Чердак. Глава 2/23⁠⁠

Чердак. Глава 1/23

Сегодня, как специально, назойливые мысли прорывались вопреки загруженности. Настя шустро вытирала пыль в советской «стенке», современной тряпкой из микрофибры пылесосила ветхий диван и ковёр на полу, полировала зеркало в ванной, как драила и саму ванну до блеска, чтобы сияла вместе с раковиной. А после чистила клетки в коридоре, куда поселят новых животных.

Затем в воду для мытья пола добавляла эфирные масла – пихту и эвкалипт для дезинфекции. А в спальне хозяйки – лаванду, как любила Эльвира Павловна, чтобы воздух посвежел. Сожалела Настя лишь, что окна в квартире, согласно правилам, открывать было запрещено. Только входную дверь во время уборки можно было оставить открытой нараспашку.

И вот от нагрузки в быстром темпе у Насти неожиданно разболелась голова, и со зрением творилось неладное: всё словно заволокло пеленой. Сейчас бы эликсирчика хоть капельку…

Мысли Насти заметались, как бы всё успеть, чтобы угодить хозяйке, но с подорвавшимся здоровьем жить становилось совсем невыносимо.

Она вздохнула, вытирая со лба пот рукавом кофты. Наконец, закончила с уборкой. Забрала с собой тележку с инвентарём, по пути захватив мешок с мусором из кухни. Наклонилась, чтобы его завязать. Оттуда сиротливо выглядывала практически полная бутылка кефира.

Просрочку Настя убирала из холодильника сразу, чтобы Эльвира Павловна не злилась, и меню хозяйка ей заранее тоже писала и согласовывала, чтобы потом не было проблем. Поэтому продукты, которые можно было подвергнуть переработке, Настя либо забирала себе в квартиру, либо выбрасывала.

Жалобно застонал дед Мирон из-под раковины. Сердце Насти снова кольнуло. Эх.

- Эй, иди сюда, вот… - тихонько прошептала она, чувствуя, как ускорился пульс: без ведома Эльвиры Павловны его кормить не разрешалось.

Зазвенела цепь, из-под раковины выглянул дед Мирон. В такие моменты Настя всегда молилась, чтобы он не узнал её, ведь лет-то прошло ого-го как много, а она, в отличие от Мирона, не так сильно изменилась, разве что потолстела, погрузнела, морщин и седины да болячек прибавилось.

Он же совсем скукожился, ссохся, что та мумия египетская. И всё же при появлении Эльвиры Павловны глаза деда Мирона блеснули, узнавая. В этих усталых глазах ещё теплилась энергия, желание жизни…

Он узнал её, но промолчал, только слюну сглотнул. Настя налила ему густого и едко пахнувшего брожением кефира в миску, как для той собаки, и прошептала: «Мол, пей быстрее».

Пустую бутылку сразу бросила в пакет.

Он жадно выпил и облизал миску, звеня цепью от усердия.

Больше смотреть на это у Насти не хватило духу.

Уходя, в тишине квартиры Настя услышала его тихое «спасибо». И от этой благодарности ей хотелось плакать.

Настя успела вынести мусор, как свой, так и хозяйский, как раз до прихода Людки. Затем пошла к напарнице навстречу, перехватив на остановке её, нагруженную клетками с кудахтающими курами и беспокойными кроликами, которых буквально впихнули по три в одну клетку.

- Сейчас помогу!

Настя подхватила пару клеток из рук Людки, пока та расплачивалась с водителем маршрутки, ругающимся, что из-за неё он сбивается с графика и остальные пассажиры недовольны… Та кивала, не спорила, и Настя знала, что напарница всегда щедро доплачивает водителю, когда возвращается с полными клетками.

Так же Настя со слов Людки знала, что даже с доплатой с рынка было гораздо дешевле ехать на маршрутке, чем в такси.

Людка с возрастом ходила медленно, а Настя, вся потная после уборки, поспешила впереди неё к дому с клетками в руках, оставив которые в коридоре у хозяйской квартиры, пошла к себе.

Насте не терпелось принять душ и быстрее поесть, а к еде хорошо бы водочки хоть сто граммов выпить, чтобы расслабиться.

Она закрылась в ванной комнате, где разделась и залезла в ванну. Затем, расправив штору, включила в душе горячую воду и, хорошенько растираясь щёткой, намыленной обыкновенным хозяйственным мылом, полностью расслабившись, машинально погрузилась в прошлое.

У Насти не было счастливого детства: родилась в семье алкоголиков, да ещё отец, уголовник, часто в плохом настроении распускал руки, не щадя ни её, свою малую дочку, ни мать.

А когда Насте исполнилось десять, отец, упившись в хлам, зарезал мать кухонным ножом. Сама Настя вовремя спряталась в шкаф.

После, вместо детдома, воспитывалась у тётки, к слову, совершенно безумной, проживающей в частном доме, с оравой злобных собак.

Возможно, если бы Настя попала в детский дом, там было бы гораздо лучше жить, чем с тёткой.

Горячая вода смывала с тела пот, и мыться в душе для Насти было наслаждением, потому что раньше у тётки для этих целей имелся разве что таз с холодной водой, а вместо мыла была зола и песок.

Тетка часто забывала покормить Настю, только и умела хлестать ремнём да злобно орать. И до поздней ночи, заставляя вместе с собой Настю, выходить из дома с керосиновой лампой и бродить у длинного забора под лай и завыванье собак, совместно сторожить участок от посягательств мертвяков и пришлых тварей из леса и близлежащего кладбища – так объясняла свои безумные бредни тётка.

Настя на это и возразить не смела. Помнила, что было, когда она на подобное тёткино заявление однажды рассмеялась и как потом долго ныла иссеченная ремнём спина и урчал от голода живот.

После ночных обходов Настя постоянно не высыпалась.

Ещё тетка, начиная с весны, заставляла батрачить на огороде, и часто из-за этого Настя школу пропускала…

Зимой же ей приходилось торговать овощами, закатками на рынке, куда уж там было вообще до учёбы. Но лучше для Насти прослыть пустоголовой дурой в глазах учителей, чем рассказать правду.

Чужой жалости Настя бы не перенесла, но, если честно, то она не сомневалась: расскажи кому правду – ей просто не поверят. Потому что тётка на людях всегда вела себя предельно вежливо – так сказать, ум и хитрость включала, словно по волшебству. И с виду вся такая чистенькая, худенькая, невысокая, да ещё с тихим голосом, как мышка, совсем безобидная. Вот люди и велись, верили, что Настя – эта рослая и непослушная девица – для тётки одно наказание.

Окончив школу, Настя уехала в столицу, чтобы поступить учиться на повара. Поступить не получилось, хотя можно было… На этот способ ей открыла глаза соседка по комнате в общежитии. Сказав простое и банальное откровение. «На тебя мужики смотрят, как собаки на кость, и облизываются. Ты, Настя, девушка видная, с изгибами в нужных местах». И намекнула, что к чему.

На тот момент Настя себя не пересилила, робкий характер не позволил. Но и из столицы уезжать не хотелось, до слёз. Как представляла, что снова придётся возвращаться к ненавистной тётке и постоянно пахать на неё за еду и ночлег...

Об этом Настя думала всю ночь и таки надумала. Утром сходила на рынок, поспрашивала и там устроилась продавщицей: видимо, тоже понравилась мужскому руководству точек и павильонов, которое даже поспособствовало закреплению за девушкой комнаты в общежитии.

Вот только позднее платить пришлось по полной этому же руководству. В семнадцать лет она быстро лишилась как невинности, так и наивности и всех своих былых девичьих иллюзий разом. Но горевать Настя не стала, а смекнула быстро, что к чему в жизни, и с хорошей зарплаты на рынке откладывала большую часть, которую прятала в ячейке камеры хранения, на всякий случай.

К счастью, хватка у Насти в суровых жизненных перипетиях оказалась крепкой, и ум работал живо, обучалась как самой торговле, так и всем важным приёмам в этой сфере. Всё она легко схватывала на лету и на ус мотала. Внешностью своей фигуристой, приятной для мужских глаз, тоже пользоваться научилась, как следует. И кокетливой улыбке, и томному взгляду, и голосу с хрипотцой.

И вскоре работодатели уже сами ели с её рук, как и любовники, которых Настя тоже выбирала теперь сама. Даже замуж стали предлагать, но она не соглашалась, потому что хотелось самостоятельности.

Наконец накопив достаточно, пробыв в столице целых пять лет, она рванула когти и, не прощаясь, вернулась к себе домой с деньгами и смелыми планами. Тетка, конечно, её не ждала и сразу осыпала ругательствами и проклятиями, но Настя впервые за долгие годы презрительно глянула в ответ и ответила тем же. Затем просто ушла, не оглядываясь.

Накопленных денег хватало Насте, чтобы поначалу снять номер в гостинице, а потом переселиться в съёмную однокомнатную квартиру. От свободы у неё пьяняще кружилась голова. И несколько дней Настя просто лениво отсыпалась да ходила по городу, наслаждаясь неспешностью и тишиной, затем принялась за дела. Она сняла в аренду маленький павильон на рынке и поехала за товаром в Польшу, благо из предыдущего опыта торговли в столице знала, что и как нужно делать.

Удивительно, но раскрутиться в родном захолустном городе для Насти оказалось просто.

Она покачала головой. Выключив воду в душе и вытерев полотенцем запотевшее зеркало, пристально вгляделась в своё румяное, всё ещё моложавое и привлекательное лицо. Вдруг вспомнив об оставшихся делах, она вздохнула и, обмотавшись полотенцем, вышла из ванны. Зазвонил телефон.

- Алло? - в спешке слегка запыхавшись, ответила на звонок Настя.

- Молодец. Убралась хорошо, - сухо похвалила в трубку Эльвира Павловна и добавила, слегка смягчив голос: - Жду тебя на занятии через пятнадцать минут.

И положила трубку. Настя снова вздохнула: теперь уже от этих занятий гимнастикой с Эльвирой Павловной ей не отвертеться, не списать ни на плохое самочувствие, ни на само отсутствие желания заниматься.

Вот поначалу заниматься с хозяйкой Насте было в удовольствие и не без интереса. Эх. Какие же глупые у неё тогда в голове рождались планы…

Настя вытерла голову полотенцем, радуясь, что волос короткий и можно обойтись без фена, иначе бы пришлось идти с мокрыми волосами. Затем быстренько надела поверх белья спортивный, растянутый на коленках костюм, повертела до щелчка шеей.

Желудок урчал от голода, но на перекус уже не оставалось времени. Ещё опоздаешь и рассердишь хозяйку себе на беду. Подумав так, Настя вышла из квартиры.

В коридоре Эльвиры Павловны больше не пахло свежестью, как было после недавней уборки, запах эфирных масел сменился ароматами рыночных животных: куриными перьями, помётом, кроличьей шерстью.

Они, к слову, заполнили до отказа все клетки и с сонной апатией следили за пришедшей Настей. Значит, как всегда, Людка не поскупилась накормить животных и птиц до отвала, решив хоть едой скрасить их короткий век. Лучше было сейчас не смотреть в их невинные, полные жизни глаза, чтобы потом не снились в кошмарах.

Эльвира Павловна ожидала в своей просторной гостиной, где после ремонта совсем не было мебели: на полу лежали матрасы для занятий, а возле стены крепилась шведская стенка. Чуть дальше размещался балетный станок, чтобы Эльвира Павловна не утратила былых профессиональных умений и хватки.

Сейчас хозяйка была в облегающих лосинах и свободной футболке, подчёркивающей гибкую худощавую фигуру.

У самой Насти такая фигура осталась далеко в прошлом из-за дурной, обусловленной болезнью привычки есть всё подряд, особенно ночью. Но она была не виновата в своей болезни, как и в своей жизни, в которой плохое всегда сильно перевешивало на чаше весов.

От переедания Настю не спасали ни травы, ни таблетки, вся её надежда избавиться от пагубной привычки была на чудесный эликсир, но Эльвира Павловна, как её ни задабривай, жалела дать Насте лишнюю, так ей необходимую капельку эликсира, используя его для себя лично.

Переживая от довлеющей на душе безнадёги из-за этого прискорбного факта, Настя вопреки всему надеялась заполучить эликсир, для этого скрытно вынашивая в долгие годы служения хозяйке грандиозный план мести. Стоило об этом подумать, как становилось немного легче.

- Ну, что, Настенька, начнём как обычно с разминки! - властно провозглашала Эльвира Павловна и, самодовольно улыбаясь, включала старенький магнитофон на полу, с ритмичной и бодрой музыкой. Настя же крепче стискивала зубы и вымученно улыбалась хозяйке, переходя к изнуряющим и давно ставшим ненавистными упражнениям с мыслью: «Вот же постоянно так лютует стерва!»