Политическая записка 1878 года
Закон 19 мая 1871 г. *
(Из воспоминаний судебного деятеля)
...Будущий историк современного состояния России, всматриваясь в ее жизнь за последние пять-шесть лет, будет, без сомнения, удивлен тем внутренним противоречием, которым отличаются некоторые из сторон этой жизни.
Он невольно должен будет остановиться на, по-видимому, трудно объяснимом явлении, представляемом, так называемыми, политическими процессами и отношением к ним русского общества.
С одной стороны, историк найдет массу указаний, и притом официального характера, на то, что с 1873 года в России развилась пропаганда самых крайних противообщественных начал, покрывшая всю страну сетью тесно сплоченных кружков, состоящих из людей, открыто объявивших себя врагами существующего порядка **, причем плодом неустанной борьбы с ними правительственных органов является почти непрерывная деятельность особо организованного, специального суда и постоянное снабжение отдаленнейших уездов Европейской России и даже Сибири «неблагонадежными» людьми, высылаемыми административно.
С другой стороны, он тщетно будет искать указаний на отвечающую заявлениям правительства деятельность общества, семьи и отдельных групп людей, заинтересованных спокойным развитием родины. Семья, по-видимому, не хочет или не может становиться передовым и ближайшим защитником общественного порядка, коего она есть основание; слово порицания и отрезвления как будто замирает на устах преданных ему людей, и общество, в своей совокупности, молчаливо, безучастно, а по временам и не без оттенка злорадства присутствует, как зритель, при борьбе правительственных органов со злом, которое, по официальным сведениям, представляется столь обширным и неотступным.
Где же причина такого отношения общества к задаче, которую преследует правительство?
Грубая, беспочвенная анархия и случаи кровавого произвола, до которых додумались некоторые из крайних последователей этой теории, у всех перед глазами.
Ужели общество может сочувствовать стремлениям, которые ничего общего с истинною свободою не имеют, которые, служа на пагубу молодого поколения, ополчают его против исторически, сложившихся начал гражданственности и в мутных волнах анархии побуждают его потопить то, что выработано умом, сердцем и трудом лучших людей земли Русской.
Конечно, нет! Русское общество в годины нравственных и материальных испытаний неоднократно доказало, что в нем не иссякла светлая струя здравого рассудка и верного понимания своих потребностей. Отчего же оно безмолвствует? Почему бездействует? И если будущий историк, стерев официальную окраску, посмотрит на предмет своего исследования в его настоящем виде, он найдет ответ на этот роковой вопрос.
...Понятие о пропаганде, вопреки юридической логике, было расширяемо до чрезмерности. Всякая передача книги запрещенного содержания, кем бы и кому бы то ни было, признавалась пропагандою. Забывалось, что пропагандою может по закону считаться лишь передача книги с явною целью распространения вредного учения, в ней заключающегося, и притом передача такому лицу, которое по своему неразвитию, молодости или подчиненности авторитету передающего не может сознательно и критически отнестись к содержанию книги. Таким образом, передача книги запрещенного содержания для простого удовлетворения любопытства между людьми, равными по развитию, воспитанию, летам и общественному положению, стала носить грозное название пропаганды и влечь за собою весьма тягостные последствия. С другой стороны, всякое чтение запрещенной книги совместно несколькими лицами было признаваемым за несомненное доказательство существования между ними тайного кружка или преступного сообщества, несмотря на то, что самое чтение было нередко поводом к горячим спорам и разногласиям между читавшими или слушателями чтения.
Простое, даже случайное знакомство с лицом, оказавшимся впоследствии «политически неблагонадежным», влекло за собою привлечение к дознанию; та же участь нередко постигала и тех, чей адрес, на их несчастие, каким-либо образом попадал в записную книжку или бумаги привлеченного по обвинению в политическом преступлении.
Наконец, целый ряд лиц, преимущественно из учащейся молодежи, был привлекаем к дознанию за отсутствие с их стороны деяния, которое едва ли удастся кому-либо примирить с основными свойствами молодой неиспорченной совести: за недонесение о том, что товарищи читают запрещенные книги или «сочувствуют революции»...
Эти приемы, употребляемые без строгой проверки данных, дошедших до исследователей нередко и темным путем, и прилагаемые к среде, где молодость побуждает к откровенности и доверчивости, вызвали привлечение целой массы лиц из молодежи, в возрасте не только юношеском, но даже и отроческом, так как, вообще говоря, средний возраст всех привлеченных не превышал 19 лет, причем крайними пределами по возрасту являлись 12-летний крестьянский мальчик и 84-летняя неграмотная крестьянка.
...Так, в 1876 году было освобождено порядком, установленным законом 19 мая, вследствие отсутствия улик и каких-либо оснований для преследования за «пропаганду», около 100 человек, между которыми были 13- и 15-летние; так в 1877 году было прекращено дознание, носившее громкое название дела об образовании в Полтавской гимназии тайного общества, члены которого разделились на «бунтарей», «анархистов» и «государственников», причем 5 человек были подвергнуты административному взысканию, а 16 человек, из коих 10 принадлежали к учащейся молодежи, совершенно освобождены от преследования, а между тем один из них, гимназист 17 лет, содержался в одиночном заключении полтора года. В том же году, за отсутствием признаков пропаганды, освобождены от преследования 5 бывших гимназистов и 1 воспитанник прогимназии, сходившиеся вместе в Житомире с целью чтения для саморазвития, причем, во время дознания, 4 из них содержались в тюрьме. Так, наконец, прекращено дело о 13 воспитанниках Подольской духовной семинарии, привлеченных за образование преступного кружка с целью пропаганды из коих 12 содержались в одиночном заключении от четырех до семи месяцев, и о 5 воспитанниках той же семинарии, привлеченных за недонесение на товарищей.
...Нисколько не содействуя увеличению чувства уважения к монарху, дознания эти, без сомнения, умаляют власть, заставляя ее нисходить до мелочей частной жизни, ее недостойных. Так, ряд таких дел имел типический характер пьяной ссоры между крестьянином и отставным солдатом, причем на заявление последнего, что он «царю служил», следует обыкновенно раздраженный ответ: «Черту ты служил!» Нет сомнения, что здесь нет никакого, хотя бы отдаленного умысла отнестись с неуважением лично к государю или даже к отвлеченному понятию о царе, а весь яд упрека направлен на спорщика, и тем не менее по этим делам производились дознания, жандармский офицер и товарищ прокурора выезжали на место, допрашивали свидетелей и пьяная болтовня принимала очертания государственного преступления. Случалось даже, что при таких и им подобных дознаниях производители их брали под стражу кормильца и работника целой семьи. Можно бы привести ряд примеров неосновательно и явно неразумно возбужденных дознаний такого рода, но достаточно и указаний на такие случаи, как привлечение в качестве оскорбителя величества крестьянина, который, споря с односельцами о хозяйственных делах, сказал: «Эх, Саша! Ошибся ты, рано нам крестьянам волю дал»... или содержание в течение полутора месяцев под стражею «трезвого, деятельного и имеющего семью из 8 человек» крестьянина за непочтительный отзыв об императрице Екатерине I, причем после освобождения его из-под стражи он был, административным порядком, выслан в другой уезд.
...Будущий историк в грустном раздумьи остановится под этими данными. Он увидит в них, быть может, одну из причин незаметного по внешности, но почти ежедневно чувствуемого внутреннего разлада между правительством и обществом. Беспристрастно глядя в даль прошедшего, он пожалеет, быть может, о том,, что существовало время, когда недальновидные и нерадивые, а подчас и нечестные рабочие грубыми руками обламывали целые цветущие ветви родного, дорогого всем дерева...
* Статья «Закон 19 мая 1871 г.», или «Политическая записка 1878 года», впервые опубликована в журнале «Дела и дни» (1920 г., кн. 2). В настоящем издании текст записки сверен с автографом, хранящемся в ЦГАОР (ф. 564, оп. 1, д. 163).
19 мая 1871 г. вступили в силу «Высочайше утвержденные Правила о порядке действий чинов корпуса жандармов по исследованию преступлений». Правила эти вводили новый элемент при расследовании политических преступлений — жандармское дознание.
Дознания должны были проводиться жандармскими офицерами под наблюдением лиц прокурорского надзора. Они начинались, как правило, самими жандармами. Полицейские чины, губернаторы и прочие власти обязывались оказывать жандармам всяческое содействие. Ход дознаний по новым правилам подробно; изложен и оценен А. Ф. Кони. Но он недостаточно заострил внимание читателей на другом, еще более важном нововведении— административное порядке решения политических дел.
По закону 19 мая 1871 г. по окончании дознания прокурор судебной палаты представлял дело министру юстиции, который после обмена мнениями с шефом жандармов делал распоряжение или о начале предварительного следствия (когда принималось решение передать дело в суд) или испрашивал «высочайшее» повеление о разрешении его в административном порядке. Царская резолюция требовалась и для прекращения дела с оставлением его «без последствий». Таким образом, суд, во время которого обвиняемый в государственном преступлении мог защищаться и доказывать свою невиновность, переставал быть обязательной составной частью российского судопроизводства. Привлеченного к дознанию могли еще до суда сослать в Сибирь административно.
На практике административные меры принимались в тех случаях, когда недоставало улик для судебного процесса, но у жандармов и прокурора создавалось «внутреннее убеждение» в виновности обвиняемого. Разумеется, такой порядок представлял большие удобства для властей.. В течение 70-х годов примерно 80% всех политических дел было решено административным порядком.
** Весной и летом 1874 года революционная народническая молодежь предприняла массовый поход в деревню, известный под названием «хождение в народ» (отдельные попытки пропаганды в народе имели место и в 1873 г.). Поход этот явился следствием нового подъема демократического движения, начавшегося с конца 60-х годов и приведшего к образованию многочисленных народнических кружков как в столице, так и в провинции.
«Хождение в народ» не имело единого направляющего центра; в движении участвовали как революционеры-одиночки, так, большей частью, отдельные кружки, иногда договаривавшиеся между собой о некоторых совместных действиях. Разнообразны были и цели, которые ставили перед собой «ходоки в народ». Одни из них шли, совершенно уверенные, что по первому же слову агитатора повсюду запылают крестьянские бунты. Другие — готовились к более длительной пропаганде социалистических идей. Наконец, третьи — думали просто ознакомиться с жизнью и настроениями неведомых им «мужиков».
Так или иначе впервые большое количество революционеров (по некоторым сведениям 2—3 тыс.) предприняли попытку соединиться с народом и поднять его на восстание. Движение охватило в разной степени более 30 губерний. Особенно интенсивно (по масштабам того времени) велась пропаганда и агитация в Поволжье, в некоторых областях Украины и Урала. Революционеров, однако, ждало жестокое разочарование. Не удалось не только вызвать всеобщее восстание, но даже никто не смог взбунтовать хотя бы отдельную деревню. Расчеты на социалистические инстинкты российского крестьянина, на его готовность в любую минуту взбунтоваться оказались неверными.
Слабая организация движения, плохая конспирация привели к массовым арестам пропагандистов и агитаторов. Более тысячи человек бы\о схвачено жандармами. Возникло громадное дело о пропаганде в империи, окончившееся в 1878 году так называемым «процессом 193-х».
