— А ты уверен, что это здесь?
— Ну, вроде как да. «Проспект Ильича, дом восемь, квартира номер двадцать два.» — Игорь поправил сползшие на нос очки и ещё раз тщательно перечитал написанный на заляпанной соусом бумажке адрес.
— Что-то не шибко похоже на то место, где может жить почётный академик, — Олег скептически посмотрел на огромный бетонный «муравейник», весь изрисованный не очень приличными граффити и ржавыми дверьми подъездов, на которых не было даже домофонов и состоящий в эдаком кольце таких же «муравейников», окруживших старенькую детскую площадку, которую уже лет сто на вид как не обновляли.
— Да ладно тебе. Сам знаешь, в какое время живём. Тут, бывает, даже врачи впроголодь живут, что уж говорить о нашем брате-зоологе. — Старенькие и перемотанные везде, где только можно скотчем очки опять сползли Игорю на нос.
— Но всё-равно это как-то всё странно. Может нас просто наебали и нет тут никакого академика, а мы сейчас припрёмся, а там алкаши какие-нибудь или табор цыганский. Может свалим лучше отсюда — мне все эти микрорайоны вечно на нервы давят, аж плохо.
— Ага, щас! Мы что, по-твоему, зря отсюда из Москвы на этой тарахтелке пёрлись? — Игорь жестом указал на старенькую белую «Девятку» с царапиной на всё боковое стекло, — Тебе-то хорошо. Тебя привезли и увезли, а мне ещё за бензин платить немерено и просто так я деньги свои на ветер выкидывать не собираюсь! Может там и вправду алкашня, но я хотя бы в этом буду уверен, так что не скули и давай пошли.
— Ага, а если эти гипотетические алкаши нас там, чего доброго прирежут, а? — Не унимался всё Олег. Он с самого начала был не уверен в успехе этой поездки и теперь, увидев воочию дом этого «профессора» его желание знакомиться с ним или тем, кто себя за него выдаёт, стремительно улетучилось и всё, что ему сейчас хотелось, так это вернуться в такую родную общагу и под водку с пельменями забыть всю последнюю неделю, как неприятный сон.
— Мальчики, хватит спорить! Просто зайдём туда и всё, — Из кабины «Девятки» вылезла Лиза, третья участница данного «турне», держа в одной руке старенькую видеокамеру, а в другой — карандаш и толстенную записную книжку, — Если ошиблись — значит ошиблись. Такое бывает. Ты, Олежа, лучше позитивней думай, а то если так много хмуриться будешь морщины пойдут, — Девушка подмигнула сокурснику, от чего тот заалел, как помидор, — Ну, что стоим?! Пошли давайте!
Изнутри многоэтажка была ничуть не лучше. С покрашенных в кислотно-зелёный цвет стен сыпалась штукатурка; часть перил, ведущих на первый этаж, валялись прямо тут, около лестницы, а прямо напротив лифта красовалась большими белыми буквами надпись «Анька — проститутка!». С верхних этажей доносился пьяный хохот и несвязанная речь, из которой можно было разобрать лишь единицы слов, да и те были откровенной нецензурщиной.
Лизка недоверчиво покосилась на лестничный пролёт, крепче сжав камеру, а Игорь прошептал что-то вроде: «Да когда вы все уже вымрете?». Олегу же в очередной раз захотелось поговорить с товарищами на тему: «Нахрен оно нам это надо», однако только он хотел открыть рот, как Лиза посмотрела на него с довольно осуждающем взглядом, в котором отчётливо читалось: «Ну хоть не сейчас».
Поднявшись на второй этаж, приятели тут же увидели нужную им дверь с изодранной бледно-жёлтой обивкой, на которой красовались исцарапанные чем-то непонятным медные двойки.
Немного помявшись и вопросительно посмотрев друг на друга, первой вышла Лиза и, собравшись с духом, постучалась в дверь, ибо у рядом висевшего звонка неизвестные лица (возможно как раз те, что несколькими этажами выше в данный момент «культурно» развлекались) полностью отодрали кнопку и зачем-то ещё перерезали провод.
Из-за двери раздалось недовольное бурчание, после чего дверь открыла низенькая миловидная женщина пожилого возраста с заплетёнными в хвост начинающими уже седеть волосами, розовой телогрейке и домашних тапочках.
— Шо такое? Вы это, ребятишки, к кому-это?
— Эм… Здравствуйте, — Лиза снова вышла вперёд и, прокашливаясь, не уверенно спросила, — А Геннадий Туров здесь живёт?
— А?.. Туров? Здесь, деточка, здесь. Сейчас позову… Генка! — Женщина крикнула куда-то вглубь квартиры, — К тебе пришли тут!!!
— Что?! Сейчас иду, милая! — Донеслось оттуда и буквально через пару секунд на лестничную площадку вышел полноватый мужчина, выглядящий чуть старше своей жены, с залысиной и забавными моржовыми усами. На нём были старенький халат и шорты, в одной руке он держал телевизионную программу, а в другой сжимая очки, — А вы, молодые люди, кто будете?
— Здравствуйте, Геннадий Васильевич! — Вперёд вышел Игорь, протягивая в приветственном жесте руку. — Это я, Игорь Коновалов, из РГАУ, кафедра зоологии. Помните, я вам писал недели две назад для интервью и вы сказали, чтобы мы к вам приезжали. Как видите, мы здесь, как и обещали.
— Хм… — Геннадий Васильевич задумчиво потёр подбородок, — Игорь… Игорь… О, вспомнил! Да, было такое. Да я вижу ты, сынок, не один. — Почётный академик с улыбкой глянул на стоящих сзади Лизу и Олега.
— Да — это мои сокурсники. Они согласились мне помочь с проведением интервью. Даже, вон, камеру с собой захватили, — Игорь кивнул в сторону Лизы.
— Да ладно уж вам было. Я, чай, не Дроздов там какой-нить, чтоб такой чести удостаиваться, — На лице Турова промелькнула краска, которая тут же сменилась волнением, — Ой, где же наши манеры! Мы сами в доме, а гости за порогом. Заходите, прошу, не стесняйтесь. Люба, ты нам чайку не заваришь? — Обратился он уже к жене.
— А от чего ж не заварю? Вы, ребятишки, проходите, только вот тут вот разуйтесь пожалуйста. А ты, Геннаш, тоже столбом не стой — покажи гостям, где и что.
Разувшись, ребята молча прошли в квартиру Туровых. Выглядела она хоть и не богато, но вполне уютно. Квартира была небольшой: кухня, одна комната, ванная и туалет. Всё было обклеено обоями приятного кремового цвета, а в квартире, вместо такого привычного для подобных квартир старческого запаха, пахло лавандой.
Геннадий Васильевич отвёл тройку студентов на небольшую кухню, с одной стороны которой стояли старенький советский холодильник с газовой плитой и шкафчиком для посуды, а с другой — стол во всю длину стены со стоящими рядом табуретками, на которые гости благополучно уселись. В скором времени жена Турова подала четыре кружки с горячим чаем и печеньем, после чего Олег включил камеру и принял на себя операторскую работу, в то время как Лиза вооружилась блокнотом и карандашом. Саму же честь «репортёра» отдали на откуп Игоря, как заварившего всю эту кашу.
По-началу всё проходило довольно обычно для подобных расспросов. Геннадий Васильевич оказался не только очень добрым и весёлым, но и довольно интересным человеком. Туров за все свои двадцать пять лет работы зоологом где только не побывал: и в саваннах Африки, и в джунглях Южной Америки, и в глубине сибирской тайги, где с ним случалась тонна невероятных историй, порой даже нелепых (от рассказа, где толпа кабанов загнала тогда ещё совсем юного Геннадия на дерево заставила немного прыснуть даже Олега).
В таком духе проходило всё интервью: Геннадий Васильевич травил свои байки, Олег скептически на них хмыкал, от чего и получал периодически по голове от Игоря, а Лиза, как самая разумная среди них, только похмыкивала над ними и продолжала записывать материал. Так бы всё и дальше продолжалась, пока руку неожиданно вытянул Олег.
— Извините, Геннадий Васильевич. Вы вот тут всё рассказываете про все эти ваши поездки, конференции… А как вы вообще зоологом стали? Ну, то есть, почему вы решили именно им стать.
На такой, казалось бы, безобидный вопрос, Туров внезапно опешил, замерев с поднесённой ко рту вафлей, после чего сильно помрачнел. Закурив сигарету, академик молча буравил взглядом стоявший напротив него холодильник, на протяжении нескольких минут ни говоря ни слова. Наконец, затушив её и взглянув тяжёлым взглядом на молодых людей, бывший академик тяжело вздохнул.
— Зря вы это спросили, детишки… — Туров закурил ещё одну сигару, — Меня давно о таком не спрашивали. То забывали, то ещё чего… А ведь интересный вопрос…
— Да чего там спрашивать… — Неожиданно на кухне появилась Люба, неся с собой большую чашу с кучей конфет и печенья, — Знамо дело, как обычно. В детстве начитался всяких там энциклопедий с Дарреллом, захотелось так же, вырос и пошёл учиться — всё просто! Не хотите ещё чаю, ребята?
— Нет, Любаш, мне не надо. Вы будете? — Студенты отрицательно покачали головой, -Ну, как хотите. Дорогая, ты пока в комнату пойди, а я тут ещё на пару вопросов отвечу.
Госпожа Турова укоризненно и взволнованно посмотрела на мужа, однако увидев в нём какую-то непонятную ребятам эмоцию, она с усталым видом молча ушла в спальню.
— Вы уж простите её, — Академик вновь обратился к студентам, — Всё время меня защитить пытается. Боится, что не поймут, высмеют, сочтут сумасшедшим… Я её понимаю, но всё же от этого уже устал. Как по мне, тут секретничать нечего — думайте, что хотите, рубята, а всё же выговориться мне надо… — Геннадий Васильевич схватился уже за третью сигару и, как будто потеряв полный интерес к своим собеседникам, молча уставился в полуоткрытое кухонное окно.
— Давно это было… Очень давно. В конце семидесятых годов прошлого века, если точным быть. Мне тогда лет семнадцать было, жил тогда я в Щукино — это село такое было. Сейчас можете даже и не пытаться о нём узнать что либо — уж лет как двадцать с небольшим его нет, только парочка изб со старушками, которые, наверное, ещё и царя помнят остались там. Эх…
— Ё-ё-ё… Картина не из приятных, — Протянул Игорь, всматриваясь в экран своего смартфона. Зрелище и вправду было плачевным: на фотографиях били изображены заросшие бурьяном и полу-развалившиеся деревянные домики, бегающие по улицам стаи собак и заброшенные многоэтажки, которые, скорее всего, когда-то были местными школами, больницами и прочими подобными зданиями. Туров, отвлёкшись от созерцания вышедшей на улицу гопоты, решившую продолжить свой «шабаш» на открытом воздухе, вновь повернулся к студентам и, увидев, что рассматривает его собеседник, робко попросил у него посмотреть эти снимки. Проглядев пару из них, академик печально покачал головой.
— Мда… Всё стало ещё хуже, чем было. Эх… Вот, гляньте-ка! — Геннадий Васильевич указал на одно из фото, на котором была изображена большая розовая многоэтажка с выбитыми стёклами и облупившейся краской, — Это было наше сельское общежитие было! Там по бокам ещё по два таких же было, да видать снесли уже их.
— Извиняюсь, — Олег небрежно поднял руку, — А на кой фиг они вообще ва нужны были? Интуристов чтоль по хлевам и коровникам водили?!
— О, нет! — Туров неловко рассмеялся, — Видите ли, село моё бывшее не так далеко от Москвы находилось, а там почти на самой окраине был институт сельскохозяйственный. Общежитий было не так много и те студенты, кто не мог себе квартиру снять, у нас там жили — благо ехать им недолго было, да и недостатка в этих самых студентах тоже не наблюдалось. У нас там даже из стран других были некоторые. Кстати… — Почётный академик резко вскочил со стула и почти бегом дошёл до старого шкафа в прихожей. Распахнув скрипучую дверь, он начал что-то активно перебирать, отбрасывая в сторону обувь и пустые пакеты из «Пятёрочки».
Наконец, он вытащили оттуда небольшую коробочку, заклеенную синей изолентой. Аккуратно распаковав её ножницами, академик вытащил оттуда несколько потрёпанных чёрно-белых фото-карточек, чьи края уже успели пожелтеть. На них студентам удалось узнать то самое село Щукино, вот только здесь оно выглядело совершенно по другому: даже через довольно корявые чёрно-белые снимки можно было разглядеть стройные улочки домов с аккуратно высаженными по краям цветами и толпами людей, снующими туда-сюда.
— Эх, Были времена… — Лицо Геннадия Васильевича озарилось грустной улыбкой, — О, вот она!
Академик протянул им самую большую из лежащих в коробке фотографию. На ней вполне угадывалось то самое общежитие, только, разумеется, ещё работающее и вполне ухоженное. На переднем плане же расположилась небольшая компания, преимущественно состоявшую из ровесников «журналистов», подростков лет четырнадцати и маленьких детей. Причём почти все на фото, кто был не старше пятнадцати были в довольно простой одежде: майке, шортах и шлёпанцах, тогда как студенты были уже одеты, как типичные городские жители, с поправкой на сорокалетнюю давность, естественно. Но больше всего привлекал внимание находящийся в центре молодой чернокожий парниша с забавной ирокезоподобной причёской и серьгой в ушах. Одет он был мешковатые джинсы, типичную русскую майку-алкашку и видавшие явно лучшие времена кеды.
— Вот, знакомьтесь. — Туров ткнул своим пальцем прямо в голову темнокожего студента, — Мне семнадцать было, когда он приехал. Вон я сбоку, кстати, — Ребята глянули на неряшливого вида подростка с веснушками на всё лицо, хулиганским взглядом и копной непослушных волос (Олег готов был поклясться, что они наверняка были рыжими), одетый в ещё более старые и потрёпанные одеяния, чем остальные деревенские мальчишки. Мда, с виду и не скажешь, что когда-нибудь он превратиться в уважаемого в узких кругах учёного, а не будет коротать свой век на зоне за кражу мешка с гречкой.
— Фигасе улыбка какая! И как он так вообще губы растянуть умудрился! — Восторженно вскликнул Олег, вглядываясь во все тридцать два зуба афроамериканского парниши.
— Это вот чудо к нам тогда из центральной Африки приехало, вроде как по программе налаживания отношений со странами Африки. Звали его толи Уонго, толи Мумонго, уж сейчас не упомню. Помню только, сколько шуму было по этому поводу. А ведь оно-то и немудрено — не каждый день чернокожего-то увидишь! Он у нас был настоящей знаменитостью — каждый мальчишка мечтал поздороваться с ним и считал своим долгом спросить, а настоящая ли у него кожа. При этом всём он всё равно умудрялся оставаться незаметным, почти никогда никуда не выходил и больше молчал и слушал, чем говорил. А уж как мы чуть ли не всем селом уговаривали эту фотографию сделать, о-о-о, — Туров с ухмылкой почесал свою бороду, — Но что-то я отвлёкся. В общем, по факту с из-за него эта история и случилась. Нет-нет, не сейчас- в конце всё узнаете! — Отреагировал Геннадий Васильевич, едва заметив, как руки студентов устремляются вверх, — Ладно, начну по порядку.
В общем, когда приехали эти студенты, вместе с этим гражданином Чёрного континента, у нас начала происходить, как сейчас молодёжь выражается, лютая дичь. Первые полгода всё было спокойно, но с весны у местных стали пропадать куры. Вот приходят хозяева с утреца проверить птичек и не досчитаются двух-трёх, лишь перья и капельки крови на подстилке, причём крючок, которым тогда почти все курятники закрывали, всегда был на месте. В начале этому мало кто удивился — всё на лис списывали — их тогда полно было, а на крючки и внимания-то не обращали, хотя теперь уже понимаю, что стоило. Ну и в общем, выходили мужики там пару раз, только пошугать самых наглых из них, что слишком близко к селу поселились и всё вроде как стихло. Все уже успели успокоиться, как тут…
— Что, младенцев из люлек стащили, чтоль? — С усмешкой спросил Олег, за что получил в очередной раз по шее от Лизы.
— Ты хотя бы иногда думай, что мелешь! — прошипела ему на ухо девушка, — Геннадий Васильевич, продолжайте.
— Кхм-кхм… Так вот, вроде как всё улеглось и уже все позабыли этот случай, как вдруг у людей стали пропадать домашние животные — ну кошечки там, собаки. Коты-то просто бесследно исчезали и можно было подумать, что либо умирать пошли, либо машина бедняжку сбила, то вот с огромными сторожевыми собаками, которых всегда на толстенных цепях держали, уже как-то непонятно было. Ни тела, ни следа — только окровавленный ошейник с клочками шерсти и всё.
Вот тогда-то уже народ начал потихоньку волноваться, на двери курятников замки амбарные навесили, домашних любимцев в дом забирали и не выпускали после захода солнца и всё в таком духе. Затем этот неизвестный хищник позарился уже на крупный скот — за одну ночь могло пропасть около десяти овец и баранов.
— И что, прямо никаких следов не было? — Удивлённо спросил Игорь?
— Да в том то и дело, что появились, хотя лучше бы и не появлялись. Я вот сам таким свидетелем был — тогда у соседей небольшое стадо погрызено было. Я прихожу из школы, а там пол-села собралось и охает да ахает. Я, разумеется, сразу туда рванул — интересно ине, обалдую, было, да только меня тогда мать оттуда погнала, как только увидела — да вот только я всё равно уже всё видел. Как сейчас помню: валяется где-то пяток взрослых коз, у всех шеи растерзанны, ноги до кости обглоданы, рядом ещё скелеты уж совсем маленьких козлят… Жуть в общем.
Вот тогда по всему Щукино такая паника началась… Народ боялся даже днём на улицу выходить. Школу закрыли, детей даже в собственный огород выпустить боялись, все как сумасшедшие около местного магазина толпились, скупали всё, что только видели, другие просто взяли и в город уехали. Только алкаши да самые смелые остались по улицам бродить, да и то недолго, — Академик как-то странно щурился. На его лице появилась невесёлая ухмылка.
— А что случилось-то? — Лизка скинула бровь.
— Да что ещё могло случиться? Убийство, конечно же! Вот как сейчас помню. Просыпаюсь я тогда ночью, ну, чтобы в туалет сходить. Вышел на крыльцо и только собирался в сортир идти, как тут на весь посёлок раздался эдакий смех. Ну, как смех — скорее протяжный, отрывистый хохот с хрипотцой. Причём это явно не человек был — ну просто не может он так смеяться!.. Хотя вы всё равно не поймёте — это слышать надо было самому.
Я тогда со страху с воплями в дом забежал и перебудил всех. Мне, конечно, сначала по башке за такое дали, но когда сами услышали всю эту адскую какофонию, так вжались все в угол и давай всю ночь молитвы читать.
А на утро… На утро нашли дядю Васю — местного алкоголика. Лицо объедено до кости, шея сломана, ноги растерзанны, одной руки нет, лужа крови — в общем все составляющие для того, чтобы и в так паникующем селе начать истерику. Эх, а ведь жаль его было — мужик-то был, добрый, роботящий, хоть и страдал от этой заразы. — Туров грустными глазами глянул на одну из фотографий, однако определить на ней, кто есть кто без пояснений студенты так и не смогли.
— С этого момента этот «смех» стал слышаться каждую ночь. И как назло, почти каждый раз после этого находили тело. Нет, это не всегда были люди — чаще всё же это была различная животина, вроде коров и овец. Но людей тоже бывало находили — алкашей, сельских наркоманов, загулявших студентов, шляющихся по местным девкам. Всех их было немного, но хватило и этого.
Все те, кто остались, просто устали это терпеть и довольно скор был собран новый отряд охотников. Вот только в этот раз ко всему подошли куда серьёзнее. Мой отец, как опытный охотник был среди них одним из главных и я до сих пор помню, как он тогда долго готовился. Вся гостинная была завалена различными ружьями, капканами, силками, даже была «слонобойка», которую он когда-то через знакомых доставал. Она мне, кстати, в наследство досталась, да только убрал я её с глаз долой, а куда - уже не помню.
Ну что-то я опять отвлёкся — не о «слонобойке» же я вам рассказывать собирался. В общем, снарядили они там настоящую боевую операцию. Это было где-то уже ближе к лету. Тогда поздно вечером мой отец в камуфляже, солдатских берцах, и слонобойкой на перевес в слезах с нами прощался — не верил, что вернётся. Мать вся в слёзы, я её успокаиваю, говорю, что рядом и с отцом ничего не случиться, а самого вместе с отцом рвало в лес, да только кто же меня туда бы пустил.
В общем, просидел я тогда всю ночь не спамши. Мать-то кое-как уснула, а вот я всю ночь ходил, да отца ждал. Уже хотел было сам пойти туда, да помочь, да видать что-то ещё разумное меня тогда останавливало.
— И что, он не вернулся?! — С дрожью в голосе спросила Лиза, которая пересмотрев тонну ужастиков в своё время везде и всегда предполагала самое худшее.
— Да почему не вернулся. Вернулся под утро, ещё рассвета не было. Вот только невредимым он не остался — весь в крови, да и руки правой нет, а сам улыбается так нервно и всё повторяет: «Подстрелили… подстрелили погань…».
Мать как увидела — сразу в обморок. А я пока больницы обзванивать, да о родителях заботился совсем у отца поинтересоваться-то и забыл, как оно всё прошло и кто весь этот кошмар устроил-то. Зато точно запомнил, что когда скорая за родителями приехала и мы уже в больницу мчались, то по дороге заметил, как остальные мужики наши, что вместе с отцом на это чудище охотиться ходили, ехали сейчас на старом УАЗике с прицепом, а в прицепе том, что-то лежало большое, накрытое тряпками.
Потом я где-то неделю сидел дома, хозяйством занимался, родителей в больнице навещал, развлекался с друзьями. В общем — жизнь моя приходила в норму. Родителей выписали, а отцу ещё в знак благодарности поставили не шибко красивый, но практичный протез за счёт потерянной руки.
Тогда я его всё спрашивал — что же там случилась и кто же был тем самым чудовищем. Он сначала-то отнекивался, а потом видать решил, что и вправду я уже не маленький, ну и повёл меня в сельский склад, куда они тогда, по всей видимости, тело привезли.
Ну, в общем, пришли мы туда, а там как раз куча мужиков была. Спорили, что с телом делать. Я тогда думал, что ко всему готов буду — хоть к волкам-переросткам, хоть к медведям. Только вот то, что я увидел в реальности меня очень и очень даже шокировало… — Академик резко прервал рассказ и, помолчав с минуту, закурил очередную сигару.
— Ну? Кто был-то?! Неожиданно голос подал Олег. Однакое когда двое его приятелей с удивлением повернулись к нему он залился краской и сделал вид, что всё в порядке и ничего и не было.
— Кто был-то? — Туров отложил сигарету, — Да гиена это была, — На шокированную реакцию студентов Геннадий Васильевич, кажется, даже не обратил внимания, — Да, это была здоровая такая африканская гиена. Всё на месте — и зубы, и пятна, да и в принципе перепутать такое животное с кем-то довольно сложно. Единственными отличиями, пожалуй, были её просто гигантские размеры, ухо порванное в одном месте, будто серьгу содрали и довольно странно лежащую шерсть на загривке, чем-то напоминающий плоские ирокезы, которые панки по-моему до сих пор себе делают, — Услышав последнее заявление, Игор внезапно стал очень озабоченным, как всегда бывало, когда он уходил в себя, но почти мгновенно его лицо преобразилось в шокированную гримасу, после чего он какими-то дикими глазами посмотрел на профессора.
Туров, поймав взгляд студента, невесело ухмыльнулся, — Что, ребятки, не верите мне? Да что греха таить — будь я на вашем месте, вообще бы послал такого рассказчика и больше про него не вспоминал. Да вот только я сам был свидетелем всего этого бедлама. А ещё как назло после всего этого тот чернокожий студент и пропал. Все волновались, переживали, строили теории, да и сошлись на том, что просто он контрабандой припёр её у себя с родины, она тут одичала, а как только её убили, так он сразу же сбежал от правосудия.
Решили, что пусть так, понегодовали и успокоились, а гиену эту закопали за кладбищем, ибо и в общем скотомогильнике хоронить как-то не хотелось, и в лесу жалко такое бросать — байки же потом травить про нечего будет!
Но вот меня это объяснение никогда не казалось верным. Уж слишком оно натянутым было и с кучей «но». Я прямо так загорелся идеей разгадать эту загадку, что вот сами видите, кем стал. Но время шло, я закончил институт, потом работа, свадьба, развал страны и прочее как-то выбили об этом мысли…
— Ага-ага, очень интересно было, но нам уже идти пора, — Затараторила Лизка, тяня парней за воротники, — Собирайтесь, мальчики. Нам ещё материал переработать нужно…
— Постойте-ка! — Геннадий Васильевич резко остановил троицу, — Я не позволю очередной раз делать из себя лжеца! Я… я… Я так уж и быть, покажу его… — Академик, практически в такт играющему на улице шансону, быстрыми движениями пошёл в спальню, в то время как студенты замерли в коридоре, питаемые любопытством, чего же может преподнести им этот чудаковатый дедушка.
— Вот! — Туров внёс на кухню большую коробку, всю обмотанную синей изолентой, — Я тогда с женой поругался сильно, не знал что делать. Решил поехать в Щукино, тогда ещё мать моя жива была, вот и решил пожить у неё, так сказать. Ну, а там же и загорелся вновь идее эту тайну разгадать. Обходил всех охотничков тех, кто остались ещё, но результатов так и не добился.
Тогда я решил откапать ту гиену, чтобы лично её, так сказать изучить. Пришёл значит, вечером за кладбище, надеялся откопать череп животного, а вместо этого… — Академик посмурнел и, срезав изоленту несколькими движениями ножа, открыл её. Студентов при виде содержимого коробки сковало леденящим шоком.
Внутри неё, на мягкой подушке, лежало нечто напоминающее человеческий череп огромных размеров, но огромных размеров, слегка вытянутой мордой и огромными, кое где сломанными зубами, одновременно похожие и на человеческие, и не звериные, придавшие этой аномалии навсегда вид жуткой улыбки, будто её владелец вот-вот разразиться в хохоте. В холодном, нечеловеческом хохоте.