Слово не воробей... (часть 2)⁠⁠

Часть 1 - Слово не воробей... (часть 1)

Компас пришел в себя только в паре кварталов от злополучных гаражей. Возле одного из домов он осторожно огляделся, словно опасался слежки или нападения. Причем он сам не знал зачем и почему он это делает. Вокруг было тихо и безлюдно. Компас присел на скамейку возле подъезда. Голову его распирало от мыслей. Саму главную – пульсирующую словами «я двинулся» и «крыша поехала», он усиленно гнал. Тщетно, конечно же – она снова и снова возвращалась, каждый раз становясь все больше и сильнее.

– С ума, походу, так и сходят… – невесело хмыкнул он и тихо продолжил. – Жил, жил… И раз – крышей потек… И все из-за чего?! – Компас воздел глаза к небу, как бы пеняя своим вопросом кому-то там, кто, по его мнению, был во всем виноват. – Из-за какой-то старой клячи? Которой жить-то осталось на полвздоха! Да она уже одной ногой в гробу… – он осекся и повторил уже совсем едва слышно. – В гробу…

Мимо проехала, беззвучно мигая проблесковыми маячками, скорая. Компас испуганно дернулся. Он живо и помимо своей воли представил, как его увозят на этой скорой в «дурку», и принялся делать вид, что сосредоточенно счищает пятнышко рвоты со штанины. Скорая проехала мимо, даже не притормозив.

– Блин, зашугался я как-то… – криво улыбнулся он. – Скоро на людей начну бросаться, как псих настоящий. Штаны еще облевал… Да и вообще…

Вид у него действительно был потрепанный. Кроме уже упомянутых следов утреннего конфуза, на правом колене красовалось большое жирное пятно от майонеза, на заднице образовалась небольшая протертость по причине ветхости любимых штанов, а еще вчера белая футболка, отдавала серостью, местами желтизной, и неприятно пахла.

– Как обсос какой-то. – критически оглядел себя Компас. – Надо бы где-то в порядок себя привести.

Казалось бы, проблему в этом не было никакой, ведь Паша Белогоров не был бездомным. Но на поверку все выходило несколько сложнее – домой он идти…боялся. Да, именно так он сам себе и сказал. По чесноку. Как пацан. Но распространяться конечно об этом он совсем не собирался, ибо то, что ясно и понятно ему – в глазах других будет выглядеть как что-то не совсем лицеприятное. Хотя ему уже стало понятно, что это видение (ну или что там это такое) его преследует, и найдет везде. Но надежда, как известно, последней умирает. Поэтому Паша решил запутать следы.

– Как в пионерлагере. – сплюнул он под ноги, вставая. – Гроб, блин, на колесиках.

В голове Компаса созрел ясный и простой план. Нужно было просто пойти туда, куда он все эти дни стремился, но не доходил – к Ленке. Там, кстати, можно и постираться, и подхарчиться, да и из шмоток ее бывшего муженька чего-ничего себе прихватить. На том он и порешил.

………

– Не приставай к дяде Паше. – шепнула Ленка своей смешливой пятилетней дочке Свете и подтолкнула к выходу из кухни.

Девчонка озорно тряхнула косичками и, беззубо улыбаясь, продолжила наблюдение за Компасом, выглядывая из-за дверного косяка.

– Ну чего ты, Паш? – подошла Ленка к сидевшему за столом Компасу и погладила его по голове. – Как пришел, так слова из тебя не вытянуть… Случилось что?

Он чувствовал ее тепло через легкую ткань домашнего легкого халата и почему-то хотел плакать. Какие-то неясные призраки маячили у него перед глазами. Некие размытые картины. И он почему-то ясно понимал, что это проявляются силуэты нормальной человеческой жизни. Той самой, где есть любовь, покой и уют. А потом он вспоминал кошмарный красный вязанный берет, такой же красный гроб… И болезненно осознал насколько он от этой жизни далеко оказался. Космически далеко. У Ленки он бывал достаточно часто, но никогда ни о чем таком не задумывался. Может это тоже было частью его сумасшествия?

– Ну Паш, – не унималась Ленка, – Ну давай хоть расскажи чего-нибудь. Ну хоть про своего Ручника. А?

– Да что про него говорить? – словно в забытьи отозвался он. – Ручник он и есть Ручник. Давай лучше что-нибудь выпьем?

– Паш… Светка же… – заинтересованно укорила его Ленка. Выпивала она не часто, но с Компасом делала это с удовольствием. Поэтому даже не смотря на всерьез оберегаемую ею дочь, согласилась бы на предложение Компаса, повтори он его. Но тот, почему-то, передумал. Такого с ним раньше не бывало, и это тревожило.

– Ну да… Погуляем может тогда? – Компас даже встал.

– Погуляем? – растерянно протянула Ленка, но быстро собралась. – Конечно. Пойдем. Погуляем.

Они бродили по городу до позднего вечера, ели в кафешках, катались на аттракционах в парке. А когда вернулись домой – долго смотрели сначала мультики, а потом сериалы. Ленка была счастлива. И Света тоже. Компас же просто боялся засыпать, и всячески оттягивал этот момент.

………

Проснулся он в запахе горящих свечей. Именно свечей – теперь их было много. Помимо той, совсем уже крошечной, которую, лежащая в гробу бабка, держала у себя на груди, свечи стояли по углам ее гроба, на Ленкином журнальном столике, на спинках кроватей, на полу, на подоконнике… Вся комната была залита желтым дрожащим светом. За окнами едва светало и от этого все выглядело куда более зловеще чем днем. Компас аккуратно, чтобы не разбудить Ленку, встал. Старуха лежала недвижно, но внимательно следила за ним насмехающимися глазами. Тишина была полной. Буквально звенящей. Словно где-то возле уха, или даже в самой голове, вился настырный комар.

Осторожно, стараясь не наступить на одну из горящих восковых «палочек», Компас пятился к двери. По дороге он облачился в выданные ему Ленкой домашние вещи. Смотрел он при этом исключительно в преследующие его из гроба глаза старухи. Они медленно, неотрывно сопровождали каждое его движение. В груди у Компаса стало как-то холодно. «Видал я в гробу и тебя…» – вдруг услышал он свой собственный голос. Что это было? Очередная галлюцинация? Запись? Что? Неужели?.. Память?..

Компас ужаснулся простоте и невероятности своей догадки – он сам, собственным своим языком, собственными своими словами подписал себе этот приговор. То самый, в котором эта безумная старуха, безусловно самая настоящая ведьма, решила ему отомстить таким вот жутким образом. Проучить. Но… Тогда получается, что она же может и все исправить! А значит… Нужно ее найти! Срочно! Попросить прощения, извиниться, или что там еще… Умолять, объяснить все, обещать. Но…как это сделать?

Слегка вздрагивая от этих мыслей, он уже почти вышел из комнаты никем не замеченным, если не считать старухи, конечно. И в этот самый момент свечка в ее руках погасла, пустив в потолок тонкую струйку дыма. Тут же старуха чуть приподняла голову, мило улыбнулась и подмигнула одеревеневшему от ужаса Компасу. Дальнейшего он не видел, так как выскочил в подъезд с перекошенным лицом, в одних подвернувшихся под ноги тапочках, в старых спортивных штанах и растянутой футболке бывшего Ленкиного мужа.

Отругав себя за проявленную слабость, вызванную вчерашней тоской о лучшей жизни, которая расслабила его и направила не в то русло, Компас шагал, ежась от утреннего холода, в сторону дома. Смысла скитаться уже не было. Старуха находила его в любой локации, и никак не была привязана к месту его постоянного обитания. Немного беспокоили перемены, происходившие при каждом ее появлении – выгоравшая и, в итоге, выгоревшая свеча, и тот факт, что старуха шевелилась. Это все наводило на нехорошие мысли, так как не оставалось статичным, а двигалось вперед, развивалось. А значит должно было чем-то закончиться. И вряд ли чем-то хорошим для Компаса.

Он почуял неладное, еще не дойдя до дома – перед подъездом собралась толпа каких-то неясных, тревожных людей. Все они были какие-то…серые. Как в смысле одежды, так и в смысле лиц, взглядов, движений, слов. В каких-то мешковатых пиджаках, вислых платьях собирались они небольшими кучками и, мелко шевеля губами, что-то тихо говорили друг другу. Смотрели они все при этом куда-то в пояс собеседнику. Но с приближением Компаса все как один осоловело косили на него такие же серые, как они сами, глаза. Неодобрительно оглядев сборище, Паша проследовал в подъезд. Дверь была открыта настежь, и внутри, длинной змеей по всей лестнице перешептывалась толпа. Она тут же притихла, завидев вошедшего, и каждым своим участником принялась коситься на него, пока он проталкивался через плотно стоявших серых людей.

– Че за хрень тут творится… – хмурился Компас, оттесняя плечом очередного мужика в кургузом пиджаке мышиного цвета. – Вы кто такие вообще все? А?

Толпа, как по команде, снова зашепталась. С удвоенной силой. Компасу казалось, что он продирается не сквозь людей, а через плотный шумовой поток.

– Отойди, ну! – оттолкнул он какую-то щуплую тетку, чуть заметавшуюся и мешавшую ему пройти. Злость одолевала его. И тут он что-то почувствовал. До боли и страха знакомое – запах горящих свечей.

Мысль возникла сама собой, словно занесенная в мозг запахом – его нет дома уже третий день, когда он тогда в панике убегал, то не заметил матери, а дома она точно была. И, если не считать его криков, квартира тогда была подозрительно тиха. Это было не к добру. Болезненно оскалясь, Компас, уже ничуть не церемонясь, подключая локти, колени и кулаки, ринулся наверх.

– Отвали! – дико косящий глазом мужик, отлетел к перилам. – Пшли вон! – парочка маленьких женщин, не переставая шептаться, прижались к стене. – Разошлись, падлы!

Пройдя как ледокол через паковый лед, Паша добрался до своей квартиры. Дверь ее тоже была распахнута, и внутри так же стояли серые люди. Только вид они уже имели несколько другой. Это были уже не бормочущие что-то задохлики, жмущиеся друг к другу. Наоборот – квартира была заполнена рослыми широкоплечими мужиками в серых коротких пальто и с серыми же кепками в руках, и крупными угрюмыми тетками в черных платках. Запах свечей, ладана и чего-то еще тревожно-неприятного сильно бил в нос.

Компас, критически оценив широту спин непрошеных гостей, боком сунулся между двумя из них.

– Посторонись, ну! – рыкнул он.

Все – и мужики, и тетки, заполонившие квартиру, словно повинуясь какой-то команде, дружно повернулись к нему. Секунду на угрюмых лицах висела задумчивость. И вдруг, так же дружно, все довольно и широко и неестественно улыбнулись, и расступились. Перед Компасом образовалась довольно широкая дорожка между плотных серых, шевелящихся, пышущих жаром и улыбающихся людских стен. Вела она в его комнату. Ближний к нему мужик чуть поклонился и жестом пригласил его пройти.

От царящих в квартире запахов – мутило. В ушах стоял какой-то звон, а в голове клубилась вата. Компас пошел вперед. Он готовился к самому страшному. Вот сейчас он дойдет до вон того квадратного мужика возле дверного косяка, заглянет в комнату и увидит там…

– Нет. Фу, блин… Перестань… – шикнул сам на себя Компас, отгоняя мысли о том, что его мать могла вот так просто умереть пока он шлялся неведомо где. Кто бы что не говорил, а ее он любил…

Вот и квадратный мужик, довольно скалящийся и радушно приглашающий его жестом внутрь. Шаг… Еще шаг… Компас встал на пороге комнаты.

Ровно по центру, под пыльной старой трехрожковой люстрой, на двух табуретках стоял черно-красный, с белоснежной внутренней обивкой гроб. Тут и там горели свечи, перекликаясь огоньками. Гроб был пуст. Блики от свечей гуляли по атласной белой ткани, а небольшая подушечка в изголовье еще хранила в себе вмятину от головы того, кто совсем недавно лежал внутри. Компас знал кем был этот кто-то – рядом с гробом, смиренно держа свой берет в руках и распустив неожиданно черные и длинные волосы по плечам, стояла все та же старуха. Лицо ее было бледно и холодно. Только в глазах гуляли озорные искорки, а рот был скривлен в надменной и хищной улыбке.

– Ну проходи, проходи… – Компас дернулся, и резко обернулся на голос – тонкий и звенящий. Говорил, продолжая улыбаться, тот самый квадратный мужик. Его внешний вид и голос настолько не подходили друг другу, что даже во всем этом сюрреалистичном представлении, казались чем-то неестественным. – Твоя очередь. – продолжил тем временем мужик, и чуть подтолкнул Компаса в спину.

Только сейчас он по-настоящему испугался. До дрожи в каждой клетке организма. До этого момента он пребывал в каком-то анабиозе, ступоре от горя по утраченной матери. Теперь же со всей ясностью осознал, что мать тут совсем не при чем, а это место – так любезно нагретое этой чудовищной бабкой, уготовано именно ему. «Только после тебя, карга старая!» – всплыли в памяти его собственные слова, сказанные так недавно, и так давно. – «Только после тебя…».

Компас нерешительно, еле ворочая «деревянными» ногами, сделал шаг вперед. Старуха заулыбалась еще хищнее. Она просто стояла и лыбилась. Но от этой улыбки все потроха внутри Компаса ходили ходуном, завязывались в тугие узлы и натягивались струнами. Он сделал еще несколько шагов, как-то неудачно поставил непослушную ногу, запнулся, и рухнул на пол. Руки тоже были словно не свои, поэтому выставить их вперед для защиты он не успел, и гулко грохнулся головой прямо об угол гроба. Тот съехал немного в сторону, заскрежетав табуреткой по полу.

Лежа на полу, Компас чувствовал, как кровь теплым медленным ручейком вытекает из рассеченной брови, заливает глаза и забирается в нос. Он чувствовал ее металлический вкус у себя во рту. И не мог подняться. По голове ему доставалось нередко, и он знал каково это, но ни разу не чувствовал себя так, как сейчас. Он словно был набит ватой. Как старый плюшевый медведь, который сидел у него в комнате на шкафу, прислоненным к стене – стоять он не мог по причине своего мягкого наполнения.

Мягко ступая, подошла старуха. Она склонилась над ним и внимательно изучала. Вот к ней присоединился квадратный мужик, а за ним и другие серые – рослые, кургузые, крупные, мелкие. Они толпились вокруг, напирали, налезали сверху, протискивались снизу. И все, как один, довольно улыбались.

– Твоя очередь. – хрустально пропел квадратный и протянул к Компасу руки. Вторя ему, с разных сторон повыскакивали, будто приводимые в движение пружинами, десятки серых рук. Они, мешая друг другу, шевеля грязными пальцами с кривыми обломанными ногтями, хватали его за руки, ноги, голову, одежду, и пытались куда-то тащить.

Компас беспомощно взирал на все это сквозь кровавую пелену и не мог пошевелить даже пальцем. Владельцы рук наконец смогли согласовать свои действия, и надежно его ухватить. Тут же он оказался наверху и «поплыл» к никуда не девшемуся гробу. Тут же, задрав голову вверх и жутко распахнув рот в обрамлении ярко накрашенных губ, дребезжаще захохотала бабка. Ее смех был громким и резким, как будто металлическая линейка билась об стол, дернутая за конец озорным школьником. Вслед за ней, тоненько, словно где-то пересыпалось битое стекло, засмеялся квадратный и стал хлопать в ладоши.

Серые бухнули Компаса в гроб и тоже принялись хохотать на разные голоса. Они хватались за животы, толкали друг друга локтями, показывали на лежавшего в гробу пальцами, корчили рожи, и хохотали, хохотали, хохотали…

Паша плакал. Слезы его текли из распахнутых в ужасе глаз, смешивались с кровью и пачкали белую обивку. Вся картина, развернувшаяся в маленькой комнатке хрущевки, напоминала полотно какого-то обезумевшего художника – в центре стоял красно-черный гроб, в котором лежал таращащий безумные глаза парень в крови и грязи, а вокруг бесновались какие-то странные и нелепые люди под предводительством сухонькой старушки, так и норовившей пуститься в пляс. В это момент, какой-то особо разошедшийся в неистовстве серый, задел гроб бедром. Уже поколебленный ударом в него головы Компаса, гроб дернулся и, опрокинув табуретку, с треском упал на пол.

Это происшествие разом прервало шабаш. Все его участники замерли в нелепых позах с удивленными лицами, а виновник, столкнувший гроб, испуганно забился в угол. Перемены произошли и с Компасом. Вся его ватность куда-то испарилась, и он снова обрел власть над своим телом. Ничуть не раздумывая, он выскочил из гроба, ударил в нос подвернувшегося по руку серого, с силой оттолкнул попытавшуюся его задержать тетку в платке, и с разбегу вылетел в окно.

Раздался грохот и звон, перед глазами замелькали ветви росшей под окном березы. Паша налетел грудью на толстый сук, провернулся на нем и упал спиной на землю.

– Хорошо хоть окно не успел на пластик поменять… – пуская кровавые пузыри прошептал он себе. Со всех сторон к нему спешили перепуганные прохожие и соседи, кто-то уже снимал на телефон, а кто-то, слава богу, громко вызывал скорую. В поднявшейся суматохе никто и не заметил, как из подъезда вышла кроткая старушка в красном вязанном берете и, бросив мимолетный взгляд на толпу, скрылась за углом. И уж, тем более, никто не заметил хищной алой улыбки на ее морщинистом лице.

Компас слишком хорошо знал о последствиях своего забытья, и изо всех сил старался оставаться в сознании. Оно то и дело норовило покинуть его, но он всеми возможными способами пытался в нем закрепиться. Сначала он принялся считать людей, топтавшихся возле него, вяло переводя взгляд с одного на другого. Потом начал наделять их кличками по каким-то их внешним особенностям или поведению. Это все требовало некоторой концентрации и позволяло ему держать себя в необходимом тонусе. И когда он, в качестве очередного задания себе, начал пытаться угадать имена этих людей, послышалась сирена скорой. Замельтешили врачи. Его осмотрели, что-то вкололи, положили на жесткие носилки, погрузили в машину и повезли. В пути он и отключился.

………

Компас пришел в себя от того, что ему на руку капнуло что-то горячее. Он тут же открыл глаза и увидел перед собой горящую свечу. Она чуть криво торчала из его сложенных на груди ладоней, и капала на них воском. Пошевелиться Компас не мог, двигались только глаза. И они ему говорили, что лежит он в гробу. Том самом – перепачканном его кровью и грязными руками серых людей. И стоит он, судя по обстановке, в больничной палате.

Закрыв глаза, Компас попытался убедить себя, что все еще спит, и должен проснуться по-настоящему. Так, чтобы не было этого кошмарного видения, которое, наверняка, есть ничто иное, как результат нескольких его кошмарных дней. Но все осталось по-прежнему. Добавился только чей-то силуэт на границе видимости. Компас не видел кто это, но невысокий рост и красное размытое пятно в верхней части силуэта, говорили сами за себя.

– Эй!! – заорал Компас, с удивлением обнаружив у себя способность говорить. – Эй! Кто-нибудь!! Помогите! Слышите!! На помощь!!!

– Зря стараешься. – услышал он знакомый по трамваю голос. – Нет, ты можешь орать хоть до посинения – мне все равно. Только тебя никто не услышит. Ну кроме меня, конечно.

Старуха вошла в поле прямой видимости и, сложив руки на край гроба, умильно склонила голову набок. Компас часто, с подвыванием, дыша, бешено косил на нее глаза. Рот его дергался и кривился набок, словно он хотел что-то сказать, но забыл как им пользоваться.

– Страшно? – скорчила сочувственную мордочку бабка и сама же ответила. – Страшно. Не сомневаюсь. Но я вот… – она вынула из рукава какой-то, сложенный в несколько раз, лист бумаги. – Я вот тут справки навела… И что-то, Паша, я подвигов за тобою не вижу. Все больше кражи, вымогательства, угрозы, даже разбой. Как думаешь, этим вот людям, – старуха потрясла листком, – Было страшно?

Чудовищный, нечеловеческий ужас, охвативший Компаса в тот момент, когда он открыл глаза, и удвоившийся после явления старухи, неожиданно сменился яростным гневом. Словно кто-то щелкнул у него в голове каким-то переключателем.

– Ты! – вращая глазами заревел Паша. – Что надо тебе от меня?! Наказать меня пришла, да? За то что я такой плохой? А ты вся такая правильная, да?

– Ой, – хихикнула старуха, – Насмешил. Я что – похожа на того, кто воздает по грехам? – Компас молчал. – Или может ты думаешь, что я тебе мстить решила? Ха! Нет, мне, конечно, неприятны ситуации, подобные нашему с тобой трамвайному знакомству – как ни крути, а я человек. Но все это твое поведение, все эти твои мерзкие поступки, вся эта твоя жизнь городского подонка – не больше, чем повод для меня присмотреться к тебе повнимательнее. Обратить на тебя внимание. Можешь считать это моей прихотью или слабостью, но мне легче иметь дело с теми, кого меньше жаль. С такими как ты…

– Чего ты хочешь?! – уже чуть менее злобно оборвал ее Компас. – Чтобы я изменился? Чтобы прощения у тебя попросил? Или что?! Отвечай, сумасшедшая бабка!

Старуха поджала губы, словно сдерживалась от смеха, и молча смотрела на него. Она явно получала удовольствие. Упивалась своим положением. Но вот она взяла себя в руки и снова посерьезнела.

– Прости, еле сдержалась. Ты такой смешной.

– Ну что? – злость и гнев Компаса снова будто выключили, и на их место, заполняя пустоты, хлынул поток ледяного ужаса. – Что тебе нужно?

– Твое место всего лишь. – пожала плечами старуха, постукивая пальцами по гробу.

– Что? Место?.. Какое еще место? Что ты несе… – судорожно завращал глазами Паша, но осекся. Он вдруг понял полную бесполезность любых своих действий. Стало ясно одно – эта психованная бабка, чтобы она там ни говорила, просто хочет поквитаться с ним за тот случай. Восстановить стройную, по ее сбрендившему мнению, картину мира. Который должен, просто обязан, крутиться вокруг нее. И никак иначе.

– Да… Я согласен. – коротко кивая, проблеял Компас. – Я уступаю тебе свое место. Слышишь?! Уступаю!

– Ну вот и славно. – осклабилась старуха и щелкнула пальцами.

В тот же миг Компас почувствовал, как с ним стали происходить какие-то изменения. Все внутренности будто пришли в движение и стали раздуваться, сжиматься, биться друг об друга, причиняя ему адскую боль. Кожа сначала будто натянулась, потом стала стремительно сморщиваться и покрываться пятнами. В глазах неумолимо размывались контуры предметов, наползала мутная пелена. Зубы, вдруг разом заныв, стали, сами собой расшатавшись, вываливаться и падать в глотку. Компас закашлялся и почувствовал, как в голове у него будто бы что-то оборвалось, а правое ухо совершенно перестало слышать.

Стоящая же рядом старуха, наоборот принялась на глазах свежеть, разглаживаться и даже вытягиваться. Спустя минуту в гробу лежал уже глубокий старик, в старых, начинавших истлевать, спортивных штанах и растянутой футболке. Обивка на гробе, издав свистящий звук, начала расползаться и осыпаться. А вслед за ней и сам гроб, потрескивая, превратился в трухлявый ящик.

Через пару минут из палаты, в которую с час назад поместили бессознательного Компаса, осторожно прикрыв дверь, вышла высокая брюнетка лет сорока в старомодном платье. Платье ей было явно мало, но все равно сидело на ней вполне хорошо. Она поправила перед зеркалом прическу, ущипнула себя за щеки, поправила чуть размазавшуюся ярко красную помаду, и «мурлыкнула» себе под нос: «Не то, чтобы это место было такое уж завидное… Даже до тридцати не дотянула. Но тоже сойдет». После чего спокойно направилась к лифту.

Заглянувшая через некоторое время в палату медсестра, Компаса там не обнаружила. Его не было ни в туалете, ни в постели, ни под ней, ни в шкафу – нигде. На сестринском посту его тоже не видели, а значит этаж он не покидал. Окна были заперты изнутри, да и высоко... Не осталось никаких следов пациента. Лишь посреди его палаты лежала куча какого-то праха и грязи, да в воздухе витал явственный запах тухлой рыбы.