Итак, год трезвой жизни. Вчера я рассказал о том, как медленно, но верно превратился в алкоголика. Сегодня о том, как мне удалось «соскочить».

Я понимал, что качусь в пропасть. Хуже всего, что мне было плевать. Единственное, что заставляло держаться на плаву – дочь. Если бы не она, я бы никогда не бросил, и в конце концов либо сдох от перепоя, либо покончил с собой.

Мне часто приходило в голову, что необходимо бросить, но сил не было. Я решил закодироваться (в Барнауле есть неплохая контора, которую хвалил шурин Шура: ему там помогли). Но, во-первых, это удовольствие не дешёвое, во-вторых, для эффективного кодирования надо было несколько дней не пить, а я еле выдерживал два трезвых дня.

Утром 23 марта прошлого года на втором уроке зазвонил мой телефон. Известие повергло меня в шок: умер человек, который был для меня… Даже не знаю. Другом? Я был бы счастлив, если бы это было так, но слишком велика была разница. Учителем? Во многом – да, хотя он всего на год старше. И дело даже не в том, что Коля Марухин был обыкновенным гением, хотя это, безуслвно, так. У него был о удивительное свойство делать окружающий его мир чище и добрее, извините за банальность. И вот его не стало. Для меня это был почти такой же шок, как и смерть жены, конечно, не сравнимый по масштабам, но в ту минуту я почувствовал себя так же. Не помню, как закончил уроки. Не помню, сколько купил водки, кажется, три бутылки. Не помню, как уснул (или потерял сознание). Наутро еле дождался девяти часов, чтобы затариться новой порцией алкоголя. Больше ничего в субботу не помню, кроме того, что, засыпая, установил все будильники на шесть утра: я должен был ехать в Барнаул, сказать Петровичу последнее «прости». Удивительно: я даже не ощущал похмелья. Когда прощание закончилось, я опять отправился в магазин. Домой вернулся уже «в дрова», но успел позвонить директору, честно во всём сознаться и попросить отгул на понедельник, благо, начались каникулы. А потом снова начал пить.

Не знаю, во сколько я проснулся. Первую секунду я даже удивился: почему не ощущается похмелье? Но тут оно нанесло удар. Нет, голова не болела, и не тошнило. Я просто не могу описать это состояние. Наверное, как-то так приходит смерть. Я чувствовал, что ещё немного, и она меня заберёт, кошмар закончится. И мне очень этого захотелось. Страха не было, наоборот, даже радостно от того, что моя никчёмная жизнь наконец-то подошла к концу…

И тут я вспомнил, что умирать мне никак нельзя. У меня есть мать, и у меня есть десятилетняя дочь, и они не смогут без меня. Я должен жить, хотя бы ради них.

Кое-как я встал с кровати и добрёл до туалета. Вернувшись, я обнаружил возле кровати недопитую бутылку. Вот оно – спасение, - пришла мысль. Вот она – смерть, - понял я, опять пошёл в туалет и вылил водку в унитаз.

Не скажу, что я сразу утвердился в желании жить. Порой становилось так дурно, что хотелось махнуть на всё рукой. Мне казалось, что стоит только попросить, и смерть заберёт меня. Но я гнал от себя эту мысль. Иногда удавалось задремать, но пробуждение не приносило облегчения. Наутро мне было ненамного лучше, но я заставил себя одеться, умыться, почистить зубы и пойти на работу. Лишь в обед я смог проглотить несколько ложек супа, потом натопил баню, париться не рискнул, но хорошенько помылся, смыв запах застарелой бомжатины.

Более-менее нормально я почувствовал себя в четверг и решил, что с зарплаты поеду кодироваться. Но когда пришли деньги, то подумал, что пить мне совсем не хочется, так стоит ли выбрасывать их на ветер?

Потом был первый трезвый «Последний звонок», первое трезвое окончание проверки ГИА, первый трезвый День рождения, первое трезвое Первое сентября… И это было здорово! Несколько раз мне приходилось присутствовать на коллективных пьянках – совершенно не было желания присоединиться: я пил сок и был счастлив. Мои друзья – адекватные люди, и никто не смеялся, не осуждал мой выбор и не предлагал махануть за компанию, за что им большое спасибо.

Ну и большой плюс – у меня появилась любимая женщина. Это тоже стимул не пить: алкаш ей не нужен.

Да, я в курсе, что бывших алкоголиков не бывает. Уверен ли я, что никогда не сорвусь? Нет, не уверен. Иногда мне очень хочется употребить. Пожалуй, самое трудное – после тяжёлого дня (в моём случае – понедельник и среда: по восемь уроков), пройти мимо магазинов. Если добрался до дома – всё, проскочил: я слишком ленив, чтобы, будучи трезвым, переться почти километр до ближайшей торговой точки… Но как только я обнаруживаю в себе желание выпить, то вспоминаю страшный день 26 марта, и мне сразу становится противно. Я хочу жить!

PS. В фильме «Звоните Ди Каприо» есть персонаж Вася, который не пил ровно год, выступил на собрании анонимный алкоголиков с пламенной речью, а потом ужрался в хлам.

Не дождётесь!

Ну вот, пообещал завтра забабахать пост о том, как бросил пить, но сегодня решил, что сначала стоит рассказать о том, как я медленно, но верно превратился в алкоголика. Возможно, кому-то это послужит предостережением, хотя я вообще не верю в предостережения от чужого опыта.

Первый раз я попробовал алкоголь в 16 лет, после 9 класса, на рыбалке, куда поехал с двоюродным дядькой. Ужрался в хлам, заблевал всю округу, наутро было так плохо, что я решил, что больше никогда и ни за что. Три раза «ха».

Второй раз случился меньше чем через год на поминках бабушки. Результат был тот же самый, но я отметил про себя, что после первых двух рюмок бывает невыносимо плохо (организм сопротивлялся отраве), но потом, наоборот, становится очень легко, приятно и весело.

Третий раз я напился на выпускном. Это был самый разгар «сухого закона»: нам не разрешили даже шампанское. Поэтому я спиздил из шкафа бутылку, оставшуюся с поминок, заранее притащил в её школу и спрятал в унитазном бачке на третьем этаже. Такой дикой пьянки, как в тот год (1988), наша школа ещё не знала. Мне повезло: я вырубился раньше всех, потому был единственным из парней, кто пошёл с девчонками встречать рассвет.

Студенческие годы прошли относительно трезво: я женился рано, а семейная жизнь с любимой (кроме шуток) женщиной и нашим общим ребёнком не располагает к пьянству, тем более, что лишних денег не было. Конечно, водку по талонам мы выкупали, но она расходилась на разные полезные вещи. Кстати, тогда я обнаружил интересную вещь: когда жена с маленькой дочерью улетела на каникулы к родителям, я впал в депрессию, но никого из общажных приятелей не оказалось на месте, ехать без предупреждения к друзьям, не зная их планов на завтра, счёл дурным тоном, а когда попробовал напиться в одиночку, то не осилил и трёх рюмок. Знал бы я тогда, в кого превращусь…

В 1992 году мы с женой решили стать дауншифтерами, и променяли городскую жизнь на маленькую деревню на севере Алтайского края.

Там пили все, и пили страшно. Уверен: в этой деревне я был самым трезвым мужчиной старше 12 лет, за исключением единственного местного фермера, отсидевшего в своё время больше 20 лет, и прочно сидевшего на чифире (это был уникальный дядька, о нём я как-нибудь обязательно напишу). Пить в те весёлые времена было весьма опасно: даже в магазине продавщицы честно говорили: мы не знаем, откуда водка. А многочисленные местные дилеры вообще не давали гарантии, заманивая низкой ценой. Однажды мне приходилось пить жидкость, сильно вонявшую ацетоном: в деревне не было водопровода, и когда кому-то надо было пробить скважину (от 15 до 20 метров в глубину), то просили помощи у соседей, но не за деньги, а за хороший стол с выпивкой и опохмелкой. И вот когда такая помощь понадобилась мне, один чувак привёз ящик бормотухи по цене втрое ниже магазинной (когда зарплату не платят по полгода, не до выебонов). Самое смешное, что помощники не жаловались: там и не такое употребляли.

В апреле 1998 года нас переманили в одно из самых больших сёл нашего района, где я имею удовольствие проживать по сей день. И тут совпали сразу несколько факторов: во-первых, нам более-менее регулярно начали платить зарплату, во-вторых, явно улучшилось качество продаваемого алкоголя, и, в-третьих, самое, пожалуй, главное, здесь нашлись люди, с которыми было интересно. Боже, какие у нас были корпоративы! Это сейчас народ скидывается по полторы-две тысячи и едет на «Грань Алтая», где всех развлекает наёмный тамада, а тогда мы были молоды, покупали только алкоголь, остальное приносили из дома, и зажигали так, что до сих пор вспоминаем как легенду. Потом мы даже организовали команду КВН «Горе от ума», и несколько раз шикарно выступили, но дальше не пошли по причине занятости.

Плюс ко всему – организовалась тесная мужская компания. В лучшие годы это были: старый упёртый информатик, долгое время ежедневно таскавший собственные компьютеры из дома в школу и обратно, а потом, когда ему отдали заброшенные туалеты на третьем этаже, сделавший из них за свой счёт кабинет и ушедший через год на пенсию; ныне покойный бывший директор по кличке Гнус (аббревиатура от ФИО), - изумительный рассказчик, бабник-профессионал и просто хороший человек, частенько становившийся генеральным спонсором наших совместных пьянок; трудовик Ваня – золотые руки, один из самых добрых и чистых людей, которых я знал, впоследствии бросивший педагогику из-за неумения сочинять бумаги; мой напарник Васёк – бывший гаишник, выгнанный за принципиальность, умница и лидер по натуре, он мог стать директором школы, но решил рискнуть и двинулся на мэра. И, таки да, выборы он тогда выиграл, нормально отработал срок, правда, на следующих проиграл шесть голосов, и теперь командует службой безопасности администрации района.

Эх, какое было время! Как мы королесили! Но обычно не чаще двух раз в месяц, когда давали аванс и зарплату. Пока Ваня или Васёк по очереди возили кассиршу в райцентр за деньгами, мы уже накрывали на стол, водку и закуску набирая под запись, а потом начиналась пьянка. Но ничего ужасного не происходило: в худшем случае, тазик, активированный уголь, анальгин. Жёны, конечно, ворчали, но, скорее, для проформы.

Кончилось дело тем, что я остался единственным мужиком в школе…

Пить в одиночку я научился в 2007 году. Летом у меня родилась третья дочь, а нагрузка в родной школе съехала до минимума. Выручила коллега из райцентра, тоже отчалившая в декрет, в итоге я четыре дня работал в своей школе и два раза в неделю вкалывал в чужой. В итоге, на меня легла забота о покупке продуктов (цены в райцентре немного ниже наших), поэтому у меня появился соблазн не просто тупо сидеть на вокзале в ожидании электрички, а пить в это время разнообразные спиртосодержащие напитки.

И вот тогда я стал алкоголиком.

Когда начался новый учебный год, я выпросил два «загрузочных» дня. Потом их стало три. Жена сначала воевала, потом плюнула. Мы заключили своеобразный пакт: мне выделяется тысяча рублей в месяц (в 2016 году я выторговал 1500), на эти деньги я покупаю себе алкоголь при условии, что пью один, либо в школе после уроков, либо дома. Все мои левые заработки (их в деревне немного, но бывают), делятся пополам, свою половину я трачу, как хочу.

А потом жена заболела. Сначала понадобилась дорогая диета, и все деньги стали уходить на питание. Потом её увезли в больницу, я сначала напился, но потом понял, что так нельзя. Пока жена боролась за жизнь (а я даже не догадывался: она меня успокаивала, и врачи были полны оптимизма), я не пил.

Звонок из больницы поверг меня в шок. Я плохо помню ту неделю, кажется, что это было не со мной. Я не пил совсем, даже на поминках еле проглотил стопку, но потом, дня через три, я пришёл на кладбище, долго сидел возле могилы, а когда шёл домой, напился вусмерть.

И пошло-поехало…

Летом я ещё как-то держался, а когда начался учебный год, сил уже не осталось. Я пил каждый день, кроме субботы и воскресенья. Так мы договорились с дочерью, собственно, тогда она была единственной причиной, почему я вообще остался жив…

Мой обычный распорядок выглядел так: понедельник – трезвое утро, на большой перемене – рывок в магазин, покупка полторашки «специального пива» (шмурдяка типа Джоли Джокера: газированного Инвайта со спиртом), после занятий – выпивание его в классе под замком, потом поход в туалет, покупка двух полторашек и одной поллитровки такой же мерзкой жижи на дорогу домой, поход в вокзальный сортир, ещё один акт мочеиспускания в лесу, и я дома.

Вторник-четверг: с утра лёгкое похмелье, остальное так же.

В пятницу вечерняя доза обычно увеличивалась на полторашку.

Суббота – похмельное раскачивание до обеда, потом норм.

Когда мне необходимо было ехать в Барнаул, то вместо слабоалкогольной жижи приходилось покупать перцовку. Её я научился пить «из горлА», причём без закуски и запивона, для чего всегда брал с собой пустую пластиковую поллитровую бутылку.

И при этом я умудрялся готовиться к урокам и периодически ваять разной степени годности посты на Пикабу.

О том, как всё это закончилось, читайте завтра.

Недолго я наслаждался отсутствием соседей в моей комнате в общаге. В нашу часть приехал послужить старый старший лейтенант. Ну, скорее, наверно "дослужить", т.к. до пенсии ему оставалось 2 года. Он был весь седой, с морщинами, что плохо сочеталось со званием старлея. Когда я спросил его об этом несоответствии, он объяснил, что рубит правду- матку в глаза, поэтому не растёт в звании. Получил он должность помощника начальника штаба нашей части.
Тут же, в общаге, он встретил закадычного друга- капитана, который приехал на должность нач. штаба соседнего мотопехотного полка. Оба они были суворовцами, т.е. людьми с юных лет воспитанными армией.
Через некоторое время, старлей заявил, что от нашей части получает квартиру, и пригласил меня и капитана жить в ней. С финансовой точки зрения это было выгоднее жизни в офицерской гостинице. Подумав я согласился. Мебель притащили со склада части, да и заселились.
Довольно быстро старлей нашёл вдовушку в соседнем подъезде и переехал к ней, оставив нас с капитаном в квартире. Только переехал он не на долго. Через недели 3 она выбросила вещи старлея с балкона, и он снова вернуться к нам. Через 2 или 3 недели он опять переехал к ней. И так продолжалось до конца его службы. Наверно, постоянные скандалы с разводом, а затем примирение, придавали романтичность их отношениям.
Впрочем, к его подруге я испытывал уважение, т.к. однажды она меня выручила. Местность, где был расположен наш городок, здоровой назвать трудно. Кругом болота, сырость. Питьевая вода после кипячения отстаивалась толстым слоем ржавчины. Наверно, от этого каждая царапина могла развиться в гангрену. Вот меня и угораздило оцарапать палец. Наш медик дал какую-то мазь, но она не помогала. Рана загнивала всё больше и больше. Как-то в выходной день в нашу квартиру забежала подруга старлея. Она заставила меня размотать больной палец, дала выпить стакан водки, прокалила кухонный нож и вычислила им рану чуть ли не до кости. После этого палец быстро зажил.

Братья- суворовцы как только освоились на новых местах службы, начали бухать. Капитан взялся приходить домой после часа ночи на полном автомате. Он открывал ключом дверь, подходил к своей кровати, падал на пол и засыпал с мощным храпом. Несколько раз я укладывал его на кровать. Бугай был довольно тяжёлым. Потом, мне это надоело. Пусть, думаю лежит, где упал. Правда пол был холодноват, но это не мои проблемы. Так вот, просыпается он в луже, встаёт, потягивается, и с улыбкой говорит: " Хорошо (за...ь) вчера погулял! Даже обоссался! " Я был в шоке.

Однажды в субботу после обеда выдался выходной день. Я пришёл домой с твердым намерением почитать книгу, которую взял в библиотеке. В квартире оказался старлей, в очередной раз вернувшийся от подруги. Начал он ныть как ему плохо и нужно выпить. Объяснив, что у меня нет ни водки ни денег, я прилёг почитать. Так он не унимается и мешает. Ну, думаю, ладно, достал!

Я.- У меня ничего нет, но есть способ выпить! Правда опасно, можно схлопотать!
Он - Давай не тяни!
Я.- Сегодня суббота, капитан пойдёт в баню. Значит, где-то есть закладка! Поищешь- найдешь.

И точно, старлей нашёл 3 пузыря, один из которых взял себе. Предложил мне выпить. Я отказался. Во-первых, в то время я старался без особой нужды не пить. А во-вторых, выпить бутылку, украденную у соседа, это слишком!
Слишком для меня, но не для старлея! На середине бутылки мне пришлось выслушать в очередной раз его рассказ о загубленной жизни. О детстве, украденном суворовским училищем, о дальнейшей службе на Камчатке, Сахалине , в палатке в Манголии и т.д. и т.п. Добравшись до конца бутылки, он уснул безмятежным сном младенца.
Я, наконец, смог почитать. Приходил посыльный, забрал закладку капитана.
Часов в 11 вечера, дверь открылась. Зашёл капитан с 2мя майорами. " Лежать!" - сказали мне, чтобы не дергался. И стали они наказывать старлея. Они подходили поочередно, левой рукой за ворот рубашки приподнимали несчастного, а правой били, страшно ругаясь.
Посмотрел я на это, стало жалко старлея. И стал я громко нести всякую ахинею : " Завтра же напишу рапорт на имя командира про то, как вы ночью ворвались и избивали ответственного квартиросъёмщика! Будет расследование!" Они растерялись. Я где пинками, где толчками всех троих выставил за дверь и закрыл задвижку. Немного прочитав я уснул.
Утром просыпаюсь от стука в дверь. Открываю - подруга старлея : " Где он? " Она подбежала к своему ненаглядному, сняла туфлю, и стала стучать каблуком по голове алкаша.
Он - Ну что такое? Вечером бьют. Утром бьют!
Она - Этот негодяй наврал в городке, что я украла его значки!
Он - Ничего ты не брала! Всё враньё!
Подруга успокоилась и ушла.
Он - А ведь она спёрла, сука! Нужно выпить!
И опять-таки начал ныть про то, как ему плохо и нужно выпить. Я выглянул в окно, был тёплый солнечный денёк.
Я - Можно, конечно попробовать, но опасно.
Он - Говори, что попробовать?
Я - Вон на лавочке сидит капитан с майорами, на солнышке греются! Иди к ним. Чтобы не было никакого рапорта, нужен пузырь!
Он - Ха-ха! Я побежал!
Пришёл старлей быстро и с разбитой губой.
Он - Нет! Пузырь они не дадут!
Ну, хоть это его успокоило. Молча лёг спать.
Что-то поднадоела мне компания суворовцев и я подал заявку на возвращение в общагу!

Gaudeamus igitur juvenes dum sumus...(лат. будем веселиться, пока молоды) - студенческий гимн

Хотела совсем о другом писать по просьбе немногочисленных подписчиков, но вот прочитала сегодня о том, как педучилищем в колхоз ездили. Да, работали, вроде иногда было очень тяжело, но вспоминается почему-то совсем не это…

1 сентября – дети в школу, а мы, вчерашние школяры, а теперь уже студенты университета, - «на картошку». Предварительно известно, что до 5 октября, поэтому мамы рыдают, а мы в эйфории от предвкушения новой взрослой жизни. Мы – это первый курс филфака в полном составе (60 «русских» и около сотни «романо-германцев» за исключением больных и откосивших, которых на удивление мало). С нами два молодых препода, француз и англичанка, которые больше интересуются друг другом (ну еще иногда проверяют наличие списочного состава студентов), а все остальное для них – тлен, да и правда, о чем еще думать, когда вокруг сплошная пастораль.

Специально для студентов на краю деревни были выстроены длинный барак для жилья и барак-столовая. Но, то ли что-то неправильно рассчитали, то ли не надеялись на нашу сознательность и ожидали, что мы пренебрежем гражданским долгом, в общем, мест не хватило. Председатель колхоза почесав затылок, сообщил, что остальных можно поселить в пустующем доме на другом конце деревни, только кровати туда подвезут. Итак, на следующий день небольшая часть коллектива отправилась в самостоятельную жизнь. Не знаю, по какому принципу нас отбирали, но на новое место отправились 12 девчонок, все только после школы и 4 парней для охраны как бы, трое уже после армии и один бывший школьник Саня. Все англичане, впрочем, не это важно.

Дом, который хозяева продали колхозу и уехали в город, оказался абсолютно не разграбленным. Крытое подворье, банька(!!!), туалет-скворечник. Посреди дома печка, вокруг нее кухонька, и две комнаты: совсем маленькая с тремя кроватями, и побольше с восемью. Бравые воины – Леха, Ваня и Гарик заняли кровати в маленькой комнате, отправив Санька жить на печку. Нам же пришлось устраиваться на 8 кроватях, самые малогабаритные девочки уместились вдвоем. Идея сдвинуть кровати и спать втроем провалилась, поскольку старые продавленные сетки совместно образовывали высокий барьер и балансировать на нем по ночам не слишком и хотелось.

Некоторым недостатком было то, что каждое утро нам нужно было идти через всю деревню минут 30 (значит, около 3 км) в столовую, откуда грузовики развозили нас на поля. А так же и обратно, после ужина, что было намного труднее, потому что на полях мы все же работали, и, естественно, как городские белоручки, уставали сильно. Зато у нас была печка и было тепло, а на плите, пристроенной к печке, можно было кипятить чайник и жарить картошку. Зато парни наши каждый день подтапливали баньку и можно было мыться после работы. Зато над нами не было никакого контроля, впрочем, общий барак тоже не особенно контролировали, но преподы жили там же, в отдельном закутке, так что формально за дисциплиной наблюдали.

Итак, трое взрослых парней, Ваня с Гариком после армии и года на рабфаке, Леха до армии уже успел закончить три курса в меде, откуда его выперли за прогулы и поступил на иняз, потому, что во-первых, закончил школу с углубленным английским, во-вторых, а, может, и снова во-первых, Лехина мама была профессором в университете, правда, на другом факультете, но в одном корпусе с филфаком. Саню не считаем – он школьник и сопляк, живет на печке и подглядывает за нами в щели в дощатой перегородке, мы их потом законопатили, когда его поймали за этим неприглядным делом. Впрочем, мы с ним дружили – он хорошо играл на гитаре и пел «Битлз»

Что делают трое взрослых здоровых парней в такой ситуации? Не надейтесь, клубнички не будет, мы, во всяком случае, не наблюдали. А парни начали пить. Много и каждый день. Нет, они ходили на поле и даже работали, но поскольку картошку они не собирали, а грузили, у них было время и подремать и совершить некоторые гешефты. Они таскали воду и рубили дрова, девчонки готовили, каждый вечер мы подолгу болтали, народ был начитанный и с подвешенными языками. Мы пили чай с конфетами, пока у нас были деньги на конфеты. А они пили чай с конфетами и с тем, что удавалось купить/достать. Потом нам командовали отбой, Саню загоняли на печку, и начиналось. Перегородки в деревенском доме – доски, между ними щели, понятно, что высшее лингвистическое образование мы начали получать незамедлительно. Сначала шли ветеранские воспоминания, специфически лексически оформленные. Потом начиналось хоровое пение под Лехину гитару «В дальние краяааа едут дембеляааа…» и прочего репертуара. Когда градус достигал нужного накала, Леха начинал орать, как «да я по душманам из танка стрелял», Гарик как «да я Америку чуть ракетой не расхуячил», а Ваня «в стройбате генеральскую дачу сжег». После душевной песни «ты забудь про меня, не заламывай тонкие руки» мы узнавали, какими суками бывают бабы.

Страсти кипели, вдруг раздавался клич: «Сейчас этих сук убивать пойдем!». Первый раз, услышав этот призыв, мы вскочили и застыли на своих койках в позе сурикатов. Выйти из дома можно только через кухню, а в кухне сидят убивцы. Окна плотно заколочены, открыть можно только форточку, в которую не пролезет даже самая тощая. Но убивать, оказалось, собирались не нас, а каких-то других неведомых нам сук, доставивших нашим героям душевные страдания. В конце вечеринки с печки стаскивался Санек и пел «Историю любви» (When do I begin to tell the story of how great a love can be…), под нее гвардия благополучно засыпала на столе или под ним. Засыпали и мы. В общем, как-то попривыкли. В конце концов умные разговоры и ежевечерняя возможность помыться скрашивали все неудобства.

Протестовали ли мы? Ну, как сказать. Однажды, в разгар веселья, Ленка, считающая себя ужас какой неотразимой, накинула легкий халатик, отправилась на кухню и кокетливо произнесла: «Мальчики, а можно поти…» Дальше рычание, грохот, визжащая красотка влетела в комнату и запрыгнула под кровать. Мы кинулись к щели в перегородке – Леха держал гриф гитары, остальное щепками валялось по кухне, Ваня с Гариком держали Леху.

Понятно, что такими темпами деньги у них быстро закончились. У нас тоже, потому что «дай рупь, со стипендии верну», давали конечно. Потом несколько дней их еще угощали местные красавицы, потом…

-Christopher, у тебя есть одеколон? – Есть, конечно.(главный антисептик тех времен, и от комаров, и от прыщей, и от всего прочего). Тебе ватку дать? – Не, не надо.

Первый раз в жизни я наблюдаю, как одеколон выливается в стакан, разбавляется водичкой и выпивается. Мы остались без одеколонов и лосьонов.

Как-то на сутки меня отпустили домой. Ваня, с которым мы, как оказалось, жили на соседних улицах, дал записку для своей мамы с просьбой о деньгах. Я зашла. - Пьет?- спросила меня Ванина мама. -Да нет, - почти честно ответила я, потому что пить было нечего и не далее как вчера я видела, как ее сын размешивал в кружке зубную пасту «Поморин» и выпивал этот раствор, и я была в затруднении, считается ли зубная паста алкоголем.

Они не спились, более того, за пять лет универа по разным причинам отчислились многие девочки, в том числе парочка из-за пьянства и асоциального поведения. Из 45 человек первоначального состава англичан универ закончили вовремя 22 студента, парни закончили все.

Вот что это было?

PS. Гарик уже давно директор школы. Ваня занимается каким-то строительным бизнесом. Леха - большой чиновник в министерстве соцразвития областной администрации.

На встречах все трое считают, что мы ужасно преувеличиваем их колхозные подвиги, но при женах и детях просят не вспоминать.

PPS. душманов Леха стрелять не мог, т.к. демобилизовался осенью 1979, а война в Афганистане началась в декабре.