всех остальных случаях…
Я вскинул глаза на Бена:
― Он тоже был членом клуба «Заблудшая душа»?
Тот кивнул, вдруг ухмыльнувшись:
― А ведь это я притащил тебя в то странное местечко для любителей «потустороннего» ― одному скучно было постоянно таскаться на их идиотские собрания и слушать всякую ересь, кивая головой с умным видом. Что уставился? Ах да, ты же всё забыл… Лурк дал поручение присматривать за местными «шишками», слишком много вокруг них крутилось всякого жулья, даже добыл где-то «рекомендации» для Главы этого дома бесноватых…
Я усмехнулся:
― А ты их не любишь… Зачем наплёл своему начальнику, что я «медиум»?
Дарси задорно засмеялся, подсаживая приятеля в коляску:
― А иначе он не разрешил бы тебе приходить вместе со мной… Не злись на Лурка, он умнейший человек, но сейчас бросается на всех как собака ― Губернатор на него давит: время идёт, а злодей так и не пойман. А уж после этого случая даже подумать страшно, что с нами будет…
Я вздохнул:
― Так значит, это тебе, сержант, я обязан повышенным вниманием к своей особе? Ну ты и… хоть понимаешь, во что меня втянул?
Дарси надулся:
― Между прочим, я не солгал Лурку, только слегка приукрасил факты. Может, с духами ты и не общался… но тогда как, если не способностью «предвидеть будущее», объяснить, что после каждого заседания клуба ты совершенно серьёзно указывал на следующую жертву, ― он завертел головой, словно опасаясь, что нас могут подслушать, и, перейдя на шёпот, добавил, ― и зловещее «предсказание» всегда сбывалось. Скажи спасибо, что твой друг не доложил об этом начальству…
У меня резко заболел желудок, и в висках застучали маленькие противные молотки. По вспотевшей спине поползли горячие струйки пота, мысли заметались в мозгу как всполошившиеся птицы при виде стервятника:
― Что происходит? Неужели бешеный Лурк прав ― я и в самом деле имею какое-то отношение к происходящему здесь кошмару? Да ладно, Дасти Родж, или как там тебя зовут на самом деле, посмотри правде в глаза ― ты молодой, физически крепкий, явно тренированный человек, хорошо владеющий холодным оружием и приёмами борьбы. Было ли совпадением то, что именно после твоего приезда в этот городишко здесь начали умирать люди?
Итак, я ― наёмный убийца? Или, хуже того, свихнувшийся преступник…
Но вслух спросил:
― Спасибо, конечно, Бен. Но прости, пока сам не вспомню, не поверю даже тебе… Скажи, как думаешь, почему я не дал сдачи во время нападения в трактире? Ты же, вроде, говорил, что всегда завидовал моей силе и ловкости…
Дарси почесал кудрявую голову:
― Старикашка Шань доложил, что поил тебя не только заживляющими раны травами, но и противоядиями. Это он подсказал Лурку, что по всем признакам беднягу Вана сначала отравили, а потом уж в спину… ― он выразительно изобразил удар ножом и довольно ухмыльнулся.
Кажется, этому дурачку было весело, а мне ― напротив, не до смеха… Оставшуюся часть пути до неприглядного серого здания, в котором располагался Тайный Сыск, мы проделали в молчании ― надо было хорошенько обо всём подумать. Мысленно попытался собрать в единое целое уже известные кусочки этой мерзкой мозаики, и получившаяся картина меня здорово напугала. Так что я не спешил делиться выводами ни с Дарси, ни, тем более, с Лурком…
Промолчал и на совещании, где сержант докладывал начальству о новом происшествии, и потом, когда приятель попытался затащить меня на обед в трактир. На его разочарованное:
― Ну и пожалуйста… ― ответил:
― Прости, друг, потом выпьем… Скажи, могу ли я вернуться в Архив и посмотреть кое-какие бумаги? Или «подозреваемого» туда не допустят?
Бен недовольно пожал плечами:
― Они не посмеют отказать ― есть приказ Лурка ни в чём тебе не мешать… И, честно говоря, всё это очень странно, как думаешь, что за игру он затеял?
Рассеянно посмотрел на него, и меня удивило слишком уж задумчивое лицо обычно легкомысленного приятеля. Кивнув помрачневшему сержанту, быстро направился на своё прежнее место работы, моля бога, чтобы сверлившие мозг подозрения не оправдались…
Я просидел в Архиве остаток дня и почти всю ночь, перерыв целую гору документов, и задремал только под утро, уронив непривычно «раздетую», постоянно мёрзнувшую голову на стопку рассыпанных на столе бумаг. Отвратительный сон, в котором тени в масках настойчиво пытались убить Дасти Роджа, привёл к тому, что я и наяву отбивался от коварных преследователей, грозно размахивая руками. В конце концов, соскользнув со стула, тело ударилось о пол, что в итоге, наверное, спасло мне жизнь…
Я даже не понял, что уже проснулся, продолжая «сражение», и, увидев занесённый над собой нож, ловко оттолкнул ногами нападавшего в чёрном плаще. Тот охнул, видимо, не ожидая отпора, но, с размаха приземлившись на пол, быстро вскочил, потянувшись к голенищу сапога. Это движение было мне знакомо, и бывший архивариус ловко опрокинул стол, ставший для него неплохой защитой от летящих в цель ножей.
Когда глухие стуки металла о столешницу закончились, я уже перебрался к стене, изо всех сил упираясь ногой в набитый документами шкаф в попытке вытащить из-под его ножки пыльный томик какого-то романа, оставленного в Архиве молодым романтично настроенным писарем, месяц назад скрывшемся в неизвестном направлении с женой губернаторского секретаря.
Воспоминание пришло мгновенно, стоило лишь посмотреть на эту отделанную металлом и резьбой махину из ценного, твёрдого как камень дерева. Поясница заныла, напоминая, как мне, самому молодому из работников этой дыры, совсем недавно пришлось приподнимать угол, чтобы второй по глупости сотрудник успел подставить любовный роман под ножку чертовски неустойчивого и очень опасного исполина.
Желание выжить, вероятно, придало измученному недельным голоданием и тяжёлым ранением телу сумасшедшую силу. Ведь других вариантов выкрутиться у меня не было: наделив нового сотрудника полномочиями «практиканта», Лурк отказал ему в праве ношения хоть какого-нибудь оружия.
Всё решали мгновения, и, похоже, насмешливая судьба, отобрав у клиента память, взаимен решила подарить ему толику везения. Когда перед помутневшим от напряжения взглядом обречённого промелькнуло лезвие большого кинжала, подставка вылетела из-под ножки шкафа, и «чёрная гора», доверху набитая бумагой, рухнула на моего оппонента...
От ужаса я закрыл глаза, не в силах даже представить, во что теперь превратился потенциальный убийца, потому и не увидел, как в дверях комнаты появился быстрый, словно вольный ветер, и злой, как обиженный грабителем пёс, Лурк в сопровождении своих бравых бойцов.
Он что-то кричал мне, размахивая руками, но я бесцеремонно отодвинул его и, стряхнув смешанный со слезами пот, на дрожащих ногах шагнул к лежащему человеку в чёрном. Шкаф придавил его ноги, и он не издавал ни звука ― вероятно, был без сознания или уже мёртв. Присев на корточки, снял платок, закрывавший его бледное, искажённое болью лицо. Длинные ресницы дрогнули, открывая свету покрасневшие от лопнувших сосудов белки глаз, тонкая струйка крови скользнула от приоткрытого рта на подбородок.
Вмиг замёрзшие пальцы коснулись его нежной кожи, оставив тёмный, размазанный след на щеке:
― Зачем всё это, Дарси? Почему? Что я сделал не так… и в чём провинились перед тобой все эти люди?
Он смотрел прямо в глаза и молчал, и в этот момент в его расширенных зрачках я увидел нас двоих как бы со стороны: грустно усмехающийся сержант, словно нарочно падающий от моего удара на пол. Летящие в перевёрнутый стол не торопившиеся покидать его руку ножи, неслучайный «промах» кинжала опытного бойца и, наконец, это хладнокровное движение несостоявшегося убийцы вправо. Если бы Бен не шагнул в сторону, оставшись на месте, все усилия пропали даром. Значит, он хотел, чтобы ворвавшийся Лурк увидел «нападение», которого на самом деле не было…
Кажется, я разучился дышать, не в силах оторвать взгляда от его замершего лица, но как только над плечом послышалось прерывистое дыхание Лурка, губы Дарси прохрипели:
― Ненавижу их всех, они заслужили… Я убил… ― казалось, это отняло у него последние силы, и умирающий Бен прикрыл ресницы, словно не хотел больше никого видеть.
Лурк простонал:
― Боже, кто бы мог подумать, Дарси… Вероятно, бедняга сошёл с ума. Поднимайся, Дасти Родж, и иди отдыхать, это приказ… Тебе итак сегодня крепко досталось.
Он встал, и я собрался последовать за ним, но, заметив, что ресницы сержанта снова вздрагивают, быстро наклонился, сжав его ладонь в своей. Не открывая глаз, Бен выдохнул с кровью:
― Дальше придётся тебе одному, Родж… Ты должен завершить…
Он умер, а я, потрясённый и растерянный, обернулся к нахмуренному Лурку:
― Дарси попросил меня помолиться за него. Как только разберусь, что к чему, обязательно исполню его последнюю просьбу. Но сначала надо всё вспомнить...
Наскоро собравшись, Геракл и Иолай отправились в Стимфал, уютно расположившийся на берегу одноимённого озера. Рыбаки регулярно приносили богатый улов, обеспечивая городу стабильный приток денег в любое время года. Стимфал богател и прихорашивался, а цари и богачи всё чаще присматривали себе участок покрасивее да поближе к рыбным местам. Идиллия, конечно, не могла длиться вечно, и поток золота из города стал убывать. Направленные для наведения порядка отряды присылали бессмысленные отчёты о каких-то волшебных птицах, что вызывало бешенство у лишившегося рыбалки Эврисфея.
Искатели приключений застали Стимфал в удручающем состоянии. Вместо живописных набережных, ажурных беседок и украшенных гирляндами улиц, типичных для любого древнегреческого курортного города, их взору предстало скопление крыш и укрытий, тесно прижавшихся друг к другу. У Геракла возникло ощущение, что жители панически боятся выходить под открытое небо. Дядя с племянником молча переглянулись и направились в казармы микенских солдат, где застали десяток пехотинцев настолько оборванного вида, что Харон из жалости перевёз бы таких бесплатно. Во взгляде десяти пар мрачно смотрящих на героев глаз ясно читалось всё, что военные думают о своём задании, о царе и о попадании в древнегреческие мифы вообще.
— А что, служивые, — бодро начал знакомство Иолай. — Герои в вашем городе есть?
— Кому и Геракл – герой, — бросил в ответ самый здоровый из солдат и тут же исполнил шестерное боковое сальто, получив в ухо от упомянутого сына Зевса, стоявшего рядом.
— Теперь у вас есть герои, — торжественно сообщил забившимся в угол после такого вступления Геракл. — Рассказывайте, что тут у вас случилось. Будем наводить порядок. Кто у вас главный?
Девять указательных пальцев, появившихся из-за импровизированного укрепления за опрокинутым столом, указали на громилу, растянувшегося на полу в позе звезды. Для выяснения, что тут собственно творится, пришлось его отпаивать и возвращать из страны сладких снов. Описанная картина оказалась ещё более унылой, чем городская архитектура. Как оказалось, налетающие на город птицы ни в грош не ставят ни имя царя Эврисфея, ни доблесть местной стражи.
— Нам надо срочно что-то предпринять, — заявил Геракл, когда они оказались на пустынной улице, а за их спинами громко захлопнулась дверь гостеприимных казарм, и стражники, судя по звукам, подпёрли её всем передвигаемым и отрываемым, чтобы гости, не дай боги, не вернулись.
— Предлагаю их прогнать, — тут же начал планировать племянник. — Поставим пугала и...
— Ни в коем случае! — воспротивился сын Зевса. — Они прилетают потому что голодные и хотят кушать. Представь, как они будут переживать, если мы их выгоним! А если они певчие?! Ты представляешь, какой мы ущерб природе нанесём, если они из-за стресса петь перестанут?!
— Дядя, — серьёзным голосом сказал Иолай. — Ты солдат слышал? Как ты думаешь? То, что эти певчие птички вытворяют, для природы менее вредно?
— Что ты такое говоришь, Иол? — поразился Геракл. — Они же природой созданные...
— Повреждённые они природой, а не созданные! — выругался племянник. — Не должны птицы на виду у всего города устраивать...
— Помогите! — вмешался в дискуссию искателей приключений третий голос.
Принадлежал он крестьянину почтенных лет, с роскошной бородой, которая развевалась подобно серебристому плюмажу, пока её обладатель с неожиданной прытью нёсся по пустой улице, поднимая облака пыли. Не рассчитав тормозной путь, искатель помощи слишком поздно стал замедляться и, врезавшись, едва не опрокинул своих потенциальных защитников.
— Помогите! — вновь заорал он уже вблизи, вызывав у дяди с племянником звон в ушах. — Птицы мою тёлку крадут!
Путешественники замерли, тупо глядя на умоляющего о помощи простолюдина. К такому повороту в поведении пернатых они готовы не были.
— Кого крадут? — осторожно уточнил Иолай.
— Тёлку мою! — едва не зарыдал крестьянин. — Помогите, умоляю, я не справлюсь с ними!
Геракл и Иолай переглянулись.
— Тёлка – это святое, — твёрдо сказал сын Зевса.
Племянник молча кивнул, и они двинулись за стариком, который вновь взял такой темп, что герои едва за ним поспевали.
— Кто этот мощный старик? — на бегу поинтересовался у дяди Иолай, едва поспевая.
— Понятия не имею, — ответил Геракл, сам едва выдерживая темп бега. — Дед, а ты уверен, что её ещё не уволокли?
— Вы её не знаете! — сказал им крестьянин, не снижая скорости. — Она ещё отбивалась, когда я побежал за помощью,
— А не староват ли ты для тёлки? — поинтересовался у него Иолай, чувствуя, что сбивается с дыхания. — Тебе лет-то сколько?
— Какая разница?! — ответил вопросом на вопрос старик. — Тёлка молодая, это важно! Ну быстрее же! Я без неё помру!
Вылетев на торговую площадь, троица застала похитителей на месте преступления. Несколько птиц неизвестного вида, взмыленных и покрытых пылью с хохолка до лап, упорно пытались взлететь в воздух. Все их попытки проваливались по двум причинам. Первая заключалась в том, что они успели вываляться в грязи и пыли, растеряв полётные свойства. Второй же причиной было то, что с собой они пытались прихватить корову. Животное явно было не радо подобному обществу, а посему активно отбивалось, раз за разом отправляло пернатых злодеев в грязь и вызывая всё более злобный клёкот.
— Вот она! — радостно заорал старик и с голыми руками бросился в атаку. Амфибрахия, я привёл помощь! А вы проваливайте!
Птицы, обернувшись и увидев, что на этот раз воевать им придётся с тремя противниками, поспешили ретироваться. Бегом, по земле. Геракл и Иолай, в свою очередь, привалились к стене ближайшего дома, пытаясь отдышаться.
— Дед. А дед, — тяжело дыша, обратился к крестьянину Иолай. — Сделай милость, скажи, что это не та тёлка, о которой ты говорил.
— Как не та? — поразился старик. — Именно та! Моя Амфибрахочка!
— От души, дед, — благодарно выдохнул Иолай и повалился на землю, потеряв сознание от усталости.
Геракл же, отдышавшись, закинул отключившегося племянника на плечо, направился к пристани.
К моменту прибытия к месту предполагаемой схватки Иолай успел прийти в себя, но не стал подавать виду, наслаждаясь парой минут отдыха. Дядя, правда, вскоре заметил, как племянник косит глазом, разглядывая окрестности, и бесцеремонно скинул его с плеча в ближайшую канаву, откуда тот выбрался, ругаясь на чём Ойкумена стоит.
Берег с роскошными виллами представлял собой не просто жалкое, но и крайне загаженное зрелище. Птицам понравилось кружить над местом, где чаще всего располагались заполненные рыбой рыбацкие лодки. Не меньше пернатым понравились места, наиболее оптимистичные представители знати пытались организовать пышные обеды. Заканчивалось это моральным и материальным ущербом, нередко и древнегреческими жертвами. Во время первой же попытки отогнать наглых захватчиков жители с ужасом поняли, что стрелы попросту отскакивают от их оперения. Более того, после попаданий птицы стали ронять перья, которые неслись вниз как брошенные с большой высоты бронзовые короткие мечи. Результат их встречи с чем-то кроме доспеха или щита тоже был немного предсказуем. Потеряв несколько десятков солдат и стражников, власти издали указ не стрелять по птицам и попытаться разделаться с ними на земле, когда те устанут летать. Эти попытки также провалились, поскольку оперение птиц обеспечивало им прекрасную защиту от любого оружия, имевшегося в наличии у гордых древних греков. Птицы же, поняв, что им на земле тоже ничего не грозит, облюбовали крыши роскошных вилл, терпеливо наблюдая за прибытием очередной рыбацкой лодки. Особенно насиженным местом стала царская резиденция, по периметру которой расселась огромная стая, не оставив на крыше свободного места.
— Может кто-то объяснить, что это? — поинтересовался Геракл, указывая на птиц, переливающихся на солнце всевозможными бронзовыми оттенками.
— Стимфалийские птицы, — вздохнув ответил стражник, не решаясь выглянуть из-за каменного козырька. — Они уже несколько недель сидят над виллой царя и ждут лодки.
— Почему вы их не прогнали? — поинтересовался Иолай, глядя на то, как одна из бестий безуспешно пытается пробиться клювом через бронзовую перьевую броню, чтобы почесаться.
— Да их попробуй прогони! — возмутился в ответ стимфалийский житель, сидя рядом со стражником. — Они же как взлетают, так перья во все стороны летят. Прибьют и не заметят. А если от перьев увернулся, так они...
— Они что? — нетерпеливо спросил у запнувшегося жителя Иолай, но тот лишь показал на старую лодку.
Судёнышко лежало на берегу, давно не спускаясь на воду, и единственным, что предохраняло его от полного распада, было просто неимоверное количество характерных птичьих следов, которыми они так любят отмечать любой памятник.
— То они вот это... — сказал житель, почему-то показав на царскую резиденцию. — А вон там они вообще перьями давно крышу пробили и внутрь...
— Что внутрь? — не понял Геракл, но житель снова замолчал, уводя взгляд.
— Ладно, дядя Гер, давай думать, что делать с птицами, — попытался отвлечь его Иолай, догадавшийся о том, что и в каких количествах скопилось творится внутри здания виллы за несколько месяцев столь пристального птичьего интереса.
— Нет, подожди, племянник, — заупрямился Геракл. — Надо проверить царскую резиденцию внутри.
Иолай похолодел, глядя, как живая легенда всей Древней Греции направляется к дверям виллы, рискуя потерять статус живой. Из-за своего зрения Геракл совершенно не обращал внимания на слюдяные окна, выгибающиеся под давлением содержимого наружу. Зато на это очень внимательно смотрели все жители и стражники, находящиеся возле резиденции.
— Если он откроет дверь, нам всем тут... — тихо начал прячущийся под козырьком стражник, и все остальные, не дослушав, бросились на Геракла, стараясь оттащить от дверей.
Общий энтузиазм, помноженный на панику, и увещевания присоединившегося к жителям Иолая совершили невозможное: Геракл передумал.
— Ладно, — сказал он. — Насколько там всё внутри плохо?
— Там до краёв, — лаконично прокомментировал ситуацию один из стражников. — Каждый молится, чтобы окна лопнули не в его смену.
— Но если эти птички посидят там ещё немного, — добавил второй, указывая на крышу, где расселись бронзовые гады, с интересом рассматривая двуногих сверху вниз. — То об окнах можно будет не волноваться.
— Почему? — на автомате спросил Иолай, уже догадывающийся, каким будет ответ.
— Потому что тогда выдавит двери, — невесело усмехнулся первый стражник.
— Не будем тянуть время, — заявил Геракл, накинув на плечи ставшую уже привычным плащом львиную шкуру и направившись к ближайшей лодке у воды. — Накормим их до отвала, а потом осторожно перенесём в новое место и там покормим ещё. Они там и поселятся.
— Дядя Гер, я не уверен... — попытался возразить Иолай, но тут стена одной из обжитых птицами вилл решила, что с неё хватит роли насеста, и с грохотом рухнула.
Огромная бронзовая стая загалдела и взмыла в воздух, разбрасывая вокруг себя перья и кое-что похуже.
— В укрытие! — заорали стражники, закрывая щитами себя и гражданских и спешно уводя последних под навесы.
Через пару мгновений в деревянную защиту воткнулись первые бронзовые снаряды. Кого-то отбрасывало от попаданий, кого-то ранило. Кому-то повезло ещё меньше, потому что в них прилетели не перья.
Иолай бросился к дяде, уворачиваясь и от снарядов, и от солдат, старающихся защитить его посредством перемещения в укрытие посредством пинков. Геракл тем временем, щурясь, старался рассмотреть шевелящееся орущее облако, которое изливалось на площадь бронзовым дождём.
— Дядя Гер, планы поменялись! — закричал герою на ухо племянник, привычно уклоняясь от рефлекторно дёрнувшегося в его сторону кулака. — Надо их ловить. На еду они не купятся.
— Да я уже понял, — проворчал Геракл. — Тащи рыболовные сети.
— Рыболовные? — не понял Иолай. — Зачем?
— Рыбку ловить будем! — рявкнул на него дядя. — Летучую! Живо!
Племянник бросился к валяющимся на просушке сетям, скоростью подобный Гермесу, спешащему за дерево. Схватив ближайшие, он ломанулся обратно, умудряясь уклоняться от летящих перьев и при этом находя время, чтобы понаблюдать, как стрелы рикошетят от львиной шкуры на плечах сына Зевса.
— Дядя, а ты когда-нибудь неводом птиц ловил? — поинтересовался у него Иолай, протягивая сеть. — Знаешь, как бросать?
— Да чего там знать! — ответил Геракл, размахиваясь полученным ловчим инструментом. — Упреждение взял и...
Первая сеть пролетела мимо стаи и упала где-то на противоположном берегу озера.
— Я попал? — уточнил Геракл, щурясь.
— Не совсем, — осторожно сообщил Иолай, протягивая дяде следующую.
— Ты как кидаешь? — заорали на Геракла жители и стражники, морально поддерживающие спасителя из-под навеса и не желающие оттуда вылезать. — Выше надо! И замах шире!
— Кто это орёт? — уточнил у Иолая потенциальный снайпер, удивлённый и смущённый неожиданным вниманием к своей персоне.
— Болельщики. Не обращай внимания.
Размахнувшись во второй раз, Геракл метнул вторую сеть в зависшую в небе стаю. Завертевшись в воздухе, рыболовная снасть едва разминулась с птицами, которые с криками с криками понеслись в сторону.
— Птички, не бойтесь! — прокричал им Геракл снизу. — Я вас вкусно накормлю!
Ответные крики сверху звучали неразборчиво, но в интонациях ясно читалось, что воздушные массы предложение не оценили. Вздохнув, Иолай зигзагами побежал за новым снарядом.
— Геракл, ты что, косой?! — послышалось с закрытой трибуны.
— Косой! Косой! — внезапно послышалось гарканье сверху, отчего даже прячущиеся фанаты неуверенно выглянули из-под каменных козырьков. Некоторые поплатились за это здоровьем, другие – гордостью.
— Ой, Йол, так это ж попугайчики! — Закричал ловец птиц. — Тащи ещё сеть!
— Нет, я ей-Зевсу утоплюсь, — проворчал Иолай, разыскивая подходящие для ловли птиц сетки. — Какую?
— Вон ту, — указал вошедший в азарт Геракл.
— Вот эту? — переспросил шокированный племянник. — Но она же...
— Отойди! — отпихнул его дядя и, схватившись за край сети, стал раскручивать её, словно молот.
Иолай повалился на землю и закрыл голову руками, стараясь не думать, на чистое место ли он упал. Потому что то, что сейчас раскручивалось над ним, было куда опаснее. Сверху снова донеслось “Косой!”, и Геракл, внеся поправку, запустил свой ловчий снаряд ввысь. Огромная рыболовная сеть расправилась за счёт балласта и двух лодок, ранее привязанных к ней, а сейчас вместе с ней поднявшихся в небо. Быстро вращаясь, квадрат влетел в самый центр стаи. За пару мгновений, остававшихся птицам на осознание происходящего, края сети понеслись вперёд, превращая всю сеть в огромный плетёный шар с бьющейся пернатой начинкой внутри. Углы сети сблизились друг с другом и сцепились в мёртвой хватке, навсегда соединив два балласта, крепившиеся к нижним углам, и две рыбацкие лодки, к которым сеть и была привязана. Крики пернатых перешли в безудержный панический галдёж, когда шар, захвативший большую часть стаи, рухнул в воду и камнем пошёл ко дну.
— Псих! Псих! — послышалось с неба эхом, удаляющимся куда-то вдаль вместе с жалкими остатками стаи.
Жители высыпали на берег, восторженно крича и воздавая хвалы герою, который в это время , взволнованно заламывая руки, смотрел на водную гладь и отрешился от суеты смертного мира, поглощённый столь волнующим его вопросом..
— Дядя Гер, ну ты даёшь, — сказал Иолай когда наконец растолкал толпу восторженных фанаток.
— Почему они не всплывают? — спросил Геракл. — Они уже давно должны были выбраться.
— Видишь ли, дядя, — замялся Иолай, подбирая слова и вертя в руке тяжёлое бронзовое перо. — Я не очень понимаю, как они летать-то могли с такими перьями. А в воде у них точно шансов нет.
— Получается, что я их утопил? — спросил сын Зевса, взглянув на племянника глазами, спешно перебирающимися на самое мокрое место в Ойкумене.
— Нет-нет, дядя Гер, — тут же принялся успокаивать его Иолай. — Ты просто сетку бросил. Утонули они сами.
Геракл неуверенно кивнул, но так и не сдвинулся с берега, внимательно глядя на водную гладь. Поразмыслив, жители решили организовать пиршественный стол прямо на берегу, чтобы виновник торжества был хотя бы виден из-за стола, если не присоединился к празднику.
Эврисфей, к тому времени умудрившийся найти подарок для царственной супруги, невероятно обрадовался новостям об освобождении Стимфала от напасти. Радость его была столь велика, что он лично подарил Гераклу новые очки, прямо перед объявлением о срочном сборе отряда для наведения порядка в избавленном от чудовищ городе. Сообщив удивлённым и восторженным горожанам, что он лично возглавит отряд, царь отправился в личные покои готовить доспехи. Надолго задержавшись у ящика с рыболовными принадлежностями. И так и не дойдя до оружейной.
Наведение порядка в Стимфале началось триумфально. Радостные жители приветствовали своего освободителя, исступлённо крича Эврисфею что-то воодушевляющее. Обрадованный столь тёплым приёмом, правитель Микен решил первым же делом проверить, как идут дела в сердце города, на пристани. А лучше всего, конечно, это можно было сделать из царской резиденции. Предусмотрительно разогнавшие зевак и бестолковую местную стражу, элитные микенские воины выстроились в два ряда вдоль прохода к вилле, приветствуя своего повелителя. Под боевые песни Эврисфей в полном парадном облачении приблизился ко входу, желая первым обозреть свои владения после длительного отсутствия. В итоге последним, что он запомнил, был непонятный звук и что-то странное, вырвавшееся из открываемых высшими советниками дверей резиденции.
Откопали его через пять минут, за которые он успел проведать Аида и прабабушку. У последней Эврисфей поинтересовался, за что ему это наказание.
— Потому что ты болван, — ответила прабабушка голосом Геракла, и царь с воплем проснулся в своей кровати, окружённый толпой лекарей.
Геракл в это время как раз отчитывал одного из них, державшего в руках большой кожаный бурдюк с очень подозрительно выглядящим наконечником.
— Как вы смеете так со мной... — начал было врач, но Геракл махнул рукой, затыкая оппонента.
— Если я сказал, что ты – болван, то так оно и есть. Шеф не нажрался ничего, пока лежал там под слоем... Этого. Так что никакую кальзму я ему делать не дам.
— Клизму, — тихо поправил доктор.
— Всё равно не дам! — отрезал сын Зевса.
— Вы что тут делаете? — слабым голосом спросил Эврисфей. — Что случилось?
— Ты... Эээ... — замялся герой освобождения Стимфала. — Ты под волну критики попал.
— Какую волну? — не понял царь.
— Шеф, — поглядев на тут же притихших врачей, начал Геракл. — Тут такое дело…
- Давай закусывай, не зря же я сальцем домашним угощаю, - криво улыбнулся Сава.
Аппетит Жоры улучшился, и он уже практически рассказал Саве всё как о доме, так и о своей жизни. Домашнее сало было таким вкусным, что пальчики оближешь, как и картошка, и солёные огурцы, которые Сава хранил в пруду – по старинному методу засолки в дубовых бочках. За окном мело так сильно, что стекло полностью завалило снегом.
- За дружбу! - в энный раз произнёс тост изрядно захмелевший Сава, в своих преклонных годах позволяющий себе пить самогонку.
Жоре и спросить, сколько ему стукнуло, было неловко.
Жук спокойно сидел подле печи и вилял хвостом, жадно съедая как корки хлеба, так и шкурки от сала. В хате было жарко натоплено. Жора упрел, раззевался, расслабленный и сытый. Дров, как и съестного, Сава не жалел.
- Вот что тебе скажу, - наконец, крякнул Сава и рыгнул, когда Жоре уже больше нечего было рассказывать ни об Эльвире Павловне, ни о бросившей его жене, ни о довлеющим одиночестве. - Нечистую силу изгоняют железом да огнём – это мне ещё прадед рассказывал. И он не врал, - побожился Сава, - шрамы прадедовы на всю жизнь остались. Так что, если решишься гнездо ведьмовское разрушить и квартиры своей не пожалеешь, как и жизни... - Сава икнул, допивая последний глоток самогонки из кружки и осоловело поглядывая на Жору. – … То топор – верное средство против нечистых, да огнём опосля жги, не щади… Пошли спать, Жора. Уморился я капитально, так что стели на печи сам.
Икнув, Сава так со стула и не встал, голову на плечи свесил и захрапел со свистом, как кипящий чайник.
Пока гость мыл посуду да со стола убирал, крепко задумался. Хоть и напился Сава, но поверил всему, что Жора рассказал, – в этом Тарасов был на сто процентов уверен, видел по глазам.
Жук задремал возле печи, морду на лапы положил. Жора зевнул раз, другой, помешал угольки кочергой, проверяя, догорели ли дрова, и чувствуя себя трезвым и удивительно спокойным – так, словно тяжкий гнетущий камень наконец-то с души свалился.
А когда засыпал, лежа на приятно тёплой печи, понял, что поедет первым рейсом домой да топор с собой возьмёт и воспользуется им.
Смеркалось, и Олеся замерзала, едва не заснув и погрузившись в мысли о тепле. Её буквально выдернуло из сна голосом бабушки, крикнувшей ей из дрёмы: «Вставай, внучка!», как будила её в детстве. Когда не было ещё таких глубоких и нерешаемых проблем с матерью, когда слово «счастье» для маленькой Олеси имело смысл. Вот и сейчас окрик: «Вставай!» ещё звенел в ушах отголоском голоса бабушки.
Олеся до крови прикусила губу и заставила себя ползти вперед. Как же не хотели сгибаться пальцы рук! А ног она уже практически не чувствовала. Девушка продолжала ползти, внутренне крича себе сама, понимая, что если не преодолеет себя, то никто уже ей не поможет. Тогда останется ли смысл во всей этой борьбе? «Нет, ни за что!» - твердила себе Олеся и ползла, ориентируясь в заснеженных зарослях разве что чутьём.
Вокруг были лишь колючие ветви, похожие на царапающие пальцы, что выдёргивали волосы пучками, и снежная мягкая, сырая темнота. Кусты обвивали дом, точно круговая баррикада. Едва Олеся хотела выбраться из кустарника, как пришлось ещё раз замереть на месте: из подъезда послышался женский голос, приказывающий разыскать её. И, не видя лица говорящей, девушка нутром почувствовала, что это она – владелица голоса, заправляет здесь всем. Она самая страшная и опасная. И снова задрожала, но уже не от страха, а от закипающей внутри ярости.
Голос затих. Теперь оставался лишь сильный, завывающий порывами ветер, едва проникающий в недра густого кустарника.
Пришлось снова ползти и таким образом обогнуть дом. А там, в попытках выбраться, слабо что-то различая сквозь хлопья бешено падающего снега, выскользнуть из кустов и проехаться на животе вниз с холма, прямо на асфальт.
…Емельян никогда не расставался с оружием. Возил в бардачке Макаров и несколько пачек патронов, обуславливая тем, что так надо на всякий случай. На всех таможнях его всегда пропускали – лицензия имелась.
Валеру он тоже давно уговаривал получить лицензию. Пояснял, что оружие – это дело сугубо мужское, полезное, верное особенно в наше страшное время. Валера слушал, но молчал, думал. Действительно ли ему это нужно? Стрелять он умел и довольно метко, запросто мог быть в отряде снайпером. Но, пока раздумывал, и служба прошла, а дома… Там появились мысли о семье, о детях и спокойствии. Уже и девушка подходящая нашлась, но... Оказалось, что сильнее тяги к семье и спокойствию все же над Валерой довлела музыка, а с ней семейная жизнь наверняка будет сложной…
Вот и ехали сейчас на лендровере, заметно снизив скорость из-за плохой погоды. Разговоры закончились ещё на въезде в Минск. Теперь оба молчали. Никто не признавался вслух о своей тревоге за Синицына, которая только усиливалась с каждой неудачной попыткой до него дозвониться.
К тому же в лендровере неожиданно забарахлил навигатор, раз за разом показывая неверные координаты.
Они ездили кругами и никак не могли найти Пролетарскую улицу и дом 48, хоть тресни. Уже полтора часа несколько раз миновали железнодорожный вокзал. И не у кого было спросить дорогу при такой дрянной погоде в два часа ночи.
- Тормози! - внезапно крикнул Валера.
Емельян резко нажал на тормоз и матюгнулся. Что за напасть! Ехали предельно медленно из-за снега, и фонари вокруг не работали. Странное безлюдное место, не пойми, что за здание находится на невысоком холме. В свете фар на дороге кто-то лежал и не двигался. Неужели всё же сбили пешехода? «Только этого не хватало!» - скрипнул зубами Емельян.
- Я выйду, - сказал Валера, открывая дверь машины.
Емельян кивнул и, чтобы успокоиться, начал считать до ста.
Ненормально крупный, тяжёлый и мокрый снег мешал обзору. Валера дошёл до капота машины и только тогда увидел лежащую на асфальте дороги женщину.
- Эй, вы живы?! - крикнул Валера, застёгивая свою куртку.
На обочине застонали, пошевелились. Влипли – понял Валера и подавил желание взяться за голову, приблизившись и рассмотрев лежавшую сбоку дороги женскую фигуру в тонком свитере и джинсах.
- Помогите! - выдавила из себя женщина и, явно борясь из последних сил со слабостью, попыталась приподняться. Но снова упала, больше не шевелясь, но выдавив что-то нечленораздельное.
Валера поднял её на руки, понёс к машине. Она была лёгкой, как пёрышко, и ужасно холодной. Ох, Боже.
- Емельян, вызывай скорую…
- Что случилось? Что ты делаешь?
Распахнув дверь в салон, Валера положил девушку на заднее сиденье, набрасывая поверх смятое одеяло.
- Девушку в больницу нужно, замёрзла…
Емельян ударил по рулю, чертыхнулся и потянулся за телефоном.
В квартире снова стало тихо – и злостная жалость к себе снова сменилась страхом. Синицын больше так не мог прятаться и ждать. Нужно было действовать. Стараясь не шуметь, Женька выполз из своего укрытия, резко закрыв рот ладонью и отвернувшись от растерзанного тела деда Мирона... Всё равно тошнило от вида крови, от невыносимого смрада скотобойни. Желчь рванула к горлу, Синицын сглотнул и на ватных ногах вышел в коридор. Сердце стучало так сильно, что его стук, казалось, перекрывал стоящую в квартире тишину. «Думай, думай, думай! От этого зависит твоя жизнь!» - настойчиво твердил себе Синицын, пытаясь взять себя в руки. Он был в трусах и майке, босой. Как же в таком состоянии бежать на улицу? Но и вернуться в квартиру кузины было опасно. Кто знает, что его там ожидает?
Он всё же решил бежать на остановку, уверенный, что в этом доме точно никто ему не поможет. Пусть замёрзнет, зато выживет. Вот действительно верное решение. На лестничной площадке снова вернулись мысли о твари. Где она может прятаться? Вдруг затаилась и как раз дожидается его появления, чтобы напасть?.. Нет, не стоит думать об этом, только не сейчас, когда чувствуешь, как снова лавиной накатывает страх.
Синицын крадучись направился на лестницу, спустился на ступеньку и услышал, как внизу хлопнула дверь. На мгновение замер, прислушиваясь. От удушающе «доброго» голоса Эльвиры Павловны тотчас вспотели ладони, всего заколотило. Нет, нет… Он прикусил губу и начал стремительно на цыпочках подниматься наверх. Решение вернуться в квартиру кузины стало единственно верным на пути к спасению.
Он весь вспотел, пока добрался до второго этажа, едва не упал, тяжело дыша - и снова закрыл себе рот ладонью, потому что повсюду валялись окровавленные ошмётки кожи, обгрызенные части тела, сизые ленты кишок, прилепленные к стенам и торжественно устилающие лестницу на чердак. Дверь в квартиру сестры оказалась незапертой. Синицын зашёл внутрь квартиры и едва успел закрыть за собой дверь – его стошнило.
Слегка переведя дух, Женька только было направился в ванную, как увидел царящий вокруг погром. Он поёжился от холодного ветерка из кухни, на глазах выступили слёзы. В квартире точно случилось что-то ужасное. Женька застонал, подозревая, что с Олесей сейчас, возможно, всё обстоит гораздо хуже, чем с ним.
Эльвира Павловна вместе с Танечкой вышли из такси и теперь от остановки шагали под ручку, по-дружески болтая о всяких женских пустяках, не замечая ни снега, ни сугробов под ногами. Танечка шла словно в полусне, после того как в офисе выпила ещё одну чашечку особого чая, который Эльвира Павловна применяла крайне редко (из-за сильных побочных эффектов) для глубокого гипноза. Теперь же Эльвиру Павловну сие не волновало. Уготованной для Танечки участи не мешали ни её последующие провалы в памяти, ни общая заторможенность и слабость.
Стоило сказать, что после чая Танечка совершенно иначе воспринимала окружающую реальность: не задавала лишних вопросов и только слушала и слушала голос Эльвиры Павловны, видя перед собой лишь то, что та ей говорила. Поэтому Эльвире Павловне приходилось всю дорогу болтать да задавать Танечке наводящие вопросы. «Ну, ничего! Все усилия окупятся с лихвой», - решила Эльвира Павловна.
До подъезда им оставалось пройти совсем чуть-чуть.
Из-за отсутствия связи Валера с Емельяном совещались недолго. Емельян спорить не любил, а тут ещё до вокзала ехать далековато. Поэтому Валера решил попросить помощи в ближайшем доме. Контуры оного удалось каким-то чудом рассмотреть на холме, за сплошным рядом густого кустарника. Должны же у жильцов иметься обычные домашние телефоны? Или, возможно, связь появится там, где повыше! Точно здесь же жилой район, а не захолустье какое-то.
Итак, покинув машину, Валера по кромке дороги обошёл холм и взобрался по нему, и в свете фонарика с телефона чётко обозначался двухэтажный дом. К слову, без единого освещённого окна. Ну, спят жильцы, наверное. Ничего, проснутся… Итак, разглядев подъезд, утопая в снегу по колено, только выбрался к нему – как взыграло любопытство, узнать, какая здесь улица. Но на деревянной двери не было номеров квартир, и на стене, как Валера ни высматривал, тоже отсутствовала идентификационная табличка. Как же странно...
…Услышав мужской голос, Эльвира Павловна растерялась и вместе с Танечкой под руку замерла при виде молодого мужчины в кожаной куртке и джинсах.
- Извините, пожалуйста, вы здесь живёте? Тогда можно ли от вас позвонить?
- Да, конечно, - взяла себя в руки Эльвира Павловна и даже нашла в себе силы улыбнуться. - А что у вас случилось?
- Девушке нужна помощь. Хочу скорую вызвать.
От его слов Эльвиру Павловну словно пронзило током. Нехорошая догадка обозначила себя крепким мысленным ругательством.
- Вот как… Конечно.
- А что у вас со связью? Вышек, что ли, нет? - поинтересовался мужчина. Одет он был слишком легко для этой погоды, в джинсы и кожаную куртку-косуху.
Значит, на машине приехал – сделала вывод Эльвира Павловна.
- Ну, как вам сказать, молодой человек. Место здесь неудобное, практически нежилое. Дом предназначен под снос, большинство жильцов давно переехали, - заулыбалась Эльвира Павловна, пристально вглядываясь в молодое лицо и обдумывая план дальнейших действий. Ведь только от неё сейчас зависело, как повернётся дело: легко, или с вытекающими проблемами и оттого - долгой вознёй. - А связи действительно нет. Но у меня в квартире телефон имеется, не волнуйтесь. И скорую вызовем…
Что-то было такое в её тоне нехорошее, что Валера, войдя в подъезд, насторожился. К тому же в подъезде странно пахло. Он принюхался - и сразу кольнуло в сердце, когда осознал, что пахнет-то кровью. Тучная женщина в норковом полушубке рядом со стройной женщиной, в пальто, повыше ростом, подозрительно молчала и смотрела только прямо перед собой, а по бледному, как мел, лицу катились капли воды – и то были не растаявшие снежинки, как он подумал первоначально, а пот.
«Вот чёрт!» - слишком поздно включился инстинкт, но женщина оказалась проворнее. Ощерившись, она щёлкнула перед его лицом то ли пальцами, то ли ещё чем и впилась взглядом прямо в глаза. Валера закричал, но на самом деле не издал ни звука. Ярко-голубые глаза женщины утаскивали его в ледяную прорубь. Он начал терять сознание и падать туда, где было глубоко и очень холодно.
- Танечка, давай, помоги мне, - приказала Эльвира Павловна, и вместе они потащили Валеру в квартиру.
Вспоминая, как часто приходилось допоздна играть на гитаре на кухне, чтобы не мешать родителям спать, Синицын переоделся и собрал вещи. Голова всё ещё кружилась.
В квартире не было крови и ничего похожего на следы борьбы. Только погром и разрушение: стекло от выбитого окна на кухонном полу. По полу разбросана изорванная в клочья, скомканная до безобразия одежда Олеси, но ни следа её самой. Ботинок и куртки девушки, как и её телефона, тоже не было - и это дало Синицыну крохотную надежду, что двоюродная сестра ещё жива и, возможно, направилась за помощью.
Связь всё так же отсутствовала, а за потолком слышалась какая-то нехорошая возня. Шуршанье. Писк. Топот. И снова шуршанье… Нужно убираться отсюда. Синицын стоял возле двери и слушал, когда стихнут в подъезде голоса.
Едва Эльвира Павловна добралась до квартиры, то сразу поняла: что-то не так. Исцарапанная дверь распахнута настежь. Внутри воняло смертью.
Велев Танечке стоять в коридоре и придерживать пребывавшего в отключке Валеру, сама принялась обследовать квартиру.
Вскоре она вся исходила гневом, подобно кипящему чайнику, готовому вот-вот засвистеть от пара. Пальцы Эльвиры Павловны начали самопроизвольно сжиматься и разжиматься, когда не обнаружила в спальне похищенного ею паренька. Затем она издала недовольное рычание, когда увидела на кухне пустую цепь и останки деда Мирона. И что было хуже – она не знала: то, что его сожрали, или то, что кухня оказалась загажена?
Она топнула ногой о пол, да так сильно, что звякнула посуда в шкафу. Вздохнула и волевым усилием мгновенно собралась. Заставила Танечку затащить Валеру в спальню, там связать, затем запереть дверь, а после приказала толстушке Тане убирать кухню. С каждым последующим приказом рот Танечки легонько округлялся: видимо, таким образом организм сопротивлялся повышенной телесной активности – пока снова не принял своё обычное состояние, когда Танечка смирилась с неизбежным. Это Эльвира Павловна мягким голосом подавила её сопротивление, внушила ей желание действовать с энтузиазмом. Таня, мурлыкая себе под нос, так старательно принялась за уборку, что на это даже приятно было посмотреть.
Дальше Эльвира Павловна вернулась в спальню, где связала Валеру, понимая, что сейчас не сможет накачать его травяным чаем. А колоть снотворное человеку в таком состоянии, честно сказать, она опасалось: после гипнотического внушения укол на Валеру мог не подействовать.
Вздохнув, Эльвира Павловна закрыла дверь в кабинет и занялась делом. Взяв в руки телефон Валеры, она попробовала угадать пароль, но не получилось. Поэтому, присыпав экран пудрой и посветив яркой настольной лампой, Эльвира Павловна обнаружила цепочку отпечатков на цифрах, образующих ёлочку. Таким образом, Эльвира Павловна узнала имя владельца, а из фотографий в контактах и галерее – внешность и имена друзей. Хмыкнув, застёгивая пальто на ходу, она вышла из квартиры.
Сытая тварь чувствовала себя очень хорошо. Давно она так обильно не питалась, а стоило бы. Человеческая женщина, которую она обучала, совсем не баловала её. А эту традицию стоило изменить.
Облив кровью с целью подкормки почкообразное потомство, тварь наблюдала, как через поры в скорлупе впитывается кровь. Сейчас нужно было обвить собой почки и греть, но обострённые сытостью инстинкты твердили: в доме снова появилась молодая кровь. От возникшего, похожего на кожный зуд, предвкушения охоты все инстинкты обострились, желание пировать подавило собой всё остальное. Потомство могло и подождать.
Принюхавшись, тварь проверила на стене кожисто-пенное, сотворённое из её ферментов и отрыжки крепление в форме крупных прямоугольных углублений, как лоток для яиц, на котором держались почки. Оно служило как и защитой, так и для поддержания тепла. Отрыгнув ещё немного пенообразной субстанции, тварь удвоила крепление, затем снова принюхалась и изучающее прошлась по чердаку вдоль и поперёк, удостоверяясь, что закрытое соломой самоё темное место – это лучшее укрытие для потомства.
Наконец тварь покинула чердак, разлетаясь сотней созданий, похожих одновременно на гибрид акулы и летучих мышей. На этот раз, хорошо поразмыслив, тварь решила, что предварительно она тщательно осмотрится, перед тем как нападать, и больше не позволит добыче улизнуть.