CreepyStory

Старик протянул Роланду смятые клочки бумаги. На трёх, словно курица лапой, было нацарапано одно и то же:

Гуссанос[1] съехали. Я за ними слежу.

Как только прибудут на место, пришлю посыльного.

В четвёртой, всё тем же корявым почерком было выведено:

Петушки в гнёздышке. Ждите меня в кабаке «Три пескаря».

Сие злачное заведение Роланд знал хорошо. Располагалось оно на окраине, у западных ворот. В «Трёх пескарях» собирались самые отпетые головорезы.

Джозе уже ждал его в кабаке.

Увидев Роланда, он махнул кабатчику и тот незамедлительно проводил их в отдельную комнату.

Войдя в тёмное помещение, Роланд поморщился: в тесной клетушке, мало того, что было темно, как у игерийца подмышкой, так ещё и воняло тухлой рыбой, луком и прокисшим пивом.

— Рассказывай. — Роланд нетерпеливо пристукнул каблуком по грязным доскам пола.

— Эти лосментикатос[2] свинтили из гостиницы, едва луна взошла на небо. Отправились они к западным воротам и дальше, по старой дороге в лес, и сеньор Муэрто, вы не поверите, куда они завернули перед этим.

Джозе хитро и как-то смущённо, что ли, посмотрел на Роланда. Он, наверное, единственный во всей Оливе знал, куда иногда отлучается Роланд. Только по поводу его знания Роланд не беспокоился, об этом Проныра не проболтался бы и на дыбе. Не одна Долорес Де ЛаВега любила окружать себя верными людьми, обязанными жизнью. Роланд спас Проныру от смерти, от очень, надо сказать, нехорошей смерти. «Портовые крысы», поймав его за руку на шулерстве, хотели разрезать ему живот, насыпать туда камней и кинуть в море, дабы посмотреть, как тот, ещё живой, идёт на дно. А Роланд его тогда выручил, правда, схлопотал при этом пару дырок в шкуре.

— Не тяни кота за яйца, — Роланд понял, куда клонит молодчик, — заезжали они в один из домов Дельгадо, я прав?

— Откуда вы знаете? — Проныра в непритворном удивлении всплеснул руками.

— Куда они после отправились? — Роланд проигнорировал вопрос.

— Ну, в свете всего вышесказанного, — Проныра пожал плечами, — вы не удивитесь, узнав, что обосновались они на асиенде Дельгадо, лигах в пятнадцати от города.

— Я так понимаю, из дома они уехали в сопровождении девушки?

Джозе пожал плечами:

— Насчёт девушки ничего не знаю, а вот тройка головорезов, увешанных оружием, их сопровождала.

Роланд нахмурился:

— Они были верхом?

— Верхом и крытый возок, кто в нём сидел – не знаю, так что, может, и была с ними какая-нибудь тиа[3].

— Кроме этих пятерых, есть ещё мужчины в доме?

Проныра задумчиво почесал кончик носа:

— Дельгадо я видел, а он, насколько я знаю, без гардов не ездит.

Ролан кивнул.

— Пятеро, охранников у него пятеро.

Джозе произвёл нехитрый подсчёт:

— Минимум одиннадцать, это если не считать привратника. Видел я его – здоровый как бык, и тесак в локоть длинной на поясе. Много.

Роланд его почти не слушал, размышляя, кого из парней стоит взять с собой на бойню. А то, что никто из обитателей асиенды живым из неё не выйдет, он не сомневался. Это даже хорошо, что Дельгадо замешан во всём этом. Роланд одним ударом прикончит двух мух. Отправит на тот свет и этих ублюдков наёмников, и муженька Изабеллы.

— Так, Джозе, с собой возьмём…

— Сеньор Роланд, — оборвал его Проныра, — никто не пойдёт на это.

Он смущённо опустил глаза.

Вот это да! Каким только Роланд его не видел: и в стельку пьяным, и голым, с двумя  шлюхами в кровати, изрезанным до полусмерти, весёлым и отчаянным, но вот смущённым – никогда.

— Почему?

— Глава, — Проныра стрельнул глазами в потолок, — он запретил.

— Что, запретил? — Роланд даже и не думал скрывать удивления в голосе.

— Всё. Он откуда-то узнал, что вы, ну, это самое, — он провёл большим пальцем по горлу, — задумали этих… Нашёл меня, не сам, конечно, через Пабло, передал, чтобы мы больше за ними не следили. Ещё тогда – днём. Все парни сразу и рассосались кто куда.

— А ты, значит… — Роланд не закончил.

Проныра кивнул:

— Я вам должен.

Роланд нервно топнул ногой по грязным доскам пола. Дело обернулось хуже некуда. Что же делать?

— Я тут подумал, — Проныра пододвинулся к нему почти вплотную и тихо зашептал, — наёмников нанять надо. У северных ворот, им глава не указ.

Роланд задумчиво постучал носком сапога по доскам пола. Пожалуй, Проныра дело говорит. Сам он об этом не подумал.

Джозе тем временем продолжил:

— В порту заведение есть. «Дикий гусь» называется. Там завсегда головорезов найти можно. Которые за звонкую монету кого хошь прирежут: хоть герцога, хоть гранда, хоть сестру родную. И порт – это не вотчина главы. Только, я так думаю, это дело побыстрее провернуть надо. Ну, найм в смысле.

Роланд задумчиво покивал:

— Быстро и аккуратно.

— Ага, пока Глава о найме вашем не прознал, и вас к себе не вызвал.

— Почему сразу не вызвал?

— Так искали вас, только никто не знал, где вы?

— А ты?

— Ха! — Проныра усмехнулся. — Меня никто не спрашивал. Кто я? Так, мелкий шулер.

— Хорошо, — Роланд протянул руку Проныре.

Тот осторожно пожал её.

— Держи. — Роланд отстегнул кошель и протянул его Джозе.

— Нет, — Проныра облизнулся, — я должен…

— Твой долг оплачен. — Роланд хлопнул жулика по плечу и сунул ему кошель в руку. — Исчезни из города на пару месяцев.

— Как скажете, сеньор Муэрто. А может, плюнете на всё? Зачем вам против Главы идти?

Роланд задумчиво произнёс:

— Нет, к сожалению, не могу, здесь замешено личное, да и воняет от всего этого премерзко. Что-то нехорошее затевается. Расскажешь, как до асиенды добраться, и вали подальше.

— Я покажу дорогу и уйду.

— Встретимся на западном тракте, в тисовой роще… — Роланд прикинул время, нужное для набора бойцов, — за час до заката. Приведи мне лошадь и оружие захвати на всякий случай.

11

В свой дом, находившийся недалеко от южных ворот, он крался, словно полночный ладрон[4] задами, так, чтобы никто не увидел. Но, проникнув к себе через чёрный ход, понял, что мог и не таиться. В доме его ждали.

Вольготно развалившись в его любимом кресле и попивая редкое для этих краёв, и также любимое им Хешарское пенное, его ждал Алехандро Тромпетисто[5] – возио[6] Главы ночных теней.

— Проходи Кадавр.[7] — Гулко произнёс он, ставя бокал на столик с резными ножками.

— Я, Муэрото, — равнодушно откликнулся Роланд.

Трубач, единственный, кто, проявляя неуважение, позволял себе коверкать прозвище Роланда, все остальные были мертвы, но глас Главы он трогать не мог.

Пожалуй, пора это исправить, подумал Роланд. Тем более что и с Главой придётся что-то решать, так что, как говорится – но се аррепиента дела лече деррамада[8].

Он скинул плащ прямо на пол, отправил туда же шляпу и сделал шаг в сторону  Алехандро.

— Глава велел передать… — начал тот, приподнимаясь из кресла, но закончить не успел.

Змеиным движением Роланд выхватил из-за спины чинкуэду, лезвие в предвкушении крови запело песнь смерти, и в длинном выпаде вонзил похожее на иглу остриё в горло Трубача, чуть правее кадыка и резко повёл руку в сторону, вскрывая горло возио, словно умелый рыбак брюхо только что пойманной рыбины.

Алехандро захрипел, выгнулся всем телом и тут же обмяк, бессильно свесив голову на грудь.

Роланд аккуратно положил меч на столик и, взяв бутылку, с удовольствием, горло уж очень пересохло, отхлебнул прохладного вина прямо из горлышка. Он задумчиво посмотрел на мертвеца в своём кресле, на кровь, заливающую дорогую бархатную обивку и уже начавшую капать на пол, и, сделав ещё один глоток, вернул бутылку на столик.

Пора заняться изменением внешности.

Этому хитрому ремеслу он обучился двенадцать лет назад у гимнастки и помощницы метателя ножей цирковой труппы во время осады Андона. В промежутках между дежурством на городской стене и муштрой солдат он бегал к смуглой гладкокожей Алисии в цирковой фургончик, раскрашенный в весёлые жёлто-оранжевые цвета. Там они предавались любви, перемежая любовные баталии уроками по накладыванию грима и метанию ножа. Тот месяц, вялотекущую осаду, в конце концов, сняли, он запомнил навсегда. Эти тридцать дней были, пожалуй, самыми светлыми в его тогдашней жизни наёмника. Никаких битв и смертей, редкие перестрелки с осаждающими были не в счёт, только солдатская рутина и постельные сражения с черноволосой красавицей.

Умения изменять внешность, потом, по прибытии в Оливу, ему очень пригодилось. Не все дела, проворачиваемые Роландом под покровом ночи, можно было делать без маскировки. Да и начинал он в Оливе свою карьеру ночной тени, не с самых низов, конечно, но и на собрания братства его пустили не сразу.

Роланд достал ящик с гримёрными принадлежностями, открыл и придирчиво осмотрел коллекцию усов, бород и накладных волос. Выбрав понравившиеся, он пристроился перед серебряным зеркалом и принялся за работу. Через полчаса преображение было закончено. Из отполированного металла на Роланда смотрело чужое лицо. Глаза остались прежними, а вот всё остальное…

Усы, обрамлявшие рот, переходили в густую бороду, тянущуюся до самых висков, совершенно преобразили его лицо, светлые волосы он спрятал под платок, а брови перекрасил в тёмный цвет. Пожалуй, теперь его не узнала бы и родная мать. При воспоминании о матери Роланд тяжело вздохнул.

Закончив с маскировкой, он начал переодеваться.

Элегантный светлый наряд благородного идальго сменился на одежду простою, но добротную. Вместо шелковой камисы – хлопковая рубаха со стоячим воротом. Бриджи и элегантные туфли сменили плотные тёмные штаны и мягкие сапоги. Из прежней одежды Роланд оставил только колет со вшитой кольчугой. Напоследок он надвинул на самые глаза рыбацкую шляпу, с широкими вислыми полями, надёжно скрывающими преображённое лицо от досужих взглядов. Длинный плащ из грубой ткани спрятал прицепленный на пояс кальцбальгер и два пистоля.

Роланд помедлил и, отодвинув шкаф с книгами, снял одну половицу, ту, что возле самой стены. Запустив в дыру руку, он достал увесистый кошель, прикинул в ладони: около полусотни золотых, для наема маловато будет. Он достал ещё один, так, пожалуй, в самый раз будет, и прицепил оба кошеля на пояс. После, вернув половицу и шкаф на место, покинул дом.

[1] Гусано – буквально червь (зд. мешок дерьма).

[2] Лосментикатос – идиоты.

[3] Тиа – здесь девушка.

[4] Ладрон – вор.

[5] Тромпетисто  – трубач.

[6] Возио – голос (здесь человек, через которого глава передаёт приказы подчинённым).

[7] Кадавр – мертвец.

[8] Но се аррепиента дела лече деррамада – не жалей пролитого молока (дословно) – аналог – снявши голову, по волосам не плачут.

Неомаг. Часть 2. Глава 1

Неомаг. Часть 2. Глава 2

Неомаг. Часть 2. Глава 3

Неомаг. Часть 2. Глава 4

Неомаг. Часть 2. Глава 5

Неомаг. Часть 2. Глава 6

Неомаг. Часть 2. Глава 7.1

Неомаг. Часть 2. Глава 7.2

Неомаг. Часть 2. Глава 8

Неомаг. Часть 3. Глава 1

Глава 2.

Он смотрел на девушку со странным и загадочным именем Золя, слегка прищурясь, в глаза нахально лез едкий дымок от зажатой меж пальцев папиросы. Ещё при входе в ресторан он спросил, какой выбрать зал – для курящих или нет.

На что девушка осторожно поинтересовалась, курит ли он.

— Я сама не курю, даже ни разу не пробовала, а папа, — она произнесла это папа с нежностью и грустью, из чего он заключил, что папы, скорее всего, нет в живых, — папа дымил как паровоз, и дым меня не раздражает, даже немножко нравится, если, конечно, не слишком сильно накурено.

Так, они и оказались на втором, для тех, кто дымил этаже. Девушка удивительно мало ела, и неожиданно быстро опьянела, хоть заказал он лёгкое Южноафриканское. Было видно – пить она не умеет.

Золя рассказывала о своей периферийной жизни. Максим слушал девушку краем уха, машинально фиксируя в памяти вехи её жизни. Катая в пальцах рюмку с водкой, он размышлял – сколько ей лет? На вид года 22–23, по поведению и двадцати нет. А вот если заглянуть в серую бездну, прячущуюся за пушистыми ресницами, да непросто заглянуть, а, не испугавшись, нырнуть в самую глубину, то можно обнаружить спрятанный на дне омут чувств. Причём не такие, какие он ожидал увидеть в молодой очаровательной девушке. И даже не такие, какие он обычно обнаруживал в людях, стоило ему приподнять щиты.

За напускной весёлостью Золи он обнаружил печаль, тоску, грусть и боль. Но боль не режущую, как от предательства, и не бьющую наотмашь, как от обиды или оскорбления; а какую-то отстранённую, словно бы сглаженную и привычную, каким бывает привычный вывих, или хроническая болезнь, с которой смирились и даже вроде как перестали замечать.

Поверх всего этого была разлита тонкая плёнка надежды, надежды на лучшее, светлое, хорошее, как было когда-то, когда-то давно – но было, было. Эта плёнка, видимо, и глушила дурной выплеск, обычный для негативных чувств. Хотя, что значит негативные чувства? Бывает ведь и злобная радость, и светлая печаль.

Вот и печаль её была такой, какой она бывает, когда счастливое детство проходит и человек вступает во взрослую жизнь. Тоска была тоской по покинутому дому, в который обязательно вернёшься. Грустила Золя, как человек, расставшийся с кем-то близким, но точно знающий: новая встреча впереди. Даже боль девушки была как от больного зуба – стоит его вырвать, и она уйдёт и вскоре забудется, как плохой сон.

Не было в чувствах Золи негатива. Он точно это знал, так как пару раз осторожно касался девушку вниманием, приспуская свою защиту. И впервые это ему понравилось – шло от Золи тепло и расслабляющее спокойствие. С таким в своей жизни он сталкивался лишь несколько раз. Первый раз, когда жил у Деда. Похожий фон шёл от Пелагеи Дмитриевны и самого Деда. Второй и третий раз нечто подобное шло от Да Вэя и Исатори Кано.

В голове, мешая наслаждаться общением, глубоководным кракеном, шевелилось: не подстава ли эта встреча? Уж больно всё складно получилось.

Максим ещё с конца сентября чувствовал себя неуютно. Казалось, следит за ним кто-то. Кто-то или что-то? Вцепившись масляными, цепкими паучьими лапками в спину. И не скинуть, не сбросить этот пристальный и враждебный взгляд. И это чувство лишало его покоя, заставляя дёргаться и выходить на улицу затемно и кружить по городу в тщетных попытках хоть краешком глаза увидеть того, кто преследует его. Он, то подолгу бродил по городу, сворачивая в проходные дворы, и петлял, как заяц, убегающий от лисы, по узким улочкам заречной части. То нырял в метро и ехал в верхний город, где просиживал в кафе, кофейнях и ресторанчиках по несколько часов кряду, пытаясь высмотреть в посетителях и в мелькающих за окнами прохожих своих преследователей. Но, то ли «топтуны» были на голову выше его, в умении скрывать своё присутствие, то ли это была игра воображения и разыгравшаяся паранойя.

…Если у вас паранойя, это не значит, что за вами не следят…

Поняв всю тщетность попыток увидеть преследователей в городе, он начал выбираться на природу. Сначала в городские парки и кладбища, а потом и за город. Но и там он чувствовал пристальное внимание. Максим забирался в самые глухие, насколько это возможно в пригородных лесах, места и там скидывал с себя щиты, оставаясь ментально голым, словно младенец перед враждебным миром. Раскрывался и раскидывал вокруг себя невидимые нити внимания, пытаясь нащупать того или то, что следит за ним. Он всё больше утверждался в мысли, что затылок его сверлит враждебным взглядом именно что-то, а не кто-то, не человек. Что-то враждебное и злобное.

Отголосок событий в Светловоздвиженске?

Может – да, а может – нет. Он там славно проредил верхушку секты, и хоть до Магистра не добрался, но самую мощную колдунью силы лишил. Правда, о том, как это произошло, он без стыда вспоминать не мог, вот только иного выхода у него не было. Если только убить Альбину, но этого он не хотел. Да и оперативники из конторы почти всех, кто находился в секте, захватили. Так что «Последний приход» стал напоминать не мелкоячеистую сеть, способную спеленать матёрого зверя, а рваный невод, в котором не запутается и самая маленькая рыбёшка. Но как бы далеко, в силу его возможностей, конечно, ни простирались нити внимания, обнаружить он ничего не смог.

Всё это время, чувствуя на затылке незримо давящий взгляд, нынче утром он проснулся ещё до рассвета, от какого-то смутного чувства утраты и тяжёлой, гулкой от пустоты головой. Он долго курил, глядя в тёмное окно на пустой двор, и никак не мог понять, что же его так беспокоит. Пока с удивлением не обнаружил, что взгляд, взявший его спину в снайперский прицел, исчез. Максим привык к нему, как человек долго несущий груз настолько привыкает к тяжести на плечах, что перестаёт замечать её, а когда груз пропадает, не сразу это замечает, а после удивляется непривычной лёгкости.

Что-то готовится. Не зря кто-то или что-то, так долго расшатывавшее почву под ним, давившее на него, заставляющее дёргаться пойманной на крючок рыбой, нервничать и предпринимать действия, совершая при этом ошибки, вдруг отступило. Видимо, Максим, не предпринимавший никаких активных действий, кроме попыток увидеть преследователей, своим бездействием заставил незримого наблюдателя изменить тактику.

Поняв это, Максим швырнул недокуренную папиросу в приоткрытую форточку и отправился в душ. Освежившись и заполнив пустоту в голове чашкой кофе, он собрался на свою привычную прогулку по городу. В этот раз он для разнообразия решил побродить по собственному району.

Повинуясь внутреннему импульсу, вместо удобных и привычных джинс и кроссовок он тщательно отгладил давно ненадёванные чёрные брюки и до блеска начистил туфли. А футболку и подбитую мехом куртку сменил на джемпер с высоким горлом и приталенное пальто.

И вот сейчас, сидя в полутьме ресторанного зала, Максим смотрел на Золю сквозь голубоватый дымок сгорающего табака. Смотрел, как шевелятся её, что-то рассказывающие, покрытые бледной помадой губы. Видя мелькающие в улыбке ровные зубы, он мучительно решал, что значит эта встреча. Подарок судьбы, наживка конторы или злая игра силы, что так внимательно наблюдала за ним?

Максим глубоко затянулся и, затушив окурок в пепельнице, вдруг заметил, что девушка молчит, и, судя по всему, уже продолжительное время. Он поймал взгляд Золи, странно выжидательный, словно она от него чего-то ждала. Каких-то слов, действий? Без проникновения в сознание девушки он никак не мог понять, чего она хочет. А шарить в голове Золи он не хотел. Ему казалось это вмешательство нечестным и каким-то грязным, что ли. Тем более он решил для себя, что их встреча всё-таки случайна. Ничего случайного в этом мире, конечно, не бывает, но и на старуху бывает проруха.

Так что оставалось выяснять, чего же девушка хочет обычными способами, как это делают большинство людей. Он, конечно, мог внушить ей всё что угодно, любое чувство: от дикой, необузданной страсти и ненависти до банального отвращения, но Максим не хотел этого. Странно, он вдруг понял, что устал быть один. Устал быть одиноким волком, ни от кого не зависящим, но и не несущим ни за кого ответственность. Ему вновь захотелось почувствовать тепло и искренность другого человека. И не только получать душевное тепло, но и дарить его.

Максим поймал себя на мысли, что ему хочется прикоснуться к девушке, что было более чем странно, учитывая, что он не выносил прикосновений. Он поэтому и не любил борьбу и всяческую возню в партере, а предпочитал бескомпромиссный кулачный бой или короткие и жёсткие заломовые техники.

Он осторожно, кончиками пальцев, погладил Золино запястье, отметив про себя, какая у неё мягкая кожа. Золя, вопреки его опасению, не отдёрнула руку, наоборот, провернула ладонь в его руке, и их пальцы переплелись.

— Какая у тебя здесь кожа, — она провела кончиками коротких ногтей по костяшкам среднего и указательного пальцев, — что это?

От её прикосновения по его спине побежали мурашки, словно через нервы пропустили слабый заряд электрического тока. От пальцев девушки шли до невозможности приятные, вибрирующие токи тепла.

— Мозоли, — голос у него сел, и слово вырвалось из горла вороньим граем.

— Откуда такие? — Золя продолжала нежно гладить его ладонь.

— Это долгая и местами грустная история, — он вымученно улыбнулся.

— Расскажи, а то я про себя всё рассказала, а о тебе ничего не знаю.

Максим, во время беседы думавший о своём, но машинально фиксирующий её рассказ в глубинах памяти, мгновенно восстановил всё, что она говорила.

______________________

Взгляд из-под ресниц.

Золя.

Первый и главный свой удар от жизни, принёсший ей разочарование в этой самой жизни и кровоточащую рану на сердце, Золя получила в десять лет. Этих ран потом будет столько, что сердце её к двадцати пяти нынешним годам должно было покрыться жёсткой коркой шрамов. Оно и покрылось. Но плёнка эта была тонкой, как ледок на лужах в первую морозную ночь, и всё, что надо для того, чтобы она исчезла без следа – это немного тепла и внимания.

Она, как сейчас помнила тот осенний день, наполненный тёплым светом бабьего лета. Старенькое кладбище, охапки багряных листьев под ногами и запах, идущий от них. Удушливый, мерзкий запах разложившейся лиственной плоти. Казалось, он пропитал её всю: волосы, любимую курточку, подаренную отцом, чёрные траурные колготы и резиновые сапожки. Он потом долго преследовал её, прячась под кроватью, подкарауливая за углом по пути в школу, скрываясь за дверцами кухонных шкафов и белом, холодном нутре холодильника. И куртку свою, розовую, с капюшоном и ремешком резинкой, она больше не могла надевать. Пахла она смертью, и, казалось, стоит её надеть и она также – палой листвой, ляжет на землю, чтобы больше не встать.

А пока она шла за гробом отца и всё вспоминала случай двухгодичной давности. Они тогда поехали в столицу края отдавать его наброски в типографию, а автобус, старый, раздолбанный «Лиаз», нестерпимо мотался на плохой дороге и ужасно вонял солярой.

Её, тогда восьмилетнюю, на середине дороги здорово укачало, и отец с трогательной и беспомощной улыбкой на бородатом лице скручивал из листов ватмана кульки, в которые её тошнило.

Золю выворачивало наизнанку, а папа гладил её по плечам и шептал что-то ласковое и утешающее. А когда всё в ней закончилось, и она в бессилии уткнулась лицом в его куртку пахнувшую краской, олифой и немножко спиртным, папа рассказал ей сказку, от которой она заснула, счастливо улыбаясь.

Больше всего на свете она любила отца, даже больше мамы. Пускай эта величина была меньше толщины волоса, но всё же была, хоть девочка ни за что на свете не призналась бы в этом. Любила его вечно растрёпанные волосы, жилистые худые руки с навсегда въевшейся в ладони краской. Бородатое лицо и щербатую улыбку с зажатой в уголке рта беломориной.

Она могла бесконечно долго сидеть в его студии, так он называл пристроенную к дому веранду, и наблюдать, как он резкими, уверенными мазками рисует свои картины. Девочке нравилось наблюдать за его лицом, отражающим всю палитру чувств, бушующих в нём в этот миг. Вот он яростно грызёт клок бороды, засунутый в порыве злости в рот, руки крутят кисти – в картине что-то не складывается; но миг – и лицо озаряется улыбкой, и руки вновь мелькают над холстом. И на загрунтованном полотне появляется озарённый солнечным светом луг, а в углу появляется тонкая женская фигура, так похожая на фигуру матери.

Ещё больше она любила моменты, когда отцу удавалось продать в столичном городе картину, и он возвращался домой нагруженный подарками и с гордостью вручал обрадованной матери мятые купюры. Мать счастливо улыбается и нежно прижимается к отцу, а он, сграбастав сначала её в охапку, а потом и Золю, заливисто хохоча, кружил их по комнате.

Счастье кончилось, когда отец, склонившийся над никак не получающейся картиной, вдруг странно захрипел, схватился за грудь и, страшно, марионеткой у которой злой кукольник обрезал нити, повалился на пол.

После похорон отца девочка словно впала в летаргический сон. Она плохо спала и плохо ела, стала рассеянной. Оценки в школе, ранее блестящие, стремительно поползли вниз.

Спасла её и вывела из ступора мать, но не участием и заботой, любовью и нежностью, а своим, казалось, ещё большим горем. Никогда не отличавшаяся особенной страстью к мужу, и временами бывавшая холодно отстранённой от него (много лет спустя Золю поняла – было между ними что-то такое, что подточило их любовь) она вдруг осознала всю свою любовь к нему. И это осознание и сознание того, что теперь уже никогда она не сможет обнять его и поговорить, сломало её.

Она, словно цветок, опалённый морозом, вся как-то поникла, перестала следить за собой и дочерью. По утрам еле-еле собиралась на работу, весь день проходил как в тумане, а вечерами, кое-как приготовив ужин, усаживалась перед окном и молча, смотрела в тёмное стекло невидящими, направленными вглубь себя глазами.

Золя, приходя из школы, через силу ужинала, а частенько, посидев над тарелкой, вываливала её содержимое в мусорное ведро и шла к себе. В комнате она, не раздеваясь, валилась на кровать и, уткнувшись лицом в подушку, беззвучно плакала, а под закрытыми веками крутилось кино из прежней, счастливой жизни.

Так тянулось почти до Нового года. В последний учебный день, сбежав с новогоднего школьного вечера, она до самого темна бродила по заснеженному городу.
Не осознавая, что делает, она посетила все места, где любила бывать с отцом и матерью. И парк в самом центре, и откос над рекой, где они летом любили устраивать пикники. Побывала в старом городе с булыжной мостовой и застроенном, купеческими, ещё дореволюционными, особняками. Дошла даже до старенькой водонапорной башни, на самом краю города, которую так любил рисовать отец.

— Понимаешь, доченька, эта башня, как тебе объяснить… Сколько её ни рисуй, никогда не получится одинаково, она всегда иная. Ты, Зи, посмотри, какая она странная, разная. То загадочная, то весёлая, а то и страшная…

У башни начиналось небольшое поле, за которым расположилось кладбище, на котором был похоронен отец. Девочка постояла на его краю, всматриваясь в темневшие деревья и могилы между ними, и, внезапно сорвавшись с места, опрометью бросилась домой.

Мама, как же она в своём горе, могла забыть о ней. Мама, мамочка, мамуля…

Золя влетела домой, торопливо скинула сапожки, бросила, промахнувшись, пуховик на вешалку и, не сняв шапки, ворвалась на кухню.

Мама сидела, как все последние месяцы, у окна, на табурете сделанном отцом и им же раскрашенном полевыми цветами. Золя видела её сгорбленную спину, волосы, выбившиеся из пучка на затылке и отражающиеся в оконном стекле, абсолютно сухие, но какие-то мёртвые глаза.

— Мама, — одними губами прошептала девочка и, упав на колени, уткнулась лбом ей в живот.

Слёзы, с подвыванием и всхлипами, потоком хлынули из неё. Мать, поначалу безучастно сидевшая, положила ей сухие ладони на затылок, никогда до этого не плакавшая, даже на похоронах отца, вдруг сдавленно взвыв, заплакала навзрыд, как плачут дети.

______________________

Максим отвёл глаза. Что он делает? Пора завязывать с этим. Кроме неприятностей, он этой девочке ничего не принесёт. Она и так получила слишком много ударов от жизни, чтобы ещё и он причинял ей боль.

— Да, Золя, — невпопад сказал он, — мне кажется, нам пора.

Максим осторожно высвободил руку из мягкой ладони девушки.

— Пойдём, время позднее, а у меня завтра важное дело.

— Как сегодня днём? — в  голосе Золи сквозила неприкрытая обида.

— Нет, девочка.

Он жестом подозвал официанта. Золя, нервно подхватив сумочку быстрым шагом, направилась к выходу. Максим, взглянув на счёт, расплатился. Бросил взгляд на оставленный на столике букет и пошёл догонять девушку.

Нагнал он Золю уже в дверях. Она торопливо завязывала поясок пальто.

— Подожди, — он прихватил её за локоть, — Золя, не кипятись, ты же ничего про меня не знаешь.

Она резко обернула, красивые губы подрагивали, в глазах блестели слёзы. Было видно, что она еле сдерживается, чтобы не заплакать. Пальцы нервно теребили ремешок сумочки.

Максим вдруг понял, что сейчас произойдёт, и приготовился отступить от Золи на шаг, но внезапно понял, что не хочет этого. Наоборот, он хочет шагнуть ей навстречу и обнять её. Поэтому, когда Золя порывисто шагнула к нему, обхватив его голову руками, и, привстав на цыпочки, прижалась тёплыми, пахнущими виноградом губами к его губам, он остался на месте.

Чему быть, того не миновать.

Максим подхватил Золю на руки, она доверчиво опустила голову на его плечо, и шагнул к выходу. Метрдотель шустро открыл перед ними дверь и, судя по лицу, собрался подмигнуть Максиму, но, встретившись с ним взглядом, резко передумал.

Максим с девушкой на руках шагнул в холодный воздух вечернего города, мотнул головой ближайшему такси. Водитель всё понял. Подрулив ко входу, он выскочил из машины и  распахнул перед ними дверцу.

— Куда? — флегматично поинтересовался таксист, когда они угнездились на заднем сиденье.

Максим собирался назвать адрес, но Золя опередила его, торопливо выпалив свой. А потом всю дорогу они молчали, потому что, целуясь, говорить неудобно.

Уже на лестнице он снова подхватил Золю на руки. Они так и ввалились в номер. Вещи разлетелись по комнате испуганными птицами. Его чёрное пальто нежно обхватило рукавом её кремовое, брюки переплелись с юбкой, а блузка запуталась в свитере.

Она была страстной, нежной и податливой…

Она была тёплой и мягкой…

Она была неопытной…

Она была девушкой…

Она была…

В купе Дмитрий всегда предпочитал засиженным нижним местам свободные верхние полки. Заваливайся себе под потолок и спи хоть сразу. Не надо ни на кого смотреть, терпеть чьё-то присутствие рядом, когда голова под стук колёс начинает искать подушку. К тому же так в два раза дешевле. Всем нравилось получать выгоды больше и меньше за это платить. Особенно, если ты бедный студент четвёртого курса, то радуешься таким мелочам, будто выиграл в лотерею.

Вот только на этот раз, когда он сел в поезд на Казанском вокзале, ему повезло немного меньше. Конечно, не впервые – подобные заурядные мелочи случались с ним в поездах и раньше. И все они имели приблизительно один оттенок. Как только в купе появлялась семья с ребенком, и дитятку свою, усиленно лебезя перед ней, родители называли «заинькой», он понимал, что зоопарк будет ночью, скорее всего, настоящий – с криками, подвываниями и запахами. «Заиньки» с «лисоньками» и «медвежатами» будто нарочно рождались для этого.

Сонечку, которой было на вид годиков пять или меньше, родители называли Гномиком. Оно и понятно, почему – та была просто крохой. Да и большая цветная книжка с толстенными страницами в палец называлась «Белоснежка и семь гномов».

«Покажешь дяде Диме свои картинки?» – разговаривала мама с дочуркой тоненьким голосом умалишённой.

Девочка вела себя намного адекватней родительницы. Словно понимала, что Дмитрию этого было не нужно, и несогласно покачала в ответ головой. На всякий случай даже книжку прижала к себе. Вот он и решил – не всё так плохо. Капризные кисоньки и заиньки принадлежали условно к животному миру, тогда как гномики – почти что люди. Вон какие королевства строили! Огромные железные шахты, роскошные подземные дворцы с садами, не то что лисьи норы под корягой. Повезёт – и ребёнок не станет капризничать. Очень уж хотелось после сессии доехать до бабушки спокойно. Немного вздремнуть. Последний экзамен по истории был сдан на «пятёрку» утром, поспать после этого не удалось. Всё бегал, суетился, собирался, бабушке, родителям, друзьям накупил подарков. Отличница Вахрушева – и та не выжала на «пять». Что и говорить о том, насколько он был доволен своей отметкой.

Более того, маленькая Соня с серьёзным видом отложила свою книжку в сторону и достала детскую тряпичную сумочку. Вынула из неё отнюдь не игрушечный калькулятор, крохотный кнопочный телефон, блокнот, карандаши. Всё это разлеглось настолько аккуратно и упорядоченно, что сомнений совсем не осталось – ночь в купе пройдет тихо и мирно.

Ложиться нужно было пораньше, в Рузаевке встанут с летним рассветом. Да и наушники с музыкой немного выручали. Правда не в самый последний раз, месяц назад. Тогда двухлетняя «кисонька» вопила без перерыва, с десяти часов вечера. Не умолкла даже с рассветом, когда он покидал вагон. Сонечка была её старше и выглядела вполне разумной. Почти как её папа. Тоненький и противный голос супруги, предлагавшей ребёнку беспрестанно попить-умыться-поесть, достал и его. Он надёжно заткнул свои уши беспроводной Джаброй. Наверняка никакой работы в ноуте не было, просто уткнулся в него, что б жена «развлекалась» одна. Всему их купе за пять минут этой женщины стало много. Даже маленькой терпеливой Сонечке.

«Я карандаш из-за тебя сломала!» – пожаловался девочка на маму ей самой.

Взяла раздражённо вместо синего красный, и занудная родительница почти сразу от неё отстала.

«Если Гномик захочет спать, то папа перейдёт наверх, – сказала-таки напоследок мама и похлопала рядом с собой ладонью. – Тут место для Гномика…»

Еда. Вот, что он забыл купить. Пакет чипсов и орешки, один кофе три в одном, пирожок с яйцом и луком, который не успел проглотить перед экзаменом – весь его скромный запас. Неугомонная мамаша, отстав от ребёнка, уже через полчаса начала греметь внизу пищевыми контейнерами. Запахло соблазнительно котлетами, жареной курицей, свежими овощами и чем-то ещё сумасшедше будоражащим альвеолы. Семья, кажется, тоже собиралась сойти в Рузаевке, но стол накрывался так, будто ехать предстояло неделю. И сон, что почти что закрался в глаза, на время сбежал от Дмитрия. Живот взбунтовался, польстившись на все эти запахи. Так и пришлось лезть в рюкзак за орешками. Жёсткие, солёные, но питательные. Тихо ими хрустел и наблюдал за семьёй вполглаза сверху.

Марина сидела и ела одна. Гномик занимался рисованием и жестом руки отвергал все лакомства. Папа Михаил, пялившийся в монитор, над чем-то тихо посмеивался, прятал свои смешки и улыбку в ладонь. Марина видела это и бросала на него недовольные взгляды, мол, семьёй занимается только она, даже ест за троих. Остальным на её заботы плевать. Худенькая и щупленькая, молодая женщина уминала по-богатырски. Словно двужильный конь. Они с супругом сидели вдвоём на Сонечкином нижнем месте, тогда как девочка устроилась за столиком напротив. Пыхтела с карандашами прямо под Дмитрием. Купе их устоялось, и не было причин напрягаться. Каждый был занят собой...

Потом он, кажется, провалился в сон. Орешки недоел. Уснул на одной руке под музыку Чайковского. Никогда не любил классику, но засыпал под неё словно под шум дождя или лижущие нежно берег моря волны. Вагон попался, как назло, старый, колёса стучали громко. Так себе колыбельная, но музыка сгладила шум, его укачало.

Очнулся от того, что подпрыгнул на своей руке. Станция? Приоткрыл глаза. Вроде стояли. Темно ещё не было, середина июля – время светлое. Вот только в купе его сидели совсем другие люди. Спросонья он не понимал, как вышло так, что выходить должны были в Рузаевке, но на своей полке остался он один. Неужели прошла ночь, его не разбудили, и поезд с ним уехал дальше?

Сел на своем верхнем месте, спустил ноги с полки. Две женщины лет около пятидесяти и пожилой мужчина за шестьдесят – все они теперь были пассажирами его купе. Уселись внизу, пили чай, разложили вареные яйца. Закусывали докторской колбасой и нарезанным серым хлебом. Ещё посередине стояла миска с отварной круглой картошкой, посыпанной сверху укропом и сдобренной сливочным маслом. Тоже шёл пир, но уже другой. Мужчина увлеченно рассказывал спутницам про какое-то озеро, где рыба сама прыгала в руки, а он умудрился сломать аж две удочки.

Дмитрий поздоровался с новыми соседями и после спустился вниз. Его будто даже не услышали. Трое сограждан продолжали ужин или завтрак – какое было время, он не знал. Телефон вместе с музыкой в ушах отключился и на кнопку почему-то не реагировал. Наверное, успела разрядиться батарея. Сколько же он проспал? Поезд не двигался.

Из купе он вышел в коридор и быстро направился в сланцах в конец вагона, к самовару, возле которого стояла проводница. Снаружи будто бы виделся вечерний свет, не утренний. Только станция за окном не узнавалась. Однако, не дойдя до женщины в форме, резко остановился, почувствовав дискомфорт без телефона, и вернулся в купе. Достал подзарядку из-под матраса, начал втыкать ее в розетку. Иногда достаточно было «законнектить», и в неновом телефоне появлялось полоска сразу чуть ли не на тридцать процентов. У него был старенький смартфон. Только почему-то сейчас адаптер в розетку не влезал. Нажав еще раз с силой на кнопку, Дмитрий увидел вдруг, что экран телефона зажёгся. Сунул, успокоившись, в карман, плюнул на дурацкую розетку и вышел вновь, закинув на плечо рюкзак.

Проводница успела исчезнуть в своём купе. Но до него он опять добрался не сразу. Остановился за четыре шага до самовара, потому что взгляд упал на стену справа, где привычно висел маршрут. Глаза побежали по станциям, пространно блуждали какое-то время вниз и вверх, не зная, за что зацепиться. И вдруг в голове стал нарастать диссонанс. Красные Землянки. Александровские Дачи. Каменные Выселки. Синие Озёрца, Берёзовая Роща, Ростица, Сунгур, Чешский Лев, Орханск… Что за названия?.. Взгляд заскользил по стене в поисках нормального расписания. Но ничего больше, кроме перечня правил поведения в вагонах не нашлось. Глупость какая!

Презрев всё время слетавший с пятки сланец, Дмитрий подхватил его с пола рукой, запутался в съехавшем носке, попрыгал, и двинулся ускоренным хромающим шагом к купе проводницы.

Они оба чуть не столкнулись на скорости – женщина так же быстро вышла навстречу, с бумажным планшетом в руках и карандашом.

– Я помню, вы сходите в Ростице, – упредила она сразу вопрос, увидев его взъерошенный вид. – Мы на Красных Землянках, первая станция. Потом Александровские Дачи. Соседи шумят, разбудили?

– Где… пассажиры, что были со мной? – спросил он, не слушая её и понимая, что та несёт какой-то бред из перечня станций, вывешенного вместо обычного расписания.

Проводница вместо ответа захлопала глазками, пока он натягивал носок, танцуя на другой ноге, и затем вернул на первую сланец.

– Семья… Михаил с Мариной и … – он забыл имя их смышленой дочурки. – Девочка с ними была лет пяти. Мы вместе сели на Казанском вокзале, зашли одновременно.

– Казанском?.. – переспросила она. Ресницы затрепетали как крылья стрекозы. – Вы сели на Московском вокзале. Вместе с людьми, что сейчас с вами. Вы же из шестого купе?

Он начинал на неё раздражаться. Отвернул голову, посмотрел на оставленную открытой дверь своего купе. Бросил затем взгляд сквозь окно наружу… И тут на перроне увидел девочку. Ту самую, что ехала с родителями вместе с ним, но стоявшую сейчас почему-то одну, среди других людей.

– Да вот же она! – воскликнул он, повернулся к проводнице и спросил: – Где здесь правильное расписание станций?.. И когда мы отправляемся?..

Не стал ждать ответа, шагнул к выходу из вагона, пока не пропала девочка.

– Стоим еще двадцать минут!.. – крикнула вслед проводница. – Вам чаю принести?..

Дмитрий легко соскочил на асфальт перрона.

Никогда, никогда ещё не был он на этой станции, видел её впервые, хоть и знал хорошо весь маршрут. На двухэтажном деревянном здании вокзала увидел крупные буквы «Красные Землянки». Люди сновали по перрону в большом количестве, ходили продавщицы пирожков и газировки, а одна толкала перед собой большущую тележку с мороженым, железную и со стеклянным прозрачным верхом, с зонтиком от солнца над головой. Дедушка в потёртом коричневом костюмчике, ещё довольно хорошем, с короткой фетровой шляпой на голове, шёл с пачкой газет, продавал их стоявшим и курившим пассажирам. Дмитрий на ходу достал из кармана телефон и проверил. Тот включился, но не давал сигнала связи. Время на экране показывал девятнадцать часов пятьдесят восемь минут. Получается, он почти и не спал. Так, провалился, может, минут на пятнадцать. Заряда батареи оставалось целых семьдесят пять процентов.

– Гномик!.. – вспомнил он прозвище девочки, остановился перед ней и присел на корточки из-за её маленького роста. – Где твои мама с папой?

Девочка его узнала сразу. Но вид у неё был такой, будто сейчас заплачет, потерянный и настороженный.

– Ушли… – одним словом сначала сказала она, пожала худыми плечиками. – Ушли, а я осталась.

– Вижу, – вздохнул Дмитрий, переживая больше из-за той глупой игры с названиями населённых пунктов и станции, где остановился их поезд. Почему он раньше никогда не знал о ней, не видел её названия? Разве фирменный поезд собирал все другие остановки по пути? То, что родители девочки объявятся, он не сомневался. Отошли за мороженым или пепси-колой. Скоро вернутся. Но вот куда занесло всех их, в какую глушь затащило по привычному маршруту? Совсем крохотным населённый пункт не выглядел, имел аж двухэтажный вокзал. Немного правда старомодный, зато недавно покрашенный…

Внимание внезапно привлёк милиционер. Язык не подобрал другого слова, но стража порядка в нём было видно за версту. Мужчина обходил вокзал, не пропускал вниманием приезжих, глазами следил за происходящим на этом перроне. Но форма, что сидела на нём во всей красе – такой прежде видеть не доводилось. Словно какой-то парадный морской китель, весь белого цвета, штаны с лампасами, и на поясе… даже не дубинка, а полосатая как зебра трость. Царская жандармерия, ёпте!..

Он хотел подойти к нему, но тут под их вагоном громко и призывно зашипело, повалил не то дым, не то пар. Голос же по громкоговорителю объявил, что поезд номер двадцать два отправляется через две минуты. Взгляд Дмитрия упал как раз на эту цифру – прямо под окнами, посередине их вагона. Теперь в электро-матюгальник маршрут называли не «Москва-Ульяновск-номер-такой-то», а объявляли просто цифрой. Да, цифра эта соответствовала указанной в его билете, однако не врали глаза: «22» на самом вагоне будто намалевал пьяный художник. Криво и в разную высоту. И смотрелась эта мазня как идиотская шутка. Только, похоже, никто, кроме него, на перроне не обращал на это внимания.

– Да что ж это такое… – выругался юноша тихо, ничего не понимая. Двадцать обещанных до отправления минут ещё не прошли, но поезд уже пыхтел. Осмотрелся, но Марину с Михаилом нигде не увидел. Людей было не слишком много, однако супруги могли подумать, что девочка их вернулась в поезд сама, и сами уже поднялись в вагон с перрона, пока они тут стояли. Не заметили её из-за малого роста. Только что мимо них проехали мороженщица и продавщица пирожных со своими огромными высокими повозками. За ними могли укрыться от родительских глаз аж три таких Гномика.

– А ну-ка, Гномик, пойдём, – сказал он ребенку. – Мама с папой найдут нас в вагоне.

Девочка послушно протянула руку, и вместе они быстро пошагали к трапу. Остаться на перроне, когда поезд начал вдруг пыхтеть, при любых обстоятельствах было бы худшим решением для обоих.

У самого подъёма Дмитрий пошарил в кармане, нашёл бумажки наличкой. Достал одну купюру и подозвал лоточницу, с круглыми и румяными пирожками на подносе и в каталке.

Но та, увидев деньги, вдруг застыла, заулыбалась застенчиво, посмотрела на него.

– Что – нет сдачи с пятисот? – раздражённо отреагировал Дмитрий.

– Поднимаемся, поезд отходит, – раздалось сверху с требованием.

Тогда он махнул на продавщицу рукой, закинул Гномика первой наверх и быстро поднялся сам. А когда за спиной заскрипела поднимающаяся лестница-трап, вспомнил, что родители называли девочку Сонечкой.

– Соня, – сказал он ей. – Ты помнишь, где наше купе? Покажешь дорогу?

– Помню – шестое, – ответила та, кивнула головёнкой.

В поезде она, кажется, почувствовала себя менее растерянной. Быстро побежала по коридору к их купе, сверкая лакированными сандаликами.

А Дмитрий последовал за ней.

***

Он вспоминал себя в её лета. Оказывается, ей доходило целых семь, просто Сонечка пока была низкорослой кнопкой и выглядела, соответственно, моложе. Наверное, в её годы он просто расплакался бы, если б так неожиданно бросили родители. В вагоне Михаил с Мариной не появились. И не было больше вещей. Оба их чемодана и сумки исчезли. Ну, не сбежали же они, оставив ребёнка?

Зато пропали вдобавок, вместе с накрытым столом и пожитками, те трое других пассажиров. Даже в висках застучало от этой лавки чудес – люди тут пропадали-исчезали, и сделать с этим ничего было нельзя. Телефон по-прежнему не показывал связи. Дмитрий просто его выключил. Адаптер, что валялся теперь перед ним, к розеткам не подходил: ни к той, что была внутри купе, ни к находившейся снаружи.

А ещё, в купе проводников он не мог застать ни одну из сотрудниц на месте. Ходить и искать их, спрашивать по всем соседям тоже не стал. Голова и так пришла в полный раздрай. Он сидел и не знал, как собрать себя, как отладить гудевшие мысли и чем озаботиться в первую очередь. Конечно же, нужно обратиться к полиции! В каждом поезде был свой наряд. Но прежде, чем за ним отправиться, следовало дождаться проводниц. Маленькую Сонечку оставить было не с кем.

– Как тебя зовут? – спросила она, рисуя в своем блокноте травку и солнце с небом. Сумочка через плечо – все её вещи, что уцелели. Пропала даже книжка со стола.

Марина представляла его, назвала для неё дядей Димой, а потом по имени с отчеством. Александрович. Длинное имя ей не понравилось. А, может, никакого не запомнила.

– Дмитрий, – сказал он. Снял с плеча надоевший рюкзак. Хорошо, что захватил его, выходя на перрон из вагона. Если в странном поезде исчезали люди и вещи, то остался бы сейчас без документов. Достал пакет чипсов, открыл.

– Хочешь? – протянул он ей.

Сонечка перетащила на свою сторона столика весь пакет. Захрустела, не отрываясь от рисунка. Странно, что не плакала. Вероятно, не понимала, что происходит, боялась и пряталась за стараньями в блокноте.

– Выйду ненадолго, – предупредил её Дмитрий.

И, как и в три предыдущих раза, девочка ему не ответила. Зелёный карандаш выводил на бумаге травку.

Снова купе проводников. По-прежнему тишина и никого. Поезд вообще будто вымер. Но так же не бывает, успокаивал он себя, вслушивался в стук колёс и тихое поскрипывание пола, покрытого привычной красной дорожкой. Часа через два снаружи стемнеет. Возле самовара висело все то же расписание с непонятными станциями. Из примерно знакомых названий он выделил первые два – Старая Москва и Московский вокзал. И, как ни странно, конечный пункт – Самара-на-Волге. Город Самару Дмитрий знал хорошо, несколько раз бывал там в детстве. И в группе училась девочка, она всех звала туда на дачу. Родители её уезжали на лето, и в августе дом пустовал – как раз на самой Волге, километрах в трёх от Самары. Вот только про Самару-на-Волге он слышал впервые. За последний час с ним произошло с десяток небольших событий, которые не вписывались в обычное восприятие действительности. Для своих двадцати Дмитрий имел вполне неплохие вводные, не пил, не курил, веществ не употреблял, не слышал голосов в голове и с инопланетянами никогда не ссорился. Но ощущал теперь себя так, будто все эти вещи происходили с ним регулярно и одновременно. Он верно был нездоров. Кажется, чувствовал даже, как поднималась температура. Лоб покрывался мелкой испариной. И липла к спине тонкая майка.

Устав ожидать и постоянно ходить туда-сюда по вагону, Дмитрий решился и протянул руку. Он всегда видел щель и знал, что купе оставалось открытым. Коснулся. Дверь плавно отъехала.

Зашёл. Осмотрелся и взял из корзины пачку вафель. Затем, подумав ещё, захватил печенья. Деньги можно было отдать потом, просто очень хотелось есть. Да и Гномик, наверное, голоден был не меньше. Самовар стоял в коридоре, чай и сахар были с собой в рюкзаке. А недоеденные орешки с шоколадкой маялись у него кармане. Спортивная сумка с подарками для родственников и небольшим количеством личной одежды тоже исчезла. С неё и начнёт писать заявление. Полиция пусть ищет и во всём разбирается.

Две кружки чая он сделал для них обоих – для себя и для Сони. Поделился рассыпным сахаром, открыл вафли с печеньем. Девочка уже выводила другую картинку. Фигура начинала походить на медведя в густом грустном лесу, с тусклыми и большущими тёмными елями. С ветвей капал не дождь, а стекали слёзы, пояснила она.

Потом перестала вдруг рисовать. Достала канцелярский нож из сумочки, чем удивила немало. Но Дмитрий понял: нужно заточить карандаши. Запасливый предусмотрительный Гномик.

– Пей чай, – сказал он ей, когда тот немного остыл, а последний карандаш заточенным лёг на стол.

И в этот миг в коридоре послышались, наконец, чьи-то торопливые шаги. Уже хорошо – не одни!

Дмитрий быстро вскочил. Выглянул наружу. Но увидел лишь удаляющуюся фигуру девушки или женщины. Она, кажется, тоже обернулась на него издалека – это была не проводница, а одна из пассажирок. Значит, поезд не вымер, а он не сошёл с ума. Наверное, всему остальному тоже можно было найти объяснение, откуда берутся все эти станции, куда пропадают люди. Только сложнее. Потому сам заниматься этим не хотел.

–Ты ведь не боишься оставаться одна? – спросил он девочку.

Терпеливое сопение в ответ. Спина медведя на бумаге получалась неровной, горбатой и всклоченной как шапка деда Мазая. Ластиком Соня пыталась исправить картинку. Детская сумочка вмещала многое.

Молчала. Ну, и ладно.

– Я выйду ненадолго, – предупредил Дмитрий, раз Гномик не хотел с ним общаться. – Буду здесь рядом.

Он только и успел встать, когда шаги за дверью их купе послышались вновь и сразу остановились.

Тихо постучали. Должно быть, та девица, что прошагала в сторону туалета, возвращалась назад. Открыл. Действительно, она. Невысокая, ниже его подбородка, моложе или старше на год. Худенькая, в чёрной юбке до колен и майке с большим синим букой из Корпорации Монстров. Не самый удачный принт. Расплывчатый, смазанный.

– Выйдешь? – позвала она, нервно теребя пальцами свои тёмные волосы.

Он вышел. Губы девушки были искусаны. Вряд ли поцелуями. Бледная и дёрганная, как осиротевший пудель.

– Я видела тебя, – сказала она негромко.

– Окулист, значит, не нужен, – вздохнул Дмитрий, не зная, что ему ждать от этой встречи. Странностей здесь хватило за час с лихвой. Даже появилось какое-то защитное равнодушие ко всему, словно у запечённой в фольге картофелины.

– Ты не понял, – чуть подрагивающим голосом произнесла она. – Видела там, на Казанском вокзале. Потом здесь, на Красных Землянках. Ты вышел постоять с девочкой…

Девушка не боялась – просто надрывным оказался тембр голоса. От него, от такого, даже мурашки по спине побежали, приятные и нежные. И говорила она интересно.

– Что ты имеешь в виду «здесь»? – спросил он её.

– Я ехала в Сасово, – затараторила она уже быстро. – Но нет никакого Сасово, не будет Рязани и не будет Рузаевки. Ничего здесь знакомого нет!.. Я видела, как утащили её родителей. Те люди, другие. И она тоже видела, девочка…

А вот сейчас мурашки по спине побежали уже другой породы – дикие, злючие и кусачие, как красные муравьи. Будто из леса только вышли.

– Я не подошла бы к тебе, если б не запомнила на Казанском. Выбежала на этих долбанных Красных Землянках за тобой, но ты уже шёл по перрону к другому концу вагона. Не видела потом, в какое купе вошёл, не успела за тобой. Эти двое тоже к тебе шли, пока ты с продавщицей пирожков разговаривал. Я побежала обратно к первому входу, еле успела подняться. Ты видел их?

Теперь уже не за час, а за одну минуту на него свалилось информации столько, что мозг изнутри начинал толкать череп в висках.

– Подожди, – остановил он её. – Кто утащил родителей девочки? Кто шёл за мной?

– Милиционеры, – девушка тоже назвала их этим словом. – Родителей девочки стали бить дубинками и потащили потом куда-то, вчетвером. Она маленькая и её за людьми на перроне не увидели. Отошла в сторону и спряталась за дедом с газетами. Он закрывал её. А трое других пошагали за тобой, когда вас вдвоём увидели. Но ты быстро поднялся в вагон. Поезд отходил…

Если б от её рассказа с разъяснениями наступило облегчение, он был бы только рад. Но всё стало выглядеть запутанней. Понятно теперь, почему боялась Соня и вела себя по-детски замкнуто. Выстроила невидимую защитную стену. Какие-то «милиционеры» били её родителей и утащили у неё на глазах в неизвестном направлении. Его же самого, возможно, ждала та же участь. Спасла случайность – успел запрыгнуть.

– Они будто не могли подняться за тобой, хотя пытались, – с толикой тихого злорадства произнесла девушка, – один даже ногу на ступеньку заносил. Будто что-то не пускало его – я видела это, когда понималась в другом конце вагона. Думала, хоть ты что-то объяснишь, а ты ничего не заметил…

– Я спал до этого, не проснулся толком, – растерянно признался он. Что тут ещё было сказать? Действительно, проспал часть пути. Пусть малую, максимум полчаса или час, а скорее и того меньше. Уже хорошо, угроза не смогла пробраться за ними в поезд, чем бы она ни являлась снаружи. Соня ехала теперь одна, и это был из всего сухой остаток – родители девочки внезапно исчезли. Может, Марина и раздражала своим занудством, но ни за что с Михаилом не бросили бы они своего ребёнка на произвол…

Дмитрий почти сразу поверил словам девушки, когда услышал про странных милиционеров. Почему бы и нет? Он их тоже рассматривал. И форма, и вид у них были необычными. Многое увидел своими глазами на вокзале: название «Красные Землянки», кривую цифру «22» на их 22-ом фирменном поезде. Изучил внутри вагона расписание с длинным перечнем неизвестных станций. Да и людей на самом перроне, одетых вроде обычно, но в то же время и нет, заприметил немало. Просто старался об этом не думать …

А вот кое-что в глаза бросилось только сейчас! В голове проматывались заново картинки с перрона, людей по нему ходило прилично и многие из них стояли и курили, ели пирожки, кренделя, мороженое. Но ни один из них при этом не разговаривал по мобильному телефону. Не тыкался в свой смартфон и не отправлял смс. Дмитрий тут же полез в карман, когда вспомнил про телефоны. Нажал на кнопку, и стал ждать, когда загрузится его древний андроид.

– Связи нет давно, исчезла через час после отбытия, – сказала нетерпеливо переминавшаяся с ноги на ногу девушка. – Один раз появлялся какой-то непонятный символ. Но и он потом пропал. Вещи мои тоже пропали, пока за тобой выбегала на улицу…

– Можешь его описать? – попросил её Дмитрий. – А лучше нарисуй. У нас с собой карандаши. И… как тебя называть?

Он открыл купе, где в одиночестве сидела Сонечка, и пригласил войти к ним гостью.

– Леся, – произнесла скромно девушка, и шагнула, оглядевшись, в пространство их шестого купе.

– Нарисовать тот символ? – переспросила она. – Да. Смогу, наверное…

Маленькая сообразительная Соня посмотрела на них. Слышала она хорошо. И, главное, реагировала, что было совсем неплохо. Выбрала карандаш – наверняка тот, который использовала мало, потому выбирала так долго – и протянула им. Это был чёрный. Такого цвета ни на одном из двух её рисунков, что видел Дмитрий, не было. Дальше девочка перелистнула странички своего блокнота, загнула обложку и одолжила последний листочек, оторвав его целиком. На нём уже кто-то рисовал, начертаны были номер телефона, пара чьих-то имён и какой-то вкусный рецепт. Видимо, блокнотик Сони приносил пользу не раз. Пользовался у взрослых спросом и популярностью.

– Спасибо, – произнесла их гостья, двигая листок с карандашом к себе. – Я Леся.

– Я Гномик, – как взрослая, ответила взаимностью Соня и стала отхлебывать чай. Ручонками затем потянулась к печенью с вафлями. Угостила.

Да, для своих семи лет крошка скромно тянула на пять…

Дмитрий не знал, для чего попросил нарисовать Лесю символ. Наверное, что б хоть как-то мыслить и двигаться. Для начала сойдёт даже видимость. Оставаясь совсем на месте, можно было сойти с ума.

Однако уже с интересом взглянул, когда рисунок оказался готов.

Эскиз походил на знак доллара. Только вместо буквы «S» была законченная восьмёрка, и к двум перпендикулярным палкам добавились две параллельные. В общем, циферку «восемь» накрывал двойной крест. Вслед за самим символом последовало несколько латинских букв – A, F, L, J. Он представленья не имел, что это значило. Как говорится, не понятно, но очень интересно. Зато сразу узнал их и вспомнил, где недавно встречал.

– Я не уверена про точный порядок… – сказала Леся про четыре буквы латиницей. – На Красных Землянках я видела…

– Я тоже их видел, – не из желания перебить, но в то же время быстро произнёс на это Дмитрий.

Конечно, все они заметили этот знак на предыдущей станции. Киоск. Небольшой, вроде газетного, но яркий, разукрашенный. И у торгующего газетами деда в руках были точно такие голубые конверты, как за стеклом того киоска.

– Похоже на местные сим-карты, – сказал он, вернув листок с рисунком на столик. – Значок – знак местной связи…

– Какие… такие местные? – спросила Леся и снова дёрнула нервно плечом.

– Такие. Обычные. Местные – значит «отсюда», – спокойно пояснил Дмитрий, не желая поднимать панику. – На что похоже, если не на наши «симки»? Конверты в киосках, конверты у торговцев. Да и значок на твоём телефоне высветился. Тождественный сигнал и принцип приёма. Иначе б не поймал…

Девушка ничего не сказала. Кажется, её и без этого повышенная нервозность потихоньку перерастала в маленький испуг. Где могли быть сим-карты с неизвестной связью, что не ловили толком их телефоны? Тут не возможные ответы пугали, страшно становилось от порождения таких вопросов.

До купе проводниц на этот раз с Лесей дошли вдвоём. Набрали взаймы печенья и шоколада, растворимую лапшу, чай, сахар, какие-то кренделя. Всего съестного нашлось ничтожно мало, выгребли, можно сказать, остатки. Деньги отдавать всё равно было не кому, и зародилось предположение, что их купюры могли не устроить продавцов. Названия населенных пунктов, где произведены были все эти продукты, им также ни о чём не сказали. Разве что Малая Рязань, где изготовили солёную соломку. Пусть не совсем Рязань, но слово же родное. Что, блин, за Зазеркалье?!.

– Где мы?.. – словно вторя его мыслям, спросила Леся.

Дмитрий не знал.

Но справедливо заметил, что на данный момент они находятся в поезде, где-то по пути следования между двумя станциями – Красные Землянки и Александровские Дачи. Что-то яснее можно было узнать, когда поезд остановится снова. В коридоре стояла тишина, слышались стук колёс и скрип железа. В тамбуре ворчало и охало сцепление между вагонами. Возникло чувство, что вообще никого больше не было, и склеп на колесах мчался в никуда.

Но на перроне, насколько они видели по Красным Землянкам, ходили люди. Должны были, значит, ходить и на других станциях. Просто выйти и пообщаться с ними. Порасспрашивать. А также постараться не попасться на глаза тем странным милиционерам с полосатыми палками. Конечно, ничего не делать было проще, но до какой станции довезёт их такое бездействие?..

– Останешься с Гномиком? – спросил Дмитрий девушку.

– А ты?

– Пройдусь. Недалеко.

Леся не возражала. Горячий чай, шоколад, немного уюта в компании рисующего ребёнка чуть-чуть успокоят нервы. Он всего-то хотел заглянуть в пару соседних вагонов, возможно, зайти в вагон-ресторан. Иначе в полном неведении психика даст непременный сбой. Появление девушки немного взбодрило. Ответственности что ли добавило, помогло расправить шире плечи. Двое их стало теперь на нём – Гномик и Леся. Вот и проснулось желание действовать….

Часть 2

А сами аргументы – тупее не придумать.

Олег отошёл с ребёнком от дома подальше. Куда ветер не доносил бы запах с чердака.

-- Ребёнка вывел, -- сообщил Олег координатору. – Женщину пришлось сковать наручниками и оставить в доме. Набросилась на меня. В доме психотропные газы. Антоха надышался. На меня напал с ножом. Его я вырубил и тоже в наручники… Их выводить не стал. Боюсь сам надышаться и повести себя неадекватно. Противогаз в фургончике остался, блять…

-- Вот это новости, -- сказал Нойманн. – Ты главное держись. Не угробь ребёнка.

-- Потише, -- смутился Олег. – Егорка всё слышит ведь.

-- Тогда передаю Егорке «привет»! Пусть не боится. Пусть будет, как солдатик. Он же наверняка играет в солдатиков?

-- Да! – ответил Егорка.

-- Наши догоняют тварюгу, -- сказал Нойманн. -- Недолго осталось, никуда она не денется…

-- Пусть нацепят противогазы!

-- Да, хорошая идея.

-- Это не тварюга! Это мишка! – не сдавался Егорка.

Постепенно становилось легче. Егорка даже начал беспокоиться за свою мать, а Олег – за своих бойцов. Каскад нелогичных мыслей постепенно утихал. Тогда Олег, задержав дыхание, отправился в дом.

Женщина добралась до уже очнувшегося Антохи. Они лежали на полу и отчаянно пинались ногами. Хорошо, что руки у них были за спиной. Иначе в ход снова пошли бы ножи.

Олег вывел сначала своего бойца.

-- Сиди тут! – сказал Олег, но Антоха не слушался. Вставал на ноги. Пришлось хорошенько прописать ему «по тормозам». Пару дней похромает, зато сейчас никуда не убежит.

Затем Олег снова задержал дыхание и вывел из дома женщину.

-- Мама! – обрадовался Егорка. Но мама сыночку была не рада.

Через некоторое время Данилыч сообщил, что тварюгу они настигли у самого леса. Она хотела скрыться среди деревьев, но не выдержала ранений . Упала в траву, брыкаясь. А потом сдохла.

-- А у тебя как дела? – спросил Данилыч.

-- Мы тут с Антохой немного буйные, -- ответил Олег. –Так что вы аккуратней, когда будете возвращаться. Мало ли.

-- Вернёмся мы не скоро, ждём дезинфекторщиков. Они за тварью приедут.

-- Близко не подходите. Надышитесь. И начнёте её жалеть. Друг друга поубиваете. А то я слышу, что ты не в противогазе.

-- Да мы далеко стоим, ждём, -- отмахнулся Данилыч. – Вентилируем свои лёгкие табачным дымом. Для профилактики.

-- Ага. Лечебные процедуры. Юра вон уже докурился. До третьей стадии…

-- Да мы бросим, начальник, -- послышался голос Серёги. – Честно, внатуре. Только постепенно. Резко бросать нельзя, на! Вредно для организма.

-- А что за тварь-то такая? – спросил Олег. – Данилыч, ты же дольше всех служишь…

-- Я таких ещё не видел, -- ответил тот. – Сначала я думал, что это очередная Хворь. Тем более райончик подходящий. Но это не Хворь. Не похожа.

-- Контролирует разум ещё, -- сказал Олег. – И не при помощи электромагнитных волн, как «шары». А через воздух… Я о таком тоже ещё не слышал.

Оставалось ждать. Поначалу женщина шумела и пыталась освободиться. Любопытные соседи подходили к окнам. Хорошо, что забор высокий, ничего не разглядеть во дворе… Никто прийти на помощь бедняге так и не решился. Через минут пятнадцать она начала приходить в себя. Разрыдалась.

-- Что же я… теперь буду одна… умер… умер!…

Егорка тоже заплакал, но просто за компанию – он ещё не понял, что его отец погиб. Олег попытался утешить женщину. В конце концов, он сталкивался с потерей супруги. Говорил дамочке то же самое, что в своё время слышал от психотерапевта. Даже удалось её немного успокоить. После таких трагедий без хорошего мозгоправа не обойтись.

-- Это не его отец… -- призналась в итоге женщина. – Не его настоящий… Это отчим…

-- А где «биологический»?

-- Тут неподалёку живёт… В Комарово… Но я к нему не пойду… У нас с ним не очень хорошие отношения…

-- Понятно.

-- И в доме всё в крови… вытяжка… и труп на крыше… и крыша рухнула!… как без крыши-то теперь…ремонты…похороны!…

Затем в себя пришёл и Антоха. Он тут же принялся извиняться.

-- И вы меня тоже простите, -- сказала женщина. – Я вас ножом… Не знаю, что на меня такое нашло. Я хотела защитить своего мужа… Так ведь он уже помер тогда…

-- Дура ты! -- буркнул Антоха. – Я думал, что раскидаю свои кишки по полу… Был бы у меня автомат в руках…

Оружие ему Олег возвращать не хотел. Дамочке тоже отказал в освобождении. Мало ли чего… Пусть сидят в наручниках. Спокойней будет.

Из рации донёсся голос Нойманна.

-- Ребята! Я тут с беспилотника разглядел кое-что на другом краю Комарово! Пролом в крыше дома. Такой же. Тепловизор фиксирует движения. Там кто-то есть. И это не человек. Такая же дрянь, какую вы застрелили. Хрен его знает, сколько их ещё тут водится…

-- Твою мать… -- ругнулся Олег. Он уже успел расслабиться. Идти в бой снова не хотелось.

-- А домик странный. -- говорил Нойманн. -- Окна заколочены. Заклеены. Груды мусора во дворе. Мы дозвонились до жителя того дома и спросили, не слышал ли он чего-то подозрительного в последнее время. Но он ответил, что всё нормально. Однозначно лжёт. Вероятно, он уже под влиянием твари… Данилыч, собирай своих людей. Дезинфекторщики на подходе, сами разберутся с убитой тварью. А вы пока разберитесь с очередным гнездом. Я отправил адрес водиле.

-- Понял, -- ответил Данилыч.

-- Только постарайтесь в этот раз не разъебать крышу.

-- Это уж как получится, босс!

Олегу же сказали сидеть на месте. Присматривать за «поехавшими». С одной стороны не нужно шевелиться и напрягаться. А с другой было боязно за своих бойцов.

Олег включил на планшете трансляцию с беспилотника Нойманна.

-- У хозяина дома не имеется огнестрельного оружия, -- говорил координатор. – Но вполне может иметься и нелегальное. Будьте осторожней. Начните с хозяина хаты – люди всегда опаснее чудовищ. А тварюгу оставьте на десерт.

-- Понял, -- сказал Данилыч.

Фургончик быстро добрался до обозначенного дома.  

-- К месту прибыли, приём, -- донёсся голос Данилыча.

-- Начинайте.

Двор оказался захламлён пакетами с мусором, ободранными обоями, упаковками из под мяса. В одном окне горел свет, просвечивая через слои газет. Дыра зияла с торца, со стороны двора. Прямо над крыльцом, над входом в дом. Опасно заходить внутрь и брать хозяина, пока тварь сидит наверху…

Бойцы натянули противогазы. Данилыч, Серёга и Всеслав перемахнули через ворота. Водила Сергеич высунулся из люка на крыше фургончика, тоже взял автомат – людей не хватало. Стрелял он неважно, однако особая точность и слаженность действий не требовалась. Нужно было только помешать твари вырваться в сторону дороги.

Бойцы прокрались под окном, заглянули за угол дома. А потом сорвались на бег.

Всеслав оттянулся подальше к хозяйственным постройкам, навёл дуло автомата на дыру. Данилыч вытащил «колбасу» и хотел было налепить её на входную дверь, но Серёга остановил его. Краснолицый боров вмазал по двери своим гигантским сапогом. Дверь распахнулась. То ли в Серёге дури много, то ли дверь просто дешёвая…

Бойцы ворвались в дом, скрывшись в полутьме.

Силуэт на чердаке пришёл в движение. Тварь высунулась из дыры и Всеслав тут же открыл огонь.

Но пули не остановили чудовище. Оно спрыгнуло вниз. И ворвалась в дом, следом за бойцами.

-- Дерьмо… -- Олег от волнения резко сжал зубы и надкусил щеку. Эта тварь оказалась куда быстрее предыдущей.

Всеслав не стрелял вслед, опасаясь задеть Данилыча и Серёгу.

-- Что там? – спросил Антоха.

-- Нас не хватает! – ответил Олег.

Некоторое время ничего не происходило. Снаружи. Внутри же разразилась ожесточённая борьба. Всеслав ринулся в дом, помогать кричащим ребятам.

-- Это же дом моего бывшего! – ахнула женщина, заглянув в экран. – Это же дом Ромы!

Олег отвернул от неё планшет – нечего гражданским пялиться. Ещё увидит чего не следует…

-- Это же дом Ромы! Это он во всём виноват! Этот урод!

Разбились окна. От автоматных очередей. Пули пробили забор из профлиста и вонзились в стену соседнего дома.

Хотелось тут же броситься ребятам на помощь.

-- Доложите обстановку, ребята! – сказал Нойманн, встревоженный длительным молчанием группы.

Через несколько секунд послышался голос Серёги, приглушённый противогазом.

-- Обстановка заебись, -- сказал он, пытаясь отдышаться после жестокой борьбы. – Мы захуярили эту херню... Тварюгу в смысле... Гражданского повязали, на…. Водяры нальёшь после смены, начальник? Мы тут чуть не обдристались…

***

В Комарово бросили сразу две бригады дезинфекторщиков. Работки парням выпало той ночью особенно много. Собрать останки чудовищ вплоть до самых малых капелек их крови – ещё неясно было, как твари влияют на живых организмов. Возились работяги до самого утра – пришлось вызывать штатный манипулятор и погрузчик, чтобы забраться под завалы свалившейся крыши и достать оттуда трупы.

Первое чудовище пришло на крышу, видимо, с целью сделать там гнездо. Червеобразные твари обладали некой склонностью забраться повыше, впрочем, как и большинство хищников. Тварь пришла не одна, а сразу с добычей.

В тот вечер в полицию позвонила старушка, потерявшая своего старика, от которого осталась только разбившаяся вдребезги лейка. Мужчина поливал помидоры в парнике. И когда очередной раз набрал воды из бочки – был внезапно схвачен летающим существом. Старик пытался отбиться, но не смог. Он уронил наполненную лейку с приличной высоты, отчего та и разбилась вдребезги...

В местных интернет-чатах жители обсуждали, что видели в небе нечто странное… Поговаривали об инопланетянах. Один водитель даже попытался выложить в сеть запись с видеорегистратора, но её вовремя удалил отдел безопасности. Специалисты наложили фильтр, сделав повторную публикацию невозможной.

Старик не выжил. Существо разорвало его на части прямо на чердаке над вытяжкой – кровью залило половину кухни внизу. После сытного ужина чудовище улеглось отдыхать. Тогда на чердак забрался отчим Егорки, чтобы узнать масштабы ущерба нанесённого крыше. Отчим не сразу увидел гостя в темноте. Но успел громко накричать. Так громко, что жена поняла, в чём дело. И позвонила в полицию. А там дело перехватила Организация, бросив к месту группу Олега…

Данилыч со смехом рассказывал, как случилась стычка с тварью внутри дома. Они думали, будто одного Всеслава хватит, чтобы не дать твари выбраться из своего гнезда на крыше. Но тварь оказалась куда более лёгкой и юркой, чем предыдущая. Серёга быстро заломал хозяина дома, повалил на грязный засранный пол. Рома даже не заметил подъехавший к дому подозрительный фургончик, поэтому вторжение спецназовцев оказалось для него шоком. Сил у него точно не хватило бы на сопротивление. Рома был сильно истощён, будто побывал в концлагере.

Проблемы начались, когда завопил Данилыч. Тварь набросилась на него, вцепившись своими жвалами. От ядовитого укуса спасли пластины бронежилета. Данилыч всадил в чудо-юдо весь рожок, но не смог дотянуться до подсумков за новым, был слишком занят борьбой, оттягивая щёлкающие жвала от не защищённых броником частей тела. Серёга попытался застрелить тварь, но хлёсткий удар хвостовой части выбил из его рук автомат. И тогда обоим пришлось доставать ножи. Терпеть жуткие удары, пытаться уклониться от укусов… Всеслав прибыл на подмогу и открыл пальбу. Своей стрельбой он едва не зацепил пацанов, разбил окно и выслушал в свой адрес отборнейшую ругань, после чего стал в панике думать, как же ему с этим всем жить дальше.

Данилычу досталось больше всех. Он уже успел попрощаться с жизнью. Но Серёга прижал чудище к полу своей громадной тушей. А Всеслав выхватил с кухонной стойки здоровенный тесак – и им разделал тварюгу пополам, после чего она сильно ослабла. И была добита бойцами окончательно.

-- Весело, короче, -- ржал Данилыч, потряхиваясь от переизбытка адреналина.

Тварь хотела защитить своего «хозяина» -- Романа. В лаборатории потом обнаружили, что это чудище питалось только магазинным мясом, которым его кормил Рома. У него с тварями вообще образовался замечательный симбиоз. Романа повязали и доставили в Штаб для допросов, в ходе которых выяснилось очень много интересных и шокирующих деталей.

Например, что он сошёл с ума под воздействием гормонов, которые распыляли существа. Что он считал этих существ котиками. Что подобрал их в канаве, неподалёку от сельскохозяйственного канала, впадающего так же и в реку.

В Штабе засуетились. Сразу бросили в те места бойцов с собаками. Если были две твари, то могло быть и двадцать. Почему нет?

Существа оказались особенным видом паразитов-симбионтов. Они манипулировали нервными системами своих хозяев, чтобы те заботились о них, пока они не станут способными на самостоятельную охоту. Манипулировали, перестраивая даже структуры мозга, вызывая у своих жертв чудовищные абстинентные синдромы.

По этой причине всех пострадавших подвергли медицинскому наблюдению и многочисленным психологическим тестам. Но, казалось, пронесло. Нескольких часов воздействия было явно недостаточно, чтобы повредить что-то внутри головы. Нейротоксины быстро выводились из тела. Только долгие месяцы воздействия нейротоксинов могли привести к необратимым изменениям…

Рома оказался отцом Егорки. И этот факт в Штабе увязали с тем, что «Матёрый» -- так псих называл одну из своих тварей – полетел мстить за своего «хозяина» его бывшей жене-стерве. Однако всё можно было списать и на банальное совпадение – жили они в одном посёлке, неподалёку друг от друга.

Прочёсывание систем сельхоз каналов не дало результата. И руководство отдела уже подумало, что опасность миновала.

Но через день в сеть попали кадры с городского пляжа.

В реке плескалась червеобразная тварь, похожая на насекомое. Тварь передвигалась в воде с необычайной скоростью, отталкиваясь «юбочками», словно какой-то кальмар.

Весь пляж живо заинтересовался необычной рыбой. Никто не тревожился, что было странно, учитывая угрожающий внешний вид твари.

Особенно радовались плавающие в речке. В наполненной нейротоксинами речке...

Купальщики хотели подойти к существу поближе, проявить свою заботу и ласку.

Необычайно толстая тварь не стала трогать людей. Вместо этого она разогналась. И выбросилась на берег. Некоторое время оно извивалось на песке в своей предсмертной агонии. Завлекая всё больше зевак.

-- Какая милашка! – ближе подходили всё новые люди. – Кажется, ей больно… Давайте поможем ей!? Есть ли тут ветеринар?

Раздался хлопок. Вздутое пузо твари взорвалось, мерзко всхлюпнув. Зеваки испугались. Но ненадолго, озарившись вспышками яростной заботы.

Из взовравшегося пуза вывалились десятки чёрных, скользких и жалобно пищащих комочков. Материнская особь подохла, дав жизнь новым «котятам»...

Продолжение следует. Первый пост набрал почти 700 лайков, второй почти 400, что повысило охваты постов!) поэтому спасибо лайкнувшим! Это способствует продвижению контента и является вторым мотиватором после донатов)

Жаль, что многие просто читают пост и не лайкают, даже если понравился. Это губит авторский контент. Давайте на 3 главе наберём хотяб 400!)

А спонсорам сегодняшней главы выражаю благодарность!)

Юрий Сергеевич 1000р "Юру оживи! и продолжай Спасов)"

Евгений Игоревич 500р "На Темнейшего и ребят в синем фургоне"

Евгений Игоревич 500р "Ждём Темнейшего и по-больше экшена"

Евгений Игоревич 500р "Сегодня желательно главку Темнейшего" Ответ: только после завершения арки Спасителей

Евгений Игоревич 500р "Желательно главку пожирнее)))"

Иван Семыкин 100р

***

Мой телеграм канал, на котором вы точно не пропустите проду: https://t.me/emir_radrigez

Сон в зимнюю ночь эпилог часть - 1

Они допили бутылку водки и плавно переместились во двор. Разожгли мангал, Денис притащил плетёные кресла и они сидели в них, укрывшись тёплыми одеялами. Между креслами у них имелся стол для выпивки и закуски, а за мангалом располагался высокий сугроб, которым они с удовольствием любовались. Валера неторопливо курил и во время очередного перекура Денис выпросил себе тоже сигарету.

— Я, знаешь, всегда мечтал, чтобы у меня был зимний сад. Ну такой, как в той песне, — рассказывал он. — Там, где вечным сном спят деревья, а на снегу лежат спелые, красные яблоки.

— И долго они пролежат? До первой голодной вороны? — поинтересовался Валера.

— Кстати, о ней…Ведь вы могли рассказать мне обо всём и позднее, когда она уже не стеснялась своей…необычности, — припомнил Денис.

— Могли, конечно, тем более, что я на этом настаивал, но она увлеклась моей задачкой для дебилов и представь себе: вывела формулу Легиона. Она рассчитала, как пробудить в тебе спящую связь с этим диким чудовищем, и предложила устроить эксперимент. А нам, в тот момент, ой как нужна была тяжёлая артиллерия, ну ты понимаешь, — вздохнул Валерий Васильевич и потянулся к бутылке виски.

— А почему…

— А потому что - не проканало, — передавая товарищу наполненный стакан, объяснил Валера. — Она песенку пропела: Денька ушёл, а Легион пришёл. Один пришёл. Без тебя. И даже не сам пришёл, а какая-то мутная тень, которую ты не контролировал. Поэтому, ей в срочном порядке пришлось прикрыть лавочку. И вообще, ты слишком многого хочешь от ребёнка. Была бы она взрослой…Ой, я боюсь себе представить, что она может натворить, когда станет взрослой. Но нет худа без добра: авантюра Марины позволила достаточно напугать Эльвиру и та на время притихла, позволив нам беспрепятственно объединить пионеров.

— Ага, притихла. А как же радио? — напомнил Денис.

— О! За это надо точно выпить ещё по одной. Этот гнилоротый петух, впоследствии оказавшийся настоящим демоном, доставил больше всего неприятностей. Он, гнида такая, выбивался из всей моей грамотно разработанной системы охоты. И он был реально могуч, просто до поры до времени скрывал свои возможности. А я сразу понял, что с ним что-то не так. Ну не может быть страшила таким сложным! И чтобы вы думали — он оказался вовсе не страшилой. Поэтому нам была нужна твоя смерть. Ты умираешь, возвращаешься домой, пакуешь Легиона и назад - чистить морду Алистеру, — рассказал Валера.

— Ну, а как вы рассчитали, что демон убьёт меня?

— Ха-ха. Тут в двух словах не расскажешь. Придётся начать с того момента, когда я воспротивился последнему плану Марины, но сначала давай за неё выпьем!

Валера поднял стакан.

— За Марину!

— За Полину! — поддержал Денис.

— За наших девчонок! За дружбу!

— За любовь!

Жареные сосиски ели по-простому: с ножа. Лень было идти за тарелками. Поливали кетчупом и ели так. А потом приехала доставка и Валера снова отвлёкся, на профилактическую беседу с Турсунбеком. После окончательного разговора, доставщик резко сменил интересы и возжелал во чтобы то ни стало получить высшее образование. Валерий Васильевич получил от него два пакета свежей баранины, а доставщик, в свою очередь, получил направление в педагогический институт. Клиент ему и профессию в будущем подобрал — учитель русского языка и литературы. Денис, конечно, сначала хотел вмешаться, но потом вспомнил, что коренных жителей средней Азии в Москве с каждым годом всё больше и больше и уж лучше пусть доставщик преподаёт, чем чего-нибудь другое, связанное с наркотиками.

После этого вплотную занялись маринадом и алкоголем, а затем снова отвлеклись на другую доставку. Как её там обозвал Валера? Сюрприз от директора? Ни фига себе - сюрприз! Им пришлось разгрузить целую газель с готовыми блюдами и деликатесами. Потерявший ушную невинность директор, в благодарность прислал им еды на целую роту солдат. После разгрузки кухня оказалась в продуктовой осаде.

— Это же надо всё съесть, а то испортится! — ликовал Валера.

Ох, поели. Ох, накушались. Так обожрались, что не могли пошевелиться и просто уснули, а когда проснулись и начали поправлять здоровье, был уже поздний вечер. Первым проснулся конечно Денис и некоторое время лежал, рассматривая потолок. Кажется, снова Сосновск приснился. Они поссорились? Да нет вроде бы. Но чувство тоски не оставляло в покое. Что же вышло не так? Попрощались как-то не правильно. А чего там неправильно? Все живы-здоровы. Марину воскресили. Правда, это была не та Марина, на которую все рассчитывали, а испуганная и ничего не понимающая одноклассница. Настоящая Марина снова управляла куклой. Ни мне, ни тебе, а банку Валера отдал кукле Скудебряхе. Правда, перед этим они превратили всех лярв, созданных страшилами, обратно в детей. Всех, кроме Люси и Сени. А потом Валера загадал желание, чтобы всё снова было в порядке. Дом культуры, повреждённый головой Легиона, снова засверкал, словно после капитального ремонта, а все жители города, неожиданно для себя, оказались на площади, где сияла праздничными огнями городская ель, а в ночном небе гремели салюты. Все смотрели на небо и радовались, но не только салюту. Добрый волшебник израсходовал все юбилейные рубли, которые только нашёл. Каждый ребёнок получил новогодний подарок. В ту ночь никто не ушёл с площади обиженным и недовольным, не считая страшил, конечно.

— …Я был против её затеи, — пьяным голосом жаловался с дивана Валера. — Я хотел разработать другой план без убийств, но она, как Цезарь…”Без убийства он не может удержаться на маршруте. А потом, на смертном ложе, будет ныть о Марке Бруте”. Ну или, как там было? Я настолько был против, что несмотря на её уговоры, сам попёрся в тот злополучный подвал, где получил от тебя по харе.

— Прости меня, — попросил Денис.

— Да ладно, я предполагал нечто подобное, но я был упрям. И я уверен, я бы нашёл другой способ. Я даже пытался вызвать Юдекса и устраивал с ней бесконечные партии в карты, и бесконечно проигрывал, а потом ты дал ей своё разрешение…Ну вот я и клятвопреступник. Я собственными руками убил невинного ребёнка и мне с этим жить. Позор, да и только.

— Это было понарошку. Понарошку - не считается, — попытался утешить его Денис.

— Но я то знаю. Знаю, что ещё как считается. Ненавижу себя! Ненавижу Юдекса! Всех ненавижу! — зашмыгал носом Валера.

— Значит, Юдекс тоже там был? — задумчиво спросил Денис.

— Не знаю.

— В смысле? Ты и не знаешь?

— Не знаю и всё. Если он и был, то никак не проявлял себя, а ловил ха-ха, стоя в сторонке. Я чувствую, как он дремлет внутри меня, сытый и довольный. От него, как обычно, никакой помощи не дождёшься, — тихим голосом признался Валера.

Некоторое время они просто лежали, предаваясь воспоминаниям, и тут Денис вспомнил про шашлыки.

— Так может, пожарим? — предлагал он.

— Мне впадлу вставать…Может тогда и баню замутим? — размышлял вслух Валера.

— Баня давно готова. Мы просто забыли.

— А чего мы ещё забыли?

— Выпить. И ты так и не рассказал про её гениальный план, — напомнил хозяин дома.

Они переместились в баню. Там, в рубленом, просторном предбаннике, они заново накрыли стол: разложили салаты, закуски, притащили коньяка и водки, а под конец сервировки они с сомнением посмотрели на ведро замаринованного мяса.

— Бля, — как можно точнее выразил свои эмоции Денис.

— Ещё какая, — согласился Валера и предложил — Может гостей позовём, соседей?

— Ты их всех давно запугал. Нет у меня больше соседей.

— Какая жалость. А может есть в интернете услуга: гость по вызову? Это вроде, как вызвать проститутку, только вместо секса она будет есть, а мы радоваться, что еда не пропала?

— Ага, и бухать она тоже за тебя будет?

— Ладно. Предлагаю, щас мы в парилку, приводим себя в порядок, держимся, не пьём, а когда как следует остынем, пожарим шашлыки, и вот тогда уже только накатим по стопочке? Как тебе мой план?

— Гениально!

Чуть позже, в парилке, Денис лежал на полке, потный, распаренный, а добрый волшебник предлагал заменить пихтовые веники эвкалиптом.

— Давай ближе к сути… Космические корабли бороздят большой театр… Про Дом культуры, — зажмурившись, мурлыкал Денис.

— Да чё там… Марина не могла воспользоваться своими силами, пока находилась в теле местной Марины. Ей, короче, чтобы стать Иисусом Христом, требовался обряд вознесения, а мне выпала участь стать копьём Лонгина. А ты чё думал, ты один был пешкой? Нет, я тоже был точно такой же пешкой. Единственная разница между нами это то, что я знал, что мне предстоит сделать, а ты нет, но в этом-то и заключался весь фокус. Мы все сыграли одну партию, продудели, можно сказать, и ни одна страшила не услыхала фальшивой нотки. Я притворился сволочью и настучал Эльвире о том, что ты собираешься выманить радио страшилу из сумрака на свет божий, а кроме того я пообещал ей, что приведу в Дом культуры Марину, с которой она сможет расправиться лично, как она того и хотела. Вот и весь план. Не считая некоторой подготовки, конечно. Воронина подкинула тебе идею о терменвоксе, а я осадил ДК, требуя признать меня, как самобытного фокусника. Только и всего. Дальше - дело техники. Эльвира повелась. Изобразила из себя комиссию, а я с готовностью подыграл. Ты прикинь: всё получилось, как в том анекдоте, про Бога, яхту и блядей. А ты в образе Легиона благополучно пустил их на дно морское.

— Значит, когда ты говорил, что моя роль - центральная: ты уже знал? — не открывая глаз, поинтересовался Денис.

— Угу. Я не знал только про ручку, которой я немножко подранил учительницу математики, а ещё…Ну и про то, что Глоб, оказывается, может употреблять в пищу страшил. Вот с Люсей, да. Это я ею немножко поманипулировал. Это я подал ей идею сделать из тебя нового Сеню и я же намекнул, что Полина - лишняя. Ну, а дальше всё получилось, как получилось. Алистер начал убивать Полину, а ты ему спутал планы и пожертвовал собой ради других. Но не переживай, я делал всё по расчётам нашей гениальной малышки. Ты живой, Полина жива, Макаров живой, Кипятков там…И все прочие, — нехотя, сознался Валера.

— Етитская сила! А где Глоб? — всполошился Денис.

— А разве ты его не вернул? — удивился добрый волшебник.

— Я кувшин разбил, а ты должен был его забрать. Это же твой питомец.

— Хорошенькие дела, сам его проебал, а я - ищи?

Они выбежали во двор в чём мать родила и приступили к поискам. Глоб обнаружился на чердаке, мирно спавшим на куче валенок. А вот домовым, которые сидели в валенках, было совсем не до смеха. Друзья совместными усилиями согнали чудище с его лежанки и поместили в подходящий сосуд.

— Он хотел их сожрать! — возмущался Денис.

— Он их охранял! — оправдывался Валера.

— Чтоб копыта его здесь больше не было, понял? Мне теперь домовят - месяц сметаной отпаивать!

— Брат, не шурши. Я оплачу сметану.

Кое-как они успокоились и, вернувшись в баню, вспомнили, что так и не выпили за Островского и его команду. Пришлось срочно навёрстывать упущенное, тем более, что Валера предложил эстафету: выпил, закусил и в парилку, потом в снег, и снова пить, и так по очереди. Эстафета прошла бодро, а после шести стопок, так и совсем хорошо, а потом Валера предложил тост за родителей. Стопочку за маму. Стопочку за папу. Деня, а у тебя на том свете, братья - сёстры остались? Как не помнишь, а у меня старший брат…Кажется, был. Хлебани за него кружечку. Да, куда ты побежал-то? Не блюй в сугроб - прокляну! Слышь? Мне в него ещё прыгать!

К счастью, Денис успел добежать до дома. Там он основательно почистил желудок, а потом, когда возвращался в баню, поскользнулся и упал в мягкий сугроб.

— Допился, — барахтаясь в снегу, бормотал он . — Аж искры из глаз. В ушах грохочет. Больше никогда не буду так пить.

А потом он понял, что это вовсе не искры. В небе действительно расцветали и гасли яркие языки салюта. Он замер, на мгновении ему показалось, что он снова вернулся в Сосновск. Наступает минута прощания. Сука, слёзы в глазах, а в них отражаются огни фейерверков. Сказочная, яркая мишура. Как же мы на самом деле не любим расставаться с друзьями.

Они прощались на площади. С одной стороны Валера, Денис и кукла, а с другой Полина, Венька, Колька и Миша Островский. Больше они никого не позвали, да и зачем? Всё равно, согласно плану, после окончания праздничного салюта все забудут о том, что здесь сегодня произошло. Вон - настоящая Марина уже забыла. Так удивлённо хлопала глазами на сцене, когда ожила, только и спрашивала, что о предстоящей контрольной по математике. Ладно хоть Валера ей объяснил, что она всё сдала на одни пятёрки, а Эльвиры Николаевны больше нет и никогда не было. Только тогда она успокоилась.

— Значит, мы вас забудем? — всхлипывая, спрашивала Полина.

— И всё будет как раньше? — хмурясь, бурчал Миша Островский.

— Ну, может, чего и запомните, — пожимал плечами рыжий парнишка. — Может быть останется некий налёт дружбы и взаимопонимания. Никто не может наверняка знать.

— Вы, главное, позаботьтесь о настоящих Макарове и Кипяткове. Мы же исчезнем, а им тут ещё жить и учиться, — попросил Денис.

— Мы уйдём, когда вспыхнет последний фейерверк, давайте же пожмём на прощание руки, — предложил Валера. И он, подавая пример другим, начал пожимать руки угрюмо молчавшим Кольке и Веньке.

— А мы…Мы так и не сыграли в спектакле, — заплакала староста. Денис сконфуженно протянул ей руку, а она бросилась ему на грудь и начала обнимать.

— Я буду искать тебя, обещаю. Кай. Мой — Кай!

— А я буду вашей Снежной королевой, — пошутил напоследок Валера, обнимая обоих.

— Обещаю, что больше никогда не буду вымогать деньги с Кипяткова и вообще с кого-либо, — клятвенно произнёс Миша Островский.

— А давайте кинем рубль в банку, что вам стоит? — неожиданно предложил Колька. — Пусть сбудется желание об ещё одной встрече. Пусть не сейчас, через годы? Ну, давайте, а?

— Ни к чему, — отказался Валера. — Кипятков и Макаров остаются с вами, а мы…Мы чужие на этом празднике жизни. Нам пора уходить. Напоследок, хотелось бы сказать вам пару красивых слов, но вы всё равно всё забудете, поэтому…

— Дееееня! Дееееня!

Денис заморгал. Кто-то колотил в железный таз поленом и звал его по имени. Ну конечно, кто же ещё?

— Деня, если ты сдох и летишь в чёрном тоннеле - лети на красный. На белый не лети, оттуда не возвращаются! — орал Валера.

Денис кое-как выполз на четвереньках из снега и пополз по обледеневшей дорожке по направлению к бане. Встревоженный товарищ ждал его у дверей со стаканом.

— Здравствуйте, ваше змейшество! Прошу вас немедленно выпить антифриза во избежание гибернации и обморожения среднего уха, — весело рекомендовал он.

— Я сейчас окочурюсь, — признался, дрожа, Денис. — Это ты, зараза, салют заказал?

— Я! Кто же ещё? Ты такой грустный весь день, вот я и подумал развеселить тебя чуточку.

— Ф-фух, а я уж подумал, это у меня в голове. Я пополз в парилку.

— Сначала выпить. Трезвым и облёванным вход строго запрещён!

Денис залпом опустошил стакан, крякнул и побежал париться, а Валера присел возле бани на лавочку, подложив себе под мягкое место лохматый берёзовый веник. Как говорится: береги попу смолоду. Он сидел и молча любовался салютом, а потом в его руках сами собой появились сигареты и зажигалка. Его не смущало то, что он сидел и курил голышом. Какая разница? Всё равно ему не страшен никакой холод. Сидел бы так и сидел. Освежает.

— Вредно много курить, — прошептала сидевшая рядом Марина Воронина.

— Это ты там, у себя, командуй, а я давно курю. Привык, — не поворачивая головы, отвечал ей Валера.

Несколько минут они сидели молча, прислушиваясь к хлёстким звукам, доносившимся из-за стены. Дениска парился. Скоро побежит охлаждаться.

— Я принесла подарок, — прошептала Марина.

— Хорошо, — невозмутимо отвечал Валерий Васильевич.

— Ты обижаешься на меня?

— Нет. Просто наслаждаюсь прохладой.

— Я сделала чернила из сердца Эльвиры и добавила туда выжимку из других страшил, — поведала девочка.

Валера со вздохом покосился в её сторону и забрал из рук девочки стеклянный пузырёк с чёрной жидкостью.

— И зачем? — спросил он, разглядывая флакон.

— Должна же я как-то отблагодарить доброго волшебника, — прошептала Марина.

— Мне и простой “спасибы” достаточно. Ладно, будем считать, ты расплатилась за свои авантюры, — произнёс он более добродушным тоном и шутливо толкнул её бедром. — Может, сударыня пройдёт в предбанник? Дениска выскочит, а тут - ты. Вот смеху-то будет. Да и мне, знаешь ли, тоже неудобно принимать гостей в одном венике. А ты…Чё у тебя за наряд такой? Сейчас так модно?

Девочка была не в платье. Она заявилась в пухлом костюме из чёрных перьев и даже на голове у неё была особая шапочка с торчащими отовсюду перьями. Она поймала его взгляд и нарочно помахала руками, больше похожими на крылья.

— Кар-кар…Ты это хотел услышать? А насчёт своей наготы можешь не волноваться: мне ещё рано интересоваться голыми дядями.

— Ха-ха-ха. Но прозвучало как-то обидно, — заметил он.

— Нет, к вам я не пойду. Ты сам говорил - третий лишний, — отказалась Марина.

— Жаль. Я бы познакомил тебя с пьяным Валерой, а потом бы научил, как правильно жечь шашлык. Там весь секрет в угольной корочке. Круче активированного угля получается. Честно-честно.

— Весело с тобой, — улыбнулась Марина. — Для Дениса у меня тоже есть подарок. Его часы.

Она пошарила в своём наряде и протянула ему “Восток-Амфибию”, о потере которой так горевал хозяин дома.

— Надеюсь, это хоть как-то искупит мою вину перед ним.

— Ой, искупит. Ещё как искупит. Всё простит и ещё доплатит, — пообещал Валерий Васильевич, принимая от неё часы.

— Замечательно. Тогда, что? Попрощаемся?

— Угу, конечно, лети. Всего доброго.

Валера подождал, пока Воронина встанет с лавочки, и добавил:

— Только не забывай, что Легион уже способен определить местоположение банки. Он теперь за ней хоть в чёрную дыру, хоть в квазар, куда угодно, остановки по требованию. А что ты остановилась? Лети, мой птенчик, лети.

Марина закатила глаза и плюхнулась обратно на лавочку.

— Я знала, куда шла…— тоскливо пробормотала она. — Ну и что мы будем делать?

— Моя хотеть в гости, — коверкая язык, намекнул Валера.

— Один хотеть? — настороженно спросила Марина.

— Нет, я с товарищем. Я тебя предупреждал насчёт Юдекса. Он всегда выигрывает. Просто - всегда. А ты что думала, отделаешься от меня флакончиком? Ну, с ним-то ладно. Может быть, при помощи него, я ещё каких-нибудь детишек спасу, это не суть, но ты открыла нам дверь и пытаешься захлопнуть её перед нашими любопытными носами. Мы, знаешь ли, тоже можем работать нечестно. Тем более, что нам так скучно, в последние годы. Ножка уже в двери. Ты меня понимаешь?

— Может, если я хлопну посильнее дверью, вы уберёте ногу? — предположила Марина.

— Скука - больнее боли, мы проверяли. Тебе это не поможет. Решайся, мы не будем отсвечивать. Так, поучаствуем немного-иногда, на правах туристов - фонтан сфотографируем, бивень мамонта…Тем более, ты сама говорила, что там таких, как ты, много, а у нас после Сосновска такая жуткая хандра. Можно сказать: жить не можем без уроков труда и пионерского галстука. А не придём к согласию и кто знает, когда к вам нагрянет Легион? Он ведь сегодня плакал, да-да…Невиданное дело. И прошло-то, всего ничего, а он уже по друзьям скучает. Что же будет дальше? Я даже представить себе боюсь…

В этот момент из бани выскочил Денис и ни на кого не глядя с криком “Ура!” побежал купаться, сверкая задницей.

— Видела? — невозмутимо прокомментировал его поступок Валера. — Вас ждёт тоже самое, но страшнее.

— Я согласна, только предупреждаю: я буду за вами следить, — кивнула Марина и снова принялась копаться в своём пернатом костюме. В этот раз в её руке появилась небольшая жестяная банка.

— Леденцы? Конфетные короли? — прочитал этикетку Валера. — Что за ересь?

— Я не могу показать вам короткий путь, пока вы на поводке у своих хозяев. Ты понимаешь, о ком я? — загадочно прошептала девочка.

Валера молча кивнул. Он прекрасно знал и не собирался обсуждать вслух такие опасные вещи.

— Зато у меня имеется более безопасный способ. Находите подходящее место, вот те самые, ваши любимые и ложитесь спать, а леденец под язык. Ну, а дальше, вы вселитесь, в каких-нибудь подходящих НЕПов и сможете навестить меня. Я надеюсь, такой вариант, устроит хитромудрого Юдекса?

— Думаю, да, — поразмыслив, согласился Валера и добавил. — Со своей стороны, обещаю: если тебе ещё понадобится наша помощь, ты только свистни.

— Спасибо. Я знала, что ты это скажешь, — улыбнулась Марина.

— Врушка! — засмеялся Валера.

— Кар-кар-кар! — согласилась ворона, сидевшая рядом с ним.

— Ты что, уже допился? С птичками разговариваешь? — спросил Денис, возвращаясь в баню. Ему показалось забавным, что его друг не только разговаривает с птицей, но и пытается прикрыть её голову своей ладонью. — Ты не хочешь, чтобы ворона увидела у меня нечто непристойное?

— Да! — пребывая в некотором раздражении, огрызнулся тот. — Иди в баню! Иди - от греха подальше!

— Ну, ладно, — Денис удивлённо пожал плечами и скрылся за дверью. Оттуда донеслось:

— Капец, буду я ещё каких-то ворон стесняться у себя дома!

А чуть погодя:

— Валерыч! Давай накатим?

Валерий Васильевич подбросил ворону в воздух и помахал ей на прощание рукой.

— Щас, — крикнул он, обращаясь к двери, и принялся считать, загибая пальцы.

— Так-с, Эльвиру победили, Марине помогли, пионерам тоже…Награда, ага, имеется. Скудебряха, для путешествий в параллельный мир…

Он потряс жестяную банку.

— Ну, допустим. Дениске - часы вернули…Но что-то же ещё осталось? Ах-да, точно! Моя награда от Дениса за труды. Но это успеется. Я его потом, с похмелья озадачу. Деня?

— Чё? — послышалось из предбанника.

— А у меня для тебя есть подарок! С наступающим, как говорится, Новым годом!

С этими словами Валера открыл дверь в предбанник и скрылся в клубах белоснежного пара.

Книга закончена. Кому хочется за деньги - https://author.today/work/309573
Всем спасибо. Все свободны. Ждите следующих гадостей от археологов.