Всё представление о твари исходило у Жоры из собственных предположений да подслушанных в туалете разговоров двух женщин: Насти и Людки. Не думал он, что когда-нибудь эти все их россказни и собственные выводы, сделанные на их основе, пригодятся, да ещё вот так. Просто в тишине квартиры, когда телевизор осточертевал, Жора не спал, а в голове всё вертелось то, о чём они говорили. До сего момента Жора просто был очень осторожен, чтобы выжить, ведь он не мог уехать, а точнее – не находил в себе сил. А алкоголь лучше всего помогал забыться, уводя от всех проблем и от чувства вины. Ведь он при желании мог бы сделать хоть что-то для других, даже предупредить – тем самым, возможно, спасти хоть одну загубленную жизнь.
Он всё ещё удивлялся собственным действиям, потому что в жизни, сколько себя помнил Тарасов, он никогда не менялся. Удивлялся тому, что больше не боится ни Эльвиры Павловны, ни собственной смерти. Пока Емельян возился с проржавевшим чердачным замком, Жора вспоминал подслушанные в туалете разговоры…
- Ну, что она сказала, Людка? Давай выкладывай. Когда? Когда же даст нам свой эликсир попробовать?
- Завтра тебе даст, а мне сегодня выдала, и вот – смотри, что.
- Охренеть! Зажил укус собачий. А я уж собиралась с тобой в травмпункт ехать. А вкусный хоть эликсир или противный?
- Не знаю, она с коньяком мне дала выпить…
- А… Коньяк-то вкусный был?
- Угу… Не переживай, Настёна, прорвёмся. И у тебя в глазах прояснится.
- Скорее бы. А то даже читать не могу, катаракта проклятая – сил нет.
- Ну тебя, держись, подруга. Пойдем, водочки выпьем, что ли, отпразднуем?
- А что она там опять делать тебя заставляла?
- Ванну набирать, затем травяной эликсир туда вливать и сливки, даже жалко было.
- А зачем она так часто моется? Что – грязная?
- Ты глупая, Настюха, в ванне она омолаживается.
- Тсс, не знаю, не видела. Пошли лучше, работы много, и живность поручено ловить.
На чердаке было удивительно тепло и сухо, словно и здесь работало отопление. А пахло соломой и сухой травой, даже приятно. Пока глубже не зашли, там воняло чем-то непонятным, хищным и на покрытом соломой полу валялись горы перьев и костей – аж жутко и не по себе враз Жоре и Емельяну стало.
Емельян ничего не спрашивал, полагался на Жору, а Жора и сам не знал, что делать, если гнезда не найдёт – не гнезда, а лежанку твари, как называли её Настя и Людка.
- Я ходила кормить его. Веришь? Ноги тряслись. Пока дошла, чуть от страха не обосцалась. Темно там, хоть глаза выколи, а идти пришлось практически наощупь. Видишь ли, Эльвира Павловна сказала, что свет оно не любит. Злится. А собачку жалко, такая лохматая, чистенькая, глазки – шоколадные пуговки, с ошейником дорогим, видно, что домашняя чья-то. Пришлось снотворного ей дать, чтобы усмирить. А ошейник я забрала, конечно, продам потом.
- И как, Людка? Какова тварь?
- Маленькая, тёмная, зубастая, на слепленную кучу похожа. И не выдумываю, вот зуб даю. Спичками несколько раз чиркнуть пришлось, а то думала – расшибусь головой о балки или упаду, да так, что кости себе переломаю. Ох, Настюха, все нервы себе истрепала. Пойду, отдохну хоть часик, ты, если что, будь у неё на подхвате, от телефона далеко не ходи, ладно?
Вспоминать и идти по чердаку оказывалось для Жоры не так страшно. Точно и нет там никого. Пользовались фонарём и одноразовой зажигалкой. На гнездо наткнулись внезапно. Сперва подумали, что куча костей, соломы, ещё какого барахла просто лежит, и прошли бы дальше, да глаз Емельяна за стену зацепился, и он обомлел на месте: что-то в липкой желейной массе, прикрытое соломой, выпирало со стены, похожее и на яйца, и на икру, – и при этом легонько подрагивало, словно дышало.
- Смотри, Жора, это оно?! - тихо шепнул Емельян, а Жора едва не подпрыгнул от испуга – так глубоко погрузился в собственные мысли.
- Вот же кузькина мать! - сквозь зубы пробормотал Жора, понимая, что видит то, чего уж точно быть не должно – потомство твари.
По разговорам Людки и Настюхи, потомство твари было весьма серьёзным делом, требующим как подготовки, так и прочих манипуляций. «Потомство у него ещё не скоро», - поясняла Эльвира Павловна, а Жора каждый год слышал из туалетных разговоров служанок. Настя и Людка, обсуждая этот вопрос, всё вздыхали, потому что эликсира получали совсем мало. А вот при потомстве дело должно было повернуться кардинальным образом, и ради этого момента женщины продолжали своё тёмное и кровавое занятие. По крайней мере, это обещала Эльвира Павловна. А ей бы Жора уж точно не стал так самозабвенно верить, как верили Настя и Людка.
- Уничтожим эту мерзость! Пока не появилась тварь. - Жора открыл канистру с бензином и стал поливать как потомство твари, так и всё вокруг.
То, что о потомстве Эльвира Павловна, наверняка ещё не знает, – в этом Жора был уверен, как и в том, что небо синее. Иначе без охраны чердак бы не остался.
Облив всё бензином, они осторожно открыли дверь с другой стороны. Поджигать не спешили, потому что Жора решил, что Емельян пойдёт вперёд, и отдал ему топор. В канистре ещё оставался бензин, и, спустившись по лестнице Жора увидел открытую дверь собственной квартиры, понимая, что там внутри никого нет. Плеснув на дверь бензином, полил на ступеньки на чердак.
Емельяну удалось бесшумно спуститься на второй этаж, когда что-то услышал и остановился. Внизу, на площадке первого этажа, с потолка свисали несколько тварей, а возле открытой квартиры происходила и вовсе непонятная хрень. Тёмная масса шевелилась, разрастаясь вширь и вверх прямо на глазах. В неё со всех сторон влетали и прилипали твари. Масса шипела, подрагивала и меняла свои очертания на человекоподобную фигуру с огромными кожистыми крыльями на спине.
- Что такое?! - остановился Жора, приготовив зажигалку.
Жора прищурился. Издали он видел уже совсем не так хорошо и чётко, как в молодости. От увиденного сердце Тарасова болезненно забилось в груди. В ушах зашумело.
- Тсс, Жора. Прорвёмся, не дрейфь, - прошептал на ухо Емельян, медленно и тихо утягивая его за собой назад. - Сейчас я кое-что обдумаю и скажу тебе. Давай, Жора, соберись и приготовься делать, что я скажу.
Как ни старалась Эльвира Павловна воздействовать на парней, ничего не получалось. Не срабатывала её сила голоса, а от взгляда негодники просто уворачивались, точно она какая медуза Горгона. Вздыхала про себя, чувствуя, как всё больше хочется есть и спать да всё сильнее начинает зудеть кожа. Надо бы ванну принять, иначе ведь болезненно будет снимать зудящие пласты. А если терпеть, то всё станет хуже: температура поднимется, потеть будет как загнанная лошадь. Вот же (вот никто же не предупреждал, что омоложение таким сложным и проблематичным будет)! В таких случаях даже эликсир не помогал, даже если выпивала полубутылки. А потом всё равно маялась в адски горячей ванне, снимая слезающие пласты увядшей кожи. Мечтая о том дне, когда тварь, наконец, даст потомство.
- А что у вас в графине? - спросил тот, кого звали Валерой.
Сказать, что ничего особенного, и поставить его на стол, в такой ситуации не получится. Тянуть молчание тоже не вариант, ещё больше будут подозревать. Она вымученно улыбнулась и, намеренно растягивая слова, сказала:
- Ах, это! Конечно же, для твари…
- И? – злобно спросил Женька, требуя пояснения.
- Ах, какой же ты любопытный и нетерпеливый, мальчик мой. С помощью этого графина я смогу усмирить её.
- Как? - снова спросил Синицын.
Эльвира Павловна шикнула на него и с тихим смешком погрозила пальцем: мол, что – не видишь, что разговоры только усиливают интерес твари за дверью. Парнишка, как она и надеялась, побледнел и заткнулся. Вот и хорошо, теперь можно отдохнуть в тишине и всё как следуют обдумать. Дубовая дверь с железной прослойкой внутри могла выдержать и взрыв. А твари, даже разжиревшей и полной сил, это препятствие тоже не по силам. Эльвира Павловна ещё раз похвалила себя за предусмотрительность и мысленно усмехнулась… Пусть и дальше думают себе, что она в их власти. Беспомощная пожилая женщина, ну что с неё взять-то? Разве что пустое обещание, что отпустит. Но за пятьдесят лет проживания в доме ещё никому не удавалось от неё уйти. Иначе как ей было сохранить свои секреты?
Емельян уже в который раз пожалел, что не вызвал полицию. Возможно, Олеся уже её вызвала из-за их долгого отсутствия. Но надеяться на подобный расклад было глупо и непродуктивно. К тому же, до того как он увидел, что из себя представляет тварь, всё казалось не таким уж и сложным. Теперь же пистолет не выглядел средством решения любой проблемы. Эту громадину пули разве что сильно разозлят.
- Что делать? - спросил заметно нервничающий Жора.
- Дай сюда канистру, - приказал Емельян, объясняя свой план, учитывающий, что им нужно найти Валеру и Синицына, - ты побежишь вперёд с криком и бросишь зажигалку, когда я скажу.
- А теперь на раз, два три…
Глубоко вздохнув, они побежали: Емельян вниз, а Жора наверх к чердаку.
Олесю колотило от озноба. Время тянулось ужасно медленно. Она боролась со сном как могла, но то и дело поддавалась, впадая в тяжёлую дрёму, ныряя в её одновременно жаркие и ледяные глубины, как в бездну. Время тянулось скачками – то медленно, то стремительно. Пару раз девушка собиралась с духом, чтобы подняться и пойти в разведку, но стоило попытаться сесть, как голова кружилась, а в глазах темнело. Ровно в пять утра она снова вынырнула из тяжеленной дрёмы, чувствуя, что силы покидают её и если заснёт, то не знает, проснётся ли вообще. От страха за себя и от обострившейся тревоги за двоюродного брата и остальных её заколотило. Вздохнув, Олеся потянулась к телефону и, запинаясь, практически шёпотом вызывала полицию и скорую помощь. Затем в изнеможении потеряла сознание.
Пока Валера, словно на обыске, тщательно рассматривал кабинет Эльвиры Павловны, она поглядывала на часы. Пять часов утра. Значит, до рассвета нужно ещё продержаться два или три часа. Вот летом всё было гораздо проще. У неё было больше времени на свои разнообразные дела, а твари приходилось либо спать, либо отсиживаться на чердаке, в самом тёмном месте дома.
Женька уселся в её кресле, как в собственном, и всё смотрел и смотрел с недовольством и подозрением, как за неугодным глазу тараканом. Эльвира Павловна уже собиралась что-нибудь рассказать из своей жизни, (этот вариант даже казался ей полезным, никому ведь не рассказывала, а выговориться не помешало бы), но Валера наконец перестал просматривать обстановку. Да, выглядывать окна за плотными шторами (в кабинете окна были замурованы на веки вечные и сливались со стеной) было делом бесполезным. Но всё лучше, чем смотреть на Эльвиру Павловну, на которую посмотришь раз, другой и поёжишься – так сильно не по себе становится… Окон нет, а вот шторы остались. Как и небольшой подоконник. Там даже подсветка включалась, и лампа имелась специальная, яркая, какую любят растения. Одно удовольствие – в таком свете травки полезные выращивать.
- Так. Так. - Валера уселся в кресло и заложил ногу за ногу, беря на себя роль самоуверенного следователя.
Подыграть ему в этом Эльвире Павловне стало даже интересно.
- Расскажите, не стесняйтесь, что это за тварь такая, откуда она в этом доме?
- Молодой человек, где же ваши манеры? Давайте познакомимся хотя бы для начала. Сидеть придётся ещё долго, а разговор, если вы настаиваете, тоже будет долгим. Вам же хочется узнать всё. Все подробности и детали, не правда ли?
- Тварь попала ко мне случайно, в одной из поездок за город. Тогда я регулярно поддерживала форму. Гуляя в лесах и в парках, могла поставить палатку и даже заночевать. Такое вот развлечение нашла себе на старости лет. А вы, спорим, думали, что я всю жизнь была ведьмой? Да, ха-ха, какие же вы забавные. Я всего лишь обычная женщина, разве что выделяющаяся амбициями. Так вот. В лесу я собирала травы, ягоды, грибы, если попадались, конечно. Но вот я отвлекаюсь. В тот день, когда мне буквально на голову свалилась тварь, я сидела на остановке, дожидаясь изрядно опаздывающего автобуса, отчего, к слову, всё больше нервничая. Не было тогда, полвека назад, этих новомодных и удобных телефонов. Если застрял в лесу, придется либо пешком идти в город, либо попутку ловить, либо просто лечь на землю и так заночевать. Ха-ха. Совсем стемнело, в общем. Я поднялась с лавочки. Всё тело затекло. От негодования проклинала и водителя, и сам автобус. Пешком идти в город в темноте мне ещё не доводилось. Так вот эта тварь буквально свалилась мне на голову. Я выпутала её из волос. Она маленькая такая, как птичка, тёплая, ни на что в темноте не похожая. Хотела выбросить её в кусты, а тут как током пронзило. В мыслях раздался голос: «Позаботься обо мне, не пожалеешь». В общем, как в какой-то сказке. Признаюсь, что струхнула я изрядно, а там уже и фары автобуса видны. Была не была – решила, ведомая больше любопытством, и спрятала птичку в сумку.
Дома я положила её в корзину с травами, рассматривать особо времени не было. Воды, правда, налила и рядом поставила на всякий случай… Я ещё то подрабатывала вахтёром, то тренировала особо одарённых учеников из балетной школы – по блату, так сказать. К слову, следующий мысленный контакт состоялся у меня с тварью на следующий день, поздней ночью.
Едва зашла в квартиру, в голове какой-то неопределённый механический голос – не мужской, не женский: «Покорми меня», и голову заполонили образы живых существ: мышей, крыс, кротов, птичек. Так я поняла, что тварь отнюдь не вегетарианка.
Первый год тварь жила у меня в коробке, в ванне, наполненной сеном. Росла как на дрожжах. Кто бы так не рос – с таким аппетитом и прожорливостью.
Через полгода она была размером с овчарку и продолжала расти. Меня знали во всех городских зоомагазинах, потом на птичьем рынке. А позже я пользовалась объявлениями: типа, возьму кого угодно в добрые руки…
Общались мы мысленно, ментальная связь крепла, усиливалась, и, похоже, она училась, копаясь у меня в голове. Коробка вскоре её перестала устраивать, как и проживанье в квартире. Когда её тело распалось на горку чего-то мохнато-пернатого и зубастого, напоминающих одновременно помесь акулы и летучих мышей (ух, эти длиннющие зубы!), пришлось искать твари для проживания другое место. Подвал не подходил. Слишком землисто и сыро, а вот чердак оказался самое-то… Главное – законопатить все щели от солнечного света, положить хороший слой соломы и не беспокоить в дневное время. А ещё не забывать кормить. К слову, обещанной награды я так и не увидела, пока мне просто это не надоело, и я пригрозила, хорошенько разозлившись, – пригрозила твари бросить всю заботу о ней к чертям собачьим. Она вот сразу как-то присмирела и кое-что мне показала.
В дневное время, когда тварь сыта, то крепко спит на чердаке. Вот, подловив её во сне, я набрала в шприц её крови и, смешав с травами, сварила первое омолаживающее зелье. Затем выпила с коньячком, чтоб не так страшно и невкусно было. И что бы вы подумали? Это сработало и продолжает работать всё сильнее. Вот знаете, сколько мне лет, молодые люди? Ха, да не угадаете ни за что. Ладно, мне сто четыре года в сентябре исполнится. Не сомневайся, Валера. А ты, Женька, вижу, веришь, раз побледнел, как смерть. Эх, юность, молодость – всё у таких, как вы: поэтов, музыкантов, – написано на лице. Откуда знаю?.. Так ты сам сказал, рассказал всё, что даже и не спрашивала. Теперь знаю тебя, Синицын, всего, как облупленного. Да ты не бойся, не укушу! - рассмеялась Эльвира Павловна. – Что? Интересно, Валера? Да, вижу, что не на шутку заинтересовала. А как я здесь всё к рукам прибрала? Ха, да всё просто, молодые люди. Чем больше пила эликсира, тем лучше обучалась гипнозу, словно с кровью твари и определёнными травами в меня вливалась волшебная сила. Не сомневаюсь, что так и было. Природные способности к травам тоже усилились: стала интуитивно варить разные лекарственные и любовные зелья. На этом временно с тварью договорились, обещала о ней заботиться, оберегать и сытно кормить. А оно (ведь пол я так и не определила) сказало, что полностью омолодит меня, когда даст потомство. Только кормить тварь надо ещё лучше и сытней, уже не животными, а людьми. Что вы обмерли, как истуканы, заслушались?! Вот вы и забыли, - подмигнув, звонко и задорно, как девочка, рассмеялась Эльвира Павловна, - что я не ответила на ваш вопрос.
- Так вот, с помощью гипноза и зелий, подмешанных в дорогой коньяк, убеждала участковых, одного за другим за полвека, что не нужно проводить расследования, когда люди бесследно пропадать стали. Особо чуткие сами уехали, когда, по моему пожеланию, дом объявили под снос. До сих пор сносят – на бумаге. Стройку, что мешала моим планам в тишине и спокойствии, тоже заморозили. - Она снова засмеялась, незаметно прислушиваясь: кажется, тварь снова разделилась, ибо стук в дверь стал не такой сильный и частый. - Настя и Людка (эх, пухом им земля!) сами нашлись, не спорили и помогать решили, а молчать умели получше рыб. Что? Мучила ли меня совесть за убитых людей? Вот уж увольте. Когда ты стар, немощен, одинок, да ещё влачишь безрадостное существование – все ведь со счетов списали. Секса уже не хочется, давление и сердце шалит, и тут такой шанс – снова стать молодым, прожить жизнь сначала и, может, вообще, в дальнейшем обрести бессмертие. Только идиот отказался бы! Даже вы, молодые люди, могу поспорить, что не устояли бы! Человек – вообще существо, легко поддающееся искушению, уж говорю, как есть, на собственном опыте, а на пороге смерти всякая мораль исчезает.
- Сука! Какая же ты мерзостная сука! - взвился с кресла Женька.
- А ну сядь, сосунок.…Не то прокляну весь твой род. Так сдохнешь, как червя ползучего раздавлю.
Синицын побледнел. Лицо напряглось. Заиграли желваки, задёргалось веко. Медленно и неохотно он сел на место.
Эльвира Павловна ухмыльнулась. Её глаза, как буравчики, впились сначала в Синицына, затем в Валеру. Ей только на руку было их запугивать, они и знать не знали пределов её силы.
- Договор дороже денег… - спокойно сказал Валера.
Эльвира Павловна кивнула, затем предложила им коньяку, от которого, как и следовало, молодые люди отказались. А у неё болезненно чесалась кожа. Она вся вспотела от раздражения, от всё усиливающегося зуда. Она встала и щедро плеснула себе в рюмку коньяка, выпила, затем налила ещё. Молодые люди сидели тихо, поглядывая куда угодно, но только не на неё. За годы психологической практики плюс содействие способностей Эльвира Павловна здорово научилась читать людей и сейчас видела, как их терзает неуверенность и беспокойство. В особенности Женьку и Валеру: оба по очереди то посмотрят внимательно на неё, затем слегка вздрогнут и тут же взгляд отведут, чтобы после снова на запертую дверь посмотреть и, видимо, прислушаться... Очень хорошо. Коньяк приятно расслаблял, и стало чуть легче. До рассвета оставалось полтора часа.