Интерлюдия первая. Отрывок
— Ну как тебе рас-с-скас-с-с? — заинтересованно прошипел Змей. — Добавило пищ-щ-щи для рассмыш-шлений?
— Превосходно! Поистине замечательно! Я таких историй нигде не слышал!
— И не услышишь! — девушка за ширмой звонко рассмеялась.
Она уже выбралась из ванны, и по движениям тени за тканью Писать понял, что Провидица одевается.
— Я уловила скрип пера о бумагу, пока шло повествование. Змей, он там вправду конспект вёл что ли?! — насмешливо спросила она.
— С-с-слух тебя не подвёл, моя дорогая!
— Хм, надеюсь у парня хороший слог. Даш потом почитать?
— Это черновые записи. Начисто я буду в книгу перезаписывать.
— Понятно, кхм...— девушка призадумалась.
Как видел гость, тень за ширмой застыла на миг: обе руки обхватили волосы, собранные в пучок на затылке. Когда напарница Змея снова пришла в движение, он услышал:
— Есть тут у меня одна идейка, но сначала поприхорашиваюсь пойду. Волосы колдовством просушила, конечно, и пригладила, но остальное люблю вручную, — последние слова произносились скорее для себя, чем для окружающих.
Провидица, неслышным, лёгким шагом ног в тапочках устремилась к одной из дверей в стене зала. Писарь увидел, что дверей три. Та, к которой шла девушка, была как будто взята из картин со сказочными домиками. Две линии начинались с порога, шли вверх, постепенно изгибаясь на встречу друг другу. Наверху обе встречались в одной точке. Изделие выполнили из дерева, покрыли каким – то странным глянцевым лаком, цвета морской воды. Украсили резными узорами с изображениями водных чудищ. Дверь справа, словно слегка уже соседки, чёрная и без изысков. Материал походил на обсидиан. И последняя, левая. Точнее – последние. Огромные, Писарю показалось, что перед ним створки амбарных ворот. Если бы не дорогое красное дерево, из которого их сотворили и золотыеи узоры по всей площади: листья, лозы, птицы, они бы вполне за них сошли.
Прежде чем отворить свою дверь, девушка ухватилась за одно из двух массивных позолоченных колец на правой створке ворот и сильно постучала. После стука за ними отчётливо послышалось чьё – то шевеление.
— Михаил, у нас гости, не будь невеждой, выйди, поздоровайся! — обернувшись к паре за столом, сказала. — Пока я в комнате буду приводить себя в порядок, он расскажет тебе, Писарь, много интересного. Ты не смотри на его...
Её речь перебил грохочущий, подобно камнепаду, возглас из – за ворот:
— Я не невежда!!! Не наводи на меня поклёп, женщина!!! Я спал!!!
Провидица покосилась на комнату своего товарища:
— Ты не смотри на его временами дурные манеры. Михаил у нас рубаха – парень. Ну всё, я пошла.
Дверь цвета морской волны затворилась одновременно с открытием позолоченных ворот. У Писаря отвисла челюсть — на пороге, на двух лапах, стоял огромных размеров медведь. Верхней левой лапой он опирался на дверной косяк из толстого бруса. Михаил приоделся в роскошный красный кафтан с золотой вышивкой, чем – то напоминающей узор на входе в его жилище. Одежда была расстёгнута. На голове уместилась зелёная шапка: низкий цилиндр с золотистой косичкой, оканчивающейся кисточкой, которая крепилась к верхней его плоскости. Сейчас головной убор сдвинулся набок, отчего плетёное украшение комично покачивалось туда – сюда.
Продолжение здесь: https://author.today/work/259899
Проклятие заброшенной усадьбы
В заброшенной усадьбе, окруженной мрачным лесом, раньше жила давно забытая семья, обвязанная тайной проклятья. Легенда гласила, что в их доме обитает злой дух, готовый пожирать души тех, кто осмеливается вступить на его территорию.
Молодая пара, решившая отремонтировать усадьбу и начать новую жизнь, не поддавалась на страшилки местных жителей. Они не верили в проклятье и собирались преобразить старый дом в свой идеальный дом мечты.
Но по мере того, как они начинали работы, происходили странные и необъяснимые события. Тени проплывали через комнаты, слышались шаги по пустым коридорам, а зеркала отражали призрачные лица. Муж и жена чувствовали, что что-то зловещее и невидимое наблюдает за ними, поджидая свой момент.
В одну страшную ночь, при свечах и лунном свете, во время жуткого ливня, проклятие усадьбы раскрылось полностью. Двери захлопнулись сами собой, окна разбились, а душа злого духа начала мстить за все прегрешения, совершенные на его земле.
Муж и жена оказались в центре кошмара, борясь за свои жизни и свои души. Но проклятье было сильнее, чем они могли себе представить, и усадьба стала их тюрьмой без выхода, погружая в ночной ужас и отчаяние...
Лишь утро сумело осветить мрачные стены заброшенной усадьбы, оставив за собой лишь запах гнили и страдания, а местные жители навсегда запретили подходить к этому месту, где злая сила продолжала свою жуткую игру...
Еще больше жутких историй вы найдете в нашем Telegram-канале
Сможете найти на картинке цифру среди букв?
Справились? Тогда попробуйте пройти нашу новую игру на внимательность. Приз — награда в профиль на Пикабу: https://pikabu.ru/link/-oD8sjtmAi
Невиданными дорожками
Яга лежала на спине на невозможно длинной деревянной скамье, но её ноги всё равно свисали с краю. Та самая нога торчала, не сгибаясь, из неё в разные стороны вылезли кости, как шипы из булавы. Изогнутый нос возвышался обваливающейся колокольней. Кожа была похожа на пергамент: желтоватая, исписанная странными словами из знакомых букв. Руки сложены на груди, глаза завязаны узким полотнищем. За пустыми оконными рамами шумел ночной лес, скрипели половицы под ногой, ветер завывал в щелях – но не было слышно ни храпа, ни дыхания. Да, старуха была мертва.
Вначале закончились обжитые места. Затем была долина, засыпанная пеплом, лишённая кустов, травы, живности. Даже стервятники в высоте не высматривали падаль, оставив всякую надежду. Дальше – лес, постоянно закутанный в сумрак, днём и ночью, летом и зимой. Только в лесу он впервые засомневался – получится ли. Продирался сквозь заросли, продирался сквозь свои мысли, нащупывая дорогу и там, и там. Но как узнать заранее, правильный ли ответ, верный ли путь?
Олень. Слегка прикрытый ветвями, олень в полусотне локтей смотрел прямо на него, подёргивая ушами на каждый треск ветки. Человек замер. Выбирая, куда наступить, он медленно, не отводя взгляда, пошел прямо на зверя, нащупывая рукоять топора на поясе. Зверь ждал, принюхиваясь, но с места не сходил. Его голова упиралась в скопление веток, было похоже, что он в них запутался. Но уже в десятке шагов стало ясно: олень свободно стоял, а в его рогах торчала мёртвая голова другого оленя, наглухо зацепившись рогами в живого… вроде живого. Глаза его были мутными, а шерсть свалялась и свисала клочьями. Он стоял и спокойно смотрел на человека, пока тот сближался, а потом пошёл в сторону. Человек тронулся за ним.
Через пару часов впереди между деревьев забрезжил свет. Пасть леса раскрылась, обнажив поляну с обломанными деревьями по краям, со старой избой в середине, и поглотила остатки сомнений. Олень остался на опушке, провожая человека взглядом.
Мрачная одинокая изба была почти пуста – стол, пара лавок, сундук, мёртвая старуха. Красного угла нет, вместо него какие-то ветвистые коряги, светлые, очищенные от коры. Огромная печь по центру, холодная, не помнившая тепла. Он поискал воду, но не нашёл ни кадки в доме, ни колодца либо ручья снаружи. Нужно было передохнуть, пусть и с покойницей в одном доме. Уставшему путнику не пришлось выбирать: лавка и котомка под голову лучше дремучего леса и открытого неба. За окнами быстро темнело, глаза слипались ещё быстрее. Чернота накатила одновременно и на дом, и на разум.
Но вот закаркали вороны, всё громче и громче, захлопали крыльями. Зашуршали одежды, мёртвая Баба Яга медленно встала со скрипящей лавки, упёрлась головой в невысокий потолок. Она принюхалась, огромный нос зашумел и заходил из стороны в сторону. Птицы снаружи сходили с ума и беспрестанно орали. Огромная негнущаяся нога стукнула в деревянный пол, и этот стук, странно долгий, усиливался, разрастался, пока полностью не заполнил слух; в ушах гудело, как после удара. Когда голова готова была разорваться от гула, прорезался громовой голос:
– Кто пришёл в мой дом без спросу?
Человек упал с лавки и проснулся. Было тихо. Покойница лежала всё так же. За окном вдалеке еле слышно колыхались деревья, тихонечко скулил ветер под крышей.
– Приснилось, – сказал он сам себе, чтобы просто нарушить тишину, и подошёл к телу. Оно лежало ровно так, как он его оставил, осмотрев в первый раз. Руки не сдвинулись, полотнище на глазах. Но что-то смущало, какая-то потайная мысль сверлила голову изнутри. Да, вот оно.
Если здесь никого нет, то кто завязал покойнице глаза?
С печки посыпалась побелка, и оттуда медленно выползло что-то большое и лохматое. Оно свалилось с печки, громыхнув о пол, и распрямилось в свете луны.
– Кто пришёл в мой дом без спросу? – Хриплый низкий голос звучал уже наяву. Крупный коренастый мужик с нечёсаными волосами и бородой, с огромными мускулистыми руками, сжатыми в кулаки, недобро смотрел на гостя.
– Иваном зови. Без спросу, но нужда привела. Долго лесами плутал. Да, вижу, опоздал.
– К бабушке шёл?
Иван кивнул.
– Просить?
Иван снова кивнул.
– А чего просить-то? – Кулаки слегка разжались.
– Только ей сказать могу.
– Верные слова говоришь. А принёс что? Кто только словами просит, со словами и уходит.
– А ты кто будешь?
– За домом приглядываю, воду ношу, бабушку стерегу, лихих людей отпугиваю.
– Домовой, стало быть?
Мужик внимательно разглядывал Ивана.
– Ну, пусть домовой.
Иван подошёл к своей котомке, положил на стол и развязал её. Достал небольшой камень.
– Прими этот дар, не хотел я тебя обидеть, нёс Яге, но раз нет её, обратно уже не понесу. Это золото, найденное в реке.
Домовой мигом оказался рядом. Взял самородок, покрутил в руках, вынес на скупой лунный свет, попробовал на зуб.
– Тогда другое дело, Ваня, Ванюша, Ванятка! Садись, перекусим.
На столе появились хлеб, овощи, грибы, бутыль чего-то дурно пахнущего, но крепкого. Иван ел и пил, стряхивал крошки с бороды, благодарил за гостеприимство, тёр глаза и чувствовал, что хмелеет. Дальняя дорога, брага и прерванный сон сделали своё дело, и домовой это заметил.
– Ну, Иван, ложись-ка ты теперь спать. Утро вечера, как говорят, мудренее. Вот тебе чистая рубаха.
Слова окружали, обволакивали, успокаивали. Создавали ощущение уюта, безопасности. Иван, запинаясь ногами, побрёл к лавке, переоделся в длинную чистую рубаху и, уже засыпая, услышал:
– Только правильно попроси, чтоб с другой стороны зайти. Верные слова, вижу, знаешь.
***
Иван проснулся от абсолютной тишины. Молчал лес, не гудели уши. Не урчал живот. Ветер перестал играть мелодии на дырявой избе. Иван вышел наружу, прошёлся по траве, повертел головой. Деревья на опушке бесшумно колыхались, трава под ногами не шелестела. Небо было чёрным, без звёзд, хотя облаков не было видно, и только луна светила на землю единственным глазом, разглядывая всё то, что выхватила из темноты.
– Накормил, напоил, спать уложил. Всё верно, – беззвучно сказал Иван одними губами, не слыша голоса. Повернулся к дому.
– Избушка… – Иван вздрогнул, услышав наконец звук, когда слово, колебля воздух, набирая мощь, улетело к лесу, отразилось от стволов и вернулось эхом. Он закашлялся, и кашель тоже разлетелся по округе. Он набрал воздуха: – Избушка! Повернись к лесу задом, ко мне передом!
Вначале ничего не происходило. А потом изба немного приподнялась над землёй, показав две огромные птичьи лапы в перьях и с когтями, и развернулась, вздымая комья земли – и весь лес, каждое дерево, каждый куст провернулись вокруг неё и стоящего рядом Ивана огромным колесом. С обратной стороны избы оказалась ещё одна дверь, выкрашенная в чёрный цвет, украшенная искусной резьбой. Другая дверь. Нужная дверь.
– Как зовут? – Яга не глядела на вошедшего. Здесь, за другой дверью, её кожа была светлой, без надписей. Ростом она была такой же – даже сгорбившись, она несколькими невероятными изломами заполняла значительную часть избы. Яга работала за прялкой, веретено скакало в её руках, как белка. Пахло свежим хлебом. В печи странно полыхал огонь, сверху вниз. У прялки и перед ветвистой корягой в углу горели, также язычком пламени вниз, лучины. По комнате бегали тени.
– Иваном зови. Просить к тебе пришёл. Да, думал, не успел.
– Если здесь, значит успел.
– Вода мне живая нужна. Долгий путь я прошёл к тебе. Невеста моя захворала, помирает, лекари что ни делают – не помогает. Все как один говорят: только живая вода её поднимет. А ты одна про неё ведаешь. Я тебе подарки принёс, в избе оставил… там.
– Ну это ты там оставил, в той избе. А мне? – Яга картинно развела руками. – Я-то здесь.
– Да разве можно сюда принести что-нибудь?
– Думай, Иван. Думай. – Стучало веретено, шуршала пряжа. Иван напрягся.
– Глаз отдам. Глаз мой бери. Но с условием. Отдам уже тут, когда вернёмся.
– Условие? – Яга задумчиво пряла какое-то время, обдумывая плату. – А давай оба глаза.
– Мне ещё обратно идти. Не понесёт же меня домовой твой до дому. Один.
Яга рассмеялась, отложила пряжу и впервые посмотрела на него. Иван только сейчас заметил, какие длинные и жёсткие у неё ногти на жилистых руках.
– А ты не так прост, Иван! Глаз, говоришь? – она встала, выпрямившись во весь рост. Подволакивая негнущуюся ногу, подошла вплотную, нависнув огромным раскидистым деревом. Иван моментально вспотел и прикрыл лицо рукой. – Ну, не пугайся, будь по-твоему. Приведу тебя к живой воде, и обратно. – Вытерла ладони о подол. – По рукам?
***
Снаружи избы, в которой Яга была жива, мир был другим – мёртвым, будто ведунья забрала его жизнь себе. Трава недвижно лежала жёлтым высохшим ковром. Деревья, абсолютно чёрные, лишённые листьев, стонали, качаясь на ледяном ветру. Чёрное небо пронзали алые сполохи, гремел гром, иногда раздавался далёкий вой. Путь лежал наверх, на высокий холм.
– Ты, Иван, поспешай, да особо не оглядывайся. – Яге было неудобно ходить с негнущейся ногой, но огромный рост компенсировал это: хромая ведьма и разглядывающий окрестности человек шли вровень. – Здесь много кого твой запах привлечёт. Одни без чужой крови жизни не видят, упыри, другие просто неупокоенными бродят, по старой жизни скучают, и по теплу. Третьи просто сгустки зла и сердитости, перевоплотившиеся. Меня не тронут, но могут и храбрости исполниться. Воды наберёшь, и сразу назад пойдём.
Иван, также как и был после пробуждения, в одной рубахе и босиком, брёл за высоченной старухой и косился на тёмные кусты, прислушивался к звукам. За деревьями чудились высокие, тонкие и рукастые. За вспученной землёй – низкие, многоногие, с полной пастью зубов. Посреди всего этого зла он на мгновенье почувствовал себя маленьким мальчиком в распашонке, заблудившимся в лесу. Но, вопреки устрашениям, путь оказался спокойным.
Наконец, они вышли к ручью. Он бежал откуда-то сверху, огибая камни, пробивая путь сквозь пожухлую траву, песок и глину. Кое-где русло пересекало грязные и заболоченные места, и в прозрачной воде время от времени распускались разводы крупными чёрными цветками. Яга встала, насмешливо глядя на Ивана. Тот посмотрел на ручей и сказал:
– К истоку веди. Через чёрный лес течёт, грязи набирается.
– Хорошо, Иван, пойдём дальше.
И они пошли дальше. Скоро действительно показалось начало источника. Большой камень с щелью в верхней части, оттуда ручеёк небольшим водопадиком падал на пригорок, рассыпаясь брызгами. Иван подошёл ближе и застыл. За пригорок он принял человека, прикованного огромными цепями прямо к камню. Человек не двигался, волосы и борода его были седыми, и он был очень худ – кости, казалось, выпирали из него так, что должны были прорвать кожу. Вода лилась на него, стекала в небольшое озерцо и только потом убегала ручьём. Яга остановилась и ждала, улыбаясь.
– Это же… – Иван запнулся. – Не может быть?
– Он, он. Бессмертный. Где же ему быть ещё? Тут и держу его.
Иван осторожно подошёл поближе, разглядывая. Цепи зазвенели, Иван отдёрнулся. Сиплый голос, еле пробиваясь сквозь шум ручья, прошелестел:
– Смерть моя?
Яга расхохоталась.
– Рано тебе, костлявый, срок ещё не пришёл. Чего разволновался? Сиди себе, отмокай да омывайся. – Повернулась к Ивану. – Ну что, хорошо устье? Наберёшь воды?
Иван вытянул руку над озерцом и выронил в него кусок захваченной из избы пряжи. Пряжа сморщилась, почернела и стала тлеть без огня, пустив тонкий дымок.
– Ты Кощея не в живой воде держишь. Мёртвая она. Верно ведь?
Яга медленно стирала со своего лица улыбку.
– Хорошо, Иван, пойдём дальше.
Через некоторое время чёрный лес закончился, и они вышли на верхушку холма, возвышавшуюся каменной лысиной над окрестностями. Отсюда было видно и избу Бабы Яги, и другие холмы, покрытые деревьями, и дальнее кольцо заснеженных гор. Здесь, посреди камней, бил ключ. Струя летела вверх, орошая камни, и уходила в землю. На камнях около фонтана рос зелёный мох, усеянный прозрачным жемчугом брызг. Яга устало наступила прямо в струю своей костяной ногой.
– Только так и спасаюсь, только здесь. Ну, веришь, что здесь вода живая? – она отошла от источника, растирая ногу.
Иван принюхался, кивнул, набрал полные пригоршни живой воды и огляделся.
– Посудину бы какую?
Яга больше не улыбалась.
– Я сказала – до живой воды доведу. Не обманула же? А про посуду уговора не было. – Она развернулась и пошла вниз со склона. – Ничего, не расплещешь. Ради невестушки постараешься. В избе дам кувшин.
Путь вниз был проще, но не быстрее. Иван молчал и аккуратно нёс воду в пригоршнях, прижимая их к груди. Теперь, когда он набрал воды, лес казался опаснее, ему казалось, что любая ветка выбьет у него воду из рук, или корень окажется под ногой, он запнётся и всё разольёт. Яга, понятное дело, второй раз с ним не пойдёт за ту же плату, а сам, в одиночку, он бы не рискнул идти по здешним местам. Иван шагал всё осторожнее, и вглядывался в спину постепенно отдаляющейся ведьмы. Та, приволакивая ногу, неслась по склону, особо не разбирая дороги. Шла напрямик, снося кусты, обламывая свисающие высохшие ветви.
И вдруг она встала. А прямо перед ней стоял олень, в его рогах застряла оторванная голова другого оленя. Олень моргнул и посмотрел куда-то ей за спину. Яга оглянулась, Иван отстал где-то позади. И это было неправильно.
– Иван? – позвала она. Ответа не было. Баба Яга развернулась и побежала к месту, где был прикован Бессмертный. Когда она добежала, человек, под струями мёртвой воды, прикрывая узника сверху своим телом, уже поил его из своих ладоней живой водой.
– Нет, нет, – прошептала она. Она нагнулась, отломала кусок кости от своей ноги и метнула Ивану в спину. Обломок с силой вонзился между рёбер, Ивана аж отбросило от удара, но успел откатиться из озерца на землю – и проглотить ту живую воду, что он нёс во рту. Он лежал на боку и хватал ртом воздух, как рыба, выброшенная из реки мощным течением. Яга посмотрела на Бессмертного.
А Кощей, раздув щёки, смотрел на неё. Яга попятилась. Бессмертный поднял руки, и цепи, державшие его долгие годы здесь, на другой стороне, покрылись льдом и осыпались мелкой крошкой. Старуха опомнилась, резко вскинула ногу, будто в дикой пляске, и собралась уже ударить ей в землю, оглушая и сотрясая, но было поздно. Бессмертный резко плюнул, струя мёртвой воды – а живую, принесённую, он уже всю выпил – полетела в ведьму, и на подлёте это уже была острая ледяная глыба, пробившая голову Яге, угодив ровно между глаз. Наверху шарахнул гром, где-то вдали завыли местные обитатели, почуяв смерть ведьмы. Бессмертный медленно подошёл к старухе.
– Настал старухе Карачун, Карачун, – нараспев пробормотал он, наклонясь, и разорвал пальцами её шею. Хлынула кровь, но не в землю: замысловатыми фигурами струи крови, журча, поднимались вверх, кружились вокруг колдуна, рисовали узоры. Кровавый пар превращался в красные снежинки, медленно оседавшие на траву, на ручей с мёртвой водой. Колдун внимательно управлял полётом, двигая руками и нашёптывая, пока кровь не приняла форму короны, нагрудника, поножей. Ещё пара движений пальцев – и он оказался облачён в кроваво-красные заледеневшие доспехи.
– Наконец-то, – просипел он. – Я уж думал, я тут на века вечные. Лихо, ты живой?
Назвавшийся Иваном лежал на земле, около озерца мёртвой воды. Бессмертный подошёл к нему, схватил за плечи длинными костлявыми пальцами и поднял над землёй.
– Смерть моя?
Раненый медленно поднёс руку к лицу и указал на левый глаз. Кощей усмехнулся, выдернул спины Лиха кость и втиснул ему между зубов. Колдун перехватил его одной рукой за голову, а пальцы второй стал медленно погружать в глазницу. Они утончились, удлинились и проникали всё глубже внутрь, ощупывая глазное яблоко; потянули наружу. Одноглазое Лихо забился, но вцепился зубами в кость, руками хватал воздух и терпел. Его лицо приобрело привычный Бессмертному вид, когда глаз с сочным хлюпаньем выскользнул из черепа и улетел в траву, а кожа стала темнеть, меняя личину. Кощей достал из кровоточащей глазницы куриное яйцо, поглядел сквозь него на свет, обтёр его о траву и спрятал за нагрудником.
– Хорошо прижился, прямо как родной. Второй на крепость проверим?
Лихо выплюнул кость и хрипел всё тяжелее с каждым выдохом, безразлично вслушиваясь в жуткие мелодии, льющиеся из его глотки.
– Пошутил. Настроение хорошее! Проси, чего хочешь. Хотя… могу угадать. – Кощей оглядел тело Яги. – Не так много тут нужного осталось. – Он снова схватил Лихо за голову и стал изучать кровоточащую дыру. – Новый тоже приживётся. Этот где нашёл?
– По пути… одолжил.
– Значит, хочешь оба мира видеть сразу? Сдюжишь? Некоторые и один бы не видели никогда.
– Не знаю. Не тяни. Ты кость выдернул, кровью изойду.
– Да, да, точно. Хрупкие вы. Отвык.
Кощей приволок тело Яги за ногу к мёртвому озерцу и бросил под водопад. В руке его был свежевырванный большой глаз.
– Будет больно. – Улыбнулся. – Ты хоть покричи в этот раз, для меня.
***
Кощей Бессмертный и Лихо Одноглазое сидели у фонтана живой воды, прислушиваясь к постепенно приближающимся воплям и вою. Лихо протирал глаза, моргал, привыкая к новым ощущениям. Новый глаз почти зажил.
– Невеста?
– Повело старуху, как про любовные дела услыхала. Ресницы дрогнули, как у молодой. Поверила.
– А личину чью принял?
– Богатыря одного, назойливый очень. Был. Его птицы уже расклевать должны.
– Да, хитро ты придумал. Провёл старую. Обратную дорогу знаешь?
– Нет, про обратную в старых книгах нет ничего. Ты покажи, твои же края.
– Через печь полезешь. Обгоришь, но не сильно. Недолго ползти, да и огня с той стороны нет. Другой дороги не найти, изба без ведьмы не повернётся. Олени одни как-то ходят, но по своим, неведомым тропам.
– А тебя как вывести?
– Сказал бы, да нельзя мне такое говорить. Есть и надо мной законы, не мной они писаны, не мне нарушать. Но через печь я не могу. Там же огонь, пусть и оборотный. А я – ледяной. – Кощей свёл ладони и наложил палец одной руки на палец второй. – Ты сопоставь одно с другим.
Лихо усмехнулся и потрогал ведьмин “подарок”.
– Глаз видеть начал.
– Пора. Иди. Я следом, только захвачу кое-что. На память.
***
Лихо открыл резную чёрную дверь и зашёл в комнату. Всё так же неправильно полыхало в топке, горели лучины. На стенах плясали тёмные пятна, как и в прошлый раз. Только сейчас от них исходила злоба и угроза. Дверь за Лихом захлопнулась, он шагнул к печи, но тени замелькали так быстро, что зарябило в глазах, закружилась голова. По комнате разносился шёпот десятков голосов. Что-то ударило его по руке. Поползла сама по себе в сторону лавка. Завертелось волчком веретено. Опрокинулась и погасла лучина, за ней вторая. Лишь печь давала свет. Лихо медленно пятился к ней, оглядываясь, и смотрел, как скачут по стенам меняющиеся в размерах тени. Они внезапно пропали, и осталась всего одна тень, огромная, закрывающая почти всю комнату, его собственная. Он замер, но тень росла и как будто приближалась. Шёпот становился всё разборчивее и громче, и Лихо услышал единственное слово, постоянно повторяющееся:
– На века вечные…
Ждать было нельзя. Он закрыл глаза и сосредоточился. Открыл правый, тень всё ещё была перед ним. Открыл левый и чуть надавил на глазное яблоко, тень замерцала, то появляясь, то исчезая. Закрыл правый, и тень исчезла, разом стало тихо, только гудела печь за спиной. Лихо открыл правый глаз, огляделся: изба опустела. Он хмыкнул, открыл заслонку и полез, зажмурившись.
Огонь сразу охватил его волосы и бороду. Через пару локтей тоннеля занялась рубаха. Когда стала трескаться кожа на коленях и спине, Лихо терпел, но когда посреди бушующего огня вокруг потемнело – он пустил вопль. Топка всё не кончалась, Лихо полз на ощупь. Вот перестало жечь, наверное, стих огонь. Задыхаясь от дыма, он вытягивал руки, и вскоре ощутил холод металла. Ударил посильнее, и дверка вылетела вперёд, звеня, запуская чистый воздух.
Вернулся.
Но не успел он вылезти, как его за волосы схватила рука. Лихо стал отбиваться, но теперь стальной холодок ощутила шея: домовой ждал. Он пыхтел и давил всем своим немалым весом на нож, который уже резал кожу на горле Лиха.
– Думаешь, я не понял? Я сразу почувствовал, как её не стало. И как же ты? Ты здесь, в её доме, с её стола ел! На её лавке спал!
Он бубнил и бубнил, но Лихо схватился одной рукой за лезвие ножа, второй за бороду домового, упёрся коленями и резко дёрнул на себя. Домовой ударился головой о кирпичную кладку и упал. Лихо выполз из узкой топки, обдирая кожу, схватил домового за одежду, подтянул к себе, сжал горло и налёг сверху. Тот дергался с полминуты, потом перестал. А Лихо всё держал его и держал, для верности, и только через несколько минут оттолкнул: тот покатился смятой куклой, неестественно выгибая суставы. Лихо полежал, приходя в себя, попробовал встать, но голова закружилась и он рухнул ничком на дощатый пол. Упёрся руками и встал на колени. Аккуратно, до капли вылил изо рта живую воду в ладони и протёр глаза, лицо, горло.
– Ну, немного осталось, – подбодрил он себя.
Лихо чувствовал, как повреждённые, обгоревшие глаза обновляются, чувствовал, как разравнивается кожа, затягиваются порезы. Он пристально посмотрел в сторону холодной печи, легонько надавил на левый глаз, пока печь не начала двоиться. Закрыл правый, оставив открытым ведьмин. Вокруг него вместо убранства избы чернела пустота, посреди пустоты печь выбрасывала языки пламени через открытую заслонку, а за ней отражением просвечивала та, другая изба, и в ней стоял Бессмертный в поблёскивающей броне. Он увидел Лихо и пошёл сквозь невидимую Лихом стену. Теперь открыть правый. Кощей, тьма и две печи, одна горит, вторая нет. Лихо подождал, пока колдун подойдёт к нему, закрыл левый, потусторонний глаз, и увидел избу Бабы Яги, с холодной печью, телом хозяйки на скамье, трупом домового на полу. Он подошёл к телу Яги, снял с лица полотнище и обвязал вокруг своей головы, прикрыв левый глаз. А за его спиной в центре комнаты стоял Кощей Бессмертный, Повелитель мёртвых, Хозяин льда и мороза, в алой короне, в алых доспехах, и держал обломок костяной ноги. Он запрокинул голову назад и клокотал, выдавливая воздух из полусгнивших лёгких, проталкивая его сквозь частично истлевшую гортань. Кощей Бессмертный смеялся. Он уже слышал, как за порогом в нетерпении бьёт копытом его олень.
Овено. Глава 4
Мы двигались к пещерам. Муни, как местный и опытный двигался впереди, Аня с Игорем позади него, я замыкал группу. Андрей с Сашей остались в лагере. Саша, чтобы упокоиться, Андрей, чтобы следить за Сашей и с верой, что появится Рита. Да, к ужасу, исчезла Рита, прекрасный и новый член нашей группы друзей. Это произошло в пещерах. Мы поделились на две группы прежде, тогда Саша, Рита и Андрей пошли на озеро, но решили ослушаться Муни и направиться в пещеры самостоятельно. По рассказу Андрея, спустя несколько десятков минут Рита исчезла в переходах и бесчисленных ответвлениях подземных пещер. Они пытались найти её сами, но решили вернуться, ибо опасность заблудиться самим была невероятно высока, и Андрей направился к нам, когда мы были на вершине, со стороны красной части горы. Он бежал в нашу сторону по тропинке, кричал и размахивал руками. Муни тогда сразу же напрягся, он почувствовал, что произошло нечто зловещее, коренастый калмык не ошибался, интуиция его не подводила. Так и сейчас, уже будучи в пещерах, он опирался на свои познания, опыт прожитых лет и хорошо развитую интуицию, в попытках найти девушку. Мы потратили изрядное количество времени на поиски, но не удачно. Муни задумался.
Аня с Игорем остались осматривать близлежащие ответвления и туннели пещер, Муни строго настрого запретил углубляться внутрь, приказав ни в коем случае не лезть в глубь этих пещер, не знамо их проходов, в особенности после исчезновения Риты. Мы с Муни пошли наружу, точнее он подался наружу, а я проследовал за ним. Пока мы пробирались к выходу, он рассказывал, о том, что даже он в своих преклонных годах не смеет лезть в самую глубь пещер, они ещё до конца не исследованы. Порой на всю ширину степей слышатся невообразимые звуки, как считают старцы, что они исходят отсюда, из этих полостей в земле. И множество людей пропадало в их переходах и галереях, по этой то причине, он строго на строго и запретил идти им одним в пещеры без него, в качестве путеводителя, теперь же в итоге, после того, как ребята второй группы ослушались его, все мы пожинаем плоды их решения.
Снаружи, Муни отошёл на несколько метров, присев на карточки, начал разглядывать землю под собой. В какой-то момент, не знаю, показалось ли мне это от переживаний, от перезаряда испытанных эмоций за день, но клянусь, честное слово, я видел, как коренастого калмыка пробрала дрожь по всему телу. Я видел, как каждый челн его тела протрясся, задевая собой следующий и так по цепочке. А после, я видел его глаза. Вылезающие из орбит, наполненные ужасом, что шёл изнутри самого человека, мне никогда не забыть его взгляда. Неожиданно, он встал на ноги, сложил пальцы для свиста, и просвистел на всю округу, так сильно, что уши заложило, а после прочищения их, ушей, в них остался звон. Ветер разнёс его свист по всюду, на добрые десятки километров от нас, легко подхватив, некогда свою часть, вдохнутую коренастым калмыком в виде воздуха в лёгкие, ветер забрал её обратно в свою плотную среду из воздушных масс и погнал дальше, переливаясь в вязких потоках.
На самом деле, наше путешествие обрело странный оборот ровно с того момента, как мы разделились, но при этом, наше путешествие приобрело ещё и нотки абсурда и безумия, в некотором смысле трепещущего страха и кошмара, по крайней мере для меня, в тот момент, когда я увидел Муни, когда он изучал перед этим землю под собой. Сейчас я продолжал наблюдать за ним, и его действия были не менее завораживающие и не более понятны чем прежде. Он достал из своей сумки небрежный прямоугольник, но лишь на мгновение я смог взглянуть на него, прежде чем он начал над ним орудовать. Спустя некоторое время, он поставил его на свою сумку, очень ровно, и запела музыка. Да, вновь музыка в этих пустошах, и вновь она была свистящая и протяжная, похоже, это был музыкальный инструмент. Теперь я мог разглядеть его ближе. Со сторонами примерно двадцать на семь сантиметров, он был собран из множества полых цилиндров длинной, которая была и по совместительству толщиной прямоугольника, сантиметров шесть, они были собраны в виде прямоугольника и перемотаны бечёвкой по периметру в два ряда. Материал цилиндров по внешнему виду напоминал солому, но думается мне, это был камыш или другая подобная трава этих краёв. Большая часть цилиндров была закупорена, не то ватой, не то похожим на неё материалом, другого цвета, отнюдь не белого.
Судя по всему, отверстия были закупорены, чтобы создать протяжную фоновую флейтовую музыку, которую мог создать только ветер. Но для чего? Задавал я себе этот вопрос в тот момент, определённо пораженный происходящим у меня на глазах, в сумерках надвигающегося звёздного небосвода, в свете мириады звёзд. Ага, я помню, как тогда, в следующий момент я понял для чего это было сделано, но вначале я заметил приближающегося коня Муни, изначально пыль позади чёрной точки, а после и его самого, он приближался параллельно действиям Муни. Тот же, в свою очередь достал второй такой же прямоугольник, приложил ко рту, и начал играть. Да, родилась музыка, неестественная для человеческого уха, не знакомая и столь инородная, что её тут же пытается отторгать психика. Это смешение происходило незаметно, фоновая протяжная, свистящая музыка, от прямоугольного духового музыкального инструмента смешивалась со звуками, из такого же, только не закупоренного прямоугольника у его рта и создавала. Боги, это не описать словами. Это можно и нужно прочувствовать. То, как от звуков этой богоподобной музыки зарождавшиеся мурашки со спины, пробегали по всей её поверхности, до кончиков пальцев всех имеющихся конечностей. То, как к этим двум источникам звука ещё примешивался, звук задувающего, нескончаемого ветра. Да, это волшебно.
Закончив играть, Муни положил оба прямоугольника в свою сумку, оседлал прибывшего коня, сделав необычный знак рукой, он зыркнул на меня и ускакал. Ускакал в далёкие степные дали, за горизонт. Почему? На это я не могу ответить даже самому себе. Ответ на этот вопрос можно узнать лишь у одного человека, которого я видел в последний раз в тот момент, быстро удаляющегося от меня на своём резвом коне.
Так я и оставался стоять у входа в пещеры, оцепеневший от совершенно непонятного для моего рассудка действа, что произошло передо мной прежде, пока меня не окрикнули Аня с Игорем. Они закономерно, а если быть более точном это было Анна, поинтересовались, где находится наш проводник, на что я тут же дал ответ, что его нет более с нами, он ушёл, точнее ускакал. Аня, в отличии от дуболома Игоря, удивилась и предложила выдвигаться в сторону лагеря, ибо на улице уже начинало темнеть, а до лагеря следовало ещё прежде добраться. Она проверила заряд батареи, которого было достаточно, и ещё более удивилась после, что на её телефоне не было связи. Мы, я и Игорь, как и любой в подобной ситуации, машинально проверили и свои телефоны, связи также не было, и вот, что самое удивительное, что операторы у нас были разные. Мне эта ситуация напомнила тридцать третий разъезд, что мы проезжали по дороге в это место, и как раз там также необоснованно и необъяснимо пропадала связь.
Наша троица двинулась в сторону лагеря. Я, как обычно пустился в пространные рассуждения в своей голове. Люблю я это состояние, оно в некотором смысле уникальное и доступно совершенно не каждому человеку. Первое, что оно даёт, это фоновый мыслительный процесс. Да, да, именно фоновой. То есть, например, нужно мне решить какую-нибудь задачу, неважно какую. Починить кран, прикрутить полку, отремонтировать машину, всё, что угодно не важно, и мне это не даётся сразу и нужно это обдумать. Что я делаю, абстрактно кладу нужную мне задачу в фоновый отдел своего мозга и всё, занимаюсь своими делами. В какой-то момент, рано или поздно решение придёт само по себе. Это похоже, на популярную зарисовку со старинными изобретателями девятнадцатого, двадцатого века, когда решение приходило в их голову само по себе, и в такой момент они выкрикивали: “Эврика”. Второе, так это сильная концентрация на конкретной задаче, с игнорированием любых источников внешнего шума. Так и здесь, Аня с Игорем шли болтали, и делали это довольно громко, особенно Игорь, а мне хоть бы хны. Я был сконцентрирован на своих мыслях. Старался выстроить цепочки, и разложить их по полочкам, по блокам.
Тогда я задавался вопросом, стараясь сложить общую картину в своей голове происходящего. О пропаже Риты, странном поведении парней, отсутствующей связи, и покинувшего нас Муни – проводника. Особенно, меня удивляло, то, из-за чего он нас покинул, а как мне довелось понять, и думается, что понял я всё же верно причину, это были следы парнокопытного животного. Обычный след от копыта, но не лошадиного. Если след от лошадиного копыта округлый, доли копыта, что вдавливают землю, примерно равные, и след в большей степени напоминает два полукруга рядом друг с другом с вертикальным зазором между ними, то этот след несколько отличался. Также, как и у лошадиного две части, но, зазор меньше, гораздо меньше, едва ли заметен, и они не в виде полукругов, а в виде капель, повернутых близко друг к другу своими вершинами. В общем и целом, это всё. Ещё было много кусочков степных трав поверх следа, да это, думается мне ветер по орудовал. Совершенно не понимаю, что вызвало такую ужасающая реакцию у Муни, ибо никогда мне не доводилось слышать о плотоядных копытных животных. Это и ввело меня в привычные для меня рассуждения. Так за своими рассуждениями, как член стаи, что слепо следует за своим вожаком, я проплёлся за ребята до самого лагеря.
Ох. Дальше события развивались столь стремительно, главное ничего не упустить, и не забыть. Когда мы прибыли в лагерь, мы не увидели ничего! Совершенно ничего! Костёр не горел, и никого не было видно, ни Саши, ни Андрея. Вот они минусы развитой интуиции, мгновенное ощущение чего-то зловещего, если не случившегося, то, как минимум надвигающегося, ибо люди не пропадают просто так, а если и пропадают, вдруг куда отошли, то отзываются на крики. На наши крики никто не откликнулся, особенно это странно, учитывая Игоря, голосистого, очень голосистого и громкого от природы человека, который даже если захочет не сможет снизить громкость своего голоса. Так продолжалось пару минут, пока мы не услышали шорох от нашего фургона.
Аня начала слегка светить, включив фонарик на телефоне, и приготовила свой перцовый баллончик, я и Игорь вооружились, кто чем. Я взял увесистое палено, ещё первое, первобытное оружие человечества, дубина, Игорь взял металлический прут от треноги для готовки на костре. Боевая троица, была готова защищать себя и свою жизнь. Мы медленно крались к нашему многоместному фургону. Неспеша, аккуратно крались, стараясь не издавать ни звука. Аня в пол тона освещала наш путь, пока моё сердце бешено колотилось. Я подошёл к задней двери фургона, Игорь пошёл открывать перекатную дверь, а Аня освещала нам место. Мы условились, что Игорь открывает дверь, врывается внутрь фургона и атакует, то, что шуршало внутри, я же стою на изготовке сзади, вдруг нарушитель решит бежать через заднюю дверь. Когда Игорь с криком открыл дверь фургона и ворвался внутрь, не ожидал я, совершенно не ожидал, увидеть в последствии того, что я в итоге увидел.
Внутри был Андрей. Худощавый, дрожащий от страха и весь в синяках. Хоть он и был не самым хорошим человеком, но мы были рады его видеть и первый же вопрос был, о том куда делся Саша. Пока он рассказывал свой рассказ, мне довелось сразу обратить внимание на природу его синяков, а именно, что они были оставлены человеком, а не любым другим существом или же любым другим предметом, нет, это были именно синяки от кулаков. Характерной формы, синие, с артериальными и венозными прожилками. Это наводило на определённые размышления.
Честное слово, когда он начал свой рассказ, я совершенно серьёзно к нему отнёсся, хотя и не исключал собственных подозрений о нём, о пропаже Саши, но, когда он начал рассказывать совершенные небылицы, это слышалось бредом. Он поведал нам о том, что они с Сашей были в лагере, ждали нас и поисковый отряд, который мы вызвали. Было ещё светло. После, в один момент, по его словам, это произошло практически мгновенно, Саша поменялся. Саша начал винить в пропаже Риты Андрея из-за обиды на него. Из-за прошлой ночной перепалки и небольшого рукоприкладства, и мол это он подстроил поход в пещеры, чтобы она в них и пропала. Далее он озверел, кинулся на Андрея, и начал его избивать. Куда Андрею, щуплому, худому парню, до защиты от хорошо слаженного Саши. Андрей быстро получал удар за ударом, после, опять же с его и только с его слов, Саша замер, взглянул вперёд и ринулся вперёд к озеру. До озера было совсем недалеко, буквально пара десятков метров, слышимость была очень хорошей, а после последовали крики со стороны озера. Андрей кое-как встал и увидел, как в озере плещется Саша, он сделал такой вывод по болтающимся рукам из-под соляной кромки, и ринулся на помощь Саше. Прибежав, он слышал странный звук, протяжный, свистящий, будто ветер играет свою музыку, тогда я заметил, что его описание похоже на мои ощущения от поющих скал, он слышал его лишь фоном, когда пытался помочь Саше. Он в солёной воде, мне неведомо и, думается, никому это также неизвестно, как толстейшая соляная поверхность провалилась, но факт оставался фактом, в озере был человек, и озеро не хотело его отпускать. Саша медленно погружался в солёную воду, хотя и не должен был, ибо солёная вода выталкивает бренное человеческое тело. Андрей огляделся в панике, он ничего не мог сделать, на его глазах тонул человек, он заметил тень в далеке. Когда последняя фаланга Сашиного пальца окунулась в воду, стих и тот необычный музыкальный протяжный звук, и Саша исчез в недрах из воды и соли.
Сейчас его состояние было совсем плачевным, конечно, помимо физического и нервного истощения, к которым добавлялись ещё и побои, его состояние усугубляла его пошатнувшаяся психика, или рассудок, кому как удобнее. Конечно, увиденная человеком смерть накладывает свой отпечаток на рассудок человека, так же, как и первая настоящая любовь, сейчас рассудок Андрея был подвижен, он был пластичен к изменениям и в то же время совершенно нестабилен и уязвим.
Аня, хоть и ненавидела его всей душой и сердцем, но не могла не проявить сострадание к человеку, или любому другому существу. Она запихнула все свои эмоции, по отношению к конкретному человеку, сидящему перед ней, в тяжелейшем состоянии, глубоко внутрь и отдалась одному из любимых дел, помощи. В лагере стояла тишина, каждый ушёл в свои мысли и рассуждения. Аня старалась разговаривать с Андреем, чтобы его пластинчатый в данный момент рассудок не трансформировался в ночной тишине в нечто ужасное. Мы с Игорем занимались обустраиванием лагеря. Игорь разжигал костёр, параллельно разговаривая с Аней, чтобы не сойти с ума, а я же, как всегда, ушёл в пространные рассуждения в своей голове. Мы, лично, даже в большей степени я, думал, что всё самое страшное позади. Впереди, как минимум нахождение тел, но если рассуждать более оптимистично, как я обычно и делал, то была вера в нахождение их живыми, стоит только дождаться помощи, которую вызвали ещё когда пропала Рита, когда ещё была связь. Но, я ошибался, и признаю это. Как и любой человек, я мог ошибаться.
Немного авторской музыки и анимации
Всех приветствую! Хотел бы поделиться своим музыкальным треком - здесь постарался создать тёмную мистическую атмосферу с нарастающим напряжением.
Полный небольшой альбом доступен для прослушивания на всех площадках: https://band.link/pkf78
Если музыка пришлась по душе, буду благодарен за подписку и лайк здесь и на Ютубе. На канале много разной авторской музыки в разных стилях :)
Соседи
То, что по соседству живёт ведьма, Степка догадывался давно. Признаваться себе в этом было страшно. Во-первых, сразу вроде как подписываешься под тем, что немного не в себе. Во-вторых, если уж начинаешь верить в нечто сверхъестественное, то тогда придется вписать в свой удобный, давно сформировавшийся мирок целую область: неизведанную, тёмную и от того жуткую. Ведьма-то в мире явно не одна, и даже не две, их тысячи. И леший с ними с ведьмами, тут ведь ещё подтянется и прочая нечисть. Да тот же самый леший, домовой, прочая сказочная мерзость. Про потусторонний мир всяких мёртвых...духов, призраков, неупокоенных душ и думать не хочется. А воздух ими явно нашпигован. Быть иначе не может. Степка эти мысли пытался не подпускать, но они всё равно просачивались и тяжело ворочались в голове, кололи. В животе возникала тяжесть, под кожей начинало зудеть нетерпение, как в детстве от ожидания новой игры или скорого праздника. Только нетерпение тревожное такое - злое. Опасная эта штука впускать веру в свой разум. Обратно не всегда отыграешь. В-третьих, раз уж по списку идти: все в своей жизни Степка любил раскладывать по полочкам, спискам, подпунктам - едва ли от этого становилось легче, скорее наоборот начинал задыхаться от обилия задач или проблем, но привычка - штука трудноискоренимая, потому…в-третьих, думал Степка: "ну допустим ведьма, и что мне делать-то с ней. Да ну к чёрту её ведьму эту. Ооой, это ведь ещё же и черти имеются, и всякая прочая приблуда". В такие моменты Степка махал рукой на мысли и шёл заниматься тяжелым физическим трудом. Чем тяжелее, тем лучше.
Так и жил. А чтобы лучше спать заставлял себя меньше думать. Не дай бог узнаешь, чего лишнего, умным станешь, не уснешь потом. Степка с детства понял, что признание проблемы - далеко не половина её решения, как болтают всякие умники, а лишь один из множества шагов. Понял по нищете родителей, которые признавали, что нищие, а легче им от этого не становилось. Работали усердно и много, а всё равно жили впроголодь. Окончательно убедился во время своего развода. Признались они с Людмилой в наличии проблемы? Признались. Начали их решать? Начали. Вот не думали бы, не задавались этими ненужными вопросами, жили бы ещё себе, как все живут. Так нет же. Люда обожала задавать вопросы и идти напролом в поиске ответов на них, а если проблемы или вопроса не было, то их можно было придумать. До сих пор злость и обида поднимались в Степке от этих воспоминаний, но он одергивал себя - о покойниках плохо нельзя: ни говорить, ни думать. Тем более развод их так и не состоялся, значит злится он на покойную жену, а это уж ни в какие ворота.
Но, конечно было "но". И "но" это висело в воздухе грозно и неопровержимо. "Но", непозволяющее отмахнуться и не думать. Проблема уже не ждала пока её признают, она громкой поступью подходила всё ближе к степкиному дому, скоро раздастся стук в его дверь, а может и вовсе, бесцеремонно ворвавшись, она собьёт дверь с петель, безо всякого стука.
Началось всё с семьи Сидоровых. Отец, мать, трое сыновей: старшему восемь, младшему два. В тот день после бани, Нюра - мать семейства уложила малышей спать, а сама с мужем села смотреть телевизор. Решила дотопить печку в их старом, продуваемом любыми ветрами доме, чтобы дети не замёрзли после бани. Задвижку закрыла чуть раньше времени, может спешила к интересной передаче, может отвлек разговор. Нашли их утром, соседки пришли за молоком, корова беспокойно мычала в загоне. Смерть от угара только звучит смешно, а выглядит жутко. Просто спокойно спящие люди, хотя, надо признаться повезло им из всей деревни больше всех.
После деревня стала вымирать стремительно. Месяц назад схоронили Ивана и осталось теперь два живых дома: степкин да соседский - ведьмовской. Стёпа стоял за цветастой шторой, оставшейся в наследство от матери и болезненно морщился: от осточертевшего рисунка на шторах; от того как запущены они стали после смерти Люды; от необходимости признаться наконец. Из-за шторы он бегло оглядывал ведьмовской двор: ничего необычного - дровяник, колодец, баня, обвитая лозами плюща, но во всем этом виделось ему теперь, после всех событий, какая-то чёрная тень угрозы.
Иван держался последним среди Кузыковых. Они постепенно уходили. Пожалуй, дольше всех здесь. Первая была Ася - его жена, уже семь лет как погибла. И, конечно, как и все при странных обстоятельствах. Сбила её насмерть машина. Казалось бы, чего тут странного. Да вот только на местной сельской дороге машины редкость огромная. А чтобы ещё и на большой скорости, так это физически невозможно. Не разогнаться - любая машина развалится. Естественно никто машины не видел. Ася тогда лежала посередине дороги, вся переломанная, обе руки изогнуты под каким-то диким углом, и позвоночник вывернут в обратную сторону, погибла на месте. А машины будто и не было. Сначала думали - дикий зверь какой. Но на теле ни одной колото-резаной раны, ни укуса, ни следов вокруг. Потом через два года мама Ивана - Антонина Павловна. Нашли на грядке. По вскрытию - инфаркт. А потом дети пошли. Четыре года - четыре ребёнка. Старшую током убило. Следующий подавился и задохнулся. Следующий упал с лестницы. Младший умер во сне. Они так и уходили, как рождались, по возрасту, от старшей к младшему. А Иван пить начал, что неудивительно, держался до последнего, хотел хотя бы одного ребёнка поднять, но не вышло и за год спился. Нашли его в петле. То, что в петлю он залез сам Степка не верил.
В год умирало всегда четыре человека. На каждый сезон приходились одни похороны. Когда ещё было кому писать, Степка писал матери: "Патологоанатом у нас толковый, в ближайшем посёлке работает. Столько опыта у нас тут получил. Говорит прислали по распределению после учебы, на три года, он сначала переживал, что ему тут скучно будет. Яков его зовут. Отличный мужик. Умный, весёлый и своё дело любит. Он в итоге решил, что никуда от нас не уедет, слишком мол интересно тут. Одно время даже на него начали думать. Мол он развлекается так, а потом сам же за вскрытие отвечает, всякие причины смерти указывает. Да вот только не может всё это один человек провернуть".
Дальше Степка уже не писал, чтобы не пугать мать, больше всего на свете боявшуюся ни пауков и высоты, а сумасшедших. Не писал, потому что сам до конца не мог понять не сходит ли он с ума, но думать продолжал: "Не может один человек провернуть...дьявольщину такую. Если он не ведьма, конечно. Ведьма может. А сильная ведьма и того больше умеет".
Всех, кто в Якове сомневался, давно не стало: Сашка словил белочку, всю ночь по деревне бегал, кричал что-то про чертей, упал и шею свернул; Фёдор зимой в поле околел; дяде Жене топор голову пробил, слетел с древка во время рубки и в глаз вошел; Витька отравился, полоскало его дней десять, лечился водкой, да не вылечился, от обезвоживания умер, так в туалете и обнаружили его, уже застывшим. Какие хитрости Яков применил, чтобы его в гроб уложить, никто не знал, хоронили закрытым. Вот и не осталось никому сомневаться в Якове.
Степка писал матери: "Я о нём никогда плохого не думал, мировой он мужик, добрый...и как не оскотинился человек при такой-то работе?".
Яков приходил к Степану в гости. После смерти Люды помогал ему по хозяйству: заказал машину дров, сложил поленницу, вечерами приходил натаскать воду из колодца, приносил с собой гитару и отвлекал Степку песнями. Если бы не Яков восстанавливался бы Стёпка в разы дольше.
Стёпа вздохнул и поплелся выключать плиту: картошка отчаянно булькала, призывая на кухню. Вспоминая помощь Якова, он заскучал, ему страшно захотелось, чтобы этот большой, сильный человек оказался сейчас здесь. Человек, который никогда не терял расположение духа, не боялся, и, кажется, мог дать совет по любому поводу.
Поддев картошку и кусок селёдки вилкой Стёпа очередной раз начал думать о смерти Люды. Сейчас эти воспоминания не были настолько навязчивыми как раньше, но всё равно исправно приходили к нему раз в неделю. Вот он, Степка, бежит по крутому, отвесному спуску к реке, песок осыпается под ногами, тормозит движения, забивается в калоши, отчего они становятся с каждым шагом всё тяжелее, превращаясь в пудовые гири. Тело Люды белое и округлое приковывает взгляд. Он сбрасывает калоши, чтобы бежать быстрее, но ногам не становится легче - наоборот, мысль о том, чтобы подойти ближе, узнать, понять - равняется его, степкиной, смерти. Мысль эта останавливает время, делает каждое движение невыносимым, будто идёт он под толщей воды.
Люда...она была рядом всегда. Его Люда: родинка над левой бровью, рыжие волосы, хитрый прищур слегка раскосых глаз. Без Люды нет его...поэтому ещё несколько сладких секунд добавляют вдруг неидущие ноги к её короткой, несчастливой, нищей жизни. Но вот наконец он справился с этим бесконечным путем длинною в несколько десятков метров, он совсем близко, среди охающих соседей, склонившихся над утопленницей. Не в силах стоять, он падает на колени рядом: рыжие волосы змеями обвили её лицо, шею: душат, душат, душат....и родинка вдруг стала светлее, почти слилась с белоснежной, трупной кожей, хотя вытащили её буквально через несколько минут после смерти. Его Люду, которая умела плавать с пяти лет и страшно этим гордилась; его Люду, занимавшую первые места во всех соревнованиях по плаванию своего небольшого городка, проходивших в её прошлой жизни, светлой и простой, её жизни до Стёпки.
Снова и снова проносилась перед глазами Степы заевшая картинка. Он ел ужин, не чувствуя вкуса и даже не сразу понял, как и когда перед ним очутился Яков. Улыбаясь он стоял в дверях и ждал, пока хозяин выйдет из привычного состояния транса, и узнает его. Помимо всегдашней жилетки (чёрной и промасленной, будто он работал не патологоанатомом, а механиком и не вылезал из-под машины) на нём были широкие штаны и свитер с настолько странным и ярким рисунком, что именно он и выдернул Степку из забытья.
- Яков, здравствуй. А я вот буквально только тебя вспоминал, думал, что здорово бы тебе зайти было, - обрадовался Степка, поднимаясь и протягивая руку для пожатия. Он сильно окал, но почему-то часто выбирал слова именно с этой буквой, чем смешил Якова.
Гость, наклонившись, переступил порог, и сразу дом вдруг стал тесным и маленьким. У Якова была странная способность заполнять собой всё пространство: местные, крохотные домишки и даже дворы были ему малы. Казалось, даже в окрестных полях, по которым он любил гулять широким, размашистым шагом, места ему не хватало. Тихий голос совсем не сочетался с этим ростом и телосложением, но стоило прислушаться, и та же стальная сила была и в голосе, рокочущая и тяжёлая, напоминающая сильный гром где-то вдалеке.
Закат застал их за третьей рюмкой. Солнце, налитое красным, лениво опускалось, заглядывая в окна. Выпивали сначала молча. Стёпа набирался смелости начать разговор, после которого, он был уверен, пути назад уже не будет. На пятой рюмке сомнения снова вгрызлись в его мысли, может все-таки он себе всё придумал, может не стоит записывать во враги последнего живого человека, может все случившееся просто случайность. Стёпа со смерти Люды боролся с собой, пытаясь разъединить в своей голове голос разума и вкрадчивый шёпот страха. Каждая новая смерть отбрасывала его назад в это липкое чувство сомнения. Со временем он понял, что и разум, и страх оба повторяют ему: надо спасаться, надо делать, не ясно что и как, но делать, потому что ты - следующий в этой длинной очереди на кладбище.
На седьмой рюмке Яков и Стёпа услышали как усилился ветер, ветки старой яблони начали царапать окно, а калитка у соседки хлопнула с такой силой, что Стёпка подпрыгнул, будто рядом выстрелили.
- Нервы ни к чёрту, - пояснил он Якову, перехватив удивлённый взгляд, - Знаешь, есть у меня одно подозрение, - прежде чем продолжить Стёпа выглянул в окно - проверить не подслушивает ли ведьма - вечерами она обхаживала свои владения, внимательно вглядываясь, будто ища что-то в земле, и бормоча под нос.
Ведьма как раз завершала свой привычный обход. Полы её чёрного халата с крупными, вручную вышитыми на нём красными тюльпанами, разлетались на ветру. У входа в дом она остановилась, и, медленно поводив головой в разные стороны, смотря под ноги, резко перевела взгляд на степкино окно. Тот от неожиданности поперхнулся и нырнул за штору: ледяной взгляд старухи отрезвил его. Как ошпаренный он вскочил и побежал в прихожую, где чувствовал себя хоть в какой-то безопасности из-за отсутствия окон.
- Послушай, - решился он наконец, собравшись с силами: - не знаю, как это сказать , но сил молчать больше нет, - и, услышав, что Яков встал со стула, чтобы выйти к нему, понимая, что сказать это в глаза, не сможет, выпалил, - Соседка моя - ведьма, это она убила всех здесь, и я знаю, точно знаю, что я следующий, - Степка, шумно выдохнул от облегчения. Мысль, терзающая его уже несколько лет, наконец высказана.
Яков смотрел на Степку исподлобья, будто ожидая продолжения. Он не вышел в прихожую, а стоял в дверном проходе, облокотившись об косяк. Наконец, поняв, что эта короткая речь забрала у Степана все силы, он произнёс:
- И как ты думаешь она это сделает? - не моргая он посмотрел на Стёпку. Тот в недоумении замер.
Через секунду уголки губ Якова незаметно дернулись вверх, и не в силах сдерживать больше смех, он захохотал, откинувшись назад:
- Прости, хотел разрядить обстановку, ты бы видел своё лицо сейчас. Пойдём, - Яков махнул рукой, по-хозяйски приглашая Стёпку обратно в столовую, будто это Стёпка был у него в гостях. Звонко стукнула бутылка о хрупкий край рюмки.
- Думаешь первый такое придумал? – продолжил Яков, - Я слышу об этом далеко не первый раз. Правда думали на разных женщин, но никого из них уже не осталось. А помнишь, были люди, что на меня грешили? Страх ослепляет. Особенно, когда остаёшься с ним один на один. Сколько ты мучаешь себя этими мыслями? Довел себя до такого состояния, посмотри на себя, шарахаешься старухи, ведешь себя как истеричная баба.
- Но вся деревня мертва, - не согласился Степка, - да так жёстко, странно, нелогично. Вспомни как Прокофьев младший упал в бане в чан с кипятком. Ну как это возможно? Да что ни смерть возьми - какое-то изуверство.
- Твоя правда: смертей много, - согласился Яков: - Так ведь половина из них от страха, другая - по неосторожности. Помнишь Симашевский напоролся на сук, от кого он убегал?
- Вот именно, от кого? – удивился Стёпка.
- От страха. Страха с большими глазами, сильными челюстями и длинными ногами. Да, Сидоровы погибли от собственной невнимательности, а после этого уж вся деревня обречена была, потому что придумала себе тёмную силу, неизбежность и поверила в неё. Вера творит не только чудеса. И ослепляет ни хуже страха.
- Да как же! - возмутились Степка и десятая рюмка в нём: - А как же Лепухов? Голову ему кирпичом пробило от невнимательности или страха? А Тушкина задохнулась во сне от чего? Как же Люда в конце концов?
- Спокойно. Ты в бутылку-то не лезь. В конце концов почти все эти люди заканчивали на моём столе. Я видел всё намного ближе, чем ты. Лепухов умер от собственной лени, сколько раз ему говорили поправить сарай, сколько, ну вспомни, но всё завтра. А завтра кирпичу надоело и прилетел он в голову нерадивому хозяину, который мало того, что починить не может, так ещё и дверью хлопает так, что соседние сараи дрожат. Тушкина себя довела. Вспомни, как весь двор она обвесила колокольчиками, чтобы никто пройти незамеченным не мог, и ветер, играя, её потихоньку с ума и сводил. Ты ведь не знаешь, что она спать не могла. Думала только уснёт и за ней придут. Кто придёт-то? А Люда - тут несчастный случай. Мы все горевали, - Яков сник при упоминании покойной жены Стёпки, но продолжил, - но всё равно без страха не обошлось. Нога запуталась, и Люда начала биться, как рыба в сетях, вместо того, чтобы поднырнуть и попытаться ногу вытащить. Она ведь плавала отлично, и дыхание задерживать могла намного дольше, чем ты или я. Значит, что погубило её? Страх. И невнимательность. Водоросли в том месте каждый год длинные и опасные. Что она не знала этого, проведя тут полжизни?
- Может быть ты ещё скажешь, что она не просто так к той коряге подплыла и не пробовала спастись?! Может это она с собой покончила?! - распалился Стёпка.
- Заметь это говоришь ты, но есть в этом логика. Есть. Как её родители запилили за ваш развод. Да и ты не хотел её отпускать, а так она осталась твоей, пусть и мёртвой.
- Что?! Что ты сказал?! То есть ты обвиняешь в случившемся меня?! - заорал Стёпка.
- Я всего лишь говорю, что это один из вариантов, - устало ответил Яков.
- Уйди!! Не смей оскорблять её память своими вариантами!!! - вопил Степка, уже в спину гостю, окончательно теряя самообладание.
Спустя несколько часов, проспавшись, Стёпка пошёл в баню. Приятная прохлада последнего летнего вечера бодрила. Небо по-августовски чистое и низкое, мерцало тысячами звёзд. Конец лета - любимое время года Люды. Время собранного урожая, приятной усталости и долгих разговоров. Она любила повторять: «невозможно врать самому себе и миру, смотря в честные глаза августовских звёзд». Его Люда - во всём, видевшая не только красоту, но и смысл, и ставшая красотой и смыслом для него.
Баня, про которую он забыл из-за визита Якова, успела полностью остыть, но котёл с водой сохранил тепло.
Первый раз он услышал скрежет, когда обливался из вёдра, звук слился с шумом воды, отчего он не придал ему значение. Второй раз звук заглушил скрип двери, когда он выходил в предбанник. Он насторожился, прислушиваясь, но тоже смог отмахнуться. Третий раз не оставил сомнений. Выключив свет в предбаннике, он пошёл к выходу. Люда много раз просила сделать ещё один выключатель, возле двери, чтобы не приходилось каждый раз преодолевать эти несколько метров кромешной темноты. Где-то на середине пути, Степка услышал за спиной шорох, он замер. Звук повторился, раздался глухой стук, будто кто-то пробежался по полу, скамья жалобно скрипнула под весом чего-то. И раздался голос скрипучий, надтреснутый:
- Бееее…рееее...гииии….ссссь….
Стёпка дёрнулся к двери, откинул засов и выскочил наружу. Звёздное небо скупо освещало путь до дома. Он заставил себя вернуться в баню, вспомнив сравнение Якова про истеричную бабу, пройти снова эти несколько метров, щёлкнуть выключателем и убедиться, что никого в предбаннике нет.
До утра крутился он в постели. Мысли не давали уснуть. Признание Якову сделало существование ведьмы реальнее и ощутимее, так как он, Стёпка озвучил его, а значит - признал. Пусть Яков не верит - ничего. Факт про одну смерть в сезон ему крыть нечем. В прошлом сезоне ведьма забрала Ивана. Сегодня наступила осень и вместе с ней время для новой жертвы.
После нескольких часов тревожных, обрывочных снов, в которые то и дело врезался голос, исходивший казалось из стен, повторяющиий:
- Бееее…реее…гиии…сь...- Стёпка проснулся ещё более разбитым, чем ложился.
Тело болело, будто избитое. Он долго лежал ни в силах пошевелиться, ругая себя за вчерашнюю попойку. Веки вспухли, руки саднило. Степа посмотрел на ладони: он так сильно сжимал кулаки во сне, что кровавые следы от ногтей остались на коже, а под ногтями засохла кровь. Похмелье усиливало тревогу.
Первым делом он перенёс выключатель в бане ближе к выходу. Двадцать лет работы электриком не прошли зря. Стёпка задумался почему так долго переносил эту пустячковую работу, несмотря на все просьбы Люды. Вторым делом Стёпка решил пойти на рыбалку, обдумать все как следует, и в очередной раз предпринять то, что всегда с треском срывалось. Но если раньше после очередного провала, можно было отложить побег из деревни до лучших времён, потихоньку восстановиться и снова всё распланировать, то теперь, когда запущен обратный отсчёт, медлить нельзя.
Раньше, когда в деревне оставались люди помимо него, можно было успокоить себя тем, что именно они будут следующими. Да и мысль, что виновна во всех смертях именно соседка созревала долго, и появилась только после гибели Люды. Все предыдущие смерти проходили мимо Стёпки, не цепляя его, а после начали проходить сквозь. Он заметил, что за несколько дней до очередного инцидента ему становится холодно: казалось, стоит он под ледяным потоком воды, и чем ближе ко дню расправы, тем сильнее он замерзал. Каждую косточку, каждый сустав выламывало. Ненадолго спасала баня, но даже, сидя в ней иногда ловил себя на мысли, что холод исходит от стен: тогда он вставал спиной к печке и просил кого-то неведомого и сильного помочь. И, видимо, кто-то помогал, потому что снова и снова следующим забирали не Стёпку.
Если вы профи в своем деле — покажите!
Такую задачу поставил Little.Bit пикабушникам. И на его призыв откликнулись PILOTMISHA, MorGott и Lei Radna. Поэтому теперь вы знаете, как сделать игру, скрафтить косплей, написать историю и посадить самолет. А если еще не знаете, то смотрите и учитесь.
Странная история о Томми
Томми был обычным парнем, который жил в тихой и спокойной деревне. Он всегда был любознательным и неустрашимым, и его любимым занятием было исследование окружающей местности. Но однажды он решил пойти слишком далеко.
Одним зимним вечером, когда снег медленно падал на землю, Томми решил отправиться на ночную прогулку в лес. Он игнорировал предупреждения соседей о том, что лес в ночное время может быть опасным, и с уверенностью шагал вперед.
Поначалу все шло хорошо. Томми наслаждался красотой заснеженных деревьев и тишиной окружающей природы. Но по мере того, как он углублялся в лес, он начал чувствовать странное присутствие вокруг себя. Ветер стал холоднее, и его дыхание превратилось в облачко пара.
Томми попытался развернуться и вернуться обратно, но уже не мог найти дорогу. Лес был заметно темнее, и деревья казались ему все более угрожающими. Он начал ощущать, что кто-то или что-то наблюдает за ним из глубин темноты.
Страх начал охватывать его, но он продолжал двигаться вперед, надеясь найти выход из леса. Но чем дальше он шел, тем сильнее становилось его ощущение, что он не один. Он слышал шорохи веток и шепот голосов, которые казались ему зловещими.
Вскоре Томми заметил странный свет, проникающий сквозь деревья. Он пошел в направлении света, надеясь найти помощь или хотя бы понять, что происходит. Но когда он приблизился к источнику света, то ужаснулся от увиденного.
Перед ним стояла огромная фигура, покрытая черной мантией. Ее глаза светились ярким красным светом, и она смотрела на Томми с угрожающей улыбкой. Он попытался убежать, но его ноги отказались слушаться.
Фигура приближалась все ближе, и Томми понял, что он попал в ловушку. Он ощущал, как его силы уходят, и его мысли становились все более туманными. Он пытался кричать на помощь, но его голос исчез в темноте.
Когда утро наступило, местные жители обнаружили Томми без сознания, лежащего на заснеженной поляне. Они вызвали скорую помощь и попытались выяснить, что с ним произошло. Но Томми не мог вспомнить ничего из происшедшего.
Он оставался в коме долгое время, и когда он наконец пришел в себя, он был другим человеком. Его разум был заполнен кошмарами и страхом перед лесом. Он больше никогда не посмел войти в его темные глубины.