Чердак. Глава 16/23⁠⁠

Чердак. Глава 1/23

Чердак. Глава 2/23

Чердак. Глава 3/23

Чердак. Глава 4/23

Чердак. Глава 5/23

Чердак . Глава 6/1/23

Чердак. Глава 6/2 /23

Чердак. Глава 7/23

Чердак. Глава 8/23

Чердак. Глава 9/23

Чердак. Глава 10/23

Чердак. Глава 11/23

Чердак. Глава 12/23

Чердак. Глава 13/23

Чердак. Глава 14/23

Чердак. Глава 15/23

Чердак. Глава 17/23

Олеся совсем не ругала Синицына, не упрекала, что приехал именно к ней, да ещё как снег на голову. Такая вот она необычная: если уж дружила, то принимала со всеми недостатками в комплекте. Умудрялись болтать, даже жадно поедая жареную картошку с яичницей, с ветчиной и сыром, запивая всё холодным молоком. Олеся в нужных местах лишь покачивала головой да с хитрым прищуром глаз насмешливо говорила:

- Вот что бы ты без меня, Синицын, делал, а?

- А ты как, Олеська, справляешься?

- Держусь. А что ещё остаётся делать? Вариантов не так много, а после окончания универа есть хоть какая перспектива. Что могу сказать точно, так это из дома уеду в столицу. Деньги обязательно буду отцу присылать, а матери наймём сиделку. Потому что, Женька, мне тошно от такой жизни, а себя хочу реализовать.

- Так держать, Олеська! - Синицын поднял вверх чашку с молоком.

- Спасибо, Женька, тебе за поддержку. Как хорошо, что ты как никто меня понимаешь.

Дальше они со смехом обсуждали его любовные похождения, каверзы в турне и заслуженный успех группы. Затем, моя посуду, девушка, объясняя, как она попала в такую дыру, вспомнила о правилах, написанных дядей Жорой…

- Ты не поверишь, Женька… - и рассказала о правилах, про дальнего знакомого папы Жору, про то, как получила за смешные деньги здесь квартиру.

- Ты серьёзно? - переспросил Женька, ознакомившись со списком правил, прикреплённых магнитом к холодильнику.

- Конечно, - закатила глаза Олеся и, поместив посуду на железную решётку, добавила: - И в моё отсутствие я очень тебя попрошу, Синицын, отнестись к правилам с пониманием и не нарушай.

- Торжественно обещаю исполнить, - отдал честь Женька, и оба рассмеялись.

Сестра постелила ему на раскладном, попахивающем нафталином и плесенью кресле. Затем выдала чистое полотенце, чтобы Синицын принял душ. А сама занялась подготовкой к завтрашнему дню. Легли далеко за полночь и сразу заснули.

… Скреблось и топталось на потолке. Шуршало, хлопало крыльями так, будто бы там, наверху, бегало, прыгало, летало множество существ…

Женька проснулся от кошмара. Смутные, тревожные тени рассеялись, едва открыл глаза. Он понял, что его что-то разбудило, но в квартире стояла тишина. Олеся мирно посапывала во сне, сбросив тонкое одеяло к ногам. Он посмотрел на дисплей айфона – полтретьего ночи. Связи не появилось, словно в доме проходила аномальная зона, или жильцы все до одного не пользовались сотовой связью и интернетом. Включив фонарик, он поправил на девушке одеяло, затем решил наведаться на кухню, чтобы покурить. Тревога от сна не проходила.

Сигареты Синицын предпочитал дорогие, давно решив: если уж портить легкие, то стильно и со вкусом.

Сидеть на кухне за столом без света было совсем стрёмно, хоть яркий свет фонарика айфона создавал от предметов громоздкие, ломаные тени. Ещё тяготили, словно лишая воздуха, тяжёлые, плотные шторы. Да кто такие вообще удосужился повесить на кухонном окне, это же совершенно нерационально и небезопасно, мало ли – загорятся? Просто театр абсурда.

Он закурил, жадно затянувшись, до лёгкого першения в горле, и, кашлянув в ладошку, вдруг вспомнил о правилах.

Сестру злить не хотелось (в ярости она превращалась в настоящую фурию и вела себя совершенно непредсказуемо), поэтому он отвесил штору и, аккуратно отодрав бумажную полоску между щелями рамы, наконец открыл форточку.

Уличный воздух дохнул холодной сыростью, но вдыхался настоящим свежим бальзамом, несравнимый с сухим, пыльным, застоявшимся запахом квартиры. Вдыхать его – просто блаженство, даже курить расхотелось.

За окном было темно и совершенно не видно, на какую сторону выходят окна и что там внизу.

Что-то инстинктивно заставило Женьку посмотреть вверх. И от испуга сигарета выскользнула из пальцев, когда Синицын встретился взглядом с красными угольками глаз маленького тёмного существа, буквально прилипшего к окошку сверху. Взгляд существа замораживал, кажущийся слишком умным для животного или птицы.

Мороз прошёлся по позвоночнику... Существо стремительно спикировало вниз, зашипело, открывая маленькую пасть, полную игольчатых зубов. Синицын вовремя успел закрыть форточку... Пальцы дрожали. Существа за стеклом уже не было. Показалось?

Глубоко вздохнув, он приклеил бумажную полоску обратно и занавесил штору.

Вовремя.

- Не спится? - спросила кузина, зевая, заходя на кухню и направляясь к раковине.

Синицын кивнул и быстро поднял сигарету с пола, пока девушка наливала воду в чашку.

- У меня на новом месте всегда так, - отпила воды Олеся. - Вот только сны тревожат, а чем неясно… - с негласным вопросом добавила девушка.

Женька решил не подкреплять её предположения тем, что увидел. Списал всё на разыгравшуюся фантазию, приглушая поднявшую голову совесть, которая шептала, что Олеся должна знать про существо… Олеся, поставив кружку на место, ласково сказала:

- Синицын, пошли-ка спать.

Спала Олеся плохо и совершенно не выспалась.

Синицын же не спал вовсе, все слушая скрежет и шуршание на потолке, то шелестящие прямо над ним, то удаляющиеся в сторону кухни и коридора. А стоило закрыть глаза, как появлялось красноглазое существо, затем другое. Испуская тонкий звук, похожий на писк, они все вместе раскрывали пасти, высовывая длинные шипастые языки.

Олеся стонала во сне, что-то шептала о старухе с яркими голубыми глазами, стоящей за дверью, безмолвно зовущей Олесю с собой. Отнекиваясь, девушка всхлипывала всё сильнее, пока не зазвенел будильник.

…- Пропустишь завтрак, Синицын. Хватит дрыхнуть! - попыталась девушка пробудить Женьку, что оказалось бесполезным: всё равно как вытащить из зимней спячки медведя.

- Как хочешь! Ключ я тебе оставлю на всякий случай, но веди себя хорошо, слышишь, Женька?! - кричала она прямо ему в ухо в ответ на мычание, в котором с трудом, но можно было различить согласие…

…Синицын проснулся поздно, практически в полдень. Зевнул, чувствуя себя бодрым и ужасно голодным. Преодолев лёгкую панику, отвесил шторы и улыбнулся этой победе над собственными страхами. За окном оказался задний двор, на карнизе пусто. Какое облегчение, что ночной кошмар растворился в свете дня.

Направившись на кухню, Синицын обнаружил на сковороде под крышкой порцию макарон и два жареных яйца. Стал разогревать, поставил чайник, намазал корочку хлеба тонким слоем дешёвого масла (по консистенции и виду – настоящий маргарин). Растворимый кофе тоже был дешёвым, индийским, в жестяной банке, такого он вообще давно не пил, поэтому выбрал чай, тоже дешёвый, мелкий листовой, зато пахнувший ядрёно-терпким даже из пачки. Ну, уж лучше пить дешёвый чай, чем индийский кофе… Хватило подобного ещё в детстве в гостях у Яшкиной (её отец потом хранил в жестяных банках от кофе гайки и гвозди), и жалко сразу ему стало Олесю: тяжко, без сомнений, ей жилось, раз и сейчас она пила такой кофе.

Успел разогреть сковороду, схомячил хлеб с маслом, заварил чаю, щедро насыпал в чашку сахара. Дверной, с надрывом хрипящий звонок оказался полной неожиданностью.

Что там, в правилах, про соседей упоминалось.… Вот – не общаться. Так чего кому-то понадобилось приходить, не сахар же одалживать?

Озадачило, что на двери «глазок» отсутствовал. Пару секунд Синицын нерешительно топтался на месте, собираясь спросить: «Кто там?»

Снова позвонили. Затем приятный женский голос сказал:

- Открывайте!

Синицын, смутившись: да что это с ним! – открыл.

- Эльвира Павловна, - представилась стройная женщина, лет шестидесяти, и назвалась соседкой с первого этажа.  

Его удивил её моложавый приятный голос, со вкусом подобранная, явно дорогая одежда: цветастая косынка на голове, тёплая белая меховая жилетка из овчины поверх тонкого коричневого свитера, тёмная юбка до пола, на ногах домашние туфли.

- Ну что же вы, молодой человек, остолбенели?! - протянула ему руку и шагнула вперед.

Ладонь оказалась приятно тёплой и хрупкой, а голубые, удивительно яркие глаза лучились ясностью ума и добротой. Все наметившиеся вопросы вдруг потерялись. Синицын был очарован Эльвирой Павловной. И, пожимая ей руку, радушно улыбнулся, как самому желанному гостю, и пригласил войти, не спрашивая ни о чём.

Вернувшись в свою квартиру, Эльвира Павловна медленно прохаживалась по комнатам, оглядывая, как прибрались Настя и Людка. Кролики шебуршали кормом в клетках, кудахтали в клетках куры, затравленно замирая при её приближении. Звери инстинктивно чувствовали хищника.

В тишине каблуки Эльвиры Павловны цокали, служанки ходили за ней на цыпочках, едва ли не заглядывая в рот, задерживая дыхание, когда она проводила пальцами по полкам, по подлокотникам старой мебели, по многочисленным рамкам с фотографиями, развешанными на стенах.

- Молодцы! - одарила Людку и Настю скупой улыбкой, что означало: свободны, мол.

После проверки чистоты обычно Эльвира Павловна самолично заваривала себе кофе и запиралась в кабинете, обдумывая новые опыты с учётом предыдущих ошибок, да расписывала книгу учёта. Так она сидела до позднего вечера, пока не вдохновлялась очередной идеей. Тогда до утра Эльвира Павловна возилась с колбочками и пробирками, нагревала реагенты на спиртовке, читая при этом слова заклятий, полученных от твари. Затем эксперименты продолжались на клиентах – это уж как было настроение. Бывало, что Эльвира Павловна отчаянно рисковала, но как же ей нравилось это острое чувство азарта, сильно будоражившее кровь!..

Вот и сегодня, после общения с Синицыным, она поняла, что паренёк как нельзя кстати пришёлся к её планам: вдвойне накормленная молодым мясом и кровью тварь отложит потомство и, наконец-то, даст хозяйке желанное количество эликсира, а с ним заветную молодость.

Только нужно всё правильно устроить. Ведь тварь перед едой любила играть, любила охотиться на жертву, пить эманации страха и от этого становиться сильнее. Чтобы всё получилось, нужно рискнуть и позволить ей пировать вволю.

Эльвира Павловна закрыла глаза, сконцентрировалась, мысленно разыскав нить, ведущую к сознанию твари, - и потянула, пока не коснулась чужого сознания. Тварь ещё была вялой, хоть и проснулась. Эльвира Павловна услышала приказ: «Покорми меня, сейчас же…»

«Как пожелаешь», - мысленно отозвалась Эльвира Павловна и, открыв глаза, оборвала контакт.

Она не любила, когда тварь вот так бесцеремонно отдаёт приказы, вмешиваясь в ход мыслей. Пришлось переодеться в длинную толстую болоньевую куртку, поверх повязать широкий клеёнчатый фартук, закрывающий грудь и пояс, затем взять клетки с кроликами и на всякий случай положить острый складной нож в карман.

Загипнотизированный Синицын до вечера продрыхнет после сеанса общения с Эльвирой Павловной и даже её шагов не услышит по скрипучим ступенькам, как не услышит хрипов кроликов, хруст костей и стука от шагов на чердаке. А проснётся, ничего не вспомнив о душевной беседе с Эльвирой Павловной, будет думать, что провёл весь день, играя на гитаре да просматривая телевизионные программы. Это для паренька окажется только к лучшему.

На чердаке Эльвира Павловна пару минут постояла на месте, давая глазам привыкнуть к темноте. Тварь, как вампир, не переносила солнечного света. Впрочем, усмехнулась Эльвира Павловна, в какой-то мере вампиром она и была, живя очень долго на кровяно-мясной диете и впадая в спячку в холодное время года.

Она прокашлялась, давая понять твари о своём присутствии, хотя прекрасно знала, что та и так её чует, как чует и кроликов. Вон, как бешено они задёргались в клетке. «Потерпите чуток, и скоро всё кончится». Она поставила клетки на пол и открыла дверцу, затем, видя, что кролики не спешат покидать своё убежище, вытащила их, шипящих и кусающихся (хваля себя за предусмотрительно надетые плотные перчатки), и бросила на пол, устрашающе топнув ногой, чтобы они побежали вглубь чердака. Затем забрала клетки и ушла. Тварь не любила, когда наблюдали за её охотой.

Синицын чувствовал себя странно и не понимал, почему. Как же он так взял и заснул, да ещё днём? К тому же его сон словно смешался с явью, так что и не определить: действительно ли он слышал наполненный ужасом писк животного, шорох крыльев, топот на потолке и хруст костей вперемешку с жадным урчанием? Вот действительно... В теле Женьки затаилась слабость, как если бы он выпил перед сном снотворного.

За окошком было темно и сыро. Пора бы, по правилам дяди Жоры, завесить шторы. И всё же, поставив чайник на плиту, Женька так поразился двум грязным кружкам в раковине, что, глядя на них, испытал лёгкое шевеление холодка, пробежавшегося по позвоночному столбу. Накрыло оцепенение и чувство дежа вю.

Вымыв кружки, Синицын прогнал в памяти события сегодняшнего дня, до того как заснул. Поел, попил и тихонько играл на гитаре до онемевших пальцев. Всё?..

На телефоне не было ни пропущенных сообщений, ни пропущенных звонков, что вызвало злорадное недовольство. Ибо Женька привык к иному раскладу, в котором телефон ежедневно трещит от сообщений, звонков… Как же это неприятно, да и неправильно – быть словно отключенным вместе со связью от реальной кипучей жизни.

Когда напился чаю, прояснилось в мыслях, а вместе с поднявшимся настроением улеглась и тревога. Нужно просто выйти на свежий воздух, покурить, прогуляться, дойти до остановки, чтобы поймать связь, – и всё точно станет на свои места. Женька сполоснул кружку и пошёл собираться.

Впервые в жизни Жоре Тарасову плохо спалось, да ещё на даче, где в тишине и спокойствии за полем, рядом с лесом, в паре километров от станции с крохотной деревенькой, располагался его железный вагончик.

Не помогала ни водка (ею хоть упейся из запасов), ни самогон, купленный ещё вчера у знакомого – усатого дедка, жившего в деревне.

Не успокаивало ни радио, ни треск поленьев, полыхающих в буржуйке.

Даже умиротворяющая дачная тишина, с редким щебетом птичек, клевавших накрошенный хлеб и крупу в кормушке, не успокаивала.

Вот же елки-палки. Может, нужно пройтись? Вокруг ещё лежали сугробы, хоть и подтаявшие. Величественные ёлки и сосны белели снегом на колючих лапках. А по пути можно увидеть как белку с зайцем, так и множество редких птиц.

И почему он не осмелился купить себе фотоаппарат в кредит? В молодости было дело – увлекался, и получалось хорошо. Постеснялся, что ли, или просто не смог представить, как придётся отказать себе в сигаретах и водке? Жора склонялся ко второму варианту. Эх…

Он вздохнул и решил пройтись через лес в село, к одинокому деду-самогонщику, да ещё можно заглянуть в магазин, повидаться с Галкой. Всё веселей, чем одному в вагончике бессонницей маяться. Глядишь, проветрится, успокоится - и снова будет ночью спать, как младенец. Тогда можно снова поделки разные из дерева ножом вырезать, благо на даче по резьбе специализированных журналов с картинками целая стопка имелась. В своё время выписывал, не ленился, когда ещё женат был, думал, что детям его игрушки понравятся, а вышло... Продал все поделки приезжим на железнодорожном вокзале, чтобы на водку хватило. Теперь, скрипя зубами, Жора признавал, что зря продал задёшево. Красивые уж больно получились фигурки, любым детям точно понравились бы.

Олеся переходила дорогу, привычно поглядывая по сторонам. В таком густом, сыром тумане свет фар был настолько трудно различим, что, сколько ни вглядывайся, всё равно переходить дорогу было стрёмно. Как же здесь люди живут, что никто не жалуется – да хотя бы в ЖЭУ? Либо безразличные все, либо ненормальные… Хмыкнула Олеся, поглядывая на листовой забор, начинающийся за остановкой, вспоминая, что, кажется, читала надпись на табличке – о проекте жилого дома, который был временно заморожен.

Паренёк в тёмном пальто показался смутно знакомым. Затем он повернулся, вглядываясь в экран телефона. И, сразу узнав Женьку, Олеся, громко сказала:

- Привет, ты чего здесь мёрзнешь?!

- Привет, - отозвался Женька, на секунду подняв голову и снова уткнувшись в телефон. - Проверяю сообщения от друзей. Не поверишь, сестрёнка, но я никогда не думал, что без связи и интернета так на душе хреново…

- Я голодная и спать хочу. Давай, заканчивай и догоняй.

- Да подожди же ты минутку! Наконец-то друзья ответили. Завтра приедут – просят адрес написать.

- Так чего ждёшь, Синицын? Пиши и догоняй! - рассмеялась кузина, взяла у Женьки ключ и поспешила, подсвечивая дорогу к дому фонариком в телефоне.

Сразу тоскливо стало, как посмотрела на тёмные окна. Вот лучше бы и не поднимала голову, сразу бы дверь подъезда открыла, а так – прямо кошки на душе заскребли.

Настроение упало, когда поднималась по ступенькам, слушая их скрип, тонущий в окружающей дом тишине. Ну, разве так бывает в реальности, Яшкина? Что сразу захотелось ущипнуть себя да побольнее, проверяя, что не спит. Так и добралась до своей квартиры и, вставив ключ в замок, повернулась, почувствовав затылком чей-то взгляд. За спиной никого, но вот уверена, что кто-то смотрит – и не из соседней квартиры, а сверху, с чердака.  Лёгкое поскрипывание – его скорее ощутила кожей, чем услышала. Оно шло тоже с чердака.

Страх навалился неожиданно. «Беги!..» Ёкнуло сердце.

В квартиру Олеся буквально ввалилась и заперла дверь, накидывая цепочку, забыв разом про Женьку. Руки дрожали, кровь прилила к щекам. «Да что это я?!» Вопрос вызвал злость и отрезвление, но так и стояла возле двери, затаившись, прислушиваясь к чему-то неопределённому то ли за дверью, то ли наверху, на чердаке.

Шагов по ступенькам не слышно – и, когда повернулась, дернулась ручка. Девушка чуть не подпрыгнула. В дверь позвонили. Открыла Олеся не сразу, словно отходя от транса.

- Ты чего это? - обеспокоенно спросил Женька, с порога посматривая как на её бледное лицо, так и на неснятую верхнюю одежду. - Чего случилось, Яшкина? Ты бледная, как привидение, - объяснил, уже зайдя в квартиру.

Олеся тут же закрыла дверь, набросила цепочку. Выдохнула.

- Извини, сама не знаю, что на меня нашло…

- Заболела, что ли?

Она засуетилась: быстро раздевшись, направилась в ванную, где, запершись, включила воду в раковине и, сев на бортик ванны, разрыдалась. Затем вымыла лицо, закапала глаза специальными каплями, снимающими покраснения, тональным кремом скрыла круги под глазами и вышла, чтобы переодеться в домашнее. Есть не хотелось, хотелось улечься, успокоиться, выпив валерьянки, и обо всём забыть.

На кухне шкворчали на сковороде яйца.

- Макароны с сыром будешь и яичницу? Это всё, что я умею! - раздался бодрый голос Женьки, стоящего у плиты.

- Ага. Буду, - прокашлявшись и избавившись от хрипоты, громко сказала она. Обижать Синицына не хотелось. А поесть хоть немного, но следовало, иначе пустой желудок обязательно разболится, а там и язву заработать легко.