Ребят, я "провисла". Обращаюсь, в первую очередь, к подписчикам. (Спасибо, что вы у меня есть). У меня осталось тем по зоопарку. У меня много тем по своей дурной жизни - про собак, котов и себя среди них, в забавных ситуациях. Есть большое "НО". Ладно зоопарк, там можно долго еще растекаться белкой по древу, не взирая ни на что. А вот с личными приключалками - ступор. Столько триггеров у людей на местность, и не только, накопилось - что, в принципе, боишься тему поднимать и теги писать. Как вам путешествие с рыжим котом и двумя собаками, на поезде, из Новосибирска в Крым, через Воронеж и Харьков? (Кроме двух собак и кота было двое мелких детей и комп в рюкзаке, и глобальный переезд). И кот таки попытался потеряться. И одна из собак почти сбежала. И таки Харьков. И пересадка в Воронеже. И граница. Ох! И про Белгород есть тема. Что мне делать то? Писать - нет? Всё в начале 2000-х осталось. И весьма забавное. А писать - нет - не знаю (((.
У меня была знакомая — по храму св. Николая Чудотворца, что находится на Охте. Старушка имела глубокую детскую веру и была большая молитвенница. Иногда мы шли из храма пешком и разговаривали. Некоторые из ее рассказов я записала. Вот один из них.
«Мать моя умерла, когда я была еще совсем маленькой. Отец женился снова. Его вторая жена оказалась настоящей мачехой. Отец был у нее в полном подчинении. Однажды он взял меня в поле. Доехали на телеге до пашни. Отец выпряг лошадь, приспособил плуг и, пройдя несколько борозд, сказал мне:
— А теперь ты паши. Тебе уже девять лет, ты девочка большая и не должна есть хлеб даром.
И ушел. Я взялась за плуг, пошла за лошадью, а когда дошла до конца поля, то не смогла развернуть плуг. Людей кругом нет, спросить не у кого, помочь мне было некому. Стою и горько плачу: боюсь мачехи, бить будет. Посмотрела на церковь, что виднелась вдали, протянула руки к храму, да как закричу:
— Николай Угодничек, помоги мне! Боюсь мачехи, она будет меня больно бить!
Вдруг вижу: идет старичок. Подошел ко мне и говорит:
— Что ты плачешь? Не можешь справиться с плугом? А ты возьмись за это кольцо,— с этими словами он направил плуг на новую борозду,— и иди за плугом.
Я взялась за кольцо, лошадь пошла, и так легко мне показалось, что я от радости засмеялась.
— Сумеешь? — спрашивает старец.
— Сумею, сумею,— ответила я и обернулась, чтобы поблагодарить дедушку. А его и нет. Поняла я тогда, что помог мне св. Николай Угодничек. Молиться я любила, особенно св. Николаю Чудотворцу».
Этот случай мне рассказал старичок Георгий, ссыльный — сосед по селу Колпашеву, где я работал после войны… Случилось это весной 1931 года в Нарымском крае в селе Тогур. Жил здесь ссыльный священник с Украины — отец Димитрий. У него не было ни копеечки, ни крошечки хлебушка. Матушку сослали в Красноярский край, а его самого в Томскую область забрали, в Нарым. Он ходил и подаяние собирал — старенький, обросший батюшка, в пиджачке, без подрясника, в шапочке. Нашелся один человек — пожалел его:
— Дедуль, на вот тебе удочку, на вот тебе червячков, бери лодочку и поезжай на речку, порыбачь маленечко — рыбы здесь полно.
Он в лодку сел, а сам качается — вот-вот упадет. Голодный, истощенный, измученный. Смотрит — кустик недалеко, вниз по течению. Он к нему подъехал, хотел привязать лодочку и начать рыбачить. Смотрит, а там небольшая сеть стоит, а в ней рыбы полно. Веслом приподнял сеть — и чебаков (рыба такая, мелкая) себе на уху набирает в лодку. Трясется от слабости и голода, сам плачет: "Господи, прости меня, чужую рыбку беру…".
А хозяин сети — сторож сельпо — в 9 часов сменился с поста и поехал сеть снимать. Ехал в лодочке с ружьем. Увидел, что какой-то старик из его сетки рыбку вытаскивает — поднял ружье и хотел его убить. Я удивляюсь, как у людей хватает силы, чтобы убить человека из-за какой-то рыбы! Не вмещается в душу такое понятие… Вскинул сторож ружье, а оно не стреляет. Чак — осечка! Чак — осечка! Он второй патрон заложил — опять осечка. Он повернул патрон — опять осечка. Что такое? Ружье никогда не осекалось. Новое, двадцатый калибр. Ствол вверх поднял — сразу же выстрелило. Этот дедушка, священник, оглянулся. А хозяин, раз ружье не берет, — давай матерками его: кто ты такой, да что ты делаешь?! Дедуля говорит:
— Милый, сынок, я ссыльный с Украины, с Почаева. Я у тебя рыбку беру — я ведь голодный.
— Да знаю я, что ссыльный! Что ты за человек, что в тебя ружье не стреляет?
Тот говорит:
— Я был священником, а теперь, видишь, — никто.
Сторож тот, Иван, закричал, заплакал:
— Батюшка, прости меня! Я хотел тебя застрелить, а ружье оказалось умнее меня… Не выстрелило в тебя ружье. Сетку с рыбой снял, привез батюшку домой, накормил.
— Ложись, отдыхай.
Два месяца кормил его:
— Кушай-отдыхай. Отдыхай-кушай.
Подкормил его, подкрепил, одел. А потом помог домой вернуться — дал ему денег на дорогу. Кверху по течению вез его на маленькой лодочке, обласок называется. 40 километров они вместе гребли. Посадил на пароход и отправил до Томска, а оттуда — на поезде на Украину. А потом, уже после войны, батюшка приглашает этого Ивана — приезжай ко мне. Уж стали друзья. Вот чудо какое. Этот случай в то время был всем известен. Георгий, который возил меня к этому Ивану, говорил: "Сам хозяин, который хотел застрелить батюшку, рассказывает, а слезы у него текут." А как же? Ведь это Господь руководил ружьем. Вот как Бог удерживает своих верующих людей. Так что будьте верующие. Нам сейчас дается истинная правда — вера.
Один раз ко мне подошла мастер тётя Даша Ковешникова и сказала, что меня вызывает начальник цеха Александр Иванович Портуаров. Я испугалась, но пошла к нему в кабинет. В кабинете велел сесть и долго смотрел на меня. Потом стал спрашивать, кто у меня есть, с кем я живу в семье. Я ему ответила, что я живу с мамой, папа погиб на войне. После он мне сказал: «Я не могу смотреть, как ты работаешь, как тебе тяжело. Эта работа не для тебя. Не могу проходить мимо по цеху, мне как отцу это тяжело. Я понимаю твои трудности в жизни, но пойми меня правильно. Ты очень молодая, ты ещё много денег заработаешь, они впереди тебя ждут. Не ломай себя смолоду, потом ты ещё меня вспомнишь». Он меня перевёл сортировщицей плит [работать]. Я против его [слов, решения] ничего не могла сказать. Стала работать сортировщицей. Грузили плиты в вагонетки, вывозили на склад.
В 1961-м году познакомилась со своим будущим мужем. Он дружил с Кешей Балаевым, они часто выпивали. Кеша Балаев встречался с нашей девушкой Зиной. Зина часто покупала им вино, Кеша требовал. Кеша Мише говорил: «Пусть и Зоя покупает», но я никогда не покупала, кроме больших праздников. Я тогда ни пиво, ни вино не пила. Меня заставляли, но я отказывалась.
Я хорошо одевалась, у Зины ничего не было, потому что они пили. Жила я тогда в общежитии одна в комнате на втором этаже. Купила себе железную с никелированной сеткой кровать. В комнате у меня было чисто, красиво, постель убрана красиво. На постели лежала на покрывале дорожка вышитая. На подушках наволочки с прошивками, вязанными крючком. На стене из маленьких квадратиков сшитый коврик, сама сшила на машинке. Моя комната мне нравилась. На полу самотканые половики, от мамы привезла, когда ездила в отпуск. Зина жила с девками, но девки ругали её за Кешу. Зина попросилась ко мне, жить вместе.
Один раз на 8 марта Кеша с Мишей принесли нам подарки, одеколон. Пузырёк был фигурный, мартышка, очень забавный. Этот одеколон я спрятала в чемодан, чемодан закрыла на ключ. Кеша Зинин одеколон выпил. Я была на работе, он заставлял Мишу открыть чемодан. Миша отказался, он мне об этом после рассказал. Пришла я ночью с работы, на Зининой кровати спит Кеша. Зина ушла на работу на болото. Я легла спать. И вдруг чувствую, Кеша ложится ко мне, и стал ко мне приставать, хотел изнасиловать. Стала кричать, он мне рот закрывает, я кое-как вырвалась от него, убежала в коридор. После этого Зину попросила уйти от меня, я её выгнала. Она обиделась. Я стала жить одна. Мише об этом рассказала, сказала: «Больше ко мне с ним не приходи». Кеша тоже на меня злился, говорил, что я вру.
К маме в отпуск ездила, но мне дома не хотелось жить, я быстро уезжала назад в Изоплит. Купила я себе много вещей: пальто зимнее, осеннее, костюм, сарафан, капроновую кофту под сарафан, шила платья себе сама, научилась. У меня всё пошло хорошо, стала чувствовать себя достойным человеком. Кормила-поила, одевала-обувала себя сама. Когда приезжала домой, моя бабушка очень сильно радовалась за меня. Всегда для них покупала подарки. А для крёстной – на платье. Когда приходила к крёстной в гости, я ей говорила: «Когда я была маленькая, ты каждый год шила для меня платье. Теперь я буду дарить на платье [тебе]». Она плакала от радости. Я её очень сильно любила, она хорошая, добрая, жалостливая была.
(семнадцатый лист рукописи)
Отрывок из рукописных мемуаров Германовой Зои Ивановны "Моя жизнь, моя судьба". Воспоминания записаны в начале 2000 года. Текст отредактирован и опубликован её внучкой. Имена некоторых людей, не имеющих прямого отношения к нашей семье, изменены.
P.S. Зоя Ивановна жива, находится в достаточно крепком здравии и ясной памяти, в этом году справит 84-летие. Но Интернетом пользоваться не умеет.
Весной 1960-го года снова завербовалась от своего колхоза и уехала. Теперь я была героем, ничего не боялась, смело уезжала. Снова работала на багере. Нам выдавали комбинезон, чтобы работали только в комбинезоне. Потому что машина есть машина, чтобы платье не попало под цепь.
В этом году я купила себе швейную машинку в Москве. Тоня Казакова работала с нами в бригаде, а её сестра жила в Москве. Я с Тоней подружилась, и вот она с собой взяла в Москву к сестре. Её сестра работала в магазине. И она мне помогла купить швейную машинку. Тогда с швейными машинками была проблема, можно было только по знакомству купить. Конечно, не за так, а за переплату. Но всё равно я была так счастлива. Стала понемногу шить себе фартуки, платья. Мне очень хотелось одеваться по-русски, ещё со школы. Когда я ещё ходила в школу, мама мне купила материал, фланель. Я понесла к портнихе и заказала «по-русски» [платье] с кармашками. Мама увидела и меня побила, сказала: «Сожгу». Я просила прощения, плакала, но меня защитила моя бабушка, она её уговорила [не сжигать платье]. Маме русское платье не нравилось, а мне очень нравилось. Когда я стала зарабатывать сама деньги, тут я сама решала всё. Я очень любила красиво и чисто одеваться, любила белые носки носить. Деньги зря не тратила, зато много вещей купила.
Осенью, когда у нас срок кончался, нам предложили [поехать] в командировку в Рязань на нефтеперерабатывающий завод, он тогда только начинал строиться. Нас в Изоплите всех рассчитали. И [мы] уехали в Рязань. Нас было много, никто в колхоз не хотел возвращаться. На заводе работали на изоляции, изолировали трубы. Жили в посёлке в Южном в частном доме у хозяйки. На работу возили на крытой машине утром и [обратно] вечером. Выдали комбинезон, ботинки. У хозяйки раздевались в сенях. Наша хозяйка была добрая, за квартиру платил завод. Получали мы очень хорошо. Наша командировка была до Нового года. Нас оставляли на постоянную работу, обещали общежитие. Некоторые остались, но я уехала в Изоплит. Я швейную машинку оставила у тёти Нади Строковой, с собой не брала в Рязань.
После Нового года мне дядя Андрей, тёти Нади муж, помог устроиться на фабрику на работу. Работала прессовщиком с дядей Петей Фёдоровым на пару. Дядя Петя был спокойный мужик, никогда на меня не кричал. Работа была очень тяжёлая, формовали плиту. Но зато зарплата была хорошая. Если больше нормы сделаешь, прогрессивка была большая. Мне тогда 20 лет было. Я была худенькая, хрупкая девочка. К концу смены очень уставала, болели руки. На ногах резиновые сапоги, [ноги] опухали от керосина. Фартук до пола, на руках большие резиновые перчатки, лицо под грязью не видно, только белые зубы. Дяде Пете, конечно, со мною тяжело было работать на пару, подымать хорды с плитой на вагончик. Вагончик намного выше меня. И вот на руках на весу поднимали хорду с плитой и засовывали её в вагон над головой. На прессах с дядей Петей отработала два года.
(пятнадцатый лист рукописи)
Отрывок из рукописных мемуаров Германовой Зои Ивановны "Моя жизнь, моя судьба". Воспоминания записаны в начале 2000 года. Текст отредактирован и опубликован её внучкой.
P.S. Зоя Ивановна жива, находится в достаточно крепком здравии и ясной памяти, в этом году справит 84-летие. Но Интернетом пользоваться не умеет.
UPD: Посёлок Изоплит в Тверской области Конаковского района получил такое название благодаря заводу, который производил изоляционные плиты. Предприятие было основано Постановлением Правительства в 1930 г. как первое в СССР по производству изоляционных материалов для строительства путем прессования и интенсивной просушки болотного мха сфагнума в плитах. В 00-хх годах предприятие захирело, почти полностью закрылось. Точно работала пилорама в одном из старых цехов, возможно, ещё что-то. В 2013-м году финский производитель "Paroc" заново открыл производство изоляции в Изоплите. С декабря 2022-го года завод входит в композитный дивизион "Росатома". Предприятие успешно продолжает своё функционирование и, надеюсь, скоро отметит свой столетний юбилей.
Однажды, когда я работала в детском саду, мы впервые решили сделать поделки из крупы. Тогда было модным - находить креативные решения.
На заготовку льем клей, на клей сыпем крупу, получается красивая объемная работа. При этом мелкая моторика напрягается, цепляя за собой центр, отвечающий за речь, и все у малыша работает, и развитие идет большими шагами. Но, я смотрю на крупу и мне не по себе. Как-то ломает меня. И понять не могу почему.
А потом дошло. Крупа - это же еда. А вдруг кто-то нуждается в этой пригоршне, а мы ее так используем не по делу?
И в памяти сразу всплывает эпизод из школьной жизни. Это было в 5-6 классе. Наши мальчишки из шариковых ручек свинчивали верх и низ, и плевали через эти ручки рисом. Прикольное оружие, и, главное, все под рукой, все недорого, и рис, и ручки эти... Лидия Сергеевна (учитель английского языка) поймала нас и "разоружила" пацанов. На столе появилась большая гора ручек и маленькие кучки риса. И Лидия Сергеевна, рассказала нам ужасы Ленинградской блокады, про 125 грамм хлеба в день, про голодные смерти детей, про дневник Тани Савичевой. В памяти до сих пор остались ее слова: "Вот эта пригоршня риса в те годы могла спасти от голода целую семью". Мы молчали, опустив головы.
И вот сейчас мы с детьми делаем поделки из гречки и пшена... 30 лет прошло с той истории, а догнало только сейчас... И стыдно так... Лидия Сергеевна, спасибо за урок. И простите, что я его забыла. Я больше так не буду...
Великая Отечественная стала суровым испытанием для всех советских граждан. И прежде всего – сплоченного самоотверженного духа. Ради приближения Победы люди без раздумий отдавали фронту всё, что только могли. Яркий тому пример – трогательная история танка "Малютка". 5-летняя Ада всю жизнь вспоминала, как вместе с мамой собирала из эвакуации посылки на фронт с варежками и теплыми носками. Не имея ни одной игрушки, ребенок мечтал о кукле, на которую иногда удавалось откладывать сущие копейки. А купила танк.
Итак, начиналось все с детской мечты 5-летней девочки по имени Ада. Ее семья жила под Смоленском, но в первый же день войны отец ушел на фронт танкистом, а над городом нависла опасность. Ада с матерью отправились в эвакуацию на север - в Омск. Именно туда врач Полина Терентьевна привезла с собой еще сотню детей из разных детских домов.
Воспоминания Ады о той поре ограничены лишь буржуйкой в вагонах и одной маленькой табуреткой в пристройке по месту поселения в сибирской Марьяновке. А еще после войны офтальмолог из подмосковной Электростали Ада Занегина (Воронец) вспоминала, что в Сибири впервые попробовала шоколад. Лакомство принес раненый рядовой, которого лечила ее мама. В первый же год войны в «Омской правде» стала популярной рубрика «Почта наших читателей». Ада неплохо читала по слогам и писала печатными буквами. Ознакомившись с опубликованными письмами, девочка решила писать свое.
Она сообщила редакции, что гитлеровцы выгнали ее из родного смоленского городка Сычевка. И что очень хочется домой. Далее Ада призналась, что собрала на куклу 122 рубля с копейками и хочет поучаствовать в приближении победы. С этой целью желает передать сбережения на танк, который предлагает назвать «Малютка». И просит присоединиться к ее инициативе всех желающих детей страны. «Когда наш танк разобьет Гитлера, мы поедем домой. Ада». Забегая наперед, нужно сказать, что отец девочки домой не вернулся, он храбро пал на Курской дуге. А вот танк на детские деньги был куплен.
Письмо маленькой Ады Занегиной отозвалось в сердцах людей по всей огромной стране. Тут же в редакцию издания начали приходить сотни писем от других неравнодушных детей, также пожелавших внести свой вклад в общую победу. Надо сказать, что тогда сборы на танки, самолеты и орудия были привычным делом для повального числа жителей СССР. Народ не отгораживался от общеполитической ситуации и активно участвовал в происходящем.
Но вернемся к детям. Все они в один голос поддерживали Аду и писали, что тоже хотят поскорее вернуться в свои дома, ради чего готовы пожертвовать своими копейками на строительство «Малютки». Общество всколыхнул призыв Ады Занегиной. Деньги летели в редакцию газеты "Омская правда" с самых дальних уголков страны. В общей сложности собрали 160 тысяч 886 рублей. По такому случаю в отделении Госбанка по Омской области открыли спецсчёт № 350035. О детском участии Омское гороно доложило в Москву. Чиновники сообщали Сталину, что дети дошкольного возраста захотели помочь Красной Армии разгромить и уничтожить врага, отдавая собранные на игрушки деньги на строительство танка.
В своем ответном письме вождь попросил передать героическим детям Омска горячий привет и благодарность от Верховного Главнокомандующего и всей Красной Армии. На выделенный счет банка перевели собранные деньги, и уже весной 1942-го легковесный Т-60 сошел с конвейера Сталинградского завода «Судоверфь». Поперек люка значилось гордое имя «Ма-лют-ка».
Продолжительное время «Малюткой» командовала юный сержант 56-й танковой бригады Катерина Петлюк. Она на тот момент была одной из всего девятнадцати женщин-танкистов на всю Красную армию. По сей день фотография симпатичной девушки украшает множество музеев страны. 22-летнюю механика-водителя Катю из-за роста в 151 см тоже любя называли Малюткой. Опытные танкисты по-доброму шутили: «Точное попадание — Малютка в «Малютке». Свой первый бой купленный на детские пожертвования танк принял в ноябре 1942-го под легендарным Сталинградом - около Калача-на-Дону.
Машина ловко проскакивала между черными разрывами, подвозила к подбитым танкам ремонтников, доставляла боеприпасы и эвакуировала раненых. После Сталинграда Петлюк дошла по фронтам до капитуляции Паулюса, получив в награду три ордена и 12 медалей. Правда, тогда она уже пересела на «Т-70». Судьба «Малютки» достоверно неизвестна. Есть версия о том, что танк дошел до самого Берлина. Другие же очевидцы утверждали, что машина закончила свою службу в Польше и была переплавлена.
Спустя три десятка лет после Победы Ада Занегина (Воронец) и Екатерина Петлюк наконец встретились и на всю жизнь остались приятельницами. А вышло все вот как. В 1945-м Ада вернулась в родной смоленский городок, а жизнь шла своим чередом. В 1975-м Володя Яшин, школьник из клуба «Искатель» в омском Дворце пионеров наткнулся на старые подшивки «Омской правды». Там он и увидел детское письмо Ады Занегиной. Инициативный мальчик решил найти девочку, когда-то давно объявившую сбор средств на танк. Аду удалось отыскать в Электростали, где она, уже будучи замужней женщиной, работала врачом-офтальмологом. Занегиной отправили приглашение в Омск, где готовились к празднованию 30-летия Победы.
С механиком-водителем Екатериной Петлюк Аду познакомили прямо в коридоре омской гостиницы. Малютка Катюша к тому времени была уже Екатериной Алексеевной, депутатом, сотрудницей Одесского ЗАГСа. Женщины быстро нашли общий язык, для них организовали экскурсию по городу: администрация, пионерские клубы, детские дома… И повсюду Аде дарили куклу, которую она так и не купила в военные годы. Занегину и Петлюк тогда прозвали «Две хозяйки танка». По Омску вскоре колесил выпущенный на народные средства троллейбус «Малютка», а по Электростали – одноименный автобус.
Вот не могу понять, по какому принципу мозг время от времени воскрешает воспоминания из детства...
Мне лет двенадцать, еду в полупустом автобусе Икарус без гармошки. На середине маршрута автобус дергается, чихает и глохнет. Из кабины в салон выходит водила, открывает люк на полу и что-то там шерудит отверткой.
Салон озаряется вспышкой ультрафиолета, слышен характерный треск короткого замыкания. Водила смотрит на светящуюся отвертку, которая перегорела и согнулась.
Кто-то из пассажиров в ужасе восклицает: - Щас все сгорим!
Водила держа отвертку как нож, взглядом маньяка обводит оцепеневших пассажиров и произносит: - Что сгорит, то не сгниёт.
Закрывает люк, уходит в кабину, заводит в автобус и мы, впечатленные пророчеством водилы, едем дальше.