Амбициозный замысел программы "Марс-73"

Советская программа исследования Марса в 1973 году стала беспрецедентной по масштабу,
к Красной планете одновременно отправились четыре станции серии М-73 ("Марс-4"–"Марс-7").
В отличие от орбитальных "Марс-4" и "Марс-5", аппараты "Марс-6" и "Марс-7" (модификация М-73П) несли спускаемые зонды для посадки на поверхность.
"Марс-6" стартовал 5 августа 1973 года с Байконура на ракете-носителе "Протон-К", имея массу 3260 кг (из них 1000 кг — спускаемый аппарат).
Его ключевая задача — доставить автоматическую марсианскую станцию в южное полушарие Марса, в область Эритрейского моря (координаты: 23.9° ю.ш., 19.4° з.д.), и провести первые прямые измерения атмосферы и грунта.

Спускаемый аппарат АМС «Марс-6». Ежегодник БСЭ 1975 г.

Технологический прорыв

Конструкция "Марса-6" включала революционные для своего времени решения:

• Усовершенствованная двигательная установка с двигателем 11Д425А, обеспечивающим
  два режима тяги (1105 кгс и 1926 кгс).

• Система терморегулирования, протестированная в вакуумных камерах с имитацией солнечного излучения — первый случай столь комплексных испытаний в советской космонавтике.

• Спускаемый аппарат сферической формы, оснащённый масс-спектрометром для анализа атмосферы, датчиками давления, температуры, ветра, а также камерами для панорамной съёмки.
  Несмотря на инновации, миссия столкнулась с чередой сбоев, отказ телеметрии 3 сентября 1973 года и выход из строя бортового магнитофона, вынудили управлять аппаратом "вслепую".

Роковые минуты спуска 12 марта 1974 года

12 марта 1974 года спускаемый аппарат "Марса-6" вошёл в атмосферу Марса на скорости 5.6 км/с. Этапы спуска выглядели так:

1. Аэродинамическое торможение: 2.5 минуты, снижение скорости до 600 м/с.

2. Раскрытие парашюта на высоте ~20 км — началась передача данных о составе атмосферы.

3. Потеря связи за 0.3 секунды до расчётного касания грунта — в момент включения двигателей мягкой посадки.
   Телеметрия успела зафиксировать аномально высокое содержание аргона (25–45%)
   в атмосфере планеты, эти данные, позже подтвердила миссия NASA "Curiosity"

Схема перелета станции «Марс-6»: 1 — первая коррекция, 2 — вторая коррекция, 3 — третья коррекция, 4 — отделение спускаемого аппарата и вывод его на траекторию спуска. Вестник АН СССР 1974 г.

Версии катастрофы и историческое значение

Причины аварии до сих пор остаются предметом дискуссий, наиболее популярные из них:

• Отказ радиосистемы при переключении на ретрансляцию через "Марс-5" (уже вышедший
  из строя).

• Жёсткая посадка из-за ошибки в оценке высоты (аналогично крушению европейского "Скиапарелли" в 2016 году).

• Воздействие пылевой бури, вызвавшей колебания аппарата.

  Несмотря на потерю зонда, "Марс-6" передал уникальные данные: первые прямые замеры атмосферного давления (4.5–7 мбар) и температуры (−43°C на высоте 20 км), а также выполнил совместный с французскими учёными эксперимент по изучению солнечного радиоизлучения.

Современное открытие энтузиастов

В 2014–2018 годах группа российских исследователей во главе с Виталием Егоровым и Антоном Громовым предприняла поиски места падения, используя снимки спутника NASA Mars Reconnaissance Orbiter (MRO).

Для поисков "Марса-6" группа провела визуальный анализ тысяч снимков зоны посадки
и виртуальный краш-тест, моделирование которого показало, что удар должен был создать кратер 4–5 м в диаметре, а аппарат мог отскочить на 46–99 метров.
В 2018 году в низменности Эритрейского моря был обнаружен кратер диаметром 4 метра
с объектами, напоминающими обломки.
Расчёты подтвердили соответствие параметрам удара "Марса-6".

Наследие "Марса-6"

Хотя "Марс-6" не выполнил главную цель — работу на поверхности, его вклад в науку внушителен.
Переданные 150 секунд данных о атмосфере стали основой для моделей климата Марса,
а технологические решения, такие как система терморегулирования и парашютно-реактивная посадка, легли в основу будущих марсианских миссий.
История его поисков — пример того, как гражданская наука дополняет официальные исследования.
Сегодня, спустя 52 года после старта, "Марс-6" остаётся символом дерзости космической эпохи, чьи секреты ещё ждут окончательного раскрытия.

В завершение статьи приведу цитату Антона Громова российского исследователя космоса и популяризатора космонавтики:

"Межпланетные аппараты для человечества как органы чувств, которые мы посылаем в другие миры.

Ещё в 60-70-е гг. предыдущего века СССР с серьёзным намерением хотел освоить Венеру. Советский Союз планировал организовать на ней колонию переселенцев. В декабре 70-го г. первый в истории космонавтики аппарат космического происхождения высадился на поверхность данной планеты.
В целом за 20 с лишним лет туда сумели отправить практически два десятка аппаратов. Мир тогда назвал Венеру «русской планетой».

На это имелось несколько причин, и основная же была заключена в наибольшей похожести Венеры на Землю: здесь и размер, и масса, и состав. Вот, например, Марс излишне мал, имеет разреженную атмосферу и располагается весьма далеко от Земли. А вот Венера же считается для учёных, можно сказать, земным двойником.

В качестве второй причины можно считать то, что ещё в 1-й половине прошлого века поверхность планеты была своего рода гигантским океаном. Как раз наличие океана, по мнению учёных, в какой-то степени объясняет облака, вечно окружающие планету. Океан является жизнью, и благодаря этому Венера более привлекательна в этом плане.
Третьей причиной же являются сами ресурсы. Говорят, что Венера должна иметь нескромные запасы твёрдых элементов, например, урана. Также ввиду близости к светилу Венера является настоящим природным термоядерным реактором, способный дать сильный толчок энергетическому развитию.

Как «оживляли» Венеру?

О Венере достоверно знали самую малость, так как за плотным её слоем никакой телескоп не был способен рассмотреть планетную поверхность, но СССР из-за этого не останавливался в плане построения активных задач по колонизации планеты. На заре 60-х гг. прошлого века астроном из США Карл Саган подал мысль советскому научному сообществу по распространению плана терраформирования Венеры. Иными словами, это создание на планете условий, походящих на земные.
На 1-м этапе предусматривалась отправка на саму планету одноклеточных зелёных водорослей, что будут стремительно размножаться, если будут отсутствовать естественные враги. Как только они заполонят океан, водоросли примутся за разложение в избытке имеющегося на планете углекислого газа и обогащение атмосферы кислородом. Все такие процессы позволят снизить парниковый эффект, и планетная температура постепенным образом будет уменьшаться. Были предположения, что на протяжении века температурные показатели могут стать ниже менее чем до 100°C.
Но в 1967 г. 1-я космическая станция СССР долетела до атмосферы данной планеты и передала информацию, нарушившую все планы учёного сообщества, ведь, согласно ней, оказалось, что на Венере отсутствует какой бы то ни было океан. В 1969 г. до Венеры долетела иная станция, называвшаяся «Венера-6», давшая ещё более точные сведения, а именно то, что на планете свыше чем 97% углекислого газа, 2% азота и 0,1% кислорода, а водяных паров, способных помочь зародиться жизни – даже меньше.

«Летающие острова»

Вышеописанный план в итоге свернулся, но его сменила новая концепция. Если поверхность планеты столь жестока и не подходит для жизнедеятельности, разве нельзя поселиться на облаках планеты? На высоте в 60 км. над планетной поверхностью располагается сплошной облачный слой, толщина которого составляет приблизительно 10 км.
Аппаратом «Венера-4» зафиксировано, что на данной высоте температурные показатели доходят до -25°C. Это, конечно, довольно холодно, но всё же вынести можно, если сравнивать это с +475, что на поверхности. Давление же в зоне облачного слоя тоже очень схоже с земным. Стоит отметить, что облака, подобно земным, состоят из мельчайших ледяных кристалликов, так что вода там есть, хоть её и весьма мало. Всё это делает условия нахождения там человека значительно комфортнее, нежели на Луне и Марсе. Астронавтам скафандр и не будет необходим, ведь хватит и лёгкой маски с блоком получения кислорода химическим способом.

Инженерами СССР было изображено возможное устройство таких летающих поселений. Один рисунок был размещён ещё в 1971 г. в журнале под названием «Техника молодёжи». Корабль был платформой гигантских размеров, окружённой сферической оболочкой, состоящей из нескольких слоёв плёнки из синтетики, между которыми производят циркулирующие движения газовые составы, которые держат на плаву сам «дирижабль». Оболочка же прозрачна, и сквозь неё можно увидеть белесое небо планеты. Внизу платформы же располагаются жилые помещения, склады и лаборатории, а над ними земля, где растут сельхоз культуры.

В ночь на 13 апреля 1982 года во время 27 экспедиции на станции «Восток» сгорел вагончик с электростанцией. Погиб механик Алексей Карпенко, который первым бросился тушить генератор.

«Восток» – это 1400 километров вглубь Антарктиды, геомагнитный полюс Земли, полюс холода с наинизшей на тот момент температурой приземной атмосферы в -88,3°С, высота 3500 метров над уровнем моря. Воздух там разрежен, как в Альпах, кислорода для дыхания не хватает, полярная зима и начало полярной ночи. А научная вахта полярников только началась и длиться ей год...

Представили масштаб бедствия? Рассказываю, что было дальше.

Ночь, мороз за семьдесят. И пожар. Ситуация как в фильмах ужасов. Люди бежали к дизелю, поднятые криком: «Пожар!» Любой из бегущих хорошо понимал, что значит глубоко в Антарктиде, в самой ее холодной точке, на пороге полярной ночи лишиться тепла и света. Никакая рука помощи не в состоянии сюда дотянуться.

Надо знать Антарктиду. Она как знакомый нам бытовой холодильник: вымораживает, иссушает. Все превращается почти в порох. Сухость такая же, как в Сахаре. И пожары – бич Антарктиды.

Первыми горели англичане на своей станции Хоп-Бей. Свирепствовали пожары в зимовку 1960—1961 годов. У нас в Мирном погибли восемь аэрологов (сгорели в занесенном снегом жилье). У американцев на Мак-Мёрдо огонь поглотил на четверть миллиона тех еще долларов ценнейшего оборудования.

Пожары случались и в идущих по Антарктиде санно-тракторных поездах. «Пожар тут, кажется, может возникнуть и от плевка», – мрачновато шутят полярники.

А еще в Антарктиде пожары трудно тушить. Нет воды… Курьез. Ведь именно тут сосредоточен пресноводный запас планеты. На три четверти Антарктида состоит из воды. Но вода эта твердая.

Брусками пиленого снега пыталась бороться с огнем горстка людей. Но уже через двадцать минут опытный Борис Моисеев, чувствуя, как крыша ДЭС начинает «дышать» под ногами, крикнул: «вниз немедленно!»

Электрический свет погас. Но дизели еще какое-то время стучали в забитой дымом постройке. Потом стихли – пламя набросилось на стоявшие рядом баки с горючим. Двадцать баков с соляркой стояли в эти минуты между жизнью и смертью двадцати человек.

ШАНС ЕСТЬ!

Сбившись в тесную группу, бессильные что-либо сделать, они наблюдали, как на глазах исчезает основа всей жизни Востока, то, о чем со дня основания станции говорили: «Если в зимнюю пору на Востоке что-нибудь случится с дизельной – кранты!» И вот случилось. «Лицо обжигало, стоять ближе тридцати метров нельзя, а в спину упиралась морозная ночь – минус семьдесят. Мы вполне понимали – через час такой холод заберется во все пока еще теплые уголки станции. А до ближайшего в Антарктиде тепла – полторы тысячи ничем не преодолимых сейчас километров» (из дневника врача-исследователя Аркадия Максимова).

Но мороз в единственный, пожалуй, раз, был на стороне людей и не дал растопить солярку в баках. Появилась призрачная, но все же – надежда!

РАБОТА ИНЖЕНЕРА СТАЛА ГЛАВНОЙ

В восемь часов Борис Моисеев запустил позабытый всеми старый движок. К вечеру удалось разыскать, приспособить, протянуть кабель от движка к радиостанции. И они вышли в эфир. Сообщили, обо всем, что случилось, на Молодежную. В тот же час сообщение ушло в Ленинград и в Москву.

Между тем антарктический холод проникал в лишенные тепла жилые постройки.

Из дневника Аркадия Максимова: «Температура в моем уголке уже минус тридцать один. Писать можно только карандашом. Зубная паста сделалась каменной. Для пробы заколотил тюбиком в деревянную стойку гвоздь… Алюминиевые стены дома страшновато, как натянутый до предела канат, звенят. И лопаются. Обои на стене разрываются, как будто их разрубили саблей, и скручиваются… С этим натиском холода воюем пока тремя «керосинками» – одна в кают-компании, одна у радистов, одна на буровой у движка. Около этих точек и жмемся… Я в Антарктиде не новичок. И не склонен к лишнему драматизму. Но положение отчаянное. Вслух об этом – никто ни слова. Но думают все несомненно. Такого тут еще не бывало. На Молодежной, в Мирном и на Большой земле, узнав сегодня о нашей трагедии, кто понимает, скажут: «Не выкарабкаться ребятам». Я бы и сам так сказал. А надо выкарабкаться!.. Пока писал, температура понизилась до тридцати четырех. Пальцы не держат карандаш».

СУДЬБОНОСНОЕ РЕШЕНИЕ

Четырнадцатого апреля из Москвы пришла радиограмма. Ее суть: нужны ли чрезвычайные меры для спасения людей?

На собрании все согласились с Велло Парком, метеорологом с многолетним антарктическим стажем и опытом альпиниста, который сказал со своим обычным эстонским акцентом: «Ребята, какие чрезвычайные меры! Продукты есть. Топлива много. Руки целы. И головы мы, я наблюдаю, не потеряли. Перезимуем». Так и решили.

Впереди были девять месяцев зимовки! Из них четыре – полярная ночь. И где?

«Труднейшая станция», – сказал ее основатель Алексей Трешников. «Кто на Востоке не бывал, тот Антарктиды не видал», – гласит полярный фольклор.

Множество раз потом в ходе этой невероятной зимовки жизни отважных полярников спасал советский инженерный гений. Вот только несколько примеров.

ГОРНАЯ БОЛЕЗНЬ И ЭВАКУАЦИЯ

Инженер Михаил Родин был вторым заболевшим тяжелой формой горной болезни. Отек легких от работы по 14 часов в день на морозе в -60 при норме 30 минут. Единственное спасение – эвакуация самолетом в Мирный и далее – на Землю.

Температура воздуха упорно держалась на -70. Тем не менее, экипаж опытного полярного летчика Владимира Кравченко поднял в воздух свой ИЛ-14. Кравченко знал: никто никогда не летал на Восток во второй половине марта. Это запрещает инструкция, здравый смысл, опыт. Долететь можно, а взлет?.. На Восток пошла радиограмма: готовьте полосу!

Снег, как песок, самолет, конечно, не сможет взлететь. Надо хотя бы метров на двести – триста оледенить полосу. Зимовщики спешно изготовили из железных уголков раму, положили на нее три старых матраса, тряпье, облили бензином и подожгли. Волочили этот костер в надежде, что он поможет образоваться ледяной корке на снегу.

Мороз – шестьдесят восемь градусов. И результат «боронования» равен нулю – ледяной корки нет.

Самолет из Мирного приближался к Востоку. На борт передали, что корочку льда наморозить не удалось, и командир принимает решение не садиться, а сбросить медикаменты и барокамеры для больного.

Летчики, сделав круг над Востоком, сбрасывают контейнер с грузом. Но опытный Велло догадался измерить температуру у поверхности полосы. И тут, о чудо, полоса от копоти на солнце сделалась чуть теплее, чем окружающий воздух, – минус шестьдесят градусов!

С этим известием Велло, задыхаясь, бросился в радиорубку: «Женя, на полосе – шестьдесят! Можно садиться. Беру всю ответственность на себя». С самолета спокойный голос Евгения Кравченко ответил: «Хорошо, Велло, я знаю твой опыт. Я тебе верю. Садимся».

Через пару минут самолет с трудом, у самого края полосы поднялся в воздух. Михаил Родин был спасен.

О ПЕЧКАХ-КАПЕЛЬНИЦАХ

На Восток всегда подбираются люди бывалые и смекалистые. Настоящие полярные инженеры и ученые. Идею о печках-капельницах сразу же высказал Борис Моисеев. Что касается изготовления печек, то за это дело взялись инженер-буровик Валерий Лобанов и электрик Валентин Морозов. Дело было нехитрым, если бы действовать сваркой: окошко в баллоне, дверца, трубочка для солярки внутрь, краник снаружи, подающий горючее каплями… Но движок берегли исключительно для радиосвязи, и печки начали делать слесарным путем, оставляя на холодном металле кожу.

К электросварке все же пришлось прибегнуть. И семь самодельных буржуек вскоре задымили на Полюсе холода.

Солярка в баках была густой, как гудрон. Опустили в солярку тэн. Перекачали потом горючее в бочки, перекатили бочки к местам потребления.

Свои самодельные печи позже они вспоминали с любовью и содроганием. Как не любить, когда жизнь спасена!

ТОСКА ПО БАНЕ

Полярники были прокопченные самодельными свечами, все в саже от керосинок собственного изготовления. Поэтому после того, как трудами великими, все же удалось наладить выработку электричества, все чаще стали мечтать о бане.

«Тоска по бане стала просто нечеловеческой, о бане говорили уже ежедневно. И однажды Борис Моисеев сказал: «Все, разобьемся в лепешку, а баня будет!»

Валентин Морозов и Валерий Лобанов, вновь рискуя движком, варили то, что позже названо было «большим самоваром» – все та же солярная печка с рубашкой-бочкой для воды.

Борис Моисеев и врач Геннадий Баранов соорудили скамейки, полок, навесили в банном чертоге двери. Ровно неделю возились при коптящих свечах. И вот желанная весть: баня затоплена!

Сутки топили печку, чтобы изгнать Антарктиду из бани. Потом грели воду. Бруски каленого семидесятиградусным морозом снега не очень-то быстро тают, забирают в себя тепло. И все же час помывки наступил.

Из дневника Аркадия Максимова: «Белье черное и сами как жители Африканского континента. Но какое блаженство! И целых три таза горячей воды на брата – мойся, стирай! На верхней полке достойная любой бани жара, внизу же снег лежит и не тает. Но этот контраст для бани даже хорош. Свечка моргает. Воняет соляркой. Но, я уверен, ни от какой бани, ни от какого в жизни мытья подобного удовольствия мы не испытывали».

Это был самый запоминающийся день во всей экспедиции!

Хлебный комбайн

Сначала ели сухари, но они скоро закончились. Надо было печь хлеб. Муки много, и мороз ей не страшен. Но как наладить пекарню на «керосинке»?

Аэролог Иван Козорез взялся экспериментировать. Начал с пресных лепешек на сковородке. Ели, конечно, эти проткнутые вилкой для пышности «козорезики». Но это было не то.

Потом выяснили: дрожжи мороз не убил. Стали пробовать квашеный хлеб выпекать. Получился не сразу – снизу горит, а середина сырая. Вот тогда и придумал Иван Козорез свой «хлебный комбайн».

Выглядело это так: сковородка на печке слегка приподнята и поставлена на пустую консервную банку, сверху же все накрыто большой кастрюлей. В целом – что-то вроде духовки. Агрегат немудреный, но тем и хорош, что прост.

Один недостаток был у пекарни – малая производительность. Месит, квасит Козорез тесто, печет три часа, а результат – всего три кило хлеба на большую ораву с большого мороза пришедших людей.

И по этой причине пек хлеба свои Козорез непрерывно: один – на завтрак, два – на обед, два – на ужин. Всю зимовку при хлебе и состоял. Будем, однако же, справедливы: всякий фронт без хлеба вскорости скиснет. А потому пекарю – особая благодарность.

У ДИЗЕЛЯ БЫ ГЛАЗА НА ЛОБ ВЫЛЕЗЛИ

«На свалке в сугробе я сегодня откопал дизель. Завтра его посмотрим», – сказал как-то за ужином Борис Моисеев.

Дизелями на Востоке не разбрасываются. И если уж дизель отправлен на свалку, то там ему и место. И все же, решили, как следует его осмотреть.

В дизеле с генератором более тонны. Плюс шестьсот метров расстояния от свалки до места под крышей, мороз семьдесят шесть, а воздух такой, что сердце работает на тройных оборотах.

Но – есть трактор. Никто никогда на Востоке в такие морозы трактор не заводил. Разыскали грелку для самолетов. Зажгли в ней солярку, брезентовый тоннель подвели к трактору. Сутки грели. И начали заводить.

Трактор отозвался только двумя цилиндрами. Этой полуобморочной механической силы все же хватило протащить дизель на нужное расстояние. Спасибо, трактор, ты сделал, что мог!

Далее на талях, с немалой смекалкой, через каждые двадцать минут согреваясь у печки чаем, затащили заиндевевший, списанный механизм под крышу.

«Консилиум» механиков и электриков показал: со списанием машины поторопились. Но можно ли теперь ее оживить, когда поршни приржавели к цилиндрам, а многие детали стали негодными? В любой ремонтной мастерской при нормальных рабочих условиях от возни с такой техникой справедливо бы отказались. Тут же выход был один.

Сергей Кузнецов отпаривал керосином к цилиндрам приросшие поршни, часами пропадал на пожарище, примеряясь, какая деталь от сгоревших машин может сгодиться.

Борис Моисеев и Валерий Лобанов, грамотные, опытные антарктические инженеры, уходили от агрегата только поспать. Многое зависело от инженера-электрика Владимира Харлампиева. В прошлом чья-то неопытная и неряшливая рука, ремонтируя, все перепутала в генераторе и теперь его надо было заново перебрать.

И вот наступила минута проверки всего, что сделали. Почихав, покапризничав, двигатель все же заработал. Не знаю, кричали «ура!» окоченевшие люди или стояли молча, как музыкой наслаждаясь желанным гулом машины.

С этого дня многое в жизни зимовщиков изменилось. Появилась еще большая уверенность в своих силах. Не надо было дрожать над единственным хлипким движком. Долой коптящие парафиновые свечи! Может работать станок. Можно сваривать и паять. И самое главное, теперь уже можно было подумать о продолжении научных работ.

НАУКА ОТТАЯЛА

Энергоемкие исследования возобновить не удалось. Однако, магнитолог Михаил Гусев свою программу полностью выполнил. С пуском второго дизеля (тоже раскопали в снегу на свалке!) заработала буровая установка геофизика Дмитрия Дмитриева. Уникальная возможность наблюдать человека «в суперэкстремальной обстановке» представилась врачу-исследователю Аркадию Максимову.

Образец выдержки, дисциплины показал на зимовке метеоролог из Тарту Велло Парк. Лишь на один день, 12 апреля, Велло прервал свои наблюдения. Все дальнейшее время, в сутки несколько раз, он пунктуально появлялся на своем полигоне. Ни единого пропуска, ни единого опоздания! Четыре раза в сутки мировая служба погоды получала известия с важнейшей точки планеты.

А БЫЛ ЛИ ЛИДЕР?

Лидер, безусловно, был – инженер-буровик Борис Моисеев. На снимке он в заднем ряду – еле виднеется за плечами друзей его худощавая фигура. Один из хорошо знающих инженера ребят сказал: «В обычной обстановке Борис всегда вот такой. Застенчив и скромен до крайности. Таким в жизни достается обычно самый постный кусок. В обычной жизни в лидеры он не проходит».

А на Востоке он был подлинным лидером. С самой первой минуты драмы. Это он, точно оценив ситуацию на пожаре, крикнул: «Ребята, немедленно вниз – крыша сейчас провалится!» Сам он спрыгнул последним.

Это он сразу же вспомнил: на буровой есть забытый движок – и побежал его заводить. Движок нуждался в наладке. Борис все сделал – и движок заработал. Борису принадлежит идея спасительных печек. И это он, обнаружив на свалке дизель, сказал: «Ребята, чего бы нам это ни стоило – восстановим!»

Омертвевший на морозе трактор ухитрился завести тоже он – и дизель удалось вытащить к месту ремонта. Баню построить – Борис настоял, предложил под нее жилую свою комнатушку, был «прорабом» на этой жизненно важной стройке.

«Борис Моисеев – талантливый, грамотный инженер. Хорошо владеет токарным станком, прекрасный слесарь, электрик, хорошо разбирается в дизелях. И опыт – пятый раз в Антарктиде!» Это слова человека, делившего с Борисом все технические заботы.

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

А надо ли туда ехать? Древнейший вопрос. Ответ тоже древний. В латинском изречении он звучит так: «Плавать по морю необходимо. Жить не так уж необходимо». Эта старинная мудрость предполагает сознательный риск во имя открытий, познаний. На том стоит человек.

Одно лишь вызывает недоумение: почему эта драматичнейшая история до сих пор не экранизирована? Или я что-то пропустил, подскажите, пикабушники. Ну и пожалуй, еще один вопрос: а наши современники выдержат такие испытания?

Автор поста: Дмитрий Ледовской (резидент инженерного хаба «ДЕЛО»)
Благодарим за вдохновение @historia.maximum.

Что если уголь — это не только топливо?

📍 Донецк, 1980-е. Медицинский институт, совместно с химлабораториями при горно-металлургическом НИИ, берётся за невозможное: создать заменитель крови на основе переработанных углеродных соединений.

🔬 Почему уголь?

Донбасс — не только шахты, но и уникальные пористые углеродные фракции, пригодные для связывания кислорода. Учёные предположили: если создать стабилизированную суспензию, она сможет временно заменить кровь в условиях экстренных операций.

Что сделали:

— Синтезировали жидкий состав на базе модифицированного активированного угля.

— Протестировали перенос кислорода на животных — и получили выживаемость выше ожидаемой.

— Смесь прошла экспериментальные применения в полевых госпиталях, особенно в зонах, где не было донорской крови.

👨‍⚕️ Прототип получил название «Гемоуглерин».

Он не стал массовым — были сложности с очисткой и стабильностью, но сам принцип вдохновил ряд исследований в Чехословакии, Болгарии и даже Японии в 1990-е. Инженер Николай Шершень, один из разработчиков, позже читал лекции в Университете Кобе.

📌 Цитата из отчёта 1986 года:

«Это не кровь. Но это то, что может дать шанс, когда кровь недоступна.»

⚙️ Иногда великие вещи рождаются там, где никто их не ждал — в шахтном краю, где уголь знал лишь путь в печь... а потом — стал плазмой и дал кому-то шанс прожить ещё один день.

Узнай больше подобных малоизвестных историй — переходи на мой канал.

Больше изображений в духе канала - Pinterest