Во всем виновата Смерть⁠⁠

Глава первая

Она среди нас

Невероятно теплый, можно даже сказать, жаркий день. Солнце особо не печет, — может, всему виной серые дождевые облака, которые пытаются его закрыть, хотя их еще слишком мало для победы.

Люди, словно муравьи, бегают по своим особо важным делам, не замечая никого вокруг.

Сквозь толпу, остановившуюся на светофоре, идет она. Черный балахон полностью прячет ее тело, рыжие волосы выбиваются из-под капюшона, а зеленые глаза кого-то высматривают. Самое удивительное, что никто не обращает на нее внимания, и даже больше — никто ее не замечает. А она будто летит между ними, высматривая…

Толстый мужчина стоит возле самого светофора. Мимо него с бешеной скоростью несутся машины.

Он всем видом показывает, что невероятно торопится. Судя по его классическому костюму и коричневому портфелю, он минимум директор маленького предприятия или чей-то зам.

Начинает играть «Лунная соната», а его пиджак возле сердца — вибрировать. Мужчина резко вынимает из внутреннего кармана сотовый.

— Да, скоро буду! — нервно кричит он в трубку.

И, наверное, будь его телефон намного дешевле, он тут же полетел бы на мостовую. А так мужчина лишь замахивается, но трубку из руки не выпускает.

— Смотрите внимательно по сторонам, — раздается позади него женский голос.

— Твое какое на хер дело? — Мужчина оборачивается.

От взгляда зеленых глаз по его спине пробегают сотни тысяч холодных мурашек.

— Это мой совет, — улыбается она.

Он никогда еще не видел такой зловещей и одновременно приятной улыбки. Она сбрасывает капюшон, и ярко-рыжие волосы… Нет, они не слепят. Они гипнотизируют его.

— Почему все вы воспринимаете мои советы как нечто ничтожное? Будто я советую плохое, — спрашивает она.

— Опять… опять ты!.. Я же сказал… — троит мужчина и зачем-то делает шаг назад, на дорогу.

Жуткий хлопок. Женщина, стоявшая рядом с ним, чувствует на лице капли.

Еще один хлопок — об асфальт. Вся толпа замирает.

— А ведь ему нужно было просто меня послушать и не задавать тупых вопросов.

Истошный женский крик, который уже ничего не решает.

Осень

Холодный пустой заброшенный склад. Дождь стучит по его крыше, и этот стук эхом разносится по всему металлическому зданию. Еще недавно, пару лет назад, здесь делали пластиковые окна, но потом директор склада разорился и вынужден был отдать его кредитору.

Недалеко от главного входа ярко горит лампочка. Ее патрон прикручен к проводу — так раньше делали временные удлинители, когда не могли провести в нужное место свет.

Под лампочкой стоит стул, на нем сидит связанный парень лет тридцати. Его лицо в крови, как, впрочем, и рубашка. Недалеко от него, возле стола, сидят двое. Одеты почти в одно и то же: синие джинсы и кофту с высоким воротником.

Один — Миша — небольшого роста, но широкоплечий. Его лицо совсем обычное, разве что немного не пробрито там, где подбородок.

Второй — Костя — высокий и худой. В его взгляде читается грусть, как у героев классических романов.

Они едят бургеры.

— Ну и какой, по-твоему, лучший российский фильм? — спрашивает Миша.

— Российский или советский?

— А разница?

— Да она огромная. Это совершенно разный кинематограф.

— Ла-а-адно… Из девяностых какой твой любимый фильм?

— «Брат».

— «Бра-а-ат»?

— Ну да.

— И почему?

— Не знаю, — пожимает плечами Костя. — Ну а твой?

— «Блокпост» люблю. Очень он, знаешь, такой… правдивый. Всегда крайним будет мелкая сошка, а начальник — белым и пушистым.

Они доедают бургеры, жуя почти одновременно, как двое из ларца из известной сказки.

Миша запивает бургер газированной водой и вытирает рот рукой.

— Слушай, Костян, я тебе задам вопрос, только ты это… Я как бы нормально отношусь к педикам, мне плевать. Реально плевать. Но почему тебя тянет к мужикам? Я вот этого не пойму.

— Меня — к мужикам?! — Костя аж начинает кашлять. — Че за бред?

— Это не я сказал, это все говорят. Реально все. Я с тобой работаю уже пять лет и ни разу не видел тебя с девкой. Мало того, ты даже ни разу не рассказывал об этом.

— И ты сделал вывод, что я гей?

— Не я. Все сделали вывод, что ты гей.

Костя смотрит в сторону.

— Охренеть, — говорит он. — Какие еще выводы вы обо мне сделали?

— Больше никаких, только этот… Ну так че?

— Я не гей!

— Тогда почему, как тебя ни позову по шлюхам, ты в отказ?

— Как же ты мне дорог!.. — усмехается Костя. — Вот ты всё время пил кока-колу…

— Ну.

— А щас почему не пьешь?

— Издеваешься? Ее хрен где достанешь сейчас.

— Есть же аналоги.

— Сам пей это дерьмище. Для меня кола одна — только красная кока-кола. Я такую в детстве пил. Другой колы для меня нет.

— Вот и ответ на твой вопрос о шлюхах.

Миша недоуменно смотрит на напарника.

— Не доперло? — спрашивает Костя.

— Нет.

— Лет семь назад я встретил одну девушку. Мы прожили вместе год, а потом расстались. Она — моя единственная, понял?

— В смысле, у тебя не было больше баб?

— В смысле, я ее до сих пор люблю. Мне нужна только она, мне не нужны аналоги. Она моя кока-кола, понимаешь?

Связанный парень начинает мычать, чем обрывает их беседу.

— О-о-о, ты наконец хочешь нам всё рассказать! — кричит Миша и встает. Из-под ремня он вынимает пистолет.

Вдруг раздается громкий стук в дверь. Все замирают.

— Иди посмотри, кто там, — говорит Костя, тоже вынимая пистолет.

— Мы же никого не ждем? — уточняет Миша.

— Вроде нет. Только если ты неправильно заплатил курьеру.

— Я ему даже лишние деньги на чай сунул.

Костя поднимается со стула. Миша медленно идет к входной двери.

Напряжение. Для лучшего обзора Костя делает шаг в сторону и приподнимает пистолет.

Слышится звук открываемой двери.

— Ты кто такая?.. — доносится голос Миши.

Раздается выстрел. Вскоре — еще один.

Костя застывает в нерешительности…

Зима

Таких кинотеатров уже нет. В нем веет индивидуальностью, которую остальные кинозалы потеряли в век глобализации.

Красные стены, красные кресла, приглушенный свет. На большом экране — черно-белое кино, вроде французское, но он особо не разбирается в фильмах и во Франции, как, впрочем, и в жизни. Он знает лишь, как заполнять белые страницы черными буквами.

Он проходит в зал и садится в самый первый ряд на самое первое место.

Откуда-то дует холодом. Он поднимает воротник старого черного пальто и смотрит в глубину пустого зала.

— Я тут, —доносится до него женский голос.

Примерно в середине первого ряда сидит она: рыжие волосы, зеленые глаза. Он встает и медленно идет к ней. Каждый его шаг сопровождается глухим шуршанием.

— Гениальное творение — кино. — Она говорит приглушенно. — Людям так важно наблюдать за жизнью выдуманных персонажей…

— Мне нужна еще одна история. — Он уже стоит рядом с ней.

— А что получу я?

— А что ты хочешь?

— Хочу, чтобы ты купил коробку.

— Коробку?

— Да, обычную такую коробку, подарочную, с крышкой и бантиком.

— Зачем?

— Иногда маленькие действия приводят к грандиозным последствиям. В твоем случае это будет очень крутая история.

…Писатель резко открывает глаза.

Он сидит в офисе на двадцатом этаже нового здания. Он — это гладковыбритый высокий мужчина тридцати пяти лет с немного красными глазами. На нем черные джинсы, белая кофта и черный длинный плащ. Он смотрит в большое окно, за которым падает мелкий снег.

Напротив него, спиной к окну, сидит старик. Хотя лет ему не так уж и много, но стресс и глушение стресса водкой сделали свое дело. Лысеющий пятидесятилетний мужчина в очках, сгорбленный, — он читает листы бумаги, нервно сжимая их пальцами.

Офис украшен разными книжными обложками, на которых в основном драконы и красивые молодые герои.

— Это не то, — наконец говорит редактор, откладывая в сторону листы и снимая очки. — Совсем не то.

— Почему? — Голос писателя звучит неестественно.

— Да потому что! Вы не знаете, о чем пишете. Вот у вас сказано, что пистолет подпрыгнул в руках. Но как он может подпрыгнуть? Вы хоть раз вообще стреляли?

— Нет.

— И не служили в армии?

— Нет.

— Ага… А если бы вы отдали долг родине, то знали бы, что пистолет не подпрыгивает и что стрелять в первый раз намного сложнее, чем потом.

— Но это же вымысел.

— Долг родине — вымысел?

— И то, что вы читаете.

— Ну, судя по вашему тексту, в нем один только вымысел и есть. Бредни немощной старухи, уж простите. Вам нужно подтянуть язык и, в конце концов, знать, о чем пишете. И вот что странно…

— Что?

— Ваша книга «Переговоры» — она великолепна, — отмечает редактор. — А эта — не то. Как будто два разных человека писали. Напоминает Фаулза: он тоже любитель использовать в одном тексте кучу разных приемов. В общем, дорабатывайте.

— Но, может…

— Нужно доработать, а лучше вообще переделать. Не факт, что здесь получится алмаз.

Писатель выходит из здания, сжимая папку с рукописью. Седьмой раз… Да, в седьмой раз он приносит ее этому старику, и в седьмой раз тот до всего докапывается.

Черное пальто, которое писатель купил на первый гонорар и которое должно показывать его интеллектуальность, давно уже не выдерживает крепких сибирских морозов и продувается насквозь. Писатель ежится от холода и закуривает.

Снег заметно усилился и теперь похож на белую стену, заваливая и без того сильно засыпанные улицы.

«Эти сугробы растают весной — не нужно сейчас тратить на них деньги» — так все говорят в этом странном сибирском городе, где роскошные центральные улицы на одной стороне реки граничат с вечными ямами и потопами — на другой. Где четвертый платный мост через реку строится в ущерб жителям соседних двухэтажных домов, построенных в прошлом веке и трескающихся от работ на мосту — в этом.

Бычок отправляется в урну. Писатель спускается со ступенек. Перед ним два пути: либо домой переписывать книгу, либо в бар возмущаться несправедливостью.

Протяжный гудок машины заставляет его посмотреть влево. Черная тойота! Ее водитель смотрит прямо на него.

Гудок.

Твою же!..

Писатель резко бросается вправо и бежит так, как раньше никогда не бегал.

Еще поворот направо. Проулок, куда точно не заедет машина. Дальше двор с тополями и снова проулок, и еще один проулок…

Влево, вправо — дыхание на исходе.

Мусорные бачки по бокам, впереди виднеется улица и машины.

Выход из проулка преграждает черная тойота.

Писатель замирает, а водитель открывает правую пассажирскую дверь.

Писатель смотрит по сторонам и бросается обратно…

Осень

Костя стоит под навесом кафе-бара «Две гитары». Он смотрит на дождь и курит. Мимо то и дело пробегают прохожие — кто с сумками, кто налегке. Кто-то из них бурчит на табачный дым, кто-то — на дождь, а кто-то и на саму жизнь.

Последняя затяжка — бычок летит в лужу. Яркий огонек почти сразу тухнет.

Костя входит в яркий холл кафе-бара. Кивает охраннику и проходит в зал.

Вдоль левой стены тянется барная стойка, возле правой — небольшая сцена. На ней худой парень пытается петь, но халтурит, проглатывая слова. Напротив сцены — столики на две персоны. Народу не слишком много.

Костя садится за барную стойку.

— Здоро́во, — приветствует его толстый бармен.

— Здоро́во. Как оно?

— Подыхаю, как еще.

— Да конечно! Ты же, блин, еще всех нас переживешь.

— Хочется верить, — усмехается бармен. — Пиво или кофе?

— Кофе.

Бармен, хромая, отходит. Костя бросает взгляд на белую дверь с надписью «Служебный вход». Дверь спрятана за прямоугольным выступом в стене.

— Где напарника потерял? — Бармен ставит перед ним кофе.

— У хирурга: подстрелили. — Костя кидает в чашку кубик сахара, размешивает.

— Опять? — удивляется бармен. — Сколько уже можно ловить пули?

Костя пожимает плечами.

— У него там магнит, наверное, — добавляет бармен и отходит.

На сцене начинает играть пианино. Знакомая мелодия. Костя делает глоток кофе. Мелодия навевает воспоминания. Звучит женский голос… Костя замирает.

«Я больше не верю в любовь, извините…» — слышит он.

На его глаза наворачиваются слезы, еле заметные. Он оборачивается.

На сцене девушка играет на пианино. Карие глаза, не сильно длинные темные волосы, прямой нос, тонкие губы.

Это она!

Девушка поднимает взгляд. Он машет ей. На долю секунды, на мгновение, она перестает играть. Ее остановку, кроме него, никто не замечает. Она его узнае́т — она ему улыбается. У него перехватывает дыхание — он горько улыбается в ответ.

Костя отводит взгляд, боясь ее смутить, и, не глядя на нее, дослушивает знакомую песню.

Она встает, чтобы поклониться немногочисленной публике, но ее взгляд направлен только на него. Он снова ей машет, на сей раз приглашая подойти. Она согласно кивает.

Он просит налить себе еще кофе, достает пачку сигарет.

— Не кури! — строго говорит ему бармен.

Костя молча смотрит на него.

— Посетители не хотят нюхать сигаретный дым, я в том числе.

Костя тяжело вздыхает, убирая пачку обратно.

Снова те же движения с чашкой кофе, глоток. Подходит она.

Он встает. Они обнимаются, садятся.

— Кофе будешь? — спрашивает он.

— Нет, спасибо.

Молчание.

— Аня, как ты?

— Видишь, доросла до такой сцены… Пока еще работаю там же, но, думаю, уже после Нового года брошу.

— Почему?

Она задумывается, — видно, что продумывает ответ.

— Продюсер у меня появился. Он готов проспонсировать альбом и рекламу.

— Мечты сбываются.

— Это да, — хмыкает она. — Ты как? Всё инженер?

— Ну да, только уже старший.

— В смысле, главный?

— Называй как угодно. Замуж вышла?

— Нет. Женился?

— Тоже нет.

— Я, кстати, недавно вспоминала.

— Меня?

— А кого еще?

Они улыбаются.

— Молния была, — продолжает она. — Помнишь, как тогда, у озера?

Она хмурится, пытаясь подавить воспоминания; он смотрит на нее.

Она бросает взгляд на наручные часы.

— Знаешь, если честно, мне пора, — говорит она. — Мне еще нужно успеть в типографию до закрытия.

— Может, тебя отвезти? Минут через двадцать смогу…

— Не стоит.

— Слушай, а если мы попьем кофе на днях?

— Прости, но нет.

— Почему?

Молчание.

— Я о тебе сегодня тоже вспоминал, — замечает он.

Она улыбается и снова смотрит на часы, давая понять, что уже пора.

Оба встают, снова обнимаются. Она уходит, он смотрит ей вслед.

Со сцены раздаются звуки гитары, начинается песня. Почти идеальная музыка на стихи Шпаликова: «По белому снегу я палкой вожу, стихи — они с неба, я перевожу…»

Минут через пять Костю зовут. Через белую дверь служебного входа он проходит по длинному коридору и открывает следующую дверь, с надписью «Директор».

Небольшой кабинет. Массивный дубовый стол, два кожаных кресла. На столе большой тонкий монитор, стакан под виски и пепельница. Стену украшает картина Верещагина «Сухум-Кале».

Костя садится в кресло, пододвигает к себе пепельницу, закуривает.

Минуты через две в кабинет влетает хозяин — толстый лысеющий мужчина с черными бегающими глазами. Он одет в черные брюки и светло-синюю рубашку; на спине проступает пот.

— Долбанные бабы, — бросает он, плюхаясь в кресло. Он вынимает откуда-то снизу бутылку виски, наливает себе, предлагает Косте. Тот отказывается. Тогда толстяк делает внушительный глоток, ставит стакан. — Сначала расскажи про бабки.

— Мы их не нашли.

— Что значит «не нашли»?

— Мы действовали по обычной схеме. — Костя выдыхает дым. — Сначала слегка избили, потом заказали пожрать и немного попугали. Хотели уже к гвоздям перейти, но — внезапные обстоятельства.

— Что за внезапные обстоятельства? — Толстяк наливает себе еще виски. — Говори четко.

— Ворвалась его девка. Она подстрелила Миху. Я ее убил.

— А его? Ты че, не мог его расколоть?

— Случайная пуля. Бах, и нет его. Я даже не заметил, а потом быстро повез Миху к хирургу.

Толстяк зловеще смеется, выпивает виски, закуривает.

— Всё у вас какие-то случайности, а я, между прочим, бабки потерял.

— Но мы…

— Главное, вы их наказали и никто больше не посмеет у меня воровать, — перебивает его толстяк. — Репутацию мне сохранили.

— Михалыч, сделали всё что могли.

— Да я понимаю… Неужели думаешь, я не понимаю? Ну, ладно… Хотя бабки хорошие. — Толстяк наливает себе еще. — Короче, у меня к тебе есть маленькая просьба: повози мою девку завтра по магазинам, а? Че-то она меня уже достала. Я ее, наверное, брошу, а может, нет, — думаю еще. Тебе нужно всего лишь отвезти ее в парочку магазинов, потаскать сумки, а потом заехать в кафе — она пожрать купит, и домой. Понимаешь, в этом деле я могу доверять только тебе.

— Чего это только мне?

— Ну ты же по мужикам. Так-то я не против, мне вообще плевать…

— Да кто такое сказал?! Я не гей! Я девушек люблю!

— Серьезно?

— Да, серьезно!

— Просто все говорят, что ты…

— Я не гей.

— А почему тогда я ни разу не видел с тобой бабу?

— Но это же не значит, что я гей.

— Согласен, выводы, наверное, поспешные. — Толстяк допивает виски. — Тогда это всё усложняет.

— Ничего это не усложняет. Я на твоих баб даже смотреть не буду.

— А ты не знаешь, есть ли у нас гей?

— Скорее всего, нет. Иначе он подкатывал бы ко мне.

Михалыч усмехается.

…Сильный проливной дождь стучит по крыше черной тойоты. В машине играют «Времена года» Вивальди. Костя сидит за рулем. Он курит в приоткрытое окно.

Открывается пассажирская дверь, и в машину, кряхтя от боли, садится Миша.

— Ребро мне сломала, — сквозь боль жалуется он и захлопывает дверь.

Костя выворачивает руль влево.

— Заедем за водкой в магазин? — спрашивает Миша.

— Да без проблем, — кивает Костя.

Лето

Жара и пыль. Межгородская трасса. Возле поворота, ведущего в деревню, стоит потрепанное здание с большой вывеской «Магазин для всего».

Возле здания — асфальтированная парковка. Небольшая, на две машины.

Синяя хонда стоит поперек парковки, занимая оба места. За рулем сидит девушка в коротких джинсовых шортах и черной футболке. Все окна открыты, а машина, несмотря на жару, заведена.

На руле — открытая книга, которую девушка с интересом читает.

Из магазина выбегает худой парень. Красная лыжная маска полностью закрывает его лицо. В одной руке у него пакет, кажется с продуктами, в другой — пистолет.

Он резко прыгает на пассажирское сиденье хонды.

— Погнали! Погнали! — кричит он девушке.

— Сейчас, — бурчит она, не в силах оторваться от книги.

— Какого хера?!. — Он с упреком смотрит на нее.

— Да подожди…

— Ты, блять, издеваешься?!

— Да еду я… — Она аккуратно загибает уголок страницы, закрывает книгу и кладет ее на приборную панель. — Две секунды всё равно ничего не решат.

Машина резко трогается с места.

— Где твоя маска? — спрашивает парень, сдергивая с себя свою.

— Да жарко в ней.

— Они же тебя спалят по лицу.

— У меня потом от этой маски прыщики.

— Ты вообще ни хрена не серьезно относишься к делу. Жарко ей… — Он прячет пистолет в бардачок. — Лучше с прыщиками и на воле, чем без них, но в тюрьме.

— Почему ты всегда так негативно мыслишь? Можно же на воле и без прыщиков… Взял попить?

— На. — Он протягивает ей бутылку минеральной воды, а себе вынимает из пакета бутылку молока.

— Ты опять со своим молоком? — Девушка смотрит на него.

— Она просто так мне врать не будет.

— Ты веришь какой-то девке из сна в кинотеатре?

— Это не какая-то девка из сна. Мне кажется, это мой ангел-типа-хранитель. И не забывай, что только благодаря ей я встретил тебя.

Машина сворачивает на проселочную дорогу.

— Как ты можешь верить в такую чушь? — недоумевает она.

Машина останавливается.

— Еще посмотрим, что здесь чушь. Увидишь, как меня молоко спасет!

Парень пьет из бутылки. Потом выходит из машины, осматривается, идет к капоту и сдергивает белый номерной знак, под которым оказывается другой.

То же самое он проделывает и сзади, потом прячет сдернутые номера под подкладку багажника и возвращается в машину.

Она опять читает.

— Ты что, не можешь дома почитать?

— А щас-то ты куда торопишься? — бурчит девушка.

— Вообще-то мы типа еще на деле.

— Может, ты поведешь?

Он тяжело вздыхает.

Они меняются местами.

Синяя хонда разворачивается.

Книга пишется в данный момент, вторая глава бесплатно будет доступна тут : https://www.litres.ru/book/aleksey-ryabchikov/vo-vsem-vinova...

И в телеграмм канале автора: https://t.me/ryabchikov1