Но родня свято верила, что гитаризм головного мозга, если ему потакать, ведёт к разгильдяйству, наркотикам, пьянству, невосторженному образу мысли и — о, ужас! — длинным волосам. В чём-то они оказались правы. Когда дедушка, сам большой любитель музыки, тайком всё же задарил мне на Новый Год вполне приличную акустику, я с ужасом осознал, что "маловато будет". Теперь я хотел электруху.

Но тут предки встали стеной, предварительно запугав дедушку отлучением от дачи. Если с акустикой я мог рассчитывать на аудиторию максимум в пару одноклассников, то электруха означала выход на сцену, погружение в богемную жизнь, разгильдяйство, наркотики... Список всё тот же. Иные варианты развития событий не рассматривались. Складывалось впечатление, что меня не столько оберегают от дурных перспектив, сколько на них программируют.

Так оно и вышло. В первой своей банде я начал тайно бренчать ещё в школе, украдкой починив пылившуюся за кулисами "Аэлиту". Поступив в Политех, я влился в местный рок-клуб, наврав родне про вечерние курсы английского. То терзая одолженный у приятеля Washburn, то отжимая у одногруппника лежавший без дела Telecaster, я был счастлив.

Случились и алкоголь, и вещества, и патлы до плеч — подростково-юношеский бунт, бессмысленный и беспощадный. Всё, чем запугивали, то и сбылось. Кроме, как ни парадоксально, электрогитары. Я имею в виду, СВОЕЙ электрогитары. Играя на чужих инструментах, я всё время ощущал себя ненастоящим. Всего лишь притворяющимся, а не подлинным и цельным.

Версию с подарком от близких я перестал рассматривать сразу же. Единственной возможностью добыть искомое оставалось заработать и накопить. Увы, яростное погружение в андеграунд ничуть не мешало мне оставаться наивным и доверчивым мальчиком. Родня цепко следила за моими заначками, выуживала их под любыми благовидными предлогами, а если я начинал упираться — доставала учебник по манипуляциям.

В ход шло всё: просьбы, слёзы, угрозы, шантаж. До сих пор помню, как отец торжественно вручил мне абсолютно ненужный на тот момент ноутбук — при том, что стационарник у меня уже стоял, а таскать с собой портативку было особо некуда, — и выяснилось, что на это пошло всё содержимое моей же копилки. Ещё и обвинил в неблагодарности, когда не узрел восторгов. А когда я неосторожно ляпнул, что сдам ноут по гарантии, верну деньги и куплю таки гитару — пригрозил, что расхреначит её об асфальт.

Но времена меняются. В семье случился раскол: мать с отцом крепко рассорились и хоть не развелись, но разошлись и разъехались. Оставшись со мной и в некотором смысле теперь от меня завися, мать начала пересматривать свои принципы. В какой-то момент и длинные волосы, и поздние репетиции, и ночные концерты попали в категорию "ну ты уже взрослый, сам решай, как тебе жить". Правда, откладывать и копить стало ещё сложнее. Всё же воспитывали меня с определёнными приоритетами, где слова "семья", "забота", "долг" звучали громко, часто и убедительно.

А потом я остыл. Просто в какой-то момент почувствовал, что струн и правда всего шесть, нот семь, а аккорды повторяются. Ходить на репетиции стало досужей обязанностью, да и на сцене теперь шарашил не адреналин, а слишком яркие софиты прямо в глаз. Я взял паузу, пересел за звукорежиссёрский пульт, освоил звукозапись, сведение и основы мастеринга. Потом понял, что оттягиваю неизбежное, и просто попрощался. Со всем сразу.

Но однажды я проходил мимо небольшого музыкального магазина, и что-то дёрнуло заглянуть. Зайдя, я разговорился с продавцами, пересказал свою историю, оборжал драму жизни. Один из ребят покачал головой и отошёл к стенду, где висели электрогитары.

— Вот, попробуй, — вручил он мне нечто рыжее, буйное, непокорное. — На ценник не смотри. Звучит она минимум в два раза дороже.

Я проторчал в магазинчике не меньше часа. Денег у меня с собой не было, но гитара не отпускала. С трудом разжав пальцы, я в помрачении добрался до дома, а с утра вытряс заначку и рванул обратно. И хоть сейчас я уже не так часто достаю эту красотку из чехла, меня греет мысль, что она у меня есть. Моя гитара. СВОЯ гитара.