«Бью не чужую, а свою»; «хоть веревки из нее вью»; «жалей как шубу, а реж, как душу»... «Бить их надо - бабу да не бить, да это и жить будет нельзя» ... «Муж больно бьет, зато потом медом отольется»
В 1864 году – вслед за отменой крепостного права – в России последовала судебная реформа. Она должна была дать возможность крестьянам защищать свои права. Но крестьяне вплоть до советского времени справедливым почитали лишь самосуд.
Также к крестьянскому самосуду можно отнести расправу за нарушение сексуальных норм. Например, «гулящим девкам» отрезали косу, мазали ворота дёгтем, завязывали рубаху на голове и по пояс голыми гоняли по селу. Замужних женщин, уличенных в прелюбодеянии, жестоко избивал муж, затем их публично запрягали в оглобли или привязывали к телеге, водили по улице, избивая кнутом.
Помимо этого нередки были расправы над предполагаемыми колдунами и колдуньями, особенно во время эпидемии или массового голода.Самосуд особенно был распространён в Сибири, где официальная власть была достаточно слабой.
Не менее жестоким был семейный самосуд. Вот пример такой домашней расправы. Свекровь застала невестку в соитии с холостым братом мужа. На семейном совете порешили наказать «гулену». Муж, свекровь и старший брат попеременно избивали ее плетью. В результате истязания несчастная более месяца лежала при смерти. В другом случае для расправы оказалось достаточным одного подозрения в супружеской неверности. Мать и сын в течение нескольких дней били беременную невестку. После очередного избиения она «выкинула» ребенка и сошла с ума.
Безотчетная власть мужа над своей женой отражена в народных поговорках: «Бью не чужую, а свою»; «хоть веревки из нее вью»; «жалей как шубу, а реж, как душу». Этот варварский обычай, шокировавший просвещенную публику, в деревне являлся делом обыденным. С точки зрения норм обычного права побои жены не считались преступлением, в отличие от официального права. Рукоприкладство в деревне было чуть ли не нормой семейных отношений. «Бить их надо - бабу да не бить, да это и жить будет нельзя». Мужик бил свою жену беспощадно, с большей жестокостью, чем собаку или лошадь. Били обычно в пьяном виде за то, что жена скажет поперек, или били из-за ревности. Били палкой и рога- чём, и сапогами, ведром и чем попало. Порой такие расправы заканчивались трагически. В местных газетах того времени периодически появлялись сообщения о скорбном финале семейных расправ. Приведем лишь одно из них. «Тамбовские губернские ведомости» в номере 22 за 1884 год писали, что в деревне Александровке Моршанского уезда 21 февраля крестьянка, 30 лет от роду, умерла от побоев, нанесенных ей мужем.
Проблема, на наш взгляд, заключалась не в особой жестокости русского мужика, а в необходимости ему следовать традиции, соответствовать образу «грозного мужа». «Крестьянин сознает, что он глава жены, что жена должна бояться своего мужа, вот он и выражает свое превосходство перед нею, внушает ей боязнь, уважение к себе кулаком, да вожжами» - делился своими впечатлениями о деревенских нравах священник из Курской губернии. Корреспондент В. Перьков из Болховского уезда Орловской губернии сообщал: «Власть мужа состояла в том, что он мог от нее требовать работы и полнейшего повиновения во всем. Он мог ее бить, и соседи относятся к этому хладнокровно. «Сама себе раба, коль не чисто жнет» - говорят они». Общественное мнение села в таких ситуациях всегда было на стороне мужа. Соседи, не говоря уже о посторонних людях, в семейные ссоры не вмешивались. «Свои собаки дерутся, чужая не приставай» - говорили в селе. Иногда крестьяне колотили своих жен до полусмерти, особенно в пьяном виде, но жаловались бабы посторонним очень редко. «Муж больно бьет, зато потом медом отольется». То есть и сама женщина относилась к побоям как к чему-то неизбежному, явлению обыденному, своеобразному проявлению мужниной любви. Не отсюда ли пословица «Бьет - значит любит!»?
В сельской повседневности поводов для семейного рукоприкладства всегда было более чем достаточно. «Горе той бабе, которая не очень ловко прядет, не успела мужу изготовить портянки. Да и ловкую бабу бьют, надо же ее учить». Такая «учеба» в селе воспринималась не только как право, но и как обязанность мужа. Крестьяне говорили, что «бабу не учить - толку не видать». О живучести таких взглядов в сельской среде свидетельствуют данные по Больше-Верейской волости Воронежской губернии, собранные краеведом Ф. Железновым. В своем исследовании за 1926 г. он приводил результаты ответа крестьян на вопрос «Надо ли бить жену?». Около 60% опрошенных крестьян ответили утвердительно, считая это «учебой». И только 40% сельских мужчин считали, что делать этого не следует.
Главной причиной семейного самосуда являлся факт супружеской измены. Прелюбодеяние в обычном праве не признавалось основанием для расторжения брака. В этом случае от обманутого мужа ожидали вразумления неверной жены, а не развода. Жен, уличенных в измене, жестоко избивали. На такие расправы в селе смотрели как на полезное дело, по понятиям крестьян с женой всегда нужно обращаться строго - чтобы она не забаловалась. «Жену не бить - толку не быть!».
Вот описания нескольких эпизодов расправ мужей с неверными женами, произведенных в селах Орловского уезда в конце XIX века. «Жену, захваченную на месте преступления, муж, крестьянин села Мешкова, привязал вожжами к воротам, а косами за кольцо в воротах и начал бить. Он бил ее до посинения и иссечения тела. Затем несчастная три раза поклонилась, при всей родне, мужу в ноги и просила прощения. После этого ее принудили пойти по селу и, заходя в каждый дом, заказывать женщинам не делать этого». «В деревне Кривцовой мужья наказывали своих жен за прелюбодеяние, связав им назад руки, а сами брали жен за косы и секли ременным кнутом (женщины при этом были в одних рубахах), объясняя, за что они их бьют». «В деревне Суворовке муж на жене-прелюбодейке пачкал дегтем рубаху и запрягал в телегу без дуги, а хомут надевал на голову. Волосы обязательно были распущены. Муж садился на телегу, брал в руки кнут и при огромном стечении народа ехал вдоль деревни, что не есть силы, подгоняя ее кнутом, приговаривая: «Ну, черная, не ленись, вези своего законного мужа». В соседнем селе Людском обманутый муж сначала, совсем не по-людски, бил жену ремнем, затем привязывал к столбу на улице, распустив волосы и обсыпав пухом. После этого он бил ее по щекам ладонями и плевал в лицо: «Больно и стыдно тебе от моего наказания, а мне еще было больнее и стыднее, когда я узнал, что ты развратничала». Публичность наказания и его назидательный характер являлись непременными атрибутами семейного самосуда.
Насилие порождало насилие, создавало примеры для подражания. И то, что шокировало стороннего наблюдателя, воспринималось в деревне как обыденное явление. Интересное суждение о сельских нравах приводил в своих мемуарах А. Новиков, прослуживший семь лет в должности участкового земского начальника Козловского уезда Тамбовской губернии. Он писал: «В крестьянской семье более чем где-либо проявляется победа грубой физической силы; уже молодой муж начинает бить свою жену; подрастают дети, отец и мать берутся их пороть; старится мужик, вырастает сын, и он начинает бить старика. Впрочем, бить на крестьянском языке называется учить: муж учит жену, родители учат детей, да и сын учит старика-отца, потому что тот выжил из ума. Нигде вы не увидите такого царства насилия, как в крестьянской семье» .
Русская баба, являясь объектом насилия, репродуцировала его. Сама, терпя побои, воспринимая их как должное, она культивировала эту «традицию» у подрастающего поколения. Приведу описание сцены семейной расправы, произошедшей в селе Александровке. Этот документ обнаружен мной в архиве редакции «Красный пахарь» и датирован 1920 годом. «На расправу сбежалась вся деревня и любовалась избиением как бесплатным зрелищем. Кто-то послал за милиционером, тот не спешил, говоря: «Ничего, бабы живучи!». «Марья Трифоновна, - обратилась одна из баб к свекрови. - За что вы человека убиваете?». Та ответила: «За дело. Нас еще не так били». Другая баба, глядя на это избиение, сказала своему сыну: «Сашка, ты, что ж, не поучишь жену?». И Сашка, совсем парнишка, дает тычок своей жене, на что мать замечет: «Разве так бьют?», по ее мнению, так бить нельзя - надо бить сильнее, чтобы искалечить женщину. Неудивительно, что маленькие дети, привыкнув к таким расправам, кричат избиваемой отцом матери: «Дура ты, дура, мало еще тебе!».
Крестьянство России на рубеже веков сохраняло юридические обычаи, выработанные веками. Об официальных законах деревня имела смутное представление и продолжала регулировать свои семейные и общественные отношения нормами обычного права. Стремление крестьян подчиняться суду своих односельчан, часто ничего общего не имеющего с судом формальным, следует объяснить тем, что он вполне удовлетворял нормам народной морали. Сохранение самосуда в крестьянской среде отражало приверженность жителей села традициям общинного уклада. Карательный характер народных расправ был направлен против преступлений, последствия которых грозили существованию крестьянского хозяйства. Жестокость наказания была обусловлена как желанием отомстить, так и стремлением предотвратить рецидив подобных преступлений. Убийство преступника в ходе самосуда не считалось грехом и воспринималось как заслуженная кара.
Обращения к земскому начальству могли обернуться для жалобщиков еще худшим наказанием. В Орловской губернии уличили за кражу холста Анну Акуличеву. На сходе решили провести ее по деревне с холстом на спине и пропить ее праздничный наряд. Пришли во двор, вывели Анну. Та по случаю праздника была в нарядной рубашке. Выпачкали рубашку дегтем, перевязали бабу вожжами, привязали холст и повели по деревне.
Сбежался народ, но посмеяться не получилось: Анна шла гордо, с поднятой головой и презрительными усмешками. Подвели ее к реке, облили водой, но вместо того, чтобы голосить, как положено, и прощение вымаливать, Анна молчала, чем вызвала всеобщее недовольство. Привели ее обратно домой, но стоило развязать бабе руки, как она вскочила в сенцы, схватила висевший на крюке цеп и стала молотить всех, кто под руку ей попадался. Староста приказал схватить Анну и посадить под арест в амбар, но она сбежала от разъяренной толпы. Крестьяне из другого села научили ее пожаловаться земскому начальнику. Тот, выслушав историю, вызвал старосту. Староста все подтвердил и сказал, что так-де у них делается испокон веков. За это старосту арестовали на два дня. Вернувшись домой, он собрал сход и сообщил о доносе, из-за которого пострадал. Порешили, что Анну накажет ее муж, который даст ей 30 ударов кнутом без всякой пощады, а если же пожалеет, то его и самого выпорют. Анне же впредь выказывать всем миром презрение и плевать в ее сторону. Вывели бабу. Муж приказал ей ложиться, но она стояла, словно не слыша его. Он схватил жену за волосы, потащил по земле, схватили ее за руки и за ноги два крестьянина и так держали, пока муж бил ее со всей мочи. Остановил его только староста. Муж отправился в дом за праздничным нарядом жены, чтобы отдать его на пропой, но оказалось, что Анна уже успела спрятать его у родственников.
С той поры на Анну ополчилась вся семья, муж каждый день дрался с ней. С горя она стала распутничать. Ребятишки закидывали ее грязью, всякий плевал в нее – как было постановлено на сходе, и она решила уехать, пешком ушла в Орел, а после переехала в Одессу. История ее, как женщины смелой, была рассказана в «Орловском вестнике».
Источник: В. Б. БЕЗГИН. ПРАВОВЫЕ ОБЫЧАИ И ПРАВОСУДИЕ РУССКИХ КРЕСТЬЯН ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XIX - НАЧАЛА XX ВЕКА. 2012
Кстаи про ворота с дёгтем. Вспомнил фильм Даурия 1971 года. Там есть такой эпизод.