"Счастливо прожитые годы" 1971-1975
Источник - Телеграмм канал:"Глазами Художников".
Интересный проект на тему: Русского Искусства.
Источник - Телеграмм канал:"Глазами Художников".
Интересный проект на тему: Русского Искусства.
История по другую сторону барьера
Навеяло воспоминания, как я оказалась в отдалено похожей ситуации.
Дано:
Я (без пяти минут 18 лет) собираюсь из региона в Москву на концерт. Планируется пара дней с остановкой в хостеле (+ехала в компании знакомых девчонок, всё схвачено).
Сестра (27 лет) проживает в Мск с мужем в съёмной 3-комнатной квартире. В одной комнате они живут, вторая закрыта на замок - это склад вещей собственников (за счет чего снимали дешевле). Третья - склад каких-то общий вещей. Там стоял старый сервант хозяев, старый диван, коробки и т.п., поэтому сестра с мужем тоже использовали эту комнату как склад. Хранили там свои велосипеды, чемоданы и пр.
Сестра, узнав про мою поездку от матери, уговаривает остаться у неё и вообще побыть подольше, погулять по Мск.
«Уговаривает» - потому что у меня была (вероятно) стадия юношеского максимализма, когда я считала, что сама всё смогу и не нужно мне помогать. Отчасти так и было, на поездку я заработала сама, поэтому и планировала её на такой короткий срок - уж на сколько наработала)
И всё же впоследствии я согласилась на предложение остаться.
Сразу скажу, что на тот момент да и вообще сестра сделала много для меня во всех физическо-финансово-моральных планах, а я как могла старалась быть самостоятельной гостьей и хотя бы минимально помогать по дому, поэтому для меня мудаков в истории нет)
Ну, разве что... кот)
Вот он и стал внезапно камнем преткновения.
Наверное, мне раньше везло встречать ласковых мурчащих котиков, поэтому о них сложилось именно такое впечатление. Практически везде, где я была в гостях, коты рано или поздно приходили под бочок «гладиться» крайний случай просто сидели в своем укромном уголке, не желая видеть незнакомых людей. Этот же кот был настоящим тигром))
Итак, в клетке с тигром
В комнате меня поселили на раскладушке рядом с диваном и сообщили, что (внезапно!) это условно комната кота. На диване, который был весь в шерсти, он спит и всё такое прочее. Его не закрывали в этой комнате, здесь не было его лежанки и игрушек, просто так повелось - старый диван отдан коту. Собственно я не возражала. Но кот был иного мнения...)
Эта рыжая пушистая задница посчитала, что на её территорию вторглись. Была поставлена цель - выжить оккупантов любой ценой. Кот прятался под раскладушку и цеплял за ноги когтями каждый раз, когда я проходила мимо.
Спойлер: комната была заставлена так, что мимо раскладушки я проходила «тогда, когда всегда».
Он караулил, когда я проснусь и спущу ноги вниз, когда я буду вставать ночью за водой. А каждый раз, когда я возвращалась в комнату, он возлежал своей пушистой филейной частью не на своем любимом диване, а на моей подушке.
Ну, и по классике - невозможно было закрыть дверь, потому что этому царю дверей зверей нужно было всё время зайти или выйти. Если его не пустить, дверь подвергалась нападению и оцарапыванию, а всю квартиру оглушил истошный мяв, на который могла прибежать сестра и прописать словесных люлей... мне)
И окна открывать запрещали, чтобы кот не выпрыгнул с n-го этажа (рамы старые, открывались нараспашку, сетки не было).
В общем подведу итоги:
Быть туристом в Москве мне понравилось, а выводы сделанные в эпоху юношеского максимализма оказались верными. В жизни лучше надеяться на себя и свои силы, а родственников и их котов любить на расстоянии, чтоб всем было спокойнее))
Глава тридцать седьмая. Чужой в аду.
Утром я решил уехать немедленно, даже с растянутой цепью, которую можно было купить по пути. Когда я собирал вещи, руки у меня сильно дрожали, непонятно почему болели ноги. Я чувствовал себя тяжко раненым после всего пережитого за тот месяц, и понимал, что в Англии мне придется биться за место под солнцем, что там мне тоже будут трепать нервы и лучше не показывать своей слабости, потому что люди вроде Александры просто звереют, если видят, что кто-то не в силах им сопротивляться. Да и не хотелось мне жить в Англии, в этой перенаселенной стране, где практически нет дикой природы, где везде заборы, ограждающие главную святыню – частную собственность. Там нельзя путешествовать на велосипеде и бесплатно ночевать в лесу, за такое там могут и наказать. Перспектива работать год в замкнутом пространстве, чтобы на месяц выйти в отпуск и покататься на континенте меня не очень грела.
Я сокрушался по поводу того, что я так и не научился рисовать портреты на улице и играть на каком-то музыкальном инструменте, чтобы зарабатывать деньги на пропитание, странствуя на велосипеде по Европе. Кочевая жизнь была моей мечтой, от которой мне вечно приходилось отказываться. Перед отъездом я зашел в магазин и купил себе новые брюки и теплую майку с длинными рукавами, стоило это слишком дорого, но я отвык смотреть на ценники и считать деньги, пока жил в Норвегии. Цепь я купил в первом попавшемся на моем пути городке и тут же поставил её на велосипед. В Конгсингере я купил побольше норвежских продуктов, которые успел очень сильно полюбить, да и надо было потратить оставшиеся норвежские кроны. Шведские кроны я купил заранее в банке, когда закрывал свой счет. Я часто останавливался и ел бруснику, которой в том году было очень много. Вечером я пересек границу с Швецией и оказался в Шарлоттенберге – городе супермаркетов, в котором принимали так же и норвежские деньги, потому что туда на выходных ездили затариваться по дешевке норвежцы.
Проехал я в тот день немного больше сотни километров, ночевал недалеко от совсем маленькой реки в лесу. Почти всю ночь я не спал, терзаемый невеселыми мыслями, было прохладно. Под утро пошел дождь и к палатке прилипли первые желтые опавшие листья. Долго мне пришлось ехать под дождем, и сушить палатку то под мостом, то на ветвях деревьев у дороги, пока ненадолго выглядывало солнце из-за туч. Я выехал к городу Омоль и поехал по сорок пятому европейскому шоссе, которое шло вдоль берега огромного озера Венерн. С одной стороны я любовался красотами природы, скалистыми горами, реками и озерами, с другой стороны я прощался со всем этим, понимая, что неизвестно когда я в следующий раз вот так покатаюсь на велосипеде, посплю в палатке.
Впрочем, одной ночью я в том путешествии палатку не ставил, а переночевал под мостом через очень грязную реку. А на следующий день я встретил шведского велотуриста, который побывал и в Америке, и в Африке, не говоря уже про Азию и Европу. Какое-то время мы ехали с ним вместе, за обедом он угостил меня своим картофельным пюре с котлетами. Он рассказал мне, что в одном из своих путешествий он искал в Украине следы шведских солдат воевавших на стороне нацистов во время Второй Мировой войны, и его поиски увенчались успехом, он нашел нескольких стариков, которые ему рассказали о шведах и даже вспомнили несколько шведских слов. Потом он принялся рассказывать, как опасно было путешествовать по Африке, но зато какие там красивые и добрые женщины. И ему, как и многим велотуристам не понравилось в США, особенно на Юго-Востоке страны. Прощаясь, он дал мне свой адрес и телефон, просил позвонить, если еще раз судьба занесет меня в Стокгольм.
Благодаря одному указателю я узнал, что шоссе Е-45 идет до самой Сицилии. Мне было очень жаль, что на острове Сицилия для меня нет работы, и английский там знают, вероятно, не очень хорошо. Мне с этого шоссе надо было съезжать в центре полуострова Ютландия. Поздним вечером, когда лил дождь, а на шоссе шел ремонт, я подъехал как можно ближе к Гётеборгу, в котором я уже бывал однажды. Я заночевал на вершине скалы, там нашлась небольшая площадка, чтобы поставить палатку. И справа и слева от этой скалы были дороги, от которых меня слегка заслоняли кустики. Однако, когда я проснулся утром и вылез из палатки, то мне стало ясно, что кустики меня совсем не заслоняют, и дорожные рабочие мне даже приветливо помахивали руками. Пока я доехал до центра Гётеборга меня изрядно облило холодным дождем. Мне не хотелось мочить ноутбук, чтобы посмотреть в карту, и поэтому я очень долго плутал пока нашел морской вокзал, там у меня не хватило шведских крон для того, чтобы купить билет, пришлось ехать искать обменный пункт, чтобы купить сто крон, которых мне не хватало.
В Дании, когда я сошел с парома, который шел через пролив совсем не долго, была хорошая солнечная погода. День пути был потерян на блуждание по Гётеборгу, но я все-таки немного отъехал от Фредериксхавна в сторону Ольборга и хотел, было, заночевать в небольшом лесу, но какая-то старуха с собакой зорко следила за мной, никуда не уходя. Я психанул в итоге и пошел ночевать в кемпинг за восемьдесят датских крон. За пару дней я проехал без каких-либо приключений города Виборг, Хернинг в котором видел огромный памятник Ленину, лежащий на огромных козлах. Потом узнал, что это был антикоммунистический музей. Традиционных датских мазанок с соломенными крышами и мансардами попадалось немного. Вдоль дороги тянулись сплошные возделанные поля, в некоторых местах убирали картофель. Впрочем, на моем пути встретились и настоящие грибные леса, где я вволю наелся брусники.
В Эсбьорг или Эшбьёрг я прибыл утром, очень спешил, чтобы успеть на паром, но на морском вокзале меня ждал неприятный сюрприз, оказалось, что паром на этом маршруте только один, то есть он отходил из Ешбьёрга через день и в тот день он был в Харуиче, касса была закрыта, и мне пришлось остаток дня шляться по городу. Впрочем, пока я осматривал город мне удалось набрать целый пакет банок и бутылок, которые я сдал и купил в немецком супермаркете Алди несколько бутылок дешевого пива. Так же я там купил несколько готовых блюд. С утра и до вечера я ничего не ел, просто забыл об этом. Кемпинг там был шикарный даже с бассейном, хотя микроволновой печи для готовых блюд там не оказалось. Пришлось разогревать их в кипятке, и они были отвратительны на вкус, но я съел все, что купил. От дешевой еды мне стало дурно, но я все равно выпил пиво и пошел под душ, после чего мне стало совсем плохо, в результате чего я совсем не выспался ночью. Вообще датская еда мне как-то не очень понравилась, даже дорогая. Я скучал по норвежской и шведской еде.
Не особенно торопясь, утром поехал я к кассе на морском вокзале, и там меня ждал совсем неприятный сюрприз – судно было очень слабо загружено, и мне пришлось купить билет на целую каюту с четырьмя койками. В итоге билет мне обошелся в триста пятьдесят фунтов. Конечно, я мог найти трех попутчиков, чтобы разделить с ними плату за каюту, но где я их мог найти в незнакомом городе? Я грубо прикинул, сколько я потратил на паром в Гётеборге, сколько ушло на еду за десять дней пути, за кемпинги в Дании и понял, что долететь на самолете было бы гораздо дешевле, особенно, если бы я заказал билет заранее. Паром отходил только вечером, у меня было много времени, чтобы пофотографировать город. Особенно меня впечатлили огромные белые истуканы на пляже, которые сидели в своих белых креслах и смотрели в морскую даль. Я опять заехал в этот дешевый супермаркет и купил там литровый пакет дешевого вина, которое пил, сидя на пляже, греясь на солнце.
На паром я вошел изрядно пьяненький, и с еще одним пакетом противного дешевого вина, который взял с собой в каюту, как и другие ценные вещи. Я долго там мылся в душе, потом гулял по палубе, чувствуя себя совсем несчастным, среди веселящихся людей. Я не мог понять, чему они радуются, ведь утром они окажутся в Англии. Где только фабрики, фермы, пабы, супермаркеты и немного парков и к тому же левостороннее движение. На мягкой койке я почему-то очень долго не мог заснуть, пришлось втащить из сумки свой спальный мешок с матрасом и лечь на полу.
Проснулся я поздно, пришлось перевести часы на час вперед, в Англии было другое время. Я поел все датские продукты и не насытился, потому первым делом, как сошел на берег поехал в супермаркет, где накупил хамона, мёда, мюсли, орехов, сухофруктов и все это я торопливо ел буквально на ходу. Времени было мало, а дорога предстояла сильно запутанная и долгая. Иногда лил дождь, впрочем, не очень долго. Ноутбук пришлось доставать постоянно, чтобы сориентироваться на местности. Из-за того, что движение было левосторонним, пару раз я повернул не в ту сторону и намотал лишние километры. Очень трудно было проехать город Ипсуич, но я все-таки справился с этим. Только к полуночи я въехал в Норидж и еще час искал там вокзал, на котором меня должен был встретить сын Александры Андрей. Только когда я выехал на вокзальную площадь я позвонил и сказал, что на месте и он может меня встретить и проводить до её дома. Хотя мне было бы проще найти сразу её дом. По дороге я пару раз порывался заночевать в кустах на обочине, но Александра требовала, чтобы я приехал именно вечером.
Прямо на пороге она раскритиковала мой наряд, сказала, что мужчинам нельзя носить трико, даже если они ездят на велосипеде. Она предложила мне поесть супа из куриных ног и фасоли. Чтобы её не особенно раздражать, я согласился есть её ужасный суп. Я переоделся в другую свою одежду, но и её она раскритиковала. Категорически сказала, что для начала я должен купить ту одежду, которую одобрит она, иначе она ничего мне про работу и все остальное не расскажет и вообще выпрет из дому. К тому же я должен был ей заплатить за неделю вперед за жилье и питание семьдесят фунтов. Спать я должен был на коротком диване в гостиной, на другом диване там спал её внук Ричард. Относительно работы она сказала, что надо будет сначала сделать номер национальной страховки, потом открыть счет в банке и только потом можно будет идти регистрироваться в агентство, которое со временем направит меня работать на фабрику.
Её дочери с внуком и новым зятем не было, но они должны были со дня на день вернуться из Латвии. На следующий день она, как и обещала, потащила меня в магазин, чтобы купить мне там за мои деньги ту одежду, которая ей нравится. Этот большой магазин одежды назывался «Праймарк», там одевались английские маргиналы и гастарбайтеры. Пару часов препирательств со старой советской женщиной из глубинки, восемьдесят фунтов и я был одет, как гастарбайтер. Осталось только снять свои серебряные кольца и сбрить усы, и я бы уже совсем не выделялся из толпы. Потом она зачем-то долго ходила по магазину женского нижнего белья, а я ждал её снаружи. На обратном пути, она захотела, чтобы я пригласил её в паб. Я безропотно повел её в тамошний ирландский паб, но там было слишком шумно, она в последний момент засмущалась и решила, выпить со мной пива дома. В супермаркете я взял пару связок ирландского пива, и мы пошли домой.
Ирландское пиво ей совсем не понравилось, она сказала, что я очень глупо поступил, потратив на это пойло столько денег, лучше бы купил сладкого вина по три фунта за бутылку. Я зачем-то начал ей объяснять, что то, что она пьет – это не совсем вино, что нормальное вино просто не может столько стоить. Её возмутил тот факт, что я заговорил без её разрешения, и сказал не то, что она хотела слышать. После этого разговаривать мне совсем расхотелось, и я принялся молча пить пиво. Но тут она сказала, чтобы я слишком много пива не пил, ведь Андрей ушел на работу, и она хотела бы, чтобы я её ублажал часок-другой, как раньше. В тот момент мне стало очень плохо, но я старался этого не показывать. Я упомянул о том, что мы с ней договорились о том, что ничего интимного между нами не будет, что у неё в конце концов отношения с каким-то англичанином и скоро дойдет до свадьбы. На это она мне сказала, чтобы я не выкаблучивался, что немного секса для здоровья это очень хорошо.
Я понял, что отвертеться у меня никак не получиться, и начал жадно поглощать пиво, заявив, что это мне просто необходимо для повышения потенции. Сначала она отправила меня в ванную, но не включила горячую воду, так что пришлось мне мыться еле теплой водой. Во время соития она, как раньше, говорила всякие пошлости, но тогда она начала еще и приказывать то одно, то другое, и постоянно напоминала, что закончить я должен только по её команде. Но ни по её команде, ни по собственному желанию закончить я не мог, никак. Пришлось притвориться, что это якобы произошло и прекратить акт изнасилования наконец, который длился пару часов.
Я оделся и попросил у неё код от вай-фая, а она сказала, что не знает, что это такое, но хочет, чтобы я показал ей фотографии Норвегии и это можно сделать, войдя в свою социальную сеть с её компьютера. И я вошел и показал, а потом забыл выйти из своего аккаунта, когда пошел спать. Денег у меня осталось совсем мало, на обратную дорогу уже могло и не хватить, да и ехать в Латвию ни с чем было просто недопустимо, как и ехать туда вообще, даже в отпуск. Ситуация у меня тогда была очень отчаянная и раскиснуть я себе не позволил, хотя и было совсем тошно.
На следующий день сначала мы зашли к её польской подруге, которая хорошо знала английский и местные порядки, и та сказала, куда надо идти, чтобы записаться на интервью для получения номера национальной страховки. Там надо было заполнить какие-то бланки, и указать свой домашний адрес в Англии и потом ждать звонка на домашний телефон по этому адресу и письменного приглашения, которое должно прийти по почте. С этим приглашением мне надо было потом явиться на интервью, после которого опять ждать пока примут решение о присвоении мне этого номера. Отвела она меня и в банк, чтобы я открыл там счет. В банке на нас как-то странно смотрели и сказали, что счет я могу открыть только предоставив справку с работы. Она английский знала очень плохо, и не поняла, почему я не могу открыть счет и повела меня в другой банк, где мне тоже было отказано в открытии счета.
Я очень сильно занервничал из-за того, что попал в некий порочный круг – на работу я не мог устроиться потому, что у меня не было банковского счета, а банковский счет мне не открывали, потому что я не работал. Но она сказала, что мне все-равно надо ждать, пока мне присвоят номер национальной страховки, потому торопиться некуда. В тот вечер приехали её дочь с зятем и внуком. Мне как-то совсем не хотелось в тот момент ни с кем знакомиться и общаться, но пришлось поговорить с её дочкой о её рисунках, сказать, что талант у неё определенно есть. С зятем я поговорил о том, как живется в Эстонии, он был из Нарвы и похвастался тем, что совершенно не говорит по-эстонски. А с её внуком Ричардом пришлось даже пойти погулять. Впрочем, я был рад уйти из дому, и погулять по старому городу вечером. Пацан оказался вполне любознательным и с удовольствием слушал и комментировал все, что бы я ему ни рассказывал. Оказалось, что он постоянно скучал по своему отцу, не мог подружиться со своим отчимом, а маме часто было не до него.
Александра сразу сказала мне, что пока я не работаю, мне надо будет заниматься с Ричардом, так же помогать ей по хозяйству – убирать в квартире, готовить есть, носить ей сумки, когда она будет ходить в супермаркет. Ходить с ней по магазинам было самой неприятной повинностью, потому что с ней надо было постоянно о чем-то разговаривать, а она часто не понимала, что я говорю, и начинала меня упрекать в высокомерии. Раньше она как-то прятала свое невежество, а тогда она начала возводить его в ранг своей главной добродетели. О чем я только ни говорил, рано или поздно это приводило её к приступу раздражения, то из-за слова, значения которого она не понимала, то из-за того, что становилось очевидным то, что она не знает элементарных вещей. К примеру, она не понимала, чем деревья отличаются от травы, после раздумий она решила, что высотой. Или она не понимала, что означает слово достоинство, ей казалось, что это мужские гениталии.
Код от вай-фая мне все-таки дал Виктор, её зять, он даже предложил мне бесплатно сделать вебсайт, на котором я мог бы публиковать свои произведения, когда узнал, что я печатаю рассказы. Я вежливо отказался, долго объяснял ему, что чтобы на вебсайт начали заходить, нужна очень серьезная реклама, что выгоднее публиковать свои произведения в группах социальных сетей. Я спросил его на счет работы и он сказал мне, что на том фармацевтическом складе, где работает он, его жена и Андрей, требуется человек на двадцать часов в неделю, по четыре часа в день, зарплата пятьсот фунтов в месяц. Мне такая зарплата показалась слишком маленькой, и я отказался, хотя работа была не через агентство, а по контракту. Так же он обещал мне показать другие агентства, но потом. Человеком он был не злобным, простоватым, изредка грубым, когда его жена начинала его пилить. Ему было трудно поддерживать беседу с Ричардом, который привык получать познавательные сведения от своего отца.
Семья Александры проживала в социальной квартире в многоэтажном доме, квартира была двухэтажной – на первом этаже кухня и гостиная, а на втором санузел и три спальни. Зачем было делать в многоэтажке двухярусные квартиры я так и не понял, ведь лестница занимала очень много места. Насколько я понял, отношения с дочерью у неё были не очень тёплые, после истории с её бывшим мужем, но она её пригласила в Англию с ребенком, чтобы быстрее получить государственное жилье, чтобы это жилье было большой квартирой, а не какой-то студией. Поразило меня то, что за воду ничего не надо было платить, а за газ и электричество нужно было расплачиваться картой предоплаты, которая вставлялась в счетчик и пополнялась в магазинах. Она похвасталась мне, что, когда год сидела на пособии по безработице, то вообще ничего за квартиру не платила, и получала шестьдесят пять фунтов в неделю, мне такого пособия показалось маловато.
Наконец, где-то через неделю, мне пришло приглашение на интервью. Я пришел в государственную контору в назначенное время, меня направили к столу, за которым сидела не очень опрятная тетка, которая взяла у меня паспорт, долго его разглядывала, а потом положила его в ящик своего стола. Она первым делом спросила, нужен ли мне переводчик и с какого языка. Я ответил, что могу говорить на английском, что, как сказала подруга Александры, дает мне больше шансов получить этот номер страховки. Потом она спросила, были ли у меня судимости, и предупредила, что информацию эту она может проверить. Потом спросила почему я прожил с женой только один год и развелся. Я ответил, что до свадьбы моя бывшая жена скрывала от меня свое психическое заболевание, а в процессе совместного проживания это выплыло наружу, что и стало причиной развода. Напоследок она у меня спросила будет ли мой сын жить со мной в Англии. Я ответил, что очень хотел бы этого, но бывшая жена никогда не допустит, чтобы я его вывез из Латвии. На этом интервью закончилось, но я не собирался уходить без паспорта, а служащая, как ни в чем ни бывало, сказала, что я смогу забрать его через несколько дней, но пошла сделала его копию и вернула мне его, когда увидела, что я запаниковал. Еще через несколько дней я получил конверт с обычным печатном листом, на котором был мой номер национальной страховки.
И только тогда Александра повела меня в агентство, через которое работала на фабрике, которая занималась разделкой индюков и индюшек. И там от меня потребовали рекомендательного письма с последнего места работы и положительные характеристики от трех друзей. Пришлось мне связываться с Олегом по Скайпу и попросить его рассказать Сигбьёрну о том, что мне нужно рекомендательное письмо. Олег сказал, что передаст шефу мои пожелание, но сильно сомневается в том, что тот мне что-то пошлет. И тогда я связался с мамой и попросил у неё, чтобы она написала мне рекомендательное письмо и дала его подписать своему директору. Письмо было сделано в тот же день, подписано, и отправлено мне по почте.
Чтобы написать положительную характеристику для меня Александра пригласила своего коллегу и жениха Кена. Не знаю, как они общались наедине, но пока я был рядом, мне почти все приходилось переводить, чтобы они поняли друг друга. Он часто залезал в гугловский переводчик, пока писал это письмо, чтобы узнать, как пишется то или иное слово. Его невеста, увидев это, начала говорить мне на русском, что он совсем безграмотный и не удивительно, что он работает за пять фунтов с копейками в час через агентство на фабрике, называла его идиотом и говорила, что английские школы очень плохие. Я не совсем понял, почему она не могла попросить написать письмо вместо себя своего сына или зятя, а потребовала это делать своего суженого. Оказалось, что Кен тоже жил в Дублине и в том же районе, что и я. Меня он не узнал без панковской одежды, и прически, а я вспомнил, что пару раз видел его в супермаркете. Он восклицал, что мир чертовски тесен, что наша встреча – это нечто невероятное. Я в этом ничего удивительного не видел, мне в тот момент было совсем не до этого.
Ситуация складывалась совсем не выгодным для меня образом. Я не очень хотел работать на одной и той же фабрике с Александрой, и совсем не хотел жить у неё в гостиной, где жил Ричард, куда заходили посидеть все, кто хотел и когда хотел. А где снять жилье и сколько это стоит она мне не говорила. Как-то раз, когда я гулял с Ричардом, я зашел в одно легальное агентство, которое занималось продажей и сдачей жилья в аренду. Сдавались там только дома с тремя и более спальнями не меньше чем за тысячу фунтов в месяц, причем за услуги агентства надо было заплатить около сотни и еще внести залог за два месяца вперед. В интернете я никакой полезной информации об этом найти не мог. И чувствовал, что выберусь из этой западни не скоро. Деньги кончались, а банковского счета у меня не было и из агентства никаких звонков.
Мне казалось, что я пропал до тех пор, пока не произошло еще одно просто фантастическое совпадение. Как-то вечером, когда я сидел в кухне за своим компьютером и переписывался с одной подругой по интернету, и описывал ей все свои злоключения, Александра вдруг зашла туда и скомандовала мне уйти в гостиную, потому что должна явиться её подруга портниха, чтобы снять с неё мерки и взять на перешивку какую-то её куртку. Я взял компьютер и вышел, и вернулся, когда она меня позвала обратно. Зачем-то она решила мне сказать, что эта её подруга Люба ходит все время подвыпившая, так же что муж у неё курд, который женился на ней, только для того, чтобы зацепиться в Англии. Без какой-либо задней мысли, я спросил, как фамилия у этой Любы. Александра назвала её фамилию, а я спокойно, сообщил ей, что это моя родственница, что у неё еще есть сестра двойняшка, которая тоже замужем за курдом, только еще и ислам приняла и родила дочку.
Александра долго повторяла, что этого не может быть, а потом позвонила Любе, попросила её вернуться, обещав ей сюрприз. В Латвии я видел Любу только раз на дне рождения у её тёти, сестры моей бабушки. А вот с её сестрой я виделся много раз, мы даже вместе гуляли, и я хотел познакомить её в Покемоном. Про Любу я услышал много нелестных отзывов от её сестры, знал о том, что она жила с каким-то уголовником и наркоманом, который в итоге сел надолго в тюрьму. У них был маленький сын, которого она оставила бабушке этого наркомана, поехала в Англию к сестре, где вышла замуж за курда и только потом приехала забрать сына. Общаться с этой родственницей мне не очень-то и хотелось, потому я не очень-то удивился и обрадовался этому совпадению поначалу. Но когда она зашла, мне ничего другого не оставалось, кроме изъявления бурной радости. Александра по такому случаю вытащила из своих запасов бутылку бренди, и мы эту бутылку выпили, поражаясь тому, как тесен мир.
Люба сказала, что, когда у неё будет выходной, она ко мне зайдет и окажет помощь в поиске работы. Этот день быстро настал, и первым делом она повела меня в клиентский центр телефонной компании, где собиралась купить мне телефон с английской сим-картой, объяснив, что англичане не станут звонить на иностранный номер. От нового телефона я отказался, как и от постоянного подключения, сам купил себе анонимную карту предоплаты.
Потом она сказала мне очень важную вещь, оказалось, что можно было зарегистрироваться одновременно хоть во всех агентствах сразу. Александра сказала мне, что это недопустимо, вероятно она осознанно дезинформировала меня, чтобы я работал именно на её фабрике. И вот я зарегистрировался в еще двух агентствах, в других в еще двух меня регистрировать не стали, в одном сказали, что уровень знания английского у меня слишком низок, а в другом сказали, что я им не нужен потому, что у меня нет автомобиля. Причем в тех агентствах, где я зарегистрировался никаких рекомендательных писем с последнего места работы, у меня не просили, как и характеристик от друзей.
Люба сказала, что на индюшачей фабрике платят минимальную зарплату – пять фунтов в час с какой-то мелочью и условия работы там не очень хорошие, и потому что там надо работать фактически в холодильнике, рабочий день длиться десять часов и только три перерыва по двадцать минут, за которые можно успеть или только поесть или только покурить. Публика там была не самая интеллигентная, часто происходят скандалы и даже драки. И супервайзеры там не самые добрые могут не засчитать час, если, к примеру лишний раз в туалет сходишь. После её рассказов о любимой фабрике Александры, я как-то расхотел там работать. И решил узнать у Виктора адреса других агентств и тоже там зарегистрироваться.
И наконец Люба завела меня в банк, чтобы сделать мне счет, там на нас начали как-то недобро смотреть после того, как Люба вместо меня обратилась к консультанту и сказала, что мне нужен банковский счет. В итоге мне дали какие-то бланки, которые я должен был заполнить и отправить по почте в этот же банк. Вслед за банком мы пошли в поликлинику, где я зарегистрировался у какого-то врача терапевта. После всего этого я в качестве благодарности купил родственнице несколько банок её любимого крепленого сидра, а себе пару банок пива. Все это мы распивали у неё дома. Её муж практически круглосуточно работал у земляков в точке общепита. Она предложила на закуску несвежие блюда, которые её муж принес с работы.
Её сын ластился к ней, а она его грубо отпихивала и ругалась на него нецензурными словами. Чем больше она его отталкивала и орала на него, тем настойчивее и грубее он к ней приставал, тем сильнее она его пинала ногами. Вскоре он привык ко мне и начал лезть уже ко мне, настойчиво требовал, чтобы я с ним поиграл. В отличии от Ричарда, этот Никита был груб и часто не понимал, что творит, было видно, что у него мало опыта общения. Русский язык он как бы уже начал забывать, английский еще не освоил. В общем рос весьма трудный подросток. Насколько я понял, он часто и надолго оставался заперт дома один, что было запрещено в Англии. В квартире было очень сильно накурено, а окна закрыты наглухо, мне тяжело было дышать, но Люба сказала, что нечего открывать окна, а то станет холодно.
Потом она рассказала, как приехала к сестре, как муж сестры нашел ей жениха из своих земляков. Она рассказала, что за свадьбу она получила полторы тысячи фунтов, но вскоре их пришлось потратить на оплату жилья, потому что у мужа кончились деньги. Своим браком она была не вполне довольна, так как подозревала, что в Иране он совершил какое-то серьезное преступление, и в Англии живет под чужим паспортом. Оказалось, что и её паспорт и паспорт её мужа уже год находится у адвоката, который занимается видом на жительство для её мужа. В Англии почему-то считалось нормальным оставить где-то свой паспорт и всюду ходить с его копией. Потому чиновница и удивилась тому, что я занервничал, когда он захотела оставить мой паспорт себе на какое-то время. То есть, его пребывание в Англии было еще под вопросом.
Английский язык она знала не очень хорошо, как и её муж, непонятно, как они общались. Она сказала, что он совсем не молится, и часто пьет алкоголь. Рассказала, что они часто ссорятся из-за того, что она ходит по городу с сигаретой в зубах и банкой сидра наперевес на виду у его земляков, а как-то раз она даже врезала ему при его родственниках, который пришли к ним в гости. И тут же она начала хвастаться золотыми украшениями, которые он ей подарил на свадьбу, рассказала, что брак у них церковный и свадьба была пышной в лучших курдских традициях. Похвасталась она и тем, что в отличии от сестры она не принимала ислам, потому что узнала, что возможно заключение браков между мусульманами суннитами, православными или католиками. Далее она сказала о том, что спят они с мужем в разных комнатах, потому что у мусульман так принято. И заявила, что курдские мужчины совсем никудышные любовники, и она из-за этого страдает.
Пить с ней под русскоязычную эстрадную музыку было тяжело, да еще её сын постоянно требовал, чтобы я с ним поиграл, а ей не нравилось, когда я слушаю её невнимательно. Но мне нужно было еще многое у неё узнать. Выпивка кончилась, и я побежал в магазин за добавкой. Мне очень хотелось получить информацию о том, где можно снять студию или комнату в квартире. Она обещала поговорить на счет квартиры с мужем, сказала, что один его земляк сдает пару квартир в центре и недорого берет. Я откровенно сказал, что её подруга обошлась со мной не самым лучшим образом, и уже успела меня конкретно достать, что мне надо куда-нибудь срочно от неё уйти, как только я найду работу. Она поначалу попыталась сказать, что Александра очень приятная и интеллигентная женщина. Я спросил в чем заключается её воспитанность и интеллигентность и Люба ничего мне ответить не смогла. Я рассказал, что она вопреки нашему уговору угрозами заставила меня с ней заниматься сексом, а Люба была удивлена тому, почему я этого не делал по собственному желанию.
Глава тридцать шестая. Лишний в раю.
После прибытия в Норвегию я для начала прокатился до города Консвингер пятьдесят километров туда, и столько же обратно. Я собрал тары где-то на сто крон. Не помню почему, я выложил деньги из своего кошелька и оставил их на кухне на подоконнике и через час их там уже не было. Когда вернулся с работы Олег, я сказал ему, что весь день собирал тару, чтобы купить себе табак, который у меня закончился, а тут такое случилось. Он пошел к жене, о чем-то с ней поговорил и вернул мне деньги. Сто крон – это небольшая сумма, но такой подход меня как-то насторожил. Ведь можно было обговорить все заранее, предупредить меня о том, сколько и за что я должен, а тут я понял, что в какой-то мере попал в рабство.
Потом я объездил все окрестности и заработал еще пару сотен крон. Плохо было то, что в Сулере, (так называли три маленьких коммуны, в которых говорили на общем диалекте сулунге), у меня был конкурент, который тоже ездил по округе на велосипеде и собирал тару. Только он делал это не из нужды, а потому что ему было просто нечего делать, он был богатым землевладельцем, вот и чистил обочины дорог, а деньги за тару жертвовал красному кресту. Потому надо было или ехать куда-то дальше, или найти себе другой способ заработать денег. Олег поручил мне взять прицеп для велосипеда, загрузить его шведскими банками, которые он собрал на работе, и смотаться в Богранген – шведский городок на границе с Норвегией, до которого было пятьдесят километров. Мне надо было сдать там эти банки и на полученные деньги купить более дешевых шведских продуктов. Эта прогулка не велосипеде с прицепом была мне приятна. К тому же в Швеции я купил себе еще пару пачек табака намного дешевле, чем в Норвегии.
Далее я получил от своего дяди четкие инструкции – найти черничник, начесать там пару ведер ягод, сесть на туристической стоянке, перебирать и продавать свою добычу. Чесалок он много привез с работы, там были, как старинные из дерева и проволоки, так и железные или пластиковые. В Скандинавии никто никогда не запрещал собирать ягоды чесалками, в Латвии тоже разрешили где-то во время вступления в Евросоюз. И поехал я сначала в лес на высокую гору недалеко от дома, но там черники было немного в основном брусника, которая еще не созрела. Долго я ездил в поисках больших черничников, но год был не очень урожайный, потому ягод я за утро успел набрать только десятилитровое ведро, которое перебрал сидя на парковке для туристов. Никто, кроме голландских туристов у меня чернику купить не решился за три часа. Потом уже я узнал, что норвежцы даже яблоки из собственного сада принципиально не употребляют, а едят только то, что продается в магазине. Олег был недоволен результатом моей деятельности, сказал, что на следующий день я поеду ему помогать, а собранную мной чернику пустили на вареники.
Недельку я помогал Олегу в его нелегкой работе, а потом один из его норвежских коллег ушел в отпуск и вместо него за руль сел Сигбьёрн и взял меня себе в помощники. Он сразу сказал мне, чтобы я не бегал и не суетился, а то он этого не любит. Две недели я ездил по незнакомому мне маршруту, люди на этом маршруте в большинстве своем выходили побеседовать с мусорщиком. Беседовал, естественно, не я, а Сигбьёрн пока я вытряхивал контейнеры. С одной старухой он говорил заискивающе, с другой наоборот небрежно, а к некоторым он вообще не хотел вылезать из машины. Сначала мне было как-то жаль пропускать много хороших вещей, которые попадались в мусоре, а потом я начал даже на хорошие вещи в ковше смотреть только, как на мусор, который незачем трогать.
В первый рабочий день Сигбьёрн выразил мне свое недовольство, когда я кинул промокшие рабочие перчатки на обогреватель по привычке. Я даже запомнил пару нецензурных слов, которые он употребил. Второй раз он возмутился, когда я, не помыв руки, вытащил свои бутерброды и принялся заталкивать их себе в рот во время длинного перегона. Потом он заехал на стоянку, где я помыл руки и съел свои бутерброды спокойно, запивая лимонадом, который он мне купил. За эти две недели работы я получил почти три тысячи крон, эти деньги были перечислены на счет Олегу, так как у меня своего счета в Норвегии не было. Эти деньги пошли в счет оплаты жилья и питания.
На планерках в офисе перед началом рабочего дня было забавно наблюдать за взаимоотношениями Александра и Сигбьёрна. Один раз он был им очень недоволен, спросил его, зачем тот трогал камеру заднего вида на машине. Саня отвечал несколько дурным голосом, что ничего не трогал, мотал головой и отмахивался руками и еще и назвал руководителя боссом. Тут уже Сигбьёрн не выдержал и начал на него кричать, напомнил, что он много раз просил не называть его боссом, и сказал, что лично видел, как он трогал камеру и назвал время и место, где это произошло. Напуганный Саня сказал, что трогал камеру нежно и это не считается. Через несколько дней ситуация повторилась, только Саня уже нежно трогал какой-то сенсор, а не камеру.
А один раз хитроумный разорившийся бизнесмен из Латвии решил закосить и выйти на больничный. Он пришел утром в офис скрюченный, рассказал, что всю ночь у него было диарея, вероятно, из-за тушенки, привезенной из Риги, у которой вышел срок годности. Сигбьёрн только вытаращил глаза и покачал головой, а потом нахмурился. Саня спросил его, что ему делать дальше и начальник объяснил ему, как пройти в коммерческий медицинский центр. Там с него взяли много денег, выслушали и отправили в Консвингер, вызвали ему такси, за которое ему тоже пришлось немало заплатить. Там в больнице у него взяли анализы, а самого посадили в какой-то изолятор, но через полдня выпустили, дали рецепт и отправили домой, сказав, что ничем страшным он не болен. И пришлось ему ехать домой ни с чем, никакого больничного он не получил, только потратил уйму денег. А он надеялся на то, что начальник вызовет ему скорую прямо на работу, что ни за что не надо будет платить.
Был и еще один случай с этим Саней, когда в воскресенье все приехали на ферму к Бьёрну помыть машины, Сигбьёрн решил устроить еженедельную сосисочную вечеринку не в офисе, а прямо там, на большой веранде. И вот сосиски были сварены, стол накрыт, все, кроме Сани уже приступили к трапезе, а он подозрительно долго мыл свою машину. Сигбьёрн устал его ждать и позвал есть, но тот никак не реагировал на его крик, только высовывал по своему обыкновению язык, бегал глазами и тер щеткой одно и то же место. И сколько его ни звали к столу, Саня будто не слышал, казалось ему нравилось, что его начальник на него злиться, кричит, топает ногами. Первым начал смеяться Бьёрн, который, наверное, в первый раз видел сына таким строгим, а потом начали смеяться и все. И тут терпеливый норвежский руководитель, пошел к своему неадекватному подчиненному, схватил его за ворот и потащил к столу, усадил его в кресло и лично бросил сосиску к нему в тарелку. Саня как будто был доволен подобным обращением с собой и попросил у начальника пива или какого-нибудь алкоголя, а тот не понял его юмора и сказал, что он и без пива пьяный.
Работал у Сигбьёрна и еще один работник из Латвии из Краславы, небольшого городка в Латгалии на границе с республикой Беларусь, его тоже звали Олег, но его с легкой руки начальника начали называть Олег Ту, что с норвежского значило Олег Два или Олег Второй. Как-то помыв машину, он зашел к Бьёрну в ангар, где тот делал сруб на продажу, и предложил свою помощь, ему хотелось получить дополнительный заработок. Он тут же заявил, что все по этой части знает и умеет, что уже сделал несколько срубов на родине, потому он решительно взял пилу и принялся делать в бревне запилы для замка. Неправильно запиленное бревно пришлось отложить в сторону, на тот сруб оно уже не годилось. Бьёрн не ругался, только попросил его больше ему ни в коем случае не помогать.
Как-то раз Сигбьёрн зашел к этому Олегу Второму в гости, в маленькую студию совсем рядом с офисом, и был потрясен увиденным. Он спросил у подчиненного собирается ли он у себя в Краславе открыть обувной магазин. Дело в том, что вся студия была забита в основном обувью, одеждой и прочими вещами, которые явно побывали в мусорной машине. Так же норвежский управленец испугался за своего подчиненного, когда почувствовал неприятный запах, исходивший из кастрюли на плите. Оттуда торчали куриные лапы. Олег Второй, сказал, что за него беспокоиться не стоит, потому что у советских людей очень хороший иммунитет. После этого заявления Сигбьёрн понял, откуда взялась курица в кастрюле и почему она источает миазмы.
Не знаю, когда именно Сигбьёрн принял решение перевести Олега Второго в другое отделение компании, но сказал он ему об этом неожиданно в его день рождения и преподнес ему подарок – теплые и непромокаемые сапоги. На коробке красовался ценник в полторы тысячи крон. У краславского мужика после получения такого подарка был убитый вид. Он забормотал на русском о том, что лучше бы ему подарили деньги в конвертике, чем эти сапоги, которые продать будет очень трудно, а носить такую дорогую вещь, конечно, жалко. Но эти сапоги были мелочью по сравнению с новостью о переводе в другой филиал. Он спешно вызвал друга из Краславы на микроавтобусе, чтобы тот забрал все нажитое добро. Однако, он понимал, что для всего добра микроавтобуса не хватит. Дело в том, что у него было много схронов в лесах. Всю неделю по утрам, он кидал в свой мусоровоз свое добро с очень печальным видом, едва не плача, ругаясь матом.
Друга Олега Второго, приехавшего на микроавтобусе, звали Игорь, он тоже был высок ростом и выглядел устрашающе. Приехал он не просто так, он решил устроиться на работу и для этого привез большую бутылку рижского бальзама и преподнес Сигбьёрну. Тот как-то испугался еще одного большого Игоря, да еще и с бутылкой странной жидкости. Пить он русский яд не стал, поставил эту бутылку на шкаф в офисе, как сувенир. Игорь сразу в Краславу возвращаться не стал, решил показать себя норвежскому начальнику, неделю ездил вместе со своим другом и помогал ему. И сколько Сигбьёрн ему ни объяснял, что кататься в ковше мусорной машины запрещено, что ездить надо или в кабине, или на специальной подножке, тот не слушал. И дело было не в том, что он совсем не понимал английского, а в том, что он прямо заявил, что не начальника это дело, где ему ездить. После такого Сигбьёрн посоветовал ему выучить английский или сразу норвежский, и потом приезжать и устраиваться на работу. Когда Игорь доехал до Краславы и начал разбирать привезенные вещи вдруг выяснилось, что у многих предметов обуви нет пары. Да, они слишком спешили, когда под покровом ночи забивали автобус барахлом, вот и случилась такая неприятность.
Так же мой дядя рассказал мне о том, что случилось с его коллегами по Клёфте – Таксистом и игроком в регби Гунаром. Сначала они продолжали дружно шпынять троих болгар и поляка. Однако поляк один раз вечером напился слишком сильно, позвонил бригадиру и сказал, что болгары напились и шумят. Бригадир тут же примчался, увидел трезвых болгар и постучался в комнату к поляку, чтобы выяснить зачем он наговаривает на своих соседей, но тот сначала не хотел открывать дверь, а потом и вовсе накинулся на бригадира с кулаками. За это его то ли уволили, то ли куда-то перевели, но не сразу. Двоих болгар тоже распределили в какие-то маленькие города вдали от столицы. В Клёфте остался самый безобидный из них Пешо, который начал запираться в своей комнате и всячески избегать своих агрессивных латвийских соседей. Оставшись один на один Гунар и Таксист, конечно, начали воевать друг с другом. Воевали они до тех пор, пока между ними не произошло решительное сражение, которое обоим едва не стоило работы.
Вражда двух земляков на чужбине началось с того, что Гунар, которому его семейная жизнь вдруг показалась пресной, предложил коллеге поменяться женами на ночь. И его коллега с радостью согласился, но в последний момент Гунар узнал, что с женой по паспорту Таксист давно не живет, а та женщина, которая к нему приезжает – это просто его любовница. Это ему стало известно, когда они оба были в состоянии сильного алкогольного опьянения. Гунар заявил, что Таксист хотел воспользоваться его женой, а взамен подсунуть ему какую-то проститутку. Таксист возмутился тем, что его любовницу или гражданскую жену назвали проституткой и врезал коллеге. Но сил у него было гораздо меньше, чему у спортсмена Гунара, который его быстро скрутил и разбил ему в кровь всю амбицию, после чего заперся в своей комнате.
Таксист решил, что такое спускать нельзя, взял топор и начал крушить им дверь в комнату коллеги, а коллега вовремя выскочил в окно и пустился по улице наутек. Окровавленный Таксист бегал за ним с топором по тихому маленькому норвежскому городку, где все друг друга знали. Эта беготня сопровождалась дикими воплями. К счастью для этих двух горе-свингеров, никто не вызвал полицию, а Пешо, от страха забравшийся под кровать, вызвал бригадира, который вовремя приехал среди ночи, и усмирил их. Почему-то перспектива потерять работу и вернуться на родину их напугала настолько, что они тут же помирились. И потом продолжали жить рядом, и изображать теплые дружеские отношения. А Пешо купил мерседес за большие деньги, насобирал на нем очень много штрафов за парковку на космическую сумму, после чего скрылся в неизвестном направлении.
Где-то за месяц до начала уборки картофеля у Сигбьёрна умерла от рака мама, она жила одна и к ней почему-то никто не приходил, кроме медсестры и Валентины, которая убирала у неё в большом доме. Из-за её смерти почему-то никто не расстроился. Видимо была какая-то причина, почему к ней при жизни и дети, и бывший муж как-то равнодушно относились, как будто она неживая. Сигбьёрн тут же предложил мне покрасить её дом, который решил тут же продать. И за покраску обещал мне аж семь тысяч, правда красить надо было два раза. Я с радостью взялся за эту спокойную работу в одиночестве и работал не спеша, ибо понимал, что если я покрашу этот дом за три дня, то в следующий раз мне предложат меньше денег или подумают, что я плохо сделал работу.
В один день, когда я мазал дом приехало все семейство умершей, в том числе и старший брат Сигбьёрна Свен-Туре. Он и пригласил меня в дом, посидеть вместе с ними, начал расспрашивать о моих путешествиях на велосипеде, о жизни в Латвии. Меня удивило, насколько скромно выглядел этот очень богатый человек, насколько он прост в обращении с людьми. Он предложил мне покрасить дом изнутри и забрать из дома мебель, если она нужна и бытовую технику. Однако Олег почему-то отказался даже от дорогой посудомоечной машины, взял только секцию, а все остальное было выброшено. Так я и заработал еще несколько тысяч крон.
А потом началась уборка картофеля. Сначала убрали с поля кубы соломы, которыми ограждали бурты. В том году в отличии от предыдущего все прошло, как по маслу, солома была куплена у соседа, и она была абсолютно сухой и потому легкой. Я с удовольствием шел по полю за тракторным прицепом и вилами подцеплял и швырял эти кубы Олегу, который с сыновьями складывал их на прицепе. В предыдущем году кубы соломы были мокрыми, и я их едва мог поднять, да и связаны они были криво. Начало было хорошим, но потом начались проблемы с уборочной машиной, с трактором, с погодой. А полей было очень много и работы хватило на месяц. В тракторе сидел в основном Сигбьёрн, а сортировали картофель мы с Валентиной, Герд и Бьёрн, который был ужасно недоволен тем, как идет дело и даже иногда психовал.
На первом поле все шло вроде бы нормально, но потом на других полях то было много подгнивших корнеплодов, то картошка была какая-то мелкая, то форма картофеля была какой-то уродливой, и нам сказали выбрасывать ту, что была неправильной формы, как и всякую мелочь. В итоге больше половины приходилось бросать прочь. На некоторых полях урожай сгружали из уборочной машины не в бурты, а в специальные ящики, которые отвозили в погреб, чтобы хранить до весны и тогда уже отдать заказчикам. Чтобы нас кормить каждый день обедом, Сигбьёрн привез из Хаммара свою тёщу, которая большую часть своей жизни была безработной и некогда находилась в отношениях с Бьёрном. Сначала он пробовал возить нас в бистро к туркам, но вскоре понял, что это слишком накладно, покупать пиццу и есть её на поле он тоже посчитал не совсем солидным. Убирать этот картофель часто приходилось и в дождь, и в полной темноте до полуночи. По ночам уже начинало подмораживать, и надо было торопиться, чтобы успеть до того, как начнутся серьезные морозы. Дня три у меня была высокая температура и кашель, но я все-равно выходил на работу, потому что заменить меня было особенно не кем, да и не хотелось терять деньги.
Когда, наконец, все убрали, Герд сказала нам, что многие заказы были не выполнены, где из-за качества картофеля, а где из-за недостаточного количества. Тонны вполне пригодного для еды картофеля были просто выброшены на свалку, а что-то было по бросовой цене продано в Данию для изготовления спирта. Олег посочувствовал Бьёрну, что он потерял так много денег, но тот ответил, что деньги в данной ситуации мелочь, в них недостатка нету, все дело в шуме, который возник вокруг этой неудачи его младшего сына. Сигбьёрн был очень печален и усталый после месяца напряженной битвы за урожай. Как-то раз он сказал, что он слишком ленивый, по сравнению со всеми. Но потом он принял решение продать картофелеуборочную машину и впредь заниматься только пшеницей, у него был самый широкий комбайн в округе, хотя на достаточно небольших полях в нем и не было острой необходимости. Так же он пошел на какие-то курсы для фермеров, чтобы впредь не наворотить таких дел, как в том году.
Саня работал на картошке у друга Сигбьёрна Хельге, который так же и мусорщиком работал по совместительству со своей фермерской деятельностью. У него, как сказал Саня, все было очень спокойно, камней на полях почти не было, картофель был очень крупный, и трактор тянул уборочную машину очень медленно, потому земля тоже почти не попадала на ленту. Работали по шесть часов в день, в дождь отдыхали. Обедали по часу, жена этого Хельге привозила на поле полные кастрюли с разной едой, за работой часто пели песни. К нему каждый год на уборку картофеля приезжал парень из литовской глубинки, часто он до уборки еще красил дома. И заработанных за лето денег этому парню хватало, чтобы перезимовать на родине.
Еще во время моего второго приезда в Норвегию, мы начали ходить в общественную баню. Эти бани в том районе, не знаю, как в остальной Норвегии, были бесплатными. Правда, иногда надо было эту баню топить и в предбаннике стояло блюдо, в которое каждый посетитель кидал по двадцать крон на оплату дров и электричества. Баня была очень старинной, построенной еще немецкими оккупантами во время Второй Мировой войны. Хотя содержалась эта баня в идеальном состоянии, её устройство оставляло желать лучшего, какой-то железный котел, камней совсем мало и странное устройство подачи кипятка на камни. Париться вместе с норвежцами нам было не очень приятно, сильного пара они не выдерживали, мало поддавали, часто открывали окошко в парилке, подолгу сидели в парилке с банками пива и млели. Мы ловили момент, когда никого не было, кидали по максимуму, и хлестались дубовыми вениками. Веники в бане норвежцы не использовали.
Иногда в бане мы встречали интересных людей. Один раз туда заглянул швед, который пока парился долго рассказывал норвежцам о том, какие плохие финны. В разговоре он часто употреблял любимое русское слово из трех букв, выяснилось потом, что в шведском это значит просто – «Эй!». В сулунге, на котором говорили в той местности Норвегии было очень много шведских слов, потому норвежцы вполне понимали, что говорил швед. В итоге он сказал, что какими бы финны ни были, они все же свои, скандинавские. В другой раз мы парились вместе с мужиком, который славился на всю округу тем, что варил у себя дома пиво, и то, что не выпивал сам запечатывал в бутылки и отдавал на реализацию в супермаркет. Но тогда он пил обычное пиво из магазина и предложил мне его выпить. Я не понял, в чем подвох, хлебнул и почувствовал сильный привкус сивухи. Оказалось, что он пил пиво пополам с виски, да еще и в бане.
Был там и один фермер, который вдруг захотел купить российских сигарет у дальнобойщиков, хвастался тем, что полгода сидел на больничном и не работал на деревообрабатывающей фабрике. Он так же славился тем, что был заядлым хоккейным болельщиком и иногда даже ездил пьяный за рулем. Некоторые его за подобное поведение осуждали. А другой фермер рассказал нам о своем исследовании о своих фермерских доходах. Он тщательно несколько лет подсчитывал свою прибыль и свои затраты на технику топливо, удобрения, страховки и много чего он еще учел. Потом он отнял все издержки от прибыли и разделил на количество своих рабочих часов. И получилось, что в час он зарабатывает по пятьдесят крон, намного меньше, чем любой чернорабочий или сезонник, которых он нанимает за сто пятьдесят крон в час. Ему, конечно, возразили, сказали, что техника, которую он записал в затраты остается ему, и он после выплаты кредитов, может её продать и получить за неё деньги, что он записал в затраты свой легковой автомобиль, на котором ездит в магазин. Наконец ему сказали, что не обязательно покупать в кредит самую дорогую новую сельхозтехнику.
Деньги за уборку картофеля перечислили на счет Олега, и я ему их отдал в счет оплаты за проживание, денег было порядка пятнадцати тысяч. Какое-то время я мог быть спокоен, но все же надо было искать работу. Недели две мы часто ездили за брусникой, которой в том году было не очень много, но Олег решил заготовить её побольше. Я придумал неплохой способ перебирания этой ягоды – сделал из фанеры и досок длинный желоб, который надо было смачивать водой и катить по нему ягоду, наклонив его. Весь мусор прилипал к мокрой наклонной поверхности, и до низу докатывались только чистые ягоды. Потом я объехал все предприятия в округе – деревообрабатывающий завод, фабрику оконных рам, фабрику разных щеток и везде мне вежливо объяснили, что работы нет по причине экономического кризиса.
Но мне повезло, как-то вечером к нам заехала Анита, сестра Сигбьёрна, и предложила покрасить лестничную клетку в редакции газеты, где она работала. Денег особенно много мне за эту работу не обещали, но в этой редакции работало много людей, которым надо было много чего покрасить в том числе и внутри. Красить что-то снаружи уже было невозможно из-за сырой и холодной погоды. На работу в город Флиса я ездил на велосипеде, краску и кисточки мне покупали заказчики по неписанным норвежским законам, рабочей одежды у Олега в доме было очень много. После редакции я красил лестницу в доме одной журналистки. Там я дал маху, запросив за работу слишком мало. Красить потребовалось не два, а три раза, да еще и пришлось красить оконную раму с маленькими квадратиками, на что чуть ли не целый рабочий день ушел. И сразу же я пошел красить комнату в доме у Аниты.
Я не совсем понимал, зачем норвежцы платят мне деньги за то, чтобы я мазал белой масляной краской отделанные лакированным деревом внутренние стены домов. Но за это платили неплохие деньги, и мне было все равно, как выглядят их дома изнутри. Пока я красил, семейство моего дяди в полном составе уехало в отпуск в Ригу. Жизнь в одиночестве в Норвегии мне ужасно понравилась, в конце концов – это было моей целью. Было так хорошо съездить в Швецию, купить там очень дешевого слабого пива, и посидеть у жарко натопленной печки, читая книги Андрея Буровского. Но вскоре все вернулись, и снова мои выходные начали проходить в шумной компании. Я учил своих двоюродных братьев рисованию, да и Олега тоже. Не знаю, зачем им это было надо, ведь было очевидно то, что рисовать у них нет никакого желания. Сам я тоже нарисовал два портрета своего дяди и получилось не так уж и плохо, хотя и грубовато. Под нажимом я даже начал работать красками, сначала гуашью на картоне, а потом в магазине «Европрис», где были ужасно низкие цены на всякое не особенно нужное и некачественное барахло, я купил настольный мольберт, готовые холсты с рамками, кисточки, акриловые краски, и принялся писать пейзажи со своих фотографий, сделанных во время своего первого путешествия в Норвегию.
В один из вечеров в гости заехали Бьёрн и Герд, и сильно меня обрадовали. Бьёрн решил не уходить на пенсию и за зиму сделать еще один сруб и звал меня помогать. Обещал он мне только пятьдесят крон в час и сокращенный рабочий день, с завтраком и обедом за его счет и если температура была ниже минус двадцати градусов, то на работу я выходить не должен был. Уже на следующий день я поехал на работу на своем велосипеде. Хоть уже давно шел снег, все дороги и велодорожки были тщательно вычищены, без всяких реагентов, которые в Скандинавии запрещены. Чисткой дорог там подрабатывают фермеры на своей технике и делают это на совесть, чтобы не потерять дополнительный доход. Ехать надо было километров десять, и был уже сильный мороз. Когда я приехал, Бьёрн велел мне взять его продукты и сесть позавтракать. Он очень любил есть различные бутерброды, даже яблоко он нарезал пластиками и клал их на хлеб. Он предупредил, что к моему приходу он может еще спать, потому я не должен стесняться, а заходить на его кухню, как к себе домой и есть.
После завтрака он выдал мне жилетку для езды на велосипеде, рабочую обувь, и специальные защитные брюки для работы с мотопилой. Первым делом он спросил меня, умею ли я делать срубы и работал ли я когда-нибудь с деревом. Я честно признался в том, что работал только с металлом и он моему ответу очень обрадовался, сказал, что ему нравится, когда человек честно признается в том, что чего-то не знает или не умеет. Говорил он по-английски совсем плохо, в молодости он учил немецкий, а я еще совсем плохо знал норвежский, но у меня с собой был карманный словарик, который меня иногда выручал. Работа оказалась не очень хитрой – надо было запиливать пазы в бревнах, чтобы потом вбить в них клинья. Потом надо было поработать электрическим рубанком и шлифовальной машинкой, ну иногда еще подержать или перевернуть бревна, когда он запиливал замки.
После двух дней работы, Бьёрн меня основательно похвалил и сказал, что будет платить мне по сто крон в час. Так же спросил меня, не хочу ли я начать учить норвежский язык в специальном учебном центре. Я просто засиял от радости от такого предложения. До этого я пытался читать со словарем детские книжки и прочел все самоучители, что были у Олега, в которых, как сказал Сигбьёрн было очень много ошибок. Он отвез меня в этот учебный центр, заплатил за мое обучение, за прокат учебников, и после этого я три раза в неделю по утрам начал посещать курсы языка, и после них ехал на работу. Мне поначалу сказали, что группа из гастарбайтеров – поляков, литовцев, украинцев, латышей, русских начала обучение месяц назад и мне будет трудно их догнать, так что я должен был подождать, пока сформируют новую группу или пойти учиться с группой беженцев в основном из Африки, которая занималась только неделю. Я с радостью согласился учиться с беженцами.
В этом учебном центре я просто отдыхал душой, пока учил язык с милыми людьми, которые убежали от репрессий и войн в родных местах. Африканцев в группе было не так уж и много, только половина, были афганцы, некоторые из которых даже немного болтали на русском, была одна женщина с Филиппин, которая вышла замуж за норвежца. Был один перс из Ирана, который не очень хорошо владел английским, но был очень общительным и разговорчивым, часто заводился на тему политики и религии, говорил, что он ненавидит исламскую религию, которая испортила ему всю жизнь. Норвежский учитель спокойно осаживал его, объясняя, что религия тут не при чем, что есть плохие люди, которые её исповедуют. Еще Беруз постоянно говорил, что хочет поскорее начать работать, а язык можно учить и по вечерам. И учитель ему и другим желающим побыстрее начать работать терпеливо объяснял, что без знания языка они не смогут обучиться никакой профессии, а неквалифицированной работы в Норвегии очень мало.
Олег был не очень доволен тем, что я начал изучать норвежский язык, он считал, что достаточно того, что он может объясниться на английском, ведь он вроде как не планировал оставаться в Норвегии, он думал накопить побольше денег и вернуться в Ригу, его жена вообще говорила, что страдает на чужбине, что ей милее её любимый разваливающийся хутор, на котором прошло её детство. Как-то раз Герд, услышав об их планах возвращения, сказала им, что они могут ехать, но их сыновья останутся в Норвегии, если захотят, а они хотели остаться. И Олег, и его жена, и его друг Саня, ненавидели норвежцев и особенно Сигбьёрна и его семью, говорили, что жизнь их несправедливо одарила богатством и возможностями. Постоянно они говорили о том, что окажись эти норвежцы в Латвии или в СССР, то не выжили бы, впали в депрессию и наложили на себя руки.
Все это они говорили, каждую субботу, когда выпивали вечером. Пили в основном водку, которую привозили из Латвии. Иногда алкоголь находили на работе. Один раз Саня нашел совсем непочатую бутылку водки и долго думал, в чем там был подвох. А год назад Саня привез из Латвии самогонный аппарат, и они выгнали ведро мутного первака, который осветлили марганцовкой. Пить эту жидкость было страшно, и посчитав во сколько обошелся сахар и прочие компоненты для бражки, так же сколько электричества пришлось потратить, они приуныли. Самогон они все-таки попробовали, и от него всем стало очень плохо, да и память отшибло начисто. Я потом этим самогоном растирался, когда болел, но и растираться им было неприятно из-за его запаха. А Валентине этот запах очень нравился, она тут же вспоминала свое детство, когда её дед гнал самогон на хуторе…
У матери 2 брата и 2 сестры. Она всю жизнь пытается со всеми ними общий язык найти. И поддерживает их всех и старается помогать. Мама самая старшая из них, то есть у меня сейчас порядка двадцати двоюродных братьев и сестёр. Время от времени кто-то из них женится, или выходит замуж. Нас с мамой зовут, на свадьбу, а я отказываюсь. Я этих людей не знаю. Они никогда не звали никого в гости. Если б мама не помогала им, они б сроду ей никогда не звонили. Общих интересов нет. Я отказываюсь, мама обижается. Ругает меня, это ж твой брат/сестра, как же так? Я даже не знаю, когда у них дни рождения, да и им на меня в принципе плевать. С 3мя из 20 общаюсь - мне хватает. Мама только обижается.
В Норвегии я жил у своего дяди, в фильке которая называлась Хэдмарк, это на границе с Швецией, в долине реки Гломы. Местность там была не такая гористая, как на побережье или в центральных районах. От моря эту долину заслоняли высокие горы, потому и климат там был не совсем норвежский – не такой ветренный, зима более суровая, не так часто лил дождь. Мы часто сравнивали погоду в Риге и погоду в той части Норвегии, где мы жили и видели, что погода немного не совпадает с рижской, но вот с Даугавпилсом или Минском совпадение было практически полным. Норвежцы почему-то были уверены в том, что в Латвии нет столько снега, сколько у них, и не так холодно зимой. Хотя Рига была всего на триста км южнее Флисы, того городка, близ которого я тогда жил.
Мой дядя то и дело сравнивал всех норвежцев с персонажами книги Сельмы Лагерлеф «Сага о Йосте Берлинге», которую он прочитал ещё в юности. Я, к своему стыду, эту книгу в юности не прочел, потому прочитал её там, и действительно нашел много совпадений. И тут я понял, что описываемые в книге места совсем недалеко от того места, где мы жили. До границы с Швецией было всего пятьдесят километров. Многие норвежцы и особенно гастарбайтеры и беженцы, в магазин ездили в Швецию, там все было значительно дешевле. А шведы и рады были нанести ущерб экономике соседей и обогатиться за счет этого, потому ставили магазины прямо на границе и в этих магазинах можно было расплачиваться норвежскими кронами, даже цены указывались в двух валютах. В одном месте шведы на границе выстроили целый город, где были одни супермаркеты. Это было в том месте, которое в Швеции было наиболее близким от столицы Норвегии. Мы практиковали сбор тары, но шведскую тару можно было сдать только в Швеции. И вот я иногда на выходных цеплял к велосипеду прицеп, набитый мешками с банками и бутылками, и ехал до ближайшего шведского магазина, чтобы сдать эту тару и купить табака и каких-то продуктов.
Мой дядя тоже захотел по весне заняться туризмом на велосипеде, наслушавшись историй о моих путешествиях. В путешествии он надеялся похудеть, его весьма тяготил лишний вес. К тому же он удивлялся тому, что я ем достаточно много, а вешу всего шестьдесят пять кило при росте в метр восемьдесят. Правда, ел я совсем не то, что он, при езде на велосипеде, сало, к примеру, совсем не пойдет. В общем в начале лета у него было четыре выходных подряд, и он предложил мне отправиться в путешествие по местам Сельмы Лагерлеф. Он уже давно купил дорогой велосипед, очень легкий, но он был не для асфальта, и у него не было щитков от грязи над колесами. Я долго убеждал его их поставить. Потом я объяснял ему, что нужны нормальные сумки, которые не промокают от Ортлейб, но он купил какую-то ерунду по дешевке с матерчатыми креплениями. Коврик-пенка в эту сумку не влезал, и он купил себе матрас Терморест, а заодно и пуховой спальник для лета, легкий и компактный. Но тут изъявил желание поехать с нами и его старший капризный сын, с которым я уже ехал от Стокгольма и испытал на себе все прелести его манеры себя вести и воспринимать трудности. В общем они отправились в путь без нормальных щитков для грязи, у кузена не было нормального спального мешка, у дяди сумок нормального размера, они у него были хорошие, не
промокающие, но слишком маленькие, и основную массу вещей он запихал к сыну в дурацкую сумку.
Выехали мы поздно вечером, и ехали по извилистой дороге, поднимавшейся в невысокие горы. Мы двигались по направлению к Свулрии, эти места называли Финский лес, потому что во время Второй Мировой войны там пряталось много дезертиров из финской армии. Моим родственникам особенно кузену нравилось ездить по ночам, к вечеру он чувствовал прилив энергии и энтузиазма, а утром он до полудня никак не мог проснуться, и вообще не очень хотел жить, и все его раздражало. Я думал перемахнуть через границу и горы до полуночи, но к десяти часам начал моросить дождь, и значительно похолодало, в горах часто случаются перепады температуры. Пришлось останавливаться, чтобы одеться потеплее, и тут ещё нас атаковали комары и мошка, пришлось намазываться репеллентом дождь начал усиливаться, и решили мы заночевать там, заварили специальную туристическую еду, вскипятив воду на газовых конфорках, поболтали и легли спать. Я лег в своей маленькой палатке один, а они в большой вдвоем. Палатка у них была теплая, просторная, типа иглу, но она плохо проветривалась, потому верхний чехол намокал изнутри, и по утрам его надо было долго сушить или вытирать туалетной бумагой, да и весила она три килограмма.
Утро было достаточно солнечным. Я проснулся рано, и принялся завтракать в одиночестве, сложив все свои вещи. Вскоре ко мне присоединился дядя, а кузен вставать, и не собирался, только ворчал, что не выспался на коврике пенке, под которым были камни. От нечего делать я заговорил с дядей о том, где вообще конкретно происходило действие книги Сельмы Лагерлеф, названия были явно изменены, и надо было бы перед отъездом почитать в интернете, о том, где жила сама писательница, и где предположительно находилось это озеро Лёвен, которое тянулось от самой Лапландии и до Карлштадта. Дядя сказал, глядя в карту, что наверняка там буду какие-то дорожные указатели, музеи, памятники, и можно поспрашивать об этом местных жителей. Тогда был одиннадцатый год, мало кто пользовался смартфонами и мобильным интернетом. Мы тогда путешествовали ещё по бумажным картам, которые я снял на цифровой фотоаппарат, и просматривал, увеличивая, и уменьшая, на дисплее, чтобы не таскать с собой тяжелые атласы, иногда пользовался и компасом.
Кузен наконец поднялся где-то в десять. Есть он не хотел, двигаться тоже, дядя на него прикрикнул, и он с несчастным видом принялся есть остывшую еду и складывать палатку. И только тут он заметил, что сумка у него большая, тяжелая и неудобная, а у его отца две маленьких и легких сумочки, которые не промокают и их не надо постоянно поправлять, потому что они съезжают с багажника. Дядя, сказал сыну, что жить надо экономно, а эти сумки, хоть и неудобные, но дешевые, потому надо терпеть. Я предложил им меняться велосипедами время от времени, чтобы никому не было обидно, но мое предложение вызвало у них возмущение. Тронулись в путь мы только к одиннадцати, когда опять начал брызгать дождь. Езда в гору утром у них как-то шла не очень. Мне осталось убеждать их в том, что после любого дождя светит солнце, а после любого подъема будет спуск, и ветер не всегда встречный, бывает, и так, что он толкает путника в спину. Места были живописные, на границе была старинная водяная мельница, везде были озера, с гладкой, словно зеркало поверхностью, порой из-за туч выглядывало солнце, и мне становилось совсем хорошо. Но моих спутников это все не очень радовало. Дядя иногда ускорялся, а потом ему хотелось отдохнуть, покурить, а кузен ругался, когда мы уезжали вперед, говорил, что лучше ехать медленнее, но делать поменьше остановок. В общем слаженности в команде не было, дядя сказал, что с сыном ему ездить тяжело, потому что он вечно всем недоволен, начал вспоминать своего тестя, который тоже вечно ныл, когда бывал трезвый.
Мы ехали по Швеции, но никаких памятников писательнице не было, опрос местных жителей тоже ничего не дал, некоторые, что были постарше, не очень хорошо понимали английский, мы переходили на норвежский, который они в принципе, понимали, потому что скандинавские языки очень похожи, но ничего определенного мы не узнали. Нам только советовали держаться южнее, заехать в город Тушби. Но до туда мы не добрались в тот день, полил сильный дождь к вечеру. У дяди было специальное пончо велосипедиста и непромокаемые чехлы на ноги, а у кузена только клеенчатый плащ, купленный в супермаркете, который его совсем не спас, да ещё из-за отсутствия щитков над колесами их заливало снизу грязной водой с колес. Мне было как-то неловко, быть сухим среди мокрых. То и дело мы сидели на крытых остановках, думая, что дождь скоро закончится, но он только усиливался. Даже меня не радовала мысль о том, чтобы ставить палатку под проливным дождем где-то в лесу. Обе наши палатки были такой конструкции, что надо было сначала ставить ту часть, которая промокала, а потом сверху натягивать на неё непромокаемый чехол. На одной из остановок кузен обнаружил, что в сумках, не смотря на натянутый на них чехол, который вечно сползал и падал на дорогу все мокрое. Правда, был уже вечер, и его это не очень расстраивало, как и то, что его кроссовки насквозь промокли, как и вся его одежда.
И тут на пляже одного из озер, я увидел помещение для переодевания. Это была двухкомнатная будка. Сначала мы решили переночевать в раздевалке для мужчин, но там протекала крыша, в отличии от женской. Кузену повезло в том плане, что я уговорил его засунуть спальный мешок в пакет на всякий случай, потому спал он не в сыром мешке. Мы долго ужинали, радуясь, что в такой ливень мы нашли убежище. Дядя начал говорить, что не так уж и плохо путешествуя на велосипеде ночевать в гостиницах, не надо тащить с собой спальный мешок, матрас, палатку, и стоит ли вообще ездить в дождь. Я сказал ему, что платить за гостиницы не очень экономно, а непогода может застать в тех местах, где нет возможности отсидеться, да и дождь может лить целый день, и пережидать его будет достаточно скучно. И тут он сказал, что не мешало бы путешествуя на велосипеде, привлекать помощника, который бы следовал за велосипедистом на машине с трейлером. А я рассказал ему о том, как ехал одну неделю, и каждый день почти целый день с короткими перерывами меня поливало, и ничего, пончо меня вполне спасало, правда надо было его иногда вытирать с изнанки туалетной бумагой, потому что оно потеет.
Утром нас разбудила возмущенная пожилая женщина, пришедшая с внуком купаться. Она сказала, что из-за того, что мы заняли раздевалку, её внуку пришлось переодеваться в кустах. Дядя начал виновато рассказывать о том, какой был ливень, как мы промокли, что мы ищем места нашей любимой Сельмы Лагерлеф. Женщина сказала, что Морбакка находится на другой дороге, а действие её первого романа не уточнено, многие названия вымышлены. Ехать туда, мы уже не захотели, решили добраться до Тушби, а оттуда поехать обратно в Норвегию. Кузен ныл, что кроссовки его не высохли совсем. Я порекомендовал ему одеть высохшие носки, а поверх натянуть пакеты и потом кроссовки. По идее они должны были высохнуть на солнце во время езды. В Тушби не было ничего особенного, только дядя зашел в магазин и так расщедрился, что купил сыну сандалии «Кин», чтобы если опять пойдет дождь, он мог просто снять носки. Сандалии кузену очень понравились удобством, но они были необычными, и он засомневался в том, можно ли будет в них ходить в техникум.
Езда по горам в тот день для моих спутников совсем не задалась. Они не привыкли при подъеме очень быстро педалировать, забираться в гору с разгона на тягуне у них тоже не получалось. Мне часто приходилось сидеть на обочине и ждать, пока они влезут на гору. Иногда они шли пешком, хотя особенно крутых подъемов не было. Под вечер мы заехали в одну маленькую деревню, где был магазин с сырами всех цветов радуги. Пахло в том магазине не очень приятно, сыры были не очень дешевые, но мы набрали каждого по кусочку, взяли очень слабого пива, примерно два оборота, и за столиком около магазина в лучах заходящего солнца дегустировали ужасно вкусные сыры, которые, если верить продавщице, делали неподалеку в очень малых количествах. Никогда и нигде я таких вкусных сыров не ел.
Доехать до дома тем вечером мы не смогли, кузен как-то рано захотел спать, еще до заката. Мы заночевали на вершине утеса у дороги. Там была ровная площадка с мягкой землей. С дороги нас не видели, зато мы могли наблюдать и за автомобилями, и любоваться живописным видом. Я с дядей долго ещё пил восхитительный шведский чай, которым мы основательно там всегда затаривались, курили, и он рассказывал мне о своей службе в ВДВ, как они тренировались партизанить в Эстонии. Хотя их готовили к высадке в Дании. Они должны были там найти место дислокации ракет и корректировать удары советских ракет. Поселившись в Норвегии, он много раз бывал в Дании, и понял, что прятаться там в лесах они бы не смогли, потому что их там почти нет. Да и их экипировка была просто ужасной – брезентовые палатки, котелки, все это было тяжелым. Даже обуви нормальной не было. Их тренировал офицер, повоевавший в Афганистане, и он смеялся и над системой тренировок, и над пайками, и над обмундированием.
Утром кузен опять не хотел вставать. Я спросил у дяди, что бы он сделал с таким солдатом в армии, когда был сержантом на второй год. И тут он принялся рассказывать о жуткой дедовщине, а его сын рычал из палатки, что в армии он бы всех замочил, если бы ему мешали спать по утрам. До дома оставалось не много, я ещё нашел дорогу, по которой можно было срезать большой кусок. Но не позавтракавший кузен ныл, часто останавливался на отдых и клялся, что ни в какой похож никогда больше не поедет, потому что он не мазохист.
Вот такое получилось очень короткое и не особенно приятное путешествие, без каких-то приключений.
У Эмили скоро день рождения. Через неделю ей исполнится четыре года.
Она знает, что у её мамы день рождения завтра. Маме исполнится восемнадцать лет. А у папы день рождения был два месяца назад. Ему тоже исполнилось восемнадцать в этом году.
Пока Эмили бегает вокруг клиники за кошкой, расспрашиваю сорокалетнюю бабушку.
— Получается её мама в тринадцать забеременела?
— Да, примерно так. У нас часто такое бывает, почти в каждой семье.
— Но почему так рано?
— Наверное, потому что всё видно в домах, нет отдельных комнат для детей и взрослых.
В этой рыбацкой деревне на берегу Тихого океана нет ни одного устойчивого дома. Ветки деревьев воткнуты в землю и между ними натянута плёнки или же простыни. Внутри домов побогаче можно найти стол и разноразмерные пластиковые стулья. Внутри самых бедных домов — только гамаки и несколько тряпок для сидения.
Под этими хлопающими на ветру полотнами зачинаются, рождаются, живут и умирают люди, сбежавшие от чего-то очень страшного.
Бабушка и мама Эмили приехали сюда девять лет назад. Откуда — не говорит категорически. Но рассказывает, что там, в прежней жизни было ещё хуже.
— Там мы с дочкой бывало по три дня не ели вообще ничего. А здесь её муж рыбу почти каждый день приносит, редко без улова возвращается. И внучка вырастет, ничего.
Обнимает набегавшуюся по солнцу Эмили. Приглашает меня отмечать её день рождения.
Я приду.
Одна вакансия, два кандидата. Сможете выбрать лучшего? И так пять раз.
Будет сумбур, тк чукча не писатель и в душе цунами, какое Японии даже не снилось.
Предупреждаю сразу:оплачивать краску для закраски начавших седеть волос на Вашей голове от прочтения сего опуса я не стану, поэтому если нервы нестабильны-пролистайте ленту, пожалуйста, дальше, к милым котикам и всяким смехуëчкам в ленте.
Мне 32 года, я среднестатистический мужчина (хотелось-бы надеяться), выросший без отца.
Мама моя типичная разведёнка с прицепом, как сегодня модно говорить.
У меня есть двоюродная сестра и тётя(сестра моей мамы и мама двоюродной,о ней я расскажу чуть позже).
Когда я был маленький, я спрашивал у мамы почему она не вышла замуж, она отвечала(когда я стал чуть старше), что боялась, что её муж будет меня обижать.
У неё были любовники, но семейной жизни никак не получалось и я, в силу возраста, не мог понять почему? Она ведь такая красивая(она действительно красивая), ну почему у неё нет мужа до сих пор?
Странно это!!!
Моя-же жизнь не сильно отличалась от обычного детства мальчишек тех лет, за исключением того, что я был слабее всех и трусоват из-за чего постоянно подвергался буллингу. На всë моё нытьё о том, что я хочу заниматься спортом, а не музыкой, блять, мама отвечала, что нет, никуда не отдам-тебе там голову отобьют! (то, что мне её раньше отобьют в драке с более сильными противниками на улице она, видимо, не думала),Да и вообще:тебя бьют за язык твой поганый! Учись держать его за зубами и никто тебя не тронет!
*а то, что я уже от обиды не мог молчать, когда меня толпой месили, а всё, что мог сделать-обозвать шайку далбоëбов козлами или суками, в ответ на побои, она не понимала.
В 9 я,всё-таки,самостоятельно записался в секцию единоборств, но было поздно-психология терпилы уже сформировалась и вырабатывать спортивную злость мне пришлось очень долго, и то, по сей день я не научился делать это хорошо, тк чтобы по-настоящему ударить человека мне нужно по-настоящему его невзлюбить, поэтому и в спорте у меня успехов не было, тк боялся человека бить "за просто так".
Мне она не доверяла никогда и не верила в меня. Не верит и по сей день. И это сильно бьёт по яйцам.
Когда мы с ней шли на пляж, после покупки маски с трубкой в спортивном магазине, она мне полоскала мозг на тему "ты далеко не заплывай-утонешь! Плавать ведь не умеешь совсем!" На все мои "мам, ну я научился за это лето!", впечатления на неё не произвели.
Утонет ведь сыночка-корзиночка, несмышленыш.
Я пошёл купаться, а она металась по пляжу и орала мне, что я уже далеко от берега и чтобы плыл назад, а то утону! (блять, может быть и надо-было, а?)
И так во всём:ты ничего не можешь, не способен ни на что! Вон, сын моей подруги и чтец и жнец и на дуде игрец, а ты даже ебучее фортепиано не освоил, позорник! (Это любимое её слово было.. Как она объясняла мне впоследствии:она меня пыталась таким образом смотивировать, тк видела, что я способный, но я ленился свои таланты раскрывать (я и вправду несколько ленивый был, но скорее, как щас понимаю, не ленивый, а забитый, затюканный всеми этими высказываниями,что все вокруг молодцы, а я пустое место)). При том, между делом она говорила, что я у неё самый замечательный. Нихуя себе контраст!
Когда делал уроки и не понимал тему(по алгебре чаще всего) -она пыталась мне её объяснить, а когда я не понимал она меня била. По голове, по телу. Ремнём и просто рукой(ну да,от ударов по голове ведь умнеют,и как я, дурачок, этого не понимал?)иногда палкой для белья...И жутко давила морально на меня. Знаете, в такие моменты от неё прямо било этой злостью, это чувствовалось.
А я не то, чтобы сильно тупой по жизни, а просто в голове уже будто блокировка какая-то:когда начинаю что-то изучать, мне трудно сфокусироваться и материал, который любой мой знакомый выучит за день, мне нужно будет изучать дня три, чтобы усвоить хорошо.
11 класс, месяц до выпуска. В очередной раз меня пиздят за плохую учёбу,и я,устав терпеть,из положения лёжа бью её ногой в живот, в ответ на что она хватает палку для белья и говоря "ты кого, сука, бьëшь????!!!!" начинает ею бить меня и попадает по голове..Кричу,вскакиваю и убегаю на общий балкон на этаже,чтобы закончить это дерьмо, а заодно и своё недолгое пребывание на этой земле. Четвёртый этаж всего, лететь недолго, внизу бетонная плита..сходу запрыгиваю на перила пытаюсь спрыгнуть, но меня успевает схватить за футболку беременная соседка, мимо которой я пробегал.. Крик, слезы соседки... Мамашка выбегает и тащит меня в квартиру. Снова хватает палку и пиздит меня, приговаривая "если у соседки из-за тебя сейчас выкидыш случится-я убью тебя нахуй, тварь!!!!"
Соседка потом родила в срок, здорового и крепкого мальчишку (на всякий случай).
И вот, проходит 4 года и её знакомый приглашает её жить вместе в другой город. Она уезжает.
Спустя 6 лет они расходятся, она возвращается домой.
Детские мои обиды к тому времени подугасли, тк я сам себе смог объяснить за что меня всё детство били.
У меня, после получения известия об их размолвке, кипит злость, типа поигрался и бросил, гандон.
Потом уже, повзрослев,сняв и выбросив розовые очки, я понял из-за чего это случилось(видимо и вправду я тормознут, раз так поздно это понял. Но лучше поздно, чем никогда).
Ну так вот.
Человек она тот,которого сегодня модно называть душнилой и манипулятором. Тк мне лично, да и любому более-менее здравомыслящему человеку, рядом с ней долго находиться нереально, тк от неё прям исходит волна, от которой испытываешь дискомфорт. Она всегда права(у себя в голове), мои доводы слушает с улыбкой насмешливой, типа "ладно, Форрест, выскажись, один хуй ты не соображаешь ни черта, по жизни безвольный и бесхарактерный, и я тебя переубедить смогу обратно".
Иногда просто говорит мне, когда своими доводами я начинаю жестоко её гасить, что какой я, всё-таки, дурак у неё.
Ну да, дурак. Папашка-то мой, по рассказам, большим умом не отличался, да и родительница тоже. Это только в математике минус на минус даёт плюс, а в жизни-хуй. У двух дураков одного умного не получится.
Поэтому и доводы мои она не воспринимает вовсе, считая их плодом моей больной фантазии.
Тётку, кстати, ненавидит, называя дурой постоянно и сокрушаясь этому.
Фух, блять......
Теперь о тётке.
Она старше мамы и считает себя самой главной и самой умной в семье,тк старше всех и всё всегда должно быть с её участием и её согласия.
Был у неё муж, отличный мужик. Я его,хоть он и неродной мне был,дядькой звал. Всё он по дому делал, выпивал только по праздникам, работал, насколько позволяло ему его здоровье, тк был на инвалидности. Он был заядлым рыбаком, любил рыбачить и приносил плотву домой, кошкам на корм.
(Это я тогда так думал, а сейчас понимаю, что он не рыбачить уходил, а просто из дома от ëбнутой жены,чтобы хоть на время оказаться в тишине и покое).
Сгноила его. Насмерть. Просто. Буквально.
Представьте себе, что у вас под ухом постоянно кто-то пиздит, пилит и сушит мозг за то, что вы, дышите слишком громко и веками сильно хлопаете, когда моргаете(утрирую, конечно). Не получается? Не верите, что подобное бывает? А я верю-я подобное отношение видел от неё к нему.
Мужик он был юморной и однажды сидя за столом, он сказал мне, подмигивая:
-Эх, дорогой, сейчас-бы водочки полтишок!
-Да, неплохо было бы..)))
В ответ слышим:
-Щас! Полтишок вам, алкашня! Ешьте молча!
Дядька только рукой махнул, и молча продолжил есть.
Доели, ушли в зал телевизор смотреть. В зале, на батареях сушился мой спортивный костюм после тренировки. Прибежала тётка:
-Чо вы расселись здесь, заняться нечем?!
И, обращаясь ко мне:
-Костюм свой с батареи сними, воняет висит!!!!
Всё это происходило на глазах у сестры.
Окей, я встал, снял костюм с батареи, положил его и остальные вещи в спортивную сумку и пошёл одеваться, чтобы уехать домой к себе.
Оделся/обулся/вышел из дома. Провожать меня пошёл дядя. Проводил, усадил на автобус,на этом мы расстались.
Сестра мне потом звонила и совестила меня,что вот, мама плачет весь день из-за тебя, корвалол пьёт,не мог чтоли не уезжать так резко?
Да мне какая нахуй разница до её переживаний? Она сама в этом виновата, не я эту пластинку завёл.
И так было постоянно. Критика мужа за его спиной и в лицо, что нахуй ты такой мне нужен, лучше бы одна жила!
Итог:дядька, на фоне перманентного стресса сильно заболевает и, спустя, 2 месяца умирает.
Приезжаю на похороны,а тётка стоит и картинно слезу льёт, и поправляет венок с надписью "любимому мужу"....
Смотрю я на тело дядьки, человека, которого я любил и люблю по сей день и которого из уважения называл исключительно по имени-отчеству последние годы его жизни. Смотрю на него и перевожу взгляд на его вдову. И внутри настолько холодно становится, что вспомнить страшно. Даже мыслей никаких не было, а только леденящий душу холод....
Похоронили, помянули. Я уехал домой. И в тот день умерло что-то и во мне по отношению к ней. Умерло навсегда. Нет её больше для меня, она просто больше не существует.
После, она звонила мне, звала в гости, но я морозился, отвечая, что я в другом городе, на учёбе и к ней в ближайшие полгода точно не попаду, тк останусь тут работать.
-Нет!!!! Ты вернёшься домой!!!! Нечего лимитОй жить там, домой езжай!!!!!
Ни слова поддержки, типа давай,красавчик, топлю за тебя, всё получится, будь молодцом! 💪💪💪
Нет. Зачем? Поддержка-это не про неё. А вот утопить в говне, в котором сама всю жизнь сидит-это да, это заебись, это по-нашему.
И вот недавно я понял, что нет у нас, к сожалению, умных баб в семье. Нет и не было. Бабку я свою не знал, надеюсь,что хоть она была адекватная, но тоже не уверен..а эти.. вы и так всё поняли.
И да, кстати. Соседка сестры(общаемся иногда)рассказала мне, что к ней как-то тётка подошла и заявила, что лучше своего сына-подростка никуда одного не отпускай. Сама знаешь, молодые щас придурошные и испорченные, наверняка пока ты не видишь, он закладки делает ходит... Занавес блять...
Вернёмся к теме мамы.
Повзрослев я стал жестче и грубее+профдеформация своё дело сделала.
Однажды она доебалась до того, что я хожу без шапки (в +15), а она смотрит в окно и там многие в шапке ходят.
Отвечаю, что мне насрать как ходят другие, я одеваюсь по самочувствию, как мне комфортно!
В ответ картинный всхлип и высказывание, что я стал очень грубым.
Ну да, стал. А ты не пробовала отъебаться от сына и на секунду представить, что он уже не маленький и сам для может решить?? Нет? А ты попробуй, получится может.
Фуууууууух, блять.......
По итогу что хочу сказать.. Да ничего. Вы и сами всё поняли, а эти две дуры пикабу не читают, поэтому сыпать матюками смысла я не вижу.
Пусть доживают остаток дней наедине со своими заëбами,общение с ними я свёл к минимуму. У меня всё.
Простите.
Надеюсь мне станет легче.