Вальяно Мария Константиновна (архив ЦГАИПД, г. Санкт-Петербург)
Окончание воспоминаний Вальяно Марии Константиновны о событиях 1910-х годов, которые сохранились в архиве ЦГАИПД г.Санкт-Петербург. В конце прошлой части "Мария Вальяно. Встреча с Лениным, изгнание из Томска" Мария была избита в Томске реакционными (по её оценкам) студентами. Продолжение воспоминаний, прямая речь: "Из Томска я уехала в Ставрополь в 1918 году и включилась в революционную работу. От фракции большевиков была избрана в исполнительный комитет губернского совета, а последний выделил в Совет Народных комиссаров. Я была избрана Комиссаром Народного просвещения. В это время контрреволюция стягивала все свои силы со всех сторон России на Советы, начала поход на Ставропольскую губернию. Губернский Совет организовал отряды Красной Гвардии и выступил на защиту Октябрьских завоеваний. Я была направлена партией большевиков и военкомиссариатом по организации Красной Гвардии в Ставропольской губернии. Выполняя задание я объезжала села Ставропольской губернии, выступала на сельских сходах с разъяснением задач Советской Власти и проводила добровольную запись в ряды Красной Армии. Организованные отряды Красной Гвардии выступили на защиту Октября. Началась гражданская война. В мае 1918 года был созван чрезвычайный губернский съезд Советов. Я снова была избрана и вошла в состав губернского Исполнительного Комитета. Моя кандидатура была выдвинута большевиками и поддержана рабочими Ставрополя. Как в первом, так и во втором составе я была единственной женщиной, избранной в Советы".
Закончим с воспоминаниями. Дальнейшую судьбы Марии Константиновны расскажем из других источников. То что Вальяно М.К. делала летом 1918 года это то к чему пришла наша героиня, как фанатичный активист партии большевиков. Речь идет о красном терроре в Ставрополе. 24 марта 1918 года была разогнана Ставропольская дума. Помещение было очищено вооруженным караулом. В среде радикальных армейских большевиков появился Военно-революционный комитет, который стал требовать кардинальных решений от Совета народных комиссаров (где Мария Константиновна была нарком народного просвещения). Одно из первых требования к Совету – высылка местных общественных деятелей за пределы губернии на станцию Кавказская. Впоследствии власть перешла к радикалам из комитета. Именно в недрах комитета зародилась малая комиссия в составе – Коппе, Ашихин, Промовендов, Кислов, Вальяно. Именно эта комиссия планировала и осуществляла реквизиции, аресты, казни. Руководитель - Ашихин, начальник гарнизона, при необходимости выделял в помощь бойцов Красной Армии. Имеется описание Вальяно М.К. тех времен: «Миловидная девушка с тяжелой, чуть не до земли косой, подкупающего тембра голосом». Красная Армия обожала Марию, за ней шли, перед ней преклонялись. Солдаты устраивали ей овации, когда она с сумрачно сдвинутыми бровями и зловещим блеском красивых глаз восклицала: «Товарищи! Докажите, что ваши штыки еще не притупились соглашательскими бреднями! Вонзите штыки в тело врагов революции». (ГАСК, ф.2786, Оп.1, д.1). И красноармейцы доказывали!! 17 июня состоялся митинг Красной Армии на котором было объявлено о немедленном уничтожении контрреволюции в городе. 19 июня Ашихин издал приказ. В приказе предписывалось приступить к повальным обыскам, расстрелам всех лиц, подозреваемых в контрреволюции. Первой жертвой красного террора считается Чернышев А.А., социалист, гласный Думы. Его зарубили за публичную критику Красной Армии. В числе жертв генерал-майор Мачканин Павел Александрович, 1838 года рождения, участник Русско-турецких и Кавказских войн, губернский предводитель дворянства до 1903 года, после почётный мировой судья г.Ставрополь. 20 июня 1918 года он был зверски казнен. Из кожи были вырезаны погоны, лампасы, штыковые раны в груди. Павла Александровича красные запретили хоронить на кладбище. Генерал был похоронен в саду собственного дома, и только после взятия Ставрополя былыми был перезахоронен на одном из городских кладбищ. До похорон Мачканина П.А. для допроса был взят его сын Николай. Во время допроса Ашихин, узнав чей это сын, застрелил Николая Павловича. У генерал-майора было четверо детей, младшая Софья ушла из жизни в 1984 году. Она родилась, когда отцу было сильно за 50. Хорошее здоровье у Павла Александровича! Именно Вальяно М.К. подписала ордер на арест и казнь Мачканина П.А. Неизвестно, сколько ордеров подписала Мария. Но зато известно, что в кабинетах она не сидела, а периодически с наганом в руках ездила на аресты контрреволюционеров.
При взятии города белыми Мария Константиновна ушла с отходящей Красной Армией. В 1920 вернулась в Ставрополь после взятия города красными. Работала в системе народного образования, затем перешла в систему Рабоче-Крестьянской Инспекции. В 1920 году принимала участие в комиссии по закрытию, передаче помещений и имущества Ставропольского женского Иоанно-Мариинского монастыря в введение губернского народного образования.
В 1923 году Вальяно М.К. переезжает в город на Неве. И проживет в нем до конца своих дней. Она занимала много заметных постов, таких как прокурор Фрунзенского и Кировского районов, была членом комиссии по расследованию злодеяний немецко-фашистких захватчиков. Причем прокурором Кировского района была в самые тяжелые блокадные годы.
Мария родила двух сыновей. Оба воевали на фронтах Великой Отечественной Войны. Старший пропал без вести в 1943 году на Ленинградском фронте. Младший был военным морским медиком, ранен, лечился на Урале. Ушел из жизни в 1960 году в возрасте 37 лет.
Мария Константиновна умерла в 1969 году. В начале поста выложена фотография Марии в возрасте не менее 35 лет. Нет других изображений. Человек занимает не самые маленькие должности, а фото нет. И неплохо было бы взглянуть на фото Марии из 1910-х годов. На двадцатилетнюю девицу, которая оставила такой след.
Гаврило Принцип родился в 1894 году в крепостной семье на западе Боснии. Его отец, Петар, занимался разносом почты в деревне Обляе. Детство его было обычным - домашние обязанности и учеба, включая чтение, письмо и арифметику. В школе он выделялся своими учебными успехами, что было необычным для Боснии, где большинство населения оставалось неграмотным даже после 30 лет управления Габсбургов.
Местные славяне, хотя объединенные общей кровью, разделялись по вере на три группы: восточные православные назывались боснийскими сербами, последователи римского обряда — хорватами, а прихожане ислама при османах — мусульманами. Принципы, будучи боснийскими сербами, проживали в Обляе, полностью сербском поселении, где они жили, работали, вступали в браки и умирали среди своих.
Изменения в жизни Гаврилы начались в 1907 году, когда ему было всего 13 лет, и он покинул свой ограниченный мир, направляясь в столицу, Сараево, чтобы получить образование. Там он не только успешно учился, но и начал размышлять о возможности освобождения Боснии от оккупации.
Гаврило Принцип
Принцип был страстным революционером, идентифицировавшим себя с боснийским народом и верившим в идеалы южнославянского национализма и свободу для всех боснийцев, а не только для сербов. Его идеи могли показаться туманными и наивными, но, в отличие от некоторых сербских шовинистов, мечтавших о Великой Сербии, он не разделял этого шовинистического подхода.
После четырех лет обучения он отправился в Сербию, также населенную южными славянами и обретшую независимость от Османской империи в конце 19 века. Там Принцип временами проживал с 1912 года.
Совместно с другими боснийскими радикалами из различных религиозных групп он разработал план убийства важного представителя австро-венгерской власти. Этот символический акт должен был вдохновить других боснийцев бороться за свободу. Узнав, что Франц-Фердинанд собирается посетить Сараево во время военных маневров, они решили, что он станет идеальной мишенью.
И о невероятном везении:
I
В начале одиннадцатого часа утра кортеж из открытых автомобилей направился к набережной, где уже ожидали террористы. Тем не менее два первых боевика, находившихся на пути кортежа, так и не принялись за атаку. В 10:25 третий участник покушения, Неделько Габринович, метнул под колеса автомобиля Франца Фердинанда бомбу, наполненную гвоздями. Мощный взрыв привел к ранению нескольких человек в толпе, а также офицеров из свиты эрцгерцога. Кроме того, легкое ранение получила супруга Франца Фердинанда. Сам эрцгерцог не пострадал.
Гаврило Принцип, уверенный, что покушение провалилось, отправился в кофейню на улицу Франца Иосифа. В кофейне он приобрёл сэндвич с кофе, и решал что предпринять дальше.
После теракта, Франц Фердинанд решил посетить в больнице раненных во время взрыва бомбы офицеров, кортеж, охрана которого так и не была усилена, двинулся по направлению к больнице, и тут водитель машины эрцгерцога допустил ошибку, свернув на улицу Франца Иосифа. Машина буквально застряла в толпе людей в двух шагах от места, где стоял Гаврило Принцип, ещё минуту назад считавший свою миссию проваленной. Пока водитель пытался развернуть машину, Гаврило Принцип выхватил револьвер и произвёл два выстрела. Первая пуля смертельно ранила эрцгерцога Франца Фердинанда, вторая угодила в живот его супруге.
II Исполнение смертного приговора не было возможным для убийцы из-за его молодого возраста. До его двадцатого дня рождения оставалось всего лишь две недели, а согласно законам Австро-Венгрии, смертный приговор мог быть вынесен только для преступников старше 20 лет. В итоге ему было назначено 20 лет одиночного заключения, и один день в месяц ему не предоставляли пищу.
Итог теракта.
Итог теракта можно оценить более чем в 37 миллионов человек, включая более 16 миллионов убитых и более 20 миллионов раненых и искалеченных, как военных, так и гражданских лиц, а четыре империи прекратили свое существование.
Безусловно, нельзя свести всю вину за начало Первой мировой войны только к Гаврило Принципу. События, приведшие к войне, были результатом множества сложных факторов, таких как политические напряжения, военные союзы, националистические амбиции и экономические интересы. Гаврило Принцип, безусловно, совершил убийство, убив Франца Фердинанда, но он был всего лишь одним из элементов в этой сложной карте событий.
Можно предположить, что если бы не Гаврило Принцип, то, возможно, какое-то другое событие стало бы катализатором для начала войны, учитывая тот напряженный политический и социальный контекст того времени.
Таким образом, хотя Гаврило Принцип сыграл определенную роль в триггере для начала Первой мировой войны, считать его единственным исключительным ответственным за нее было бы упрощением сложных исторических процессов.
Этот пост - подборка воспоминаний о праздновании Рождества и Нового года до революции.
Иван Шмелев «Лето господне»: «Перед Рождеством, дня за три, на рынках, на площадях лес ёлок. А какие ёлки! Этого добра в России сколько хочешь. Не так, как здесь,— тычинки. У нашей ёлки... как отогреется, расправит лапы, — чаща. На Театральной площади, бывало, — лес. Стоят, в снегу. А снег повалит — потерял дорогу! Мужики, в тулупах, как в лесу. Народ гуляет, выбирает. Собаки в ёлках — будто волки, право. Костры горят, погреться. Дым столбом. Сбитенщики ходят, аукаются в ёлках: «Эй, сладкий сбитень! калачики горячи!..» В самоварах, на долгих дужках, — сбитень. Сбитень? А такой горячий, лучше чая. С мёдом, с имбирём — душисто, сладко. Стакан — копейка. Калачик мёрзлый, стаканчик сбитню, толстенький такой, гранёный, — пальцы жжёт. На снежку, в лесу... приятно! Потягиваешь понемножку, а пар — клубами, как из паровоза. Калачик — льдышка. Ну, помакаешь, помягчеет. До ночи прогуляешь в ёлках. А мороз крепчает. Небо — в дыму — лиловое, в огне. На ёлках иней, мёрзлая ворона попадется, наступишь — хрустнет, как стекляшка. Морозная Россия, а... тепло!..»
Софья Андреевна Толстая, супруга Л. Н. Толстого, из письма сестре 1879 года о праздниках в «Ясной поляне»: «А мы очень весело провели праздники. Первый день прошел тихо, с пудингом, репетициями и приготовлениями к спектаклю. На второй день мы к обеду уехали к Дельвиг в Тулу. После обеда опять делали репетиции, танцевали. Вдруг кто-то упомянул о цирке. Дети пристали, стали просить. Нечего делать, послали Анюту и Сережу за билетами и поехали в цирк. Из цирка поехали ужинать и пить чай к Дельвиг, и дома очутились в первом часу ночи. Потом Николенька с женой приехали к нам гостить и Страхов из Петербурга. На четвертый праздник все Дельвиг приехали к нам. Утром делали репетиции, потом обедали 22 человека всех, а вечером поехали при лунном свете кататься в четырех санях, по трое в каждые, без кучеров. Правили Антоша, Сережа, Николенька и Лёвочка. Было морозно, сани очень раскатывались, но мы перегонялись, смеялись, чуть не падали и было очень весело и оживленно. Приехавши, ужинали и легли все спать опять очень поздно. Под Новый год была чудесная елка, особенно удавшаяся в нынешнем году. Новый год встречали с шампанским, и все семейство, даже Маша, ужинали за столом. 2-го января Дельвиги приехали опять и была генеральная репетиция на сцене с костюмами. Наша сцена хоть не велика, но очень мила. Занавес подымается, подмостки довольно высокие и освещение снизу, как в настоящем театре. Все очень одобрили сцену. Мы ее убрали, и ты увидишь, если Бог приведет, летом. Тогда можно будет опять сыграть что-нибудь». (прим. катание в санях было частым развлечением во время зимних праздником, при этом катались с ветерком и дворяне, и крестьяне)
Е. А. Андреевой-Бальмонт: «На Рождество у нас всегда была ёлка. <…> В сочельник после всенощной, часов в восемь, мы спускались из нашей детской в залу, где за закрытыми дверями, мы уже знали, была ёлка. Она наполняла все комнаты своим смолистым запахом. Мы были одеты в праздничные платья, мы замирали в благоговейной тишине за дверью, стараясь разглядеть что-нибудь в щёлку, и шепотом переговаривались друг с другом. Наконец раздавались звуки музыки, одна из старших сестёр играла на рояле что-то очень торжественное, похожее на церковную музыку. Двери распахивались изнутри, мы вбегали в залу, обходили дерево — оно было большое, очень высокое, до потолка, — и рассматривали вещички, развешанные на ёлке, узнавали прошлогодние и искали новые. Но главное, мы торопились заглянуть под дерево: под ветвями его, мы знали, лежали подарки, как бывало на нашей елке наверху. <…> Ёлка у нас всегда устраивалась в сочельник, когда мы возвращались из церкви после всенощной. В этот вечер она горела недолго. Гостей не было, мы не бегали, не танцевали, а старшие были серьезно и торжественно настроены. Нас скоро услали спать, и мы, нагруженные подарками, о которых уже с осени мечтали, охотно шли к себе наверх. Там мы их долго разбирали, рассматривали, убирали их на ночь и ложились спать не торопясь. Завтра можно было поспать подольше, завтра — первый день Рождества. На другой и на третий день вечером ёлка снова зажигалась и горела так долго, что на ней приходилось менять свечки. Я это очень любила делать, это было трудно и ответственно; надо было засветить восковую свечку и, разогрев её с другого конца снизу, прилепить к еловой ветке (тогда ещё подсвечников не было) <…> В этот первый день к нам с утра до вечера приезжали поздравители. Смена их — обыкновенно гости оставались не больше десяти минут — казалась нам страшно интересной. Затем мать просила “закусить” в столовую. Мы неизменно следовали туда за каждым гостем. В столовой во всю длину е был накрыт длинный стол, уставленный яствами и винами. По бокам возвышались стопки больших и маленьких тарелок, около них красивым рисунком было разложено серебро: вилки, ножи, ложки. В середине стола: окорока ветчины и телятины, нарезанные тонкими ломтями, но сложенные так искусно, что казались цельными. Рядом индейка с воткнутым в неё ярким фазаньим хвостом, верно, чтобы обмануть гостей, чтобы они думали, что это настоящий фазан. Но мать всегда говорила гостям правду: “Не хотите ли кусочек индейки?” Затем всевозможные закуски: рыба, икра, сыр, несколько сортов колбасы». Главными блюдами на праздничном столе были гусь с яблоками, заливной поросёнок (зимой холодный, горячий подавали на Пасху) и телячий окорок. Была и ещё одна старинная традиция: в самой большой комнате ставили небольшая копна сена, накрывали скатертью, а поверх неё блюдо с зажжёнными свечами и кутьёй, что символизировало ясли, в которых лежал Христос. Эта пожароопасная традиция просуществовала до первой половины 19 века. Католики и лютеране в качестве рождественских символов ставили фигурки святого семейства, воссоздавая библейский сюжет. Таким образом украшали и дома, и церкви».
Е. А. Водовозова об аскетичных праздниках в Смольном институте благородных девиц: «Два раза в год, на рождество и на пасху, у нас бывали балы. К несчастью, на балах присутствовало все наше начальство, а посторонних не приглашали. Институтки танцевали только друг с другом, то есть "шерочка с машерочкой". Во весь вечер с них не спускали глаз классные дамы, инспектриса и начальница, сидевшие на стульях, поставленных у стены в длинный ряд. "Дурнушки" и девочки, которых недолюбливали классные дамы, старались танцевать подальше от них. Посмеяться, пошутить, затеять какой-нибудь смешной танец или игру на таком балу строго запрещалось. Многие институтки охотно бы не являлись на бал, но наше начальство требовало, чтобы на балу были все без исключения. Эти балы, с их непроходимой скукой, утешали нас только тем, что после танцев мы получали по два бутерброда с телятиной, несколько мармеладин и по одному пирожному».
Из книги купеца И. А. Слонова «Москва торговая»: «В прежние времена москвичи встречали Новый год дома, семейным образом, приглашались друзья и родственники, устраивались разные игры; молодёжь занималась танцами, пением и гаданием, пожилые люди играли в карты и проводили время за беседой. В 12 подавали ужин, после которого все, довольные и весёлые, разъезжались по домам. Лет восемь-десять назад для встречи Нового года в Москве привился другой способ, публично-ресторанный, он заключался в следующем: за месяц, а иногда и ранее, московская плутократия записывает для себя столы во всех первоклассных ресторанах и трактирах. При этой предварительной записи наблюдается некоторая группировка лиц, так, например: в Метрополе собираются крупные фабриканты и заводчики, в Московском трактире – биржевики, в Эрмитаже – немцы и т.д. Для встречи Нового года эта буржуазия является одетой по-бальному, дамы в декольтированных туалетах и цветах, а их кавалеры во фраках и смокингах. Съезд начинается с 11 часов вечера. Сначала все идёт вполне прилично; под музыку румынских и иных оркестров публика занимается едой и щедро подогревает себя вином. Половые и лакеи бегают как угорелые, едва успевая подать требуемое гостям. Чем ближе подходит часовая стрелка к полночи, тем заметнее становится подъем публики, искусственно подогретой вином. Все с нетерпением ждут наступления Нового года. Но вот часы бьют 12 – все вскакивают с мест, громко кричат ура! И, чокаясь бокалами вина, поздравляют друг друга. <…> Незнакомые люди, отуманенные вином, позабыв о правилах приличия и этики, фамильярно и быстро знакомятся между собой, затем сдвигают столы вместе и начинается общий и нелепый и безобразный кутеж, сопровождаемый глупыми, а иногда и неприличными речами, часто оканчивающиеся большими скандалами».
E. M. Чехова вспоминала рождественские маскарады: «В одном с нами доме жил артиллерийский полковник с женой, сыном и дочерью, моей ровесницей. Мы были, как говорилось в старину, "знакомы домами". И родители и дети часто бывали друг у друга в гостях, а на праздниках -- на Рождество, на Новый год, на масленицу - в обеих семьях устраивались веселые балы и маскарады, как для взрослых, так и для детей. Отец, всегда щедрый на всевозможные выдумки, обыкновенно придумывал какой-нибудь экстраординарный номер, повергавший в изумление всех. Помню, как однажды перед таким балом он купил какого-то пестрого ситца и заказал маме сшить из него короткое платье, куртку и брюки. Шитье происходило при запертых дверях, и мы, дети, все бегали подглядывать, что там происходит. Однако подсмотреть ничего не удалось. Наступил вечер маскарада. Я и брат были в костюмах маленьких маркизы и маркиза. К шести часам нас отвели на детский бал в соседнюю квартиру. А в восемь часов начался бал для взрослых. И вдруг, среди толпы тореадоров, д'Артаньянов, рыбачек, японок и разных других масок, появилась пара негров в знакомых нам ситцевых костюмах. С трудом мы узнали вымазанных сажей наших родителей. Отец в черном курчавом парике и черных перчатках с увлечением отплясывал модный тогда негритянский танец кекуок. Мама в короткой, до колен, юбочке, что по тем временам было чрезвычайно смело, также в курчавом парике и длинных черных перчатках, жеманно выступала рядом с ним. Фурор был необыкновенный, хозяева и гости восхищались и выдумкой, и исполнением».
В «Осколках московской жизни» классик высказался о празднике с иронией: «С новым годом, с новым счастьем, с новым несчастьем, с новыми козлами, с новым яичным мылом, с новыми секретарями консисторий и с новым прошлогодним снегом! Чем бессмысленнее поздравление, тем оно традиционнее и наиболее походит на поздравления, приносимые и принимаемые млекопитающими в первый день нового года. Ибо за какими острожными решетками и под какими кроватями скрывается смысл наших новогодних поздравлений "с новым годом, с новым счастьем, с новой невестой"? Где сей смысл? Никакого нет нового счастья, никаких новых несчастий... Все старо, все надоело и ждать нечего. Ну, что, например, можно ожидать нового для Москвы от нового, 1884 года?
Москва будет находиться под 55о46' широты и 35о20' долготы. Средняя температура года не превысит, как и прежде, 3,9 по Цельсию. Летом вода будет теплая, зимою холодная. Воду возить будут по-прежнему водовозы, а не чиновники и не классные дамы. Произойдут выборы первого кандидата на должность городского головы, причем все мы получим по одному голосу. Солодовников набавит плату за свои пассажи. Лентовский расквасит чью-нибудь физиономию. В "Природе и охоте" по-прежнему будут сотрудничать уездные предводители дворянства, а милейший, в сажу запачканный В. В. Давыдов еще раз выстрелит в публику своим "Зрителем". Канальи и останутся канальями, барышники останутся барышниками... Кто брал взятки, тот и в этом году не будет против "благодарности". Невесты и останутся невестами - женихов по-прежнему и с собаками не сыщешь. Где же тут "новое"?»
Поздравления с Новым годом от А. П. Чехова:
«С Новым годом, с новым счастьем, драгоценный мой. Желаю Вам здоровья, покоя и 6 миллионов рублей».
Фрагмент из письма А. С. Суворину 5 января 1891 г.
«Прежде всего, по христианскому обычаю, добрейший Николай Александрович, поздравляю Вас и Ваше семейство с праздником и с наступающим Новым годом. Совокупно с поздравлением шлю массу пожеланий. Желаю денег, жирных индюков, породистых щенят, маленького живота, остроумных прозаиков и грамотных поэтов».
*********************
Некоторые вещи не меняются. С Новым 2024 годом!
P. S. Воспоминаний крестьян и рабочих о Новом годе не нашла. Если шутники на тему французской булки поделятся подобными рассказами, буду благодарна. А пока есть только это
На углу Адмиралтейского и Вознесенского до 1917 года располагался один из модных ресторанов Санкт- Петербурга «Прадер» Л.Томиссона
Дореволюционные трактиры и рестораны во многом были похожи на современные, но были у них и свои особенности. У меня уже был пост, посвященный типам дореволюционных заведений общепита. На этот раз речь пойдёт о тех, кто в них трудился.
Стоит отметить, что развиваться активно такие заведения стали только в начале 19 века. В 18 веке (и ранее) к заведениям общественного питания можно было с натяжкой отнести кабаки, но официально в кабаках можно было только пить, питания в них, наоборот, не предлагалось, и посадочных мест не предусматривалось. Считалось, что люди должны были, стоя, выпить и вскоре уйти, а не сидеть и пьянствовать (но по итоги люди просто пьянствовали, стоя, и без полноценной закуски). Персонала при таком подходе много не требовалось, иногда хватало усилий одного хозяина и членов его семьи. Довольно много продавалось уличной еды, выпечки в лавках, но это, скорее, из сферы торговли, а не общепита.
В столичном Петербурге в первой половине 18 века трактиров было всего несколько, и первые из них были по факту постоялыми дворами. В остальных городах их было тоже немного. Рассчитаны они были в первую очередь на путешественников, хотя местные жители иногда в них все-таки заходили перекусить, но абсолютное большинство питалось дома. В дворянской среде 18 века ходить в трактиры было не принято. Считалось, что солидный человек должен есть дома, и готовила ему прислуга. В условиях крепостного права иметь кухарку могли многие. Те, у кого была возможность, нанимали хорошего повара (или обучали собственного из числа крепостных), который мог быть предметом гордости и хвастовства. Те, у кого не было прислуги, часто наведывались к родственникам или друзьям, это было нормой. Меняться ситуация начала только к началу 19 века. Тогда появились первые уважаемые рестораны, куда наведывались «благородия». Ресторан имел большой зал со столиками, а также отдельные кабинеты, в которых можно было посидеть весёлой компанией.
Первые рестораны держали иностранцы, начинавшие обычно как повара. Блюда были европейские. Высоко ценилась авторская кухня. Имена владельцев были известны и становились своего рода брендами, фигурируя в названиях. Евгений Онегин ходил в роскошный ресторан «Talon», расположенный по адресу Невский проспект, 15 и работавший до 1825 года. Основатель – француз Пьер Талон. Тогда же начали складываться стандарты, включая штат персонала. Вакансии эти успешно дожили до 20 века, но менялись условия труда. Это было связано в том числе с ростом количества ресторанов. К тому же они стали восприниматься в первую очередь как просто бизнес, а хозяевами были купцы, часто русские. Известные рестораны, названия которых уже стали брендами, продавались и покупались обычно под теми же названиями. В новых имена владельцев использовались реже.
Непременный работник дорогого ресторана, которого первым видели гости – швейцар. Он же часто отвечал за гардероб. Во второй половине 19 века посетителей становилось всё больше, следить за одеждой было всё труднее, и гардероб нередко обслуживали сторонние лица, как сказали бы сейчас, «аутсорсинг». За право работать в гардеробе приплачивали хозяевам ресторанов, а затраты компенсировались щедрыми чаевыми. Публика становилась всё более разношерстной, поэтому учащалось количество краж дорогих вещей. В сериале «Место встречи изменить нельзя» есть эпизод, когда жулики пытаются украсть шубу в театре. Примерно так же воровали и в дореволюционных ресторанах. Часто это делали путём подмены.
Хозяин – в начале 19 века нередко он же шеф-повар. Позже шеф-повар – обычно нанятый человек. Он руководил приготовлением блюд и работой кухни. В крупном ресторане конца 19 века на кухне трудились около 7 поваров, 2 кухонных мужиков, 3 судомоек, 10 мальчиков. Иногда были кондитеры и специалисты по приготовлению конкретных блюд. Обслуживание клиентов координировал метрдотель. Он же принимал плату, которую передавали через официанта. Также был буфет, за который отвечал буфетчик. Это могла быть отдельная комната (первая при входе) или просто стойка в общем зале. Буфетчик отвечал за алкоголь и готовые закуски. В небольших заведениях принимал деньги и следил за официантами не метрдотель, а буфетчик. В конце 19 века в ресторанах встречались также чайные и винные буфеты, где, соответственно, были чайные и винные буфетчики.
Дореволюционный официант – фигура колоритная. В отличие от многих современных официантов, для которых труд официанта – временная работа, тогда многие трудились на этой должности долгие годы, иногда по 20 лет и даже больше. Постоянные клиенты знали их в лицо, а некоторых по именам. Униформой официанта были фрак, жилетка, манишка, брюки. К концу 19 века, когда среди гостей было много купцов, официанты в некоторых ресторанах иногда носили белые костюмы. Специально для столичных официантов часовщики в начале 1910-х даже разработали специальные «официантские часы», которые были небольшими по размеру, стоили дёшево крепились к борту фрака таким образом, что были видны не только владельцу, но и его клиентам. Многие отмечали, что к концу 19 века сервис стал значительно хуже.
Владимир Маковский. В трактире (1887)
Разносивший блюда персонал и в ресторане, и в трактире в народе называли шестёрками. По одной версии в честь мелкой карты, по другой – что когда-то стандартная зарплата была 6 рублей. Характерной особенностью работы в конце 19 века было то, что официанты часто не получали зарплаты. Более того, иногда жадные хозяева сами заставляли их платить за право работать. В некоторых ресторанах брали залог минимум в 10-15 копеек за возможно побитую посуду. Даже если ничего разбито не было, деньги персоналу не возвращали. Если гость уходил, не заплатив, деньги требовали с персонала. Доход «шестёрок» складывался из чаевых, которые в дорогих заведениях были щедрыми. Но многие пополняли свой бюджет нечестными способами. Могли банально обсчитать клиента, особенно если он пьян. Иногда большой компании подбрасывали лишние пустые бутылки из-под алкоголя. После пьяного застолья люди точно не помнили, сколько именно бутылок или блюд они заказали. Ещё один вариант – не донести часть платы и особенно чаевых, полученных от клиента. Всё это создавало канонический образ жуликоватого официанта/ полового, которого в народе называли халдеем.
На работу в рестораны часто приглашали татар. Считалось, что религия запрещает им пить, поэтому они более устойчивы перед соблазнами. Потом это стало просто традицией, поэтому иногда за татар даже стали выдавать русских, если внешность позволяла. Интересные сведения о татарах-официантах оставил в книге «Пролетариат и уличные типы Петербурга. Бытовые очерки» А. А. Бахтиаров: «Лакейский приход представляет собой своего рода аристократию среди петербургских татар. <…> В самых людных кухмистерских и ресторанах столицы прислуга состоит из татар. Они даже содержать татарский трактир “Самарканд”. <…> Буфет на Николаевском вокзале, где в течении дня перебывает тысячи народа, содержится касимовскими татарами. Здесь татары имеют свои погреба и склады продуктов. Уплачивая около десяти тысяч рублей в год администрации железной дороги аренды, татары-лакеи все-таки имеют хорошие барыши: шесть касимовских деревень кормятся на эти деньги, собираемые в буфете с публики за “рюмку коньяку” или “порцию чаю”. Кроме того, бывает ещё подачка “на чай”. Должно быть, эти «чайные» деньги очень велики, если у татар-лакеев имеется общая кружка, куда опускаются только полтинники. Подачку же меньше полтинника каждый лакей берёт себе, как мелочь. Разбогатев в Петербурге, татары-лакеи не приобретают здесь дома и прочее недвижимое имущество, подобно другим; нет — все богатство, накопленное трудом и счастьем, они отправляют в свой родной Касимов. В Петербурге нет ни одного татарина-домовладельца. Они не питают к столице особенных симпатий и на свою жизнь здесь смотрят как на временное пребывание ради заработка».
Интересные зарисовки о работе дореволюционных ресторанов оставил репортер Н. Н. Животов. в конце 19 века в качестве эксперимента попробовал проработать 6 дней официантом в нескольких столичных заведениях. Начал он с престижного ресторана «Нанкин», владельцем которого был купец, сам начинавший официантом. Устроиться удалось не с первой попытки, потому что несколько раз Животова выгонял швейцар. Чтобы получить возможность встретиться с хозяином, пришлось дать «старшому» 5 рублей. При поступлении на работу требовалось внести залог 25 рублей и каждый день опускать в особую кружку 30 копеек в счет разбитой посуды. Фрак, жилет и манишку официанты приобретали за свой счет. Жалования не предусматривалось, также как и питание для сотрудников. Хозяин выдвинул следующие требования: «А если гость уйдёт, не заплатив, ты отвечаешь! Я не принимаю, хоть он на сто рублей напьёт. <…> И скандалов у меня не заводить, до “участка” (прим. полицейского участка) ни-ни… Не хочет платить — пусть уходит, только без скандала. При расчётах с гостем смотри, чтобы жалоб не было! Ты наживай хоть тысячи, а как спор или жалоба — вон, сейчас вон выгоню! Лучше своим поступись, только без греха, уважь гостя. Для меня гость дороже холуя. Вас, нищих, много шляется. <…> И опять, дело своё должен знать. Чтобы чистота была везде на столах и под столами. Хозяйский интерес соблюдать. Стараться нужно дороже товар подавать. Предлагать умеючи. Прейскурант должен знать твёрдо, на память. <…> Гостей знакомых обожать! Претензий никаких. В морду ли дадут, горчицей рожу вымажут — кланяйся и благодари». На тот момент в «Нанкине» работало 14 официантов. Репортер отмечал, что к санитарным нормам сотрудники относились наплевательски, что было особенно непростительно для дорогого заведения.
Из очерка Н. Н. Животова: «Я плохо понимал жаргон этой компании, но после освоился. “Обставил”, значит обсчитал. “Подставил” или “примазал”, значит — прибавил фиктивно к счёту, для чего в угол кабинета, куда отставляют выпитые бутылки, лакей незаметно принёс и поставил несколько пустых бутылок, будто бы выпитых здесь. Это делается, когда компания хорошо “зарядила”, т. е. напилась. На три — четыре бутылки «примазывается» одна, а если в компании есть “эти” дамы, то и две. Дамы всегда являются помощницами официанта в обмане. Если дамы из «этих», то лакей прямо входит с ними в стачку и делится барышом. Если же особы порядочные, то кавалеры, сидящие с ними, конечно, не захотят скандала со слугой, а, напротив, не потребуют даже счета, просто приказав: “получи”. Значит, получай, сколько хочешь и обсчитывай, как угодно. Также легко обсчитать и пьяного, который не только не в состоянии проверить официанта, но жёлтой бумажки не отличает от красной <…>
В зале никого не осталось. Я пошел к «товарищам», которые продолжали еще пить в кабинете. Там оказался и “старшой”.
— Ну, новичок, успел уже нажить?
— Да у этих подьячих наживешь, — ответил за меня Семён, — поди, гривенника не получил?
— Ни гроша, — подтвердил я.
— Вот и служи таким архаровцам. Так и смотри, что с тебя возьмут на чай!..
— Ну, вы тоже младенцы! Поди маху дадите! Тоже палец в рот не клади, — заметил “старшой”.
— А то, что же, зевать? Наше дело такое: прозеваешь — сиди на бобах!
— Как вы вчера компанию-то из цирка обработали?
— По два целковых на брата пришлось!
— Расскажите, в чем дело? — обратился я к “коллеге” с бакенбардами.
— Да ничего особенного. Они заказали крюшон, потом другой, третий. Угощали актерок каких-то. Мы им первый-то крюшон сделали как следует, а второй и третий на простом спирту из сорокакопеечного красненького, с апельсинами и сахаром. Они и не расчухали, а взяли с них по семь с полтиной, да еще обсчитали на четыре рубля в итоге.
— Важно. И не спорили?
— Какой спорили! Они все хотели платить; мы чуть с троих не получили по тому же счету! Жаль, не очень перепились, а то получили бы!..
— А буфетчик разве не смотрит?
— А что он может смотреть? Мы за буфет марки платим, почем он знает, кто и сколько подал в такой-то кабинет? Мы служили тогда вчетвером, все подавали, поди разбери, что было подано. Ведь компаний в ресторане много, разве буфетчик может уследить, кому что подавали? Мы его (буфетчика) счет писать заставляем; говорим ему — он пишет; что скажем, то и напишет. Тут никто ничего не разберет.
— А если бы завести такой порядок, как в Выборге? Там гости расплачиваются только с буфетчиком. Слуга говорит, сколько чего он подавал, а буфетчик получает.
— Ну, тогда нам всем могила! Кто же тогда будет служить без жалования!»
Б. М. Кустодиев "Извозчик в трактире". Из серии "Русь. Русские типы"
Количество трактиров тоже неуклонно росло. Если рестораны ориентировались на богатую публику, то трактиры – на самую разную. Некоторые к концу 19 века по сервису соответствовали ресторану, там тоже могли быть отдельные кабинеты. Некоторые заведения были рассчитаны на непритязательных посетителей. Часто такие трактиры делились на чистую половину и черную, которую посещали извозчики, приезжие крестьяне, рабочие. Половины могли иметь разные входы или размещаться на разных этажах. Промежуточные варианты, между дорогими и дешевыми, называли «серые» трактиры. Соответственно, условия работы персонала отличались.
Владимир Маковский. «В трактире». 1897
В трактирах клиентов обслуживали половые. Среди них было много уроженцев Ярославской губернии. Они могли тоже иногда носить фрак, но чаще белую одежду, и обязательно поверх формы повязывался передник. Как и официанты, они могли работать на своем месте многие годы. Рабочий день длился около 12 часов, а иногда и намного дольше. Руководил работой половых буфетчик. Буфетчик формально занимал более высокое положение в трактирной иерархии, однако становиться им половые часто не хотели. Буфетчикам чаевых гости напрямую не давали, и иных способов подзаработать у них не было.
Б. М. Кустодиев. «Половой». 1920. Бумага, акварель, графит. 34 × 28. Музей-квартира И. И. Бродского, Санкт-Петербург.
Описание работы половых есть в книге «Москва и москвичи» В. А. Гиляровского. «И во всех этих трактирах прислуживали половые — ярославцы, в белых рубахах из дорогого голландского полотна, выстиранного до блеска. «Белорубашечники», «половые», «шестерки» их прозвания.
— Почему «шестерки»?
— Потому, что служат тузам, королям и дамам… И всякий валет, даже червонный, им приказывает… — объяснил мне старый половой Федотыч и, улыбаясь, добавил: — Ничего! Козырная шестерка и туза бьет!...
В старые времена половыми в трактирах были, главным образом, ярославцы — “ярославские водохлебы”. Потом, когда трактиров стало больше, появились половые из деревень Московской, Тверской, Рязанской и других соседних губерний. Их привозили в Москву мальчиками в трактир, кажется, Соколова, где-то около Тверской заставы, куда трактирщики и обращались за мальчиками. Здесь была биржа будущих “шестерок”. Мальчиков привозили обыкновенно родители, которые и заключали с трактирщиками контракт на выучку, лет на пять. Условия были разные, смотря по трактиру. Мечта у всех — попасть в “Эрмитаж” или к Тестову. Туда брали самых ловких, смышленых и грамотных ребятишек, и здесь они проходили свой трудный стаж на звание полового.
Сначала мальчика ставили на год в судомойки. Потом, если найдут его понятливым, переводят в кухню — ознакомить с подачей кушаний. Здесь его обучают названиям кушаний… В полгода мальчик навострится под опытным руководством поваров, и тогда на него надевают белую рубаху.
— Все соуса знает! — рекомендует главный повар.
После этого не менее четырех лет мальчик состоит в подручных, приносит с кухни блюда, убирает со стола посуду, учится принимать от гостей заказы и, наконец, на пятом году своего учения удостаивается получить лопаточник для марок и шелковый пояс, за который затыкается лопаточник, — и мальчик служит в зале. К этому времени он обязан иметь полдюжины белых мадаполамовых, а кто в состоянии, то и голландского полотна рубах и штанов, всегда снежной белизны и не помятых…
Потом “фрачники” появились в загородных ресторанах. Расчеты с буфетом производились марками. Каждый из половых получал утром из кассы на 25 рублей медных марок, от 3 рублей до 5 копеек штука, и, передавая заказ гостя, вносил их за кушанье, а затем обменивал марки на деньги, полученные от гостя.
Деньги, данные “на чай”, вносились в буфет, где записывались и делились поровну. Но всех денег никто не вносил; часть, а иногда и большую, прятали, сунув куда-нибудь подальше. Эти деньги назывались у половых: подвенечные.
Борис Кустодиев "Московский трактир" 1916
— Почему подвенечные?
— Это старина. Бывалоче, мальчишками в деревне копеечки от родителей в избе прятали, совали в пазы да в щели, под венцы, — объясняли старики.
Половые и официанты жалованья в трактирах и ресторанах не получали, а еще сами платили хозяевам из доходов или определенную сумму, начиная от трёх рублей в месяц и выше, или 20% с чаевых, вносимых в кассу».
Среди владельцев ресторанов и трактиров встречались и женщины. Иногда женщины работали на кухне. Однако в зал к посетителям они не выходили. Ещё в первой половине 19 века посещать трактиры и рестораны в качестве гостей для женщин было делом неприличным, да и позже они ходили только в компании родственников-мужчин. Работать там, разнося еду не всегда трезвым и прилично ведущим себя посетителям было неприлично. Однако женщины иногда подавали еду в кухмистерских и работали в кондитерских.
Славянофильская перспектива предполагала, что без реформ Петра Великого Россия находилась бы в более благоприятном положении в плане гражданственности. По мнению славянофилов, царство не подверглось бы лишь бесчувственной бюрократии, и между сословиями не возникло бы столь острой вражды. Они аргументировали, что Россия оставалась бы великой, богатой, могущественной и просвещённой своим уникальным образом.
Славянофилы отвергали идею того, что Россия обязана своим статусом великой державы исключительно Петру I. Они подчеркивали, что если бы так было, то цена, заплаченная за это, была бы несоизмеримо выше самой выгоды, полученной в результате. Эти взгляды вызвали ответ со стороны западников, которые отрицали у русских до-петровских традиций и институтов способность к саморазвитию и прогрессу.
Западники утверждали, что всё полезное для России приходило только из Запада, и именно Петр внёс это великое изменение своими реформами. Они признавали, что, возможно, Петр действовал деспотично, но только с внесением западных обычаев в быт и одежду Россия могла получить от Запада то, что ей действительно было необходимо, а именно, просвещение.
Этот диспут продолжается уже почти два века и базируется, как можно заметить, на основных убеждениях. Одни полагают, что прогресс возможен только на Западе, в то время как другие считают, что опасность для России исходит именно от туда. "Западный" взгляд подчёркивает, что без Петра Россия лишилась бы своего величия, уступив западу и став похожей на Китай, который, согласно им, отстал из-за собственной уникальности. Однако, с учетом современных успехов Китая, такой аргумент кажется утратившим актуальность. Следовательно, "неославянофилы" могут указывать на Китай как на пример самобытного прогрессивного развития.
Истина тут снова по середине, Петровское западничество является западничеством правильным, русским западничеством, полезным западничеством, не убивавшим нас, а делая могущественней. В современной России например, такое западничество отсутствует, что проявил Пётр I. Он отправился изучать Запад, начиная с самых основ, трудясь плотником, чтобы глубоко понять механизмы западного общества на всех уровнях. Его цель не была просто в восхищении или жалобе на Запад, а в том, чтобы победить лучшую армию Европы, армию шведского короля-воина и генерала-фанатика Карла XII, который считал себя богом войны и провел большую часть своей жизни на военных походах. Если кто-то тогда воплощал Европейский "Гений Войны", то это был Карл, и Пётр его победил. Затем, на банкете с пленными шведскими офицерами, Пётр произнес знаменитый тост: «Пью за наших шведских учителей!»
Вот настоящее западничество — русское западничество, выросшее из глубокого интереса и симпатии к Западу, переплетенного с национальной гордостью. Но в современной России этого почти не осталось. У наших либералов нет национальной гордости, вместо великой истории великого народа у них есть грязная карикатура из произведений Салтыкова-Щедрина. Кроме того, к данному коктейлю идей прибавляются осколки советской пропаганды, где царизм изображается как система угнетения трудящихся.
Меня до глубины души проняло произведение «Чайка» Степана Васильченко, потому я решил просто поделиться им с вами.
События в повести Степана Васильченко развиваются на фоне первой русской революции 1905-1907 гг. В тот период термин «Украина» почти не использовался, но был широко распространён термин «Малоро́ссия» – в этих землях и происходили события повести «Чайка» достойного украинского писателя Степана Васильченко.
«Чайка» была впервые опубликована в журнале «Життя и революцiя» в 1930 г. Степан Васильченко – украинский писатель-реалист, народный учитель по профессии, за свою культурно-просветительскую работу среди народа не раз подвергался репрессиям царского правительства. Васильченко писал о тяжёлой жизни украинского крестьянства при царизме, о пробуждающейся в народе политической сознательности и стремлении к участию в революционной борьбе.
С 1921 года Васильченко работал в Киеве воспитателем и заведующим детского дома, 1921-1928 – учителем школы имени Ивана Франко. В советское время много работал как писатель, в том числе над произведениями о прошлой жизни. Показательным в этом плане является цикл «Осенние новеллы», который Васильченко писал, начиная с 1923 года, почти 10 лет. Одна из художественно совершенных новелл цикла — «Мать» («Чайка»).
Точно 109 лет назад, в 23 декабря 1914 года, Николай II, император России, поддержал решение о формировании эскадрильи Илья Муромец - первого в мире соединения, оснащенного тяжелыми четырехмоторными бомбардировщиками. Именно с этой даты началась история Дальней авиации в нашей стране. Илья Муромец - общее наименование нескольких серий четырехмоторных деревянных бипланов, произведенных на Русско-Балтийском вагонном заводе в Российской империи с 1913 по 1917 годы. Общее количество собранных самолетов составило около 80. Они установили рекорды в грузоподъемности, количестве перевезенных пассажиров, максимальной высоте и длительности полета.
Появление в воздушных просторах во время Первой мировой войны русских самолетов Илья Муромец стало новой главой в истории военной авиации и началом эры тяжелых бомбардировщиков. Идея атаковать наземные цели из воздуха возникла еще при использовании воздушных шаров, а первый опыт таких действий летчики получили во время Балканских войн 1912-1913 годов. Однако изначально эти действия с трудом могли быть названы настоящей бомбардировкой, так как летчики лишь вручную сбрасывали гранаты, это больше было символическим, чем практическим. В то время в Илье Муромце был реализован совершенно другой подход.
Илья Муромец был передовым и инновационным летательным аппаратом, способным доставить вражеским позициям более губительную боевую нагрузку. Он стал первым настоящим бомбардировщиком и сыграл важную роль в развитии этого типа самолетов во время Первой мировой войны. Он имел возможность подвешивать бомбы внутри фюзеляжа, вдоль борта или на внешних подвесках. В 1916 году на самолете были установлены специальные электросбрасыватели для сброса бомб. У него было внушительное оружие для самообороны, включая до 8 пулеметов на некоторых версиях, что позволяло успешно отбивать воздушные атаки. Позднее, бомбардировщики стали появляться и в других странах, активно участвуя во многих вооруженных конфликтах XX века.
Создание Ильи Муромца началось серийно в 1914 году и продолжалось до 1917 года, включая модификации серий Б, В, Г, Д и Е. Всего было построено 73 экземпляра (согласно другим источникам, около 80). В течение Первой мировой войны Илья Муромец широко использовался в качестве бомбардировщика, штурмовика и дальнего разведчика, с различными шасси - на колесах, поплавках и лыжах. Во время Гражданской войны эти самолеты также использовались. После окончания конфликта, оставшиеся исправные самолеты использовались для организации перевозок почты и пассажиров по воздушной линии Москва-Орел-Харьков.
История самолета Илья Муромец началась в сентябре 1912 года, когда молодой инженер Игорь Сикорский получил разрешение на строительство биплана Гранд по своему собственному проекту на Русско-Балтийском вагонном заводе (РБВЗ). РБВЗ, несмотря на слово "вагонный" в названии, в то время являлся крупным предприятием в области транспортного машиностроения и выпускал не только железнодорожные вагоны, но и автомобили, а также различные виды двигателей. В 1912 году предприятие решило заняться и строительством самолетов, подходя к этому делу с русским размахом. Их цель была новаторская - создать нечто, что еще никто не делал. @philosophicalstandstill - подписаться
Истоки этого праздника лежат в далёком 1913 году: 23 декабря в первый полет отправился легендарный бомбардировщик «Илья Муромец» — итог усердной работы авиаконструктора Игоря Сикорского. Спустя всего год, 23.12.1914, сформировалась первая в мире эскадра таких бомбардировщиков. Эту дату считают днем создания российской дальней, то есть стратегической, авиации.