А девятнадцать тысяч в месяц на репетитора по английскому - это еще по-божески, - думаю я, разглядывая свежую квитанцию за обучение сына. В кабинете пахнет растворимым кофе и влажными салфетками - Маринка из бухгалтерии опять пролила свой латте на клавиатуру.
Семь тридцать утра, в такую рань в опен-спейсе только мы с ней - два сапога пара, обе с ипотеками и детьми-студентами.
– Люд, ты видела, что Картавых опять движение по счетам запросил? В восемь утра письмо прислал, представляешь? – Марина говорит тихо, хотя кроме нас никого нет. Привычка. После того как Сергея Викторовича "ушли", все стали говорить тихо.
Картавых... Три месяца всего как руководит, а кажется - вечность. Холёный, весь в Zegna, запонки сверкают. А глаза - рыбьи, неживые. На совещаниях любит повторять: "Я в бизнес-школе Сколково учился..." Знаем мы эти его "три дня на курсах для топ-менеджеров". Весь отдел об этом судачит.
– Да видела, – отвечаю, механически поправляя идеально ровную стопку документов на столе. – Только там же все чисто. Я в среду до одиннадцати сидела, все сверяла.
Марина хмыкает, протирает очки краем шелковой блузки. Блузка недорогая, из "Зары" - знаю точно, сама такую хотела.
– А помнишь, при Сергее Викторовиче как было? Премии в срок, переработки все оплачивались...
Помню. И корпоративы помню - без пафоса, зато душевные. И как Сергей Викторович лично обходил отдел перед Новым годом, с каждым здоровался. А потом - бац, и "по собственному желанию". Ага, конечно. Татьяна из HR по секрету сказала - план перевыполнял, только не тем людям бонусы распределял.
В коридоре слышатся шаги - цокот каблуков вперемешку с тяжелой поступью. Это Эллочка из планового семенит за Картавых, как болонка. Она у нас недавно, из Саратова перебралась. Квартиру снимает в Бутово, но прикид всегда с иголочки - говорят, любовник помогает, из налоговой какой-то шишка.
– Людмила Сергеевна! – голос у Картавых противный, с присвистом. – Зайдите ко мне через пять минут. И отчет по премиальным захватите.
Киваю. В висках начинает пульсировать. Знаю я эти его "через пять минут" - будет час мурыжить, а потом скажет, что все не так посчитано. Хотя там уже пятый раз все пересчитано, до копейки.
Наш опен-спейс постепенно заполняется людьми. Вот Николай Степаныч - божий одуванчик, главный специалист, тридцать лет стажа. У него дочь в МГИМО, второй курс, и больная жена. Молча кивает, проходя мимо. Глаза усталые - опять, небось, подработку на выходных брал.
Захожу в кабинет - там душно, кондиционер работает вполсилы. Картавых специально температуру ниже не делает, чтобы мы на совещаниях не засыпали. За окном серое ноябрьское утро, моросит. На стене - какая-то абстрактная мазня в золочёной раме. "Жена выбирала," - хвастался он на прошлой неделе. Знаем мы эту жену - третью за пять лет, из ресепшена бывшей работы.
– Присаживайтесь, Людмила Сергеевна, – он даже не поднимает глаз от телефона. Пальцы с маникюром (господи, мужик с маникюром!) быстро скользят по экрану. – Давайте ваш отчет посмотрим. Что-то, знаете, цифры меня смущают...
Внутри всё обмирает, но виду не подаю. Двадцать три года в финансах не для того, чтобы перед этим выскочкой трястись.
– Вячеслав Андреевич, все цифры верные. Я лично три раза перепроверяла. Могу по пунктам объяснить.
– А давайте, – он наконец откладывает телефон. – Объясните, почему у нас премиальный фонд такой раздутый? В прошлом году, я смотрю, сотрудники у нас неплохо так руки погрели...
– При Сергее Викторовиче... – начинаю я, но он перебивает:
– При Сергее Викторовиче у нас и показатели были другие. А сейчас - сами видите. Все горим. И это, кстати, во многом ваша недоработка.
Сжимаю пальцы под столом. В сумке - таблетки от давления, но при нем пить не буду. Еще решит, что слабая, спишет по возрасту. А мне нельзя, у меня Димка в МГИМО, третий курс, весной стажировка в Лондоне...
– План выполняется на 97 процентов, – говорю ровным голосом. – Это выше среднего по отрасли. И все отчеты...
– Вот именно что 97, а не 100! – он раздраженно барабанит пальцами по столу. Перстень на мизинце сверкает. – А я, между прочим, наверх другие цифры обещал. И теперь что? Мне за вас отдуваться?
За стенкой слышен гул - это пришла комиссия из Москомнадзора, проверять какие-то лицензии у айтишников. Картавых дергается, но виду не подает. Встает, подходит к окну.
– Короче, Людмила Сергеевна, с премиями придется повременить. Не тот у нас сейчас результат, чтобы разбрасываться деньгами. Да и работаете вы... ну, скажем так, не на все сто.
– Но у людей кредиты, обязательства... – во рту пересыхает. Перед глазами счет за Димкину учебу.
– А это уже не мои проблемы, – он поворачивается, улыбается своей крокодильей улыбкой. – Хотите премию - работайте лучше. И вот еще что... Надо бы задержаться сегодня. Новый отчет переделать. И завтра тоже. И послезавтра, наверное...
Выхожу из кабинета на ватных ногах. В опен-спейсе все головы повернуты в мою сторону - ждут новостей. Только Эллочка демонстративно смотрит в монитор, делая вид, что печатает что-то важное.
– Ну что? – Марина нервно теребит нитку жемчуга (искусственного, конечно, на настоящий у бухгалтера не заработаешь).
– Премиальные урезает, – говорю тихо, присаживаясь за свой стол. – Говорит, план не выполняем.
По отделу проносится глухой ропот. Николай Степаныч снимает очки, устало протирает их платком. У него дочка на втором курсе ВШЭ, и он уже третий месяц подрабатывает по ночам консультантом в какой-то онлайн-конторе.
– Да как же не выполняем? – шипит Валентина из отдела сбыта, грузная женщина с замученным лицом. – У меня все таблицы перед глазами, там 97 процентов! Это же...
– Тише ты, – обрывает её Маринка. – Хотя... тринадцатую-то зарплату вроде не трогает? Может, обойдется?
– Пока не трогает, – киваю я, доставая таблетку валидола. – Но это пока.
Краем глаза замечаю, как Эллочка что-то строчит в телефоне. Пальцы летают над экраном, на лице странная полуулыбка. Перехватываю взгляд Николая Степаныча - он тоже заметил.
– А вы слышали... – начинает он, но тут из своего кабинета вылетает Картавых.
– Так, а что это у нас тут за собрание? Работы нет? Может, и правда премию платить не за что? – голос елейный, а глаза злые. – Людмила Сергеевна, вы же вроде отчет собирались переделывать?
– Да, Вячеслав Андреевич, уже начинаю, – киваю, открывая Excel. Руки подрагивают от злости и бессилия.
В обед собираемся в курилке - тесной каморке с вытяжкой и следами протечек на потолке. Я не курю, но здесь самое безопасное место для разговоров - Картавых брезгует заходить.
– Говорят, проверка будет, – Николай Степаныч затягивается дешевой сигаретой. – Серьезная. Из главка.
– Да ладно? – Валентина понижает голос до шепота. – Откуда знаешь?
– Жена у меня в канцелярии главка работает, ты ж знаешь. Говорит, документы уже готовят.
– А когда? – Марина нервно мнет в пальцах незажженную сигарету.
– Вот этого не знаю. Но... – он осекается, когда дверь приоткрывается и появляется Эллочка.
– Ой, как тут накурено! – она картинно морщит носик. – А я Вячеслава Андреевича ищу. Не видели?
Мы синхронно качаем головами. Эллочка исчезает, цокая каблуками.
– Крыса, – беззвучно артикулирует Валентина, и все понимающе кивают.
– Ладно, надо работать, – вздыхаю я, поднимаясь. – Хоть тринадцатую не трогает пока, и то хлеб.
Но в глубине души я понимаю - это только начало. Картавых просто прощупывает почву. А впереди декабрь, и эта годовая премия, от которой зависят наши кредиты, учеба детей, лечение родителей...
В половине шестого, когда офис почти опустел, я задержалась у принтера. Чертов картридж опять полосит, а отчет нужен к утру. Из-за неплотно прикрытой двери кабинета Картавых доносятся голоса.
– ...точно двадцатого, – голос Эллочки дрожит. – Я сама видела приказ. И... там серьезные вопросы, Вячеслав Андреевич. По финансам, по отчетности. Если до проверки не подчистить...
– Я знаю, без тебя знаю! – он срывается на шепот, но в нем столько ярости, что у меня мурашки по спине. – Думаешь, не понимаю, что меня сольют? Как Сергея Викторовича, да? А эта шарашкина контора продолжит работать, будто ничего не было?
– Но коллектив молчит. Они же знают, я уверена...
– Конечно знают! – в его голосе появляются истеричные нотки. – Небось, уже все в курсе. Сидят, крысы, перешептываются. Думают, я не вижу их переглядывания? А сами небось уже и показания готовят...
Сердце пропускает удар. В ушах начинает звенеть. Я знала, знала, что он и до тринадцатой доберется. Руки дрожат так, что листы выскальзывают, рассыпаются по полу.
– Кто здесь? – дверь распахивается. Картавых стоит в проеме, галстук съехал набок, глаза злые.
– Я... я отчет... – нагибаюсь за бумагами, в спине стреляет. Чувствую, как по шее стекает холодный пот.
– А, Людмила Сергеевна, – его голос становится елейным. – Задерживаетесь? Похвально. Кстати, раз уж вы здесь... Завтра общее собрание, в десять. Всех предупредите.
В метро едва нахожу место - час пик, толпы угрюмых людей с такими же потухшими глазами, как у меня. Трясущимися пальцами набираю сообщение в рабочий чат: "Завтра собрание. 10:00. Всем быть".
Утро начинается с тошноты. Димка уже убежал на занятия, на столе - недопитый чай и счет за репетитора. Смотрю на свое отражение в выключенном телефоне - серое лицо, морщины углубились. Когда успела так постареть?
В офисе непривычно тихо. Даже Маринка не щебечет как обычно. Все ждут. В десять без одной минуты входит Картавых, за ним - Эллочка с ноутбуком. На её тонких губах играет победная улыбка.
– Коллеги, – Картавых выходит в центр опен-спейса, его лицо искажено чем-то похожим на злорадство. – Должен сообщить новость. В связи с... общей неэффективностью работы и очевидным отсутствием командного духа, – тут он делает паузу, обводя всех тяжелым взглядом, – принято решение об отмене годовых премий. Все тринадцатые зарплаты отменяются.
Он смотрит в лица, будто выискивая реакцию. Ищет тех, кто выдаст себя. В тишине слышно, как Валентина сдавленно всхлипывает.
– Да-да, неприятно, правда? – его губы кривятся в ухмылке. – Особенно когда коллектив что-то скрывает от руководства. Когда за спиной... договариваются?
Эллочка победно улыбается, постукивая ноготками по клавиатуре ноутбука. Картавых расправляет плечи, явно упиваясь моментом.
– Поэтому предлагаю пересмотреть всю систему премирования. А заодно и... кадровую политику, – он поворачивается к своему кабинету, бросая через плечо: – Некоторым стоит подумать о...
Договорить он не успевает. Дверь распахивается с тяжелым скрипом. На пороге - двое в строгих костюмах и женщина с папкой документов. Эллочка роняет ручку, та катится по полу, оставляя за собой тишину.
– Вячеслав Андреевич Картавых? – голос у женщины ледяной. – Комиссия по проверке финансово-хозяйственной деятельности. Пройдемте в ваш кабинет.
Картавых застывает на полушаге. Его лицо из красного становится белым, как офисная бумага.
– Но... это невозможно. Вы должны были...
– Двадцатого? – женщина поднимает бровь. – График проверок был изменен. Странно, что вас не уведомили. Хотя... – она смотрит на трясущуюся Эллочку, – возможно, уведомление просто... не дошло?
– Елена Витальевна? Вас мы тоже просим остаться, – один из проверяющих преграждает путь пятящейся к выходу Эллочке.
В наступившей тишине слышно, как гудит кондиционер и как часто, загнанно дышит Картавых. Краем глаза замечаю, как Николай Степаныч прячет улыбку в седые усы, а Маринка украдкой крестится.
Я смотрю на свои руки - они больше не дрожат. В голове всплывает Димкино: "Мам, прорвемся!" И впервые за долгие месяцы я чувствую, как отпускает тяжесть в груди...
