«Врождённый порок капитализма — неравное распределение благ; врождённое достоинство социализма — равное распределение нищеты» (Уинстон Черчилль)
“Легче всего социализм развивается у людей с весьма большими потребностями, лишенных вместе с тем способности и энергии, достаточных для приобретения средств к удовлетворению этих потребностей” (Гюстав Лебон)
«А то что же: один в семи комнатах расселился, штанов у него сорок пар, а другой шляется в сорных ящиках питание ищет...
...«Взять всё да поделить» (С).
Неважно условный АбрамОвич или реальный, в данном случае просто как символ определённой группы населения. В конце восьмидесятых и он (реальный АбрамОвич), и я жили в Советском Союзе и относились к одному классу- классу неимущих. У меня ни@уя не было, у него ни@уя не было. Он работал механиком строительного треста, то есть, по советской классификации числился гегемоном. Я трудился начальником сектора КБ по ядерным реакторам, относясь по той же классификации к прослойке- инженерно-технической интеллигенции.
Правда, где-то в те же годы он организовал кооператив по выпуску полимерных изделий и начал обогащаться, обогатившись в итоге до долларового миллиардера. Повторяю: в конце восьмидесятых ни у него, ни у меня ни@уя не было. Всё окружавшее нас громадьё магниток и днепрогэсов принадлежало @уйзнаеткому, хотя пропаганда уверяла, будто это общенародная собственность. Но кто такой этот общенарод не поясняла.
Джилас и Восленский поведали нам, что собственником, то есть, тем самым общенародом, при так называемом «реальном социализме» был правящий класс номенклатуры. В соответствии с Марксом, цитата которого «Государство есть частная собственность бюрократии» тысячекратно повторена в Интернете, в том числе в научных изданиях, хотя первоисточника мне обнаружить не удалось.
Но номенклатурная (общенародная, государственная) собственность не есть частная собственность. Пока ты директор конкретного завода ты можешь с3,14здить с него сколько угодно ценных ништяков. Гегемон или инженер тоже могут, но намного меньше. Леонид Ильич нас ласково несунами называл. В восьмидесятые мне на одной центральночернозёмной АЭС рассказывали, что коттеджи директора и главного инженера были огорожены заборами из нержавеющих труб, применяющихся на АЭС. Хотя с позиций сегодняшнего дня это голимый отстой. В СССР частное лицо купить такие трубы возможности никакой не имело. Да и в промышленности они были дефицитом, как, впрочем, всё остальное в совке: еда, одежда, гондоны, тампоны...
Так вот, пока ты директор или главный, 3,14здить возможность есть. А отправят на пенсию или, не приведи Криэйтор, повысят до зам.министра, что тогда с3,14здишь? Что может с3,14здить зам.министра, сидя в кабинете на Арбате? Канцелярские товары? И главный экономический интерес директора социалистического предприятия заключался в том, чтобы с3,14здить как можно больше, покуда ты сидишь в этом кресле.
Отношение же к развитию, прибыли, инновациям, что у вахтёра с уборщицей, что у директора было одинаковым: «Гудит, как улей, Большой завод. А мне-то хуле? Е@ись он в рот...». Директора на обкоме, в министерстве, в ЦК могли сношать только за невыполнение плана, остальное считалось второстепенными показателями. Так после Сталина, когда отменили Колыму и расстрел, эти обкомы тоже не сильно е@ли. У Виля Липатова в «Сказании о директоре Прончатове» есть байка, как два сибирских директора умышленно перед 1 Мая срывали план, чтобы их «на ковёр» в Москву вызвали. Водки попить в столице.
У меня тут нет никакой негативной коннотации, сие абсолютно нормально, вытекает из отношения любого психически здорового человека к не принадлежащей ему лично собственности. «Нельзя любить чужое, как своё» (П.А. Столыпин, письмо Л.Н. Толстому)
И снова повторю, в восьмидесятые ни у меня, ни у АбрамОвича, ни@уя не было. Мой социальный статус до начала поездок в загранкомандировки в 1984 году был ниже статуса продавщицы колбасного отдела, хотя зарплата была в два раза больше, чем у неё. Для живших в совке адекватных граждан никакой новизны тут нет, всё прозрачно, как слеза комсомолки.
Продавщица могла конвертировать колбасу в любой другой дефицитный товар: импортные туфли, кружевные труселя, книги, магнитофон. И даже в ускорение очереди на получение жилья. Я фантики с портретами вождя мирового пролетариата мог конвертировать в ценные вещи либо с переплатой, либо ценой затрат огромного количества времени на поиск и стояние в очередях. А вот в загранкомандировке купить мог.
А потом экономические реформы и?.. И у АбрамОвича в их результате появился миллион условных коров. Но... Но. Но! У меня тоже появилась корова. Не было, а стало. То есть, у меня всего стало до@уя больше, чем тридцать пять лет назад в совке, где я был конструктором ядерных реаткоров, в конце совковой карьеры небольшим конструкторским начальником с зарплатой с 2-2,5 раза выше средней по стране.
А сегодня я работающий пенс на восьмом десятке с суммой зарплаты и пенсии в 1,5-2 раза ниже средней по стране. Но... Но. Но!!! Живу-то я а@уительнейше лучше, чем тридцать пять- семьдесят лет назад. У меня появилась корова (аллегорически, а то ведь есть такие, кто буквально понимает), которой раньше не было. А у АбрамОвича миллион коров. И чего мне предлагают многочисленные совкодрочеры Интернета? Пусть, говорят, у АбрамОвича его миллион коров сдохнет.
Так ведь если у него сдохнет, у меня тоже не будет коровы. Причинно-следственные связи, однако, объяснял не раз. Буквально через пару лет после залоговых аукционов убыточные совковые предприятия вышли на прибыль и стали платить с неё налоги. О том же в 1999 году прямо говорил министр по налогам и сборам А.П. Починок. Что не платят налоги в первую очередь предприятия, оставшиеся в руках государства.
А ещё миллион коров условного АбрамОвича работают на расширенное воспроизводство, в отличие от одной моей коровы, которую использую исключительно в целях личного потребления. Если от коров перейти к деньгам, то этот условный АбрамОвич не под подушкой миллиарды долларов хранит и не иПоКоДасы с аквадискотеками и золотыми унитазами строит, а реинвестирует. Получил прибыль и тут же вложил её в новый завод, оборудование, технологии, то есть, расширение производства.
Правда, последнее работает в нормальной рыночной экономике, которую начали строить в девяностые, и всё стало получаться. А потом повернули «взад» (С). Если в девяностые обогатились те, кто начинал ещё в конце восьмидесятых с изготовления полимерных игрушек, гаражей-ракушек, варки джинсов..., став в результате собственниками миллионов коров, то в новом тысячелетии миллионы коров стали переходить в руки лиц, у которых чего-то там чистое, чего-то холодное, а чего-то горячее. Вот они-то и строят иПоКоДасы с золотыми унитазами, а не реинвестируют.
Я со своей единственной коровой, которой у меня в совке не было, и условный АбрамОвич, относимся к классу налогоплательщиков. Между нами нет классовых противоречий, скорее даже симбиоз, я чОтко представляю, что не будь у него миллиона коров, у меня не было моей коровы. Ведь не было же сорок лет назад. Становится больше у него, становится больше у меня. Игра с положительной суммой.
А вот с людьми, у которых чистое, горячее и холодное, у меня как раз классовые противоречия. Потому что они забирают у меня в виде налогов часть моих доходов и делают на них себе золотой унитаз. Игра с нулевой суммой. У них становится больше, у меня меньше. При продолжении этой игры велика вероятность, что я лишусь своей коровы.
