Крышка поддалась неожиданно легко. Виталий посветил фонариком внутрь и присвистнул. В темном провале гроба что-то блеснуло – и не одно. На почерневших пальцах покойника действительно были перстни, массивные, цыганские. На шее – толстая золотая цепь.
«Сука, не соврал Костя,» – пробормотал Виталий и потянулся за добычей.
Первый перстень снялся легко, второй застрял. Виталий выругался и дернул сильнее. Что-то хрустнуло – то ли кость, то ли ещё что. Он замер, прислушиваясь. Тишина.
Через десять минут карман куртки оттягивали несколько перстней и цепь. Виталий поморщился, вытирая руки о джинсы. Работа грязная, но прибыльная. Хватит месяца на два, если с умом распорядиться.
Когда он выбрался из могилы, луна уже скрылась за облаками. Стало еще холоднее и темнее. Виталий быстро забросал яму землей, кое-как разровнял холмик и направился к выходу.
На полпути его остановил странный звук – будто кто-то вдалеке играл на скрипке. Мелодия тихая, заунывная, незнакомая. Виталий замер, озираясь. Кто мог играть на кладбище в такой час? Но звук так же внезапно исчез, как и появился.
«Нервы шалят,» – подумал он, ускоряя шаг.
Утром Виталий проснулся от резкого запаха. Что-то горелое, приторное. Он открыл глаза и замер – на стуле возле кровати сидела мать.
– Ты где был ночью? – спросила она, не глядя на него.
– Выпивали с Игорем, – соврал Виталий, протирая глаза. – А что?
– Странный ты какой-то вернулся. Грязный весь. И говорил что-то непонятное.
Виталий нащупал под подушкой добычу. Все на месте.
– Перебрал немного, – отмахнулся он. – А что за вонь?
– Какая вонь? – мать посмотрела на него с недоумением. – Я борщ варю.
Виталий принюхался. Действительно, запах борща, привычный, домашний. Но откуда тогда это гнилостное амбре? Словно что-то протухло прямо под носом.
После завтрака он вышел во двор покурить и заметил нечто странное. На земле, прямо под окном его комнаты, виднелись следы – маленькие отпечатки босых ног. Детские, не иначе. Но в их дворе дети не бывали годами, да и кто станет бегать босиком в октябре?
Виталий затоптал окурок и подошёл ближе. Следы вели от калитки к дому, огибали его и терялись в высокой траве за сараем. Он проследил их путь и упёрся в старый забор, отделяющий их участок от соседского пустыря. Никаких следов с другой стороны забора не было.
Вернувшись в дом, он достал золото и разложил на столе. При дневном свете добыча впечатляла еще больше. Особенно выделялся один перстень – массивный, с красным камнем, похожим на рубин. На внутренней стороне была какая-то гравировка, но не на кириллице и не на латинице. Какие-то странные символы.
«Надо бы сегодня съездить в город, показать барыге,» – подумал Виталий, пряча золото обратно в тряпицу.
В автобусе, идущем в Кишинев, он ощутил это снова – тяжелый, удушающий запах гнили. Виталий огляделся – никто из пассажиров не морщился, не зажимал нос. Старушка напротив спокойно жевала пирожок.
– Извините, вы ничего не чувствуете? – не выдержал он.
– Что именно, молодой человек? – старушка подозрительно прищурилась.
– Запах. Будто что-то… умерло.
Женщина отодвинулась от него и перекрестилась. Виталий отвернулся к окну. За стеклом мелькали придорожные деревья, дома, поля. Обычный пейзаж. Но что-то было не так. Он всматривался, пока не понял – на каждом дереве и столбе, как ему казалось, сидели вороны. Десятки, сотни ворон, наблюдающих за автобусом, за ним.
Виталий протер глаза. Наваждение исчезло. Обычные деревья и столбы. Никаких птиц.
«Надо меньше пить,» – решил он.
В городе Виталий направился прямиком к своему старому знакомому, скупщику краденого. Саша Лунгу, бывший ювелир, держал маленький ломбард недалеко от центрального рынка.
– Откуда товар? – спросил Саша, разглядывая перстни через лупу.
– Нашел, – буркнул Виталий. – Сколько дашь?
Саша отложил лупу и посмотрел на Виталия странным взглядом.
– За это барахло? Тысячу леев, не больше.
– Ты что, охренел? Тут граммов семьдесят золота!
– Это не золото, Виталий. Латунь крашеная, да медь. Только вот этот, – он поднял перстень с красным камнем, – может, и стоит чего-то. Камень интересный.
Виталий выхватил перстень из рук ювелира.
Он осекся. Нельзя было говорить, откуда взял. Но как цыганский барон мог быть похоронен с фальшивками?
– Откуда у тебя это? – спросил вдруг Саша, глядя уже не на изделия, а прямо в глаза Виталию. – Я эту гравировку знаю. Это же… – он запнулся. – Слушай, забери свое барахло. Я не буду в этом участвовать.
Но Саша уже сгребал украшения обратно в тряпицу.
– Уходи. И не приходи больше.
Возвращался Виталий злой и растерянный. Как могли быть подделками украшения цыганского барона? И почему Саша так испугался? Что за чушь?
В автобусе запах гнили стал настолько сильным, что Виталия начало тошнить. Он зажал нос рукавом, но это не помогало. Казалось, смрад исходил не извне, а изнутри, будто что-то гнило в его собственной груди.
Когда он наконец добрался до дома, уже стемнело. Мать сидела на кухне, перебирая фасоль.
Виталий отправился в свою комнату, достал тряпицу с украшениями. И только теперь, разглядывая их при свете настольной лампы, он заметил, что Саша был прав – это не золото. Дешевый металл, местами уже начавший темнеть. Только перстень с красным камнем по-прежнему блестел, как новенький.
Виталий надел его на палец. Идеально подошёл, будто был сделан специально для него.
В ту ночь ему снился сон. Он стоял посреди поля, и вокруг него водили хоровод маленькие цыганята – черноволосые, босоногие, в ярких лохмотьях. Они пели и смеялись, но их голоса звучали как-то странно, искаженно, словно запись на замедленной пленке. Внезапно дети остановились и уставились на него черными, без белков, глазами. Один из детей, мальчик лет семи, подошёл ближе и протянул руку к перстню на пальце Виталия.
«Он хочет назад,» – сказал мальчик голосом взрослого мужчины.
Виталий проснулся в холодном поту. Первые лучи солнца уже пробивались через занавеску. Он поднес руку к лицу – перстень все еще был на пальце. И он был… теплым. Не просто от тепла его тела, а словно нагретый изнутри.
Виталий попытался снять украшение, но оно не поддавалось. Металл будто врос в кожу. Он дернул сильнее – безрезультатно. Паника холодной волной поднялась к горлу.
Весь день он провел в попытках избавиться от перстня. Мазал палец маслом, пробовал подцепить ободок ножом, даже нитку наматывал, как советовали в интернете. Ничего не помогало. Ближе к вечеру палец распух и покраснел, а перстень словно стал еще теснее.
Вечером Виталий решил пойти к Игорю. Может, тот знает что-нибудь об этом бароне и его украшениях.
Игорь жил на другом конце деревни, в покосившейся хибаре, которую унаследовал от родителей. Когда Виталий подходил к его дому, он снова услышал эту мелодию – скрипичную, тоскливую, но теперь громче и отчётливее. Звук шел откуда-то из-за спины, и Виталий резко обернулся.
Посреди пыльной сельской улицы стоял высокий человек. В его руках Виталий заметил что-то похожее на скрипку. Индивид стоял неподвижно, пялясь прямо на Виталия.
– Эй! – крикнул Виталий, чувствуя, как подкашиваются ноги. – Ты кто?
Однако тот не ответил, даже не шевельнулся. Но музыка стала громче, резче, словно скрипач злился. Виталий бросился бежать к дому Игоря. Не оглядываясь, он колотил в дверь, пока не услышал шаркающие шаги.
– Чего тебе? – Игорь выглядел удивленным. – Ты чего такой бледный?
Виталий оглянулся. Улица была пуста. Никакого человека, никакой музыки.
– Ты… ты ничего не слышал только что?
– Только как ты мою дверь чуть не выломал, – Игорь отступил внутрь. – Заходи, раз пришел.
В прокуренной комнате Виталий рассказал другу все – про могилу и поддельное золото, а так же про музыку и перстень, который не снимается.
Игорь слушал молча, потягивая самогон из мутного стакана. Когда Виталий закончил, он долго молчал, затем произнес:
– Плохи твои дела, брат. Очень плохи.
– Ходили слухи, что тот барон с нечистью знался. Колдун был, говорят. В девяностые многих порешил – и своих, и чужих.
– Какая связь? – Виталий нервно пытался крутить перстень, который по-прежнему не поддавался.
– А такая, что перстень этот не простой. У цыган есть поверье, что колдуны могут после смерти вернуться, если у них остались незаконченные дела. А чтобы душа не ушла далеко, ее привязывают к какому-нибудь предмету. Как раз к такому перстню, например.
– Ты серьезно веришь в эту чушь?
– А ты начал скрипку слышать, – огрызнулся Игорь.– Или думаешь, это нормально?
Виталий замолчал. Действительно, как объяснить все эти странности?
– К священнику иди. Или лучше к старой Марии, что на холме живет. Она травы знает, заговоры. Может, посоветует что-нибудь.
Следующие два дня превратились в настоящий кошмар. Запах гнили преследовал Виталия повсюду. Он почти перестал есть – от любой пищи несло падалью. Мать обеспокоенно наблюдала за ним, но все его попытки объяснить ситуацию она воспринимала как бред.
Скрипка теперь звучала каждую ночь, прямо за окном. А когда Виталий выглядывал наружу, то видел темный силуэт, стоящий во дворе, неподвижный, как статуя. Он будил мать, но когда они выходили вместе, никого там не было.
– Сынок, тебе бы к врачу, – сказала мать на третий день. – У тебя жар, наверное. Бредишь совсем.
Она была права – Виталий горел. Лоб пылал, руки тряслись, а палец с перстнем распух ещё сильнее и,посинел. Казалось, металл врастал в плоть. В отчаянии он отправился в церковь. Старый священник, отец Михаил, выслушал его исповедь с каменным лицом.
– Осквернение могил – страшный грех, сын мой, – сказал священник, когда Виталий закончил. – Но Господь милостив к раскаявшимся.
Он окропил Виталия святой водой и прочел молитву. Рука с перстнем дернулась, словно от ожога.
– Мои усилия не помогут, – сказал вдруг отец Михаил, наблюдая за реакцией. – Это не христианское проклятие. Это… нечто иное.
– Что же мне делать? – отчаяние в голосе Виталия было почти осязаемым.
– Говорят, что такие проклятия можно снять, только вернув украденное и попросив прощения у того, кого ты обидел.
– Значит, проси прощения у его родных. Или у него самого… там, где он сейчас.
По пути домой Виталий решил послушаться совета Игоря и зашел к старой Марии. Древняя, как сама деревня, знахарка жила в маленьком домике на окраине, окруженном огородом с лекарственными травами.
Мария долго рассматривала перстень, бормоча что-то на смеси румынского и какого-то другого языка. Наконец она покачала головой.
– Беда, парень. Большая беда.
– Можете помочь? – в горле у Виталия пересохло.
– Нет. Такое проклятие не снять травами или заговорами. Оно в крови уже, в костях твоих.
– Возвращайся туда, где взял. Верни все до последней крошки. И моли о пощаде.
Ночью Виталий вернулся на кладбище. Ноги подкашивались от слабости, в голове шумело. Боль в пальце стала нестерпимой, такое ощущение, будто перстень прожигает кость.
Могила выглядела нетронутой, словно никто и не раскапывал ее несколько дней назад. Земля поддавалась легко, слишком легко, будто сама расступалась. Добравшись до гроба, он с ужасом обнаружил, что крышка гроба немного сдвинута. Внутри лежало тело – почерневшее, но хорошо сохранившееся. Глаза покойника были открыты, и Виталию показалось, что они следят за каждым его движением.
Дрожащими руками он положил все украшения обратно в гроб, на их законные места. Затем попытался снять перстень с пальца – бесполезно. Он заплакал от бессилия и боли.
– Прости меня, – прошептал он. – Клянусь, я больше никогда… Пожалуйста, сними это проклятие.
В ответ – тишина. Только ветер шелестел листьями да где-то вдалеке завыла собака.
Виталий поднял голову и замер от ужаса. Вокруг могилы стояли дети – те самые, из его сна. Черноволосые, босые, с пустыми глазницами. Они не двигались, не издавали ни звука. Просто смотрел на него.
А за ними, чуть поодаль, возвышался знакомый силуэт в темном плаще до земли. Скрипка в его руках издавала теперь не мелодию, а пронзительный, режущий слух звук, словно кто-то проводил ножом по стеклу.
Виталий попятился и упал в открытый гроб, прямо на труп. Покойник вдруг схватил его за руку с перстнем. Пальцы мертвеца были ледяными, сильными, они сжимали запястье Виталия как в тисках.
С криком он вырвался и выскочил из могилы. Дети расступились, образуя проход, но не к выходу с кладбища, а в противоположную сторону, в глубину, туда, где стояли самые старые, заброшенные могилы.
Не помня себя от ужаса, Виталий бросился бежать. Он мчался между крестами и памятниками, спотыкаясь о корни и камни. Сзади слышался топот маленьких ног и эта жуткая, скрежещущая мелодия.
Он добежал до края кладбища, где земля обрывалась в глубокий овраг. Остановился, тяжело дыша, обернулся. Дети окружили его полукругом. За ними стоял высокий человек в плаще. Виталий попятился. Еще шаг – и за спиной пустота. Он чувствовал, как осыпается земля под ногами.
Дети двинулись вперед, синхронно, как единый организм. Скрипка взвыла с новой силой. Перстень на пальце раскалился докрасна, обжигая плоть до кости.
Виталий с ужасом взглянул на свою руку. Кожа вокруг перстня почернела, и чернота расползалась выше, к запястью и предплечью. Словно гангрена, но в сотни раз быстрее. Он мог буквально видеть, как его плоть разлагается на глазах.
Боль стала невыносимой. Дети подошли вплотную, их пустые глазницы уставились на него. Из-за их спин появился высокий человек, склонился над Виталием и протянул бескровную руку к перстню.
Виталий отшатнулся и почувствовал, как земля уходит из-под ног. Последнее, что он видел, падая в овраг, – черные, бездонные глазницы и ухмылку на безгубом лице существа со скрипкой.
Тело Виталия Морару нашли на следующее утро местные пастухи. Официальная причина смерти – падение с высоты в состоянии алкогольного опьянения. Но деревенские шепотом рассказывали другое – что тело было странно изуродовано, будто разлагалось несколько недель, хотя смерть наступила всего несколько часов назад. И что на правой руке трупа был странный ожог в форме кольца, будто кто-то надел на палец раскаленный металл.
Могила цыганского барона Цагара оставалась нетронутой. По крайней мере, так казалось всем, кто осмеливался подойти к ней достаточно близко. А таких было немного – после смерти Виталия люди старались обходить старое кладбище стороной, особенно после заката.
И лишь изредка, в особенно тихие ночи, самые чуткие могли услышать далекие звуки скрипки, доносящиеся оттуда, где земля смыкается с небом, а жизнь граничит со смертью.
