Небо закрыто тучами, идёт мелкий неприятный дождь, окружающие морщатся и пытаются прикрыться кто чем, но мужчина только рад. Капли, попадая на лицо, хоть немного унимают чесотку, которая мучает его изо дня в день, кроме тех радостных моментов, когда удаётся полноценно помыться. Он добирается до толкучки, люди толпятся там круглый год, в любую погоду. Он робко встаёт в нестройную толпу продающих, и начинает ждать. Проходит час, потом другой, но к плохо одетому и заросшему продавцу никто так и не подходит. Каждого, проходящего мимо, посещает одна из двух мыслей: "торгует краденным!" или, чаще, "пытается продать ненужный мусор". В этом городе и в этой стране поговорка "встречают по одежке" превратилась фактически в закон. Дополнительно отталкивает потенциальных покупателей тот факт, что перед ними грязный, лохматый, но всё же не старый и внешне крепкий мужчина. Он на толкучке единственный, если не считать безногого инвалида войны, продающего деревянные свистульки в десяти шагах, на углу площади. Все остальные - пожилые женщины и совсем маленькие девочки. В общем, те, кого никуда не наймут. Они ещё способны вызвать у пришедших прибарахлиться пусть и брезгливую, но искреннюю жалость и желание помочь, готовность купить вроде и ненужную на первый взгляд безделушку, и заплатить не торгуясь. По сути, на этой площади не торговали, а просили милостыню. Но, во-первых, попрошайничество было сторожайше запрещено законом, за него немедленно отправляли на принудительные работы; во вторых, поговорка "кто не работает, тот не ест", была здесь ещё одним негласным законом. Мальчики, молодые девушки, едва держащиеся на ногах старики - все пытались найти хоть какое-то дело, хоть где-то устроиться, и только совсем отчаявшись, шли сюда. Да и то, ни в коем случае не побирались, а пытались что-то продать, хотя бы для вида

Поэтому ни покупавшие, ни продававшие, совершенно не понимали, что забыл в этом унылом месте взрослый крепкий мужик. Почему он не идёт на завод или в порт, где всегда нужны люди, хотя бы на поденную работу, почему не запишется в армию. Люди бросали на него презрительные взгляды, не понижая голоса обсуждали его, отпуская обидные шутки. Может, дело было в том, что он - иностранец, и не знал языка, не знал отношения местных к труду? Но нет, он появлялся здесь далеко не в первый раз, когда к нему обращались, отвечал почти без акцента. Да и в его родной стране, хоть местные об этом и не догадывались, труд ценился не меньше, а безделье, даже вынужденное, осуждалось даже больше, чем здесь. Дело в чем то ещё. Но никто не понимал, в чем, это настораживало и отталкивало.

Простояв впустую ещё полтора часа, мужчина решил, что пора уходить. Что ж, сегодня ужин у его жены и детей снова будет чисто символическим. Придётся взять последние гроши и сходить в ближайшую лавку. На улице было промозгло и холодно, идти в своё жалкое обиталище, к голодающим жене и детям, тоже не хотелось. Что же делать? Выход - публичная библиотека! Туда пускали каждого, кто не выглядел как совсем уж опустившийся бродяга. Можно было взять любые книги, сесть за уютный столик и читать, сколько влезет, хоть до закрытия. Идти было не очень далеко, и вот он уже у входа. Служащий хмуро оглядел оборванца, но закон есть закон, он позволяет вымокшему на улице бородачу войти, но всё же просит его повесить своё рваное пальто подальше от одежды приличной публики, и сесть где-нибудь в уголке, не привлекая лишнего внимания. "Оборванец" так и сделал. Он сел за столик с шатающейся ножкой, и с упоением начинает читать. Постепенно он забывает о громко урчащем от голода животе, не прекращающей чесаться коже лица, он погружается в мир грёз.

Что читают люди на досуге? Это зависит от человека и его жизненной ситуации. Тот, у кого жизнь скучная, читает детективы, тот, у кого она убогая, любит читать истории успеха. Хорошо отъевшиеся господа могут позволить себе побаловаться на досуге серьёзным сочинением. Глядя на мужичка в ветхом костюме, смотритель зала, иногда от скуки упражнявшийся в дедукции (метод логичесиких рассуждений из любимых детективов смотрителя, да, его жизнь была скучной, который клерку очень хотелось освоить), готов был поспорить, что этот совсем не презентабельный господин читает чью-то красивую и вдохновляющую историю. Может быть, о средневековых рыцарях или пиратах. Служащий библиотеки поспорил бы... и несомненно проиграл спор. Бомжеватый посетитель читал трактаты по философии! Он был угнетен несовершенством этого мира (уж он-то каждый божий день на собственной шкуре ощущал, насколько этот мир поганое и несовершенное место), и хотел изменить это. Он отнюдь не был дураком или лентяем, проучился какое-то время в университете, знал несколько языков. При желании он легко мог найти хорошее и тёплое место, исключительно с умственной работой (по крайней мере, так он про себя думал). Но он как истинный праведник отказывался от собственного блага, чтобы изменить мир для других, сделать его лучше для каждого (такие мысли согревали сердце, а иногда даже пустой желудок). Он жадно читает...

Домой возвращается под вечер, по пустым улицам, газовые фонари почти не горят. Когда до дома остаётся всего две улицы, мимо проносится богато украшенная карета. Чтобы не попасть под неё, уставший читатель решает быстро сойти с дороги на небольшую полоску травы. Карета уже проехала, но при попытке поставить ногу на брусчатку мужчина поскальзывается, ведь подошвы у обуви давно стёрлись, в них скользко даже летом, на сухой и чистой поверхности, а тут всё в жидкой скользкой грязи. Поскальзывается, и падает в грязь. Это событие так шокирует страдальца, что он стонет и не спешит встать. Нет, он не ушибся, поскользнулся он плавно, ноги разъехались, и он, можно сказать, не упал а плавно опустился в грязь. Но до него сразу доходит весь ужас произошедшего - единственная одежда испорчена. Позволить себе даже самую дешёвую прачечную он не может, оттереть пахнущую землёй и собачьей мочой жижу до конца вряд ли выйдет, в любом случае останутся коричневые пятна, которые могут закрыть ему доступ не только в любимую библиотеку, но даже на толкучку! Тамошняя публика одета бедно, но чисто, даже лохмотья безногого продавца свистулек как-будто выстираны. Просто оборванец жалок, но оборванец в пятнах грязи - мерзок.

Нет, он даже не хочет думать, что скажет ему жена, когда он придёт домой (в этой яме было уютнее, чем на улице, поэтому про себя грязнуля всё же называет съемный клоповник "домом"), без гроша в кармане, перемазанный грязью. Немного денег у них осталось, но на улице темно, все магазинчики в их районе закрываются рано, почти всегда ещё засветло, поэтому до завтра не получится купить даже черствую булку хлеба, а ведь домашние с надеждой ждали, что он вернётся раньше, и принесёт хоть немного денег. "Это слишком!" Даже для тебя это слишком!" эти болезненные слова придётся услышать горе-добытчику, как и в каждый неудачный день.

"Ненавижу", шепчет он, лёжа в грязи, а потом произносит это слово ещё трижды, с каждым разом всё громче. Здесь, на тёмной и холодной улице, к нему приходит озарение. Этот проклятый мир нельзя спасти, нельзя сделать его лучше. Его нужно уничтожить! Разрушить всё, что есть. И только на пепелище можно попытаться создать что-то новое. Этот проклятый богатей в золоченой карете считает таких как он грязью. Что ж, если грязи много, она сможет испортить что угодно. Обилие ржавчины разрушает самое дорогое железо. Окрыленный силой ненависти, философ встаёт. Но делает это слишком резко, опять поскальзывается и падает в грязь. На этот раз от крика "Ненавижу!" вдалеке начинают выть собаки...

Этот человек не был дураком, он не был лентяем. Сначала он читал умные книги, потом он начал сам их писать. Ненависть и злоба предавали ему сил, позволяли убедительно произносить красивые речи. Подобные ему люди со всего мира всем сердцем поверили в эту страшную идею - мир жесток и несправедлив со мной, значит надо сделать всё, чтобы его уничтожить. Утопить в крови, если по другому никак. Во всех странах мира тысячи глоток, на разных языках, кричали этому миру "Ненавижу!" Потом полилась кровь. Злоба одного человека была настолько сильной, что продолжила жить и после его смерти, передалась его последователем.

Сейчас этот злой и жестокий фантом ослаб. Но он не исчез. И никогда не исчезнет. Наверное вы слышали их речи. Прислушайтесь в следующий раз. Вы обязательно услышите как злое порождение лежащего в грязи неудачника кричит это страшное слово "ненавижу!"

Рассказ мой, тег "моё"

Хотя, в самом деле, такое это уж сумасшествие, вполне вероятно, что то не более чем обычное состояние действительности, кажущееся по наивности и незнанию хаотичным. Но я буду честным перед читателем, если волею судеб вы никогда особенно не интересовались политикой так, как я: всё далеко не так случайно, как может показаться на первый взгляд. Взять хотя бы и войну. Почему она происходит? Потому, что одному человеку не понравился другой человек? Как бы не так. Один в поле — не воин, а песчинка в море. Для понимания же более глубинных процессов попросту необходимо — я понял это достаточно скоро — смотреть на экономический интерес. Деньги — вот новый фетиш человека двадцать первого века. Считается, что ими можно купить всё на свете, а следовательно, чем их больше, тем лучше, не так ли? А раз так, неужели кто-то в самом деле всё ещё уверен в том, что война никому не выгодна, что никто на ней не получает баснословные капиталы? И не стоит взывать к морали, а выражаясь точнее, к аморальности таких индивидов. Спешу напомнить, что все люди когда-то были детьми, смотрящими войны только по телевизору, представляющими, что они происходят где-то в другом мире, на другом конце света. Эта позиция очень удобна, ею и пользуются по сей день (если вам так больше нравится, можете вообразить, что крупные капиталисты просто остались очень жадными детьми), оглядитесь вокруг: так ли вы готовы предать свои экономические интересы в угоду идеи о некоем мире? Вряд ли. А даже если вы на всё согласны ради этого, а потерять средства для существования — пустяк, то, где же гарантии, что того же мнения оппонент? Экономика — царица наук хотя бы потому, что она — в зависимости от собственной эффективности — определяет финансирование, а значит, зачастую и развитие всех остальных областей человеческой мысли.

Однако, к чему я пускаю вас по линии переживаний, касающихся нас каждый день? Во-первых, для того, чтобы вы не витали в облаках, наивно, предположим, считая, что президенты любых стран — верховная власть, единолично решающая какой будет политика (всё же, так ли определяют, зависят и находятся они в конъектуре экономики как, например, крупные монополисты?). Во-вторых, потому, что вся дальнейшая история и последующая ваша рефлексия будет непременно ходить вокруг да около обозначенных выше тем и вопросов, а потому, не обозначь я их, многие, если не все, не в полной мере смогли бы оценить масштаб социальных проблем, встающих перед гражданами практически всех стран современного мира.

Так уж вышло, что период моего взросления с шестнадцати до восемнадцати лет пришёлся на череду тех пренеприятных случайностей, которые, должен признать, выбивают почву из-под ног. Только с годами внезапно для себя осознаёшь, что эти невзгоды происходили практически со всеми — такая вот тяжёлая дверь во взрослую, ещё более непростую, жизнь. Тогда, мои ровесники могут помнить, во всю бушевал один госпереворотчик, пихающий либеральные, а иной раз и ульраправые, идеи молодёжи. Популизм его приковывал взгляды и завораживал юные сознания, ещё не познавшие жизнь, — в общем, по существу, он завлекал молодых, а потому донельзя наивных, в свою быстрорастущую паству. Не стоит сомневаться ни на секунду, что и я в определённый момент поверил в его сказочки. Ведь так легко общественности обвинить одного человека во всех бедах, произошедших и происходящих, не так ли? Первая мысль, которая посетила тогда мой светлый ум: уж коли нынешняя власть мирится с госпереворотчиком, то, когда и если он придёт ко власти, появится ли для него такой же госпереворотчик? Ответ был прост: нет. Уж коли человек дотянулся до власти, которую вожделел долгие годы, он не отпустит её ни перед чем. Правильно ведь говорят, что вседозволенность опьяняет.

Но мы несколько отошли в сторону. Некоторое время порассуждав над этим вопросом, я подумал, что было бы и неплохо обратиться к книгам для поиска ответов (тем более, что на тот момент я был писателем, а значит, чтение для меня является необходимым долгом, без этого новых произведений никак не создать). Нашёл ли я ответы? Должен признать, что далеко не сразу, и до сих пор не все вопросы разобраны и структурированы мною до конца. Но то, что всё же было затронуто, — открыло глаза на многие моменты. Так, государственный переворот не сможет при всём большом желании решить проблемы населения: система (вместе с ней и экономика) останется неизменной, а значит, прежние грабители или остаются, или заменяются подсадными — за что, за какие идеалы в таком случае выходить на улицы с факелами — решительно непонятно. Совсем другое дело революция — коренной переход от одной общественно-экономической формации к другой: от рабовладения к феодализму, от феодализма к капитализму и так далее. Всё движется и развивается: экономика в том числе. В какой-то момент промышленность выросла во много раз больше, и крупные капиталы осели в карманах нескольких торговцев, предыдущая феодальная система начала стеснять их развитие, международную торговлю — за это она и поплатилась своим существованием. Вновь экономические интересы взяли вверх. Но что сейчас? Осталось ли всё это? Кто готов воевать сегодня за переход к чему-то другому, новому, прогрессивному? Эти вопросы крутились и повторялись в моей голове, не отпуская.

Да простит меня читатель, что я предварил историю таким длинным и обременённым прологом. Суть в том, что мне довелось неоднократно раздавать газеты, носящие противокапиталистический характер, у многих предприятий. Кому такие четырёхстраничные статьи на бумаге интересны? Само собой, пролетариату, терпящему сегодня очень нелёгкую и незавидную судьбу. Посудите сами и попробуйте отыскать такого человека, кто бы был доволен собственной заработной платой на заводах, исключая, естественно, начальников и прочие высшие должности, достающиеся единицам. Не потому ли, к слову, в народе, а в особенности у молодёжи, работа на предприятии считается не престижным трудом?

«Берут ли?», — стало быть, спросит у меня пытливый читатель. Берут, и очень охотно. Сегодня в неустанной борьбе, пускай сейчас большинство рабочих и не осознают это в полной мере, предпочитая рабство отстаиванию собственных законных прав, находится и воюет пролетариат и буржуазия. Именно они — те две противоположные силы, которые, несомненно, ещё потрясут мир, ибо не могут существовать в гармонии угнетатель и угнетаемый — это уже не раз доказала история, уж будет ли кто-то спорить с её неуклонными истинами?

Но вы же должны понимать, что раз газета, а потому и пропаганда, посвящена только одной из противоборствующих сил, то другая сторона станет тут же пребывать в крайнем недовольстве: «как это, дескать, кто-то посмел образовывать и просвещать законным правам рабочих? Уж такое не может быть допущено!».

Начали — тут без преувеличений — с угроз. Мне, конечно, рассказывали, как однажды приезжала гвардия усмирять «этаких недоброжелателей». Но в этот раз обошлось без господ насильственного аппарата, ко мне подошла женщина средних лет — охранница — с явной претензией:

— Эта территория завода! — принялась кричать она, — вы не имеете право здесь стоять!

На моё возражение о том, что пространство перед заводом — никак не их собственность, следовательно я имею полное право находиться там, где нахожусь, последовали новые выкрики:

— Я вызову полицию, если вы не уберётесь!

Развернулась и ушла. Что же до меня? Смешное дело. Закон-то не нарушен. Конечно же, я продолжил своё нехитрое дело: бороться с ветром да газеты подавать.

Как мне объяснили позднее, охранница вышла не по собственной прихоти: её заставило руководство завода. В конце концов, только им в конечном итоге невыгодно, чтобы кто-то нарушал их сверхприбыли заявлениями об улучшении условий труда.

Но тем дело не закончилось. На другом предприятии — мне неизвестно связаны ли владельцы заводов или нет — руководство, а значит, и охранники тоже были недовольны тем обстоятельством, что кто-то вздумал говорить рабочим о том, что они не являются рабами, и что вообще-то вместе они, между прочим, способны и уволить неугодного, нетерпимого директора (пример такого случая мне совсем недавно поведали), и повысить зарплату, и поменять устаревшее оборудование — сделать всё, чтобы положение не было таким невыносимым. К слову, мне также неизвестно, как именно произошло то, что случилось, по чьей прихоти, но, уверен в этом точно, что такого не бывает ненамеренно.

На меня спустили собаку — такую же, знаете ли, заложницу обстоятельств, как и та охранница. Высокая, рослая, чуть рыжеватая, чуть с золотистой шёрсткой, рыча и скребя лапами, она залаяла, стоя в шагах десяти от меня. Я никогда не боялся собак, хотя то обстоятельство, что заводская дворняжка выбежала за территорию завода ко мне с недобрыми намерениями, несколько удивило и немного сконфузило. Заметив, что я не обращаю никакого внимания и нисколько не страшусь её, собака отступила, но ненадолго. Видимо посчитав, что в самом деле, как это кто-то удумал поучать рабов (а на деле рабочих) чему неугодно, охранники пустили уже двух собак, но и те лишь рычали, всё, видимо, боялись чего-то. Однако эта неудача тоже не смутила руководство завода, теперь они добавили к тем двум дворняжкам сторожевого пса, не думавшего ни секунды, стоит напасть или нет.

Случилось это в момент, когда мы вместе с моим товарищем, также раздававшим в то раннее утро газеты, собирались уходить. Грозная собака с металлическим ошейником, подпрыгнув и раскрыв пасть, вознамерилась чуть ли не откусить моё ухо. Рефлекторно я поднял левую руку, чем был спасён: зубы собаки впились в куртку, немного, должен заметить, задев кожу. Две другие дворняжки, прибежавшие больше для компании и устрашения, не замедлясь ни на секунду, лаяли адскими гончими, стараясь вести хоровод вокруг меня, дезориентируя и сбивая с толку.

Благо, что мой товарищ оказался неподалёку. Он-то и оттянул безумную сторожевую собаку, пнув ту под дых. Та принялась рычать и лаять, но в изменившихся условиях не решилась напасть повторно, видимо, удар оказался хорош. В тот день мы ушли благополучно, но, знаете ли, в другой раз руководству может прийти незамысловатая идея создать на территории предприятия псарню, а тогда придётся несладко.

И нет, я нисколько не собираюсь останавливаться, можно сказать, что необходимо продолжать. То, что идёт такая реакция, говорит лишь о том, что наша борьба работает. Речь не идёт также о трусости или восклицаниях о порченной одежде, я понимаю лишь то, что, может быть, без меня победа угнетаемых над угнетателями или не произойдёт вовсе, или отложиться на месяцы. Без сомнений, в этом вопросе важна неустанная напористость. Вода камень точит, как говорится.

Что же касается заголовка истории, которую вы сейчас дочитываете, то тут мне бы хотелось привести некоторые рассуждения. Собаками в данном случае являются все, но по-разному. Мы, раздающие пролетарские газеты, — собаки для владельцев предприятий. А капиталисты — собаки для нас и, надо признать, для всего рабочего класса. Но мы кое-чем отличаемся: владельцы предприятий, компаний, или бизнесов, как и любая стая собак, смелые лишь тогда, когда их жертва одна. Стоит лишь им показать, что вас много, как всё, что им останется — лишь рычать и лаять.

Победа в нашем единстве, и я приложу все усилия, чтобы она настала как можно скорее. Они обирают нас каждый день, вопрос лишь в том, готовы ли мы мириться с участью безвольной тряпичной куклы, согласны ли мы на войны ради чужого кармана, согласны ли мы на инфляцию, хотя цены должны падать из-за неуклонного развития производства. Думаю, так стоит закончить историю и рассуждения этой весьма тёплой декабрьской ночью.

29-30 декабря 2024 г.