Яма
Бог смерти и справедливости в индуизме. Отказался от своего бессмертия и совершивший первое жертвоприношение, которое стало основой возникновения мира и человечества; «Владыка преисподней», «Миродержец юга», «Царь смерти и справедливости».
Бог смерти и справедливости в индуизме. Отказался от своего бессмертия и совершивший первое жертвоприношение, которое стало основой возникновения мира и человечества; «Владыка преисподней», «Миродержец юга», «Царь смерти и справедливости».
Однажды известный ученый показывал мне римские постройки древнего британского города и произнес при этом фразу, которая кажется мне сатирой на многие ученые высказывания. Может быть, он и сам понял шутку, хотя сохранял серьезность, но я не знаю, понял ли он, что шутка эта бьет прежде всего по «сравнительному изучению религий».
Я удивился, что из солнечного диска, окруженного лучами, смотрел, против обыкновения, не молодой Аполлон, а бородатый Нептун или Юпитер. «Предполагают, — сказал мой спутник с осторожностью, — что это Сул, местное божество. Лучшие авторитеты приравнивают его к Минерве; но борода говорит о том, что тождество нельзя считать полным».
Вот уж поистине мягко сказано. Нынешний мир безумней всякой сатиры. Когда-то у Беллока смешной профессор говорил, что бюст Ариадны по исследовании оказался бюстом Силена. Но куда ему до Минервы в роли бородатой женщины! Правда, и то и это очень похоже на уподобления, которыми мы обязаны «лучшим авторитетам». Когда христианство приравнивают к самым диким мифам, я не смеюсь, и не ругаюсь, и не выхожу из себя, я вежливо замечаю, что тождество нельзя считать полным.
Во времена моей молодости Религией Человечества обычно называли философию Конта — учение нескольких позитивистов, поклонявшихся Человечеству. И в молодости я догадывался, что не совсем последовательно отмахиваться от учения о Троице, презрительно считая его мистическим и даже безумным, и поклоняться Богу в ста миллионах лиц неслиянно и нераздельно.
Однако на свете существует то, что можно с гораздо большим правом назвать религией человечества. Человек — не кумир, но он почти всегда и везде творит себе кумира, и кумиры его во многом человечней и лучше современных надуманных абстракций. Если у восточного бога три головы и семь рук, это хотя бы говорит о материальном воплощении неведомой силы и приближает его к нам. Но если друзья наши, обычные люди, выйдя на прогулку, сольются в азиатского идола, они станут от нас дальше. Многоликий, многорукий идол порождает ощущение приоткрывающейся тайны; смутные силы природы принимают в нем не слишком гармоничную, но вполне наглядную форму.
Люди теряют человеческий облик, если они недостаточно отделены друг от друга, можно даже сказать, если они недостаточно одиноки. Их труднее, а не легче понять. Чем ближе они друг к другу, тем дальше от нас. Поклонники человечества тщательно изгоняли из своей религии Бога, чтобы сохранить человека. Это не получилось. Когда говорят о человечестве, мне представляются пассажиры в переполненной подземке. Удивительно, как далеки души, когда тела так близко.
Братство людей, о котором я говорю, не имеет ничего общего с однообразной, стадной жизнью современного города. Под братством я понимаю то, к чему стремятся предоставленные самим себе общества и даже люди, влекомые здоровым человеческим инстинктом. Как все здоровое и человеческое, он проявился в самых разных формах, но суть остается одна. Прежде всего мы увидим ее в той древней стране свободы, которая лежит за пределами рабовладельческих промышленных городов.
Наша индустриальная цивилизация гордится, что все ее изделия похожи, что на Ямайке и в Японии можно пить одно и то же плохое виски, а на обоих полюсах — увидеть один и тот же веселенький ярлычок сомнительных рыбных консервов. А вино, дар богов, — разное в каждой долине, и каждый виноградник может породить сотню вин, ничуть не похожих на виски. Сыры меняются от округи к округе, и ни один из них не похож на мыло или на мел.
Говоря о братстве, я имею в виду бесконечное разнообразие; тем не менее я буду рассматривать здесь людей как единство. Я настаиваю: мы так запутались именно потому, что этого не понимаем. Прежде чем сопоставлять религии и их основателей, надо бы понять очень естественное явление, охватывающее огромное братство людей. Явление это — язычество; и на этих страницах я попытаюсь показать, что только оно соперничает с Церковью Христовой.
Сравнительное изучение религий лучше бы назвать сомнительным. Когда мы присмотримся к нему, мы видим, что оно сравнивает несравнимое. Мы привыкли к единому списку великих религий и тех, кто их основал: Христос, Магомет, Будда, Конфуций. Но это ловкость рук, обман зрения, одна из тех оптических иллюзий, которые возникают, если смотришь из определенной точки. Религии и основатели религий — или то, что так называют, — совсем не одинаковы.
Иллюзия отчасти вызвана тем, что ислам в этом перечне идет за христианством, как и было в истории. Остальные же религии ничуть не схожи ни с Церковью, ни друг с другом. Когда мы доходим до Конфуция, обрывается последняя связь. Сравнивать христианина с последователем Конфуция — то же самое, что сравнивать теиста с английским сквайром или веру в бессмертие души с американским образом жизни. Конфуций, быть может, создал цивилизацию, но никак не религию.
Церковь неповторима, и потому так трудно доказать ее неповторимость. Ведь легче и нагляднее всего доказательство по сходству, а в мире нет ничего подобного Церкви. Нет подобия — нет и искажения. Все же я, кажется, нашел довольно близкую параллель. Наверное, многие согласятся, что евреи занимают в мире особенное, единственное место. Только их мы вправе назвать международным народом; только эта древняя культура рассеяна по всему миру, и ее еще можно отличить, но невозможно уничтожить.
И вот представьте себе, что кто-нибудь решил смягчить загадочную неповторимость евреев, составив список рассеянных по свету народов. Начать нетрудно — есть цыгане; быть может, они не совсем народ, но, без сомнения, рассеяны по свету. После этого профессору новой науки нетрудно перейти к кому угодно. Он может отметить непоседливость англичан, разбросавших колонии по всему миру, — и правда, многим англичанам не сидится в Англии, хотя их уход не всегда ей на пользу. Как только мы упомянем бродячую империю англичан, мы вспомним империю ссыльных — ирландцев. Странно, что непоседливость в первом случае говорит о предприимчивости и силе, во втором — о никчемности и слабости.
Затем наш ученый глубокомысленно оглядится и вспомнит, что последнее время поговаривают о немцах-лакеях, немцах-парикмахерах и прочих немцах, натурализовавшихся в Англии, Соединенных Штатах и Южной Америке, и внесет в список пятую нацию бродяг, припомнив кстати слово «Wanderlust» (тяга к странствиям, нем. ) Наконец, почувствовав, что конец близок, он сделает последний отчаянный прыжок. Он обратит внимание на то, что французы взяли почти все европейские столицы и прошли бесчисленные страны под началом Бонапарта или Карла Великого.
Вот и готов список бродячих, бездомных народов, а в евреях нет ничего особенного, тем более мистического. Но люди здравомыслящие могут заподозрить, что ученый просто расширил понятие бродячего народа до того, что оно потеряло всякий смысл. Конечно, французские солдаты проделали славнейшие в истории походы, но если французский крестьянин не врос корнями в землю, то на свете оседлости нет.
Именно этот фокус проделали ученые, расставившие в ряд великие религии. Я не хочу сказать, что члены этого ряда лишены величия или своеобразия. И конфуцианство, и буддизм велики, но они — не Церковь; так англичане и французы — великие народы, но они — не бродячие.
В некоторых отношениях христианство похоже на свою имитацию, ислам; и цыгане кое в чем похожи на евреев. Дальше список включает почти все, что попадется под руку.
Со всем почтением к тем, кто много ученей меня, я посмею отказаться от нынешнего метода, который, на мой взгляд, исказил исторические факты, и предложу свою классификацию, которая, надеюсь, охватит все факты, а также, что здесь важнее, — все вымыслы, Я разделю религии не географически, не вертикально (христианство, ислам, индуизм, буддизм), а психологически, горизонтально. Я разделю их по слоям, которые могут существовать в одной стране и даже в одной душе. На время я вынесу христианство за скобки и расскажу о вере в Бога, в богов, в бесов, в мудрость.
Мне кажется, что такая классификация поможет рассортировать духовный опыт человечества гораздо успешнее, чем обычное сопоставление религий, и многие великие личности встанут на свои места. Поскольку я буду не раз пользоваться этими терминами, я хотел бы сейчас определить, что понимаю под каждым из них. Начну с самого простого и с самого высокого в этой главе.
Говоря о языческом человечестве, нам приходится начинать с описания неописуемого. Многие преодолевают трудность тем, что просто отрицают ее или хотя бы не замечают; но в том-то и суть, что это оставалось и тогда, когда этого не замечали. Теперь все помешались на эволюции и полагают, что большое всегда развивается из маленького, как плод — из семени. Но они забывают, что семя падает с дерева. И впрямь, у нас нет доказательств, что религия развилась из ничтожной забытой мелочи; гораздо вероятнее, что ее начало было слишком огромно и потому — несподручно. Очень может быть, что многие люди начали с простой и поразительной идеи Вседержителя и только потом, как бы от усталости, соскользнули к богам или бесам.
Даже современные дикари, столь любезные фольклористу, подтверждают эту мысль. У дикарей примитивных во всех смыслах, какие только вкладывают в это слово, — скажем, у аборигенов Австралии — обнаружили монотеизм с явной нравственной окраской. Какие-то дикие политеисты рассказывали миссионеру свои запутанные мифы, а он в ответ рассказал им о благом Боге, Который чисто духовен и судит людей по истине. Туземцы переполошились, словно кто-то выдал тайну, и закричали: «Атахокан! Он говорит про Атахокана!»
Может быть. вежливость и даже скромность не разрешали им упоминать Атахокана. Может быть, у них, в отличие от нас, это имя не упоминают всуе. Возможно, старый Бог был связан со старой нравственностью, которая показалась обременительной в трудную минуту. Наконец, общение с бесами бывает более модным, более утонченным. как и в наши дни. Какова бы ни была причина, это встречается нередко: люди говорят о богах, принимая без разговоров Бога.
Индеец Калифорнии рассказывает: «Солнце — отец и правитель неба. Оно — большой вождь. Луна — его жена, а звезды — дети», и так далее, и вдруг посредине этой сложной и наивной повести поясняет как бы в скобках, что солнце и луна должны делать то-то и то-то, «ибо так приказал Великий Дух, Который выше всего». Вот как относятся многие язычники к Богу. Его принимают как должное, забывают и вспоминают к случаю; кажется, это свойственно не одним язычникам. Иногда Высшее Существо хранят в тайне и упоминают лишь на высших ступенях посвящения.
Но поистине всегда дикарь легко говорит о мифологии, молчит — о религии. Австралиец, например, создал царство нелепицы, которое наши предки сочли бы достойным антиподов. Ему ничего не стоит поболтать общения ради о том, что солнце и луна — половинки разрубленного младенца, а дождь — молоко исполинской коровы, но он удаляется в тайные пещеры, скрытые от женщин и белых, в храмы страшной инициации и там, под ритуальный грохот, обливаясь жертвенной кровью, узнает от жреца последние, чудовищные тайны, доступные только посвященным: что честность лучше хитрости, что добротой дела не испортишь, что люди — братья, а Отец их — Бог, Вседержитель, Творец неба и земли, видимого и невидимого.
Может показаться странным, что дикарь выбалтывает самые уродливые и нелепые свои верования и скрывает то, что величественно и разумно. Но в том-то и дело, что это совсем разные вещи. Мифы — это сказки, вымыслы, даже если они вездесущи, словно тропический ливень. Тайна — это правда, и скрывают ее потому, что принимают всерьез. Слишком легко забыть, как страшно единобожие.
Роман, где все действующие лица окажутся одним и тем же героем, произведет немалое впечатление. Как же потрясает модель, что и солнце, и река, и дерево — обличья одного Бога! К несчастью, и мы слишком часто принимаем Атахокана как должное. Но и для тех, кто допустил, чтобы мысль о Нем стала общим местом, и для тех, кто хранит ее в тайне, это старый трюизм и старая тайна. Нет доказательств, что она развилась из мифов, зато много оснований считать, что она мифам предшествовала.
Мы не знаем, что творилось в мире, но «эволюция идеи Бога» — чистейшая выдумка. Идею эту прятали, от нее прятались, о ней почти забывали, ее отвергали — но она не развивалась. Многобожие нередко кажется ворохом единобожии. Тот или иной бог, занимающий невысокое место на Олимпе, владел и небом и землей в собственной долине. Как маленький народ, поглощаемый империей, он отдал местное всесилие за повсеместную известность.
Самое имя Пана наводит на мысль о том, что он был богом всего, прежде чем стал богом леса. Само имя Юпитера звучит языческой версией слов «Отче наш». Порою кажется, что не только Великий Отец, но и Великая Мать, Деметра или Кибела, просто не вынесла бремени единовластия. Вполне возможно, что у многих и не было других богов — они поклонялись какому-то одному, считая его Вседержителем.
В некоторых огромных, многолюдных краях — скажем, в Китае — простая мысль о Великом Отце не была, по-видимому, осложнена культами, хотя и сама в каком-то смысле не перестала быть культом. Лучшие авторитеты признают, что учение Конфуция — в сущности, агностическое — уживалось со старым теизмом именно потому, что он был в высшей степени расплывчатым. Китайцы говорили не о Боге, а о Небе, словно вежливый человек в гостиной, а небо всегда над нами, даже если мы очень далеки от него. Так и кажется, что простая истина уходила все дальше, пока не стала совсем далекой, по-прежнему оставаясь истиной.
Именно это мы ощущаем в загадочных и прекрасных мифах о разлучении земли и неба — какая-то высшая сила куда-то уходит. Нам рассказывают на тысячи ладов, что небо и земля были некогда вместе, любили друг друга, а потом что-то, например непослушный ребенок, разлучило их, и мир был построен в этой пропасти, на расставании и разрыве. Одну из самых грубых версий мы находим в Греции в мифе об Уране и Сатурне; одну из самых поэтичных — у дикого племени, рассказывающего о перце, который рос и рос, поднимая небо, как крышку.
О мифах и мифических толкованиях, которые теперь предлагают, я буду говорить позднее. Но в этом образе, образе делящегося мира, есть отзвук очень важных идей. Чтобы их понять, лучше лечь на спину в поле и глядеть в небо, чем читать самые ученые и лучшие книги о фольклоре. Тогда мы узнаем, почему говорят, что небо должно быть ближе и когда-то было совсем близко, что оно не чуждо нам, а от нас оторвано и теперь прощается с нами. И странная догадка забрезжит в нашем сознании: а может быть, мифотворец — не просто деревенский дурак, вздумавший резать ножом облака?
Может быть, в Томасе Гуде говорил не грубый дикарь, когда он писал, что, судя по верхушкам деревьев, он дальше от неба, чем в детстве? Мне кажется, он бы понял миф об Уране и Сатурне — о том, что царя небес изгнал Дух Времени. Мысль о Боге светится даже в мысли, что были боги до богов. Во всех запутанных намеках — отблеск какой-то прежней простоты. Боги и полубоги плодятся на наших глазах, как сельди, а мы чувствуем, что у них есть родоначальник.
Мифология становится все сложнее, и это наводит на мысль, что она когда-то была простой. Даже с внешней, с научной точки зрения можно предположить, что люди начали с единобожия, а позже оно развилось или выродилось в многобожие. Но меня интересует не столько внешняя, сколько внутренняя сторона дела, а, как я уже сказал, эту сторону почти невозможно описать. Ведь нужно говорить именно о том, о чем не говорят люди, переводить не с чужого языка, а с чужого молчания.
Мне кажется, что за всем многобожием и язычеством стоит что-то непомерно огромное, а мы видим лишь его отблеск в дикарских или греческих мифах. Я не сказал бы, что там есть Бог, Его там нет, но отсутствие — не отрицание. Когда мы пьем за отсутствующих друзей, мы не хотим сказать, что ни с кем не дружим. Такая пустота конкретна и положительна, как пустой стул. Я преувеличил бы, если бы сказал, что греки видели над Олимпом пустой престол. Ближе к истине великий образ Ветхого завета — помните, как пророк видел Господа сзади? Вот и к древним словно кто-то великий повернулся спиной.
Не надо думать, что они видели Его так же ясно и сознательно, как Моисей и его народ. Я совсем не думаю, что язычники были подавлены мыслью о Нем, ибо она и впрямь подавляет. Нет, она так огромна, что они несли ее легко, как все мы несем груз неба. Глядя на облако или птицу, мы можем и не заметить их грозного синего фона. Небо давит на нас, почти нас уничтожает, и мы ощущаем его как ничто, как пустоту. Может быть, все это и впрямь ничтожные или пустые ощущения, но у меня они очень сильны, когда я читаю о языческих мифах и верованиях.
Я ощущаю это в несказанной печали стихов и далеко не уверен, что хоть один из славных мужей древности ведал радость святого Франциска. Я ощущаю это в легенде о золотом веке и в намеках на то, что сами боги — подвластны, даже если Неведомый выцвел и стал Судьбой. А сильнее всего этот дух в те бессмертные минуты, когда древние, словно стряхнув накопившуюся сложность, говорят просто, почти прямо и только наше односложное слово может выразить их мысль.
Чем заменишь его в Сократовом прощании с судьями: «Я иду умирать, вы остаетесь жить, и только Богу ведомо, что лучше»? Ничем не заменишь его у Марка Аврелия: «Он говорит: «Возлюбленный град Кекропа», почему же ты не скажешь: «Возлюбленный град Божий»? И нет другого слова у Вергилия, возопившего ко всем страждущим как истый христианин до Христа: «O passo graviora dabit deus his quoque finem». (“Нашим мучениям Бог положит предел” [лат.; “Энеида”, I., 200. – Перевод С. Шервинского]).
Древним казалось: что-то есть выше богов и потому — дальше от людей. Даже Вергилий не смог разгадать загадку Того, Кто и выше и ближе. Для них Всевышний был таким далеким, что они все меньше и меньше думали о Нем. Он все меньше был связан с их мифами; но когда мы узнаем, какими были почти все их мифы, мы можем счесть это молчаливым признанием Его неприкосновенной чистоты. Евреи не унижали Бога изображением, греки — вымыслами.
Когда вспоминают лишь шутки и подлости богов, поистине благочестиво забыть о Боге. Весь дух тех времен подсказывает нам, что люди выбрали низшее и почти сознают это сами. Трудно найти слова для таких вещей, но одно, самое точное слово уже найдено. Древние знали о грехопадении, даже если они ни о чем не знали; знают о нем и все настоящие язычники. Упавший с высоты может помнить о падении, даже если он забыл высоту. Этот мучительный, как танталова пытка, провал памяти зияет в глубине всех языческих чувств.
Все мы иногда, на секунду, вспоминаем, что о чем-то забыли; и самые темные из людей, взглянув на землю, могут вспомнить, что забыли о небе. Но у древних были минуты, подобные воспоминаниям детства, когда они говорили просто и прямо; когда римлянин Вергилий разрубал ударом стиха хитросплетения мифов и разбегалось сборище богов, а в небе оставался Бог.
Белый свет полузабытого утра еще лежит на Юпитере, Пане или раннем Аполлоне. Я уже говорил, что каждый из них мог быть когда-то единственным, как Ягве или Аллах. Они утратили свое могущество благодаря тому, о чем очень нужно сказать, — их соединяли, сгоняли вместе, и это было весьма похоже на нынешний синкретизм.
Мир язычества создавал Пантеон и принимал в него все новых и новых богов, даже варварских и чуждых, из Азии и Африки; что ж, вместе веселее, хотя азиатские и африканские боги не всегда были веселыми. Он принимал их на равных правах, иногда отождествлял со своими. Может быть, он считал, что это обогащает религиозную жизнь, но именно так потерял он окончательно то, что мы зовем религией.
Древнейший свет простоты, идущий от одного источника, словно от солнца, сменился сложной игрой полутонов и теней. Бога принесли в жертву богам.
Теперь считается очень либеральным и смелым признавать, что чужой бог не хуже нашего. Вероятно, древние тоже считали себя и просвещенными, и смелыми, присоединяя к богам очага или города дикого Диониса, сошедшего с гор, или грубого Пана, вылезшего из леса. Ради этой широты взглядов они потеряли самое широкое, всеобъемлющее представление об Отце, объединяющем мир.
И наоборот: наверное, тех, кто был предан одной статуе или одному имени, считали суеверными, отсталыми людьми. Но именно эти темные провинциалы хранили то, что много ближе, чем боги, к космической силе философов и даже к космической силе ученых. Косные тугодумы были пророками, и из этого парадокса можно сделать очень важный вывод. Я не хочу углубляться сейчас во все, что говорили по этому поводу, я просто сообщаю исторический факт: особый свет сияет с самого начала на маленьком одиноком народе. В этом парадоксе, в таинственной загадке, разгадка которой была неизвестна столетиями, — миссия и сила евреев.
Попросту говоря, мы обязаны Богом евреям. Мы обязаны Богом тому, что так часто порицают в евреях, и даже тому, что и вправду заслуживает порицания. Во всех этих странствиях, конца которым не видно и в наши дни, особенно в начале странствий, евреи несли судьбы мира в деревянном ковчеге, где, может быть, таился безликий символ и, несомненно, жил невидимый Бог.
Очень важно, что Бог был безликим. Как бы ни трогала нас творческая свобода христианства, затмившая даже гармонию античности, мы не должны забывать, как много значило для мира отвращение евреев к идолам. Запреты нередко охраняют широту, как забор охраняет поле. Бог, который не мог стать идолом, оставался Духом.
Но если бы евреи изобразили Его, изображение это ни в коей мере не обрело бы обезоруживающей прелести и дивного достоинства греческих скульптур. Он жил в стране чудищ. Мы увидим позже, какими они были – Молох, и Дагон, и страшная Танит. Если бы для Бога Израилева выбрали вещественный символ, это был бы фаллический символ. Если бы Ему дали тело, вызвали бы к жизни худшее в мифологии, все многоженство многобожия, небесный гарем.
Но евреи отказались изображать Его, и это первый в истории пример той мнимой узости, которую так осуждают узкие либералы. Однако у тех же критиков есть и более веское обвинение: нередко с презрительной усмешкой они замечают, что Бог Израиля — просто грубый Бог Воинств, варварский военачальник, завистливый враг и соперник всех других богов.
Как хорошо для всех нас, что Он был богом воинств! Как хорошо, что Он враждовал с другими богами! Они были бы очень рады, если бы Он простер к ним руки, милостиво обнял Молоха, целовал размалеванный лик Астарты и отдал бы Свой звездный венец за сому Индии, нектар Олимпа или мед Валгаллы.
Насколько легче и проще было бы евреям, если бы они, вняв голосу просвещенного синкретизма, согласились слиться с языческими культами. Несомненно, они соскальзывали на этот пологий склон, и каждый раз их удерживала пламенная одержимость нескольких вдохновенных демагогов, чьи свидетельства о Едином и сейчас словно яростный ветер.
Чем больше мы знаем о тех путях, какими шла к победе наша вера, тем сильнее поражает нас — в самом прямом смысле слова — величие пророков Израиля. Когда весь мир растворялся в мешанине мифов, Саваоф — местный, ограниченный Бог Воинств — сохранял в неприкосновенности первую религию людей. Он был Богом племени, и потому мог стать Богом всего мира. Он был ограничен, как и мир.
Скажу иначе. Был у язычников бог Юпитер-Амон, но никогда не было на свете ни Юпитера-Ягве, ни Ягве-Амона. Если бы они были, был бы и Ягве-Молох. Задолго до того как сторонники синкретизма добрались до Юпитера, образ таинственного Вседержителя потерял бы все свои черты, все единство, он исказился бы до идола, куда более гнусного, чем дикарский фетиш, — ведь он стал бы цивилизованным, как боги Тира и Карфагена.
Какой была эта цивилизация, я расскажу позже, когда попытаюсь описать, как бесы едва не разрушили Европу и все, что было здорового в язычестве. Но хребет мира был бы сломлен задолго до этого, если бы не устоял монотеизм Моисеева предания. Надеюсь, в следующей главе я покажу, что отношусь совсем неплохо к тому здоровому началу язычества, которое породило его сказки и повести. Но еще я надеюсь показать, что все это было обречено и мир погиб бы, если бы мы не сумели вернуться к изначальной простоте Первоначала.
Тем, что мы хоть как-то к ней вернулись и ее сохранили; тем, что поэты и философы и в наше время могут славить Всевышнего и мы живем в просторном, светлом мире, под небом, отечески распростершимся над всеми народами земли; тем, наконец, что мудрость и милосердие стали прописными истинами для простых и разумных людей — всем этим мы обязаны беспокойному бродячему народу, подарившему нам святое и спокойное благословение ревнивого Бога.
Языческий мир владел всем, кроме этой тайны, потому что ею владели скрытные, ревнивые люди. Их не любили, отчасти за узость, которую заметил Рим, отчасти же потому, что они уже начали подменять ремесла сделками. Важно и то, что многобожие стало непроходимым, как джунгли, и одинокому единобожию легко было в нем затеряться. И все же странно видеть, как глубоко оно затерялось. У них были сокровища, ставшие теперь достоянием всего мира, — почему же они не стали ими тогда?
Книга Иова — один из краеугольных камней культуры, выше самой «Илиады» и греческих трагедий. Я не могу читать спокойно о том, как двух извечных дураков, пессимиста и оптимиста, низвергли на заре времен. Дух этой книги глубже горькой языческой иронии именно потому, что в единобожии больше мистики, собственно, книга эта отвечает на тайну тайной, Иов утешается загадкой — но утешается! Вот прототип, вот пророчество о Том, Кто говорит как власть имеющий. Когда сомневающийся может только сказать: «Я не понимаю», Знающий может только ответить: «Да, ты не понимаешь», и сразу возникает надежда — значит, что-то стоит понять.
Но античный мир, исполненный поэзии многобожия, не заметил поэзии монотеизма. Как же отделены были евреи, и как ревностно они хранили свое предание! Ведь сохранить в тайне книгу Иова от всего образованного мира не легче, чем скромно спрятать пирамиды. Евреи не доверяли римлянам; но и римляне не доверяли евреям, и не случайно.
В конце концов, Израиль владел только половиной истины, хотя, следуя поговорке, ее можно назвать большей половиной. Другая половина (я скажу о ней в следующей главе) тоже была истиной, пусть много более легкой, менее важной. Скорбь Иова не полна без скорби Гектора, плач о мироздании — без плача о городе. Когда Господь говорит из бури, он мог бы говорить в пустыне. Монотеизма кочевников мало для пестрой цивилизации полей, городских стен, изгородей и храмов, которым тоже пришел свой черед, когда обе половины сомкнулись в более четкой и трогательной вере.
Среди языческой толпы иногда попадался философ, мысливший о чистом теизме, но он и не думал, что может изменить все обычаи. Нам трудно понять, как в философских системах соотносились политеизм и теизм. Может быть, точнее всего здесь будет образ, позаимствованный из преданий, еще более далеких от Рима, чем Ветхий завет.
Я читал, что, по индусскому поверью, и боги, и люди — только сны Брахмы и все они исчезнут, когда он проснется. Конечно, в этом образе немало того духа, который мы назвали бы отчаянием, а в Азии зовут миром. Мы рассмотрим его, когда будем полнее сравнивать Азию и Европу. Но он поразительно тонко и точно показывает одно: как непохожи, даже противоречивы мифы и религия.
В том-то и беда сравнительного изучения религий, что Бога не сравнишь с богами, как не сравнишь человека с героями сновидений. Если вам кажется, что разница сводится к тому, что у нас один Бог, а у других — побольше, вам будет полезна слоновья причудливость индийской космологии; и, может быть, вы ощутите, как содрогнулся покров мира, и все многорукие творцы, и звери на престолах, и сложные узоры звезд — властительниц ночи, когда открылись глаза Брахмы, словно занялась заря.
Продолжение следует
P.S.
✒️ Я перестал читать комментарии к своим постам и соответственно не отвечаю на них здесь. На все ваши вопросы или пожелания, отвечу в Telegram: t.me/Prostets2024
✒️ Простите, если мои посты неприемлемы вашему восприятию. Для недопустимости таких случаев в дальнейшем, внесите меня пожалуйста в свой игнор-лист.
✒️ Так же, я буду рад видеть Вас в своих подписчиках на «Пикабу». Впереди много интересного и познавательного материала.
✒️ Предлагаю Вашему вниманию прежде опубликованный материал:
📃 Серия постов: Вера и неверие
📃 Серия постов: Наука и религия
📃 Серия постов: Дух, душа и тело
📃 Диалоги неверующего со священником: Диалоги
📃 Пост о “врагах” прогресса: Мракобесие
Не существует пути, по которому нужно идти, потому как все пути идут отсюда туда, и тем самым уводят от Всего, Что Есть, от единственного возможного места, от дома.
Нет пути, который бы вел отсюда сюда.
Вот почему никакая практика, никакое учение, или переделанное служение, или изучение, или работа, или еще что-либо, что "ты" можешь "сделать" на этом "пути" не приведет "тебя" "туда". Ты уже Здесь.
Мы учимся молчать. Мы больше не увлекаемся сложностями. Мы придерживаемся простого образа жизни. Мы по-настоящему перестаем беспокоиться о будущем, о нашем существовании и обо всем остальном.
Что-то изнутри говорит нам, что та же Сила, которая знает, как заставить яблоню выращивать яблоки, цветы так красиво цвести, манго расти на манговых деревьях, пшеницу расти в полях, и при этом достаточно солнца, достаточно дождя, достаточно всего, чтобы поддерживать и обеспечивать их рост, та же сила знает, как позаботиться обо мне. Поэтому я могу быть Собой, Тишиной.
Тишина – это Сознание.
На Западе - в Европе и Америке, - йога уже давно не чувствует себя «гостьей с Востока», в адаптированном и упрощенном виде она прочно заняла свое место в современной массовой культуре. В последние годы это коснулось и нашей страны. Появилось много центров йоги, в одних она подается как древняя духовная традиция, ведущая к внутреннему совершенству, а в других - как комплекс физических упражнений для оздоровления тела.
Среди посетителей этих центров оказались и люди, называющие себя православными христианами. Многие из них считают занятия йогой не противоречащим своей вере, и болезненно реагируют на слова священнослужителей и богословов, которые говорят о недопустимости увлечения йогой для христианина. Причины столь резкой позиции для них остаются непонятными.
Для того, чтобы обозначить и объяснить православное отношение к йоге, и был составлен настоящий сборник. Поскольку среди многих апологетов йоги распространено мнение, что будто бы критику йоги позволяют себе только люди, толком не знакомые с ней и потому их суждения не могут быть компетенты, в настоящем сборнике представлены работы таких православных авторов, которые знакомы с йогой не понаслышке.
Архимандрит Софроний (Сахаров) в молодости отдал занятиям йогой, - и не просто физическими упражнениями, а с глубокой медитацией, - более семи лет своей жизни. Впоследствии он раскаялся в этом и уверовал во Христа, а со временем стал монахом на Святой Горе, учеником преподобного Силуана Афонского. Отец Софроний на практике постиг духовный опыт Православия, и имел все необходимое, чтобы компетентно сравнивать православный и индийский пути. Он не писал специального сочинения на эту тему, но высказывался в различных беседах, цитаты из которых и приведены в настоящем сборнике.
В еще большей степени высказываться о йоге имеет право Христина Мангала Фрост. Сама по национальность индианка, она родилась в семье, принадлежащей к касте брахманов, и изучала йогу не через третьи руки в адаптированных версиях, как многие современные россияне, а с раннего детства и в оригинальной индуистской традиции. В молодости, учась в Австралии, она приняла протестантизм, а позднее обратилась в Православие, в котором духовно возрастает уже более десяти лет. Христина обладает учёной степенью доктора наук по английской литературе в Кембриджском университете, она замужем за православным христианином Дэвидом Фростом, и является матерью четверых детей, а также прихожанской русского православного храма прп. Ефрема Сирина в Кембридже (Великобритания). Прежде, чем перейти к этим работам, хотелось бы сделать небольшой обзор мнений о йоге, которые высказывали о ней авторитетные православные иерархи.
В мае 2009 года Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл, выступая на студенческом фестивале «Вера и дело» так ответил на вопрос о йоге: «Занятия йогой имеют две составляющие, одна из них - это физические упражнения. Специалисты по физкультуре могут дать точную характеристику этим упражнениям, и ничего плохого в самой технике этих упражнений не существует». Его Святейшество напомнил, что йога - вовсе не только лишь физкультура, она опирается на вполне определенную религию и предполагает соответствующие духовные практики. «Йога сопровождается медитацией, и вот к этому я отношусь с большой настороженностью», - отметил Святейший Владыка. Он подчеркнул, в частности, что при использовании такого рода практик может разрушаться национальное самосознание человека, его культурная идентичность и предостерег от экспериментов с медитацией. В качестве примера Патриарх поделился своими впечатлениями от общения в Индии с русскими людьми, всерьез увлекшимися индуистскими духовными практиками.
Предстоятель другой Поместной Православной Церкви - Архиепископ Албанский Анастасий (Яннулатос) в свое время написал целую статью под названием «Йога». В ней он пишет: «Многие упражнения йоги оказывают небольшое положительное воздействие на определенных людей, по крайней мере, такое, которое оказывают и упражнения других комплексов. Но, вообще говоря, эти упражнения входят в структуру индуизма и являются этапами более широкого и общего духовного восхождения. Их конечная цель - нечто большее, чем просто хорошее физическое самочувствие... Ведь и коленопреклонения нашей молитвенной традиции не являются простыми телодвижениями, а связаны с более глубокими процессами и выражают определенный настрой и состояние души, стремящейся к духовным целям; точно так же и более сложные упражнения йоги связаны с индуистскими верованиями и индийским духовным, религиозным опытом».
Перечислив восемь ступеней-этапов традиционного пути йоги, направленного к последней цели - «освобождению», владыка Анастасий отмечает, что «Хотя на первых этапах сохраняются некоторые элементы сознания, на последнем йог приходит к преодолению даже самосознания. Они не воспринимают цвета, запахи, звуки, чувства и не осознают себя или кого-либо еще. Их духи «свободны», как говорят инициированные, от памяти и забвения. Это считается знанием, просвещением. Эта техника направлена на связь с Абсолютом. Для нее центральные истины христианства о Христе Спасителе, благодати, бескорыстной любви, Животворящем Кресте не имеют никакого значения».
Затем архиепископ высказывается критически о попытках некоторых греков очистить йогу от всего индийского и сделать «христианской». По этому поводу владыка Анастасий замечает, что если бы это действительно было бы возможно, в лучшем случае получился бы некий метод «достижения человеком глубокой тишины, избавления от внутренних потрясений, производимых нашими желаниями, интересами и фантазиями», однако «нет нужды искать такой метод, потому что он привел бы к противоположным результатам: абсолютная автономия человеческого духа и чрезвычайная путаница. Согласно христианской вере, духовная жизнь с ее завершением есть дар Божией благодати, а не достижение независимой человекоцентристской техники. Кроме того, для нас, православных христиан, существует исихастский опыт восточного христианства, где при определенных религиозных условиях можно достичь святой духовной жизни во Христе, мира и «исихии» в любви».
Архиепископ Анастасий обращает также внимание на то, что в Греции многие центры, где изучается йога, намеренно скрывают ее религиозное происхождение и корни, тем самым вводя в заблуждение людей, не имеющих достаточной религиоведческой подготовки.
Православный религиовед священник Михаил Плотников, много лет посвятивший изучению религиозных традиций Индии, в одном из интервью напоминает, что «йога - это монашеская практика, которая подразумевает вначале отказ от противоестественных желаний (то есть от греховных, порочных желаний), затем - от естественных желаний (брака, богатства и проч.), потом - вообще от всех желаний. Например, классическая индуистская раджа-йога, кодифицированная в «Йога-сутрах» Патанджали, имеет восемь ступеней. Проходя первые ступени, йогин с помощью аскезы и специальных упражнений приобретает контроль чад своим физическим и «тонким» телами. На высших ступенях он добивается контроля над психикой и постигает искусство сосредоточенного созерцания (медитации). При этом следует практически не пить и не есть, мало спать и дышать, быть равнодушным к похвалам и оскорблениям, ничего не чувствовать, остановить поток своих мыслей, полностью сконцентрироваться в себе на некой точке, войти в состояние транса. И вот тогда в твою внутреннюю пустоту и безмолвие должен войти свет, который воспринимается йогином как свет собственной «божественности» ...
Йогины полагают, что после остановки всех психических процессов и достижения самадхи, то есть состояния сосредоточения без содержания, «выжигаются семена кармы» и это гарантирует от нового перерождения и позволяет в любой момент навсегда освободиться от тела... Такой именно настоящей аскетической йогой в России у нас мало кто занимается... всевозможные гуру и держатели йогических центров в России фактически занимаются ньюэйджевской йогой, в которой практически отсутствует аскетизм, и только изредка практикуется временное уединение, медитация, чтение мантр, которые нужны для освобождения от мыслей и сосредоточения. Цель такой йоги - некое успокоение, вхождение в блаженное состояние и не более того».
Далее отец Михаил специально останавливается на разоблачении некоторых мифов о йоге, распространяемых ее западными приверженцами: «Мне не раз доводилось слышать или читать утверждения российских адептов йоги, что, дескать, индийские йоги живут долго и счастливо, при этом не болеют тяжелыми хроническими заболеваниями, на них не давит груз стрессов и нерешенных проблем. Это ложь, миф... Всеобщая диспансеризация, которая была в Индии (первый и последний раз) в 1980-х годах, показала, что йогины, которых там несколько миллионов человек, живут в среднем даже меньше, чем обычный житель Индии и страдают, к тому же, массой заболеваний. Например, катарактой глаз, потому что постоянно концентрируются на солнце, вывихами суставов, артритами и артрозами из-за частого нахождения подолгу в противоестественных позах. Йоги страдают букетом заболеваний верхних дыхательных путей и желудочно-кишечного тракта, потому как каждый день делают клизмы, жгутами очищают носоглотку, что со временем практически уничтожает слизистую оболочку в кишечнике и носовой полости... Несмотря на то, что все они, за исключением женатых шиваитов, дают обет безбрачия, подавляющее большинство йогинов оказались больны хроническими венерическими заболеваниями. Те же йогины, которые не хотят поддаваться блудной страсти, весьма часто оскопляют себя изуверскими способами...»
Отец Михаил делает следующий вывод: «Говоря о духовной опасности от занятий йогой, можно кратно сказать так: если будешь заниматься настоящей индуисткой или буддисткой йогой - впадешь в самообольщение - будешь считать себя «богом», а если будешь заниматься ньюэйджевской йогой - также впадешь в прелесть... От занятий фитнесйогой серьезных духовных последствий нет, впрочем, как правило, фитнесом занимаются люди, которые вообще не живут никакой духовной жизнью... По моему мнению, правильнее сказать, что любой фитнес, не только с элементами йоги, сам по себе не душеполезен. Люди, которые слишком заботятся о своем внешнем виде и здоровье тем самым свидетельствуют, что они не живут духовной жизнью».
Стоит также привести мнение иеромонаха Серафима (Роуза), который в молодости, до принятия Православия, также немало времени занимался восточными медитативными практиками: «Почти двадцать лет назад французский монах-бенедиктинец Дешане написал о своем опыте превращения йоги в «христианское» учение... Любой понимающий природу прелести, или духовного заблуждения, узнает в этом описании «христианской йоги» точные характеристики тех, кто духовно сбился с пути... То же стремление к «святым и божественным чувствам», та же открытость и готовность быть «восхищенным» неким духом, те же поиски не Бога, а «духовных утешений», то же самоопьянение, которое ошибочно принимается за «состояние благодати», та же невероятная легкость, с которой человек становится «созерцателем» или «мистиком», те же «мистические откровения» и псевдодуховные состояния. Это общие характерные признаки тех, кто впал именно в это состояние духовного заблуждения...»
В заключение хотелось бы процитировать запись разговора, сделанную митрополитом Иерофеем (Влахосом), - по его просьбе один из афонских старцев кратко обозначил основные отличия православной Иисусовой молитвы от индийского типа йоги и медитации: «Во-первых, в молитве решительно выражается вера в Бога, Который сотворил мир, управляет им и любит его. Он — нежный Отец, Который заботится о спасении Своего творения. Спасение совершается в Боге, поэтому в молитве мы просим Его: "Помилуй мя". От делателя умной молитвы далеко отстоит самоспасение и самообожение, в котором и состоял грех Адамов, грех падения... Спасение совершается не "в себе и через себя", как утверждают человеческие учения, но в Боге.
Во-вторых, в молитве мы стремимся встретиться не с безликим богом. Мы не ставим цель подняться до "абсолютного ничто". Наша молитва сосредоточивается на личностном Боге — Богочеловеке Иисусе. Отсюда и молитва: "Господи Иисусе Христе, Сыне Божий"... Мы любим Христа и храним Его заповеди. Мы подвизаемся в их осуществлении. Он сказал: "Если любите Меня, соблюдите Мои заповеди" (14:15). Любя Христа и храня Его заповеди, мы соединяемся с Пресвятой Троицей.
В-третьих, при умной непрестанной молитве мы не впадаем в состояние гордости. Учения, о которых ты говорил мне ранее, изобилуют гордостью. Нашей же молитвой приобретается блаженное состояние смирения. "Помилуй мя", — говорим мы и считаем себя хуже всех. Не превозносимся ни над каким братом. Любая гордость чужда делателю молитвы. Имеющий ее безумен.
В-четвертых, как уже отмечалось, спасение — не абстрактное состояние, но единение с Триипостасным Богом в лице Господа нашего Иисуса Христа. Но это единение не устраняет человеческого фактора. Мы не ассимилируемся, поскольку каждый из нас — особая личность...
В-пятых, при прохождении молитвы приобретается способность различать искушения. Мы видим и понимаем движения сатаны, но вместе с тем и действие Христово, то есть распознаем дух лести, который столь часто преобразуется в Ангела света, отделяем добро от зла, нетварное от тварного.
В-шестых, борьба за молитву связана с очищением души и тела от разрушительного влияния страстей. Мы стремимся достичь бесстрастия не стоического, но динамического, то есть не умерщвления страсти, а преображения ее. Вне "бесстрастной страсти" нельзя любить Бога и спастись... Мы боремся за очищение от обезображенных состояний, которые создает диавол. Без этой личной борьбы, которая совершается по благодати Христовой, невозможно спастись.
В-седьмых, молитвой мы не стремимся привести ум к абсолютному ничто; мы хотим обратить его в сердце и стяжать благодать Божию в душе, откуда она распространяется и на тело. Царствие Божие внутрь вас есть (Лк. 17:21). Тело, по учению нашей Церкви, — не зло; злом является плотской разум. Оно не "одеяние души", как говорят философские учения, и его нужно стремиться не сбросить, но спасти. Ибо под спасением всего человека подразумевается и его душа, и его тело. Следовательно, мы не стремимся к гибели тела, но воюем против служения ему. Не хотим гибели жизни. Не стремимся впасть в такое состояние, чтобы ради прекращения страданий не иметь желания жить. Мы упражняемся в молитве потому, что жаждем жизни и стремимся вечно пребывать с Богом.
В-восьмых, в нас нет безразличия к окружающему миру. Те учения, о которых ты упоминал, избегают углубляться в человеческие проблемы с целью сохранить свой мир и безмятежие. Мы же стремимся к иному — непрерывно молимся за всех. Плачем о всем мире. Хотя спасение — это единение со Христом, мы состоим в общении с другими людьми. Не можем спасаться сами по себе. Радость, которая существует только для нас, но не для мира, не является действительной радостью.
В-девятых, мы не придаем большого значения психотехническим методам, а также различным положениям тела, хотя и считаем, что некоторые из них помогают сосредоточить ум в сердце. Но, повторяю, мы стремимся не к апатии (это отрицательное состояние), а к стяжанию Божественной благодати».
Автор материала: священник Георгий Максимов
Необходимость жить – загадка, с которой сталкиваются многие. Однако, посвятивший себя тантре на протяжении 22 лет и изучающий Даосский цигун уже 15 лет, я стал четко понимать назначение этой жизни.
Тантра – это не просто набор практик и техник, она является путеводителем к просветлению и гармонии. С момента моего первого погружения в мир тантры, я осознал, что она способна преобразить не только физическое тело, но и разум, и душу. Через годы преданной практики, я стал замечать все более глубокую связь между моим телом и разумом, между сознанием и духовностью.
Даосский цигун – это ещё одно сокровище, которое я обрел в своем пути. С помощью его упражнений и силы дыхания, я смог совершенствовать свое энергетическое поле и развивать внутренние органы, заряжая их силой и здоровьем. Я узнал, что цигун – это непосредственное погружение в глубины себя, возможность обрести гармонию и единство с Вселенной.
Но что такое человеческое эго, и в чем состоит истинная духовность? Ответ на эти вопросы я нашел в ходе своих практик и опыта. Человеческое эго – это та часть нас, которая стремится к самоутверждению, к удовлетворению своих желаний и амбиций. Оно, как правило, ограничивает наши возможности и не позволяет нам раскрыть свой истинный потенциал.
С другой стороны, духовность – это состояние единства с самим собой и с миром, погружение в глубины внутреннего "я". Я наслаждаюсь моментами медитации и просветления, когда все вокруг замирает, а я полностью обращаюсь к своим внутренним просторам. Но истинная духовность живет не только в этих моментах, она проявляется в каждом деле, в каждом дыхании, в каждой мысли.
В какой-то момент я соединил тантру и Даосский цигун – так родилась Горманальная Тантра, это пространство, в котором я нашел себя и открыл для себя обширную вселенскую гармонию.
Они проложили путь к свету и помогли мне понять великую загадку жизни: для чего мы здесь и кто мы на самом деле. Живя в гармонии с собой и окружающим миром, я наслаждаюсь каждым мгновением этого бесконечного путешествия.
Мы задались целью понять и объяснить смысл своего существования через приемлемые религиозные и близкие к религии учения. В первой части цикла мы рассмотрели Буддизм, но так и не ответили на вопрос: “В чём смысл жизни? ” Давайте узнаем взгляды на жизнь близких между собой учений Индуизм и Кришнаизм.
Индуизм строится на вере в бессмертие души: она существует изначально и приходит в этот мир, чтобы познать его и осознать себя. Верующий человек должен постоянно стремиться к осознанности себя и с пониманием принимать все проявления этого мира. Основополагающей является вера в реинкарнацию – перерождение души после смерти в другого человека или любое другое живое существо.
Конечной целью жизни в индуизме является познание истинного «Я»: осознание себя Атманом. Вечной, неизменной духовной сущностью.
Все движения индуизма направлены на богослужение ради слияния с ним. Они довольно разнообразны и включают в себя чтение мантр, песнопения, практику йоги, медитации и другие духовные ритуалы.
Служение Богу сильно отличается от того, что привычно православным или католическим христианам. Вы можете прийти в храм, где есть художественные образы и фигуры божеств — это уже будет считаться поклонением Богу, но, в поверхностной форме. Если же вы просто выйдите на улицу и будете петь, читать мантры, медитировать или практиковать йогу – это и будет истинным, искренним служением высшим силам.
Индуистские традиции подразумевают, что Бог есть во всём сущем, в том числе внутри каждого человека. Проявить к нему свою любовь и получить её в ответ можно через религиозные ритуалы.
Здесь нет ответа на вопрос: «В чём смысл жизни?», но истина где-то рядом.
Кришнаизм - группа независимых религиозных традиций внутри вишнуизма (который, в свою очередь, является частью индуизма), основанных на поклонении Кришне как верховному богу а не аватаре Вишну. Одно из самых влиятельных и популярных направлений вишнуизма и индуизма в целом.
Философскую основу кришнаизма составляет наука о душе. Кришнаизм основан на идее о переселении душ, которое происходит по закону кармы. Закон кармы означает, что каждое действие, совершенное человеком в материальном мире, имеет определенные последствия. В будущем человек будет пожинать плоды своих хороших и дурных поступков.
“Дух вечный, в теле земном воплощаясь,
Проходит юность, зрелось и старость.
А тело земное, когда покидает,
Тело иное он приобретает. В живом существе дух всегда пребывает,
Тело-материя лишь умирает.
Дух не рождается, не умирает,
Не возникает, и не исчезает.
Он изначален, извечен, не сгинет,
Когда материальное тело покинет.
Обветшавшее платье человек как снимает,
Так и дух обветшавшее тело меняет. ”
Кришна. Бхагавад-Гита.
Что касается переселения душ, то самым слабым местом в этой идее является то, что человек не помнит свои прежние жизни. Сама идея служит для того, чтобы обеспечить наказание сполна за все прегрешения человека. Каждый из нас знает, что в течение одной жизни этого не происходит: человек не получает воздаяния ни за свои злые, ни за свои добрые поступки. Если рамки существования человека не ограничивать одной жизнью, а считать, что одна и та же душа будет существовать тысячи жизней, то вопрос отпадает — кто может проследить, что произойдет с душой за это время?
Идея переселения душ многим кажется нелогичной потому, что человек никогда не помнит ни одну из своих прежних жизней. Значит, он не помнит и тех грехов, которые совершил в этих жизнях. Значит, у него не может быть по этому поводу никаких угрызений совести. Значит, он не будет ничего предпринимать для того, чтобы искупить совершенные им грехи в прежних жизнях.
Отсюда следует, что жизнь сама по себе является злом, надо делать все для того, чтобы материальная жизнь прекратилась, надо добиваться освобождения. Но это не значит, что можно оборвать жизнь насильственно (и в этом случае жизнь души продолжится в других людях). Это освобождение должно произойти естественным путем, оно наступает в конце длинной цепи перерождений. Идеологи кришнаизма считают, что эта задача непосильна для людей, поэтому надо делать все для того, чтобы освободиться от жизни, от тех страданий, которые она приносит.
Мы с этим пессимистическим мировоззрением глубоко не согласны и продолжим краткое изучение других мировоззрений и нахождение ответа на вопрос: “В чём смысл жизни? ” в следующих публикациях цикла…
Хорошая рецензия. Но видно, что автор не знаком с индийской мифологией. И от этого не понимает некоторых "пасхальных яиц", вложенных Желязны в книгу. Давайте я покажу парочку таких пасхалок.
1. Структура романа. Совершенно верно подмечено, что повествование начинается с середины, точнее, с событий, предшествующих кульминации. После этого идет описание - как пришли к этим событиям, т.е. завязка - и она занимает 2/3 романа; и после этого идут кульминация и развязка.
Эта структура взята из Махабхараты. Не уверен насчет других сказаний, но Махабхарата построена именно так.
2. Глава, где Сиддхартха ходит по городу, выясняя, что изменилось за время его отсутствия в "большом мире". Не во всех переводах одинаково, поэтому ключевая фраза может теряться.
"В этой главе будет рассказано, как один мелкомопестный раджа поспорил с одноруким пандитом у ступеней храма, и что из этого вышло".
И далее рассказывается, как раджа Сиддхартха прибывает в Махартху, на постоялый двор.
(При этом имени знающие мифологию уже вздрогнули - нихуя себе мелпопоместный раджа, сам Будда!)
Потом хозяин постоялого двора угощает его ... бургундским. И "самый старый в этом доме", "кто стар годами а не телом" - маленький мальчик, живущий уже хренадцатую инкарнацию - играет ему на флейте "Голубой Дунай".
А потом Сиддхартха выбирается в город в лохмотьях нищего, приходит к храму, и видит молитвенный аппарат - бронзовые наги, колеса, и т.п.; в него кидают жетон, дергают рукоятку - играет музыка, колеса начинают вертеться, включаются огни - ну, вы узнали в описании "однорукого бандита"?! Вот с ним, якобы, Сиддхартха в облике нищего и поссорился. Сказав, что и денег у него нет, и жетонов нет, и напечатать имя свое он не может - ибо неграмотный.... На что и было ему предложено пойти в храм и помолиться по-старинке...
А что из этого вышло - читайте сами...
Тогда этот вызов для вас! Мы зашифровали звездных капитанов команд нового юмористического шоу, ваша задача — угадать, кто возглавил каждую из них.
Переходите по ссылке и проверьте свою юмористическую интуицию!