Помните телегу, которую прогнал для своих гостей мсьё Кэнди (Ди Каприо) в фильме «Джанго освобождённый»? Он там долго объяснял на черепе старого негра, кто есть кто, и почему негры должны оставаться рабами белых господ (осуждаю). Понятно, что сегодня кажется странным, что когда-то учёные всерьёз пытались по черепу определить характер человека. Но в прошлом френология была не просто модой – её считали настоящей наукой, она собирала полные залы и влияла на медицину, политику и литературу. Поэтому когда мы с вами думаем о XIX веке, то обычно вспоминаем красивые усатые портреты, паровозы, Бальзака, кто-то даже Маркса. Последнее, что придёт в голову, что серьёзные учёные того времени ходили вокруг черепов с циркулем и решали: «Этот господин, судя по выпуклости над ухом, явно склонен к воровству».

Родоначальником сего учения стал австрийский врач Франц Йозеф Галль. Он верил, что психические способности и черты личности связаны с отдельными участками мозга, а рельеф черепа отражает развитие этих участков. Мозг якобы состоит из отдельных «органов» (ну типа модулей в компьютере), каждый отвечает за свою функцию — любовь, честность, музыкальность, страсть к выпивке (последнее я выдумал, но там реально были очень странные пункты). Если у тебя шишка в нужном месте – поздравляю, ты прирождённый депутат поэт. Если впадина, то, увы, будешь блогером. Галль с энтузиазмом читал лекции, показывал черепа и уверял публику: по голове можно узнать внутренний мир любого человека.

Скептики не заставили себя ждать. Академия наук в Париже официально признала взгляды Галля ненаучными. Но это только подогрело интерес. Учение распространилось по Европе и Америке, лекции собирали тысячи слушателей. В Англии популяризатор Иоганн Шпурцгейм сделал френологию настоящей модой. На полках лавок появлялись фарфоровые головы с разрисованными зонами мозга. Люди дарили их друг другу, как сегодня дарят сувениры.

Особый успех френология имела в США. Там её сочетали с верой в прогресс и индивидуальные способности. Некоторые предприниматели открывали «френологические кабинеты», где клиентам за деньги «читали» характер по форме черепа. Газеты публиковали статьи о том, как френология помогает выбрать профессию или найти совместимого супруга. Конечно, всё это очень быстро полюбили не только в кабинетах, но и на ярмарках. Шарлатаны на потеху публике ощупывали головы любопытным дамам и господам: «О, мадам, у вас явно выдающийся ум и страсть к изящным искусствам!» (читай: занесите ещё пять баксов в карман).

Однако у этой моды была и тёмная сторона. Френология оказалась удобным инструментом для оправдания расовых предрассудков. Её сторонники утверждали, что у одних народов «по природе» больше склонности к труду или к насилию, чем у других. Так лженаука помогала закреплять стереотипы и социальное неравенство. Интересно, что идея также прижилась и в полицейской практике. Мол, можно вычислить преступника по форме черепа. Скажем так: если бы это реально работало, половину человечества пришлось бы закрыть на всякий случай.

Но нельзя отрицать и положительное влияние. Идея о том, что разные области мозга отвечают за разные функции, со временем нашла подтверждение в нейробиологии. Конечно, Галль ошибался в деталях, но сам поворот мысли оказался плодотворным.

Френология оставила след и в культуре. Её мотивы встречаются в романах Чарльза Диккенса и в медицинских описаниях викторианской эпохи. Даже сегодня образ фарфоровой головы с разрисованными зонами остаётся символом XIX века. А в фильмах Квентина Тарантино или в романах о вампирах можно встретить героев-френологов – как напоминание о том, как наука и мода иногда путаются между собой.

В итоге френология прожила век как «лженаука с научным лицом». Она оказалась ложной в методах и выводах, но помогла зародиться настоящей нейропсихологии. И сегодня, глядя на фарфоровую голову с надписями «музыкальность» или «любовь к детям», мы видим не просто курьёз, а память о времени, когда человечество искало ключ к тайнам личности и не боялось ошибаться.

Если статья Вам понравилась - подпишитесь на меня в телеграм и на бусти. Там я выкладываю эксклюзивный контент (в т.ч. о политике), которого нет и не будет больше ни на одной площадке.

В последние полгода минимум эта книга "стреляет" в меня из каждой подворотни. Захожу ВК - Бо Ларсон. Захожу на Пикабу - Бо Ларсон. Даже на богомерзких Одноклассниках он меня настиг.

Я обожаю скандинавских авторов с их фирменным бесстыдством и уникальной атмосферой тотального звездеца, но без ухода в чернуху. Однако о Бо Ларсоне я ничего не знала, и поэтому сомневалась - стоит ли брать кота в мешке.

В итоге после очередной рецензии на Пикабу я все-таки отважилась и купила эту книгу.

Начала читать, и ... через 20 страниц поняла, почему о 1907 пишут анонимно. Бо Ларсон, и правда, омерзителен! Он превзошел в бесстыдстве всех своих коллег, даже однофамильца старину Стига.

Грязь буквально потоками лилась на меня со страниц. Я ожидала детектив о викторианском, уютном Лондоне, а получила бесконечную грязь, насилие всех над всеми и невероятную, запредельную жестокость.

Тем не менее, оторваться от этой книги было совершено невозможно. Я подумала, что Бо - он как Вергилий, который водил Данте (вроде бы) по кругам ада. Когда кажется, что предел мерзости и насилия достигнут, Бо обрушивает на читателя такое, что становится трудно дышать. Но все равно ты читаешь, плывешь по зловонной Темзе, где в любой момент может всплыть труп абортированного младенца.

Это ужасное и стыдное чтение. Честно сказать, я никогда не призналась бы в нормальном обществе, что читала Бо Ларсона. Это примерно как признаться в чтении Маркиза Де Сада (хотя у Ларсона практически нет описаний сексуальных извращений).

И еще что могу сказать напоследок: раньше я любила Лондон, после Бо Ларсона я ненавижу этот город.

Резюмируя, могу сказать следующее: я никому не советую читать Бо, но сама не жалею об этом.

Викторианская эпоха предлагала дамам идти на поистине экстремальные и пугающие меры ради поддержания молодости.

Женщина Викторианской эпохи должна была оставаться где-то посередине во всём, что было довольно-таки проблематично: ей надлежало обладать фигурой не плоской, но и не слишком пышной; не хмуриться и не хандрить, но и не смеяться слишком громко и не улыбаться во все 32 зуба; поддерживать умеренно-бледный цвет лица, но ни в коем случае не заливаться здоровым румянцем и знать меру с белилами. На какие только жертвы ни шли викторианские дамы ради поддержания красоты.

Идеал викторианской красоты можно видеть на картинах прерафаэлитов (1): бледная кожа, длинные густые волосы, изящество форм и линий. Но, увы, не всем суждено было уродиться утончёнными музами. Настоящая красавица, по мнению викторианцев, должна была обладать определёнными параметрами.

Бледная кожа — идеал красоты

Леди, желавшая прослыть (2) красоткой, стремилась всеми доступными средствами выглядеть, примерно как больная чахоткой: бледная кожа с невидимыми порами, еле-еле заметный румянец, огромные глаза на фоне слегка впалых щёк. С любыми «несовершенствами» вроде веснушек или мелких прыщиков надлежало бороться беспощадно лимонным соком или более тяжёлой артиллерией — карболовой кислотой (3).

Чтобы добиться ровного цвета лица и при этом сделать кожу бархатистой, а поры крошечными, предлагалось покрывать лицо раствором опиума (4) на ночь, а по утрам сбрызгивать его настойкой аммиака (5). От преждевременных морщин спасались, накладывая на лицо куски сырого мяса. Женщинам с редкими бровями и ресницами советовали смазывать их средствами на основе ртути. Всё это, по мнению экспертов красоты, должно было создать впечатление естественной прелести, практически недостижимого идеала молодости и природного очарования.

Краситься ярко считалось непристойным. Женщины, чей макияж можно было заметить издалека, относились либо к представительницам известной профессии, либо же к стареющим кокеткам, отчаянно пытавшимся остановить увядание. В арсенале средств, которыми викторианские красавицы пользовались ежедневно, непременно присутствовала аммиачная настойка, белила на основе свинца, пудра из крахмала и талька. Помада была опциональна, розово-красные оттенки могли использовать для губ и щёк. Тенями для век практически не пользовались, однако красоту глаз подчёркивали ухоженными бровями и ресницами. Те, кого природа не наделила тёмными и густыми, подрисовывали их карандашом, а после наносили вазелин или масло.

Ленточный червь — лучше диет

Самой привлекательной считалась женщина совсем слегка в теле, но только в нужных местах — груди и бёдрах. Талия при этом должна была оставаться невероятно тонкой. Достичь таких нереальных пропорций помогали всевозможные уловки вроде утягивающих корсетов и турнюра.

Модные пособия советовали молодым девушкам, как и что следует есть, чтобы не быть слишком худой или полной.

«Бывает, девочка питается картошкой, солениями, супами и крепким чаем, а также пирогами, тортами, пирожными и острыми приправами. В результате уже к 20 годам глаза её тускнеют, зубы желтеют, дёсны становятся бледными, губы серыми, тело дряблым, а кожа — грубой».

В качестве спасения авторы заметки рекомендуют девушкам налегать на белладонну (6). Слишком худым советуют включать в рацион молоко, яйца, хлеб и фрукты, при этом как можно больше времени проводить в горизонтальном положении, то есть лежать.

Вообще же главным страхом викторианской модницы было чрезмерно растолстеть. Когда ни белладонна, ни мышьяк (7), ни опиум, ни его производные уже не действовали, некоторые решались на отчаянную меру — выращивать внутри ленточного червя (8). Пилюли, содержавшие яйца червя, можно было купить в аптеке. Таблетку глотали и ждали, пока червь вылупится и поселится в кишечнике, после чего начнёт пожирать большую часть того, что попадает в пищевод. Самым сложным было после избавиться от этого червя. В той же аптеке продавалась другая таблетка, убивающая «чужого», однако она не всегда работала. В качестве альтернативы предлагалось сесть с открытым ртом над миской с молоком и ждать, пока он сам выползет.

Не приветствовалось чрезмерное употребление алкогольных напитков дамами. Авторы статьи 1893 года о женской красоте утверждали, что однажды леди обратилась к доктору с проблемой покрасневшего носа. По её словам, каждый вечер она принимала тройной виски с водой.

«Перестаньте добавлять воду, и ваш нос скоро станет лиловым», — ответил доктор.

Прогулки на свежем воздухе, обливания дождевой водой (если дама живёт в Лондоне, её советовали фильтровать) и умеренные упражнения — таков был викторианский рецепт здорового тела и духа. С физической нагрузкой тем не менее ни в коем случае не стоило переусердствовать, потому как итогом могли стать «выпуклые суставы». Настоящая леди должна была также уметь элегантно и грациозно передвигаться, с прямой спиной и ровной походкой.

«Большинство женщин несутся, напрягая каждую мышцу в теле, рассекая пространство, как корабль в шторм», — сетовали авторы всё той же статьи.

Мыться полагалось примерно раз в месяц или в две недели. В остальное время дамы пользовались губкой, смоченной в воде с добавлением уксуса. Для промывания волос предназначались аммиак и луковый сок.

Изысканные манеры — обязательное условие

Очень важным пунктом в восприятии образа викторианской барышни было её поведение. Девушке полагалось быть всегда приветливой, улыбчивой, милой и довольной жизнью:

«Весёлые и радостные смогут надолго сохранить свежую и приятную наружность, несмотря на все невзгоды и печали».

Унылым и грустным пророчили скорую старость, морщины и отвратительную наружность.

Замужним дамам полагалось всегда пребывать в хорошем настроении в присутствии супруга, обязательно выслушивать всё, что он говорит, ни в коем случае не спорить и не упрекать. Обязанности по ведению дома также целиком лежали на женщине: уборка, готовка (в богатых семьях это выполняли слуги, но контролировала хозяйка), воспитание и благополучие детей. Самым серьёзным грехом для замужней дамы считалась ворчливость. Даже если недовольство так и переполняло леди, показывать его было нельзя ни в коем случае. Неудивительно, что, сдерживая эмоции и не имея возможности выплеснуть агрессию, многие дамы страдали от хандры (9) и «истерии» (10) — настоящей чумы викторианской эпохи.

Задумывались ли вы, как далеко может зайти траурная мода? Викторианская эпоха (1837-1901), с ее строгим этикетом и культом смерти, подарила нам одни из самых мрачных и жутковатых украшений в истории. Это не просто черные платья – это настоящие артефакты скорби, носившиеся на себе.

📜 Волосы, Кольца и Последняя Воля:

* Траурные украшения с волосами усопшего были невероятно популярны. Волосы вплетались в броши, медальоны, браслеты и, особенно, в кольца. Это был глубоко личный и вечный "сувенир" памяти. 💧

* Поминальные кольца (Mourning rings) – отдельная категория жути. На них не просто могли быть волосы. На них чеканили имя умершего, дату смерти, иногда девиз или даже миниатюрное изображение почившего. Представьте кольцо с портретом покойного родственника...

* Самое мрачное: Часто, заказ и оплата таких колец ложились на... самого умершего! Они включали подробные указания в завещании, вместе со списком людей, которые должны были получить этот жутковатый "последний дар".

⏳ Слезницы: Измеряя Горе:

* А вы слышали о "ловцах слез" (слезницах, tear catchers)? Это были специальные стеклянные флакончики причудливой формы.
* Скорбящий (чаще скорбящая) собирал в них свои слезы во время траура. 💧
* Апогей жути: На некоторых таких флаконах делались специальные отметки (градуировка). Считалось, что как только слезы испарялись до определенного уровня, период наиболее интенсивной скорби заканчивался, и можно было официально завершить траур. Буквально: "Градусник горя опустился – можно жить дальше.

🤔 Почему так?

Это была эпоха, когда детская смертность была высока, медицина – ограничена, а королева Виктория, потерявшая горячо любимого мужа Альберта, десятилетия носила траур, задавая тон всей нации. Траур был строго регламентирован (глубокий траур, полутраур и т.д.), а украшения становились видимым, осязаемым символом потери и социального статуса скорбящего.

Современному человеку такие обычаи кажутся пугающими и макабрическими, но для викторианцев это была часть жизни и способ сохранить связь с ушедшими.

ВЗЯЛ ТУТ

Часть 1 | Часть 2 | Часть 3 | Часть 4

Продолжение истории о серийном убийце, который убивал девушек одновременно с Джеком Потрошителем, но так и остававшийся неизвестным широкой публике.

Итак, 10 сентября 1889 был найден ещё один женский торс, но в отличии от всех других случаев, когда части женских тел находили в самой реке Темзе или в её окрестностях, то в этот раз место обнаружения торса никак не было связано с рекой.

Четвёртая каноническая жертва Мясника. 10 сентября 1889 года.

Обнаружил женский торс констебль Уильям Пеннетт. На тот момент Пеннетту было 36 лет и в полиции он служил уже 5 лет.

Сохранились показания Пеннетта, поэтому будет интересно их прочитать:

«Я вышел на дежурство в 10 часов вечера в понедельник. Ничто необычное не привлекло моего внимания. Ночью и утром я был в постоянном движении. Мне приходилось проходить через Пинчайн-стрит примерно каждые полчаса. Я зашёл в него с Кристиан-стрит и Бэкчерч-Лейн. Время от времени я сворачивал на Фредерик-стрит, туда, где находились конюшни. Затем я вернулся на Пинчайн-стрит. Раз или два я обрывал свой маршрут и просто шёл в Бэкчерч-Лейн. Около двадцати пяти минут пятого я вышел со стороны Кристиан-стрит на Пинчайн-стрит. Я перешёл дорогу с северной стороны, в направлении железнодорожной арки, хотя у меня не было для этого особых причин. Переходя дорогу, я увидел в арке что-то похожее на свёрток. Арка, заваленная камнями, принадлежавшими Уайтчепельскому Окружному Заводскому управлению, вела на пустырь, на котором три другие арки примыкали к Пинчайн-стрит. Две из этих арок были закрыты оградой на довольно значительную высоту. Перед аркой, о которой я говорил в первый раз, остались только стойки какого-то забора, которые были сняты. В арке было много булыжников, и они были сложены в кучу. Кроме того, в арку въезжал экипаж с Бэкчерч-Лейн. Свёрток лежал у стены арки, с западной стороны. Подойдя к нему, я увидел, что это часть человеческого тела. Он был покрыт двумя или тремя кусками тряпки, но что это было, я не мог сказать в то время. Он был голым. Я заметил, что голова была отделена от тела, а ноги отсутствовали. Туловище лежало на животе, плечами к западу. Внутри арки было очень пыльно, но я не заметил ни следов колес, ни следов ног. Я не думаю, что отпечатки ног будут видны. Вокруг не было никаких сгустков крови. Я не стал дуть в свисток, так как думал, что это может вызвать толпу. Зная, что это безжизненное тело, я подождал минуту или две. Появился мужчина с метлой на плече.

Я сказал ему: «Ты можешь пойти и привести моего приятеля на углу».

Он ответил: «Что происходит?»

Я ответил: «Скажи ему, что у меня есть работа. Поспеши!»

Мужчина направился по Бэкчерч-Лейн к соседнему участку. Затем я увидел двух констеблей, бегущих ко мне. Констебль с номером «205» в то время исполнял обязанности сержанта, и он первым подошёл ко мне, а констебль с номером «115» был позади него.

Я сказал: «Вам лучше пойти и повидаться с инспектором, потому что здесь лежит труп».

Он убежал в сторону станции, а констебль с номером «115» остался со мной. Вскоре я увидел инспектора Пинхорна, который сразу же дал указания обыскать арки».

Таковы показания констебля Уильяма Пеннетта, который первым обнаружил труп на Пинчайн-стрит.

Позже Пеннетт уже во время допроса коронером Уинном Бакстером, дал более подробные показания по обыску близлежащих арок:

«Я сделал обыск и нашёл двух человек, очевидно матросов, спящих в последней арке. Они были на небольшом расстоянии друг от друга. Они находились в самой дальней из трёх арок от Бэкчерч-Лейн. В средней арке на камнях лежал сапожник. Он тоже спал, и я разбудил его. Только один из матросов спал. Я не уверен, спал ли другой, потому что у него во рту была трубка. Всех троих доставили в участок».

Из предыдущих показаний Пеннетта нам известно, что он несколько раз проходил Пинчайн-стрит. На вопрос коронера, может ли он установить точное время, когда проходил по Пинчайн-стрит до обнаружения тела, Пеннетт уверенно заявил, что проходил по Пинчайн-стрит в 5 часов и утра не видел свёртка. Вот его ответ на этот вопрос:

«Я уверен в этом, так как я вызывал рабочего незадолго до пяти часов. В то время я находился на северной стороне Пинчин-стрит. В тот раз я заглянул в арку, и в это время уже начинался рассвет. Если бы тело было там, я бы его увидел».

На вопрос, видел ли Пеннетт кого-либо со свёртком, констебль ответил:

«Я не видел вокруг ни одной повозки или фургона, за исключением тех, что выезжали с Кристиан-стрит и принадлежали господину Фэйрклоу. Они появились вскоре после 4 часов утра. Я не видел, чтобы кто-нибудь из них спускался по Пинчайн-стрит. Эти фургоны разъезжались во все стороны, и я не могу сказать, выезжал ли кто-нибудь из них на Кейбл-стрит».

Таковы основные самые интересные показания констебля Уильяма Пеннетта. Дальнейший осмотр места преступления полицией не обнаружил следов борьбы и крови, из чего был сделан вывод, что женщину убили в другом месте и уже после привезли на Пинчайн-стрит. Полицейский доктор Перси Кларк прибыл на место преступления около шести часов. Он был помощником полицейского хирурга, Джорджа Багстера Филлипса, который председательствовал на большинстве случаев в деле Джека-Потрошителя. Филлипс был в отпуске, так что Кларк замещал его. Доктор описал расположение тела: «правая рука лежала под телом, левая вдоль туловища. Кусок разорванной окровавленной рубахи был накинут на шею и правое плечо. Голова и ноги отсутствовали».

Для оказания помощи доктору Перси Кларку был вызван знакомый уже читателю доктор Чарльз Хебберт. В своём отчёте доктор Кларк и Хебберт отметили, что женщина имела небольшой избыточный вес. Волосы в подмышечных впадинах и на лобке были тёмного цвета. Ногти на руках были в хорошем состоянии. Различные органы взвешивали и все они были признаны здоровыми. В желудке были найдены сливы. У женщины никогда не было детей, но она не была девственницей. На руках не были обнаружены следы от обручального кольца. Доктора отметили низкое содержание крови в тканях и сосудах тела и сделали заключение, что женщина умерла вследствие кровопотери. Все разрезы на теле были сделаны уже после смерти очень острым ножом. Чарльз Хебберт заявил, что как и в случае с другими найденными расчленёнными тела, убийца не является доктором, а скорее мясник.

Были установлены личности бродяг, задержанных констеблем Уильямом Пеннеттом. Ими оказались чистильщик обуви Майкл Китинг и моряк Ричард Хоук. Оба были взяты под стражу. На допросе Майкл Китинг рассказал:

«В ночь на 9-е сентября между 11 и 12 часами я лёг спать в железнодорожной арке на Пинчайн-стрит. Я пошёл туда, потому что у меня не было денег на жилье. Когда я пришел туда, то никого не увидел, и под аркой тоже ничего не было видно. Я был нетрезв. Я не помню, чтобы заметил кого-то особенного, но на Пинчайн-стрит было несколько человек, когда я туда вошёл. Вскоре я заснул и не просыпался всю ночь. Полицейские разбудили меня, и когда я вышел из арки, то заметил в соседней арке труп. Инспектор как раз прикрывал его мешком, в котором я держал свою чёрную шкатулку. Я не могу сказать, был ли я достаточно трезв, чтобы заметить тело, если оно было там, когда я вошёл. Я не стал заходить в железнодорожную арку, в которой её нашли. Я не помню, чтобы кто-то ещё входил в арку, в которой я находился, но когда я проснулся, то увидел ещё двоих мужчин, выходящих с другой стороны. Я никогда не спал там раньше. Я случайно проходил мимо и, обнаружив, что арка открыта, решил, что это тихое место, и пошёл туда поспать».

Был допрошен и Ричард Хоук:

«Я вышел из больницы в прошлый понедельник, и в то время у меня не было денег. Я дошёл до Лондона и бродил по улицам до 20 минут пятого утра следующего дня. Потом я пошёл отдыхать под железнодорожную арку. В то время я не знал названия улицы. В то время было очень темно. Я был не совсем трезв. Я выпил около трёх пинт пива перед тем, как заснуть. Я знаю время, потому что полицейский, который был рядом, сказал мне. Войдя в арку, я ничего не увидел. Кажется, я лёг на правую сторону арки, в которой спал. Когда я вошёл, со мной был ещё один человек, и он был примерно в таком же состоянии. Чтобы добраться до арки, в которой мы спали, нам пришлось пройти через ту, в которой было найдено тело, и в то время мы ничего там не видели. Другой человек, который был со мной, был моряком, и я подобрал его в публичном доме где-то неподалёку от дома моряка. Ночью я никого не видел и не слышал, и меня разбудила полиция».

Вот такие показания дали два свидетеля. Майкл Китинг и Ричард Хоук были отпущены 24 сентября 1889 года. Им никогда не предъявлялось обвинение в убийстве неизвестной женщины. Заметим, что в отчёте констебля Уильяма Пеннетта есть ещё упоминание о садовнике, но данных о его задержании и допросе найти не удалось. Можно предположить, что по мнению полиции он не мог совершить данное убийство и был попросту не интересен даже в качестве свидетеля. Полиция начала поиск других свидетелей убийства, а также пыталась установить личность погибшей.

Следствие проверяло все сообщения о пропавших женщинах. Примерно в тех же числах появилась информация о пропаже Лидии Харт. Возникла версия, что это она жертва неуловимого Мясника, но она была быстро опровергнута, когда женщину нашли живой в одной из больниц после чрезмерного употребления алкоголя. Также не подтвердилось предположение, что убитой была пропавшая девушка по имени Эмили Баркер, так как туловище принадлежало женщине, которая была старше и выше ростом.

Пока полиция продолжала свои поиски, в газетах развернулись нешуточные баталии о возвращении Джека-Потрошителя. Все ещё помнили об убийствах Потрошителя, и новый труп в районе Уайтчэпела дал повод, чтобы о нём снова заговорили. Но это были только разговоры, все официальные лица, ведущие расследование никогда не считали ответственным Джека-Потрошителя за убийство на Пинчайн-стрит.

Мой сайт с историями: r-ignatov.ru

Мои книги: https://www.litres.ru/author/roman-ignatov/