Разбитая копилка⁠⁠

Пустые улицы хранили унылое молчание. Повсюду царствовало оглушительное беззвучие. Пыль скапливалась на дорогах, домах, автомобилях.

Старый вздыбившийся и потрескавшийся асфальт напоминал поверхность метеорита. Проржавевшие, покрытые грязью авто были раскиданы по городу в абсолютной бессистемности. Их разбитые фары, стёкла и зеркала пустыми глазницами взирали на общий мёртвый хаос.

Обступившие довлеющую пустоту со всех сторон дома, как раскрывшие сотни беззубых ртов мифические чудища, щерились неясно на кого. Фонари согнулись в приступе вечного радикулита. Навесы на автобусных остановках смиренно склонили голову.

Фабрики и заводы молчали, и это молчание было тише и значительнее бессловесности немого.

Разряженные роботы застыли по стойке смирно мгновенно впавшими в летаргию искусственными солдатами.

Деревья поникли и превратились в трухлявые тела без листьев. Кустарники засохли и переломились под многочисленными порывами ветра. Трава пожухла и вылезла волосками, ранее бессмысленно испещрявшими то там, то тут индустриальную проплешину.

Город потерял всякие признаки жизни. Ни единый человек или иное существо не тревожило мёртвой бездеятельности пункта, некогда звавшегося населённым. Разрушенного, покинутого, осыпавшегося. Не подлежащего восстановлению. Погибшего и разлагающегося.

Лишь яркое солнце, точно прежде, в добрые, славные времена, просвечивало сквозь облака – посылало обжигающе-жёлтые, пронзительно-оранжевые лучи навстречу тем, кто уже никогда их не увидит. По крайней мере, не здесь, если тому вообще суждено случиться.

Однако облака были иными. И какое-то из них, пыльное облако, рождённое прежними, бездумными, густыми выхлопами, облако, созданное не природой, но человеком, когда-то поставившим себя выше природы, безжалостно заслонило солнечный диск. И на город-мертвец легла тяжкая тьма.

Так всё было – так всё и будет. До определённого момента, пока солнце не отслужит свой век. Или же те, кто создал город, не одумаются – но возможно ли такое?

Глухой, немой, слепой день переходил в слепую, немую, глухую ночь.

На въезде в город осталась стоять одинокая табличка, надпись на которой – почти нечитаема из-за уничтожительного воздействия разгневавшейся природы. На покорёженном прямоугольнике указано название того, что теперь превратилось в пыльную бездну. Но более интересен тот факт, что подобных брошенных и позабытых всеми, кроме времени, людских муравейников вокруг и всё дальше, дальше, дальше очень и очень много.

И всех их, а значит, и страны, которые они составляли, сгубило одно и то же. Одна и та же причина прошлась несломимой, неостановимой волной по суше и морю, не сохранив по себе ничего – только лишь жалкие развалины.

…На табличке у въезда в город была приписка, сделанная непонятно кем неизвестно когда с помощью красной краски, ныне выцветшей, почти исчезнувшей. Будто потёки пролившейся зазря крови, донельзя истёртые буквы могли бы сложиться в выведенные долгое время назад слова:

«Мы долго крали. Пришла пора платить».

И то было истинно так.

Люди, воровавшие у других людей идеи произведений, политические и общественные взгляды, деньги, имущество, работу, детей… что угодно, вплоть до внешности, снов и пороков, - эти люди украли совершеннейшим образом всё. Не осталось более оригинальных творений и тех, кто их создал. А если таковые всё же находились, их уничтожали, точно врагов народа. Расстреливали, травили газом, убивали смертельными инъекциями. И продолжали грабить: их, других… самих себя…

Пока идеи не кончились. А следом пришёл конец труду. После чего почили в бозе деньги.

И тогда тотальное разрушение сначала угрожающе проползло, потом, поднявшись на ноги, резво прошло, а затем и, гордо вскинув голову, ураганом пронеслось по этому городу и всем остальным. По всем странам планеты.

Им пришлось бежать, после того как многие ушли туда, откуда нет возврата. Ушли в обрамлении и под аккомпанементы одиночных убийств, восстаний, войн…

Однако карающая длань энтропии уж добралась до космодромов и помешала организованно, успешно, удачно покинуть собственнолично низведённые в ничто государства. Тем не менее, некоторым всё-таки удалось улететь с этой «негостеприимной» планеты.

Но сами государства остались. Как нечто, как обломки, как знак. Как память.

А память – это самая ценная из идей. И единственная, которая никогда не закончится. Память можно забыть… но это не значит, что она никогда не возвратится к тому, кто оставил её, - чтобы напомнить о себе.

…Планета молчала. Впрочем, сейчас, без НИХ, ей сделалось чуточку легче.