Тяжёлый фолиант из-под мышки, глухо шлёпнувшись на деревянный пол. Дверь с размаху захлопнулась, снова противно пропищав ржавыми петлями, и в тот же час в неё, словно, что-то ударило. Казалось, что-то массивное и тяжёлое грохнулось снаружи. Раздался оглушительный яростный рёв, что невольно сжались челюсти до скрипа зубов. Через мгновение вой стал приглушённым, точно раздавался из-за очень толстого стекла, или доносясь из глубин океана. А может быть это просто заложило уши. По деревянной поверхности двери заскребли, забарабанили десятки невидимых кулаков и ногтей, заставляя массивные дубовые доски вибрировать.

Свет. Его было много. Мерцающий, тёплый, живой свет десятков свечей, расставленных на всех доступных поверхностях. На столах, на стопках книг, служащими подставками, даже на полу, где они были выставлены в собственные наплывы застывшего воска, образуя причудливые узоры. Этот мягкий свет заливал небольшую комнату, больше напоминающую келью монаха, отбрасывая на стены, заставленными книгами, местами до самого потолка, длинные, пляшущие тени, которые сливались в единый хоровод. Этот густой, насыщенный воздух показался таким плотным, осязаемым после леденящей пустоты за дверью, что, поначалу, было трудно дышать, будто их окунули лицом в таз с водой.

В центре этого святилища, в большом кожаном кресле с высокой спинкой, потёртом до блеска на подлокотниках и посеревшим под гнётом времени, сидела женщина. Она смотрела на них поверх очков в тонкой металлической оправе, и её лицо, испещрённое сетью морщин, казалось обтянутым старым, пожелтевшим от ветхости, пергаментом. Седеющие волосы, собранные в небрежный пучок, были убраны с высокого лба и лишь одна забытая тонкая прядь падала ей на щёку. В её тонких, костлявых, почти прозрачных руках, с выступающими синими венами, лежала раскрытая книга в тёмном потрёпанном переплёте, а взгляд, устремлённый на незваных гостей, был не испуганным, а, скорее, усталым и оценивающим. Она была спокойна, но приподняла бровь, что придало её выражению лица строгости. Словно эти двое молодых людей отвлекли её от увлекательного чтива своей суетой и устроенным шумом.

Как же долго они приходили в себя, если эта старушка уже успела устроиться в своём кресле? Олег задумчиво уставился на неё в ответ, не зная, что сказать, собственно, как и Катя. В голове пролетали тысячи мыслей, за которые они тщетно пытались ухватиться и даже забыли, не замечали, что лежат на полу в довольно неприличной позе. Парень даже не обращал внимания на упругую грудь девушки, упёршуюся ему в подбородок.

- Вы могли бы просто постучать, - произнесла, наконец, их спасительница. Голос её был низким, хрипловатым, но довольно приятным, а тон абсолютно ровным, без тени волнения. - Дверь старая и совсем не железная. Сомневаюсь, что в нынешних реалиях найдётся умелец, способный её починить, а вы её ломать удумали.

Олег так и лежал на холодном, пыльном полу, прижимая к себе перепуганную Катю, не в силах выдавить из себя ни слова. Адреналин всё ещё бушевал в крови, заставляя сердце колотиться где-то в горле, отдаваясь пульсирующими ударами в висках. Он перевёл взгляд на дверь, которая так и вибрировала от громких воплей, затем на свечи, и снова на женщину. Казалось, что реальность треснула и они провалились в какой-то иной, параллельный мир, где нет вездесущего гнилостного смрада, где тепло и почти уютно, где можно почувствовать себя в безопасности.

Катя пришла в себя первой. Она осторожно высвободилась из цепкой хватки своего спутника. Её пальцы дрожали, когда она опёрлась о шершавые, неприветливые половицы, чтобы подняться. Широко раскрытые от страха глаза девушки теперь, с жадным любопытством и робкой надеждой, скользили по полкам, ломящихся от книг, по стопкам бумаг, по сушёным растениям, висящим пучками у дальней стены, по невозмутимой хозяйке этого скромного убежища.

- Так мы постучали, - почти прошептала она, но этот полушёпот прозвучал неожиданно громко. - Там... эта тьма. Мы едва не погибли. Было очень страшно. Ещё бы пара мгновений и она бы нас настигла.

- Она настигнет нас всех, милая моя, - женщина закрыла книгу и отложила её на стол рядом с коптящей керосиновой лампой, чьё стекло было почти чёрным от нагара. - Меня зовут Ирина Витальевна. Можно просто - тётя Ирина, если угодно. Библиотекарь, получается, бывший. Теперь - пленница этой библиотеки, или города. Уже не важно. - Она сняла очки, потёрла их уголком своего просторного, застиранного кардигана, цветы высохшей охры. - А вы кто? На мародёров, вроде, не похожи. Те читать не любят, или не умеют. Что ищите здесь?

- Олег, - хрипло выдохнул он, поднимаясь и чувствуя, как саднит плечо, которым он таранил дверь, и как тёплый воздух проникает под одежду. - Это Катя. Вы уж простите за дверь, нам и правда было очень страшно. И спасибо. Мы только благодаря вам ещё дышим.

- Не за что. Сидеть здесь одной, коротая последние дни, тоже совсем не весело. Да и свечи, увы, рано или поздно закончатся. Керосин для лампы тоже. - Она надела очки, и линзы на мгновение вспыхнули, отразив с десяток огоньков. - Вы не ранены?

Олег машинально коснулся обрубка пальца, ощущая под повязкой тупую пульсирующую боль. Катя отрицательно покачала головой, поправляя спутанные, пыльные волосы и смахивая с колена прилипший мусор.

- Что ж. Это хорошо. Можете располагаться, приходить в себя. - Ирина Витальевна кивнула на два табурета у противоположного стеллажа, на одном из которых лежала стопка пожелтевших газет. - И, всё таки, расскажете, что привело вас в могилу мирового знания в столь скорбный час? И что такое вы с собой привели? Оно обычно ведёт себя не так активно. Вы чем-то спровоцировали тьму?

Пока Олег и Катя, перебивая друг друга, дополняя и поправляя, рассказывали о своих злоключениях, Ирина Витальевна молча слушала, сложив руки на коленях, а её глаза внимательно следили за их лицами. Лишь изредка её взгляд скользил к двери, когда оттуда доносился особенно громкий крик, заставляя древесину вибрировать и в щель, на мгновение, пробивался ледяной ветерок, от которого ровное пламя свечей начинало танцевать. Её лицо оставалось непроницаемой маской архивариуса, в чьи обязанности входило выслушивать и фиксировать самые невероятные истории. Лишь глубокие морщины вокруг глаз и тонких губ, казалось, становились чуть глубже, впитывая в себя их боль и страх, как сухая губка воду.

- ... и мы нашли эту книгу, - закончил Олег, с трудом поднимая с пола массивный том. Пыль, полетевшая с одежды парня, заставила Катю чихнуть. - И там было изображения этого... - он ткнул пальцем в сторону двери, за которой стало на порядок тише, словно тьма затаилась, выжидая момента для атаки. - Как будто это сама чёрная дыра, но в форме хрен... чудовища, то есть. И тени вокруг него.

- Покажите, - велела библиотекарь.

Её голос приобрёл лёгкий, чисто профессиональный интерес. Ирина Витальевна и сама много часов провела за этой книгой, когда всё началось. Ей казалось, что она сможет понять, что это, и найти способ от этого избавиться, но у неё было слишком мало данных, а может быть она просто пролистала нужную страницу, не заметив в ней ничего интересного.

Олег с усилием развернул книгу на столе, аккуратно отодвинув лампу, чтобы не опрокинуть, и открыл её на той жуткой иллюстрации. Пляшущий свет пламени оживил изображение и показалось, что бездна на пергаменте зашевелилась, а крошечные, искажённые тени на шипах застонали в бесконечной агонии.

Ирина Витальевна наклонилась ближе, её тень накрыла лист. Она провела тонким пальцем по непонятным буквам под рисунком, губы беззвучно шевельнулись.

- Это древнегреческий язык, - сказала она, посмотрев на уставившиеся на неё две пары глаз. - Это Аполлион. Так его называют в Откровении Иоанна Богослова, или в Апокалипсисе. Глава девятая, стих одиннадцатый. Этот ангел бездны более известен под именем Абаддон. - Женщина откинулась в кресле и кожа сидения тихо вздохнула под её весом. - В переводе с еврейского его имя означает - «губитель». Он есть порождение самой пустоты, которая была изначально. И он же есть - владыка тьмы, питающийся страданиями поглощённых душ.

Олег почувствовал, как по спине побежал холод. Примерно так он себе это описание и представлял, но что-то было не так. Он, почему-то, вспомнил компьютерные игры, за которыми провёл огромное количество времени, и там у каждого монстра была своя чёткая механика.

- Да, этот образ хорошо соответствует тому, что сейчас происходит за дверью, но... - парень нахмурился, перебирая в памяти все кошмары, но ни как не мог понять, что именно не так в нарисованном образе. - Есть кое-что ещё и выходит так, что это не тот демон, которого мы ищем.

- Ищете демона? - Ирина Витальевна приподняла бровь, выражая свой скептический настрой и покосилась на книгу. - Демона не нужно искать. Он без этого прекрасно знает, где вы и вряд ли вы его найдёте, за исключением того случая, если он сам этого захочет.

- Мы это понимаем, - вставила Катя, ощупывая плотные страницы древней книги, - Олег хотел сказать, что нам нужно узнать, с каким демоном мы имеем дело, чтобы понять, как его победить.

- Да... - Олег слабо улыбнулся, потирая больное плечо. - К тому же, ночь только началась. Почему бы не скоротать время за чтением в библиотеке?

- Что ж, - уголки губ женщины дрогнули в подобии улыбки на усталом лице и она придвинулась к рукописям. - Заняться всё равно нечем. Почему бы не перечитать книгу ещё раз?

Она начала медленно, почти торжественно, перелистывать страницы. Свет огней падал на кошмарные образы в книге. Некоторых она пропускала, понимая, что в данный момент они не представляют никакого интереса и не желала тратить время на описание каждого демона. Однако, Олег, или Катя, иногда, всё же, просили притормозить и рассказать о том, что им предстало увидеть на очередной странице.

- Это Аммит, или Аммат, - отвечала Ирина Витальевна, стараясь как можно короче и понятней описать рисунок, чтобы двигаться дальше. - Демон египетской мифологии. Чудовище с головой крокодила, передней частью льва и задней частью бегемота. Она обитала в подземном мире, пожирая сердца грешников, чьи сердца оказывались тяжелее пера богини Маат.

После такого ответа Олег понял, что библиотекарь не просто так листает страницы, не задерживаясь на них. Однако до Кати, видимо, эта мысль не дошла, от чего та просила остановиться на том, или ином образе.

- А это Герион, - монотонно отвечала женщина, словно школьник у доски, вызубривший домашнее задание, - или Герионей. Тварь, рождённая из крови обезглавленной Персеем горгоны Медузы. Крылатый монстр, у которого было три тела. Если верить мифам - был сражён стрелой Геракла. Ничего интересного. А этого ангела зовут Белиал. Безжалостный, лицемерный и жестокий. Хотя, по его юному безобидному облику такого не скажешь. Когда-то он был богом плодородия. Кстати, о нём есть занимательная запись в дневнике известного оккультиста - Алистера Кроули, проводившего обряд по призыву этого демона. Там сказано, что Белиал стал первым падшим из представителей старой Небесной знати. В общем, ничего больше о нём сказать не могу. Точнее, не вижу смысла тратить на него время.

Ирина Витальевна продолжила листать эту жуткую энциклопедию, не задерживаясь на картинках дольше секунды. Всех их она знала и хотела поскорее закончить с фолиантом. Однако, пролистав до конца, поняла, что книгу изначально открыли чуть ли не в середине. Женщина с тяжёлым вздохом открыла первую страницу, на которой Катя её тут же остановила.

На них со страницы смотрел мужчина, который, как показалось девушке, был совершенным. Прекрасный, величественный ангел с огромными крыльями за спиной, снаряжённый в латы, словно, куда-то падал. Однако, его божественные свет и красота неуловимо менялись в танцующем свете свечей.

- Кто это? - с живым интересом спросила Катя, не в силах оторвать от него глаз.

- Это? - Ирина Витальевна усмехнулась, поправив съехавшие очки, посмотрела на девушку. - Это, милая моя, Утренняя звезда, Венера, Светоносец, или Несущий Свет. Самый могущественный и прекрасный из ангелов. Вы его знаете под именем Люцифер, изгнанный с небес за свою гордыню и непослушание.

- Сам Сатана? - неловко спросил Олег.

- Не совсем так. Согласно аду Данте Люцифер так же отбывает наказание на девятом кругу, вмёрзшим в лёд, наравне с Иудой и Марком Брутом. Предатель с тремя пастями, которыми пожирает таких же предателей. Стало быть Сатана или, если удобнее, Дьявол, это то, что было изначально вместе с Богом, а Люцифер - его старший сын, поэтому они являются разными сущностями. Хотя, согласно другим трактатам, этот мятежник стал злым духом после того, как был низвергнут, олицетворяющим собой чистое зло и искушение. В любом случае, это не владыка ада, а его пленник. Он может быть связан с дьяволом, но от этого являться им он не будет. В общем, думаю, о нём вы сами знаете немало. Последнее, что хотелось бы добавить - это тот, кто прекрасно показывает то, насколько внешность бывает обманчивой.

Обманчивой. Олег зацепился за это слово так, словно это ключ ко всему. И тут он вспомнил, что здесь не так

- Точно! - вскрикнул он радостно и громко, что все вздрогнули от неожиданности.

- Ты чего? - раздражённо спросила Катя. - Совсем с катушек поехал?

- Нет, нет, - сказал он уже тише. - Я понял, что не сходится с Абаддоном.

- И что же? - девушка скрестила руки на груди, блеснув холодом в синих глазах.

- Обман, - почти прошептал парень, желая спрятаться от взгляда Кати. - Иллюзии. Сны, зеркала... Ну, ты же знаешь. - Он повернулся к Ирине Витальевне, - я видел, как зеркало ведёт себя неестественно, коверкая отражение и создавая ощущение, что в зеркале находимся мы.

- Хм... - женщина ненадолго задумалась. - Если б ты пораньше вспомнил об этом, то мы бы продвинулись в наших поисках гораздо быстрее.

- Ну, видимо, на фоне стресса из головы вылетело.

Олег виновато склонил голову, уставившись на картинку Люцифера.

- Действительно, - ухо сказала женщина, но в её глазах, наконец, мелькнула искорка живого интереса. - Абаддон не славится такими розыгрышами. Как и Люцифер. Их, к сожалению, в этой книге не мало, хотя... - она снова немного задумалась и перевернула страницу. - Хотя, вот жена Люцифера, вполне может сойти за вашего иллюзиониста.

На пожелтевшем пергаменте был изображён демон, от которого повеяло леденящим злом. Его форма была обманчиво стройной, почти элегантной, но при этом лишённой всякой стабильности. Контуры, словно, дрожали и были готовы рассыпаться. Казалось, он состоял не из плоти, а из жидкого дыма, готового рассеяться при малейшем дуновении ветра, чтобы собраться вновь уже в иной, более пугающей форме. Его кожа, если это можно было так назвать, отливала мерцающим, перламутровым, ядовитым блеском, как радужная плёнка на гниющей воде, или как поверхность мыльного пузыря. Лицо было скрыто за сложной, неестественной маской, сплетённой из множества зеркальных осколков, сцепленных вместе каким-то непостижимым образом, и в каждом осколке отражалось искажённое, полное ужаса или безмолвного отчаяния, лицо того, кто на него смотрел. Длинные, тонкие, женские пальцы были унизаны множеством крошечных, сверкающих, как софиты, глаз, которые, казалось, видели всё и сразу. Видели все боли и страхи смотрящего. Он стоял в зале, стены которого были сплошь из зеркал, и каждое зеркало показывало свою версию реальности. Печать демона на странице рядом представляла собой разбитое зеркало, семь главных осколков которого складывались у асимметричную звезду, а в самом центре, в точке схождения, смотрел один всевидящий, вертикальный, как у кошки, зрачок.

Олег с Катей даже отпрянули от книги, дивясь тому, насколько это изображение показалось им живым. Этого просто не могло быть, но оно было. Или этот демон хотел, чтобы они его узнали? Или нарочно вводит в заблуждение?

- Гласиа-Лаболас, - тихим, благоговейным голосом сказала Ирина Витальевна, при этом в нём проскользнули ноты некоего страха. - Так же известна, как Касикандриэра... Упоминается в «Псевдомонархии демонов» Иоганна Вира, в «Гоэтии» Мазерса и в дневниках того же Алистера Кроули. Королева ада, а так же богиня, покинувшая высший астральный мир. Она потерпела поражение в войне за власть против небесных сил и была отправлена в судное озеро огня, из которого смогла выбраться. - Палец женщины пробежал по строчкам. Глаза её быстро скользили по символам, освежая память. - Касикандриэра является искусным создателем иллюзий, способна сделать человека невидимым, исказить любое видение, заставить видеть то чего нет, и не видеть то, что есть. Питается не плотью, а разумом. Её оружие - сомнение, страх, безумие. Может подменять воспоминания, искажать восприятие, заставлять вас доверять лишь самым ужасным кошмарам, которые она же и порождает. Зеркала - её врата, её глаза, её сети. Через них она может проникать в мир, в дом, в голову. Она - шёпот в темноте, ваша тень, которая не слушается, отражение, которое улыбается вам, когда вы плачете. В общем, она мастер обмана и величайший её дар в том, что вы сами начинаете верить в то, что это вы сходите с ума.

Олег застыл, глядя на изображение. Всё встало на свои места. Его пьяное отражение, Катины сны, о которых она рассказывала... Это была не слепая сила. Это была игра. Изощрённая, жестока, растянутая пытка, где боль, ужас и безумие были конечной целью.

- Так их, получается... двое? - с трудом выдавила Катя. Её руки бессознательно сжали край стола. - Они борются друг с другом за наши души?

- Вряд ли они борются, милая, - горько усмехнулась Ирина Витальевна, снимая очки и потирая переносицу. - И уж точно не между собой. Скорее, они делят пирог. Идеальный симбиоз. Касикандриэра подрывает разум, сеет панику, разрушает волю к сопротивлению, заставляет людей самих бежать из укрытий, убивать своих близких и доверять самым чудовищным видениям. Она делает душу хрупкой, растерянной, готовой к принятию любого ужаса, лишь бы прекратить этот кошмар. А затем, когда защита ослаблена до предела, приходит Абаддон со своей бессмысленной, всепоглощающей пустотой и стирает всё, что нашла и подготовила для него Гласиа-Лаболас. Одна убивает надежду и рассудок, другой - забирает жизнь, душу и саму реальность.

Олег тяжело опустился на табурет. В голове у него гудело, и картина апокалипсиса приобрела новый, невыразимо более чудовищный масштаб. Два конца света в одном. Две неудержимые силы, направленные на тотальное уничтожение. И где сам Бог? Любящий и всепрощающий отец. Неужели он забыл о нас? Почему он не вмешивается? Может быть, потому что мы сами себя убиваем? И они лишь решили ускорить процесс? Или силы ада, всё-таки, взяли реванш и победили? От этих мыслей закружилась голова.

- В этой книге... - парень с надеждой, почти с мольбой, ткнул своим обрубком в фолиант. - Здесь должно быть что-то. Какой-нибудь способ их остановить. Какой-нибудь ритуал? Или, может быть, заклинание? Ключ?

Ирина Витальевна смотрела на него с вселенской тоской и скорбью в глазах.

- Мальчик мой, - тихо сказала она, и её голос впервые дрогнул, - это всего лишь, как бы сказать?.. каталог. Как «Псевдомонархия демонов» Вира. Очень качественный и подробный справочник. Я бы и рада была помочь, но здесь есть лишь описания. Имена, обличия, символы и звания. Здесь нет инструкций по их призыву, или изгнанию. Это всё равно, что найти исчерпывающий атлас по всем болезням. Он расскажет вам, как выглядит раковая опухоль, как метастазирует, как называется, но не даст рецепта лекарства от него.

Она отодвинулась от книги, как от чего-то горячего, и полным безысходности, взглядом обвела свои владения - тёмные, уходящие в сырую мглу потолка стеллажи, груды бумаг, похожие на руины древних городов, дрожащие островки свечного света, отчаянно борющиеся с окружающей тьмой.

- А можно посмотреть, как выглядит сам Сатана, если Люцифер - это другая сущность? - прорезал, вдруг, тишину голос Кати.

Она выглядела подавленно и Олег подумал, что она хочет отвлечься от мрачных, забивающих голову, мыслей.

- Увы, милая моя, - вздохнула библиотекарь, - сам Дьявол, собственной персоной, не является смертным. Ему нет до нас особого дела. Какая разница, когда душа попадёт к нему? Он бессмертен и подождать несколько десятилетий ему всё равно, что нам простоять в очереди у кассы, чтобы купить хлеба. По их меркам сюда лезет одна лишь мелочь, желающая вкусить прелестей смертной жизни.

- Что-то Абаддон со своей подружкой не очень похожи на мелочь, - мрачно высказал Олег, глядя на догорающую свечку.

- Может быть это и не они, - пожала плечами Ирина Витальевна. - Это всё лишь наши догадки, ничего больше мы узнать не можем. Во всяком случае - пока что. Кстати. Помню, в нашем фонде была одна похожая книга, содержавшая в себе ритуалы и обряды.  Бесценный манускрипт, который выкупил, наверное, какой-нибудь коллекционер, одержимый оккультизмом, или такими предметами. Баснословную сумму заплатил. Я не хотела отдавать, да только кто ж меня спрашивать то будет? Официально сказал, что для изучения и сохранения, а неофициально... - женщина снова пожала своими узкими плечами и тяжело вздохнула. - Кто знает? Может, он хотел поиграть с огнём, призвать кого-то для своих низких целей, а может быть искал защиты от чего-то...

От чего? - об этом думать никому не хотелось, но все именно об этом и задумались. В комнате воцарилась тишина, которая, казалось, как и тьма, поглощала любые звуки. Не было слышно тяжёлого, прерывистого дыхания Олега, потрескивания горящих свечей, даже тьма за дверью, будто, притихла, чтобы насладиться их окончательным и беспросветным отчаянием.

- Нужно найти место, где мы могли бы, наконец, хоть немного отдохнуть и привести мысли в порядок.

- Согласен, - Витя прокашлялся и перевёл взгляд на быстро сгущающиеся сумерки. - Передышка от этой бесконечной беготни нам не помешает. Только вот этой вот ночной хрени абсолютно чихать на то, что нам нужно. Поэтому сейчас я предлагаю, всё таки, где-нибудь остановиться и переночевать, а завтра с утра займёмся поисками более безопасного убежища.

Володя снова ушёл в свои мысли. Нет, возвращаться он в тот магазин не собирался, но и понимал прекрасно, что остановиться где-то просто необходимо. Ему, как и всем, не хотелось ютиться в машине, слушая осточертевший вой, вжимаясь в сидение, надеясь, что батареек в фонариках хватит до утра.

- Ты чего творишь?! - вскрикнул Виктор, ударившись головой после того, как Владимир резко развернул машину.

С задних сидений тоже послышалось ворчание и глухой матерок донёсся из багажника.

- Поедем в центр. - Сухо ответил Володя, не обращая внимания на всеобщее негодование. - Наверняка, там что-нибудь есть.

- Только по пути нас всех не убей, - резко бросила Маша, потирая ушибленный висок. - А то сейчас подохнуть в аварии будет настолько тупо, что тупее даже придумать сложно.

Валя с Мишей усмехнулись, Виктор осуждающе покачал головой, а Володя так и оставался безучастным.

Однако, после долгих кружений по центру города, когда нервы у всех были уже на пределе, так как тьма вот-вот обрушится на них, как снежная лавина, в конце улицы, в большом здании, из под полуспущенных металлических жалюзи, пробивался слабый свет.

- Ого, - прохрипел Виктор, оторвав взгляд от окна в приямке здания, откуда уже ползли липкие тени. - Сегодня нас ждёт прекрасный ужин, судя по всему.

Они подъехали к большой потухшей вывеске ресторана «Премьер», где цены раньше казались заоблачными. Если бы только Витя знал, что случится с миром, то не откладывал бы деньги на новую квартиру, а ходил бы сюда с семьёй каждую пятницу. Хотя, наверное, лучше бы чаще путешествовали, тогда, быть может, и не попали бы они в этот ад. От этих мыслей внутри загорела злоба. Виктор быстро успокоил себя тем, что такого исхода точно никто никогда не ждёт.

Пройдя большую летнюю веранду, они остановились у входа.

- Работаем с 10-00 до 23-00 ежедневно. Без обеда и выходных. Надеюсь, там есть, кому принять наш заказ

Виктор горько усмехнулся, прочитав вывеску на тяжёлой дубовой двери.

- Осторожно, - прошипел Володя, открывая дверь, крепко сжимая в руке монтировку.

Он жестом позвал за собой остальных и бесшумно скользнул в помещение.

Внутри царил хаос. Опрокинутые столы, разбитая посуда, засохшие лужи чего-то тёмного на полу. Запах тления смешивался с противным запахом скисшего вина. Даже Толик поморщился. Но главное - свет. Тусклый, мерцающий свет пробивался из-за двери в глубине зала, там, где, видимо, располагались кухня и подсобка.

- Эй! - крикнул Виктор и слегка поёжился от своего же голоса, гулко разлетевшемуся по пустому залу. - Есть здесь кто?

Мгновенно сгустившуюся тишину с трудом разрывал какой-то шорох. Послышались тихие шаги, из проёма показалась долговязая фигура. Мужчина, лет сорока, в грязной поварской одежде, с усталым осунувшимся лицом и с настороженным взглядом. В руках он сжимал увесистую сковородку.

- Кто вы? - спросил он хрипло, щурясь от света фонарей.

- Люди, как видишь, - ответил Виктор, вяло улыбнувшись.

- Мы укрытие на ночь ищем, - неуверенно встрял Володя, бросив монтировку на пол. - Нам не нужны неприятности.

Незнакомец вздрогнул, когда та лязгнула, но почувствовал себя спокойнее, увидев, что путники не собираются на него нападать. Он выпрямился, внимательно осмотрел вошедших и, наконец, опустил своё оружие.

- Ты здесь один? - спросил Виктор, озираясь по сторонам.

- Н-нет... не один, - полушёпотом ответил мужчина, нервно царапая ручку сковородки. - У вас курево есть?

Витя тут же залез в карман, вытащил зажигалку, щёлкнула пьеза и тут он вспомнил, что бросил.

Неожиданно в центр комнаты втиснулся Толя, протягивая повару, как он про себя его уже назвал, открытую пачку сигарет.

- Угостись, - прокряхтел он, выбив пару папирос.

- Можно и мне тоже? - спросил Виктор, пряча глаза от Миши.

- Да, конечно...

По залу тут же расползся густой едкий дым, перебивая собой гнилостный смрад.

- Тимур, - тихо представился повар, сделав глубокую затяжку. Он прислонился к стене и ещё раз внимательно осмотрел представшую перед ним компанию. - Пойдём. Познакомлю вас с остальными. И свет тут нужно погасить. Кто-то, видимо, выключить забыл. Мы его включаем, когда на вылазки ходим. Мало ли что. - Пояснил он, хотя, никто не спрашивал.

Новая группа выживших встретила вновь прибывших в просторном подсобном помещении. Генератор глухо гудел за перегородкой. Три тусклые лампочки освещали пространство, заваленное ящиками с консервами, мешками с крупой, бутылками воды. Помимо Тимура, здесь были ещё трое. Они сидели - кто на чём, и в их глазах читалась такая же глубокая, выжженная пустота, как и в глазах Тимура.

Знакомство было коротким, угрюмым. Володя представил своих, повар кивком указал на своих людей:

- Таня, Света и Артём. Бывший персонал.

Света, женщина, лет сорока, с понурым лицом, лишь кивнула. Её пальцы нервно крутили край потёртого пледа. Артём, худощавый парень с татуировками, не отрывал взгляда от пола, бесконечно дёргая ногой. Татьяна, женщина с усталыми, покрасневшими глазами, единственная попыталась поприветствовать компанию натянутой улыбкой.

- Что ж. я так понимаю, мой заказ принимать никто не собирается? - неуместно пошутил Виктор, желая хоть немного разрядить обстановку, но поймал на себе лишь презрительные взгляды.

Напряжение, и без того витавшее в воздухе, заметно усилилось. Новоприбывшие были чужаками, лишними ртами, угрозой хрупкому балансу. Чтобы немного сгладить углы, Володя, глядя на окружающее убранство, задал единственный вопрос, что пришёл в голову:

- Вы... вы здесь с самого начала?

Тимур мрачно хмыкнул, попросил у Толи ещё сигарету. Тот молча протянул всю пачку. Повар закурил, выпустил струйку дыма, уставился в одну точку на стене таким взглядом, словно увидел что-то страшное.

- Сначала. Нам повезло... или не повезло. Зависит от того, с какой стороны посмотреть. - Голос его звучал монотонно, лишённым всяких эмоций, как у человека, зачитывавшего самому себе смертный приговор. - Был чудный субботний вечер. Полный зал гостей, гул голосов, звон бокалов. Заказы сыпались так, что некогда было в туалет сходить, или покурить. Зато сейчас... - Он горько усмехнулся, глядя на тлеющую сигарету и продолжил. - Мы на кухне торчали, кто у плиты, кто салаты стругает. Не суть, в общем. Вдруг сирена завыла. Пронзительно так, противно, но мы даже не дёрнулись с места, так и занимаясь своим делом, пошучивая, мол, проверка, как аппаратура работает. Потом свет - моргнул пару раз и погас. Артём тут же сбегал, генератор завёл, чтобы работа не встала. Престижный ресторан, всё-таки. Клиентов нельзя заставлять ждать. А потом... потом начался настоящий ад.

Он замолчал, делая глубокую затяжку. Дым заклубился над его головой, как туман над болотом.

- Крики. Сначала удивлённые, потом испуганные, потом началась паника. Свет горел везде, поэтому всё началось с веранды. Лампы там не такие яркие, как у нас в зале, чтобы более романтическая атмосфера была, так сказать, только над столиками висели. Я глянул в ту сторону... - Тимур нервно сглотнул, кадык дёрнулся. - Там уже была она. Эта чёрная жижа медленно расползалась по террасе, словно проглатывая всё пространство, которого не касался свет. Люди... они не понимали, что происходит. Да и кто бы мог знать? Один мужик в эту мерзость вилкой начал тыкать, смеялся. Видимо, думал, что это шоу какое-то. Потом он по локоть руку в неё сунул... и его смех превратился в такой визг, что у меня кровь в жилах застыла. Так даже свиньи не визжат, когда их режут. До сих пор в ушах стоит, как и дальнейшая картина в кошмарах постоянно снится. Руку, как вы понимаете, он обратно не достал. Отдёрнул только обрубок. На несколько секунд он замолчал, рассматривая культю, а затем началась паника. Охранник наш хотел, наверное, помочь. Вышел на веранду, исчез во мраке на мгновение, раздался крик, а потом, на тусклый свет, выкатилась одна лишь голова, которая грохнулась на пол с каким-то глухим влажным звуком. Почерневшая вся, синюшный язык вывалился на пол. Люди, увидев такое зрелище, тут же рванули на выход, а я стоял, как вкопанный, не в силах ни слова сказать, ни даже дёрнуться. Просто стоял и смотрел, как десятки человек растворяются в этой страшной черноте. Ребята из ступора вывели. Они не видели, что произошло, да и после рассказа верили неохотно. Только едва видимая голова охранника хоть как-то подтверждала мои слова и женщина одна на веранде осталась. Она пьяная была в стельку, задремала, видимо. Не знаю, о чём она подумала в тот момент... она зашла, почти наполовину, в эту тьму и та половина, что осталась под лампой, завизжала, повернулась к нам, и грохнулась замертво... Её словно разрезали циркулярной пилой вдоль позвонка.

В подсобке воцарилась гнетущая тишина на несколько минут. Тимур закурил ещё одну сигарету, Виктор с Толей тоже вытащили по одной, не проронив ни слова. Дым в помещении густел, резал глаза, будто специально выжимая слёзы, но, казалось, ни кто не обращал внимания на такую мелочь. Уж лучше пусть пахнет табаком, чем этой тошнотворной гнилью.

- Потом какой-то гений свет в зале погасил, - продолжил Тимур уже полушёпотом. - Кто-то орал, что она от света быстрее ползёт, кто-то - что наоборот. Один парень у пульта был, так он вообще в истерике бился, и, видимо, в панике рубильник дёрнул не тот... или нарочно. Мы об этом уже не узнаем. Помню лицо нашей официантки - Леночки. Молодая была, красивая, позитивная... Она за телефоном полезла, когда свет погас, видимо, хотела фонарик включить, но эта жижа добралась до неё быстрее. Сначала она по пояс нашу девчонку поглотила, та коротко взвизгнула, глаза её, я думал, вылетят. Потом она застыла на несколько мгновений и завалилась на спину, словно ныряя в клубящийся мрак. В следующий миг мы оказались в подсобке. Забаррикадировались, скидав под дверь всё, что можно и постепенно начала работать голова. Исходя из того, что пришлось увидеть, я быстро понял, что свет гасить нельзя, иначе нас ожидает то же самое. Даже не знаю, что бы было, если б не наша открытая кухня. Наверное, мы бы так же понять ничего не успели. Утром мы вышли. Вонь стояла, ну, вы знаете. В зале ничего не было. Да ладно, в зале. На веранде тоже, ну, кроме головы и половины тётки. И больше ничего. Ни тел, ни крови... одни часы, да телефоны валяются... думаю, вам можно не объяснять. Наверняка, вы тоже дерьма насмотрелись.

Он потушил очередной окурок о бетонный пол, достал из своего рюкзака непочатую бутылку рома, откупорил и сделал несколько больших глотков. Поморщился, занюхал рукавом прокуренной рубашки, предложил выпить остальным. Алкоголь неторопливо прошёлся по кругу, выпили даже Миша с Машей, и вернулся в рюкзак. Никто не понимал - закончил ли свой монолог несчастный повар, или нет, поэтому все продолжали молчать.

- Не знаю, сколько дней прошло, может, недель... - заговорил, всё же, Тимур, - когда начали появляться другие странности. Тени эти, бродящие, по стёклам бьют, ходят в этом мраке, больше жути нагоняют... А в одну ночь, кажется, я видел мальчика, лет семи, наверное. Стоит и стучит пальчиком в окно. Глаза пустые, белые, на рыбьи похожи, кожа бледная, а за ним силуэты шевелятся... Мы не открыли. Не смогли. Он долго стучал... потом просто развернулся и ушёл. Или тьма его забрала, или тени. Не знаю. В общем, так и сидим тут. Еды - на год вперёд, генератор работает. С водой только туго, ходим днём за ней, да за бензином. Страшно выходить. Каждый раз, как последний. Домой, конечно, все в первый день сходили. Нас изначально пятеро было, ну, мы на машине по городу покатались, чтобы узнать что да как. И этот пятый, Ромка, дурак молодой, можно сказать, при мне себя ножом изрезал так, что я сделать ничего не смог. Не знаю, сколько раз он себя ударил, но и в глаз себе ткнул, в грудь, в шею, в пах... Я оцепенел, когда увидел его улыбающуюся рожу. Стоит, кромсает себя на куски, и улыбается... Вон, Светка тоже это видела. Седых волос у неё заметно прибавилось. С тех пор решили не разделяться и схоронились здесь. Вот и вся история. - Тимур поднял глаза на Володю, снова открыв бутылку, протянул ему, тот принял. - Ночь длинная. Можете и свою историю рассказать.

До сих пор у Володи из мыслей не выходил странный мальчик, которого описал ему повар. Неужели, всё-таки, Алёшка? Хотя, судя по всему, что было сказано - вряд ли. Может быть и он, но уже не он. Как долбанных фильмах про зомби, или одержимость дьяволом. Весьма сомнительно, что в этом существе осталось хоть что-то от его мальчика.

Володя кивнул, пропустив мимо ушей последнюю часть рассказа, глотнул крепкого рома и неохотно принялся рассказывать их приключения.

Его рассказ повис в спёртом, прокуренном воздухе подсобки, словно тяжёлый дым. Бутылка алкоголя опустела, сделав очередной круг, но огненная влага не смогла прогнать ледяной холод, сковывавший их всех изнутри. История про край мира, про смерть Яны, про исчезновение Алёшки, казалась нереальной даже здесь, в этом оплоте безумия. Слушатели сидели не шелохнувшись. Женщины тихо всхлипывали, Виктор смотрел в одну точку стеклянным взглядом, Маша неспокойно дремала на коленях Миши, Артём нервно грыз ногти, а Тимур прикуривал новую сигарету от старой.

- Ну что ж, - после тяжёлого вздоха произнёс повар, - похоже, что дерьмо одно на всех. Добро пожаловать в клуб.

В подсобке, куда они все набились, было довольно просторно. Свет ламп отбрасывал длинные, пляшущие тени, которые цеплялись за ящики с провизией, за свёрнутый у стены брезент, за единственное ростовое зеркало в дальнем углу. Оно стояло там, где персонал приводил себя в порядок перед выходом в зал. Теперь его гладкая поверхность была покрыта тонким слоем вездесущей пыли и жирными отпечатками пальцев, отражая унылую картину их убежища, утонувшего в мареве табачного дыма.

Ночь за стенами бушевала уже в полную силу. Знакомый леденящий вой врывался сквозь щели, давя на хрупкую психику, напоминая, что за тонкой преградой из кирпича и бетона, кипит море ненависти и боли. Все инстинктивно сбились в кучу подальше от двери.

Артём, самый молодой и, видимо, самый чувствительный из местных, не выдержал. Он встал, пошатываясь, и побрёл в тот самый угол, где стояло зеркало. Несколько минут парень всматривался в своё бледное лицо, покрытое крупными каплями пота и громко сопел.

- Не могу... не могу больше это слушать, - пробормотал Артём, словно своему отражению. - У всех своя жуткая история. Как будто мы здесь соревнуемся, у кого страшнее.

Он упёрся ладонями в стену по обе стороны от зеркала, опустил голову, тяжело дыша.

- Артём, иди сядь, успокойся. Сейчас ещё бутылку сообразим для этой цели, - негромко сказал Тимур, но парень не отреагировал.

Володя наблюдал за ним краем глаза, и в памяти всплыла ситуация в магазине с Толиком. Он хотел что-то сказать, предупредить, но слова застряли где-то в сознании. Ведь лично ему не довелось этого видеть, а верить на слово алкашу с хорошим стажем - такое себе. Владимир пришёл к выводу, что сейчас его предупреждение будет звучать нелепо. Но несколькими мгновениями позже он пожалел о том, что не решился показаться придурком в глазах новых знакомых.

Артём поднял голову и встретился взглядом со своим двойником. Тут его глаза округлились от ужаса. Он отпрянул от стены, тыча пальцем в зеркало, силясь хоть что-нибудь вымолвить, но язык не подчинялся.

- Что с тобой? - спросила Света дрожащим голосом.

- Он... он... оно улыбается! - наконец выплюнул слова Артём, отступая ещё на шаг и натыкаясь на ящик с водой. - А я - нет.

Все обернулись на него. Напряжение в воздухе вновь сгустилось.

В отражении парень и правда улыбался. Широкой, неестественной, зловещей ухмылкой, которая никак не соответствовала перекошенному страхом лицу самого Артёма.

- Да брось ты, глюки у тебя, - попытался взять ситуацию в руки Виктор, но встал, чувствуя неладное.

Оживилась даже Валя, которая угрюмо молчала с тех пор, как увидела конец мира. Она, по своему обычаю, запричитала, не зная, куда себя деть.

- Нет! - Артём завопил от пожирающего изнутри ужаса. - Это не я! не я!

И тогда отражение медленно подняло руку. Артём пошатнулся на трясущихся ногах, его повело в сторону и он навалился на стену, но оторвать взгляда был не в силах. Однако отражение сделало это не для того, чтобы ударить. Оно поднесло указательный палец к своему глазу.

И подсобку разорвал леденящий душу, нечеловеческий крик. Артём зажмурился, прижав ладонью свой правый глаз, забился в истерике, падая на колени. Из-под его, плотно сжатых век, сочилась алая кровь, смешиваясь со слезами.

Все замерли в оцепенении, не в состоянии пошевелиться, наблюдая за этой жуткой сценой, словно из фильма ужасов.

Отражение спокойно и методично, всё с той же ухмылкой, погружало палец в глубины черепной коробки. Стеклянная гладь помутнела, двойник с размаху всадил ещё один палец во второй глаз. Из-под век потекла густая чёрная жидкость.

- Да сделайте вы что-нибудь! - закричала Валя, закрывая лицо руками.

Но было поздно. Раздался отвратительный хлюпающий звук, Артём взвыл резко, высоко, дико. Дёрнулся и тяжело рухнул на пол. Его руки раскинулись в стороны, открывая изуродованное лицо. На месте глаз зияли две кровавые дыры. Они были пусты, будто его карие глаза кто-то выковырял. Из глазниц медленно струилась кровь, заливая половину лица.

Отражение удовлетворённо вытащило пальцы с кусочками чего-то жирного и облизало их, не переставая ухмыляться. Только после этого оно упало, приняв позу бездыханного тела Артёма.

Хаос, наконец, прорвался. Тимур рванулся вперёд, надеясь, что ещё сможет чем-нибудь помочь, Света с Таней заголосили в унисон, а Маша вжалась в грудь отца, не желая больше смотреть на этот кошмар. Кошмар, который и не думал заканчиваться.

Толя, стоявший, прислонившись к стеллажу, всё это время наблюдал за происходящим с тупым, непонимающим ужасом. Ему показалось, что отражение мёртвого Артёма на секунду подняло голову, подмигнув ему багровым провалом.

Алкоголик, словно загипнотизированный, сделал шаг вперёд, ещё не замечая своего собственного отражения, которое оставалось неподвижным. В этой суматохе никто не обращал на него внимания. И он сделал ещё шаг. За ним ещё...

- Нет, стой! - крикнул Володя, но Толя, казалось, не слышал. Его взгляд был прикован к зеркалу, в покрасневших пьяных глазах читалось то ли безумие, то ли какое-то нездоровое любопытство.

Он медленно, шаркая ногами, двигался к своему отражению, протягивая трясущуюся руку.

Хлёсткая пощёчина привела его в чувства. Валя приложила к нему свою тяжёлую руку так, что тот едва не сделал сальто, упал и больно ударился об твёрдый ящик с тушёнкой.

- Тебе, дурень, совсем жить насрать стало?! - взревела женщина так, что Толя едва сам не сложился в этот ящик.

Но Валя, в следующий момент, протянула ему руку, помогая подняться. Она тут же спряталась от зеркала, накрыв себя с алкоголиком куском брезента. Но отражение и не думало уходить. Володя видел, как оно сделало резкое рубящее движение ребром ладони по своей шее, растянувшись в нахальной улыбке.

Толя вздрогнул, словно от удара током, лицо его исказила гримаса боли вперемешку с удивлением. Сначала он подумал, что это Валя его опять огрела. Мужчина открыл рот, ко вместо слов из горла вырвался лишь хриплый, клокочущий звук. На шее, чуть ниже кадыка, появился тонкий красный след. Он не был похож на порез - скорее на линию, прочерченную раскалённым металлом. Секунду спустя из шеи хлынула алая кровь, заливая ему грудь.

Валя сбросила брезент и безрезультатно принялась помогать остановить обильное кровотечение. Толя схватился за горло, пытаясь заткнуть рану, но кровь хлестала сквозь пальцы, окрашивая их в багровый цвет. Он захрипел, закашлялся кровавыми пузырями и медленно осел, умирая в мучительной агонии, а его отражение смотрело на это, казалось, с наслаждением.

Володя действовал на чистом животном инстинкте. Ярость, страх и отчаяние слились в единый порыв. Он схватил свою монтировку, и с рёвом, в котором пылала ненависть к этому сломанному миру, ринулся к зеркалу.

- Хватит!!! - проревел он, занося тяжёлый ломик над головой.

И он обрушил весь свой гнев на тонкое стекло.

Удар был страшной силы. Но, вместо того, чтобы разлететься на мириады осколков, зеркало затрещало. Глухой, сухой треск, будто ломалось не стекло, а кости. По гладкой поверхности поползла паутина трещин, сходящихся в точке удара.

И в тот же миг Толя, ещё агонизирующий на полу, вдруг замер. Его хрипы и бульканье прекратились. Он выпрямился и встал, хотя это казалось физически невозможным с перерезанным горлом. Его глаза, полные предсмертного ужаса, остекленели. А потом по его лицу, по рукам, по всей его одежде, поползли точно такие же трещины, как на зеркале, где в отражении центром паутины был его лоб.

Тонкие, серебристые, мерцающие на свету трещины множились, углублялись, расходились по всему его телу, как по глазури на старом фарфоре.

- Что с ним? - прошептала Маша, в ужасе вжавшись в стену.

Толя поднял руку и посмотрел на неё. Его пальцы, покрытые сетью сверкающей сетью, медленно начали отслаиваться, как старая краска, а вместо крови сочилась какая-то прозрачная, вязкая жидкость. Он попытался что-то сказать, но его челюсть, испещрённая трещинами, отвалилась и звонко разбилась об пол, разлетевшись на тысячи осколков, а в зеркале отражались ещё живые, полные ужаса, глаза.

Это было самое жуткое зрелище, которое им всем доводилось видеть. Человек не просто умирал - он рассыпался. Превращался в хрусталь. Его плоть, его одежда - всё меняло свой состав, становясь хрупким, прозрачным, неживым.

Володя, не в силах больше это выносить, снова ударил по зеркалу. И снова. И снова. Каждый удар отдавался глухим стуком, и с каждым ударом тело Толи трескалось всё сильнее. Наконец, с оглушительно звонким хлопком, огромное зеркало не разбилось, а именно рассыпалось, превратившись в груду битого стекла.

В тот же миг Толя, стоящий в луже собственной крови, совершил последнее усилие. Его тело дёрнулось и разлетелось, осыпав всех вокруг острыми осколками, которые ни чем не отличались от осколков рассыпавшегося зеркала.

В подсобке стало тихо. Даже нескончаемый вой тьмы казался приглушённым. Все замерли, как истуканы, пытаясь осмыслить произошедшее, разглядывая битое стекло вокруг.

Володя стоял, тяжело дыша, всё ещё сжимая в руке монтировку. По его лицу катились слёзы, но он даже не замечал их. Он смотрел на то, что осталось от человека, силясь выстроить хотя бы одну логичную теорию, но все мысли заходили в тупик. Ему казалось, что это всё затея какого-то извращённого разума, который играет с ними, издевается, используя самые изощрённые способы.

Виктор первым нарушил молчание. По лицу его стекала струйка крови от прилетевшего осколка, но он чувствовал лишь ледяной холод от этой груды стекла, которая несколько минут назад была человеком. Витя медленно подошёл к останкам Толи и опустился на корточки. Протянул руку, чтобы дотронуться, но потом одёрнул её, словно боясь обжечься.

- Господи... - прошептал он, и в его голосе не было ни злости, ни отчаяния. Только ледяная, всепоглощающая пустота. - Во что мы вообще вляпались?

Маша тихо заплакала, уткнувшись лицом в колени. Миша обнял её, хотя его собственные руки дрожали. Жители ресторана просто сидели, пребывая в шоке. Даже смерть Артёма, такая кровавая и жестокая, казалась теперь милосердной, по сравнению с тем, что случилось с безобидным алкоголиком.

Они сидели так, не двигаясь, слушая, как за стенами воет ветер и голодная тьма, понимая, что чудовища находятся теперь не только снаружи. Они уже здесь, внутри. Они смотрят на них из каждого тёмного уголка, из каждой лужи, из осколков разбитого зеркала и ждут своего часа, чтобы закончить начатую игру.

Надежда умерла. Остался только липкий страх и тихий, едва слышный звон стекла под ногами.

годится! Надо "Отчет_Финальный_v2.1_Approved". И точка в конце –смертный грех. Он мог вызвать меня и полчаса жрать мозг из-за точки! А потом

взять и на следующей неделе потребовать новый "стандарт".

А давление... Оно стало осязаемым, как смог. Он научилсяподходить так, что его тень падала на мой монитор, и стоять. Молча. Дышать мне

в затылок. Или вызывать в кабинет, сажать напротив своего здоровенного стола изкрасного дерева (символ власти, ёпт) и просто... смотреть. Минуту. Пять.

Десять. Молча. Потом тяжелый вздох: "Ну что, «Blink.Service»? Каконо?". Как оно, сука? Оно – говно, Сергей Петрович, потому что ты – мудак

патентованный, а я – твоя персональная жертва на алтаре твоего ЧСВ.

И знаешь что? Однажды во мне что-то щелкнуло. Не громко,тихо, как замок сейфа. Терпение – не резиновое. Я не полез в драку, не орал. Я

просто... начал подливать масла в этот костер его идиотизма. Мелко, аккуратно,с каменным лицом. Пакостить. Это стало моим новым хобби.

Сначала его "любимый", дорогущий кофе в зернах.

Однажды, когда кухня опустела, я с таким сладким ощущением в груди подсыпалтуда приличную щепоть соли. Смешал тщательно. Эффект превзошел ожидания. Три

дня он орал на секретаршу, что она "левак купила", матерился,плевался, пока не выкинул всю банку в помойку. Я наблюдал из кабинки, потягивая

свой нормальный кофе. Сладко.

Потом пришел черед его "святой святы" – принтерадля VIP-документов. Нашел в сети скрипт. Раз в час, как часы, принтер

выплевывал тестовую страницу. Всего одно слово: "Проверка". Началосьс недоумения, потом пошли звонки техподдержке, крики на админов.

"Проверка". Снова. И снова. Он нервно дергался каждый раз, когдапринтер жужжал. Музыка.

Но аппетиты росли. Мне хотелось чего-то... громче. Его

главный козырь – проект "Феникс", его детище, его билет наверх. Гораотчетов, прогнозов, "уникальных" анализов. Я знал систему. Знаю, как

там все хрупко держится на честном слове и костылях из скриптов. В последнююнеделю, тихими ночами, пока все спали, я копался в данных. Не ломал, нет.

Аккуратно. То тут ссылку в формуле подменю на устаревший файлик, которыйвот-вот удалят. То там в макросе, который собирает итоговую презентацию,

добавлю лишний нолик в делитель – так, чтобы все красиво, но неверно считалось.Не сразу, а потом. Мелочи. Семечки. Но их было много. И все они были заложены,

как мины замедленного действия, в самое нутро "Феникса".

А потом наступило то утро. Сергей Петрович вызвал меняопять. Не в кабинет, а в переговорку. Вид – торжествующий палач.

"«Blink.Service», – начал он сладким, ядовитым тоном, – мы ценим твойвклад... но, видишь ли, команда развивается... Твоя энергия... не совсем в

фокусе наших новых задач..." Бла-бла-бла.

Стандартный набор дерьма дляувольнения.

Я слушал. Кивал. Не спорил. Внутри – ледяное спокойствие.

Когда он закончил, протянув бумаги об "уходе по согласованию сторон",Я взял бумаги. Посмотрел на него. И улыбнулся. Не той искренней дурацкой

улыбкой, как писал раньше, а своей обычной, фирменной – уголки губ чуть вверх,глаза пустые. Такой улыбкой я встречал его "шутки" десять лет.

"Спасибо, Сергей Петрович. Понял." Подписал.

Чернила легли на бумагу как-то слишком легко. "Последний день сегодня?Доделаю текущее, сдам ключи от шкафа, пароль от базы – все как положено."

Он кивнул, бровью не повел. "Да. До конца дня."

Видно было, что доволен – гадюка выползла на солнышко.

Весь день я был тише мыши. Ни к чему не притрагивался.Сидел, смотрел в экран, где открыт был чистый лист. Иногда стирал пыль с

монитора. Перекладывал бумажки. Ровно за час до конца смены встал, запихал впотрепанный рюкзак старую кружку, блокнот без единой записи и фикус, который я

тут когда-то растил. Коллеги косились. Кто-то даже подошла:"«Blink.Service», ты что?" Я пожал плечами: "Да так. Ухожу."

Больше вопросов не было. Я был тем самым воздухом, помните?

Проходя мимо его кабинета (дверь приоткрыта, он там сидит,царь горы), я не удержался. Остановился. Постучал костяшками в косяк. Он поднял

голову, брови поползли вверх – мол, чего тебе, отстойник?

"Сергей Петрович?"

"Да?" – голос, как всегда, натянутый, важный.

"Хотел пожелать удачи." Пауза. Он уже хотелотмахнуться. "Особенно... с 'Фениксом'. Он же у вас такой...

хрупкий." Я не подмигнул театрально. Просто чуть наклонил голову, какбудто деловито. Но слово "хрупкий" выговорил четко, с легким

придыханием. И добавил тихо, почти шепотом, глядя ему прямо в глаза:"Берегите его. А то развалится, блядь."

Видел, как его лицо сначала стало недоуменным. Потом –

каменным. Потом – в глазах мелькнула искра паники. Он резко рванул взгляд кмонитору, пальцы замерли над клавиатурой.

Я развернулся и пошел. Не спеша. По коридору. Мимо кабинок,

где уже шептались. На проходной отдал пропуск охраннику Васе. Тот кивнул:"Все, брат?" – "Все, Вась." – "Ну... удачи."

Вышел на улицу. Августовский вечер, душный. Не вздох

облегчения, нет. Просто... пустота. Руки сами полезли в карман за сигаретами.Дрожали чуть-чуть. Затянулся. Гадко. Куда идти? Бабка у подъезда продает теплый

"Клинское". Купил банку. Села на скамейку в скверике напротив офиса.Сидел. Смотрел на освещенные окна нашего этажа. Ждал? Наверное. Но не

предвкушения, а... любопытства. Сработало ли?

Через сорок минут замигал мой старый телефон. Незнакомыйномер. Включил громкую связь.

"«Blink.Service»? Это Оля из отдела! Ты что

наделал?!" – голос срывался на визг. На фоне – дикий ор, как будто медведярежут. Знакомый рев. Сергей Петрович. – "У него тут истерика! Весь

'Феникс' посыпался! Он орет, что ты все сломал! Что ты... что ты емусказал?!"

Я отпил теплого, противного пива. Капли потекли по

подбородку.

"Ничего особенного, Оль. Пожелал удачи. И всё."

Встал. Потянулся. Кости хрустнули. За спиной, в высотке,кто-то орал так, что, кажется, стекла дрожали. А у меня в кармане лежал

скомканный пропуск "ГлобалКонсалтИнвеста". Может, оставлю на память.А может – выкину позже. Как получится.

Пошел к метро. В голове крутилась только одна фраза, как

назойливый мотивчик: "Проверка тональности завершена". Идиотскаяфраза из их корпоративного тренинга. Ну что ж. Прошел. Теперь – свободный

агент. Свободный и слегка подонок. Но – свой.

Вечер выдался тихим, почти умиротворяющим, если не считать привычного фонового гула города, доносящегося издалека. Белов сидел в своём кабинете - просторной комнате с дубовыми панелями, тяжёлыми портьерами и массивным столом, заваленным каталогами аукционов и отчётами оценщика. В руках он вертел недавно приобретённый кинжал. Изящную, смертоносную безделушку, холодную на ощупь даже сквозь тонкие перчатки.

Владимир уже ушёл, оставив на столе папку с заключением по кинжалу. Василий Степанович внимательно изучил её, оставшись довольным своим приобретением. «Eid Mar» c двумя кинжалами и профиль на другой стороне были выгравированы на прилагающейся, в качестве подарка, золотой монете. Подарка к пугио самого Марка Юния Брута. Отреставрирован и хорошо заточен. Оценщик перед уходом так же поделился своим ощущением после осмотра этой вещицы. Будто бы она впитывает тепло. Белов отмахнулся. Володя был профессионалом, но слишком впечатлительным. Именно поэтому он никогда не заходил в комнату с вещами, которые несли на себе отпечаток страданий. А ведь именно этот отпечаток и делал их ценными. Эта мрачная энергетика, аура, если хотите, которой Белов дорожил, как маной небесной.

Он поставил кинжал в футляр, потянулся за бокалом дорогого коньяка, когда услышал это. Сначала едва уловимо. Как будто мышь пробежала по паркету. Он замер, прислушался. Тишина. Наверное, ветер за окном шалит. Белов сделал небольшой глоток, тёплый напиток приятно обжёг горло, принося привычное успокоение.

Он откинулся на спинку стула, расплывшись в довольной улыбке после насыщенного дня и, наконец, позволил себе расслабиться. Но через несколько минут звук повторился. На этот раз отчётливее. Только теперь это был не странный, едва слышный шорох, а лёгкий скрип. Как будто кто-то наступил на старую половицу. В комнате, где стояли его самые ценные экспонаты.

Сердце Василия дрогнуло. Он не был трусом, но в своём доме, в своём святилище, коллекционер привык к абсолютному контролю. Никаких неожиданностей и никаких гостей. Без его ведома.

Он встал, приоткрыл дверь, заглянул в тёмный коридор. Длинная анфилада комнат тонула в полумраке. Лишь слабый свет из кабинета бросал блики на отполированный паркет. Никого. Пустота. Воздух был неподвижен и густ, как всегда, пропитанный запахом старой кожи, воска... и на этот раз пахло чем-то ещё. Сладковато приторным.

- Воображение что-то разыгралось, - буркнул он себе под нос, возвращаясь к столу.

Он сделал ещё глоток из своего бокала, но коньяк, вдруг, показался пресным, даже противным. Василий выплюнул его обратно и принялся озадаченно разглядывать жидкость. Потом заскользил глазами по этикетке. Вероятно, попалась подделка. Коллекционер решил глотнуть из горла, чтобы проверить свою догадку. И эту порцию, немного подержав во рту, он тоже сплюнул в бокал. Видимо, курьер в этот раз закупался в другом магазине... Тогда, почему изначально всё было в порядке? Какая-то химия? Теряет вкус при контакте с воздухом? Как тогда испортилась едва початая бутылка?

Не найдя ответов на свои вопросы по поводу качества коньяка, Василий Степанович, бурча себе под нос, ёмко поведал полную биографию производителя данного пойла, не забыв упомянуть и ближайших родственников. Он выбросил бутылку в урну и уселся на свой стул.

Ночь тянулась медленно. Белов пытался сосредоточиться на каталоге, но мысли постоянно путались. В ушах стоял тонкий высокий звон, на который он долгое время не обращал внимания. Однако, этот звон, будто, становился громче и в нём начали проскальзывать ещё какие-то посторонние звуки. Что-то похожее на шелест бумаги, словно кто-то рядом листал книгу и... чьё-то дыхание.

Он поднял голову, посмотрев прямо на «Мученика». лунный свет, пробивавшийся сквозь узкую щель в портьерах, падал на картину. И ему показалось... нет, не показалось.

Из пустых глазниц нарисованного страдальца, словно слеза, но густая и тёмная, как дёготь, сползала капля. Она растекалась по полотну, оставляя за собой жирный чёрный след.

Белов вскочил, бросив каталог на пол. Сердце забилось, как молот. Кровь? Картина же была написана кровью. Возможно, изменение температуры, или влажности?

Рациональные объяснения тут же выстроились в голове и он немного успокоился. Коллекционер подошёл к картине, достав из кармана белоснежный платок, прикоснулся к чёрному следу. В этот момент он почувствовал сладковатый запах гнили, смешанный с озоном и этот смрад усиливался с каждой секундой.

Василий Степанович отпрянул от «Мученика», судорожно вытирая пальцы о брюки. Хотя платок и остался девственно чистым, липкое ощущение на коже не проходило, словно он коснулся смолы. Чёрная капля на холсте теперь казалась живым пульсирующим пятном, втягивающим в себя тусклый лунный свет. А глаза нарисованного страдальца, точнее, эти тёмные провалы, будто сместились, неотрывно следя за его движениями. От этого ощущения ледяные цепи сковали грудь, мешая дышать. Впервые за долгие годы липкий, холодный, настоящий ужас, вместо приятного щекотания нервов, расползался внутри.

Белов пошатнулся, схватился за спинку стула Басби, едва не падая, и почувствовал, как старое дерево словно ответило лёгким покалыванием в ладони. От этих новых ощущений закружилась голова. Он резко сел на стул и почти сразу раздался стук в дверь.

Твёрдый, уверенный стук прозвучал неожиданно и громко, вырвав Василия Степановича из оцепенения. Он вздрогнул, сердце бешено забилось. Кто это? В столь поздний час? Владимир? Но Володя никогда не приходил без звонка. Тем более ночью.

- Войдите! - выкрикнул Василий, даже не глянув в сторону звука.

Дверь открылась бесшумно. В проёме, окутанном слабым светом из коридора, стоял мужчина. Высокий, подтянутый, в безупречно сшитом, хоть и несколько старомодном, коричневом костюме. Лицо его спокойное, бесстрастное, больше было похоже на бледную восковую маску. Руки в белых перчатках были вытянуты по швам.

- У вас всё в порядке? - голос был низким, бархатистым, тон размеренным. Голос человека, привыкшего к порядку и тишине.

Коллекционер растерянно помотал головой, протёр глаза и уставился на немолодого мужчину, возникшего перед ним.

- Степан?.. ты ничего не слышал? Посторонние шаги, или скрип? Ничего необычного не замечал? - Белов ткнул пальцем в сторону гостиной.

- Нет, Василий Степанович. - Степан слегка нахмурился и внимательно осмотрел коллекционера. - В доме тихо. Вы хорошо себя чувствуете? Может, принести вам успокоительного?

- Нет, не надо. Просто... эта картина. Посмотри.

Белов раздражённо махнул рукой, указав на чёрный след.

Степан плавно подошёл. Его движения были бесшумными, лёгкими. Он внимательно осмотрел полотно и ненадолго задумался.

- Вижу небольшое потемнение, Василий Степанович. Возможно, пыль скопилась в неровностях. Или след от насекомого. Ничего сверхъестественного. И ещё неплохо было бы проветрить помещение, а то воздух здесь немного затхлый. Не находите?

Рациональность. Холодная и соблазнительная снова начала обволакивать Белова. Его собственная болезненная одержимость, наложившаяся на переутомление и, возможно, тот суррогат, дают о себе знать. Он даже почувствовал лёгкий стыд за свою панику.

- Да, да... проветрить. Точно. - пробормотал Белов, чувствуя себя дураком. - Спасибо, Степан. Можешь идти.

Мужчина поклонился и бесшумно удалился. Коллекционер остался один. Звон в ушах усилился. Теперь он явственно различал в нём шёпот. Множество голосов, сливающихся в один невнятный поток, как радиопомехи из глубины времён. Белов закрыл уши руками, но без толку. Этот шёпот звучал где-то внутри черепа, разрушая рассудок.

- Кто здесь? - резко спросил он в пустоту, глядя на мирно сидящих на стульях кукол. - Покажись!

И в этот миг по дому прокатился серебристый, словно колокольчик, звонкий детский смех, эхом отдающийся повсюду. Он был весёлым, беззаботным, но от него по спине Белова пробежали ледяные мурашки. Ведь в этом доме никогда не было детей.

Он встал. Решимость, подстёгнутая страхом и раздражением, придала ему сил. Взяв со стола бронзовую статуэтку этрусского демона, он подошёл к проёму двери, прячась за стеной и готов в любую секунду атаковать непрошенного гостя.

В следующее мгновение он услышал странный шлепок. Будто кто-то в стекло швырнул мокрую тряпку... или кусок мяса. Эти шлепки становились всё чаще, громче, напористее. Белов невольно глянул на картину «Руки противятся ему» и увидел, как за спиной жуткого мальчика, чьи-то ладони хаотично бьют по чёрному стеклу, оставляя сальные отпечатки, которые блестели на полотне. Он побелел, когда увидел, как стоящая рядом кукла с грохотом выронила из руки свой таинственный предмет и повернулась к нему спиной.

Все его представления о происходящем строились на многочисленных фильмах ужасов, которые он когда-то смотрел взахлёб. Разум так и твердил ему, что нужно бежать прочь из этого дома не оглядываясь, тело его сотрясала мелкая дрожь. Но было внутри что-то ещё. Бессознательное. Наверное, именно это не давало героям фильмов поступать логически и правильно. Ведь здравый смысл всё же пытался брать верх, твердя, что всё происходящее вокруг - не реально, подыскивая всему вполне убедительные объяснения. Может быть это шизофрения, страшный сон, или всё тот же пресловутый коньяк... Как бы то ни было, Василия Степановича не покидало ощущение какой-то неправильности с того момента, как ушёл Владимир. Вроде бы всё стоит на своих местах, но будто что-то неуловимо изменилось. И именно желание выяснить, что, всё-таки, в его доме не так, удерживало его от побега.

Зал был погружен в полумрак. Лишь слабый ночник у дальней стены освещал витрины и постаменты. Воздух становился всё гуще, словно насыщаясь запахами старой бумаги, пыли и чего-то сладкого... Ему всегда нравился этот запах, но он ни как не мог вспомнить названия, а ещё этот запах он встречал совсем недавно, но где? Странно всё это.

Белов включил основной свет. Люстры зажглись, залив помещение холодным белым светом. Всё было на своих местах, кроме куклы Пупы. Она сидела на своём стеклянном ящике, внутри которого, на запотевшем стекле, корявым детским почерком, было отчётливо написано: «Пупа ненавидит тебя». она вперилась в Василия своими голубыми глазками и, спустя мгновение, повторила написанное визгливым, режущим слух, голосом. По комнате снова эхом прокатился детский смех и коллекционер, краем глаза, увидел, как Джоли повернула к нему голову, уставившись на него своими косыми зелёными глазками.

С минуту Белов смотрел на всё это, не моргая. Казалось, что его собственные глаза вот-вот выкатятся и повиснут на длинных нервах, от страха. Он потряс головой, с силой ударил себя по виску и наваждение отступило. Теперь действительно всё было на своих местах.

Смех стих. Шёпот тоже, сменившись привычной звенящей тишиной. Василий почувствовал себя немного глупо со своей статуэткой, которую всё ещё сжимал трясущимися руками. Он сделал шаг вперёд, намереваясь подойти к Пупе, проверить замок на её ящике и его нога по щиколотку увязла в чём-то мягком и тёплом.

Коллекционер посмотрел вниз и застыл, выронив этрусского демона и тот бесшумно упал на густой ковёр из чёрных блестящих волос. Они стелились от самого порога, заполняя каждый сантиметр паркета. Волосы Окику, наконец, оправдали свои легенды. Они выросли, мрачным водопадом падая на пол и ядовитым плющом заполонили комнату, поднимаясь по ножкам мебели, обвивая стулья. Они были противно липкими и влажными на ощупь. Смрад снова разлетелся по комнате. На этот раз пахло мёртвой плотью и увядшими цветами, словно они несколько недель пролежали в тазике с водой под палящим солнцем.

Белов вскрикнул, отпрянув к двери. Но волосы уже оплетали его лодыжки, как цепкие лианы. Он дёрнулся, пытаясь освободиться, и услышал тихий шелест. Волосы зашевелились. Не от его движения. Сами по себе. Как будто под ними копошились тысячи невидимых насекомых.

Василий поднял взгляд на Окику. Кукла сидела неподвижно, но выражение её лица, словно, изменилось. Казалось, она злобно насмехается над коллекционером, смотря на него так же, как он в тот день, когда её приобрёл.

Паника. Всепоглощающая и холодная сжала горло Белова. Он снова рванулся к двери, с трудом отрывая ноги от цепких волос, выскочил в коридор, захлопнул тяжёлую дверь и прислонился к ней спиной, тяжело дыша.

Через мгновение, в дальнем конце коридора, появился Степан, по прежнему выражая полную невозмутимость.

- Василий Степанович, что случилось? Вы, словно, беса увидели.

- Там... там... - Белов задыхался, указывая дрожащим пальцем на дверь своего музея. - Волосы! Они повсюду!

Степан подошёл. Его холодный взгляд скользнул по лицу Василия, затем осмотрел всё остальное. Ничего подозрительного.

- Василий Степанович, - голос его был твёрдым и уверенным. - Наверное, вам снова что-то привиделось. Там ничего нет.

Он осторожно взял Белова под локоть, словно больного, и открыл дверь, тот зажмурился, ожидая увидеть там чёрный ковёр... Но, когда он открыл глаза - пол был безупречно чист. Полированный паркет блестел под светом люстры, а куклы замерли в своих привычных позах, устремив свои невидящие глаза в пустоту.

- Но... но я видел... - бормотал Белов, чувствуя, как пол уходит из под ног. - Они были... они шевелились.

- Вы очень переутомились, Василий Степанович, - настойчиво сказал Степан. - Стресс. Эти нескончаемые сделки, поиски... Я настоятельно рекомендую вам принять снотворное и лечь спать. Думаю, завтра будет гораздо легче.

Белов позволил отвести себя в спальню. Степан принёс стакан воды и маленькую таблетку. Василий машинально проглотил её, осушил стакан до дна. Мужчина пожелал доброй ночи и удалился, тихо закрыв за собой дверь.

Легче не стало. Стоило Степану уйти, как снова послышался шёпот. Теперь он звучал гораздо настойчивее, перерастая в крики. Голоса перекрывали друг друга. Они спорили, плакали, смеялись... Белов вскочил с кровати, зажав уши. Знал, что не поможет, но попытаться, всё же, стоило. Он метнулся к окну, отдёрнул штору. Город внизу тонул в огнях. Жизнь там кипела и сейчас Василий бы всё отдал, чтобы слышать его шум, а не эту какофонию, что разрывает его голову на части.

- Замолчите! - прошипел он в стекло, сдавливая виски и чувствуя, как безумие, острыми когтями, впивается в его рассудок. - Я приказываю вам замолчать!

Он сорвался с места, как ракета. Не думая, на автомате. В голове мелькнула мысль, что все странности начались с того момента, как появилось это проклятое зеркало. Старик предупреждал. Он говорил, что его нужно уничтожить, разбить. Но Белов, конечно, не послушал.

Он влетел в музей, не обращая внимания на «Мученика», у которого по лицу теперь паутиной расползались кровавые слёзы. Василий Степанович захватил с собой по пути молоток для отбивных, который повар почему-то не убрал после смены на место. Он подошёл к мутной зеркальной глади, пристально всматриваясь в него, словно ища причину не разбивать столь ценный экспонат.

Зеркало же, казалось, ждало своего нового владельца. Оно отражало его искажённое страхом и яростью лицо, его растрёпанные волосы, дикие глаза. Но за его спиной, в отражении, он снова увидел Аннабель, что сидела на своём, ещё секунду назад пустом, стуле, выпучив на него свои огромные глаза. Её брови съехали вниз, почти сомкнувшись у треугольного носа, от чего её, и без того жуткая улыбка, казалась ещё более угрожающе, а рыжие волосы были аккуратно убраны назад.

Она махала ему рукой. Медленно, приветственно и страшно. Роберт так и держал своего пса, но тот скалил зубы, обдавая помещение глухим рычанием, а на полу, прямо у его ног, сидела та самая кукла с картины «Руки противятся ему». она подняла голову, и её глаза, огромные, чёрные, пустые, уставились прямо на него в отражении. За стеклом её настоящей картины руки по прежнему упирались в преграду, но в зеркале эти руки тянулись уже к Белову. Казалось, что они вот-вот преодолеют хрупкую преграду, схватят его и утащат с собой в зазеркалье.

- Нет... - простонал коллекционер. - Этого не может быть. Это всё не реально. Это какой-то страшный сон!

Тысячи голосов кричали в его голове, требуя, умоляя, проклиная... Василий поднял молоток, сжимая рукоятку до хруста костяшек. Один удар. Всего один удар по этому проклятому зеркалу - и всё закончится. Он чувствовал это всем своим естеством. Разбей его и связь прервётся! Морок отступит! Что может быть проще?

Он занёс молоток. Мускулы напряглись до предела. Лицо исказило безумие... но рука так и не опустилась.

Он смотрел в зеркало. Смотрел на отражение Аннабель, машущей ему, смотрел на куклу с картины, смотрел на собственный образ, держащий молоток. И видел не только страх. Видел жадность. Коллекционера, стоявшего перед величайшим, самым могущественным артефактом из всех, что ему удалось раздобыть. Перед шедевром истинного проклятия. Разбить его? Уничтожить? Отдать эту силу, эту тёмную славу небытию?

- Моё... - прошептали губы Белова, не слушаясь его, а голос стал, точно, чужим, сиплым. - Всё это... моё.

Молоток замер в воздухе. Рука дрожала, но не опускалась. Шёпот в голове стих, сменившись тихим победным смешком. Зеркальное отражение Аннабель перестало махать. Оно просто сидело и смотрело на него, а брови вернулись на прежнее место. Зато улыбка на тряпичном лице, кажется, стала намного шире.

Василий Степанович Белов, король коллекционеров проклятых редкостей, опустил молоток. Он упал на паркет с глухим стуком. Белов сделал шаг назад, потом ещё один. Его взгляд не отрывался от зеркала. От своего отражения, в чьих глазах больше не было страха. Теперь в них горело что-то иное, потустороннее...

Он медленно повернулся и сел на любимый стул, оставив молоток лежать на полу. Оставил зеркало на стене. Оставил своих демонов праздновать победу в тишине особняка, который больше не был его крепостью. Теперь он был, скорее, его клеткой.

Василий истерично рассмеялся. Громко, взахлёб, глядя на Аннабель, которая теперь сидела на своём положенном месте. Но ему уже было не важно, как она там появилась. Он понял, что всё это время было не так. Он понял, что зеркало сводило его с ума задолго до того, как оно у него появилось. Он понял, что там кто-то есть. Кто-то древний, тёмный. И понял, что у него никогда не было прислуги. А этот самый Степан, который принёс ему стакан воды и отправил спать - почивший, много лет назад, родной отец. Фотография в рамке на полке освежила хрупкую память угнетённого разума.