CreepyStory

3 место  7500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @KatrinAp В надёжных руках. Часть 1

4 место 6500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Koroed69 Адай помещённый в бездну (часть первая из трёх)

5 место 5500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @ZippyMurrr Дождливый сезон

6 место 3500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Skufasofsky Точка замерзания (Часть 1/4)

7 место, дополнительно, от Моран Джурич, 1000 рублей @HelenaCh Жертва на крови

Арт дизайнер Николай Геллер @nllrgt

https://t.me/gellermasterskya

сделает обложку или арт для истории @ZippyMurrr Дождливый сезон

Так же озвучку текстов на канале Призрачный автобус получают :

@NikkiToxic Заповедник счастья. Часть первая

@levstep Четвертый лишний или последняя исповедь. Часть 1

@Polar.fox Операция "Белая сова". Часть 1

@Aleksandr.T Жальник. Часть 1

@SenchurovaV Особые места 1 часть

@YaLynx Мать - волчица (1/3)

@Scary.stories Дом священника
Очень лесные байки

@Anita.K Белый волк. Часть 1

@Philauthor Рассказ «Матушка»
Рассказ «Осиновый Крест»

@lokans995 Конкурс крипистори. Автор lokans995

@Erase.t Фольклорные зоологи. Первая экспедиция. Часть 1

@botw Зона кошмаров (Часть 1)

@DTK.35 ПЕРЕСМЕШНИК

@user11245104 Архив «Янтарь» (часть первая)

@SugizoEdogava Элеватор (1 часть)
@NiceViole Хозяин

@Oralcle Тихий бор (1/2)

@Nelloy Растерянный ч.1

@Skufasofsky Голодный мыс (Часть 1)
М р а з ь (Часть 1/2)

@VampiRUS Проводник

@YourFearExists Исследователь аномальных мест

Гул бездны

@elkin1988 Вычислительный центр (часть 1)

@mve83 Бренное время. (1/2)

Если кто-то из авторов отредактировал свой текст, хочет чтобы на канале озвучки дали ссылки на ваши ресурсы, указали ваше настоящее имя , а не ник на Пикабу, пожалуйста, по ссылке ниже, добавьте ссылку на свой гугл док с текстом, или файл ворд и напишите - имя автора и куда давать ссылки ( На АТ, ЛИТрес, Пикабу и проч.)

Этот гугл док открыт для всех.
https://docs.google.com/document/d/1Kem25qWHbIXEnQmtudKbSxKZ...

Выбор для меня был не легким, учитывалось все. Подача, яркость, запоминаемость образов, сюжет, креативность, грамотность, умение донести до читателя образы и характеры персонажей, так описать атмосферу, место действия, чтобы каждый там, в этом месте, себя ощутил. Насколько сюжет зацепит. И много других нюансов, так как текст идет для озвучки.

В который раз убеждаюсь, что авторы Крипистори - это практически профессиональные , сложившиеся писатели, лучше чем у нас, контента на конкурсы нет, а опыт в вычитке конкурсных работ на других ресурсах у меня есть. Вы - интересно, грамотно пишущие, создающие сложные миры. Люди, радующие своих читателей годнотой. Люблю вас. Вы- лучшие!

Большое спасибо подписчикам Крипистори, админам Пикабу за поддержку наших авторов и нашего конкурса. Надеюсь, это вас немного развлекло. Кто еще не прочел наших финалистов - добро пожаловать по ссылкам!)

Полицию Алина боялась еще с дореволюционных времен.

- А маг Табуреткин? – не сдается кот.

- Старый маразматик, - морщится Алина. – Ему триста лет в обед.

- Так и тебе уже далеко не двести.

- Арчибальд, - угрожающе шипит ведьма.

Кот притворяется, что засыпает.

- Только человек! – сообщает Алина зеркалу Бездны.

Из Бездны ей кто-то одобрительно подмигивает.

Ободренная такой поддержкой, ведьма открывает сайт знакомств. Создает анкету. С современными технологиями она не очень, поэтому это заняло некоторое время.

- Уф, - откидывается она в кресле. – С фотографии анкеты на нее смотрит рыженькая девица лет 18. Девица симпатична и улыбчива.

- Все-таки я красавица, - бормочет довольная Алина.

- Ближе к реальности надо быть, - замечает кот.

Свесившись с полки, он пристально смотрит в монитор.

- Ты хочешь сказать, я страшная?

Алина готова оскорбиться.

- Нет, нет, - машет лапой кот. – Просто… Просто… Сейчас ты красивая, зрелая женщина, - наконец находит он слова. - Почему бы тебе не быть собой?

- Думаешь? – морщит лоб Алина и кивает:

- Ты прав.

Из сундука на свет торжественно возникает камея с абрисом женщины лет тридцати пяти.

- Триста лет назад я тоже была ничего.

Кот хочет что-то сказать, но решает промолчать.

В уголке экрана замигало.

- Ой, смотри, кавалер, - радуется Алина. – Сейчас флиртовать будет.

Быстро открывает сообщение.

- Не поняла? Это что за праздник урожая?

Надпись под неприличной фоткой гласит:

«У Ивана Кузина большая кукурузина».

- Ах ты охальник! – возмущается Алина.

Кот хмыкает. Весь вид его говорит:

«А ведь я предупреждал».

Ведьма щурится. Из глаз ее прямо в монитор бьет молния. Теперь с фотографии печально смотрит человек с большим вислым носом.

- А нечего приличным женщинам непристойности посылать, - удовлетворенно сообщает Алина.

- Вот этот вроде ничего, - говорит кот, тыча лапой в накачанного молодого человека.

- Окорочкастый, - возражает ведьма. – Словно курица. Такой Петрову должен понравится. Он любит налитых.

- Ах, Петров! – закатывает глаза кот.

Вампир до сих пор волновал сердце Арчибальда. Правда, без взаимности.

- Вот! Вот! Смотри! – Алина возбужденно тыкает в экран и придыханием произносит:

- Какой человек!

С фотографии анкеты на нее смотрел мужчина лет сорока. Бледный, невзрачный, с редковатыми волосами. Взгляд только какой-то неприятно сверлящий. Но это только если присматриваться. Алина присматриваться не стала.

- Любовь с первого взгляда! – хватается за сердце Алина. – Ах, он украл мою душу навсегда!

- Ты ж ее лет пятьсот назад как заложила Люциферу, - удивляется кот.

- Отстать, - отмахивается Алина, - это выражение такое. И имя у него такое! Орландо! Мы обязательно поженимся с Орландо. Он будет носить меня на руках, дарить цветы, а по выходным водить в кино.

Она принимается стучать по клавиатуре.

...Маньяк Орландо был доволен. На самом деле, звали его Иваном, да и фамилия была простецкая, но эти женщины так любят романтику! Орландо точил нож и улыбался. Сегодня у него удачный день: клюнула такая рыжая фифа. Домой сразу пригласила.

«Ух я ее!» - сладострастно думал он.

Он позвонил в звонок. Где-то в квартире зловеще закаркал ворон.

«Надо же, как оригинально», - подумал Орландо, но сердце у него сжалось от дурных предчувствий. Он постарался выбросить их из головы, тем более, дверь уже открывали.

Загремел один засов, второй, третий…

- Да скоро она там! – раздраженно думал Орландо, держа на лице приветливую улыбку.

Наконец дверь распахнулась.

«Сейчас я…»

На Орландо, скаля все два оставшихся зуба, смотрела старуха с рыжими космами редких волос.

- А где Алиночка? - растеряно спросил маньяк.

- Я Алиночка.

Ведьма приветливо улыбнулась.

- Входи же, мой возлюбленный! – посторонилась она.

- Я.. я цветы дома забыл, - проблеял маньяк.

- Это все так неважно, если есть любовь.

Старуха вцепилась в Орландо рукой, больше похожей на когтистую лапу древнего зверя и втянула его в квартиру.

«Мамочки», - подумал маньяк.

- На какой день мы назначим свадьбу, любимый? – бросилась ему в объятия ведьма.

- Я.. я передумал, - маньяк отчаянно выдирался из цепких рук Алины и почему-то кричал:

- Я больше так не буду!

- Не будешь?

В глазах Алины появились слезы. – Изменщик!

И она с силой бросила Орландо прямо в зеркало Бездны. Зеркало чавкнуло, через минуту довольно рыгнуло.

Алина же безудержно рыдала на кухне.

- Как он мог, как он мог! – повторяла она. – Я для него, а он…

И рыдания вырывались из ее груди с новой силой.

Рядом сидел большой черный кот и утешающе похлопывал ее по спине лапой.

- Ну будет, будет, - бормотал он.

- Больше никаких людей! – поклялась Алина. – Еще одного обмана мое сердце не переживает!

Часть 1 - Слово не воробей... (часть 1)

Компас пришел в себя только в паре кварталов от злополучных гаражей. Возле одного из домов он осторожно огляделся, словно опасался слежки или нападения. Причем он сам не знал зачем и почему он это делает. Вокруг было тихо и безлюдно. Компас присел на скамейку возле подъезда. Голову его распирало от мыслей. Саму главную – пульсирующую словами «я двинулся» и «крыша поехала», он усиленно гнал. Тщетно, конечно же – она снова и снова возвращалась, каждый раз становясь все больше и сильнее.

– С ума, походу, так и сходят… – невесело хмыкнул он и тихо продолжил. – Жил, жил… И раз – крышей потек… И все из-за чего?! – Компас воздел глаза к небу, как бы пеняя своим вопросом кому-то там, кто, по его мнению, был во всем виноват. – Из-за какой-то старой клячи? Которой жить-то осталось на полвздоха! Да она уже одной ногой в гробу… – он осекся и повторил уже совсем едва слышно. – В гробу…

Мимо проехала, беззвучно мигая проблесковыми маячками, скорая. Компас испуганно дернулся. Он живо и помимо своей воли представил, как его увозят на этой скорой в «дурку», и принялся делать вид, что сосредоточенно счищает пятнышко рвоты со штанины. Скорая проехала мимо, даже не притормозив.

– Блин, зашугался я как-то… – криво улыбнулся он. – Скоро на людей начну бросаться, как псих настоящий. Штаны еще облевал… Да и вообще…

Вид у него действительно был потрепанный. Кроме уже упомянутых следов утреннего конфуза, на правом колене красовалось большое жирное пятно от майонеза, на заднице образовалась небольшая протертость по причине ветхости любимых штанов, а еще вчера белая футболка, отдавала серостью, местами желтизной, и неприятно пахла.

– Как обсос какой-то. – критически оглядел себя Компас. – Надо бы где-то в порядок себя привести.

Казалось бы, проблему в этом не было никакой, ведь Паша Белогоров не был бездомным. Но на поверку все выходило несколько сложнее – домой он идти…боялся. Да, именно так он сам себе и сказал. По чесноку. Как пацан. Но распространяться конечно об этом он совсем не собирался, ибо то, что ясно и понятно ему – в глазах других будет выглядеть как что-то не совсем лицеприятное. Хотя ему уже стало понятно, что это видение (ну или что там это такое) его преследует, и найдет везде. Но надежда, как известно, последней умирает. Поэтому Паша решил запутать следы.

– Как в пионерлагере. – сплюнул он под ноги, вставая. – Гроб, блин, на колесиках.

В голове Компаса созрел ясный и простой план. Нужно было просто пойти туда, куда он все эти дни стремился, но не доходил – к Ленке. Там, кстати, можно и постираться, и подхарчиться, да и из шмоток ее бывшего муженька чего-ничего себе прихватить. На том он и порешил.

………

– Не приставай к дяде Паше. – шепнула Ленка своей смешливой пятилетней дочке Свете и подтолкнула к выходу из кухни.

Девчонка озорно тряхнула косичками и, беззубо улыбаясь, продолжила наблюдение за Компасом, выглядывая из-за дверного косяка.

– Ну чего ты, Паш? – подошла Ленка к сидевшему за столом Компасу и погладила его по голове. – Как пришел, так слова из тебя не вытянуть… Случилось что?

Он чувствовал ее тепло через легкую ткань домашнего легкого халата и почему-то хотел плакать. Какие-то неясные призраки маячили у него перед глазами. Некие размытые картины. И он почему-то ясно понимал, что это проявляются силуэты нормальной человеческой жизни. Той самой, где есть любовь, покой и уют. А потом он вспоминал кошмарный красный вязанный берет, такой же красный гроб… И болезненно осознал насколько он от этой жизни далеко оказался. Космически далеко. У Ленки он бывал достаточно часто, но никогда ни о чем таком не задумывался. Может это тоже было частью его сумасшествия?

– Ну Паш, – не унималась Ленка, – Ну давай хоть расскажи чего-нибудь. Ну хоть про своего Ручника. А?

– Да что про него говорить? – словно в забытьи отозвался он. – Ручник он и есть Ручник. Давай лучше что-нибудь выпьем?

– Паш… Светка же… – заинтересованно укорила его Ленка. Выпивала она не часто, но с Компасом делала это с удовольствием. Поэтому даже не смотря на всерьез оберегаемую ею дочь, согласилась бы на предложение Компаса, повтори он его. Но тот, почему-то, передумал. Такого с ним раньше не бывало, и это тревожило.

– Ну да… Погуляем может тогда? – Компас даже встал.

– Погуляем? – растерянно протянула Ленка, но быстро собралась. – Конечно. Пойдем. Погуляем.

Они бродили по городу до позднего вечера, ели в кафешках, катались на аттракционах в парке. А когда вернулись домой – долго смотрели сначала мультики, а потом сериалы. Ленка была счастлива. И Света тоже. Компас же просто боялся засыпать, и всячески оттягивал этот момент.

………

Проснулся он в запахе горящих свечей. Именно свечей – теперь их было много. Помимо той, совсем уже крошечной, которую, лежащая в гробу бабка, держала у себя на груди, свечи стояли по углам ее гроба, на Ленкином журнальном столике, на спинках кроватей, на полу, на подоконнике… Вся комната была залита желтым дрожащим светом. За окнами едва светало и от этого все выглядело куда более зловеще чем днем. Компас аккуратно, чтобы не разбудить Ленку, встал. Старуха лежала недвижно, но внимательно следила за ним насмехающимися глазами. Тишина была полной. Буквально звенящей. Словно где-то возле уха, или даже в самой голове, вился настырный комар.

Осторожно, стараясь не наступить на одну из горящих восковых «палочек», Компас пятился к двери. По дороге он облачился в выданные ему Ленкой домашние вещи. Смотрел он при этом исключительно в преследующие его из гроба глаза старухи. Они медленно, неотрывно сопровождали каждое его движение. В груди у Компаса стало как-то холодно. «Видал я в гробу и тебя…» – вдруг услышал он свой собственный голос. Что это было? Очередная галлюцинация? Запись? Что? Неужели?.. Память?..

Компас ужаснулся простоте и невероятности своей догадки – он сам, собственным своим языком, собственными своими словами подписал себе этот приговор. То самый, в котором эта безумная старуха, безусловно самая настоящая ведьма, решила ему отомстить таким вот жутким образом. Проучить. Но… Тогда получается, что она же может и все исправить! А значит… Нужно ее найти! Срочно! Попросить прощения, извиниться, или что там еще… Умолять, объяснить все, обещать. Но…как это сделать?

Слегка вздрагивая от этих мыслей, он уже почти вышел из комнаты никем не замеченным, если не считать старухи, конечно. И в этот самый момент свечка в ее руках погасла, пустив в потолок тонкую струйку дыма. Тут же старуха чуть приподняла голову, мило улыбнулась и подмигнула одеревеневшему от ужаса Компасу. Дальнейшего он не видел, так как выскочил в подъезд с перекошенным лицом, в одних подвернувшихся под ноги тапочках, в старых спортивных штанах и растянутой футболке бывшего Ленкиного мужа.

Отругав себя за проявленную слабость, вызванную вчерашней тоской о лучшей жизни, которая расслабила его и направила не в то русло, Компас шагал, ежась от утреннего холода, в сторону дома. Смысла скитаться уже не было. Старуха находила его в любой локации, и никак не была привязана к месту его постоянного обитания. Немного беспокоили перемены, происходившие при каждом ее появлении – выгоравшая и, в итоге, выгоревшая свеча, и тот факт, что старуха шевелилась. Это все наводило на нехорошие мысли, так как не оставалось статичным, а двигалось вперед, развивалось. А значит должно было чем-то закончиться. И вряд ли чем-то хорошим для Компаса.

Он почуял неладное, еще не дойдя до дома – перед подъездом собралась толпа каких-то неясных, тревожных людей. Все они были какие-то…серые. Как в смысле одежды, так и в смысле лиц, взглядов, движений, слов. В каких-то мешковатых пиджаках, вислых платьях собирались они небольшими кучками и, мелко шевеля губами, что-то тихо говорили друг другу. Смотрели они все при этом куда-то в пояс собеседнику. Но с приближением Компаса все как один осоловело косили на него такие же серые, как они сами, глаза. Неодобрительно оглядев сборище, Паша проследовал в подъезд. Дверь была открыта настежь, и внутри, длинной змеей по всей лестнице перешептывалась толпа. Она тут же притихла, завидев вошедшего, и каждым своим участником принялась коситься на него, пока он проталкивался через плотно стоявших серых людей.

– Че за хрень тут творится… – хмурился Компас, оттесняя плечом очередного мужика в кургузом пиджаке мышиного цвета. – Вы кто такие вообще все? А?

Толпа, как по команде, снова зашепталась. С удвоенной силой. Компасу казалось, что он продирается не сквозь людей, а через плотный шумовой поток.

– Отойди, ну! – оттолкнул он какую-то щуплую тетку, чуть заметавшуюся и мешавшую ему пройти. Злость одолевала его. И тут он что-то почувствовал. До боли и страха знакомое – запах горящих свечей.

Мысль возникла сама собой, словно занесенная в мозг запахом – его нет дома уже третий день, когда он тогда в панике убегал, то не заметил матери, а дома она точно была. И, если не считать его криков, квартира тогда была подозрительно тиха. Это было не к добру. Болезненно оскалясь, Компас, уже ничуть не церемонясь, подключая локти, колени и кулаки, ринулся наверх.

– Отвали! – дико косящий глазом мужик, отлетел к перилам. – Пшли вон! – парочка маленьких женщин, не переставая шептаться, прижались к стене. – Разошлись, падлы!

Пройдя как ледокол через паковый лед, Паша добрался до своей квартиры. Дверь ее тоже была распахнута, и внутри так же стояли серые люди. Только вид они уже имели несколько другой. Это были уже не бормочущие что-то задохлики, жмущиеся друг к другу. Наоборот – квартира была заполнена рослыми широкоплечими мужиками в серых коротких пальто и с серыми же кепками в руках, и крупными угрюмыми тетками в черных платках. Запах свечей, ладана и чего-то еще тревожно-неприятного сильно бил в нос.

Компас, критически оценив широту спин непрошеных гостей, боком сунулся между двумя из них.

– Посторонись, ну! – рыкнул он.

Все – и мужики, и тетки, заполонившие квартиру, словно повинуясь какой-то команде, дружно повернулись к нему. Секунду на угрюмых лицах висела задумчивость. И вдруг, так же дружно, все довольно и широко и неестественно улыбнулись, и расступились. Перед Компасом образовалась довольно широкая дорожка между плотных серых, шевелящихся, пышущих жаром и улыбающихся людских стен. Вела она в его комнату. Ближний к нему мужик чуть поклонился и жестом пригласил его пройти.

От царящих в квартире запахов – мутило. В ушах стоял какой-то звон, а в голове клубилась вата. Компас пошел вперед. Он готовился к самому страшному. Вот сейчас он дойдет до вон того квадратного мужика возле дверного косяка, заглянет в комнату и увидит там…

– Нет. Фу, блин… Перестань… – шикнул сам на себя Компас, отгоняя мысли о том, что его мать могла вот так просто умереть пока он шлялся неведомо где. Кто бы что не говорил, а ее он любил…

Вот и квадратный мужик, довольно скалящийся и радушно приглашающий его жестом внутрь. Шаг… Еще шаг… Компас встал на пороге комнаты.

Ровно по центру, под пыльной старой трехрожковой люстрой, на двух табуретках стоял черно-красный, с белоснежной внутренней обивкой гроб. Тут и там горели свечи, перекликаясь огоньками. Гроб был пуст. Блики от свечей гуляли по атласной белой ткани, а небольшая подушечка в изголовье еще хранила в себе вмятину от головы того, кто совсем недавно лежал внутри. Компас знал кем был этот кто-то – рядом с гробом, смиренно держа свой берет в руках и распустив неожиданно черные и длинные волосы по плечам, стояла все та же старуха. Лицо ее было бледно и холодно. Только в глазах гуляли озорные искорки, а рот был скривлен в надменной и хищной улыбке.

– Ну проходи, проходи… – Компас дернулся, и резко обернулся на голос – тонкий и звенящий. Говорил, продолжая улыбаться, тот самый квадратный мужик. Его внешний вид и голос настолько не подходили друг другу, что даже во всем этом сюрреалистичном представлении, казались чем-то неестественным. – Твоя очередь. – продолжил тем временем мужик, и чуть подтолкнул Компаса в спину.

Только сейчас он по-настоящему испугался. До дрожи в каждой клетке организма. До этого момента он пребывал в каком-то анабиозе, ступоре от горя по утраченной матери. Теперь же со всей ясностью осознал, что мать тут совсем не при чем, а это место – так любезно нагретое этой чудовищной бабкой, уготовано именно ему. «Только после тебя, карга старая!» – всплыли в памяти его собственные слова, сказанные так недавно, и так давно. – «Только после тебя…».

Компас нерешительно, еле ворочая «деревянными» ногами, сделал шаг вперед. Старуха заулыбалась еще хищнее. Она просто стояла и лыбилась. Но от этой улыбки все потроха внутри Компаса ходили ходуном, завязывались в тугие узлы и натягивались струнами. Он сделал еще несколько шагов, как-то неудачно поставил непослушную ногу, запнулся, и рухнул на пол. Руки тоже были словно не свои, поэтому выставить их вперед для защиты он не успел, и гулко грохнулся головой прямо об угол гроба. Тот съехал немного в сторону, заскрежетав табуреткой по полу.

Лежа на полу, Компас чувствовал, как кровь теплым медленным ручейком вытекает из рассеченной брови, заливает глаза и забирается в нос. Он чувствовал ее металлический вкус у себя во рту. И не мог подняться. По голове ему доставалось нередко, и он знал каково это, но ни разу не чувствовал себя так, как сейчас. Он словно был набит ватой. Как старый плюшевый медведь, который сидел у него в комнате на шкафу, прислоненным к стене – стоять он не мог по причине своего мягкого наполнения.

Мягко ступая, подошла старуха. Она склонилась над ним и внимательно изучала. Вот к ней присоединился квадратный мужик, а за ним и другие серые – рослые, кургузые, крупные, мелкие. Они толпились вокруг, напирали, налезали сверху, протискивались снизу. И все, как один, довольно улыбались.

– Твоя очередь. – хрустально пропел квадратный и протянул к Компасу руки. Вторя ему, с разных сторон повыскакивали, будто приводимые в движение пружинами, десятки серых рук. Они, мешая друг другу, шевеля грязными пальцами с кривыми обломанными ногтями, хватали его за руки, ноги, голову, одежду, и пытались куда-то тащить.

Компас беспомощно взирал на все это сквозь кровавую пелену и не мог пошевелить даже пальцем. Владельцы рук наконец смогли согласовать свои действия, и надежно его ухватить. Тут же он оказался наверху и «поплыл» к никуда не девшемуся гробу. Тут же, задрав голову вверх и жутко распахнув рот в обрамлении ярко накрашенных губ, дребезжаще захохотала бабка. Ее смех был громким и резким, как будто металлическая линейка билась об стол, дернутая за конец озорным школьником. Вслед за ней, тоненько, словно где-то пересыпалось битое стекло, засмеялся квадратный и стал хлопать в ладоши.

Серые бухнули Компаса в гроб и тоже принялись хохотать на разные голоса. Они хватались за животы, толкали друг друга локтями, показывали на лежавшего в гробу пальцами, корчили рожи, и хохотали, хохотали, хохотали…

Паша плакал. Слезы его текли из распахнутых в ужасе глаз, смешивались с кровью и пачкали белую обивку. Вся картина, развернувшаяся в маленькой комнатке хрущевки, напоминала полотно какого-то обезумевшего художника – в центре стоял красно-черный гроб, в котором лежал таращащий безумные глаза парень в крови и грязи, а вокруг бесновались какие-то странные и нелепые люди под предводительством сухонькой старушки, так и норовившей пуститься в пляс. В это момент, какой-то особо разошедшийся в неистовстве серый, задел гроб бедром. Уже поколебленный ударом в него головы Компаса, гроб дернулся и, опрокинув табуретку, с треском упал на пол.

Это происшествие разом прервало шабаш. Все его участники замерли в нелепых позах с удивленными лицами, а виновник, столкнувший гроб, испуганно забился в угол. Перемены произошли и с Компасом. Вся его ватность куда-то испарилась, и он снова обрел власть над своим телом. Ничуть не раздумывая, он выскочил из гроба, ударил в нос подвернувшегося по руку серого, с силой оттолкнул попытавшуюся его задержать тетку в платке, и с разбегу вылетел в окно.

Раздался грохот и звон, перед глазами замелькали ветви росшей под окном березы. Паша налетел грудью на толстый сук, провернулся на нем и упал спиной на землю.

– Хорошо хоть окно не успел на пластик поменять… – пуская кровавые пузыри прошептал он себе. Со всех сторон к нему спешили перепуганные прохожие и соседи, кто-то уже снимал на телефон, а кто-то, слава богу, громко вызывал скорую. В поднявшейся суматохе никто и не заметил, как из подъезда вышла кроткая старушка в красном вязанном берете и, бросив мимолетный взгляд на толпу, скрылась за углом. И уж, тем более, никто не заметил хищной алой улыбки на ее морщинистом лице.

Компас слишком хорошо знал о последствиях своего забытья, и изо всех сил старался оставаться в сознании. Оно то и дело норовило покинуть его, но он всеми возможными способами пытался в нем закрепиться. Сначала он принялся считать людей, топтавшихся возле него, вяло переводя взгляд с одного на другого. Потом начал наделять их кличками по каким-то их внешним особенностям или поведению. Это все требовало некоторой концентрации и позволяло ему держать себя в необходимом тонусе. И когда он, в качестве очередного задания себе, начал пытаться угадать имена этих людей, послышалась сирена скорой. Замельтешили врачи. Его осмотрели, что-то вкололи, положили на жесткие носилки, погрузили в машину и повезли. В пути он и отключился.

………

Компас пришел в себя от того, что ему на руку капнуло что-то горячее. Он тут же открыл глаза и увидел перед собой горящую свечу. Она чуть криво торчала из его сложенных на груди ладоней, и капала на них воском. Пошевелиться Компас не мог, двигались только глаза. И они ему говорили, что лежит он в гробу. Том самом – перепачканном его кровью и грязными руками серых людей. И стоит он, судя по обстановке, в больничной палате.

Закрыв глаза, Компас попытался убедить себя, что все еще спит, и должен проснуться по-настоящему. Так, чтобы не было этого кошмарного видения, которое, наверняка, есть ничто иное, как результат нескольких его кошмарных дней. Но все осталось по-прежнему. Добавился только чей-то силуэт на границе видимости. Компас не видел кто это, но невысокий рост и красное размытое пятно в верхней части силуэта, говорили сами за себя.

– Эй!! – заорал Компас, с удивлением обнаружив у себя способность говорить. – Эй! Кто-нибудь!! Помогите! Слышите!! На помощь!!!

– Зря стараешься. – услышал он знакомый по трамваю голос. – Нет, ты можешь орать хоть до посинения – мне все равно. Только тебя никто не услышит. Ну кроме меня, конечно.

Старуха вошла в поле прямой видимости и, сложив руки на край гроба, умильно склонила голову набок. Компас часто, с подвыванием, дыша, бешено косил на нее глаза. Рот его дергался и кривился набок, словно он хотел что-то сказать, но забыл как им пользоваться.

– Страшно? – скорчила сочувственную мордочку бабка и сама же ответила. – Страшно. Не сомневаюсь. Но я вот… – она вынула из рукава какой-то, сложенный в несколько раз, лист бумаги. – Я вот тут справки навела… И что-то, Паша, я подвигов за тобою не вижу. Все больше кражи, вымогательства, угрозы, даже разбой. Как думаешь, этим вот людям, – старуха потрясла листком, – Было страшно?

Чудовищный, нечеловеческий ужас, охвативший Компаса в тот момент, когда он открыл глаза, и удвоившийся после явления старухи, неожиданно сменился яростным гневом. Словно кто-то щелкнул у него в голове каким-то переключателем.

– Ты! – вращая глазами заревел Паша. – Что надо тебе от меня?! Наказать меня пришла, да? За то что я такой плохой? А ты вся такая правильная, да?

– Ой, – хихикнула старуха, – Насмешил. Я что – похожа на того, кто воздает по грехам? – Компас молчал. – Или может ты думаешь, что я тебе мстить решила? Ха! Нет, мне, конечно, неприятны ситуации, подобные нашему с тобой трамвайному знакомству – как ни крути, а я человек. Но все это твое поведение, все эти твои мерзкие поступки, вся эта твоя жизнь городского подонка – не больше, чем повод для меня присмотреться к тебе повнимательнее. Обратить на тебя внимание. Можешь считать это моей прихотью или слабостью, но мне легче иметь дело с теми, кого меньше жаль. С такими как ты…

– Чего ты хочешь?! – уже чуть менее злобно оборвал ее Компас. – Чтобы я изменился? Чтобы прощения у тебя попросил? Или что?! Отвечай, сумасшедшая бабка!

Старуха поджала губы, словно сдерживалась от смеха, и молча смотрела на него. Она явно получала удовольствие. Упивалась своим положением. Но вот она взяла себя в руки и снова посерьезнела.

– Прости, еле сдержалась. Ты такой смешной.

– Ну что? – злость и гнев Компаса снова будто выключили, и на их место, заполняя пустоты, хлынул поток ледяного ужаса. – Что тебе нужно?

– Твое место всего лишь. – пожала плечами старуха, постукивая пальцами по гробу.

– Что? Место?.. Какое еще место? Что ты несе… – судорожно завращал глазами Паша, но осекся. Он вдруг понял полную бесполезность любых своих действий. Стало ясно одно – эта психованная бабка, чтобы она там ни говорила, просто хочет поквитаться с ним за тот случай. Восстановить стройную, по ее сбрендившему мнению, картину мира. Который должен, просто обязан, крутиться вокруг нее. И никак иначе.

– Да… Я согласен. – коротко кивая, проблеял Компас. – Я уступаю тебе свое место. Слышишь?! Уступаю!

– Ну вот и славно. – осклабилась старуха и щелкнула пальцами.

В тот же миг Компас почувствовал, как с ним стали происходить какие-то изменения. Все внутренности будто пришли в движение и стали раздуваться, сжиматься, биться друг об друга, причиняя ему адскую боль. Кожа сначала будто натянулась, потом стала стремительно сморщиваться и покрываться пятнами. В глазах неумолимо размывались контуры предметов, наползала мутная пелена. Зубы, вдруг разом заныв, стали, сами собой расшатавшись, вываливаться и падать в глотку. Компас закашлялся и почувствовал, как в голове у него будто бы что-то оборвалось, а правое ухо совершенно перестало слышать.

Стоящая же рядом старуха, наоборот принялась на глазах свежеть, разглаживаться и даже вытягиваться. Спустя минуту в гробу лежал уже глубокий старик, в старых, начинавших истлевать, спортивных штанах и растянутой футболке. Обивка на гробе, издав свистящий звук, начала расползаться и осыпаться. А вслед за ней и сам гроб, потрескивая, превратился в трухлявый ящик.

Через пару минут из палаты, в которую с час назад поместили бессознательного Компаса, осторожно прикрыв дверь, вышла высокая брюнетка лет сорока в старомодном платье. Платье ей было явно мало, но все равно сидело на ней вполне хорошо. Она поправила перед зеркалом прическу, ущипнула себя за щеки, поправила чуть размазавшуюся ярко красную помаду, и «мурлыкнула» себе под нос: «Не то, чтобы это место было такое уж завидное… Даже до тридцати не дотянула. Но тоже сойдет». После чего спокойно направилась к лифту.

Заглянувшая через некоторое время в палату медсестра, Компаса там не обнаружила. Его не было ни в туалете, ни в постели, ни под ней, ни в шкафу – нигде. На сестринском посту его тоже не видели, а значит этаж он не покидал. Окна были заперты изнутри, да и высоко... Не осталось никаких следов пациента. Лишь посреди его палаты лежала куча какого-то праха и грязи, да в воздухе витал явственный запах тухлой рыбы.

В комнате что-то сухо щелкнуло. Будто бы пальцами. Это и разбудило Пашу Белогорова по кличке «Компас». Он и так, конечно, собирался проснуться пораньше, но теперь же это получилось сделать даже до будильника, который, словно спохватившись, запиликал только сейчас – когда Паша на него посмотрел. Рано было настолько, что туман над речкой, видимой из окна его комнаты на третьем этаже, еще незримо цеплялся за листья рогоза и осоки в заводях. Впрочем, к такому Паша был привычен. Прошлое увлечение спортивным туризмом, помимо клички, дало ему еще и некоторые специфические навыки – например способность высыпаться и хорошо отдыхать за совсем небольшой отрезок времени. В принципе ему всегда хватало двух часов, чтобы заметно восстановить силы. А сегодня он проспал целых пять. Давали о себе знать, конечно, последствия вчерашних возлияний с пацанами, ну да это ерунда. Горячий чай с сахаром, пара бутербродов с сыром и холодный душ быстро выбьют из его молодого и крепкого тела почти все следы интоксикации. Компас об этом не переживал. Гораздо больше его беспокоило другое… Память подло подсовывала подробности, которые Паша стыдливо прикрывал остатками вчерашнего дурмана:

– Пахан, дело есть… – икая и отдуваясь, потянул его за рукав в сторону старый, еще со школы, кореш Семен. – Ты меня знаешь… Ик… Я фуфло не прогоняю…

Компас аккуратно, чтобы никто не заметил его недовольства, поморщился. Он знал, что все разговоры, которые так начинаются, никогда не заканчиваются чем-то хорошим. Следом обязательно появляются некоторые проблемы. Вот и сейчас, в гараже у Семена, он неминуемо ждал чего-то нехорошего.

– Короче… – Семен на некоторое время завис, словно подбирая слова. Паша Компас терпеливо ждал. Семен за эту свою особенность заслуженно носил кличку «Ручник» (или просто «Руч», для краткости), и давно никого ей не удивлял. – Я тут загулял немного. С Танюхой, ну «Седой», помнишь? Ну по старой памяти… А у нее, ты представляешь, хахаль есть! На постоянку! У Танюхи, прикинь! – Руч протяжно и тягуче заржал. Компас снова поморщился.

Отсмеявшись, Семен поведал ему анекдотическую историю возвращения Танюхиного хахаля в самый неподходящий момент. В ней было все: и традиционные зависания Ручника, и отборная матерщина, и гипертрофированные подвиги рассказчика, и явно приуменьшенные достоинства оппонента, и визг, спускаемой голышом с лестницы Танюхи, в общем – классика. Заканчивалось же все закономерной «стрелой», забитой обманутым хахалем, оказавшемуся не в том месте и не в то время Ручнику. Он же первым делом поспешил приобщить к этому мероприятию своего лучшего кореша и закадыку – Компаса, оказав тому нешуточную честь. Каковая честь теперь изрядно тяготила ею одариваемого. Нет, бросать своих в беде Паша, конечно же не собирался. Такого западло за ним никогда не водилось. Но и встревать в лишний, а особенно в чужой, блудняк он страсть как не любил. Тем более в такой, где фигурировали бабы.

Вспомнив все это, Паша снова сморщился. Теперь сдерживать себя и осторожничать не было нужды, и он скорчил такую гримасу, словно отыгрывался ею за весь вчерашний день. Но ничего не поделаешь, раз уж вписался.

«Стрела» была назначена на полдень. Странное время встречи выдавало в хахале бывшей Пашиной одноклассницы Тани Колобовой, – фраера, и это немного успокаивало. Но место было подобрано неплохо – в старом парке, заросшем и запущенном до невозможности. Его давно собирались сносить, чтобы построить там школу, и даже обнесли для этого забором. Но что-то пошло не так и город, так и не получив новой школы, остался еще и без одного из парков. Люди, конечно же, всегда себе путь найдут, и парк никогда не стоял полностью пустым. Но даже при этом там было весьма и весьма тихо, и укрыто от лишних глаз. А вот это уже тревожило.

Компас не знал своего противника, и, как следствие – его возможностей. Во всех смыслах этого слова. Не знал, чего ждать и к чему готовиться. Этого он не любил. Поэтому еще вчера решил съездить в центр – прикупить там в охотничьем магазине перцовый баллончик. Перцовка – штука, конечно, не совсем пацанская, но надежная. И в некоторых ситуациях – незаменимая. Для этого-то, в основном, и понадобился ранний подъем.

Быстро прыгнув в душ и взбодрившись, Компас уселся за стол. Пока закипал чайник, он заварганил себе пару горячих бутербродов в микроволновке и включил телевизор. Это была его гордость. На этот телек он заработал когда-то, помогая своему тренеру, как лучший ученик, в проведении коммерческих походов. Тот честно отстегивал своему ассистенту оговоренную долю и ни разу даже не попытался «закрысить». Таков уж он был – знаменитый на весь городок, Зайцев Геннадий Андреевич – мастер спорта по спортивному туризму и бессменный руководитель туристического кружка «Восхождение». Бессменный…и бывший, в виду прекращения существования упомянутого кружка. После чего Геннадий Андреевич из выдающегося тренера превратился в рядового алкаша, но своего авторитета, особенно среди бывших воспитанников, не утратил. Паша Белогоров же, в свое время, его практически боготворил. Особенно после того, как на честно заработанные в кружке деньги, он смог приобрести маленький телевизор на кухню. О котором так давно и безрезультатно мечтала его мама. Правда это было последней подобной его покупкой. Да и деньги те были последними, которые он честно заработал.

Так уж вышло, что оказался он в положении, именуемом в народе не иначе как: «связался плохой компанией». И пошло, поехало… Воровство, грабежи, два года колонии, еще два –  условно… Такое вот «восхождение».

Но Компас не переживал. Он ничуть не жалел о прошлом. Ну если не считать вчерашнего вечера. Ведь не хотел же он тогда идти в эти гаражи… Хотел же к Ленке разведенке заглянуть… Вот почему не пошел? Эхх…

Сунув ноги в старые, но жутко удобные джинсы, а свое загорелое тело в белую футболку с тремя полосами, Компас вышел из дома.

……..

Старый трамвай, плотно по утреннему времени набитый пассажирами, здорово тряхнуло на повороте, растревожив уже утихшую было головную боль. Сегодня она была как-то необычно прилипчива. «Старею». – тягостно подумал Компас и прислонился виском к чуть прохладному поручню, маячившему перед местом, на котором он сидел. – «Прилечь бы».

– Молодой человек. – писклявый старушечий голос, в общем гуле общественного транспорта, Компас поначалу даже не заметил. Да если б и заметил, то никак бы на него не среагировал. Не потому, что не понял бы, что обращаются именно к нему, а потому, что ему было плевать. – Молодой человек. – повторившееся обращение возымело тот же эффект.

– Слышь, парень. – к старушечьему подключился мужской голос, сопроводив свое обращение легким тычком в плечо чем-то твердым. – Уступи место-то. Пожилому человеку-то.

Компас нехотя отлепился от поручня и чуть повернул голову в сторону говорившего. Так, чтобы подставить ему одно ухо.

– Чего? – будто бы ухом спросил он, отвлекшего от тягостных дум, мужика.

– Того! – мужик как-то слишком быстро взвился. – Место бабушке, говорю, уступи! «Чегокает» он мне еще тут!

– Ну понятно… – недобро протянул сидящий и повернулся к говорившему уже лицом. – А ты кто? Ее секретарь? Или у нее самой язык отнялся?

Никакое место он уступать, конечно же, не собирался. Но привычно начал с поиска слабых мест у противника.

– Что? – задвигал бровями мужик – толстый и неопрятный, с коротким цветастым зонтиком в руках. – В каком смыс… Да какая вообще разница? Да и она тоже к вам обращалась.

– Да, я обращалась. – негромко подтвердила стоящая рядом с ним сухонькая старушонка в вязанном красном берете, платье неопределенного цвета, которое ей было чуть велико, и с ярко накрашенным красной помадой сморщенным ртом. – Дважды.

– Ох ты… – дерзко переключился на нее Компас. – Надо было громче значит, бабуся, сигналы подавать. У меня ж не локаторы. Дай пожить уже спокойно! Самой уж помирать на днях, а все не угомониться!

– Как?.. Вы… – побледнела старушка, но была поддержана толстяком:

– Да ты как…смеешь! Как ты со старшими… Да я…

– Что? – снова вперил в него свои, все больше стекленевшие, глаза Компас. – Что ты?

Мужик молчал. Только надувал дрожащие щеки и чуть потряхивал зонтом. Слабое место было найдено:

– Ну чего ты задергался? А? – Компас соорудил на лице эталонное возмущение, но с места не вставал. – Договаривай! Я послушать хочу! Терпеть не могу не дослушанным уходить!

– Я… Ты… – мямлил мужик, пытаясь влиться в толпу за спиной. Получалось это у него плохо, что немало насмешила Компаса.

– Ха… Ну ты куда? Куда ты, гардемарин? Я же еще тебя не выслушал? А? – нахал заливисто заржал.

– Ой, да что вы на него смотрите? – понеслось с разных сторон. – Это же хулиганье! Такие по-хорошему не понимают.

– Вот ведь! – всплеснуло руками хулиганье. – А по какому такие понимают? А? Где ты? Выйди сюда, объясни. Ну! Попросим! – он издевательски зааплодировал, призывая всем своим видом присоединиться окружающих. После чего густо сплюнул на пол.

Толстяк, тем временем, таки сумел втянуться в людскую массу и не отсвечивал. Остальные тоже как-то притихли и не стали продолжать прения, отвернувшись от дерзкого нахала. На Компаса смотрела только старушка в берете. Тот встретился с ней взглядом, и ему тут же расхотелось поясничать. Головная боль мигом вернулась. А, и без того паршивое, настроение словно запихали в самую середину грозовой тучи. Он не понял, что с ним произошло. Не бабки же он испугался! Однако, хоть в ней и не было ничего очевидно страшного, смотреть на нее не хотелось. Паша поспешно отвел глаза, притворившись, что выискивает кого-то в толпе.

– Вон, бабусь, – ткнул он рукой вперед на какого-то школьника, искоса глядя на настырную бабку, – Вон «щегол» сидит. Пусть он тебе уступит! Чего ты ко мне-то обязательно прикопалась? Я крайний что ли?

Старушка не ответила. Она просто стояла и пялилась на начинавшего нервничать бывшего спортивного туриста. Как вкопанная. Что было очень странно, при тех условиях, что трамвай трясся как умалишенный, а держалась она двумя руками только за свою потрепанную старомодную сумку. И хоть бы качнулась! Компас нервно, как встревоженный конь, поглядывал то на бабку, то в окно. К его радости – трамвай приближался к конечной точке его путешествия и ему надо было выходить. Теперь можно было и встать.

– Ну давай, бабусь. Дождалась… – глумливо сверкнув глазами, обратился он, поднимаясь, к старушке, но тут же осекся, напоровшись на ее каменно-холодный взгляд на недвижном лице.

– Не благодарю. – наконец нарушила молчание и она. – Но позволь посоветовать…

Паша ничуть не собирался ее выслушивать. Тем более в формате советов.

– Да перестань! – грубо оборвал он надоевшую бабку. – Видал я в гробу и тебя, и советы твои!

Трамвай уже подъезжал к остановке, и чуть задев пожилую женщину плечом, Компас продвинулся к дверям. На нее он больше внимания не обращал. Как и на ее возможные слова и упреки.

Старушка никак не отреагировала не его действия, даже не повернулась. Так и стояла изваянием возле того же самого сидячего места, отсвечивая ярким пятном своего берета. Даже смотрела туда же. Остальные пассажиры словно перестали видеть обоих участников конфликта. Будто те существовали в какой-то своей, отдельной от всех реальности. Кто-то читал, кто-то рылся в сумке, кто-то просто смотрел в окно. Но никто даже взглядом не повел ни в сторону победно удаляющегося хама, ни в сторону униженной им пожилой женщины. Никто не обратил внимание даже на внезапно раздавшийся из, молчавших всю дорогу, трамвайных репродукторов тихий, но ясный в своей стальной холодности, голос:

– Напрасно… – голос выдержал короткую паузу. – Напрасно ты меня гробом попрекаешь. Все там будем. Без исключения.

Компас дернулся и задрал голову кверху. Не поняв, что происходит, он решил, что бабка на него просто закричала. Это его разозлило. Взбесило просто! Резко развернувшись, он вперился глазами в обнаглевшую старуху. В свой взгляд он постарался поместить всю ненависть, на которую был способен.

– Только после тебя, карга старая! – ткнув пальцем в спину так и не обернувшейся старушке, рыкнул он и выскочил на тротуар. Двери за ним закрылись, и трамвай, скрипя и скрежеща, покатил дальше.

– Само-собой. – раздался из репродукторов тот же голос, а следом что-то похожее на щелчок пальцами. Но всего этого опять никто не заметил. Старушка же вскоре словно исчезла из трамвая – то ли незаметно выскользнув на остановке, то ли растворившись в воздухе.

………

Компас быстро забыл о случившемся. Вот еще! Голову каждой бабкой полоумной себе забивать! Быстро купив что хотел, он направился дальше – к старому парку, печально зеленевшему за покосившемся забором. Руч уже был на месте. Вместе с ним уныло позевывали и другие пацаны. Быстро всех поприветствовав, Компас отозвал виновника торжества в сторону.

– Ну? Чего тут? – с плохо скрываемой надеждой, спросил он. Время тянулось к полудню, а оппонирующей стороны не наблюдалось.

– Да хз… Зассал он походу… Коззел… – недовольно сплюнул под ноги Руч и спустил рукава предварительно до этого закатанной тельняшки. Когда-то он отслужил в инженерных войсках, но всем почему-то рассказывал, что служил на флоте. Для убедительности же постоянно носил морскую тельняшку. Поначалу это веселило пацанов, но потом наскучило. Ручник же будто ничего и не замечал, он вообще не был самым сообразительным. Сейчас же ему просто хотелось драки. Его буквально потряхивало в ее ожидании. Компас понял это по тяжелому позвякиванию в карманах кореша, где тот, в особых случаях, носил свинчатку и кастет – на разные сценарии развития событий.

– Короче, братан… – ободряюще хлопнул его по плечу Компас. – Не парься. Земля круглая, еще пересечемся с этим сыклом. А сейчас давай, еще десять минут ждем и в расход. У меня дел еще вагон сегодня. А по городу «цинк» пустим про несмелого этого пассажира. Договор?

– Да без базара, братан! – криво улыбнулся Ручник. – Спасибо, что пришел! Но не судьба, походу…

Никто так и не появился. И через десять минуть Компас уже бодро вышагивал в сторону дома Ленки разведенки. Она жила в частном секторе и из центра тащиться к ней было далековато, но пользоваться общественным транспортом не хотелось. И так настроение испортили. Оно теперь, вроде, начало налаживаться, и прерывать этот процесс не было никакого желания. Иначе весь день насмарку будет.

Компас свернул, напевая что-то под нос, к дому культуры, прошагал мимо большого гаража и нырнул в дыру в заборе. Так было ближе – срежет через детски сад, и считай больше половины пути позади. Широко шагая, он отмахивал метры пути. Начал даже слегка пританцовывать. Перед этим, правда стрельнул глазами по сторонам – не видит ли кто. Вдруг боковым зрением он уловил что-то странное. Не совсем характерное. Компас остановился и повернулся в тревожившую его сторону. У самой ограды, среди кустов недвижно маячило яркое красное пятно берета. Стало не по себе. Не страшно… Но как-то неприятно, словно внутри что-то тянуло. Мелькнула и заела мысль о «трамвайной» бабке.

– Да не… – неопределенно сам себе буркнул Компас. – Гонево…

Тем не менее, он неуверенно двинулся в сторону яркого пятна. Шаг за шагом, абсолютно не понимая зачем он это делает, Компас приближался к берету. Теперь было совершенно ясно, что это он – тот самый берет, который был на злополучной старухе из трамвая. И кто-то сейчас сидел в нем в этом детском саду спиной к Компасу, и не шевелился. Разглядеть подробнее мешали кусты, но кто-то там совершенно явно был. Паша, не смотря под ноги, наступил на валявшуюся на земле пластмассовую куклу и у чуть не упал. Разозлившись на всю ситуацию в целом, и особенно на подвернувшуюся так некстати игрушку, он с силой пнул ее и с рыком бросился вперед.

– Чего тебе нужно, падла?! – прохрипел он, врываясь в кусты, и падая через скамейку, на которой сидела вырезанная из дерева старушка. Она вязала деревянными спицами деревянные носки, а на голову ей был заботливо надет тот самый берет.

– Аааа! – забился на земле взбешенный Компас. – Погань!

Он не смог бы сформулировать кому и зачем транслирует свои проклятья, но чувствовал необходимость их произнесения для разрядки и расслабления. Побившись на земле еще пару минут и поорав, он, наконец, поднялся. Про Ленку он уже даже не думал – не до нее стало. Паша зло посмотрел на деревянную старушенцию, сплюнул и направился домой.

Подходя к своей «хрущобе», он приметил, что занавеска на окне в его комнате сдвинута. «Опять мать в берлоге шерудит…», – отрешенно подумал он, – «Неймется ей».

Ничего опасного или запрещенного он в комнате не хранил. Но было как-то неприятно от подобных манипуляций родительницы. «Ну и хрен с ней…». – традиционно подытожил он и, уже скорее для галочки, чем для получения информации, бросил еще раз взгляд наверх. Компас замер – от окна, отпустив занавеску кто-то быстро отошел. И этот кто-то был в красном берете…

– Что за… Чушня… – уже вслух процедил Паша.

Он бегом, прыгая через ступеньку, влетел на свой третий этаж, дернул дверную ручку… Дверь оказалась закрыта. Странно – мать, когда была дома, запиралась только на ночь. А она же дома! Иначе кто тогда в окно смотрел? Позвенев ключами, Компас отпер замок и осторожно вошел.

– Мать! – громко, но неуверенно крикнул он в тишину, хотя теперь уже почти наверняка знал, что в квартире никого нет. Слишком уж было тихо.

Не разуваясь, и бодря себя топотом, он прошел к себе в комнату. Пусто. Даже занавески задернуты особым, одному ему известным способом, будто их никто и не трогал. Выругавшись сквозь зубы, Компас кинулся в комнату матери и принялся перерывать ее вещи в поисках красного берета. Такого элемента гардероба, или хотя бы отдаленно похожего на него, у матери не обнаружилось.

– Чер-то-вщщина, твою мать… – зло шипел он, заталкивая как попало вещи на место. Через двадцать минут Компас уже был в гараже у Ручника, и, посетовав на отменившиеся дела, принялся без оглядки поглощать самогон. Ему требовалось забыться.

………

Частично пришел в себя он уже дома. Мелочи вроде пути домой и сопутствующих ему действий в памяти Компаса не задержались. Частичность же прихода в себя выражалось в притупленной способности к ориентированию в пространстве, и невозможности открыть глаза. Свое местоположение он определил только по привычным с детства запахам и общему звуковому фону своей квартиры. Впрочем, как ощутилось со временем – и в звуках, и в запахах было что-то новое. Едва уловимо чужое. Но, в тоже время, смутно знакомое. Кряхтя и охая, но еще не открывая глаз, Компас повернулся на бок. Несколько минут ушло на подготовку к прозрению. И в процессе этой подготовки он, вдруг, с похолодевшими внутренностями, вспомнил откуда ему знакомо то, что смущало его обоняние и слух. Когда умерла бабка, мать сгинувшего в тюрьме отца, квартира была наполнена запахом горящих свечей, а если прислушаться в полной тишине, то и едва уловимым их треском. То же самое, только в меньшей концентрации, присутствовало в комнате и сейчас.

Компаса будто подбросило на диване. В следующую секунду по квартире разнесся его испуганный крик – посреди комнаты, на двух табуретах стоял красный с черной каймой гроб, в котором, мирно сложив руки на груди, среди белой струящейся внутренней обивки, с горящей свечой между пальцев лежала та самая бабка из трамвая, в том же самом красном вязанном берете.

В комнату вбежала всклокоченная мать Компаса. Ничуть не смутившись незнакомой покойницы, она бросилась к сыну.

– Паша… Ты чего, Паша? – принялась она причитать, то садясь рядом с ним и беря его за руку, то снова вскакивая. – Что случилось, Паша? Плохо?

– Ты что? – орал дурниной Компас. – Ты серьезно? Ты меня еще спрашиваешь?

– Паша… Да что ты? Что с тобой? – ничего не понимала обеспокоенная мать и проверяла лоб сына.

– Да ты посмотри! – уже на пределе возможностей вопил тот, показывая на гроб. – Это нормально по-твоему?!

Мать проследила за рукой и ничего там не увидела. Это напугало ее еще сильнее. Мария Владимировна (так ее звали) души не чаяла в своем Пашеньке, жутко за него переживала и очень от этого страдала. А сейчас выходило, что ее любимый сын напился, что называется, до чертиков. Она ко многому привыкла и со многим смирилась, но это был новый, небывалой силы удар. Она в панике вскочила, принялась часто разглаживать ладонями растрепанные волосы и едва слышно бормотать:

– Паша… Сейчас… Сейчас, Паша… Сейчас… Я… Я скоро…

С этими словами Мария Владимировна выбежала из комнаты. Оказавшись в коридоре, она опрометью бросилась к домашней аптечке и, расшвыривая пузырьки и тюбики, принялась искать успокоительные капли. Для себя и сына, который продолжал, не теряя силы, орать в комнате. Внезапно в глазах у нее помутилось, потемнело, и она, гулко стукнувшись о стол, растянулась на полу без чувств.

Компас же, проорав еще несколько минут, вдруг затих. Не спуская безумных глаз с гроба, и ступая по дивану, собрал одежду, до которой смог дотянуться, и выскочил из комнаты. Его ничто не волновало в этот момент. Он просто хотел убраться подальше и хорошенько обдумать произошедшее. И, возможно, принять меры. Не ясно, правда, пока какие… Для начала он решил уточнить происхождение употребляемого вчера напитка. Паша похлопал себя по карманам, собираясь пойти к ручнику. Телефона при нем не было. Мысли вернуться за ним в квартиру даже не возникло. Махнув рукой, он направился в сторону гаражей.

В то время, как Компас, нервно оглядываясь, шел через гаражный кооператив, на кухонном полу пришла в себя его мать. Послушав тишину, она медленно поднялась. Сунув ноги в слетевшие при падении тапочки, она осторожно проследовала в комнату сына. Комната была пуста. Только разметанная в панике постель напоминала о недавних событиях. Пройдя через комнату, Мария Александровна открыла окно для проветривания – в комнате густо пахло перегаром и, почему-то, тухлой рыбой. Звонить сыну она даже не попыталась – его телефон лежал на столе рядом.

………

– Ты чего, Пахан? Какая паль? Это батя мой гнал! Для себя! Что за предъявы, братан?! Мы всегда его пили, и ничего! Обосновать не хочешь? – Руч всем своим видом выражал крайнюю степень недовольства. Он уже поправился пивком и ковырялся в своем старом, доставшемся еще от деда, мотоцикле «Урал». Когда пришел Компас он даже не обрадовался. Во-первых тот явился без предупреждения, и теперь с ним придется делиться пивом. А во-вторых – слишком уж странным показался ему старый знакомый – весь какой-то дерганый, перекошенный. Словно за ним черти гнались. А тут еще такие заявления!

Компас, часто и неглубоко дыша, присел на пустую канистру. Голова шла кругом, жутко мутило, а сердце словно норовило пробить себе дорогу прямо через грудную клетку.

– Прости, братан… – выдавил он через тошноту. – Попутал походу… День просто как-то с утра…не задался…

Было ясно, что о случившемся пока распространяться не стоит. Алкоголь, конечно же, был не причем. Продукт проверенный. Компас только из-за паники и страха допустил подобный вариант. Но легче от этого не становилось. Ведь если это не самогон, то что? От этих мыслей затошнило еще сильнее.

– Может пивка? – успокоившийся Руч, проникся глубоким сочувствием к товарищу по несчастью. Он и сам чувствовал себя неважно. – У меня осталось еще.

Компас посмотрел на него с надеждой, прочистил пересохшее горло и судорожно кивнул. В голове его возникла экспериментальная идея – хоть подозрения с зелья Ручниковского бати и снималась, но лишняя проверка еще никому не вредила. Тем более такая приятная, как сравнительный анализ.

День прошел как в тумане – Компас занял у кого-то денег, и до самой ночи в гараже стоял шум и гам. Там пили и закусывали. Пили пиво, водку, даже коньяк. Все, кроме самогона. В конце пьянки, когда все уже разошлись, кто самостоятельно, кто с помощью ближнего, Компас договорился с хозяином, что останется ночевать прямо в гараже – на уютно примостившейся в углу софе. Домой идти он не хотел, так как точно знал, что его там будет ждать. Руч не возражал. Сам он свалился рядом на полу – сразу же после того, как собрался идти домой.

Утром, едва придя в себя, вспомнив свое прошлое утро, Компас резко привстал на софе и с ужасом впился глазами на стоящий на табуретках, прямо над растянувшимся Ручником, красно-черный гроб. Внутри, как и вчера, лежала все та же бабка – красный вязанный берет, бледные заостренные черты лица, аккуратно сложенные на груди руки. Разве что свеча была короче.

Компас замер. Не понятно почему – то ли он уже успел к этому как-то привыкнуть, то ли дело было в его абстиненции, но страшно ему не было. Было как-то тревожно, как бывает, когда в твою размеренную жизнь вмешивается что-то стойко непривычное. Внутри у него все будто перекосилось. Еще было неприятно-брезгливо – от созерцания неуместной здесь покойницы, от того, что ему приходиться это видеть, и от того, что видит это, судя по всему, только он. Именно поэтому сейчас он старался не шуметь. Его побуждало к этому вероятное развитие событий, когда, разбуженный им Руч, так же как и мать вчера, ничего не увидит. А следом посчитает его сумасшедшим. Нет, мать, конечно, вряд ли так думает, но за этим «умником» точно не заржавеет. Компас глупо улыбнулся, проглотил вязкую но обильную слюну, задрожал губами, медленно скривился, и, дернувшись вперед, дунул на тонкое пламя свечи. Пламя затрепыхалось и погасло. И тут же вспыхнуло вновь. Само по себе.

Судорожно сглотнув, Компас повторил свои действия. Пламя снова погасло, и снова вспыхнуло. В довершение к этим фокусам, старуха резко открыла один глаз, и скосила его на Компаса. Несколько секунд он пялился в этот глаз, не в силах оторваться, и почти физически ощущал источаемые им мстительную злость, какую-то непосильную для обычных людей ненависть и издевательскую насмешку. В голове что-то шумело и плыло, как бывает, когда просыпаешься после гулянки, что называется – еще пьяным. Жутко тошнило – то ли от возлияний, то ли от накатывавшего безумия. Нужно было убираться.

Не отрываясь от следящего за ним глаза, Компас прижался спиной к стене гаража, и, словно в омут, бросился вперед. Диким прыжком он метнулся в сторону выхода, налетел на мотоцикл, загрохотавший по бетонному полу, и, стукнув дверью в воротах, вывалился через высокий порог наружу.

Далеко отбежать не получилось – его обильно и мучительно стошнило метров через двадцать. Разбуженный шумом Руч высунулся из двери и недоуменно взирал на едва устоявшего на ногах кореша. Компас, держась рукой о протяженную кирпичную стену гаражного кооператива, еще конвульсивно содрогался и слегка подвывал.

– Ты чего, братан? – резонно осведомился Ручник и вылез наружу целиком. – Заплохело?

Компас затравленно глянул на него из-под руки, что-то невразумительно промычал (скорее себе, чем Ручнику) и, пошатываясь, побежал. Руч же еще немного постоял, усмиряя торчащие в разные стороны волосы, пожал плечами и вернулся в гараж. Там у него было предусмотрительно припрятано пиво.

– Фу, бл… Че так тухлятиной-то воняет? – гасил рвотные позывы Руч, шаря рукой под софой. В гараже действительно стоял запах испорченной рыбы. – Ничего такого вчера не ели, вроде… Фу…

Побыстрее закончив поиски, он покинул неприятно пахнущее помещение, закрыл дверь и направился домой, неспеша гася разбушевавшийся внутри пожар.

Продолжение следует...

Когда эта пандемия начала двадцатых вовсю косила народ, по слухам чуть ли не миллионы прибирая в день, у нас тут, в синеоком островке стабильности, все просто шло своим чередом. Не буду я сейчас спорить о том, было ли все так безоблачно, или же власти скрывали (ну, как обычно), но размеренная жизнь не останавливалась никогда.

А вот теперь взяла и замерла. Что уже немного напрягло.

Первые пару недель никто всерьез эти предписания не воспринял. Я, правда, как всякий уважающий себя жопоголик, все же затащил домой пару вагонов крупы и прочего полезного в хозяйстве дерьма, да и горячительным на пару месяцев запасся. Меня только ленивый не назвал алкашом в процессе, но мать его за ухо, это оказалось мое самое ценное приобретение, как выяснилось.

После этих самых двух недель на улице стали появляться патрули. По виду - ОМОН или внутренние войска, я в этой шайке-лейке не шарю. С автоматами, в брониках, все как надо. Потом так вообще в какую-то фигню вроде экзоскелетов оделись, шлемы такие здоровенные, на джипах стали разъезжать и пугать окрестных недотеп. Что, дескать, улицы надо освободить, а не то ждет всех страшная административная ответственность.

Потом стала уголовная. Потом, говорят, стрелять начали. Сам не видел, за что купил, за то продал. У нас тут места тихие, может, парочка каких хануриков или настырной молодежи выскакивали еще на разведку, да через месяц все и прошло.

За Европами этими вашими я особенно не следил, но русским завидовал откровенно - у нас еще беспилотники массово жратву не доставляют, а курьеры после второго месяца тоже под запрет попали. Чего делать - хрен его знает, все на взводе.

Да и кому я рассказываю, мы тут все в одной лодке, просто не все видели то, что не повезло увидеть мне. И уж совершенно точно, что не все сделали те выводы, которые пришли в мою больную голову. Я знаю, я проверял. Саня из Сухарево так до конца отрицал то, что я ему говорил, да так и исчез к чертовой матери. Не знаю, может он и жив, но телефон больше не берет, да и в интернетах что-то не светится.

Жопа, короче.

Вроде как новая пандемия. Какая-то уж совсем новая пиздецома, от которой откреститься вот вообще нельзя. Это по официальным каналам - я проверял и наши, и русские, и европы-америки, везде примерно то же самое. Что и напрягало - про ковид этот чертов с первого дня во все утюги рассказывали, что за зверь такой, и как его готовить. А тут никаких подробностей, просто освободите улицы, и будет вам счастье.

Первый месяц и я не парился.

Не люблю я работать на удаленке, ну вот тресни хоть. Весь дневной распорядок коту под хвост, ходишь как в говно опущенный, какой день недели, который час - без понятия. Коты еще, да. Те самые, которым под хвост. Сидят и орут, неделя за неделей, в ванну забились, рыжий так заплющился, что еле его оттуда вытащил, из-под ванны, значится.

Но это мелочи.

К тому моменту и патрули эти странные исчезли. Освободили улицы, блядь. Курьеры не работают, в магазин не выйти, сраную гуманитарку не раздают. Хорошо хоть я жопоголик, мне тут на полгода хватит, но понятно же, что что-то не так.

Любопытный я, блядь. Полуночник еще, на хуй.

Нет, вы не подумайте. Такая же херня по всему миру. И ОМОНовцы эти, и слухи про стрельбу, все везде как у людей. Америки, хуерики, трампы-байдены-стивы джобсы, посрать. Везде одно и то же. Что ничего не понятно, понятно всем. Что делать, понятно никому. У нас вот, в подъезде, локальный коммунизм образовался. Крупу на водку меняем, водку на соль, мясо на картошку и наоборот. Утопия, блядь.

Это я от нервов, сорян. В общем понял я, что это везде. Интернет-то еще работает, я, благо, в английский язык обучен, за обстановкой в мире слежу. Ну, стал следить с того момента.

Вы не спешите меня хуесосить, вы лучше сами ночкой в окно поглядите, тогда и кройте меня матом, сколько влезет. Я сейчас отдельно словами скажу, по одному.

Эта. Хуйня. Лезет. Из. Асфальта.

Поняли, да? Нет?

В чем прикол-то. Вода есть, свет есть, даже интернеты никто не отменял. Даже работа, ебать ее в сраку, все еще работается. Я не знаю, как заводские работяги выкручиваются, но я ж, мать его, сисадмин, мне что на удаленке, что так - все едино. Мир работает в штатном режиме.

Сука, может, если бы не это, я бы раньше заметил.

Ночью по улицам ходят патрули, блядь. Я какого-то хрена на реддите нашел, вроде бы из Лос-Анжелеса, не ебу. На пикабу три-четыре человека ответили, а где эти ебаные китайцы тусуются, я без понятия. Короче, это везде. Пока еще это не заметно было, сейчас так уже у меня даже сомнений не осталось. Считайте меня психом, неважно.

Посмотрите пару ночей на улицу, не поленитесь.

Это происходит не каждую ночь, но они там есть. У меня вот соседний дом, такая же ебаная трехэтажная сталинка, не такая, как типа на главном проспекте, а всратыш такой пятидесятых годов постройки для рабочих, так вот в ней больше не горят окна. Ни одно.

Потому что ночные патрули что-то сделали.

Я звучу сумбурно, я знаю. Я не псих. Черт, если я псих, это будет лучшая новость в моей жизни. Я пьян, я чертовски пьян, но я понятия не имею, как еще мне нужно существовать в этой сраной квартире, кроме как упиться в невозможность, глядя на все это. Сейчас три часа ночи, и я не то что боюсь, я физически не могу взглянуть в окно.

Простите, паника. Сейчас.

Я тогда это впервые заметил. Из асфальта эти. Днем я их не видел, но не думаю, что они не могут. Скорее всего, не хотят. Сначала нас стеснялись (или боялись?), потом патрулей. Теперь уже некого.

Просто посмотрите в окно.

Я пузырь Семену поставил, это мой сосед по лестничной клетке, у него окна на автозавод выходят. Он тоже это видит. Ночью над автозаводом - его самого не видно, только дымка над домами, - горит что-то яркое. Там что-то происходит. Мы связывались через сеть с девчонкой, которой видно тракторный завод из окна, то же самое. Этот цвет… Его надо видеть. Ребята из Сухарево говорят, что над стройками такая же дымка, вы понимаете? Я лично нашел еще человек десять из средней полосы, там от подмосковья до Урала, парочка шведов на реддите, в общем, вы поняли.

Можете не верить, но посмотрите в ебаное окно ночью. Дня три хотя бы - вам некуда спешить, спать можно и днем.

Когда я завтра протрезвею, продублирую это сообщение по-английски, если смогу. Я не настолько хорошо знаю язык.

Там (опять, по слову, с акцентом). Что-то. Происходит.

Твари эти, что из асфальта появляются, вроде как люди, но они, еб его мать, простым поглаживанием рук убрали сраные подъездные двери в соседнем доме, вон в том, в котором свет уже не горит. Нет, блядь, не заварили, не высадили, просто убрали.

Как будто их и не было никогда. Голая, ебать ее в сраку, стена. И я зуб даю, со временем и окна там тоже исчезнут, останется сраный бетонный куб возле сраной дороги.

Как я уже говорил, алкоголь стал моим самым ценным приобретением. Я и так уже с катушек сваливаюсь, но без него я бы уже в петлю залез. Они выходят, блядь, из улиц. Они убирают нас. Теперь я, кажется, понимаю, что такое “освободить улицы”. Они, блядь, сука, сами себя освободили. Представили, сука, бесконечную цепочку ебаных улиц с бетонными скелетами вокруг?

Самоизоляция, нахуй, держи карман шире.

Я нихуя не понимаю, что это такое, но они здесь, и они медленно заваривают наглухо каждый дом, который стоит на обочине. Заварят мой, заварят ваш, переработают, превратят в монолитный блок камня.

Я такой не один. Смотрите сами, вы, кто бы вы ни были и где бы не жили. Думайте. Мы с Семеном завтра попробуем прорваться. Эти суки уже вставали из асфальта в нашем дворе.

Бегите, пока не стало слишком поздно.

Мы освободили улицы.