ZippyMurrr

- А почему он с охранником поехал? - продолжил допрос Сёва, а у нас от тревожных предчувствий словно отнялся язык.

- Так это... помогать. Евгению Петровичу и Виктории Павловне двигаться тяжело. Почти обезножели...

- И сейчас на турбазе остались только мы, травницы и Тамара Алексеевна... - подал голос Славка.

- Нет, травницы почти следом за Евсеичем со двора ушли. - Тая, видимо, поняла Славкин вопрос по-своему.

- Да что здесь творится-то? - До Славки наконец дошла опасность нашего положения.

А также то, что он косвенно в ответе за него. Чуть ли не месяц подбивал на эту поездку: дикая природа, безлюдье, пикнички... И полная свобода.

Люба вдруг толкнула Таю в бок и сказала:

- А пойдёмте-ка в столовую. Я вас накормлю и кое-что расскажу. Сёвка вперил в неё изучающий взгляд. Да и мне показалось, что у Любы свои обидки на управляющего. Вот она и хочет отомстить. Но нам сейчас любые сведения в помощь.

За столом мы поняли: опасность опасностью, а аппетит отдельно. И значительно выше всех тревог. Завтрак был, как всегда, потрясающий и переворачивающий наши представления о вкусном. Когда ещё нам доведётся отведать пирога с бараньим ливером?

- Люба, так что вы нам хотели рассказать? - спросил Сёва повариху, которая с умилением наблюдала, как мы едим.

- А то, что в последнее время нас судьба не жалует. Сначала эта самоизоляция... Гостей нет, работы нет... Евсеич всё же выкручивался: места безлюдные, но об их силе молва не кончалась. Принимал потихоньку тех, кому в городах не сиделось. Но с ранешним не сравнить - тогда народ даже в палатках жил. А мы приторговывали продуктами... ну и другим тоже.

- Каким другим? - строго спросил Славик и был награждён жалостливым взглядом Сёвки: ну ты и дубина, наследничек.

Люба предпочла замолчать вопрос, потеребила передник и продолжила:

- Ягода и шишки тоже выручали... А в этом году началось... Гости заезжают и тут же съезжают. Один, из постоянных клиентов, вообще пропал. Ягодники не зацвели, повыгорели от сушняка. Это у нас-то, где ручьёв и ключей полно! Потом всё дождём залило, с гор снега сошли. Короче, что не сгорело, то вымокло. На кедры тварь какая-то напала...

- Люба, а про гостей можно? Нет, мы сочувствуем бедам села, но нас интересуют гости. Почему они съезжают? Кто и при каких условиях пропал? Его искали? - сыпанул вопросами Сёва.

- А потому съезжают, что сила нашего края вдруг иссякла! - вступила в разговор Тая. - Точно её кто-то высосал. Раньше у нас два инструктора было, даже устыынцы помогали гостей водить к источникам. Приедут люди с душевной болью или хворями, походят по горам, водички попьют, глядишь, уезжают совсем другими.

- Вернёмся к пропавшему, - жёстко направил разговор Сёва.

- Тайка, ты расскажи, - бросила Люба.

- Учёный это был из Новосибирска. Может, слышали о Павле Унжакове?

Мы покачали головами. Откуда студентам-историкам знать обо всех учёных?

- А может, и не учёный, но очень заинтересованный человек. Все камни и источники облазил за пять-то сезонов. Говорил, что закончит какой-то труд и прославит наши места, - продолжила Тая. - В этом году приехал, едва лёд растаял, в одной машине с Тамарой Алексеевной. Ещё помог её вытащить и в номер занести. Вместе с помощницей Тамары ходил каждый день к Ведьминой челюсти, таскал бутылки с водой, траву всякую искал - в перезимовавшей-то самая лечебная сила. Потом помощница съехала, а Павел Тамару заново научил ходить и миру радоваться. Сам зачах почему-то, стал кашлять и спотыкаться на ровном месте. И головой тронулся, ну вот прямо совсем. Евсеич предложил ему уехать на базовском автобусе, но Павел отказался, чушь всякую понёс, мол, не сможет через Ведьмину челюсть пробраться. И однажды собрал вещи и ушёл. Евсеич ментов вызвал, МЧС, но не нашли ни Павла, ни его тела. Может, стал спускаться по тропе на Дорогомиловку да расшибся. Может, его дурная голова в горы понесла, где он и сгинул. Вот и получилось, что на Тамаре сила нашего места закончилась. Евсеич распереживался. Теперь, если чуть что не так с гостями, сразу велит их отвезти.

- А что случилось "не так" с Колчиными и Ивановскими? - спросил я.

Ну вот показалось, что это может оказаться очень, очень важным.

- Колчины дочерей потеряли в автокатастрофе. Жить не захотели. Услышали о наших местах и приехали. И ведь нашли утешение! А потом подхватили ту же болячку, что и Павел. Ивановские всю жизнь проработали на цементном заводе, врачи сказали, что им осталось немного из-за какой-то болезни. Они пошли на поправку! А потом стали, как Колчины: не то живые, не то мёртвые, - сказала Тая и куснула губу.

Видимо, было ещё что-то, о чём она не решилась рассказать. Понятно, спрашивать напрямую было нельзя - всё равно не скажет. Я решил ткнуть вопросом наугад:

- А почему они камни на шее таскали?

- Так им камни на шею присоветовали травницы! - воскликнула Люба. - Сама слышала, когда всех их кормила. А этих камней тут немерено, на них никто внимания не обращает. Ходили здесь в древности племена, вот и оставили. Толку в них нет. Бог жизнь и здоровье даёт, он же и отнимает. В Дорогомиловке храм есть, источник возле него. Лечись - не хочу.

- Вот уж кто здоровеньким приехал, здоровеньким и уедет, так это травницы-балаболки! - с неприязнью заметила Тая. - Они за неделю до вас заехали. Всё луг топтали вместе с овцами, травинки какие-то выбирали.

Я подумал, уж не Тая ли испортила траву, собранную девчонками под руководством этих травниц.

И тут прорвало нашу Мару-правдоискательницу:

- Люба, в ночь нашего приезда я видела, как вы о чём-то просили управляющего. И он вас толкнул.

Повариха вспыхнула, глянула на неё исподлобья. Помолчала, но решила признаться:

- Мой-то - пьяница горький. Но пока был при деле, разнорабочим на базе, ещё держался. А тут она стала убыточной, Евсеич сократил почти всех. Зарплаты хватает только на муку и хлеб. Мой принялся подворовывать. Евсеич его поймал и уволил тут же. А у нас пятеро детей...

- Да ладно прибедняться, - вдруг поднялась против неё Тая. - Скота у тебя сколько? Одних овец сдаёшь зимой чуть ли не на пятьдесят тысяч. А ребятишки в интернате учатся без платы, как из многодетной семьи.

- А тебе и завидно? Ну так сними с меня шкуру и сама попробуй в неё влезть! - не осталась в долгу Люба.

Мы поняли, что больше сведений не получим, поблагодарили за завтрак и вышли из столовой, где начала бушевать, похоже, давняя распря.

Расположились внизу - а зачем подниматься в комнаты, когда холл пуст, а желудок слишком тяжёл после обильной и жирноватой еды?

- Ну и дела здесь творятся, - сказал Славик. - Батя о них точно не знает. Евсеич ему ничего не говорил.

- А что будет, когда узнает? - спросила Лена.

Похоже, она очень близко к сердцу приняла проблемы Устыына.

Славик пожал плечами:

- Попытается избавиться побыстрее от базы, возможно, в убыток себе. Или "заморозит" до лучших времён. Он поговаривает о ещё одном ресторане.

- Здорово: купил ещё один ресторан или "заморозил" базу - лишил людей заработка, муки и хлеба, - съязвил Сёвка.

- Это батины дела, в которых свои порядки, - обозлился Славик. - Не понимаешь ничего в бизнесе, не лезь со своей оценкой. Может, село вообще упразднят.

Показалось, что на подходе - крупная заваруха, поэтому я напомнил друзьям об опасности вообще отсюда не выбраться, как это произошло с учёным Унжаковым. Кто виновник несчастий, которые преследуют гостей: Тамара или травницы? Девчонки встали горой за Алёну, Софу и Катю. У них, мол, поэтичное отношение к природе, и песни-то поют, и музыку-то кедров слушают, и травы знают, щедро делятся своими знаниями. Лёгкие по характеру, добрые женщины.

Славик поддержал свою Мару и Ленку: травницы здесь только неделю с хвостиком, а печальные события начались задолго до их приезда. И недаром же Люба и Тая сказали, что исцеляющая сила этих мест закончилась с выздоровления Тамары.

Я тоже был с ним согласен, хотя настораживало то, что Евсеич держал травниц под контролем. Они ему явно не нравились. Но он прокололся, признавая их ведьминские способности, когда попросил Алёну отогнать змей от спуска. Видимо, она уже когда-то показала их. Она же нашла "ведьмину метку", которая каким-то образом очутилась на палке или посохе. А ведь мы не видели, чтобы кто-то из травниц снял её с ёлочки! Обряд внимания не привлекал - всяк по-своему с ума сходит. А вот то, что после него Тамара не смогла подняться, заслуживает внимания.

Вся надежда была на Сёвкины мозги, но он, как назло, отмалчивался. Наконец наш отличник открыл рот и сказанул такое, чего мы никак не ожидали:

- Давайте-ка отделим котлеты от мух. Котлеты - это естественные причины, с которыми связаны и засуха, и дожди, и запустение на базе, и меры, принятые Евсеичем. Сюда приехали учёный и Тамара. Может, он специально её привёз в качестве подопытной. Бедная тётка излечилась, как это бывало раньше с другими. А учёный спятил. То ли от своей деятельности, то ли всегда таким был. Он исчез. Может, погиб; может, спрятался. И вот после этого и начались проблемы с гостями. То бишь, поналетели мухи, которых мы попытаемся разогнать. Тамара становится всё крепче; травницы наслаждаются тем, что они больше всего на свете любят. Тамара питает к ним здоровую неприязнь, потому что видит их странности. Травницы обожают весь мир и не обращают на неё внимания. Отсюда какой вывод?

Сёвка обвел взглядом наши напряжённые лица, но затянул паузу, и Славик грубовато заметил:

- Не тяни кота за хвост!

- Хорошо. Не виновна ни Тамара, ни травницы. Это всё из-за пропавшего учёного!

Сначала никто не ответил, а потом на беднягу Севастьяна накинулись Славик и Лена, причинив ему боль.

Между мажором и умником с детского сада возникло соперничество. Оно продолжилось в школе, потом - в университете. Но товарищи не могли прожить друг без друга. А как же иначе? Ведь доказывать своё превосходство требовалось каждый день, каждый час. Но ни одна училка в школе не могла сделать Славику замечание о его туповатости. Тогда бы ей пришлось иметь дело со злоязычным Сёвкой. Ему ничего не стоило довести любую до кондрашки демагогией и скрытыми насмешками. И ни один хулиган не смел задирать Сёвку. Ибо за него поднялся бы качок Славик, имевший всемогущего батю. Единственное, в чём друзья не пересеклись, - в сердечных делах. Славик радостно ухнул в омут страсти к красивой Маринке, а Сёвка попытался задавить свои чувства к невзрачной Лене. Связать себя узами отношений он собрался не раньше защиты кандидатской.

- Ну ты олень! - воскликнул Славик.

- Нет, он суслик-еврашка! - обидчиво сказала Лена.

Понятно, нашу Ленку хлебом не корми, дай кому-нибудь посочувствовать. А тут такая красивая история: учёный пропадает без вести, вернув человека к жизни!

На Сёвкиных щеках заходили желваки. Я во второй раз встал грудью против крупной заварухи:

- Ты хотя бы объясни ход твоих рассуждений.

Сёвка помолчал и решился на переговоры:

- Унжаков не пропал, вполне себе жив-здоров. Возможно, не очень здоров: его хворь очень напомнила ковидную энцефалопатию с тяжёлым течением. Спрятаться здесь легко. И заразить другого человека тоже легко, достаточно встретить супружескую пару и поклянчить еду или деньги. Гостям ведь неведомо, кто местный, а кто чужак. Почему не всех заразил? Ну, так и у нас было: один из больницы не вышел, а другой только чихнул пару раз, - сказал он.

Мы задумались. Какая-то доля правды в его словах могла быть.

И тут я вздрогнул от знакомого ощущения: за нами кто-то наблюдал! Такое уже было на лугу. Вчера. В холле внезапно потемнело, причём мрак поднялся с пола, выложенного плиткой. Похолодало, по рукам пробежали мурашки, как от озноба.

Сёвка удивлённо завертел головой: что творится-то? Славка обнял Мару, стал её гладить по щекам. Лена всхлипнула, обхватила плечи руками, затряслась.

Краем глаза я видел зеркало у входа. И осознавал: в нём нет наших отражений! Только расплывчатая чёрная фигура... Что-то не позволило мне рассмотреть зеркало. Вспомнились Колчины, ночной страх. Уж лучше увидеть конкретного врага, чем всякую муть. Да и иллюзии иногда страшнее реальности. Я резко повернулся. Никого... Всё те же шкуры на стенах, картина... А она почему-то без неясыти! Со стороны низкого шкафа послышалось щёлканье. Я глянул: не рисованная, а живая сова сидела там и таращила на нас невидящие глаза! Потом она расправила гигантские крылья и бесшумно полетела к двери. Возле неё она пропала, словно растворилась в воздухе.

И в этот же миг всё закончилось. Мир снова вернулся к своему прежнему состоянию.

Сёвка треснул кулаками по коленям, поднялся с места:

- Вы как хотите, а я на базе оставаться не хочу. Прогуляюсь к Ведьминой челюсти, составлю компанию травницам.

Я и Славик с Маринкой тоже вскочили. Лена осталась на диване, причём я увидел на её лице мучительную борьбу.

- Ну?.. - сурово вымолвил Сёвка и протянул ей руку.

Лена покачала головой. Сёвка вспыхнул, развернулся и зашагал к двери.

Как запретить Ленке геройствовать? На базе же оставалась Тамара Алексеевна, больная тётка.

Славик знал, как это сделать: просто ухватил хрупкую Ленкину руку и рывком поднял, потащил за собой.

- Чего ты выдумала? - сказал он. - Здесь остались Тая с Любой. Они и присмотрят за болящей.

Мы оказались во дворе одетыми кое-как, в комнатных шлёпках. Прохлада полезла за шиворот, знобкий ветер сразу попытался сорвать с нас футболки. Хорошо, что девчонки ходили в лёгких свитерках. Что поделаешь, июль в горах всё равно что городская ранняя осень.

Со всех сторон наплывал странный гул: очень тихий, но мощный.

- Вот вам и песни хвойных деревьев. Тайга поёт от ветра, - заметил Славка.

Сёва сделал вид, что не услышал.

Две собаченции оказались выпущенными из загона. Они нас равнодушно обнюхали, прошли на крыльцо и развалились на нём.

- Воспитанные собачки, - пошутил, но как-то совсем вяло, Сёвка.

- Очень воспитанные, - усмехнулся Славик. - Выпустить-то выпустили, а вот обратно нам зайти не удастся.

Он ошибся. Собаченции вскоре припустили за нами. Так что наше шествие через Устыын сопровождалось остервенелым лаем из-за всех целых заборов. Базовские псы явно не пользовались популярностью среди собратьев.

Позавчера, во время заезда, мы неправильно восприняли расстояние от села до Ведьминой челюсти. Оно оказалось намного больше, словно насыпную дорогу растянули. Собаки, которые нас уже опередили, вдруг замерли, подняв одну из лап. Потом хвосты поджались, и защитники человека развернулись с повизгиванием, чухнули мимо нас в село.

А потом мы увидели то, от чего нехорошо сжалось сердце. Дорога изменилась. Выступы скальных пород по бокам, напоминавшие клыки и коренные зубы, остались прежними. А вот посреди щебёнки, перемешанной с мусором и почвой, выросли четыре "резца", причём такие же острые, как и "клыки". Если люди поедут в темноте, быть страшной аварии. Было похоже, что Ведьмина челюсть не собиралась никого впускать в Устыын. И выпускать тоже.

Со стороны ключей донёсся слабый стон. И это были ключи с правой стороны, где в зарослях кустов почти отвесно обрывалось плато! Они и задержали падение трёх тел.

Травницы, здорово побитые, в кругах опалённой травы, веток и грунта, сначала показались неживыми. Но ближняя к нам снова простонала.

- Лёха, ты со мной вниз. Сёва, держи девчонок и не отпускай, чтобы ни случилось, - скомандовал Славик.

Мы съехали вниз по насыпи, ничем не укреплённой. Первой травницей оказалась Алёна. На её губах пузырилась розоватая слюна, ресницы слабо подрагивали.

- Алёна, кто это вас так? Это же был мужчина? - спросил Славик.

- Не-е-ет, - скорее выдохнула, чем сказала она.

- Кто тогда?

- Че -ет-вё...

- Сейчас мы вас возьмём за подмышки и вытянем наверх. Если будет больно, потерпите.

- Не-е-ет...

И Алёна движением глаз указала на большую холщовую сумку.

- Во..во..ды...

Славик вытащил из сумки трёхлитровую бутыль, видимо, с ключевой водой. Алёнины губы раздвинулись, и он осторожно налил ей в рот воды, боясь, что травница захлебнётся. Но она не только не поперхнулась, но и вытянула почти литр. И сразу почувствовала себя лучше, даже попыталась сесть. Славик осторожно двинулся к другим, но Алёна понесла какую-то чушь:

- Софе дай перьев... они у неё в кармане... Кате насыпь в рот землицы...

- Что?! - так поразился Славик, что взмахнул руками, пытаясь удержать равновесие.

Я кое о чём догадался, вернее, просто в голову пришла странная мысль. Здесь недавно сошлись в борьбе стихии: вода, воздух и земля - с победившим огнём. И эти травницы - реальные ведьмы. Но кто же представлял огонь?

- Славик, сделай, как она сказала.

- Лёха, да ты чокнулся!

- Тогда возможно, что здесь будет больше тел. И некоторые из них - наши.

- Славик, дай ведьмам то, что нужно, - сверху подал голос Сёвка.

Когда Софа захрустела перьями, Славика вырвало. Потом он оклемался и насыпал в недвижные Катины губы земли. Но было похоже, что она умерла...

Наверху всхлипнули девчонки. Чертыхнулся Сёвка. Алёна подползла к Софе, и ведьмы взялись за руки. Минуты медленно ползли, и ничего не менялось в мире, в котором жизнь и смерть всегда рядом.

Славик схватился за голову в отчаянии. Он всегда был слабаком, не переваривал даже фильмы, где погибали главные герои. А тут человек, пусть и ведьма.

В воздухе нарастало какое-то напряжение. Гул тайги стал громче. Нам показалось, что дрогнула земля. И тут Катя вздохнула!

Мы со Славкой не стали дожидаться, пока она очнётся. Осторожно вытащили её из кустов и понесли наверх. К нашему удивлению, ведьмы выбрались самостоятельно. Быстро же они восстановились!

- Так кто чуть не убил вас? - стал допрашивать ведьм неутомимый в поисках истины Сёвка. - Ваша четвёртая подруга? А кто она? Тамара Алексеевна?

- Ну что ты, юноша! Тамара - всего лишь проводник, заместительное тело! Четвёртой в ближайшее время ни вам, ребята, ни нам не увидать, - ответила со вздохом Алёна.

Взгляд Сёвки переместился на прогнивший дырявый рюкзак, который, кроме своего мешка, держала Алёна. И его глаза в прямом смысле полезли на лоб.

- А что это у вас там, а?! - заорал он. - Кости? Человеческие? Уж не пропавшего ли учёного?

Алёна скорбно посмотрела на него и сказала:

- А если и кости, то что? И я собираюсь помочь невинной душе покинуть это место.

Она подковыляла, оступаясь и охая, к каменным "резцам" посреди дороги. И стала швырять останки через них. Самое странное, что, падая за этот "барьер", они становились цвета гравийной насыпи, сливались с ней и исчезали.

Я не выдержал и напомнил, что нужно вызвать полицию для того, чтобы запротоколировать смерть человека. И ведьмы должны дать показания: где, когда и при каких условиях они нашли останки. Не учёл только того, что поперёшный Сёвка встанет на сторону ведьм.

- Остынь, Лёха. Не видишь, что ли: учёный наконец-то свободен. Он выбрался. И никакой протокол и показания этому бы не помогли, - сказал он и вдруг снова набросился на Алёну: - А если по дружбе, то всё же где вы их нашли?

Мы во все глаза уставились на ведьм. Алёна и Софа поддерживали Катю, но стояли почему-то достаточно далеко от нас, словно бы у них нашлось время отойти.

- У нас нет дружбы, - ответила Алёна. - Только общие путь и долг.

И она кивнула на что-то у нас за плечами. Мы обернулись. "Резцы" полностью исчезли, может, втянулись в грунтовку. А когда снова посмотрели на то место, где только что находились ведьмы, то не увидели их. Только фигуры совсем вдали.

Однако голос Алёны прозвучал так, будто она была рядом:

- Евсеичу скажите, что мы пошли через спуск в Дорогомиловку. Он очень хороший человек.

Тут же раздался совсем слабенький и больной голос, наверное, молчуньи Кати:

- Я чую... чую... среди них... кто-то видит...

Мы поплелись домой. Славка предложил:

- А давайте сегодня всё же забухаем? Серьёзно, не по-детски?

- Сегодня нужно, - сказала Ленка тоном терапевта. - Нам необходима разрядка. Иначе заработаем стрессовое расстройство.

Ну, ей, дочери врачей, виднее. Забухать так забухать.

Впереди послышались голоса. Мы ещё немного поднялись по грунтовке и увидели, что к нам приближалась толпа: несколько незнакомых мужиков с ружьями, Тая с Любой и доблестные охранные псы турбазы.

Собачки бросились к нам, стали наскакивать, норовя лизнуть в лицо. Подбежали повариха и горничная, принялись соперничать с псами в нежности. Оказалось, что Тая и Люба увидели испуганных, примчавшихся в мыле собак и решили, что с нами что-то случилось. Побегали по дворам, собрали мужиков и отправились вызволять нас из неведомой беды. Если честно, такое участие незнакомых людей было приятно.

Вторым приятным известием от Любы было то, что Тамара Алексеевна поспала, поела и уселась дожидаться нас в холле.

Когда мы добрались до базы, посыпались уже неприятные открытия: во время спасательной экспедиции кто-то увёл музыкальный центр из холла, похозяйничал в холодильнике на кухне. Непостижимым образом исчезла выпивка из нашей запертой комнаты.

Зато в селе народ тоже гулял, пока мы веселились под старый магнитофон вернувшегося Евсеича. Да мы и под собственные "тру-ля-ля" отплясывали бы - такой уж была знаменитая настоечка управляющего.

В плену Ведьминой челюсти

Мы приехали домой, но Ведьмина челюсть не захотела нас отпускать. Это проявлялось в том, что мы не могли говорить ни о чём, кроме нераскрытых тайн.

Где ведьмы нашли останки учёного? Как четвёртая ведьма пользовалась телом Тамары Алексеевны? Какое зло причинила она супружеским парам? И главное - где она сейчас?

Сёвка порылся в интернете и старых книгах своего отца-историка и вскоре одарил нас своими соображениями. Ребята оказались в шоке. А вот я ничему не удивился. Просто о многом догадался сам.

- Значит так: магия как способ познания мира всё же есть. И самые разные маги рубились, рубятся и будут рубиться друг с другом за превосходство. Ибо сила побеждённого переходит к победителю!

Сёвка сделал паузу и обвёл нас сияющим взглядом.

- Представьте себе, что амбициозная городская ведьма задумала взять силу из места древней магии. Сбежала от своих же соратниц в горы. Там решила потягаться с магией каменной бабы народа карагасы. Что нужно для победы? Не знаете? Я знаю: принести жертву. Ею и стал бедолага-учёный, который посвятил себя изучению края. Ведьма из его костей соорудила свой алтарь напротив каменной бабы. Но что-то пошло не так. Ведьма разбросала его кости по всему лугу для маскировки своих намерений. И тут в Устыын заявились её бывшие подруги. Первым делом они подобрали останки. Помните, Тая говорила, что они неделю "паслись" на лугу? Вторым - стали помогать Евсеичу сохранять жизни других людей. Третьим - успешно изгнали дух ведьмы из заместительного тела при помощи обряда. Четвёртым - вступили в бой с ней. И чуть не погибли.

- Ты лучше скажи, где эта ведьма сейчас! - потребовал Славик.

Сёвка вытаращил глаза, открыл рот и указал на окно.

Мы перепугались и не смогли сразу оглянуться.

Сёвка ещё потыкал пальцем в окно и провыл: "Мама!"

Наконец мы набрались смелости... Конечно, в открытое окно ломилось только июльское солнце. И всё!.

- Хахаха! - заржал довольный шутник и огрёб леща от Славика.

- Но где же всё-таки ведьма?.. - проныла Ленка. - Я без света спать боюсь... Мама ругается...

- А нет её! - лихо выкрикнул Сёвка. - Она не смогла победить других ведьм, значит, проиграла! И к этому мы приложили руки. Так что, Ленка, не бойся. Как вариант, позови меня на ночёвку.

Один я знал, что это не так. Но промолчал. Ни к чему о таком говорить. Катя возле скальных обломков сказала - "кто-то видит". И я действительно видел.

Однажды перед зимней сессией мы с Сёвкой сидели у Славика, готовились к зачётам.

Его мама кому-то открыла дверь и защебетала:

- Я так вам рада! Может, за стол? Проходите, проходите!

- Нет, я сию же минуту выезжаю назад, бурю обещали, нужно бы успеть вернуться до неё, - сказал Евсеич. - Вот отчёты, ведомости, расходы... Передайте Дмитрию. Турбаза-то ожила! Народу не так много, как летом, но все номера заняты. А вот подарки, водичка из-под Ведьминой челюсти. Ключи у нас не замерзают, всю зиму народ будет к ним ходить.

Мы ломанулись в прихожую с воплями:

- Евсеич! Дорогой наш!

- Здравствуйте, Евсеич!

Управляющий тоже был рад нас видеть. Но тут же его брови нависли над глазами, и он подтолкнул ногой клетчатый баул:

- А это ваше, ребята! Примите!

- Что там? - удивилась Славкина мама, услышав звяканье бутылок.

- Покраденная у детей водка, - сердито сказал Евсеич. - У меня сроду покраж не бывает. Найду вора, уличу и заставлю возместить ущерб! Ровно одиннадцать бутылок, которые унёс Любкин мужик. Но всё вернул.

На лицо Славкиной мамы было страшно смотреть. Мы и не стали этого делать.

Я спросил:

- Евсеич, а где сейчас Тамара Алексеевна?

- Она поправилась, но с турбазы почему-то уезжать не хочет. "Не могу", - говорит. Я её пристроил к библиотечному делу, но без ставки, за проживание и харчи. Иногда лекции приезжим читает о крае. Всем нравится. Ну, прощайте! Может, ребятишки после экзаменов приедут на лыжах покататься? У меня весь инвентарь в сохранности.

- Может-может... - Славкина мама наградила нас яростным взглядом.

- Почему ты спросил про Тамару? - поинтересовался умный Сёвка. - Ты считаешь, что...

- Да! - ответил я. - Куда ещё деваться ведьме, как не в заместительное тело? Но при Евсеиче не забалуешь. Она заработала большой срок за свои делишки.

"Значит, не помнит, - решил я. - Может, и мне всё приснилось". Выходя из комнаты, подёргал рога. Они держались на стене крепко.

Возле душа собрались в очередь все наши, кроме Ленки. Похоже, это она сейчас плескалась за дверью, обитой затейливой лакированной рейкой.

Маринку шёпотом утешал Славка:

- Ну, может, это ерунда, не обращай внимания, да и всё!

Маринка хмурила брови над припухшими глазами:

- Нет, не ерунда! Сама видела!

- Что случилось? - влез в дела влюблённых Сёва.

- Отвали, - грубовато ответил Славка.

Видно, у парочки не всё сложилось ночью.

А Маринка заявила:

- Случилось то, что Славик уговаривает меня быть дурой и не верить своим глазам. А я не стану! Ещё и у этого Евсеича спрошу!

- Мара... да сон это, сон, понимаешь!

- Ни хрена себе сон! - обозлилась Маринка и с присущей ей прямотой вывалила на нас причину её раздора со Славиком: - Вчера после настойки Славик быстро притомился. А у меня сна ни в одном глазу. Провалялась чуть не полночи, считая барашков. Потом на улице послышались голоса. Я - к окну. Этот Евсеич куда-то собрался, а повариха за ним увязалась, то за руку его хватала, то умоляла о чём-то. А потом и вовсе на колени бухнулась. Он её оттолкнул так, что бедная тётка упала. Она поднялась и побежала за ним. И вдруг погасла иллюминация.

- Так-так... - ввернул своё слово Сёва. - Что-то здесь всё же происходит.

- Да ничего не происходит! - обозлился Славик. - Люди здесь не один год живут, у них свои отношения. Ссорятся, Евсеич всех прижимает.

- А ещё люди пропадают... - снова влез Славик. - Зуб даю, этой поварихи мы больше не увидим.

Похоже, все успели поесть до нас. Обслужила нас Тая, наша горничная-официантка. Маринка злобно спросила, где повариха. Тая шмыгнула носом и спросила:

- Люба что ли?

Маринка кивнула.

- Так она приготовила всё и отпросилась домой. Несчастье у неё: муж-алкаш в ручей упал, поломался. По пьяни.

- Угу, сочувствуем ей, - всё так же злобно сказала Маринка. - Наверное, мы больше её не увидим.

- Почему же? - спросила Тая. - Отправит своего в районную больницу, к обеду вернётся.

- А Колчины, стало быть, нашлись? - поинтересовался Сёва.

Тая, похоже, растерялась и отчего-то побледнела.

- Они и не терялись, - это ответил за неё вездесущий Евсеич. - Сейчас в холле отдыхают. А вы, молодые господа, не хотите ли прогуляться до Лютикового распадка? Я травниц туда поведу. Полюбуетесь на местные красоты.

Мы переглянулись. Я остро ощутил, как Евсеич подчинил нас своей воле. Хотелось совсем другого, главным образом, свободы, но мы неуверенно согласились. Этот управляющий точно сойдёт за злобного духа турбазы.

Проходя холл вслед за всеми, чтобы собраться в поход, я чуть не споткнулся. Со спинки дивана были видны головы сидевших Колчиных, а сами они отражались в большом зеркале у входа. Это была пара лет сорока, вроде обычная... но с лицами трупов, тронутых тлением. И не только - рука мужчины не лежала на колене, а была поднята над ним; у женщины отвисла нижняя челюсть. В полуоткрытых глазах - неживая тусклость. И вдруг Колчины разом моргнули.

"Короче, больше мне фирменной настойки не предлагайте, - решил я. - То оленьи бошки мерещатся, то моргающие трупы".

Во дворе нас весело поприветствовали травницы. Они чем-то с первых слов увлекли девчонок, а Евсеич покритиковал нашу обувь:

- Лучше бы резиновые сапоги надели. Жалко дорогие обутки о камни обдирать. Хотите, принесу со склада?

Мы отказались и следом за управляющим вышли за ворота. Устыын показался отвратительной заплаткой на величественных просторах тайги. Она поднималась по левую руку сплошным полотном, край которого лизал белейший пласт тумана. Над ним лес казался уже чёрным и переходил в смутно видневшиеся серые горы.

А справа всё оказалось наоборот: ярко-зелёная тайга, спускавшаяся вниз, тонула в мутно-серой дымке, чью пелену пронзали тёмные верхушки елей.

Мы замерли от такой красоты. Евсеич довольно улыбнулся и сказал:

- Чудесный край! - а потом добавил, как всегда, ворчливо: - Здесь спуска нет. Пройдём через село. А дальше - натоптанная тропа вниз. У ключей свернём к распадку.

Пока мы шагали по единственной улице Устыына, узнали от Евсеича о полуторастолетнем прошлом села, о жалкой участи стать упразднённым из-за бесперспективности и больших затрат на энергоснабжение горстки населения.

- Но пока держимся! - сказал в завершение управляющий. - Вот и спуск. Давай, Алёна Даниловна, действуй. Не верю я в эти штучки, но вот поди ж ты - они работают.

Сначала мы ничего не поняли. Но потом, когда одна из травниц вытащила из кармана пучок сухих растений, подожгла его и стала окуривать нас дымом, решили, что она отгоняет гнус. Зря, впрочем, старалась: мы знали, куда едем, и прихватили репелленты. Травница Алёна ещё что-то нашептала, перемежая слова посвистыванием.

- Можно идти, - улыбнулась она. - Ни одной змейки не увидим.

- Змейки?! - завопила Ленка.

Девчонку можно понять: кто-то из её дальней родни погиб от укуса щитомордника. Правда, много лет назад, на острове, где рыбачил. Ленка боялась змей до одури.

- Змеек, девонька, не страшись, - стала уверять её Алёна. - Они сами тебя боятся. Только будь осторожна, чтобы случайно не наступить на них.

- Зверь вокруг Устыына тоже пуганый, близко не подходит, - добавил Евсеич. - Главное, держитесь вместе. А я присмотрю за вами.

Спуск, или нахоженная тропа, был крутизной, примерно, как детская зимняя горка. Камни, выступающие из серого таёжного грунта, мешали просто сесть на задницу и съехать вниз. Если честно, то через пять минут я уже перестал обращать внимание на красоты. Не расшибиться бы...

Словно в ответ на мои мысли Евсеич сказал:

- Да не застревайте вы на одном месте. Любой из села с закрытыми глазами по тропе пройдёт. Если трезв, конечно.

Алёна вдруг ойкнула, но я даже не посмотрел на неё, потому что подошвы предательски заскользили.

- Софа, Катя, гляньте-ка! Похоже на ведьмину метку, - взволновалась Алёна.

- Какую ещё метку? - недовольно повысил голос Евсеич. - Нет здесь ведьм. Шаманы когда-то были. А ведьм не завезли, уж очень места труднодоступные.

Мы сгрудились вокруг Алёны. Она показывала на что-то из травинок, волосков и перышек, прилепленное к стволику юной ёлочки-красавицы. Нечто напоминало фигурку или куколку. Сёва потянулся снять её, но Софа хлопнула его по руке - нельзя, мол, трогать.

- Птичье гнездо сорвало ветром. Вот оно и застряло в хвое, - авторитетно заявил Евсеич.

- Ой, не скажите, Иван Евсеич, - возразила Алёна. - Ни одна птаха не сделает столько перетяжек, чтобы получились голова, ручки-ножки.

- Кто-то из местных ребят-балбесов пошутил, - заупрямился Евсеич.

Травницы значительно переглянулись, спорить не стали и продолжили спуск.

Вскоре мы почуяли острую свежесть воды, услышали журчание. Перед нами возникла площадка из скальных пород. Кое-где между ними ухитрились вырасти травы. А возле замшелых истоков трёх маленьких ключей возвышались резные листья с набравшими цвет метёлками. Тонкие струйки звонко стучали о воду в лужицах, которые изливались в робкие ручейки, стекающие вниз.

- Лабазник! - восхитились растениями травницы.

- Этого добра в распадке полно, - буркнул Евсеич. - Хоть косой коси.

- Этот особенный, розовый, - чуть ли не шёпотом сказала Софа. - И он поднялся там, где его не должно быть!

Травницы снова переглянулись. Я увидел, что их взгляды сильно обозлили Евсеича, но он не произнёс ни слова. Однако молчал не долго. Не хватило сил сдержаться, когда Катя попыталась поймать струйку в аптечную бутылочку.

- За водой нужно спускаться ниже, ещё метров на пятьсот. Можно найти и минеральный источник. Мы же в распадок хотели? - сказал он, поднимаясь с плоского камня. - Там вообще широкие и глубокие ручьи.

Катя потрясла бутылочку и посмотрела её на свет, с придыханием сказала:

- Розоватая!.. Кровь камня!

Евсеич не выдержал и прикрикнул на неё:

- Железо, марганец или медь в породе, а никакая не кровь! Ну так мы идём или здесь застрянем лужами любоваться? Нам туда!

И он указал на ели, позади которых высились шикарные кедры. Травницы взвизгнули и ломанулись вперёд по едва заметному ответвлению тропы, на которое указывали обломанные почерневшие ветки елей.

- Здесь люди десятилетиями шишку бьют. Только не будет нынче такого урожая, как всегда. Жрёт кедры какая-то дрянь, - обрадовал их вслед Евсеич.

Уже можно было идти не гуськом, а толпой. Подул ветер, который разогнал душноватый, густой запах хвои. Стало заметно холоднее, и Славик обнял Маринку.

Травницы точно сошли с ума. Они бросались на стволы кедров, стучали по ним кулаком, потом прикладывали ухо.

- Поют! Поют кедры!

- Кедры поют при ветре, который в десять раз сильнее, чем сейчас. Такие у них ветви. Сосны тоже поют, но больше похоже на шум, - поправил Евсеич.

- Ну вот, девоньки, трава-красава! - объявила Алёна, показывая на кустики, похожие на нашу грушанку. - Если личики умыть - ни один прыщик не вскочит. Отёки из-под глаз уйдут, кожа засияет. Про женское здоровье не говорю. Правда, собирать её не время. Но это больше корней касается.

- Зимолюбка это, - привычно влез в чужие речи Евсеич. - Так называют, потому что вечнозелёная. Так и зимует под снегом. В городе её достать и вправду трудно, а здесь...

- Хоть косой коси, - ввернул Сёва.

Он был очень задумчив и всё рыскал глазами то по нашей группе, то по лесу.

Девчонки бросились к траве-красаве, или зимолюбке, но Алёна сказала:

- Постойте-ка!

Маринка и Ленка послушно замерли.

Алёна вытащила из кармана ветровки пакетик, потрясла над землёй, пробормотала что-то и громко, важно сказала:

- Благослови на сбор!

Потом махнула девчонкам: мол, приступайте. Мне стало ясно, какая тема с первых слов знакомства сблизила травниц с нашими подругами!

Мы присели, ожидая, пока они затарятся травой-красоткой. Сёва спросил:

- Евсеич, дальше ведь пологий спуск?

Управляющий кивнул.

- А почему мы корячились на горке? Проще разве нельзя было?

Евсеич указал рукой в сторону и вверх.

Вот это неожиданность! Над зелёной стеной леса возвышалась каменная гряда. Возле неё ещё не растаяла дымка. Зрелище было суровым, но завораживающим

- Это плато, на котором стоит Устыын, - сказал он. - Подъехать можно за два часа только по той дороге, по которой вас привезли. За турбазой - альпийский луг, который тоже обрывается скалами. А сейчас мы скоро будем в распадке. Его называют Лютиковым, потому что в это время года он сплошь жёлтый от этих цветов, которых... - Евсеич посмотрел на Сёву и продолжил: - Хоть косой коси. Если пройти вдоль ручья, можно добраться до Дорогомиловки. Из неё народ поднимается к нам, орех добывает. Устыынцы в Дорогомиловку спускаются, в ней два магазина. Этот путь короче в два раза. И без всякой тряски по колдобинам.

Но добраться до долины распадка не удалось. Девчонки набили рюкзачки травой-красавой, а травницы с пустыми сумками из мешковины уже наобнимались с кедрами. Но вид у них был довольный. Похоже, они выполнили свою программу-максимум на этот день.

Обратная дорога показалась каторгой. На верх горки мы влезали уже на четвереньках, держась за камни, которые были выше. Даже неутомимые травницы покряхтывали. Евсеич то и дело отдувался, его лицо и шея приобрели багровый оттенок.

Мы отказались от обеда, только заказали ужин поплотнее. Увидели живую-здоровую горничную Любу и узнали новость: Колчины внезапно съехали. Нет, на турбазе творились чудные дела, и неплохо бы в них разобраться.

Снимая берцы и растирая огнём горевшие ноги, я сказал Сёвке:

- Странно, что эти Колчины уехали. Сегодня же четверг, так?

Сёвка кивнул.

- А транспорт с базы здесь по средам. Заезд потому что. Поселковый - по воскресеньям.

- И что? - спросил Сёва, но глаза его заблестели.

- На чём уехали Колчины?.. И ты это... как относишься ко всякой чертовщине?

- Я к ней не отношусь, - усмехнулся Сёва. - Я нормальный человек из плоти и крови. И не хочу раньше времени потерять ни то, ни другое. Поэтому выкладывай, что ты узнал такое тревожное и непонятное.

- Я с тобой согласен, что обслуга и Евсеич боятся исчезновения кого-то из гостей. Заметил, что управляющий ещё и инструктор? Так ему удобнее всех контролировать. Но Колчиных он, видно, упустил...

- Почему?! - радостно изумился Сёва.

- Да потому, что сегодня я видел их отражение в зеркале, когда они сидели ко всем спиной. Это были неживые люди. В стадии трупного окоченения. Но почему-то моргали.

Сёва издал то ли писк, то ли звук восхищения.

- Их быстро с базы вывезли. Для чего? Чтобы другие гости не разглядели, кто находится рядом с ними.

- И?!

- Би-би! Мы все здесь в опасности! И я не уверен, что Евсеич старается защитить гостей.

- Ништяк!

- Сёва, ты ж отличник, а не разгильдяй. Включи мозги. Славик говорил, что Евсеич - отец погибшего друга его бати. Может, он много лет ждал возможности отомстить. И наконец-то заполучил в качестве гостей его сына с друзьями.

- Ерунда! - отмахнулся друг.

- Может, и так. В любом случае нужно что-то делать. А это будет трудно. Рация только у Евсеича. Как добраться до другого населённого пункта, ты сегодня видел. Специально наблюдал, так ведь?

Сёвка кивнул.

- Короче, включай свои знаменитые мозги. И да... после настоечки Евсеича я видел, как рога оказались не на стене, а на оленьей голове, и чучело посмотрело на меня. Заметь: чучело, которого нет! Ну что, ржать надо мной будешь?

- Не буду ржать. У меня есть занятие поинтереснее. Буду спать.

И Сёвка плюхнулся на кровать, отвернулся к стене. Через миг засопел. Вот они какие, ранний подъём, физическая нагрузка и свежий горный воздух, - с ног валят посреди белого дня.

Проснулись мы часов в пять.

- Нужно ребятам рассказать, - с места в карьер начал Сёва, будто мы продолжали беседу без перерыва на сон.

- У меня есть занятие поинтереснее - пойду набью брюхо чем-нибудь вкусненьким, - съязвил я.

- Да ладно тебе, - примирительно произнёс Сёва.

Но девчонки и Славик куда-то словно провалились. Я и Сёва бросились вниз - а вдруг товарищи пропали? Конечно, мы не признались в своей панике друг другу - ещё чего! Но отчётливо понимали, что здесь может случиться всё, даже самое плохое.

Друзья оказались в холле. Тая выделила им теневой угол, и они раскладывали на газеты и бумагу траву-красаву.

- Подвялится, потом на ветру досушим, - заявила наша Мара с видом заправской травницы.

Люба, важно прошествовавшая мимо, заметила:

- Сразу нужно было разложить. От влаги листочки потемнеют.

И добавила для Таи:

- Ужин на плите. Меня Евсеич отпустил. Травницы усвистали на луг, а сам он пошёл в село договариваться насчёт баранины.

- Счастливо! - бросила ей вслед Тая и сказала:

- Пойдёмте, накормлю вас пораньше. Колька рано утром такого тайменя приволок! Пальчики оближете.

Я впервые попробовал тайменя. Он был восхитителен! Ленка с Маринкой, несмотря на все свои диеты, второй день ели так, что за ушами трещало.

- Куда пойдём? - спросил Славик и с надеждой уставился на свою Мару: может, никуда, а в номер?

Но девчонки предложили осмотреть луг. Сёвка кивнул. Я тоже одобрил ещё один поход, только удивился нашему поведению. Приехали побухать, но почему-то стали таскаться по окрестностям.

Миновав ягодные кустарники за турбазой, мы вышли на луг. Вид оказался потрясающим. Волнистые перепады холмов, покрытые высокими травами, напомнили море. А вот идти было сложно. У нас таки ноги в обуви, которая вязла в сырой земле, а не копыта овец, пасшихся в низинке.

Сёва сказал:

- Стоять, братва. Разговор есть.

И изложил все наши наблюдения в нескольких словах, чётко и точно, как умел только он. Славик пришёл в отчаяние. Он орал, что управляющего вот с таких лет знает, что покойная жена Евсеича с ним водилась до школы, что безопаснее нет места, потому что оно на хрен никому не нужно. И что мы спятили, скоро глянем в зеркало и увидим вместо своих рож оленьи морды.

Если честно, то он меня почти убедил. Да и Сёвка выслушал его внимательно. Мара прижалась к Славке и сказала примирительно:

- Поживём - увидим. А сейчас пойдёмте дальше, может, травниц встретим.

Сёвка предложил не переть лугом, а пробраться кустами, которые щетинились по краю. Тому краю, которым обрывалось плато. Там, наверное, посуше. Так оно и оказалось, только мы ободрались о колючки.

Наша компания угрюмо ломилась вперёд. Я ощущал, как назревала ссора. Даже Славка убрал Марину руку со своего плеча.

Вдруг Сёвка остановился и поднял вверх указательный палец. Мы замерли. В ветряных шепотках трав и листьев, в посвисте каких-то птах мы расслышали пение. Довольно невнятное. Наверное, потому что его относило движением воздуха, свободно гулявшим над плато.

Мы осторожно высунулись из кустов.

- Звёзды эстрады, - буркнул Сёва.

Травницы образовали странный хоровод, держась за руки. А четвёртой "участницей" стала палка с привязанной к ней фигуркой из травы, которую Алёна нашла утром. Тётки тихонько и заунывно пели, кружились, кланялись внутрь круга и наружу. Потом сошлись, подставили руки Алёне. Постояли так и поплелись к турбазе.

Славик выразительно покрутил пальцем у виска и удостоился гневных взглядов девчонок. Но все мы поняли: сейчас на лугу произошло какое-то таинство, обряд или как там называют подобные чудачества. От этого стало особенно неприятно. Может, потому что мы ощутили себя инородными не только травницам, но и всему этому месту.

И только потом Ленка прерывающимся шёпотом сказала:

- А там ещё кто-то есть...

И в самом деле, неподалёку стоял кто-то серый, кряжистый и толстый. Судя по тому, что его макушка всего на полметра возвышалась над зонтиками, метёлками и листвой трав, то незнакомец был невысок. Шли минуты, а он не двигался. И ещё мы физически ощущали его пристальный, тяжёлый взгляд. Факт, незнакомец наблюдал за нами. На его макушку опустилась птичка...

- Тьфу ты! - во весь голос сказал Сёва. - Это камень!

И мы побежали к нему, увязая по щиколотку.

Рядом с валуном, формой действительно напоминавшим человека, серела россыпь камней. Некоторые из них были плоскими, с отверстием посередине. Как у тех, что таскали на шеях старенькие супруги. Другие поражали сходством с шарами. Камни объединяло одно: их поверхность явно когда-то отшлифовали.

- Э! Да я знаю, отец мне рассказывал, что рядом с турбазой есть каменная баба! - радостно гаркнул Славик. - Это точно она.

- Какая ещё баба? - недовольно спросил Сёва, наверное, потому что его кто-то обошёл в сообразительности и знаниях.

- Да тут раньше то ли сто, то ли двести лет назад были кочевья народа карагасы. Вот они и поставили. Поклонялись, видать.

- Читал, знаю, - буркнул Сёва.

- И наши травницы пришли сюда поклониться, - сказала Лена. - Могли бы и нас пригласить.

- Не могли бы, - авторитетно заявил Сёва. - Они не истукану поклонялись, а собственный обряд совершали.

Славик стал обходить истукан и вдруг сказал:

- Здравствуйте, Тамара Алексеевна!

"Значит, здесь сегодня полно народу, даже похожая на пациентку психушки бабка притащилась. С чего бы такое столпотворение?" - подумал я.

Мы обошли валун.

Привалившись к нему спиной, сидела Тамара Алексеевна. Но она уже не выглядела такой, как при первой встрече. Её платок лежал на плечах, и коротко стриженные волосы потеряли седину, блестели медью, словно она только что из парикмахерской. Кожа приобрела нормальный цвет и уже не походила на брюхо дохлой рыбы. Исчезли резкие морщины, судорожные подёргивания мышц лица.

- Что вы здесь делаете? - потребовал объяснений Сёва.

- А вы?

- Мы гуляем.

- А я лечусь древней силой этого места.

- Поздравляем, сегодня вы выглядите очень хорошо, - искренне сказала Маринка.

- Выглядела бы лучше, если бы не эти... ведьмы... Встать вот не могу, - сказала Тамара Алексеевна.

Девчонки вперёд нас подскочили к ней и легко подняли сухонькую невысокую тётку. Бабкой её уже нельзя было назвать.

- Какие ведьмы? - насторожился Сёва, а Славик закатил глаза, мол, дурдом какой-то.

- Эти, что сейчас здесь пели свои бесовские заклинания... - вымолвила Тамара и заковыляла прямо по лугу.

Девчонки её поддержали под локти, а мы пошли впереди, прислушиваясь к разговору.

- Они не ведьмы, а травницы. Народные целительницы, - возразила Маринка. - Показали нам траву-красаву.

- А я говорю: ведьмы. Городские. Приехали сюда вредить, - продолжила гнуть своё Тамара. - Бедные Колчины, попались им здесь. Горе своё полечить захотели, а последнее здоровье отдали.

Сёва было развернулся к женской компании, но Славик жёстко перехватил его локоть.

- А что лечат супруги, которые на шее носят такие же камни, как те, возле истукана? - спросила Лена.

- Да на производстве болезнь лёгких заработали. Только чую, что не вылечат.

Тут их разговор прервал Славик, который воскликнул, глядя себе под ноги:

- Ничего себе! Да на траве кровь!

- Знаю! - завопил Сёва. - Это кровь травниц! Всё думал: а что это они делали после своего чудного хоровода? Руки резали, чтобы какой-то обряд закрепить!

Вдруг произошло неожиданное. Тамара рванулась к нам, споткнулась и шлёпнулась ничком прямо на то место, где была окровавленная трава. Девчонки взвизгнули, с причитаниями бросились к ней. Мы с Сёвкой взяли за руки эту бедолагу, Славик потянул её за куртку, но вот незадача: лёгкая Тамара показалась неподъёмной. Но через минуту возни всё-таки вздёрнули её вверх. Вся одежда тётки оказалась в грязи. И лицо тоже.

Сёвка выглядел разочарованным, потому что падение уничтожило кровавые следы. Девчонки снова захотели поддерживать тётку под локти, но она отстранилась. Падение не навредило Тамаре, так как она зачапала по лугу совсем уже бодренько.

После возвращения на турбазу мы основательно почистились, стали ожидать десятичасовой поверки. Кому как, а мне очень хотелось посмотреть на супругов, которые лечили болезнь лёгких камнями. И на травниц тоже.

- Итак, что мы выяснили? - сказал Сёвка, заваливаясь на кровать.

Похоже, ему лучше думалось в лежачем положении. И сам же ответил на свой вопрос:

- Евсеич, по ходу, ни при чём. Ну, самодур, ему все кланяются из-за работы, которой в селе практически нет. Но он беспокоится о безопасности гостей, подозревает врага на базе. И кое-какие вредители всё же есть. Тамара их назвала - это любимые травницы наших девчонок. Недаром же Евсеич присматривал за ними.

- Ага, и потащил в распадок и нас тоже, - заметил я.

- Это частности, - авторитетно заявил друг. - А главное - то, что ведьмы почти лишили жизни Колчиных, и Евсеич был вынужден их вывезти. Они помешали Тамаре излечиться. Нужно ждать следующего события.

- Ждать? - возмутился я. - А ничего, если этим событием станет кто-нибудь из нас? Или мы все вместе?

- Ничего. - Сёвка уселся на кровати и холодно посмотрел мне в глаза. - Кто бы ни пострадал: ты, я, девчата или обслуга, Евсеич, другие гости - всё это будет в равной степени плохо. Пока мы даже не имеем оснований надавить на управляющего, чтобы он вызвал полицию из района. И помни: "иногда совы не то, чем они кажутся".

И "событие" не заставило себя ждать. В холле оказались только травницы и мы. Евсеич вошёл, глянул на нас и побледнел. К нему подскочила Тая и что-то прошептала на ухо. Евсеич помолчал, потом сказал:

- Женя и Вика Ивановские почувствовали себя плохо. Тамара Алексеевна утомилась после прогулки. Прошу всех быть очень осторожными. Желательно не покидать номеров.

Травницы покивали, защебетали вполголоса о чём-то своём, потом Алёна спросила:

- Иван Евсеич, а можно ли нам завтра к Ведьминой челюсти сходить? Хочется водицы набрать.

Управляющий вперил в них жёсткий взгляд из-под бровей и сказал:

- Конечно. Это наша достопримечательность. Мы с ребятами составим вам компанию. Так, ребята?

И он оглянулся на нас.

Мы снова попали под магнетизм его властности и согласились.

В комнате Сёва заявил:

- Ну, теперь расклад ясен. Врагами можем быть или мы, или ведьмы-травницы. Мы отпадаем, остаются они. Нужно предупредить девчонок.

В их комнате мы застали встревоженного Славика. Лена и Марина внезапно почувствовали себя плохо.

- Голова трещит. Даже при гриппе такого не было. А ещё мушки перед глазами, руки трясутся, - сказала Мара.

Лена с компрессом на лбу даже не открыла глаз.

- Пособирали траву под руководством ведьм, - ядовито сказал Сёва, за что удостоился гнева Славика.

- Иди отсюда! Видишь, плохо им. Сходи за какими-нибудь таблетками к Евсеичу. Нет уж, я лучше сам схожу, - сказал он.

- А ещё лучше обойтись без него, - заявил Сёва. - Мне мама сунула что-то из аптечки: бинты, пластыри, мазь от зуда. Может, и таблетки есть. Будьте все здесь, никуда не ходите.

И он вышел.

"Ещё один контролёр выискался, - подумал я. - Нам Евсеича было мало...".

К нашей радости, девчонкам помог обычный аспирин. Через полчаса даже Лена сказала, что прошла головная боль и в глазах посветлело. А Мара разворчалась:

- Спать хочу. Валите отсюда, а?

Славка попытался проявить заботу и бдительность:

- Нет уж, одних я вас не оставлю. Вдруг что-нибудь понадобится.

Но Мара, совсем как здоровая, нагрубила ему.

В коридоре мы увидели Евсеича с подносом и настойкой, замахали руками: не нужно! А Славик вообще высказался резко, мол, девчонкам плохо, и не дай бог они разболеются, тогда здесь всем не поздоровится.

Управляющий вздохнул, развернулся и направился прочь. Он был корпусным, бодрым и сильным стариканом, но, глядя на его опущенные плечи, слушая шаркающие шаги, я почувствовал нечто вроде укола жалости.

- Так положено!

И ещё добавил, выдавая ключи от номеров:

- Побудка и перекличка в семь, вечерняя поверка - в десять.

- Евсеич, дорогой, здесь что, воинская часть? - завёлся Славик.

В конце концов, он сын хозяина, наследник, и на кое-что имеет право.

- Здесь хуже, Славик, - вскидывая на него угрюмый взгляд, ответил Евсеич. - Здесь последний посёлок с электричеством в предгорье Саян. Дальше тайга, гольцы, горы. Интернета нет, сотовой связи нет, яхты нет, Чёрного моря тоже. Связь только через меня.

И он похлопал по рации.

Нас накормили до отвала вкуснейшим жарким, напоили морсом из какой-то ягоды. А ещё мы втихаря накатили водочки в честь приезда. Жизнь сразу показалась краше.

Толстуха-официантка Тая, оказавшаяся ещё и горничной, позвала нас:

- Вам в холл нужно. Без пяти десять, Иван Евсеич будут поверку проводить.

- Какая, к чертям, поверка? - проявил наследничью спесь Славик.

- Обязательно нужно, - заторопилась с объяснениями горничная. - Все ли на месте, все ли целы.

- Да куда мы денемся-то с этой подводной лодки? - продолжил возмущаться Славик.

Девчонки захихикали, предложили Славику расслабиться и получить удовольствие.

Горничная вдруг вжала голову в плечи, чуть ли не захныкала:

- Ой, пойдёмте, гости-господа, а то Иван Евсеич мне выговор сделают. Накажут.

- Чё за бред? - вдруг проявил агрессию тот, от кого мы её точно не ждали, - наш отличник Сёва. - Кланяйтесь в пуп вашему боссу, если хотите; выполняйте все его распоряжения. А у нас свои дела.

И он в открытую налил себе водки в стакан из-под морса.

Горничная глянула в сторону, ойкнула и прижала пальцы ко рту.

Мы посмотрели, куда она уставилась. В проёме двери стоял Евсеич, бледный и серьёзный. Он напоминал обычного обеспокоенного чем-то деда, а никак не босса.

- Что, водовка здесь запрещена? - нагло спросил Сёва, изображая заправского выпивоху. - Так мы все совершеннолетние.

- Запрета на спиртное здесь нет. Более того, сегодня придётся вам ещё выделить на ночь из запасов турбазы, - сказал Евсеич, будто и не увидел хамского поведения.

И он значительно глянул на горничную, которая прямо затряслась.

Мы притихли, потому что удивились.

- Пойдёмте в холл, ребята, - спокойно сказал Евсеич, и мы дружно за ним последовали.

Я точно знал: начни он орать, звонить Славкиному бате или качать права, мы бы хрен с места двинулись.

В холле, со шкурами, охотничьими трофеями и затейливыми украшениями на стенах, уже сидели человек шесть гостей турбазы. Поражала размером картина - сова-неясыть на ветке кедра над каменной пропастью.

Три тётки средних лет приветливо нам улыбнулись. Они явно из тех, кто ударяется в какую-то блажь, рядится в смехотворные одежды и предлагает купить что-то типа вытяжки из бивней недавно откопанного мамонта или корня бессмертия. Судя по тому, что они аккуратно ощипывали листики неизвестного растения, перед нами восседали народные целительницы. Престарелая пара тоже не показалась нормальной. Под ветровками они носили белые рубахи без воротников, а на их груди висело нечто похожее на мельничные камни в миниатюре. И эти "висюльки" здорово оттягивали им шеи. Иначе с чего бы пара то и дело перемещала их, двигала верёвки, которые оставляли красный след.

Шестая бабка вовсе выглядела пациенткой психбольницы. Из-под тёмного платка торчали очень коротко стриженные седые волосы, рот кривился, щёки дёргались.

Это разве турбаза?! Да это какой-то странноприимный дом типа таких, которые были в девятнадцатом веке. Мы рассчитывали на компанию любителей суровой дикой природы со всех уголков страны. Но если честно, просто мечтали о весёлых пикничках на полном безлюдье. Я глянул на Славика. Он пожал плечами, мол, я вас предупреждал: турбаза убыточная, батя уже лет пять не может избавиться от неё.

- Где Колчины? - сурово вопросил Евсеич обслугу, которая вытянулась поодаль.

Качок без форменной одежды, похоже охранник, покрутил головой. Повариха, такая же толстая, как и наша горничная, сказала:

- Поужинали со всеми, в шесть часов...

- Из корпуса никто не выходил, - добавил качок.

Евсеич повёл подбородком, и горничная сорвалась с места, чуть ли не бегом кинулась вверх по деревянной лестнице.

Пока она топала на втором этаже, разыскивая Колчиных, управляющий представил нас гостям, ласково переговорил с ними, присоветовал тёткам-целительницам сходить в ближний распадок, поинтересовался успехами семейной пары. Они уверили его, что чувствуют себя превосходно и наверняка "процесс запустился". Бабку, которая безучастно смотрела на свои руки, Евсеич ни о чём не спросил, только сказал:

- Рад за вас, Тамара Алексеевна.

Прибежала горничная, покачала головой. Евсеич нахмурился и сказал всем отправляться по своим номерам.

Наконец-то мы от него освободились! Баулы с выпивкой мы с Сёвой занесли в нашу комнату, рассовали одежду в шкафы. К нам постучалась Ленка. Ей стало скучно, потому что Маринка уединилась со Славиком в его комнате. Понятно, нужно же людям потрахаться, не боясь родительских звонков и не слушая их вопли: где ты, с кем, чем занят, чтобы к часу ночи был дома. Предки у парочки были не просто строгие, а по-настоящему повёрнутые на своих детях. Сюда-то отпустили, только потому что Славкин отец был хозяином турбазы и пообещал полный контроль за компанией со стороны управляющего.

Мы поржали над этой турбазой, её обитателями и внезапно осознали, что больше заняться нечем. Как это нечем? А бухло? Ленка быстренько соорудила закусон, но Сёва не успел ничего вытащить из запасов.

Открылась дверь, и без стука вошёл Евсеич с бутылкой воды, початой поллитровкой и стопками на подносике.

- А отведайте-ка нашей фирменной настоечки! Таёжные травы, минеральные добавки, ключевая вода из-под Ведьминой челюсти. Ну и спирт, само собой... - сказал он задушевно, будто ещё полчаса назад не разыгрывал из себя всеобщего босса.

О, Ведьмину челюсть мы видели, но не особо впечатлились. Всего лишь острые выступы скальных пород, которые располагались двумя полукругами на подъезде к Устыыну. Таких в этих местах, по словам Славика, здесь множество. Из-под некоторых "зубов" действительно били ключи. И вода считалась целебной. В дом Славика она доставлялась раз в год, и его мама угощала ею гостей, как редкостью. Я и сам пробовал - друг наливал втихаря от родительницы. Вода как вода. Но после, правда, весь день ощущался прилив энергии. А может, так просто казалось.

- Спасибо, - ответил Сёва и вкрадчиво добавил: - И вы с нами. А то как-то нехорошо пить гостям без хозяина.

- Да я уже со Славиком и его... кхм... подругой выпил, - отказался Евсеич и вышел.

Мы дружно прыснули, потому что представили, как рады были Славик и Маринка выпивать со стариканом вместо секса.

- Такой перец, как этот Евсеич, и опоить может. Подсыплет чего-нибудь в настойку, и ожидай после этого чёрт знает что, - предостерёг Сёва.

- Да бросьте вы, - отмахнулась Ленка, понюхала горлышко бутылки и сказала задумчиво: - А пахнет-то очень приятно, и без хвойного привкуса, который я не люблю. Вы как хотите, а я попробую.

И она налила немного в стакан с водой, покатала глоток во рту, и заявила:

- Ох ты! Прелесть! Ещё буду!

Другая её порция была наполовину с водой, а последующая - из почти чистой настойки.

- Эй, нам-то оставь! - потребовал Сёва.

Вскоре он потряс перевёрнутую поллитровку и сказал:

- Хорошо, но мало.

На нас напало безудержное веселье, даже музона не потребовалось. Мы хохотали по любому поводу, а в животе бултыхались крошечные шарики с веселящим газом. Ленка подошла к рогам, которые заменяли вешалку и сказала:

- Еврашка, хочешь выпить? Но у нас больше нет ничего.

И согнулась от приступа смеха.

Я, икая, спросил:

- Почему еврашка-то?

- В детстве мне читали северные сказки. Там так оленей называли.

Сёва, давясь смехом, возразил:

- Мне тоже читали эти сказки... Только еврашка - это... су-у-услик!

А потом нас срубила дремота. Захотелось спать как никогда в жизни. Ленка ушла, придерживаясь за стены. Мы завалились на кровать не раздеваясь, только едва успели скинуть обувь. Мне снились рогатые суслики, рогатые Ленки, рогатые тётки-целительницы...

Я проснулся от того, что Сёва спросил:

- Кто здесь?

В его голосе не было и крохи прежнего веселья, только страх.

Я тоже уселся, щелкнул включателем лампы, но свет не загорелся. Хотя и без него было видно, что комната пуста.

- Спи давай, Сёвка, тебе что-то приснилось, - сказал я.

Сёва указал на рога у двери, но тут же повалился на бок и засопел. А я уже не смог заснуть. Во дворе турбазы вдоль забора горели лампочки иллюминации, и сквозь тюль наполняли наш номер мешаниной разноцветных бликов и ночных теней. Красиво...

Я услышал явственный скрип. А потом и трение чего-то о стену. Видимо, в номере и вправду был посторонний...

- Кто здесь? - как только что Сёвка, спросил я.

Чёрт! Я перепугался, как семилетний пацан. Не смог даже вздохнуть, оцепенел, закаменел.

А мозг услужливо подсунул образ: на стене не просто рога, а оленья морда с косящим на меня глазом. Снова раздался скрип и шорох. Морда ещё сильнее повернулась ко мне.

В этот миг погасла иллюминация за окном. А глаз несуществующей морды вспыхнул багрецом.

И я вырубился.

- Осень, - возразил Антон. - Обут в суконно-резиновый раритет, в эти... как их... Видел на маминой фотографии, где она маленькая.

- Боты, - вдруг вспомнила я.

- Точно, - улыбнулся Антон. - Кажется, их в середине прошлого века носили.

Я обернулась. Старик смотрел вслед, в его руке возник странный посох. А может, просто жердь. Птица покружилась над шапкой и уселась деду на плечо. Жутковатая, тревожная и отчего-то знакомая картина...

К удивлению, у дома Ахметшиных мы не услышали грозного лая. А как же Уран - легендарный кавказец, о котором взахлёб рассказывала Инза? За соседним забором ворохнулся куст ирги и раздался пронзительный крик:

- Саня! Инза! К вам!

- Бегу уже, - так же визгливо ответил Инзин голос, и калитка распахнулась.

Мы обнялись, будто не виделись целый год, а не полмесяца после летней практики. Антон приладился было с фотоаппаратом, но тут открылась дверь и нас с причитаниями двинулось что-то огромное и цветастое:

- Вот наши студенточки худеньки да бледненьки, со вчерашнего дня дожидаемся, от окна не отходим, переживаем, в дороге-то всяко бывает...

Мощные загорелые руки с запахом краски по очереди прижали нас к груди, объёмной и мягкой, как подушка. Это Александрина Васильевна поприветствовала подруг дочери: меня, Оксану и Надю. Мы с Инзой снимали на четверых двушку в центре Иркутска, и перед зимней сессией её мать приезжала с продуктами. Откармливала "худеньких и бледненьких", сетуя на жестокость мира: "Спихнули дитёв на учёбу... сердце болит - замрут от голоду; цены-то на рынке вон какие, а молоко в магазине - одна вода; хозяин ваш с ума сошёл - студентов грабить, своих-то, поди, детей нет, а на чужих плевать, что синие..." Потискав нас, Александрина Васильевна стряхнула с багровых щёк слёзы и обратила внимание на Антона. Соседка за изгородью из рабицы тоже промокнула глаза концом платка. Видимо, здесь так было принято встречать гостей.

- Антон, - наш друг солидно протянул Инзиной маме ладонь.

Женщина ухватила его руку, притянула к себе и заголосила. Мы посмотрели на Инзу, но она обречённо пожала плечами. Антон только оторопело моргал, пока мамаша-великанша жаловалась: как помер хозяин пять лет назад, так и живут они - вдова безутешная и дитя-сиротка - без помощи и защиты. Румяная пышноволосая сиротка потянула нас в двухэтажный кирпичный дом, шепнув: "Это надолго". Следом пробралась соседка, которая неизвестно как в один миг оказалась в чужом дворе. Она затащила две сумки Антона, бухнула их у печки и заинтересованно прислушалась к звуку. Там же уселась на табурет и стала отнекиваться на приглашение Инзы к накрытому столу. Потом со словами: "Охохонюшки... Уважу гостей... Редко к нам приезжают чужие, а свои вовсе бегут" - устроилась у громадного блюда с печёным гусём. Оксана недоумённо посмотрела на Инзу, но подруга нахмурилась и отвернулась.

- Как добрались-то? - поинтересовалась она, примеряясь к гусю с огромными, видно, старинными ножницами для птицы.

Мы начали было наперебой рассказывать о паромной переправе, но вошла Александрина Васильевна с Антоном. Отчего-то в просторной кухне сразу стало тесно.

- Грудку ему! - скомандовала женщина, и Антон с беспокойством вытаращился на громадный розоватый кусок на своей тарелке.

Из гуся вывалилась сочащаяся жиром гречневая каша с приправой из зелёного дикого чеснока. Я умоляюще посмотрела на Инзу, и она положила мне нарезанных помидоров. Объяснила матери: "Гастрит". "Чо?" - рассеянно спросила Александрина Васильевна, руками отломила гусиную ногу и придавила ею мой салат. А через пять минут как-то позабылось, что с детства не выношу масло, сало, жареную пищу.

Постепенно, в течение часа, все места возле длинного стола заполнились людьми - то пожаловали соседские семейства. Антон поприветствовал каждого вставанием и рукопожатием. Но вскоре над застольем-"встречей" зависло напряжённое ожидание. Антон глазами указал Инзе на сумки у печки, а она шепнула матери на ухо, что заказ выполнен: двенадцать бутылок водки для сборов и переезда в синем бауле. Александрина Васильевна нахмурилась и важно покивала, потом встала, легонько подцепила сумку и унесла в комнату. Вернулась с одной бутылкой. Спросила нас: "Перекусили чуток с дороги?" Мы, рассыпаясь в благодарностях, встали из-за стола. Только сейчас дала о себе знать дорожная усталость, и мы поплелись на второй этаж - устраиваться на ночлег. Александрина Васильевна проводила нас жалостным взглядом и промолвила: "Ишь, студентики..." Почему-то подумалось, что она добавит: "сиротки", но женщина обернулась к застолью и возгласила: "Выпьем за учёбу!"

- За науку! - поправил сосед.

- Толку с неё, - проворчала Инзина мама. - По науке землю перекроили, по науке край испоганили...

Антона устроили в маленькой комнате, где стояли уже упакованные вещи: Инза с матерью продали дом и приготовились к переезду в Иркутск.

- Сегодня каждый потихоньку спросил, не жених ли мне Антоха, - улыбнулась Инза.

- Он у нас общий жених, но может поделиться с любым прохожим - не жадный, - под общий хохот сказала Оксана.

И поведала о старичке на остановке. Вышло прикольно, потому что девушка точно скопировала шепелявость и странную дедову интонацию. Смешливые ямочки на Инзиных щеках тотчас исчезли.

- Только маме об этом ни слова, лады?

- Почему? - удивилась Оксана. - Я ещё за столом хотела всех повеселить.

- И правда, что тут такого? - поддержала её Надя. - Давай-ка, признавайся. Чем этот ископаемый ухажёр твоей маме насолил?

- Может, обойдётся всё, - загадочно ответила Инза.

В открытой двери замаячил Антон и вежливо постучал о косяк:

- Я без сказки на ночь с трёх лет не засыпаю.

Прошёл в комнату и щёлкнул выключателем. В темноте уселся у разложенного дивана, потребовал:

- Рассказывай.

- Вот пристали. Это местные дела. Про Братское море в школе вам говорили? Про затопленные с кладбищами и церквями деревни слышали? Про людей, которые не захотели покидать родные места и ушли под воду вместе со всем, что им дорого? Думаю, этот старик оттуда... В деревне таких нет.

- Оту-у-уда, - передразнил Антон. - Суеверия. Думал, объяснишь, отчего вдруг вы с матерью подорвались и переезжать надумали. Люди, наоборот, из городов бегут, поближе к природе. Батя тоже озаботился, посмотрел цены на дома по Байкальскому тракту. Проще квартиру в столицах купить.

- Антон, всё сложнее, чем ты себе представляешь...

- Ну так растолкуй, что за сложности. На месяц раньше в Иркутск возвращаешься. Подумала, сколько с тебя хозяин за квартиру сдерёт? И почему нам нельзя говорить, что за белыми на остров поплывём?

А ведь и правда... Белые грибы в Сибири не везде водятся. На острове возле Варьгино росли в изобилии. Да такие, что привезённые Александриной Васильевной консервы моментально исчезали. А супчик из сушёных, который варила Инза... А вот местные их собирали почему-то неохотно. Два лета собирались всей компашкой нагрянуть, но мешали родительские планы. Недавно всё так удачно срослось. Только Инза запретила выдавать наши цели. Почему?..

- Доча! - повелительно и устало позвала снизу Александрина Васильевна и прервала наш разговор.

Так что всю правду мы узнали только на следующий день. Когда уже было поздно... Инза понеслась убирать за гостями, и мы с ней. Антон стал медленно спускаться, но подруга отмахнулась: ты лишний. А он и обрадовался, поросёнок ленивый. Ушёл к себе и закрыл дверь.

Мы уже вытирали посуду и проветривали кухню, когда в свежей августовской темноте послышалась песня. Альт Руслановой задорно разливался в ночи. Но звук какой-то странный: вроде не магнитофон и не радио... Разве что очень старый приёмник с треском и свистом помех. Инза побледнела и захлопнула окно.

- Чего испугалась-то? Гуляет народ, - заметила Надя.

- Народ? Знала б ты... - немного задыхаясь, ответила Инза. Потом взяла себя в руки и добавила: - Боюсь, мама проснётся.

Но Оксана выхватила из трясущихся рук подруги полотенце и стеклянную салатную миску, силком усадила и потребовала:

- Да что тут у вас произошло? Ну-ка рассказывай.

- Ничего... пристали...

- Нет, ты расскажешь, - пошла в наступление тихоня Надежда.

Инза вдруг рассердилась:

- Идите да сами посмотрите.

Сжала пальцы в замок так, что побелели костяшки, и уселась подальше от окна. Сразу видно: рот не раскроет, с места не сдвинется. Надя осталась, а мы с Оксаной вышли из дому. Песня внезапно стихла.

- Странно, в деревне жить - и без собаки. Куда же их Уран подевался? Спросить постеснялась, вдруг кавказец погиб. Чего душу тогда бередить, - пробормотала Оксана, когда мы в свете фонаря над дверью двинулись к калитке. - Ещё я заметила, что решётки с окон сняты, в сарае стоят. Может, в связи с переездом.

Я промолчала и поёжилась: откуда-то потянуло стылой речной сыростью.

На улице - ночное безлюдье. Небо в роскошной звёздной россыпи. Такая тишина, что шорох гравия под кроссовками показался громким. Вдруг прямо над ухом сквозь скрежет радиопомех бодро грянул хор, а старушечий голос раздражённо прикрикнул: "Убавь звук, полуношник!" Мы чуть не подпрыгнули от неожиданности. Огляделись.

- Такое бывает, - дрожа и растирая шею руками, сказала Оксана. - Наша дача за много километров от железной дороги, но в ясную погоду иногда слышим, как составы по рельсам несутся... будто рядом.

Стало как-то не по себе, но я решилась:

- Давай по улице пройдёмся.

Мы зашагали в темноту. Лишь за одним забором подал голос пёс и загремел цепью, убегая в глубь двора. Похолодало настолько сильно, что мы, не сговариваясь, повернули назад.

Слева лязгнул засов калитки, и она распахнулась. Никого. В открытую створку виден дом: свет из мансардного зарешёченного окна, глухие ставни на окнах. Вдруг решётка и ставни задёргались и застучали, будто невидимые руки пытались их отодрать. В доме заголосила женщина, что-то с шумом упало. Матерно заругался мужской голос. Лопнуло стекло на веранде.

- Не пущу! Говорила тебе: сними ставенки, как все сделали! А ты... Вот и дождался, - вопила хозяйка. - Притянул нежить.

- Сейчас я эту нежить поймаю, - ярился мужчина. - В участок не пойду, сам поучу!

- Не смей! Мало тебе беды прошлогодней!

Возня, шум у двери, и через минуту перед нами возник обозлённый мужчина с топором в руке.

- А ну стой! - рявкнул он, хотя мы и так замерли от недоумения и испуга. - Повадились пакостить. Щас за всё ответите!

На веранде и во дворе вспыхнул свет. С крыльца закричала хозяйка, натягивая плащ поверх ночной рубашки:

- Чего на людей-то кидаешься, оглоед! Говорю тебе, нежить донимает.

Женщина подбежала к нам.

- Разуй буркалы да посмотри: ребята это, Санины гости.

Мужик с радостным облегчением продолжил ворчать, видно, был доволен: вместо сражения с "нежитью", которая запросто могла оказаться толпой пьяных хулиганов, - обмершие девчонки:

- Гости сидят в гостях, по улицам не шастают.

- Чо на дитёв набросился? Иди в дом да завтра обдери всё с окон, - велела хозяйка и обратилась к нам: - Вы уж не обижайтесь: третью ночь не спим, измучилися... Да и на што нужны загородки эти? Ни краж, ни хулиганства сроду не было... Пока нежить шалить не начала. Сане-то про моего не говорите. Она нервная, и мой такой же. Всю жисть друг друга цепляют.

- А кто это - нежить? - вышла из оцепенения Оксана.

- Нечего ночью лишнее болтать, - женщина плотнее запахнула полы плаща, - ступайте к Сане и утречком её поспрошайте. Идите, идите...

Нас явно прогоняли. И тут откуда-то сверху, будто с неба, пронёсся утробный вой. Потом раздалось: "Цыть, поганец, погибели на тебя нету!" Звук удара обо что-то деревянное. Грохот рассыпающейся поленницы. Обиженное мявканье. Мы с хозяевами потревоженного дома со страхом огляделись. Холод превратился в настоящий мороз, в воздухе даже закружились снежинки. Женщина потянула мужа к калитке, а мы рванули к тёплому гостеприимному дому, из которого вышли по великой глупости. И чего нам понадобилось на улице? Понеслись так, будто хотели побить рекорд области. Сердце гулко стучало в груди, а возле рта колыхалось облачко пара. Потом стало жарко, по спине потекли струйки пота. Остановились и отдышались.

- Мы, наверное, всю улицу пробежали... Возвращаться придётся... - пытаясь выровнять дыхание, сказала Оксана.

Впереди в лунном свете блестел забор Ахметшиных.

- Ничего подобного. Вон, прямо возле нас, дом. Скорее всего, очень далеко прошли по улице.

- Далеко? Смеёшься, что ли? Да я дома считала, чтобы не заблудиться в темноте. Шесть, не больше.

Я не без страха обернулась. Там, откуда мы сбежали, кружился снежный столб. Даже завывание метели послышалось. Первая мысль: всё чудится. Или сплю. Глянула на Оксану: подруга с раскрытым ртом наблюдала за внезапно наступившей зимой. В знойном августе. На трёх квадратных метрах деревенской улицы.

- Ну сколько шляться можно? Идите уже спать, - донеслось от Инзиного дома.

Надя стояла у калитки и звала нас. Она что, не замечает странного природного явления?

- Александрина Васильевна проснулась, хочет Антона за вами отправить. Беспокоится, - ворчала Надя. - Завтра нагуляетесь.

Вот уж нет. Хватит с нас таких прогулок. Мы переглянулись и ходко заторопились к спасительной калитке.

- Надь, ты ничего странного на улице не увидела? - поинтересовалась Оксана.

- Увидела, - совершенно спокойно ответила подруга. Мы напряглись, но девушка продолжила как ни в чём ни бывало: - Двух гулён, которым плевать на то, что все устали и хотят отдохнуть.

Инза еле растолкала нас в половине шестого. Мышцы ныли, как после интенсивной тренировки. На кухонном столе уже были готовы "подорожники" - так Александрина Васильевна вчера назвала сухой паёк для грибников.

- А где Антон? - спросила Надя.

- Мама сказала, что он не стал нас дожидаться и ушёл, едва рассвело. Будет ждать у бунеевской тропы.

- Какой ещё тропы? - удивилась Оксана.

- Это дорога к деревне Бунеево, там выработанный угольный отвал. Зарос весь, его уже в начале прошлого века забросили.

- Антоха знал про эту тропу? - снова поразилась Оксана. - Он же здесь впервые, как и мы.

- Может, мама рассказала. Она же не в курсе, что мы на остров собрались. Думает, в соснячке побродим.

- Надо бы у неё спросить...

- Не надо. В теплице сейчас с помидорами разговаривает. Переживает очень, что с хозяйством расстаёмся.

Серенькое линялое утро обрядило мир в богатые росы, которые уже стекали по заборам, отчего казалось, что доски плачут.

- Из-за нежити уехать решили? - спросила напрямик Оксана. - Колись, подруга. Мы сами вчера с такой чертовщиной столкнулись! Сейчас, правда, всё смешным совпадением кажется...

Инза вздрогнула. Под её чёрными татарскими глазами пролегли печальные полукружья.

- Потом расскажу, когда Антона найдём.

Прохладная утренняя влага наполняла лёгкие небывалой силой, птичий посвист отгонял печаль. Голенища резиновых сапог хлопали по икрам, как бы подстёгивая: "А ну, быстрее!" Мы спустились в низинку и заспешили по скользкой тропе. Она нырнула в густой кустарник и выбралась с другой стороны зарослей. Тут мы и увидели Антона. Он сидел на горбовике и сонно моргал глазами.

- Что за дела? - напустилась на него Оксана. - Почему нас не разбудил, один ушёл?

- И почему сюда притопал, договорились же на остров переправиться? - не осталась в стороне молчунья Надя.

Антон возмутился:

- Сижу, засонь дожидаюсь. А зачем на остров? Вон же сосняк, за ним лес на горе. Грибов навалом. Рыжики повылезли махонькие, с пятак.

Инза подошла к другу почти вплотную и спросила, глядя в затуманенные Антохины глаза:

- Ты откуда про эту тропу знаешь? Про сосняк и рыжики?

- Так старик привёл. Пойдём, сказал, покажу грибные места, - проговорил Антон и сам озадачился. Нахмурился, будто попытался что-то вспомнить.

- Какой старик? - выкрикнули мы с Надей разом.

- Ну... да вчерашний старик, которого на остановке встретили.

Занятно, - молвила Оксана. Сняла ветровку, бросила на траву и уселась. - Чем дальше, тем занятнее. Скажи нам, Антоха, где ты сегодня встретил вчерашнего старика.

Голос девушки был тихим, ласковым, но нам стало по-настоящему тошно. От того, что ответит друг, зависело многое. В частности, мнение о собственной вменяемости.

- Не... не помню. Приснился, наверное. Точно, приснился. Наверное, я вчера за столом услышал про эту тропу...

Все с облегчением вздохнули. Но дотошная Оксана переключилась на Инзу:

- Твоя очередь. Что у вас творится? Голоса из ниоткуда... Зима посреди лета. И где ваш Уран?

Инза начала спокойно объяснять, видно, приготовилась к разговору:

- Я же вечером начала рассказывать, да вы слушать не захотели. Варьгино плохим местом стало, нечистым. Будто кто-то захотел выжить народ из деревни. Многие так и сделали: собрали вещи, продали дома, да и подались кто в город, кто в райцентр. Хотя, с другой стороны, у нас спокойно. Ни краж с разбоем, ни пьяных дебошей. Зато нежить бесчинствует. Заметили, что собак мало? Так вот, перед тем, как кому-то умереть или заболеть тяжело, пропадает со двора собака. Весной наш Уран исчез. И мама испугалась за меня. Голоса слышали? Так всегда какая-нибудь напасть начинается: то пожар, то наводнение. Если не у нас, так в соседнем районе.

У меня прямо язык зачесался, видно, поэтому и ляпнула то, во что сама никогда не верила:

- Это покойники с затопленных кладбищ... Их земле предали, а оказались под водой... Вот и беспокоят живых.

- Все варьгинцы так думают, - тихо сказала Инза, - оттого и съезжают двор за двором.

- Ну вас, - подскочил совершенно проснувшийся Антон. - Достали своими страшилками. Меня вот что заботит: наша поездка за белыми сорвалась? И зимой на супчик никто не пригласит?

- Почему же? - задумчиво протянула Оксана. - Кто струсил, пусть остаётся. Инза, как пройти к берегу?

- Здесь недалеко, - ответила подруга.

И мы зашагали за ней. Утренняя дымка растаяла под солнечными лучами, подул ветер. Какие могли быть страхи в ясный августовский день? В тёплых объятиях небес влажно дышала земля, кружил голову терпкий запах сочной зелени. Вся прелесть зрелого лета словно говорила: этот мир - для людей.

Однако нам ещё предстояло натерпеться настоящего ужаса...

Мы едва поместились в лодке, Антон оттолкнулся шестом, а потом заработал вёслами. С берега вода искрилась синевой, а за бортом оказалась бурой. На волнах покачивались целые островки древесной коры. Оно и понятно: рядом лесозавод.

- На дне много брёвен, - сказала Инза, заметив, что я пальцами борозжу волну. - Оттого вода тёмной кажется. Всё собираются ложе водохранилища почистить, да никак начать не могут.

И правда, на полпути к острову стали видны скопления брёвен на дне. Вдруг мне показалось, что между покрытыми илом стволами мелькнуло что-то белое. Человеческая рука... Кому-то холодно и одиноко в глубине. Машет, будто зовёт... Сейчас... сейчас... уже иду...

В шею впилась удавка. Это Надя дёрнула меня за ворот:

- Сдурела? Чуть за борт не вывалилась...

- Там рука... человеческая... - еле выговорила я.

Антон захохотал и ещё веселее замахал вёслами.

- Мусора на дне много, - повторила Инза, не глядя мне в глаза. - Приблазнится всё, что угодно.

Я проигнорировала насмешливые взгляды друзей. Да они просто храбрятся друг перед другом.

Остров встретил нас раскатами птичьего хора. Вытащили на песчаную отмель лодку, вскарабкались на взгорок и с визгом бросились в чащу. Когда я увидела красно-коричневые шляпки, то поняла Инзину маму, которая разговаривала с помидорами. Свою первую находку, тяжело уместившуюся в ладони, пузатенькую, с шикарной шляпкой набекрень, я прижала к щеке и долго дышала и не могла надышаться острым и сытным грибным духом. Пот лил ручьями, досаждали комариные тучи, но мы всё-таки набрали чуть ли не полный горбовик. Ополоснули зудевшие лица и руки, сели перекусить на берегу.

- Лепота, - вполне серьёзно сказал Антон, взял капустный пирожок размером почти с городской батон и отломил кусок.

И точно: давно не было такого счастливого покоя, тихого, умиротворённого восторга, как в этот полуденный час. Однако над Варьгинским берегом заметались, тревожно крича, стайки птиц. Сразу вспомнилось, что вечером нас ждёт утомительная дорога в город. А через миг вообще пожалели, что заявились сюда.

На противоположном берегу из песчаного обрыва вырос гигантский пыльный столб. Задрожал, перекосился и обернулся крестом. Небо над деревней налилось воспалённым багрянцем, а солнце вдруг заструило чёрные лучи. Глухо, как из-под земли, зазвучал колокольный звон.

-Кто-то умер? - спросил Антон.

Мы уставились на весь этот ужас, а Инза прижала ко рту ладони и провыла:

- Варьгино умерло... Ой, моя мамочка... Не-е-ет...

И в ту же минуту мираж пропал. Мы оторопело притихли.

-Да... чего только не привидится, - пробормотал Антон, помолчал и неуверенно спросил: - Ну, мы возвращаемся или как?

- Или как - это здесь остаёмся? С грибами и комарами? Вы как хотите, а мне домой нужно, - заявила решительная Оксана.

Мы собрались и загрузились в лодку.

Антон бодро налегал на вёсла, огибая обрывистую часть суши перед лодочной пристанью. Вдруг рыжеватый высокий склон как будто задымился. Посыпались камешки, послышался глухой шум. Словно все когда-либо погребённые в этих местах рванулись из песчаных и подводных могил. Берег ухнул и осел в воду. В борт ударила волна, лодка подпрыгнула так, что у нас лязгнули зубы. Кто-то завопил. Может быть, я. Мелькнула мысль, что сейчас перевернёмся и белые покойничьи руки утянут нас на илистое дно. Что-то с немалой силой садануло в корму, но бледный до синевы Антон лихорадочно заработал вёслами, и судёнышко, подскакивая на волне, сумело уйти из опасной зоны. Когда Инза прицепила лодку, чуть не утопив ключ в прибрежном иле, по-щенячьи тоненько заплакала храбрая и отчаянная Оксана.

- Ну что ты? - обняла её Надя. - Всё позади. Живы-здоровы и с грибами.

- Мне обидно... почему это с нами случилось. С самого начала... будто кто-то... прогнать отсюда хотел. Мы-то в чём виноваты?..

- Да ни в чём. Нежить местная накуролесила. Завтра уедем и забудем, - тихо сказала Надя.

- Живой оказалась нежить-то, - в тон ей пробормотал Антон.

Я посмотрела на Инзу, которая удручённо разглядывала смесь песка и щебня под ногами. На Антона-спасителя, который стаскивал изодранные кожаные перчатки. И решилась высказаться против всех:

- С чего вы решили, что нежить отсюда гонит человека? Взять решётки на окнах - может, она протестует, что народ отгородился от мира? Вроде не по-людски это. Или что она против нас ополчилась? А если, наоборот, помогает? Предупреждает? Вот чудной старичок с остановки сонного Антона в противоположную сторону увёл. Не хотел, видно, чтобы мы на остров поплыли и в опасности оказались. Ещё рука в воде... Может, это сигнал был, чтобы назад повернули? А крест? Вы же сами видели... Или вот ты, Инза, сказала, что перед всякими несчастьями...

Я набрала побольше воздуха в грудь, чтобы продолжить митинг в защиту нежити. Но грянул хохот. Заливались все, кто чудом не стал потерпевшим. Антон даже на корточки присел и руками в землю упёрся, чтобы не свалиться от смеха. Я разозлилась и топнула ногой, отчего во все стороны полетели грязные брызги.

- Вот... погляди на себя... - Надя, хватаясь за живот, вытащила из внутреннего кармана ветровки зеркальце и протянула мне.

Ничего себе... Всё лицо в бурых разводах. А в волосах застряла тина.

Вечером, дожидаясь автобуса, мы беспокойно оглядывались. Казалось, забыли что-то или потеряли. Когда ПАЗик тронулся, я высунулась в окно. На удалявшейся остановке рядом с Инзой и Александриной Васильевной стоял старый знакомый - спиной к нам и лицом к деревне. Подруга с мамой махали отъезжающим, а дедок - варьгинской улице. Так вот что тревожило: мы по-человечески не попрощались с Варьгино. А ещё точнее - напрочь забыли о старинном обряде. Всю обратную дорогу автобус поливали дождевые струи. Мы ехали домой с таким ощущением, что ещё не раз вернёмся. Не получится забыть причастность к прошлому и настоящему, зримому и духовному - будто всё в узелок завязалось. Отныне будем чувствовать себя крещёнными красотой, водами и легендами этих чудных мест.

Старушка осмотрела меня с ног до головы, неодобрительно качая головой. Вошёл в комнату мой муж, и она выдала ему, мотнув в мою сторону головой: "Деньги зря переводишь". Юрий Иванович сначала вытаращил глаза, а потом загоготал: "Умная вы, тётя Пана". Смысл загадочных слов бабы Паны выяснился позже: женщина, занятая утром только своей причёской, не иначе как сидит у мужа на шее и тянет с него деньги на наряды. А нужно: платок на голову - и на кухню, на огород, в стайку к скоту.

Виктории, в доме которой мы гостили, баба Пана приходилась свекровью. Викин муж трагически погиб, но баба Пана по-прежнему являлась каждое утро наставлять невестку, то есть халду. Халда ко всему привыкла и внимания на боевую старушку не обращала. Зато мою растерянность баба Пана приняла за знак доверчивого послушания и комментировала каждый шаг. Надела джинсы, чтобы пойти с ребятишками в лес - шлепок ниже спины и новая приговорка:

- Кругла попа как орех, так и просится на грех.

Всего-навсего намёк на то, что джинсы слишком тесны. Накрасила глаза - раздаётся ехидное:

- Фроська очень рада, не нужно ей мыло, есть пудра да помада.

Встала из-за стола во время застолья, вслед несётся:

- Ой, вика-чечевика, чечевика с викою, подержи мой макинтош, я пойду посикаю.

Баба Пана, Прасковья Короткова по паспорту, прожила со своим дедом шестьдесят четыре года. Схоронила его вслед за младшим сыном, мужем Вики. Вырастила четверых сыновей из шестнадцати детей.

О ребятишках знала всё: как унять ночной плач, вылечить опрелость, заговорить грыжу и устранить диатез, когда нужно первый раз волосы стричь, что сказать при первой улыбке малыша, первых шагах, первых зубках. По животу беременной матери умела пол ребёнка определить; пощупав грудь, срок родов с точностью до часа предсказывала.

А уж травок разных от потнички, от лихорадки, от испуга хранила немерено. Все к ней за помощью шли. Местный фельдшер с удовольствием отдыхал на своём хозяйстве, пока баба Пана врачевала население.

Только с родами баба Пана не связывалась. Потому что пила водочку и ела мясо. По её представлениям, все, кто помогает роженицам, спиртного в рот брать не должны. И мясо употреблять нельзя -" кровь всегда кровь ищет". Об истинном значении этих слов можно было только догадываться.

"Нерожих" женщин, то есть не имеющих детей, баба Пана не любила. Меня, мать единственного сына, отругала: "Чего мужа позоришь?" Когда я ей пыталась объяснить, что любимая работа отнимает много времени, понять не захотела: нарожай детей и сиди дома, своих учи, раз уж так учить нравится.

Баба Пана знала тьму сказок, притч, бывальщин и небылиц. Только жизнь её гораздо причудливей. Как знак будущей судьбы "знаткой", над ней витала тайна. Где и от кого родилась, неизвестно. Приёмные родители говорили, что у цыган на базаре мужики отняли рыженькую голубоглазую девочку. По всему было видно, краденый ребёнок. Однако родители не объявились, и сердобольные Коротковы взяли малышку.

Сразу же девочка заболела, почернела личиком, задыхаться стала. Привели деревенскую знахарку. Она велела дитя три раза вокруг печки обнести. Пока приёмная мать протискивалась за печкой, ребёнок дышать перестал. Положили на лавку, стали гадать, нужно ли звать батюшку. А от лавки в это время "агушки" послышались. Глянули - живёхонька девочка, лежит и улыбается. Так с улыбкой и прожила в приютившем её доме до шестнадцати лет. Потом замуж вышла за сверстника Леонида Короткова. В деревне почти все Коротковы были. Хорошо это и плохо одновременно. С одной стороны, если беда случится - всем миром помогут. С другой - за этот мир иногда отвечать одному приходится. Вот и Пане ответ держать пришлось.

В конце сороковых была какая-то история с крупным рогатым скотом. Вроде больше одной коровы держать было нельзя. Но на беду или на счастье, как орехи из дырявого подола, посыпались послевоенные ребятишки. И в каждой семье по 5-7 вечно голодных ртов. Конечно, прятали скот от проверок. Нагрянуть внезапно не удавалось. Однажды пришли в избу к Прасковье. Леонид с братом в лесу коров прятал, а Пана первыми схватками маялась. Дети у свекрови, одной заботой меньше.

Только среди проверяющих женщина была, грозная такая, ростом с мужика. Она и стала на Пану давить: скажи, как на духу, не лги, а то не разродишься в наказание. Прасковья, конечно, своих не выдала. Но и разродиться не смогла. Повитуха три дня возле неё просидела не отходя. И долго после этого встречаться с Паной боялась. Видно, почудилось ей что-то не людское в том, что женщина выжила. Десять лет после этого Пана не беременела. А потом до пятидесяти удержу не знала.

Самая удивительная история приключилась с бабой Паной в больнице. Выпить она всегда была не дура. В начале девяностых появился импортный спирт в тетрапаках, временно потеснивший родной отгон (самогон по-местному). Предлагали его молодые предприниматели, ездившие по деревням. Они три дня в доме у бабы Паны квартировали, а потом спешно уехали. Упаковку то ли забыли, то ли в счёт платы за постой оставили. Баба Пана и не удержалась. Между домашними хлопотами один тетрапак рассосался, вечером под жареную щуку второй, а потом заглянул сосед.

К утру синяя Пана чуть дышала, закатив глаза. Увезли её в Иркутск. Назначили лечение: жидкость из громадных бутылок вливали и тут же мочегонное назначали. Невестке врачи сразу сказали: помрёт старушка. Ольга велела сыну, учившемуся в Иркутске, спешно ехать домой и звать родственников - прощаться.

Родственники собрались не скоро, но когда приехали, нашли бабу Пану живой-здоровой, немного пожелтевшей, правда. Старушка, оказывается, пришла в себя и потребовала для лечения ...бутылку водки. Невестка ослушаться не посмела. Употребив лекарство и угостив четырёх соседок по палате, баба Пана выздоровела на глазах у рыдающей Ольги, уже прикидывавшей, во что одеть Пану в гробу. Только чудесное воскрешение оставило её без волос. С тех пор Прасковья Короткова ненавидит врачей. Ну что это такое - баба без волос?!

Однако самый лютый враг Прасковьи - Пётр Бадмаев. Его брат - шаман на Ольхоне. Пётр - человек грамотный и молодой, всего за пятьдесят. В способностях бабы Паны он убедился, когда она травами выходила его дочь Светку от страшной детской инфекции. Но крестить девочку, как было положено для закрепления лечебного эффекта, отказался. Светка осталась инвалидом. А Пётр всем рассказывал, что виновница бед - баба Пана. Отвёз бы дочку в область, здорова бы была.

В отместку или по убеждению баба Пана винила родственника шамана в падеже скота, в наводнениях и землетрясениях, в поздней холодной весне и бесснежной зиме. Дядя Петр, оказывается, видел, как Прасковья, обернувшись змеёй, высасывала молоко у соседской коровы. Баба Пана уверяла, что перед грозой, спалившей несколько домов, по небу катался красный шаманский бубен. А потом оказался в руках Петра, стоявшего в огороде. Никто из местных не посмел вмешаться в противостояние двух "знатких". Выдумки заклятых врагов были бесконечны, но не мешали Петру и Прасковье как следует вместе выпить на праздник.

Больше всего в то лето мне запомнились тихие прозрачные вечера, когда, угнездившись на лавке у забора, мы слушали журчащий говорок бабы Паны. Вставали из могил мертвецы, искали своих суженых утонувшие девки, требовали справедливости висельники, горели в аду злые мачехи. А тёплая вечерняя нега и ласковый голос бабы Паны, казалось, обнимали нас. И я, горожанка в трёх поколениях, ощущала сибирскую деревню своей родиной.

- Молодой человек! - закричала от дверей Анна Ивановна. - Молодой человек! Ирина Андреевна, как и обещала, позвонила вам домой. Мать Кирилла сказала, что он уже пришёл. Вы уж в следующий раз договоритесь, кто встречает ребёнка, и не тревожьте понапрасну школьный персонал. У нас полно других забот.

Уже потемну я поплёлся домой. Шёл и ощущал потерянность и одиночество.

На кухне мама кормила МВД своим коронным блюдом - запечёнными с мясом баклажанами. Я вяло отмахнулся на приглашение сесть за стол и уточнил, дома ли Кирка.

- А где ему быть? Есть не стал, наверное, мороженого налопался, - сообщила мама. - Поднялся наверх. Может, уже спит. Такая тишина в доме.

Я ломанулся наверх, рывком распахнул дверь в комнату брата. Никого.

- Мама! - заорал во всю мощь лёгких. - Где Кирилл?

Было слышно, как зазвенела брошенная в сердцах вилка.

- У себя, или у тебя, или вышел, - сказала мама. - Могу я поужинать? Или мне бегать за вами со слюнявчиками в руках?

Примирительно забасил МВД, а я бросился в свою комнату.

Кирилл приник к подзорке.

Вот стервец... Сил на подзатыльник не осталось, я ничком рухнул на диван. Какой вопрос задать мальцу, который весь день шлялся с покойником, а сейчас не может оторваться от его подарка? Или я просто спятил?

- Вот это да... - протянул Кирка. - А я не верил. Руся, если ты скажешь: брат Кирилл, ты набитый дурак, я спорить не буду.

- А что так?.. - только и смог выговорить я.

- Сам посмотри, - Кирилл приглашающе отошёл от трубы.

Я встал, не чувствуя ног, приблизился к Стерхову подарку и глянул.

Авария на мосту через реку. Жёлтый экскурсионный автобус медленно уходит под воду.

Кирка рядом сопит в ухо, хотя должен сидеть как раз в этом автобусе...

- Дефектная труба, - сказал я. - Наведена на соседний дом.

- Сам ты дефектный, - обиделся брат. - Стерх сразу сказал, что будет авария. Но я очень хотел на экскурсию с новым классом. Тогда он решил всё время при мне быть, чтобы ничего не случилось. Вот и не случилось. Я стал дразнить его. А Стерх велел дома в подзорку посмотреть.

Я решил огорошить братца правдой. Двое шизиков в доме - явный перебор.

- Стерх умер. Сегодня его похоронили.

- Ну и что? - возразил Кирка. - А он не похоронился. Слышал про души? Их фиг куда упрячешь. Они везде, где пожелают.

Я схватил брата за плечи и как следует тряханул. Киркина головёнка мотнулась, зубы лязгнули.

- Стерх мёртв! - рявкнул я.

- Ты же сам его видел... - заплакал Кирюха. - Вчера... А я - сегодня, он за нами по дороге ехал, когда мы в школу шли. И учительница видела.

- Значит, ты, я, училка - шизики. Нормальные люди никаких душ не видят. Спроси у мамы - был ли кто у нас в гостях. У МВД спроси, - шипел я, всё сильнее стискивая брата.

- Не надо... больно... - хныкал Кирка.

Я толкнул его так, что брат отлетел к двери, и заявил:

- Иди и всё расскажи матери. Про меня тоже. Пока не сделаешь это, в моей комнате не появляйся.

Кирка посмотрел на меня полными слёз глазами, повернулся к двери, немного помедлил, будто хотел, чтобы я его позвал, и вышел. Какая-то деталь нашего обычного - на тычках - общения не давала покоя. Вроде бы Киркины голубые гляделки были черны, как сажа...

Всю ночь я так и этак манипулировал с трубой, но ничего, кроме тумана, не увидел.

Утром ко мне явилась мама. Прежняя, а не весело-равнодушная, какой была с того момента, когда к нам прилип этот МВД.

- Руслан, вы с Кирочкой пережили страшную травму. Предательство отца потрясло вас. Вот и появились всякие выдуманные друзья-спасители. Завтра я веду Кирочку к специалисту. Тебе очень благодарна, что попытался разуверить его. Но нам нужен врач. А пока позволь брату играть со зрительной трубой, в твоём присутствии, конечно. Отец подарил или сам накопил на эту забаву?

- Да, это подарок, - сказал я, еле удержавшись от зубовного скрежета.

Весь день я просидел над учебниками. Кирка не удостоил меня своим посещением. Я подивился его деликатности: всё представил так, будто Стёрх являлся исключительно ему. Может, хотел пощадить мамины нервы, которые только-только стали восстанавливаться благодаря МВД? Или так проявилось благоразумие, или что там ещё... Наука не лезла в голову, но я упорно отгонял посторонние мысли.

И вдруг - без звонка и приглашения - заявилась моя бывшая девушка, Лена из параллельного класса прежней школы. Я до сих пор от неё в восторге, можно сказать, пассивный поклонник. Год назад всё - общий взгляд на мир, любовное притяжение, жгучее желание узнать друг друга до конца, - несло нас к важному событию. Но оно не состоялось. Сексуальный опыт с "распаханными" девицами оказал плохую услугу: я спасовал перед девчонкой-целочкой, испугался чего-то. За неё, разумеется. Даже петтинг казался мне грязным, если это касалось Лены. И с тех пор наши встречи стали редкими, а потом сошли на нет. Нельзя же доходить до перекрёстка и бесконечно поворачивать назад. Но дружба, немного ревнивая и истерически нервная, осталась.

Мама чуть не прослезилась, увидев Лену, гордо представила "девушку Руслана" МВД, хотела напоить чаем. Но я утянул её к себе - посидеть вместе, поговорить ни о чём. У Леночки, видно, были другие цели: она то и дело впадала в задумчивость, смотрела, будто загадывала что-то, кусала нижнюю губу. А потом подчинилась моему настроению. Мама всё же вторглась в наше уединение с кофейными чашками и вчерашними пирожными. Лена сказала, что ей пора на маршрутку. Я пошёл провожать. И тогда она решилась спросить, видимо, что-то важное для неё.

- Руся, я думала, что ты придёшь на Витины похороны, - сказала Лена, оглядывая улицу и дома.

- Опоздал, - повинился я. - Но заходил в его дом, заезжал на могилу.

- За неделю до аварии он позвонил мне. Сказал, что ездил в ваш посёлок с техникой. Вроде узнал такое, от чего все мы встанем на уши.

- Кто это - мы? - чуть более громко, чем нужно, спросил я Лену.

- "Космопоиск", - улыбнулась она. Конечно, уловила в вопросе ревнивые нотки.

- Стерх здесь не был. Вернее, я его не видел, - соврал я, думая, как бы не проболтаться о его вчерашнем визите.

- Был. Со своей зрительной трубой. И будто бы видел такие вещи, какие в страшных снах не приснятся.

- Стерха я уважал, да и о покойниках не говорят плохо, но, по-моему, у него шарики за ролики зашли, - чувствуя гадливость к самому себе, сказал я. Просто не мог не сказать.

- А у вас тут миленько. Мне понравилось, что дома разных проектов, а не копии друг друга, - перевела разговор в другое русло Лена. - А вон ту избушку, наверное, скоро снесут.

- Там живёт старушенция, настоящая Баба-Яга, - подхватил я.

Мы шли, смеялись, и я думал о том, каким полнокровным и прекрасным кажется мир, когда рядом любимый человек.

Увидев подъезжавшую маршрутку, Лена вдруг стала серьёзной, с её щёк исчезли ямочки, а глаза заблестели, как от подступивших слёз.

- Руся... ты не забывай меня... если сможешь, - сказала она и вскочила в микроавтобус.

Я чуть не бросился следом.

Душа возликовала: чем, как не готовностью продолжить отношения, были последние Ленины слова?

Я продрых всю ночь без задних ног - сказались бессонные сутки.

Утром я увидел, как мама с Киркой садятся в машину МВД. Снова ворохнулось отвращение к себе: по идее, лечить нужно не только брата, но и меня. И тут же голову наполнили глупые счастливые мысли о Лене.

Школьный день с шестью уроками и тремя консультациями показался бесконечным. Несколько раз я пытался звонить любимой, но она была вне доступа. Настроение стремительно превращалось в обычную тоску, я уже подумывал, не смотаться ли в город к Лене. Решил, что съезжу завтра, а сегодня нужно узнать про Кирку. Всё, что с ним произошло, касается и меня тоже.

Дома была одна мама, задумчивая и какая-то бездеятельная. Без особых эмоций она сообщила, что брата госпитализировали для обследования и навещать его нельзя. Через неделю будет дома. Такой расклад меня устроил, и я подавил ожившее беспокойство. Но подсел к компу и прошерстил всё о депрессиях, шизофрении и прочих расстройствах. Пришёл к выводу, что Кирюха здоров, просто мальцу тяжело при таких обстоятельствах нашей семейной жизни. А вот с подзоркой действительно нужно разобраться.

Я быстренько раскрутил её, собрал, сверяясь с компьютерной схемой, - труба как труба. Привинтил к штативу, установил на прежнее место. Глянул - туман.

- Стерх, да помоги же, - неожиданно для самого себя сказал я. Ведь не случайно, умирая, он велел передать мне подзорку. Не просто так его дух, или что там ещё, витает вокруг моей семьи.

Послышалось какое-то лёгкое движение от стола - словно движение воздуха от крыльев птицы. На полу лежал квадратный листок. Я даже не стал подходить к нему.

- Да знаю, знаю, ты здесь не был, - я продолжил разговор с тем, кого действительно не могло быть в моей комнате. - Но оттуда, где ты сейчас, дай знак... Пойми, я в ответе за Кирюху, Леночку, маму... За всех, кто ещё здесь. Прости, но моё дело - не сторона.

В доме - тишина. В окуляре - туман. Туман в мыслях, всей моей жизни. Может, я тоже мёртв? Иначе откуда зона отчуждения, странные события, перемешанный, перевёрнутый мир? Ещё вспомнилась могила, к которой Тагир мне не позволил подойти. Вдруг она - моя?..

- Ты, Стерх, спас Кирку. Так помоги же и мне! - заорал я.

Тишина.

Я больше не мог оставаться в своей комнате. Накинул куртку, крадучись спустился вниз и вышел в майский вечер.

Прохладный ветер взъерошил волосы, остудил мысли. К избушке Бабы-Яги подъехала машина с логотипом фирмы "Забота". Вышел мужчина с двумя большими пакетами, направился к калитке. Следом показалась "Ауди", на которой ездил МВД, остановилась возле меня. Открылась дверь, и МВД, не выходя, позвал: "Руслан, нужно поговорить. Очень серьёзно. В доме, при Ирине, не хотелось бы..." Поговорить так поговорить. Мне всё равно. Я уселся в пропахший кокосовой отдушкой салон. МВД медленно поехал вперёд, смущённо и неторопливо начал разговор: "Руслан, между нами есть недосказанность и недопонимание. Вижу, что моё присутствие тебя раздражает. Понимаю... И ты пойми: мы с Ириной знакомы с детства, даже пережили влюблённость... Для тебя с братом наше знакомство состоялось по инициативе Ирининой подруги, как бы случайно. Мы с нею уже давно, ещё до вашей трагедии..."

Вот козёл! Да как он посмел!.. Я было дёрнулся - выйти из машины. МВД схватил меня за руку: "Ты же понимаешь, что отца вы больше не увидите. А вам нужно жить. Я постараюсь..." И тут, неловко развернувшись, я попытался врезать ему по морде свободной правой рукой, хотя был левшой. Он перехватил и её, пришипел сквозь зубы: "Ты можешь хотя бы выслушать?" Я вдруг успокоился. Сейчас будет ему встряска, которая запомнится надолго. "Хорошо, Михаил Владимирович. Я выслушаю. Но знаете что? Отвезите меня в Сосновый бор. Ага, на кладбище. Там на семнадцатой аллее есть могила. Венки, цветы..." - попросил я. Он отшатнулся, даже в сумерках было видно, как осунулось его лицо.

- Вы знаете, чья это могила? - продолжил я, чувствуя дрожь от какого-то непонятного торжества. Был уверен, что ответ будет таким: твоя, Руслан.

- Как ты догадался? Она пуста, - глухо ответил МВД. - Там только памятник. Тело твоего отца так и не нашли. Альпийские лавины иногда не возвращают своих жертв. Родственники заказали символическое захоронение. Ирина... Она считала себя виновной в несчастье из-за нашей связи. Побоялась, что дети будут её ненавидеть. Обыграла всё как развод, предательство, убедила ваших знакомых и друзей поддержать её. Ради вас. Увезла в этот посёлок, спрятала от всех. Такие поступки нельзя назвать здравыми, но... она ожила, что ли. Всё же боюсь, что её душевный недуг сказался на твоём брате...

- Где Кирилл? Куда вы упрятали его? - спросил я.

- В больнице, где же ещё. Увы, пока не закончится обследование, увидеть его нельзя, - устало и как-то потерянно сказал МВД.

- Хороша забота: сдать пацана в психушку, чтобы он, не дай Бог, не смог оплакать отца, - вызверился я. - А может, он такой, потому что всё ещё ждёт его?

- Все вы: Ирина, ты, Кирилл - такие, потому что постоянно ждали его. С работы, деловых встреч, из командировок, отпуска... Он был номинальной фигурой в семье.

- Не ваше дело, - огрызнулся я.

- Ошибаешься, это моё дело. Когда-то я не стал бороться за Ирочку, отпустил её. Столько лет потеряно. Придётся навёрстывать, - заявил МВД. - Но это только часть проблемы. Сложнее с состоянием Кирилла. Он рассказал про выдуманного старшего друга. А ведь у него мог быть настоящий - ты, Руслан. Родной брат. Видимо, отцовские гены, эгоцентризм и чёрствость...

- Заткнись! - рявкнул я, рванул дверь и вышел из машины. Помчался в темноту, разревевшись от гнева. МВД не стал меня догонять. Зашуршали шины - видимо, развернулся к дому. Предатель. Дождался трагедии и втёрся в нашу семью. "Сделаю всё..." Ага, верну старую любовь, уничтожив всех. Мать тоже предательница. Ничего не значила для отца - успешного, стремительно шедшего вперёд. Побоялась, что он, мёртвый, будет более любим и важен, чем она. Не захотела, чтобы и сыновья пренебрегали ею. Не вернусь домой... По крайней мере, пока не привезут Кирюху. А там посмотрим, чья возьмёт.

Я наматывал круги по объездной улице посёлка. Куда податься? В город, к друзьям? Напроситься ночевать в перенаселённую хату Тагира? В однушку, где постоянно ссорятся Леночка и её мама-училка? К Шусту? Но в его шестикомнатной квартире есть место только для материнских мопсов, а не для друга сына. Нет уж, пусть они сами придут ко мне. Куда? А хотя бы в этот недострой. Я направился к неосвещённому и неохраняемому зданию. Стены, крыша, ни окон, ни дверей. Остов. Чем-то похож на меня. Я такой же недострой - с виду человек, а внутри пустота, в которой не может жить душа.

Надо же, навесили входную дверь. И даже замок появился. Но не беда - есть проём чёрного хода. Подсвечивая экраном мобильника, я прошёлся по холлу, поднялся по лестнице без перил. В дыры окон заглянула луна. Поднял какую-то железяку и с размаху ударил ею о бетонную стену. Пошёл гул по всему дому. "Я здесь!" - почему-то заорал я. Потянуло сквозняком с запахом тумана и гнили, капли пота на лбу стали холодными, а потом высохли и стянули кожу. Меня затрясло, как в лихорадке. Так можно и задубеть, если уж ночевать здесь. Я спустился и направился в помещение для гаража. Там, по крайней мере, не продует. Снова подсветил мобильником, размышляя, насколько хватит зарядки. И правильно сделал: посередине бетонных плит зияла чёрная яма. Из неё несло какой-то гадостью - тиной, лежалым мусором. Я притулился в углу и стал названивать Лене, проигнорировав пропущенные вызовы.

- Леночка, не задавай вопросов, зарядка кончается. Я ушёл из дома, буду ночевать в недострое. Привези утром чего-нибудь пожевать. Целую.

- Руся, нельзя! Там опасно, Стерх говорил... - запаниковала Лена, но я прервал звонок.

- Тагир... - я повторил всё, что сказал Лене. И тоже оборвал разговор, когда друг в ужасе, мешая русские и татарские слова, забалаболил о шайтане.

А Шусту звонить не стал. Не такой он, чтобы мчаться в пригород по самому обычному делу - ну, ушёл чувак из дому, бывает.

Раздавил мобильник каблуком туфли.

Плотнее запахнул куртку и приготовился ждать утра. Но провалился в странный сон.

... Бревенчатые стены блестят от капелек воды. На некрашеной лавке храпит голый мужик. Двое валяются на полу, хлюпая слюнявыми губами. Голая окровавленная девчонка начинает хохотать, мотая кудлатой головой. Потом широко открытый рот кривится в плаче. Передние зубы выбиты. Ясно, мужики опасались укуса. Девчонка оглядывает безумными глазами стены, своих мучителей. Поднимается. Идёт нараскоряку, переваливаясь, к низкому столу, берёт одну из бутылок. Видно, собирается разбить, чтобы сделать "розочку". Её взгляд падает на топор у печки. Тонкие, покрытые синяками руки, хватают его. Беззубо улыбаясь, вихляя задом и хихикая, девчонка подходит к мужику на лавке. Топор она прячет за спиной. Наклоняется и плюёт красным сгустком спящему в лицо. Потом, выгнув спину, замахивается и опускает топор на его голову. Несколько раз. Поднимается пар, будто на каменку плеснули ведро воды. Пар почему-то алый, как свежая кровь. Сквозь его просветы видны взмахи топора. Девчонка выходит из клубящихся облаков, направляется ко мне. Боже мой, почему она идёт ко мне?! Неужели видит?.. Девчонка утирает багровые капли с ресниц, размазывает серо-розовую кашу по щекам, шее, грудям. Всматривается. В совершенно безумных глазах проглядывает удивление. Оно сменяется шальным весельем, и девчонка снова замахивается...

В моей глотке застрял вопль. Всего трясло так, что стучали зубы. Вокруг - темень недостроенного гаража. Вонь из смотровой ямы. Дыхание выровнялось, но рот свело от металлического привкуса, будто я облизал железяку. Ну и сон, ети его... Скорее всего не сон, а настоящее видение, временной след убийства. Его первым поймал Стерх. И не в окуляре зрительной трубы, а в своей голове. И мне удалось... Шиза, одним словом. Или реально эта Воробьёвка - проклятое место. Стоп! Я же видел раньше не только туман и тонувший автобус, но и Кирюшку. Окровавленного, изуродованного... Кто поднял руку на ребёнка? Если к человеку приходят видения из прошлого, то возможно появление картин будущего. Вероятного, способного меняться! Мы с Киркой могли в этом убедиться... Автобус, которому было суждено попасть в аварию, уцелел. Значит, я смогу помочь брату. Вот завтра тряхану как следует маму, заставлю отвезти к Кирюхе... Завтра...Не успел это подумать, как сознание превратилось в обрывочное забытье.

... - Я здесь! - Слышу свой крик. Сон или явь? А может, ни то, ни другое?

- А-а... - Девичий удивлённый возглас, теряющийся в глубине ямы.

Звук удара о твердь. Стон. "Это... ты?.." - слабым, прерывающимся голосом спрашивает Леночка. Смачное хрупанье, будто раскололся арбуз.

- Я здесь! - снова кричу.

Падение чего-то тяжёлого. Короткий хрип... Тихо, булькая на грани слышимости, вытекает кровь.

Я проснулся, когда серый майский рассвет ещё боролся с темнотой. На запылённом, замусоренном бетоне - гораздо больше следов, чем должно остаться от моих туфлей. Две пары отпечатавшихся подошв кроссовок - одни большие, другие намного меньше, да ещё третьи, какие-то смазанные, - вели к смотровой яме. Меня затошнило. Я сплюнул горькую слюну. К яме подходить нельзя. Знаю, кто там, на дне... Знаю, кто убил их. Я.

От дверного проёма донеслось жалобное хныканье. Я тяжело повернул голову. Кирюшка... Мой младший братишка. Пришёл неизвестно через какие преграды. Пришёл, родной...

Глазницы брата были вымазаны красным, видно, тёр их испачканными руками. Весь в синяках. Кирюшка шагнул ко мне.

- Стой, Кирилл... - прошептал я. - Не подходи. Ты видел там, в яме?..

Брат кивнул и заплакал ещё горше.

- Не подходи... Это сделал я. Я здесь был и сделал это... - повторял, как заведённый, боясь, что Кирюшка всё же подойдёт.

- Я убийца, Кирка. Уходи...

Брат ещё раз шагнул вперёд. Сквозняк шевельнул его рыжую, с серебряными нитями, чёлку.

- Назад, Кирюха... Я попробую всё изменить. Леночка и Тагир будут живы. И я не трону тебя...

А потом утро обернулось тьмой, и она поглотила меня.

Сквозь полуоткрытые веки пробивался слепящий белый свет.

- Очнулся, сынок... - Чей-то басок непривычно ласков. Кто это? Неужели отец, и мы сейчас вместе?..

Я открыл глаза, сморщился: свет причинил дикую боль. Надо мной склонился МВД. Лицо помятое, будто на нём черти плясали. Я отвернулся. В кресле рядом с кроватью спала мама. Непричёсанная, без макияжа - вылитая Баба-Яга.

- Слава Богу, очнулся, - радостно зачастил МВД. - А я сразу догадался, что тебя нужно искать на дороге в Сосновый бор. Ты уж прости меня, дурака. Думал, мужская прямота лучше всего.

- Руслан, сынуля! - всхлипнула проснувшаяся мама. - Как же ты меня напугал!

Я усмехнулся, чувствуя, что губы словно бы одеревенели.

- Сыночек, всё будет хорошо. Приезжали врачи, сказали, что у тебя послестрессовое состояние. Но это не опасно, нужен постельный режим на недельку. Чёрт с ними, этими экзаменами. Отлежишься, поедем отдохнём куда-нибудь, - сказала через слёзы мама и добавила: - Прости меня... я виновата...

- Хочу увидеть Кирилла, - преодолевая онемение губ и глотки, как можно более чётко и громко потребовал я.

Моё веко задёргалось, потом затряслась левая щека.

- Конечно, конечно, - испугалась мама. - Как только сможешь встать, так и съездим.

- Я смогу, - сказал я и стал подниматься.

Мама и МВД бросились помогать мне, но я оттолкнул их руки.

Когда мы выехали из ворот, я увидел три полицейских машины и труповозку. Отвернулся и начал разглядывать заборы на другой стороне улицы. Всё успеется, а сейчас я хочу видеть брата.

Кирилла привела в больничный холл славная медсестра, с такими же ямочками на щеках, как и у Леночки. Кирка обрадовался, бросился ко мне, обнял.

- Руся, ты мой. Ты только мой. Теперь мы всегда будем вместе. Только мы... Нам не нужны ни Ленка, ни Тагир.

Я хотел погладить его рыжие вихры, но рука замерла. Сердце словно пропустило удары. Я отстранился, присел на корточки и заглянул в Киркины глаза.

Всезнающие, требовательные, готовые чёрт знает на что.

Я будто бы воочию увидел недостроенный гараж и третью пару следов у смотровой ямы. И они были не мои! Вот как... Кто-то, хорошо знавший меня, уничтожил всё разом: любовь, дружбу, мечты, будущее, - всю мою жизнь. Время, казалось, застыло; и в одну бесконечную секунду меня словно пронзило током.

- Это ты?.. - я задал Кирюхе вопрос, понятный только нам двоим.

- Я, - тихо, но с вызовом ответил брат.

- Зачем?.. - может, спросил, а может, подумал я.

Кирка не ответил. От его лица потянуло морозом, в глазах сгустился мрак.

- Как тебе удалось? - выговорил я, чувствуя, что всё вокруг закружилось.

- А я вообще много чего умею, - уже язвительно сказал Кирилл.

- Стерх научил?

- Ха! Это я водил его за собой. Как маленького, - с торжеством заявил брат. - И тебя тоже... как маленького...

Мама, МВД, вышедший к нам врач весело о чём-то говорили, а мы с Киркой смотрели друг на друга. Потом его увели.

В машине на обратном пути мама принялась объяснять свои поступки, говорить о чувствах, не забывая нахваливать МВД. Много раз попросила прощения и пообещала семейный рай.

Я глядел на прохожих, дома, суетную обыденность. В голове вертелась только одна мысль: "Недострой".

- Отстань, Кирка, - сказал Стерх. - Можешь потерпеть десять минут?.. Вот это да! Да!!! Эх... Слушай, а ты чего такой прилипчивый, а? Я бы на Русином месте отправил тебя к маме - телек смотреть. А то иди, в танчики порубись. Или заведи себе подружку. Хотя кто закадрится с таким рыжим.

В Кирюхиных глазах что-то мельнуло - сдерживаемая ярость, что ли. И это очень мне не понравилось. Парень обидчив и злопамятен. С ним в последнее время много все возились, вот и разбаловался.

- Кирилл, твой номер последний, - сказал я как можно суровей. - Уступи место старшему брату. Или в самом деле - дуй в свою комнату.

Кирюха молча направился к двери и с силой захлопнул её за собой. Стерх приплясывал возле своей подзорки, выдавал странные звуки: "О... а... да! Ещё!" Я потеснил его со словами: "Дас ист фантастиш? Пусти поглядеть!" Он вытер пот со лба и отошёл. К моему удивлению, в окуляре не было ничего, кроме светившегося тумана. Но он завораживал. Показалось, что я ощущаю вечернюю влагу, запах листвы после дождя и ещё что-то, связанное со свежевскопанной землёй. Краем глаза заметил Стерхову мослатую лапу, которая крутанула что-то на штативе. Над самым ухом раздался его голос:

- Это ж не место, а просто клад всяких ништяков. Прикинь: в девятнадцатом веке эта Воробьёвка вымерла от оспы. В тридцатые годы стала зоновским кладбищем, в восьмидесятые прошлого - скопищем рабочих бараков, а сейчас - вуаля! - престижным посёлочком. Сколько за дом отвалили-то? Только не говори, что не знаешь.

- Действительно не знаю. Отец заплатил. Откупился. Но мама понятия не имела о кладбище. Иначе бы ни за что не согласилась - она у меня суеверная, - сказал я.

- Суеверия не существует, - заявил Стерх. - Сейчас вместо него только сотки, квадратные метры, этажность...

Я не ответил, потому что увидел часть тёмного шоссе и медленно удалявшееся пятно света, как от автомобильных фар. А в нём - Кирюху, который понуро куда-то брёл. Ветер шевелил хохолок ярко-рыжих волос, на тонкой шее чернели пятна. Руки по локоть в чём-то изгвазданы. Вот стервец - подался шастать ночью. Ещё заблудится... А отвечать кому? Я крикнул: "Кирка! Стоять!", хотя прекрасно знал, что он меня не услышит. Но брат вроде послушался, остановился и начал медленно поворачиваться. Какое-то мгновение я видел его профиль. Но когда он встал ко мне лицом, я чуть не заорал. Зияли кровавые провалы, по щекам от изуродованных глазниц струились потёки. С ругательствами я отшатнулся от трубы и бросился вниз - скорее догнать брата, вызвать скорую, полицию... Кубарем скатился с лестницы и... наткнулся на Кирюху, который вышел из кухни с блюдом пирожных.

- Ты... - едва выговорил я, - ты где шляешься?

Кирка обиженно поджал губы, независимо оттолкнул меня плечом и затопал по лестнице. Ответить старшему брату, конечно, не соизволил. Если бы не испуг, от которого я ещё не успел отойти, пацан огрёб бы за дерзость. Из гостиной доносилось воркование Михаила Владимировича Дергачёва, которого мы прозвали МВД, и мамы. Воркунов познакомила мамина подруга, которая вечно лезла в семейные дела всех знакомых. Зимой, ещё на нашей старой квартире, она заявилась поздравить с Рождеством и стала странно ко мне присматриваться, а потом завела разговор о какой-то Светочке, дочери её свояченицы. Я тут же сообразил, в чём дело, и, пользуясь тем, что мама хлопотала на кухне, сказал, жутко гнусавя:

- Спасибо, тётя Нина, за подарок. Но я просил у Деда Мороза шапочку из фольги - замучили космические сигналы. Спать не дают.

- Он из-за них простыни мочит, - подхватил Кирка.

Я треснул его по затылку: не умеешь стебаться, так не лезь. Завязалась потасовка. Тётка пошепталась с мамой, видимо, узнала о "Космопоиске" и больше не посягала на мою личную жизнь.

Поднявшись к себе, я поинтересовался, что же увидел Стерх. Он развалился на моём диване с пакетом чипсов и начал по обыкновению привирать:

- Тёлку видел. Классную, только сначала на ней был уродский прикид - платье как мешок, косынка. Она потом раздеваться начала, а кругом - пар, точно в бане. Тут к ней подгребли трое бугаёв в чём мать родила. И завертелось... А потом повалил такой пар, что всё скрыл. Ещё Кирка твой не вовремя сунулся.

- Гонишь, - сказал я. - Трубу ты навёл не на соседний дом, он, кстати, не достроен, а на дорогу. На шоссе какая баня?

- Где тут у вас шоссе-то? - с издёвкой спросил Стерх. - Проезд узкий. Посмотри сам - нацелился в аккурат на ваших соседушек. Забавников этаких.

- Нет у нас соседей напротив, - я попытался вразумить Стерха. - Там только стены под крышу подвели.

- Ага, подвели,- отозвался он. - Тёлку под жаркую групповушку. Сейчас ещё гляну.

Поглядки не сразу удались: Стёрх крутился вокруг подзорки и четрыхался. Наконец замер, охнул и, как мне показалось, побледнел. Медленно отступил от штатива, присел на стул и сказал потрясённо:

- Во я влип! Сроду свидетелем не был, а теперь вот... стал.

Я в это время погрузился в размышления о своём видении, которое было вызвано, скорее всего, чувством вины перед братом - ну не всегда, мягко говоря, я уделял ему внимание. Можно сказать, уделял в особой форме - подзатыльников, окриков, стёба над младшеньким. В глубине души осознавал, что Кирка в моей жизни - не любимый брательник, а помеха с момента его рождения. Поэтому и не откликнулся на стенания Стерха.

- Слышь, Руся, - позвал он. - Чего теперь делать-то?

- Ты о чём? - Я не сразу отвлёкся от своих дум.

- О том... Нужно ли сообщать о преступлении? - спросил Стерх. - Имею принцип: моё дело - сторона. Но сейчас, наверное, не прокатит. По-любому будут искать свидетелей, опрашивать соседей. Ты не говори, что я у вас был, а?

- Какое ещё преступление? - Я по-настоящему обозлился.

- Натуральное мочилово, вот какое, - Стерх даже повысил голос.- Тёлка своих партнёров-бугаёв грохнула. Топором. Кровищи... Сам посмотри.

Я приник к окуляру. Прежний туман, больше ничего.

- За такие шуточки в лоб дам, - пообещал я.

- Какие шуточки, Руся? За идиота меня держишь? - С этими словами Стерх кинулся к трубе.

Покрутил и отошёл с удручённым видом. Потом спросил:

- Руся, здоровых людей глючит?

- Ты ж в "Космопоиске" состоишь, - раздражённо ответил я. - Тебе и судить о связи здоровья и глюков.

В это время в комнату постучали. В приоткрытую дверь заглянула масленая рожа МВД, заговорщицки подмигивая. Просунулась рука с двумя бутылками светленького. МВД, наверное, удивился, что к нему никто не бросился с проявлениями благодарности и дружелюбия. Он поставил бутылки на пол, ещё раз подмигнул и скрылся.

Мы со Стерхом вдарили по пивку и неожиданно заснули.

Утром ни Стерха, ни его техники в комнате не было. Только на столе лежала записка печатными буквами: "Я здесь не был".

Я выглянул в окно: Стерхова "Кава" у забора исчезла. Даже трава не примята.

Почему-то я не удивился поступку Стерха. А зря...

Нужно было отвести Кирюху к школе: малышня собралась на какую-то экскурсию. А у меня две консультации - по математике и физике. Но тратить субботнее время на всякую ерунду не хотелось, и я решил доставить брата по назначению, а потом рвануть в город, навестить своих, побродить там-сям... Кирка, к удивлению, не держал зла на вчерашний облом со зрительной трубой, трещал без умолку, оглядывался на строившиеся аттракционы, наблюдал за дорогой. Показалось, что он хочет увидеть машину отца. Ждёт, что родитель явится проведать, возьмёт на выходные. Сказать бы что-нибудь пацану, утешить, но я не нашёл нужных слов, хлопнул его по спине и сказал: "Идём быстрее".

Как жить в 10 раз дольше (научно, но перпендикулярно)

Возле школы стояли два автобуса, жужжал целый рой младшеклассников. Я сдал Кирку класснухе и рванул через лесок к остановке маршруток. Завибрировал мобильник в кармане. Звонил Шуст - Костя Шустов. Он поинтересовался, как я там. "Норм там и здесь", - ответил я. И остолбенел, когда Шуст спросил, приду ли на похороны. "Кто умер-то?" - еле выговорил я.

- Стерх, - ответил Костя. - Неделю назад влетел в Камаз. Операция, кома. Через четыре дня того... Мы с ребятами скинуться решили.

Я прервал звонок. Как так? Стерх же вчера ночевал у нас. Притащил подзорку, нагнал пурги про тройное убийство, испугался следаков, которые теперь не отстанут. Было так странно стоять в майском лесочке, слышать птичек, видеть травку и ощущать в душе арктический холод. Может, Шуст всё попутал? Нужно домой, посмотреть ещё раз на записку, всё обдумать. А уж потом - или в больничку, или размотать клубок, в который вдруг скрутились события.

У школы было немноголюдно: несколько мамашек да тётка с бейджиком "Заместитель директора по воспитательной работе Скворцова Анна Ивановна". Я спросил, все ли четвероклассники уехали на экскурсию. Тётка сказала, что отбыли все согласно списку. Одного хотел забрать брат на мотоцикле, но классный руководитель не разрешила. "Спасибо, Анна Ивановна!" - ликующе выпалил я, чем явно озадачил тётку. Признаться, этот "брат на мотоцикле" здорово напряг, но раз вся малышня уехала, то всё в порядке.

Дома на кухне витал запах яичницы с луком, суетилась мама, а розовый после душа МВД вкушал утренний кофе. На нём был новый халат - мама купила в апреле отцу на день рождения, но он сказал, что уезжает отдыхать в Альпы и встретиться с семьёй не может. Такая реакция не удивила: весь в делах и разъездах по городам, где были филиалы компании, родитель вечно путал, в каком классе учатся его сыновья, забывал все даты, кроме Нового года. Вот тогда он заваливал подарками на все праздники вперёд. Этот халат на плечах чужого мужика означал бесповоротный крах прежней жизни. Я поблагодарил за пиво, МВД недоумённо поднял брови - о чём это вы, молодой человек? "Неужели мне приглючилось?.." - подумал я, но сообразил, что мама прислушивается к нашему разговору. Когда она вышла, МВД заговорщицки шепнул: "Намёк понял". И снова вогнал меня в сомнения.

В моей комнате не оказалось никакой записки. И пивных банок, и упаковок из-под чипсов. Я выглянул в окно. Напротив - обычный недострой, минивэн, рабочие. Рядышком приютилась вросшая в землю избушка. Вышла хромая согбенная старуха, открыла трясшимися руками ставни. Всё ясно, не захотела продать свой участок. Но, глядя на неё, всякий поймёт, что высвобождение земли под строительство - вопрос времени. Очень недолгого. Я спохватился и решил перезвонить Шусту. Как-то нехорошо оборвался наш разговор. Но Костя был вне доступа. Тогда я набрал Тагира. Он единственный из компании не имел погоняла - очень уж трепетно относился к имени-фамилии, полученных от родителей-мусульман. Не пил пиво, не курил, не стебался над учителями, шёл на золотую медаль. Как ни странно, его все уважали. Тагир отозвался, сказал, что перезвонит через пятнадцать минут. Всё ясно, парится на уроке или консультации. Любой из нас плюнул бы на всё ради разговора с другом. Но только не Тагир. В течение пятнадцати минут я размышлял, отчего это все знакомые так резко прервали общение со мной. То были не разлей вода, мобильник трезвонил без передыху. Всем "составом" помогали при переезде. А теперь вокруг зона отчуждения, будто я живу не в пригороде, а на далёкой планете. С одной стороны, близится последний звонок, экзамены, выпускной. С другой - как же дружба? Раздался звонок. Тагир пробормотал какую-то фразу по-татарски и спросил, все ли у меня хорошо, не может ли он чем-нибудь помочь. Я удивился: Тагир был из малообеспеченной многодетной семьи, ютился в трёшке-хрущёвке с двумя бабками по отцу и матери и дядей отца. Три сестры - это же вообще сущее испытание для человека...

- Руслан, сделаю для тебя всё, что в моих силах, - многозначительно добавил Тагир.

- Всё нормуль, - ответил я. - Давай съездим к матери Стерха, отвезём венки, деньги, что там ещё нужно...

Тагир долго молчал, но потом сказал:

- Хорошо, Руслан.

- Сам к твоему дому подтянусь. Заходить не буду, жди.

- Хорошо... - повторил Тагир.

Я вспомнил курьёзный случай. Первый и последний раз я был у Тагира в прошлом году - зашёл за видеокартой, которую друг брал в ремонт. Он шарил в технике как никто другой. Его бабка встретила меня и провела в крошечную кухню, где все престарелые родственники дули чай из пиал. Я только невразумительно мычал во время беседы. Многих слов просто не понимал - то ли старики искажали русские, то ли пересыпали речь татарскими. Через час до меня дошло, что отец взял Тагира на рынок - помочь разгружать товар. Друг сказал мне, что стариков обидел мой ранний уход, они были готовы принимать гостя до вечера.

Я пересчитал наличность - оказалось маловато. Мама с удивлением (А кто такой Стерх?) выдала нехилую сумму, вздохнула: несчастные родители. А померший Стерх - разве счастливец? И, кстати, очень хорошо, что она путает, кто есть кто из моих друзей. Иначе как бы я объяснил ей, что заночевавший у нас парень и есть усопший?

Около двух часов я уже был у дома, где жил Тагир. Он вышел сразу же. Довольно в странном прикиде - долгополом кафтане, рубахе, шапке. Что за маскарад? А на балконе дядя его отца пробалаболил что-то гневное, бабки уткнули носы в концы платков. Похоже, плакали.

Мы прошли два квартала, Тагир молчал, будто его мысли были далеко. Он отказался зайти даже в подъезд, протянул скрученные тысячерублёвки. Я возразил: отдашь сам. Друг печально покачал головой. Ну да ладно, мало ли какие традиции у мусульман. Я поднялся на третий этаж, вошёл в приоткрытую дверь. Две женщины мыли полы. Всё ясно: опоздал. Я отдал им деньги, извинился, что не успел проводить товарища. Одна из женщин успокоила: хоронили от морга, всех оповестить не успели. В этот миг моё сердце ухнуло в пятки - на столе стоял портрет Стерха с чёрным траурным уголком. Его глаза показались живыми, точно просили, умоляли и... даже угрожали. Я попятился. Портрет вдруг ни с того ни с сего упал на стакан, прикрытый хлебом. Женщины всполошились, подняли его и вдруг вспомнили: ещё живой, в реанимации, Витенька пришёл в сознание и попросил отдать Мостовому Руслану зрительную трубу. Сознавшись, что я и есть Мостовой Руслан, принял от женщин металлический кейс. До двери я пятился, не в силах оторвать взгляд от портрета.

Тагир, который на лавочке читал потрёпанную книжицу, которую вечно таскал с собой, с ужасом поглядел на кейс, но промолчал.

- Опоздали, - коротко объяснил я и добавил: - Едем на кладбище.

К слову, при нашем городе три погоста, но я отчего-то точно знал, что нужно ехать в Сосновый бор. Странно, женщины, убиравшие квартиру после покойника, ничего не сказали. Я вызвал такси. Тагир чуть поколебался, прежде чем сесть в машину. Когда подъехали к воротам бетонного забора, он побледнел до синевы. Наверное, это какой-то один из многочисленных мусульманских запретов - посещать кладбища православных. А в Сосновом бору имелась часовня.

- Может, посидишь у ворот? - спросил я.

Тагир оглядел ряды торговцев искусственными цветами, венки и покачал головой.

Мы долго шли по аллеям, словно знали, куда нужно повернуть. Пришла мысль: может, это Стерх ведёт нас? Я хотел подойти к могиле, буквально заваленной венками и букетами. Некоторые упали, видимо, от ветра и закрыли надпись. Вот прямо потянуло войти в оградку, и всё. Но Тагир вдруг бросил свою молчанку и стал убеждать, что нам нужно дальше. Я же точно прилип к месту, ноги буквально отказались повиноваться. Тагир силком оттащил меня, обнял за плечи и даже оглянуться не позволил. Навстречу нам попался автобус, который, наверное, вёз людей с только что состоявшихся похорон на помины. Мы сошли на обочину. Я увидел в автобусе Шуста, ещё нескольких приятелей. Те, кто пялился в окно, наверняка должны были заметить нас, но никак не отреагировали.

У свежей могилы меня вдруг так пробрало, что стало стыдно. Платок, когда я вытер лицо, оказался мокрым - хоть выжимай. Стерехов Виктор Александрович с участием смотрел на нас с памятника.

- Оставь здесь... - вдруг шепнул Тагир и потянул с видимым отвращением кейс.

- Не могу, Стерх велел передать трубу мне. Вроде как побрезгую его подарком... - тоже шёпотом ответил я.

- Оставь, - настаивал Тагир.

Но я не послушался разумного и правильного по "самое не могу" друга.