Чердак. Глава 5/23⁠⁠

Чердак. Глава 1/23

Чердак. Глава 2/23

Чердак. Глава 3/23

Чердак. Глава 4/23

Чердак . Глава 6/1/23

Настя давно перестала бояться подниматься на чердак, как и твари, что там жила, пусть она в любой момент могла сожрать и её саму… Такой расклад в прошлом казался ей привлекательным, потому что после предательства Мирона, да ещё с этой сукой Эльвирой Павловной, разорвавшего на куски её сердце и всю любовь, на которую, как сама всю жизнь думала Настя, она была неспособна, ей часто хотелось умереть, а как – и не важно.

Ступеньки под ногами практически не скрипели, и тишина в подъезде стояла такая плотная, словно неживая, так что Настя слышала своё дыханье, вдыхала запах пыли и едва заметный медный – крови, которой веяло уже ближе к чердачному люку.

В сумке сопела старая собака, её не пришлось даже кормить, как Настя поначалу думала сделать, а птица и вовсе не трепыхалась, что наводило Настю на мысли, что та уже сдохла или задохнулась, хоть сумка была специально, чтобы избежать подобной ситуации, неплотно закрытой…

Повозившись с замком, она отбросила чердачный люк и снова прислушалась – тихо. Запах соломы и едкий – мускуса ударил в нос вместе с медным душком, а ещё крепко пахло сеном и пылью.

К царящей наверху темноте следовало привыкнуть. Чтобы получилось быстрее, Настя зажмурилась, затем, удобно схватившись руками за пустые края люка, втянула себя наверх.

Сердце затрепетало, ускорив свой бег. Настя сглотнула вдруг ставшую вязкой слюну, потому что наверху, даже в этой тишине, всё же как и прежде, сколько себе ни тверди обратное, ей становилось не по себе…

«Давай живее, покончи с этим! Давай, девочка, поторопись!» - начала вести мысленный монолог Настя, вытаскивая из карманов болоньевой куртки завёрнутые для безопасности в газету нож и верёвку.

Верёвку привычно обмотала за балку, второй конец предназначался собаке, чтобы не сбежала. А на пасть животному надевался кожаный намордник, который после трапезы твари, вздохнула Настя, всегда валялся среди комьев шерсти, перьев и костей. Остатки съеденных тварью животных и птиц она убирала с пола и закапывала в подвале ещё с тех пор, как была наказана за проступок с Мироном, и предполагала, что так Эльвира Павловна мучает её неспроста, а надеется, что однажды тварь Настю потреплет, если и не растерзает при случае…

Ворона она выпускала, предварительно, как и остальных птиц, затаскивая, по собственным ощущениям, к центру чердака, чтобы там твари было легче его схватить… Так тоже заставляла её делать хозяйка, но вскоре Настя уже привыкла и выполняла требуемое без напоминания.

А вот сейчас страх снова вернулся, и она снова погружалась в воспоминания, но вместо хороших и светлых, как хотелось, пусть совсем редких моментов в её жизни, именно сейчас нахлынуло другое, ненавистное, горькое, что та полынь, если её разжевать.

Настя увидела своего Мирона случайно – в комнате без окон, той, с обоями в цветочек и постоянно меняющейся мебелью, ведь хозяйка в этой комнате держала своих «дойных коров», иначе – пленников, у которых брала для твари кровь.

Мирон был в одних кальсонах, сидел на кровати и даже её не заметил, смотрел прямо в стену, слегка улыбался, а по груди стекали капли пота. На табуретке рядом стоял поднос с пустыми тарелками и высокими стеклянными бокалами – такие Настя видела в шкафу в кабинете хозяйки. Её внезапно пробрало до озноба, нехорошая догадка заставила сглотнуть слюну и замереть со щёткой и тряпкой в руках, а затем решительно подойти к приоткрытой двери и позвать его по имени.

Мирон в ответ даже не шевельнулся, от этого Насте хотелось разрыдаться. Потому что, глядя на такое родное лицо, она не знала, что и думать, а еще, потому что уже успела оплакать его смерть, зная, что Эльвира Павловна мужчину живым не отпустит, а тут такое…

И не видно капельницы для сбора крови. А почему он тогда не отзывается? Заглядевшись на Мирона, Настя позвала его снова, и собственный голос вдруг дрогнул от нахлынувших эмоций, а взгляд снова задержался на посуде, на бокалах, где на левом Настя неожиданно рассмотрела чёткое и ярко-красное пятно… Это ведь не иначе как отпечаток губ хозяйки?

Внутри зрел громкий вопль, а сердце замерло. Она не осознавала, что разжала пальцы и уронила щётку, тряпку на пол. А ладони уже сами закрывали рот.

- Раззява! - громкое хозяйское имело эффект болезненной оплеухи и сразу отрезвило Настю.

Эльвира Павловна, в шёлковом халате, с распущенными волосами, в лакированных туфлях на шпильке, упёрла руки в бока и при этом хищно усмехалась, а в ярко-голубых глазах плескалось льдистое презрение и такое женское торжество, что Настя онемела, теперь интуитивно сознавая, что происходит и какова новая роль Мирона.

Очередная резкая и сильная боль сдавила сердце до немоты.

- Займись, курва, делом! - пригрозила Эльвира Павловна и, цокая каблуками, зашла в комнату, закрыв за собой дверь. Щёлкнул замок.

Ноги Насти подкосились, и, застонав, она села прямо на пол, всхлипнула, вдыхая оставленный в коридоре запах Эльвиры Павловны. Пахло жасмином, мускусом и ладаном…Этот запах был идеален для хищной соблазнительницы, но для Насти он ассоциировался со склепом, смертью и похоронной процессией. А ещё с крушением всех надежд разом.

Настя зажмурилась, затем резко вдохнула и выдохнула. От давнишних горьких и тяжких воспоминаний сейчас накатил озноб, и появилась неприятная дрожь в пальцах. Она покачала головой, волевым усилием собираясь, отказываясь мириться с возникшим состоянием, заставляя его убраться прочь.

Собака продолжала спать, даже привязанная. Сделав ещё несколько шагов вперёд, в густую чердачную темноту, Настя подступила как можно ближе к логову твари. И тут пол на чердаке громко и протяжно скрипнул под ногами Насти. Она прислушалась и замерла. Всё тихо. Вот и хорошо. Можно достать ворону из сумки.

Неожиданно сонная было ворона в её руках затрепыхалась, затем и вовсе вырвалась, упала на пол, захлопав крыльями, но лететь, как и двигаться ещё не могла. Птица шаталась, как пьяная, и вдруг, словно в гневе и недоуменье, она громко каркнула.

Звук неприятно резанул по нервам Насти, как бы негласно предупреждая побыстрее уходить. В глубине чердака тихонько зашуршало и затихло, так, если бы оно точно не хотело быть услышанным.

«Тварь проснулась!» От озарения сердце Насти ёкнуло, а ладони мгновенно взмокли.

Она выключила фонарь и, прислушиваясь, медленно сделала шаг назад, затем ещё один, стараясь не наступить на тот участок пола, где скрипело.

Шуршание повторилось на этот раз ближе и громче. Ворон снова каркнул и взволнованно забил крыльями в попытке взлететь. Настя вновь замерла, слушая и всматриваясь в глубину чердака, давая себе передышку, чтобы глаза адаптировались к темноте.

Сильный хлопок крыльев и новый звук, тонкий и как бы придушенный, такой, как если бы сломалась куриная кость при сильном и резком сдавливании. Настя похолодела, потому что внезапно обрела уверенность, что тварь теперь смотрит ей прямо в спину, как видит и приготовленную к угощению привязанную собаку… И, возможно, сейчас тварь выбирает между ней и собакой.

Настя моргнула и стиснула кулаки, сжимая потной ладошкой ручку фонаря. Глаза привыкли, и темнота посерела. Она уже видела выход с чердака. Глубоко вздохнув, Настя побежала туда, отметая адреналиновой вспышкой все посторонние мысли.

Когда вернулась в квартиру, Людка уже проснулась и, зевая, выходила из гостиной. Судя по вспотевшему лбу и улыбке, температура у неё спала.

- Есть хочу! - заявила она и отправилась на кухню. Аппетит был хорошим признаком, как считала Настя, и она улыбнулась в ответ, сразу же нахмурившись, когда услышала треньканье домашнего телефона.

«Елы-палы, совсем от хозяйки покоя нет». Она спешно сняла куртку, разулась и, оставив сумку с вещами в коридоре, бросилась к телефону.

- Алло! - вышло – запыхавшись.

- Где шастаешь, а, курица? За временем совсем не следишь, давай быстро ко мне! - приказала Эльвира Павловна, как обычно внезапно оборвав связь. Чертыхнувшись про себя, Настя положила трубку, сразу вспоминая, что забыла хозяйке отчёт написать, поэтому, вероятно, придётся вот сейчас его лично держать при ней с глазу на глаз.

Эльвира Павловна неаккуратности и запущенности во внешности не любила; грязи на одежде и немытого тела не одобряла.

В любое другое время Настя бы, как минимум, вымылась и причесалась, надела бы что-нибудь из приличных вещей, а не то, что было сейчас на ней. Но времени нет. «Ох, нынешнюю оплошность хозяйка наверняка запомнит, и, если ничего не скажет сейчас, то потом мне аукнется», - подумала Настя и пулей влетела в квартиру Эльвиры Павловны, через входную дверь, которую хозяйка днём обычно оставляла открытой, потому что часто вызывала к себе служанок, ибо выходила по своим личным и таинственным делам. К тому же возиться с замком Эльвира Павловна не терпела, только на ночь запирала дверь постоянно.

В хозяйкиной квартире вкусно пахло едой, что значило: та расправилась с наготовленным. «И, возможно, сытый желудок сделает её добрее», - подумалось Насте.

Настя закрыла за собой входную дверь и ещё пару секунд постояла в коридоре, приводя как мысли в порядок, так и сбитое дыхание. Вдох, выдох. Тишина. Тишина в квартире хозяйке всегда настораживала и угнетала. «А ну-ка соберись», - приказала себе Настя и пошла по коридору.

Так, дверь в гостиную была заперта, а вот кабинетная оказалась слегка приоткрыта. Чем не знак. Больше не медля, Настя направилась туда и, прежде чем её рука коснулась округлой дверной ручки, она на всякий случай постучала.

- Заходи! - послышалось изнутри, и, кажется, голос хозяйки был спокойным.  

«Не накручивай себя раньше времени. Хватит», - снова приказала себе Настя, со вздохом открыла дверь и вошла.

Эльвира Павловна сидела за своим антикварным письменным столом, с раскрытым толстенным гроссбухом, куда ежедневно записывала едва ли не каждое своё действие. Вот где хранилась россыпь хозяйских секретов.

Она была в овчинном полушубке, надетом поверх модной блузки с цветочным узором тёмного цвета. На губах – любимая красная помада, только волосы хозяйки оказались не собраны, как часто бывало – в деловой пучок, а просто заплетены в косу.

- Садись, - так же спокойно указала Эльвира Павловна, переводя взгляд на кресло, стоящее рядом со стеллажом. Она так делала редко, обычно Насте и Людке приходилось стоять на месте и хоть при этом смотреть на Эльвиру Павловну свысока, но чувствовать себя в таком положении очень неудобно и некомфортно, как на допросе при аресте. И оттого желать как можно скорее уйти, чем стоять вот так под пригвождающим к месту взглядом ярких голубых глаз хозяйки и мучиться всякими навязчивыми негативными мыслями, постоянно страшась неожиданного, часто зависящего от настроения и капризов Эльвиры Павловны гнева за любую свою, даже малейшую провинность.

Настя сглотнула слюну и села в кресло, сложив руки на коленях. Эльвира Павловна улыбнулась и, прицыкнув языком, сказала:

- Ну, что ты, Настюха, как неродная? Совсем зашуганной стала. Ай, яй, яй. Негоже так. Скоро и своей тени будешь бояться… - Она разочарованно покачала головой, вдруг добавила: - Помню, как тебя нашла, то ой какой же бойкой девицей ты была и глаза свои никогда при разговоре в сторону не отводила. А сейчас что, постарела, ослабла? Да?!

То был вопрос и утверждение одновременно – решила Настя, намереваясь что-то сказать, но снова не осмелилась…

Эльвира Павловна встала, захлопнула гроссбух, затем направилась к остеклённым полкам на всю стену до потолка, откуда, повернув в замочке маленький ключик, достала закупоренный пробкой графин с янтарно-розовой жидкостью.

- Мм, моя дорогая Настенька. Есть у меня для тебя лекарство. Ты заслужила своими стараниями. Или считаешь, что я такая занятая стала, что совсем ничего не замечаю?

- Ну, что вы, Эльвира Павловна… - замялась от неожиданной щедрости хозяйки Настя.

А Эльвира Павловна уже и пипетку достала, и стакан и всё на стол свой поставила. Затем ловко откупорила графин и с помощью пипетки накапала в стакан эликсира, а затем, разулыбавшись, и ещё полпипетки добавила.

- Заслужила – повторюсь, Настенька. Как выпьешь и сразу помолодеешь, а там посмотрим весной, может, и увеличу тебе дозу, как считаешь? А сейчас угощу ещё тебя коньячком самым лучшим!

Настя почувствовала, как краска заливает лицо.

Эльвира Павловна снова направилась к полкам, и тут зазвонил мобильный телефон. Знаменитая классическая мелодия «Времена года - Лето» наполнила кабинет, исходя из красной кожаной сумки хозяйки, висевшей на спинке стула Эльвиры Павловны. Она развернулась на звук, снова прицыкнула языком и сказала:

- Стакан потом принесёшь, а сейчас можешь быть свободна и дверь за собой закрой.

Настя поторопилась уйти, крепко схватив стакан, уже думая, как разбавит эликсир водой и сама выпьет половину, а половину – Людке, чтобы к завтраку подруга полностью оклемалась и была бодрой, как огурчик. И за обязанности свои взялась, чтобы никаких вопросов и подозрений у хозяйки не вызывать. К тому же Настя уже так сильно устала подругу подменять, что просто хоть лбом об стенку бейся, и такой подарок щедрый от Эльвиры Павловны стал для неё сродни настоящему чуду.

Она дошла ровно до кухни, как услышала глухой и полный боли стон. Мирон? Стон задел Настю за живое. Шевельнулся внутри червячок страха и, что таить, паники.

Забыв и о Людке, и обо всём остальном, она рванула на кухню. Позвала одними губами, затем чуть громче, но в ответ услышала только очередной стон. Глухой, тоскливый такой, словно шёл от непреодолимой и сильной боли.

Настя вздохнула, ощутила, как бросило в дрожь от дурного предчувствия. Ладно!.. Она поставила стакан на стол и полезла под раковину, согнувшись в три погибели, морща нос от едкого запаха пота, немытого тела и мочи.

Мирон лежал на спине в закутке за шкафом. Бледный даже в сумраке застенка, больше напоминал труп, и если бы не стон и слабое свистящее дыхание, то Настя решила бы, что он умер.

«Мирон», - снова позвала она, чувствуя, как на глаза наворачиваются слёзы, как сдавливает холодом область сердца. Чёрт возьми! Мысли в голове внезапно превратились в гадливых и влажных червяков, полных обречённости, когда она потрогала его пышущий от жара лоб, нутром осознавая: шанс выкарабкаться без помощи у него мизерный.

«Ох», - вздохнула Настя и тихонько всхлипнула, но снова заставила себя собраться. Такой смерти Мирон, по-настоящему прошедший сквозь огонь, воду и медные трубы, не заслужил. Она не позволит.

Поэтому, выбравшись на кухню, Настя тихонько набрала воды из крана, а сердце при этом в груди бухало, как ошпаренное. Ведь Настя в довесок ко всему прислушивалась, неимоверно сильно страшась скрипа двери из кабинета Эльвиры Павловны или цокота её каблуков в коридоре.

Что тогда со всеми ними будет, если хозяйка поймает на помощи Мирону? Ехидный внутренний голос мгновенно подсказал Насте ответ: за такой проступок последует мучительная смерть в зубах твари, или, аналогично Мирону, её закуют в цепи. Или?.. Настя отрезала свой внутренний голос на корню и, покачав головой, снова согнулась, чтобы заползти под раковину к Мирону.

- Ну, давай же, пей… Давай, открой рот… - в гневе и отчаянии с силой разжимала пальцами ему губы и вливала разведённый водой эликсир, большая часть которого просто разливалась.

Настя уже устала с ним возиться, от этого страшно разозлилась и собралась просто уйти, плюнуть. А Мирон вдруг захрипел, закашлялся, открыл глаза и стал пить, давиться, но глотать.

- Всё хватит, родной, оставь капельку Людке… - опомнилась Настя, когда в стакане действительно оставалась всего пара капель разведённого водой эликсира. Мирон смотрел осоловело, едва ее узнавая, как сквозь тяжкую пелену смотрят по крепкой пьяни или в тяжкой болезни.

- Не волнуйся, полегчает, ложись и спи… - бросила ему Настя и вернулась на кухню. Там было тихо, и она глубоко вздохнула с облегчением, радуясь своему везенью.

Затем буквально на цыпочках вышла из кухни и спешно, стараясь не шуметь, миновала коридор, то и дело прислушиваясь, но слыша только отдающийся болью в висках собственный грохочущий пульс.

- Ух, пронесло! - снова выдохнула про себя, только сейчас на подъездной площадке почувствовав, как взмокло от напряжения всё тело, а теперь, наоборот – зазнобило от холода. Поежившись, Настя приободрила себя мыслью о горячей ванне. И Людке нужно было отдать капли эликсира и попросить, чтобы она в хозяйкиной квартире позднее посуду вымыла и чистоту на кухне навела, чтобы там всё сверкало и блестело, глаза радуя.