Чердак. Глава 9/23⁠⁠

Чердак. Глава 1/23

Чердак. Глава 2/23

Чердак. Глава 3/23

Чердак. Глава 4/23

Чердак. Глава 5/23

Чердак . Глава 6/1/23

Чердак. Глава 6/2 /23

Чердак. Глава 7/23

Чердак. Глава 8/23

Чердак. Глава 10/23

Прошлое представало перед Эльвирой Павловной, как наяву, стоило взгляду пробежаться по названиям эликсиров и травяных сборов в красном гроссбухе. Вот и сейчас взгляд сам собой зацепился за короткую пометку о неудачном давнишнем эксперименте на себе с эликсиром омоложения. А всё треклятая женская гордость, не приемлющая отказа. И сердце, которому так сильно оказался мил молодой и красивый Мирон.

Действуя импульсивно, отмахиваясь от доводов разума, влюблённая Эльвира Павловна решила завоевать непокорного мужчину своей молодостью и красотой. А как это сделать – то было неважно, и в ход пошла большая часть эликсира, пусть на задворках сознания и висела докучливая мысль о том, что существо упоминало о последствиях такого опрометчивого поступка.

На тот момент Эльвира Павловна была уверена, что её никакие последствия не коснутся, потому что она уже долгое время принимала эликсир и добилась грандиозных результатов, заметно помолодев и похорошев. И, добавляя эликсир в коньяк, она уже представляла, как сильно преобразится и перед её вернувшейся красотой Мирон ни за что не устоит.

И так действительно оказалось. Он даже её поначалу не узнал. Конечно, ведь после приёма практически всего запаса эликсира у неё полностью исчезла седина, и вернулась былая молодость, даже кожа не слезала, как обычно бывало, а просто как по волшебству все омолаживающие изменения произошли.

Как же Эльвира Павловна радовалась тогда своему отражению в зеркале, своему красивому, как раньше, двадцатилетнему лицу и гибкому, упругому телу. И надо ли ей было замечать лёгкое сопротивление Мирона и его отказы, потому что глаза мужчины при виде её преображения горели огнём желания. Это было на тот момент самое главное, пусть после и появлялись запоздалые мысли, что влечение к ней у Мирона вызвано только афродизиаком в напитках.

Но влюблённая Эльвира Павловна бы такое никогда не признала, ведь считала себя совершенно неотразимой для любого мужчины.

Все же последствия были и страшные, наступив всего после недели пребывания в молодом теле. И такие, что Эльвира Павловна уже думала - сдохнет, так сильно ей плохо было: практически не могла встать с постели. Потом, конечно, она и поняла, что за то время болезни и произошло, непоправимое. Развеивание её грёз и так называемого ложного счастья. Мирон и сука Настя решили кинуть её и сбежать. Об этом и писать подробно не хотелось, и Эльвира Павловна только кратко упомянула в своём красном гроссбухе, как предостережение о том себе, что нельзя употреблять эликсир безмерно.

Вспомнила нехорошее – и настроение мгновенно пропало, и, чтобы его поднять она решила ещё почитать, но только уже что-то из удавшихся экспериментов.

Так, полистав толстый гроссбух с красной обложкой, она остановилась на своём любимом рецепте вкуснющего шоколадного печенья с особыми травами, настоянными на кровавую луну, а оттого действующего в особенности эффективно.

То подтверждалось проверкой санэпидстанции на чердаке, прошедшей в самом лучшем виде: гладко, без нареканий. А главное, что оказалось даже приятно: перед Эльвирой Павловной извинились за беспокойство.

Вот где она по-настоящему торжествовала. Конечно, во всём помогло это печенье, коим она без всякого зазрения совести потчевала проверяющих, наливая им какао и щедро угощая вишнёвой наливкой, заверяя, что она, как никакое другое средство, укрепляет иммунитет.

Проверяющие на радостях от эффекта печенья и наливки даже забывали делать записи, только часто зевали и вслушивались в болтовню Эльвиры Павловны, которая трещала как сорока о всякой всячине, прекрасно зная, что назавтра никто из проверяющих ни слова из их беседы не вспомнит.

Хоть ругай их, хоть проклинай, хоть что хочешь говори сейчас – усмехалась про себя Эльвира Павловна, а потом, сразу после осмотра чердака, шепнула на ухо возглавляющей проверку, вкладывая в слова особую внутреннюю силу. Знала, что после наливки и печенья та поддастся и акт о факте проверке оформлять не будет, как и жалобу в заявлении бабки Мартыновой выбросит, словно и не было её никогда.

Печенье сильно помогло и после, когда стали разыскивать эту проблемную бабку Мартынову. Угораздило же связаться с так называемой женщиной со связями.

К тому времени, надо пояснить, раскормленное существо снова было отправлено на чердак, а кости бабки Мартыновой служанками вывезены в лес и надёжно закопаны.

А в пустую квартиру вскоре приехала из далёкой Сибири и заселилась единственная внучка и наследница бабки – двадцатипятилетняя Яна, внешне, к слову, на бабку свою очень похожая как лицом, так и ростом и фигурой. И характером такая же настырная. А вместе с ней, словно по закону подлости, заявился к ним в дом с вопросами о пропавшей навязчивый и дотошный участковый Просевич.

Впервые участковый Просевич нанёс визит Эльвире Павловне, когда той не было дома, и оттого настойчиво засыпал вопросами о пропавшей соседке служанок. Всё время хмурился, от чая сразу отказался и с подозрением посматривал по сторонам, лишь иногда кивая, но так, скорее для приличия, чтобы не утруждать себя словами. Ни Настя, ни Людка ему не понравились – это они сразу поняли по его взгляду. И ответами их Просевич остался не удовлетворён. "Не убедили мы его, Эльвира Павловна", - хором сказали служанки хозяйке, едва она вернулась. "Ещё точно придёт", - с тревогой добавила Людка, мол, чувствует. И действительно пришёл, и снова Эльвира Павловна отсутствовала, и служанкам досталось крепко. Во второй раз следователь совсем недовольным ушёл. "Сердитым", – добавила Настя. "Разберёмся", - успокоила обеих служанок хозяйка.

Как и покойная бабушка, Яна по собственному желанию опрашивала соседей и всё что-то высматривала, интересовалась, любопытничала, не проявляя ни должного такта, ни скромности, ни уважения.

В общем, Эльвире Павловне внучка покойной бабки Мартыновой тоже очень не понравилась, и хозяйка чувствовала, что и той она сама не по сердцу пришлась. Не верила внучка, что её бабка могла вот так, без вести, пропасть. Не верила ни за какие коврижки, так сказать. И всё словно интуитивно, как действует собака-ищейка, согласно своей животной природе, тоже искала, суетилась, прилагая для этого всё своё молодое, полное энтузиазма рвение.

А ещё она тоже отказывалась от всяких угощений и в гости не шла ни в какую, как ни приглашала её к себе Эльвира Павловна. "Вот же змеюка", - так называла она про себя Яну и думала, что с ней делать, как и со всей этой нехорошей во всех смыслах ситуацией. Пока, наконец, не придумала. И усмехнулась, понимая, что все, однако, гораздо проще было, чем казалось.
Участковому Просевичу очень нравилась Яна. Это приметила своим опытным глазом Эльвира Павловна практически сразу. И перешла к действию, понимая, что бегать будет к ней в гости участковый и дальше, как та собачка, а ей назойливые, часто бестактные вопросы Просевича уже надоели изрядно. А Людку и Настю затянувшаяся канитель допросов вообще извела, сильно мотая нервы. Оттого служанки совсем плохо спать стали и работали медленно.

Поэтому Эльвира Павловна дождалась очередного прихода участкового подготовленной: коньяк на стол поставила, угощенье и чай свой специальный заварила.

Затем словила его практически на подъездной площадке и, уболтав, уговорила к себе зайти, сказав, что, кажется, кое-что важное о пропавшей вспомнила. А дальше посадила за стол, налила чаю, затем предложила своего дорогого коньяка из запасов. И, начав, как обычно, издалека, плавно выведав у ничего не подозревающего, расслабившегося участкового все, что хотела знать, затем перешла к советам. Сказала, что приметила его интерес к Яне, и добавила, что к такой девушке, как она, нужен особый подход.

Как и рассчитывала Эльвира Павловна, Просевич сразу купился на её помощь в завоевании Яны и сам спросил, что и как надо делать. Тут Эльвира Павловна его и надоумила, что девушку надо угощать домашними вкусностями, сразу завернув ему своё вкуснющее печенье. Ещё поощрила воодушевление участкового в вопросе о покупке цветов, посоветовав ромашки, тюльпаны, но только не розы. Участковый ушёл после чаепития счастливый и довольный, а Эльвира Павловна снова взялась за выпечку. Ведь, разузнав, сколько человек ближе к обеду находится в отделе милиции, заготовила теста с расчётом на всех.

Вот она читала и одновременно, как наяву, прокручивала в памяти, как заявилась на следующий день в отдел с визитом к Просевичу, как протянула одну из коробок сотрудникам, и в приёмное окошко тучную женщину у телефона печеньем угостить тоже не пожалела.

В тот давнишний день Эльвира Павловна сладко благоухала розами и ванилью, таким домашним запахом, навевающим на всех, кто вдохнёт его, забвение, расслабление и дремоту.

С участковым, к слову, они поговорили за закрытой дверью, душевно, словно лучшие друзья.

Он радостно упомянул, что Яна согласилась на свидание и печенье ещё вчера взяла, сказал ей, как и советовала Эльвира Павловна, что мать пекла.

И еще добавил о цветах, которые той купил: эти большие красивые ромашки сейчас стояли за шторой, на подоконнике, букетом в вазе.

На то довольная Эльвира Павловна улыбнулась и достала бутылку коньяка, предложив выпить следователю, так сказать за дружбу. И Просевич хоть и замялся, но быстро согласился. Ещё бы! Такой акционный коньяк – и не согласиться.

Он вообще был склонен к пьянству – это Эльвира Павловна определила с первой встречи, пусть участковый всем видом демонстрировал обратное: уложенные гелем по моде волосы и чисто выбрит, приятно пахнет свежестью и одеколоном, всегда аккуратный внешний вид, начищенные до блеска туфли, на форменных брюках отутюженные стрелки.

Весь такой из себя серьёзный и представительный, но на то у Эльвиры Павловны и сила была, чтобы подобные пороки у людей, считай, по глазам определять и пользоваться затем себе во благо.

А особенно Эльвире Павловне приятно было услышать, что Яна печенье взяла. Значит – и попробует, не удержится, а это, вероятно, давняя и злободневная проблема решена.

«И хорошо», - на мгновение прикрыла глаза Эльвира Павловна, а то столько дел накопилось, что уже и сил нет на всё ни моральных, ни физических, а эликсира, когда существо в спячке, у неё, увы, тоже не прибавляется. Последнее, о чём она ещё намекнула участковому, так это что бабка Мартынова была из тех женщин, которые по натуре своей непостоянные и очень непоседливые, а иначе – взбалмошные. Такие люди, выйдя на пенсию, прервав устоявшуюся привычку ходить на работу, могут уехать куда угодно. И пропасть, попав в нехорошую ситуацию. Или ещё что такое, аналогичное, о чём разве только время расскажет, а расследование это затянувшееся срочно нужно прекращать. «Ведь бесполезно!» - убеждала она осоловевшего от выпитого крепкого коньяка участкового, благодаря установленной связи от съеденного им печенья, оттого ловящего каждое её слово и впитывающего в себя как твердыню-истину.

И всё вроде шло, как того хотела Эльвира Павловна. Участковый перестал наносить визиты. Про бабку Мартынову временно забыли. И даже Яна притихла, неожиданно уступив ухаживаниям Просевича.

Правда, здороваться девушка стала с Эльвирой Павловной тоже, как со всеми соседями, что очень радовало, и тем самым ещё раз подтвердив, что её рецепт заговорённого печенья удался на славу.

…Порадовав себя приятными воспоминаниями, она положила гроссбух с красной обложкой на место – под замок за стекло на полке.

Сладко зевнула, потянулась до щелчка в шейных мышцах и, закрыв кабинет на ключ, повесив его себе на шею, пошла в спальню. За окном скреблась снегом в стекло метель, а на часах слегка перевалило за два часа ночи.

Людка, благодаря всего капле разведённого эликсира на дне стакана, выздоровела и теперь с энтузиазмом вернулась к привычным делам как по хозяйству и поручениям у Эльвиры Павловны, так и уборку затеяла в своей квартире, так сказать, с размахом и постоянно просила Настю не мешать. А той такой поворот только в радость был. Ведь Насте давно хотелось разобраться со своими записями на диктофон телефонов, чтобы затем думать, что и как делать дальше.

Чем она и занялась в освободившееся время. Ещё ей неслыханно сильно улыбнулась удача, потому что Эльвира Павловна, составив плотный список дел для них с Людкой, уехала, чтобы вовсю заняться лепкой из полимерной глины, как она сама и сказала, упомянув о конкурсе в кружке на значимую при победе сумму.

И пусть она себе чем хочет, тем и занимается, – лишь бы поменьше на глаза попадалась. Вот как сейчас без хозяйки стало хорошо в квартире убираться, словно рассеялась на время тяжкая давящая атмосфера, и дышать Насте легче стало. Мирона вот тоже можно покормить сытно, и никто не узнает.

А он за это с такой щемящей сердце благодарностью смотрит, что чувствуешь, будто подвиг какой совершаешь. Пусть и молчит, так ведь им обоим в действительности легче.

А как же они долго не разговаривали! Теперь и не вспомнишь.

Настя достала из холодильника зачерствевшую запеканку, которую Эльвира Павловна всё равно по приезде выбросит, отдала Мирону.

Он взял, кивнул и уполз к себе, а у Насти вдруг сердце кольнуло, замерло, защемило, и на глазах неожиданно выступили слёзы. Вспомнила да так отчётливо вдруг былое. И оттого в яркости воспоминания забылась и уборка, и гора посуды в раковине, и что холодильник открыла, а шнур из розетки не вытащила.

Вот она точно так же убирается на этой кухне, за окном солнечно, и свет играет бликами на хрустальной вазе на столе, где стоят красные крупные розы, только холодильник другой, невысокий "Минск", другие табуретки, и кухонных шкафчиков нет, их заменяют деревянные полки и навесная решетчатая полка для посуды над раковиной.

Людка еще с утра поехала на птичий рынок, хозяйка в спальне и не выходит практически совсем, что не может не беспокоить. Но они с Людкой вопросов не задают, не смеют, только обсуждают перед сном, что удалось увидеть мельком внешность хозяйки. У той совсем седые волосы, лицо старухи, кожа вся желтушная в пятнах пигментации, а как же она ночью стонет... То, рассказывала вчера Людка, которой первой довелось дежурить в квартире Эльвиры Павловны ночью и молоко, подогретое ей к двери спальни носить литрами, а потом порожнее ведро забирать. Людка говорила, что пахло оттуда до тошноты противно.

Сегодня Настина очередь дежурить, и, честно признаться, ей хоть и боязно было слегка, но также и любопытно.

Она как раз мыла в горячей воде посуду, заткнув сливное отверстие раковины. Увлеклась и оттого сильно вздрогнула, когда услышала тихий скрип двери откуда-то из квартиры, затем тихий полный отчаяния мужской голос, отчаянно просящий: «Воды!»

Злорадство вместе с гневом путали мысли желанием не отзываться. Пусть себе Мирон, предатель, мучается!.. Но было в его шёпоте нечто пробирающее, настоящая мука.

Поэтому Настя вытерла руки и набрала воды в стакан, вышла из кухни, мотивируя себя, что, если проснется Эльвира Павловна, та не потерпит, если она не поможет её любовнику. Ведь нашла же в себе хозяйка силы сказать, чтобы ему в комнату заносили еду. Пусть туда и ходила только Людка, потому что Настя попросила о таком одолжении.

Ноги были ватными и совсем не хотели идти. Настю бросало то в жар, то в холод, и она ненавидела себя за такую реакцию. Всё же, едва его увидела, стало Мирона так жалко, что сердце вопреки воле сдавило от боли и горя.

Он стоял, прислонившись к дверному косяку, бледный, как смерть, тощий и страшно замученный, словно обращались с ним, как с животным.

- Ох, - вздохнула Настя и протянула ему стакан с водой. Мирон схватил его, сжал дрожащими пальцами и стал жадно пить, большую часть разливая, но сразу прося ещё.

Настя хотела бы позвать Мирона на кухню и, если что, накормить. На то у неё прямого запрета не было. К тому же, раз он свободно вышел, то дверь его комнаты, бывшей переделанной кладовой, не заперли. Что наводило на соображения о свободе передвижения или о хозяйкиной забывчивости. Или же, подумала Настя, Эльвира Павловна была уверена, что в таком состоянии слабости Мирон просто не покинет отведённое ему место.

Интуиция подсказала, что это предположение ближе всего к истине.

Выпив воды, он прошептал: «Еще» - и вдруг выронил стакан, внезапно оседая. Настя еле успела подхватить его. Затем, вглядываясь в измождённое лицо, такое страшно худое, сама вздрогнула и потащила Мирона обратно, в комнату, ухватив под мышки.

Отстранённо думая, что раньше бы точно не справилась, и тут дело не в собственной силе, а в том, как же сильно Мирон исхудал.

Уложив его на матрас, Настя снова принесла воды, затем поставила стакан на пол, ощупала ему лоб, радуясь, что жара нет, только испарина.
Позднее управившись с делами, приготовив обед Эльвире Павловне – лёгкий бульон и гренки, навестила Мирона, и он, к её удивлению, не спал, а тихонько лежал на матрасе.

- Прости меня, прости, - срывающимся, хриплым голосом прошептал он, вглядываясь в её лицо.

- Я принесу поесть, - ответила Настя, чувствуя, как дрожит голос, как она не выдерживает его взгляда и отворачивается. Затем практически убегает.

Людка в своей квартире стирает и там же сегодня развесит на верёвки всё хозяйкино бельё, что-то вынесет на улицу, за дом, и поэтому до вечера точно не управится – приходит на ум Насте, и она улыбается, зная, что после долгой стирки Людка будет очень голодной.

Мысли отвлекают от произошедшего с Мироном, помогают машинально нагрузить едой поднос для него и заварить ему травяной чай, как было приказано. Но сегодня что-то внутри Насти не даёт покоя. Поэтому она наливает ему, помимо чая, графин с обыкновенной водой и кладёт пару ссохшихся яблок. Всё равно хозяйка такие есть не будет.

По пути к спальне Эльвиры Павловны заносит поднос к Мирону: смотреть на него тяжело, как почему-то и уходить. Столько вопросов в голове, настойчивых, всяких… Но сможет ли Настя спросить хоть о чём-то и сдержаться от крика?.. Может быть, и не надо задавать этих вопросов, ничего такого не надо. Всё равно свершившегося не изменить.

- Что? - скорее машинально, чем действительно вслушиваясь в слова, спрашивает Настя, ставя поднос на пол.

- Помоги мне! - хрипит Мирон.

Приподнимается и жестом показывает на чай, затем выдавливает из себя, что из-за чая у него в голове непорядок и пустота. «Мысли нечёткие, не могу думать». И Настя вдруг понимает, коря себя о том, что раньше не догадалась – даже не предположила такого, думала, что Эльвире Павловне в личных делах не требуются грязные приёмы.

- Бедный, ты, бедный, - вздыхает Настя и касается пальцами его щеки, утирая выступившую слезу. - Это ты прости меня, дуру тупоголовую. Прости, слышишь?..

Рыдания подступают к горлу, и она вскорости уходит, нутром чувствуя, что Мирон всё понял то несказанное, крывшееся за её словами, и то, что она ещё придёт и поможет.