Озвучки серии "Лунная песня" часть5
Компания у костра развалилась из-за упавшего настроения и желания спать. Все договорились по очереди караулить лагерь, но кое-кто решил всё сделать по-своему
Компания у костра развалилась из-за упавшего настроения и желания спать. Все договорились по очереди караулить лагерь, но кое-кто решил всё сделать по-своему
Коля всех разыграл, за что ему прилетела порция недовольства. После ребята уселись у костра и начали петь песни, вот только закончилось всё это не слишком мирно.
Коллеги просто офигели и сразу засыпали вопросами. Света отмалчивалась и отвечала загадочно, хотя внутри вся тряслась как от радости, так и от злорадства. Нате вам! Хоть изведитесь, выкусите. Начальник впервые вызвал к себе и говорил об успехах Светы и о старании, выписал премию, чего никогда не было, и подмигнул, поглядывая с восхищением. Она и замечталась, как кардинально обновит гардероб, позволит, наконец, себе носить каблуки.
- Сходим куда-нибудь поужинать? - напролом предложил Никита в обед.
- А как же Маша?! - съязвила Света.
- Мы расстались сегодня, а давно надо было, - хмыкнул Никита.
- Ну, раз так, тогда сходим. А лучше поедем ко мне, я отлично готовлю, - предложила Света, чувствуя себя сейчас невероятно смелой. Ведь Никита так на неё смотрел, что чуть слюной не давился.
До ужина дело не дошло. Разделись ещё в коридоре и бросились в спальню. Никита целовал умело, и Света совершенно растаяла, чувствуя: всё идёт правильно. И ни страха, ни сомнений, ни неуверенности. Вся неопытность растаяла. Только вот смущал сладкий запах и ощущение горящей свечи, но ведь того быть не могло, не так ли?
Вскоре все мысли уши на задний план.
Никита нашёптывал жаркие и очень откровенные слова. Но Света внезапно вздрогнула, как от холода. В животе тоже образовалась холодная и очень голодная пустота. Ну что же это такое?! Как не вовремя! Перед глазами девушки потемнело, затем прояснилось, став острым, резким и таким голодным!.. Света куснула Никиту в плечо, тихонько, а потом начала кусаться всё сильнее. Неимоверно сильными руками заткнула ему рот и придушила. Затем уже и вовсе стала грызть до кости, жил и сладкого, тёплого, кровяно-медного мяса. В этом вкусе всё как-то размылось, всё стало всем и ничем. Голод взял верх над Светой, как и её знающее, что нужно делать, словно какое чужое тело.
Утром наваждение спало. Простыни, пол – всё плавало в крови. Собственный раздутый живот Светы не оставлял сомнений в произошедшем. Она сожрала своего кавалера, своего горячо любимого человека! Превратилась в кровожадное чудовище… Божечки! Она зарыдала – так страшно стало, до умопомрачения, но в полицию Света звонить не могла, в тюрьму не хотела. Поэтому собралась с силами и принялась за уборку, складывая обглоданные кости и разорванные сизые кишки по мусорным пакетам, ужасаясь, что от смердящего запаха в спальне её совершенно не тошнит, а наоборот, вкусно едой пахнет. Божечки, это же кошмар какой-то жутчайший и нереальный с ней происходит, да?
Конечно, на работу Света не пошла, сказав начальнику что-то об очень срочных семейных делах, и снова занялась уборкой, затем так же долго отмывалась в ванне, жалея, что в доме нет ничего крепче бабушкиного абрикосового ликёра. «Бери себя немедленно в руки, Света! Раз попала, так попала! Но раскисать нельзя», - твердили мама с бабушкой в любой сложной ситуации. Она хмыкнула и сконцентрировалась, начав составлять последовательный план действий. И истерически захихикала, добавляя в кофе остатки ликёра и обнаружив, что в пустой морозилке имеются свои плюсы. И то, что осталось от Никиты, переждёт там какое-то время. Его телефон Света тоже выключила и положила в морозилку: видела такой трюк в детективном фильме.
Одежду кавалера Света спрятала в спортивную сумку, решив спалить в глухой части города – забросить в мусорный контейнер и сжечь. Но сначала нужно наведаться в треклятый магазин и отдать им свечу. И пусть потом Света снова станет толстой и некрасивой – неважно.
С этими мыслями она замерла на пороге спальни, чувствуя, как тугим кулаком всё сильнее сжимается в груди сердце, а воздуха начинает не хватать. Огарок свечи на столешнице в спальне трансформировался, полностью вернув первоначальный вид. И теперь словно ей усмехался. Брр.
Свеча как новая, и в руке Светы ощущалась тёплой и слегка влажной. Застонав, девушка зло топнула ногой и положила свечу в сумку, вытерев пальцы о брюки: было такое мерзкое чувство, что вместо воска она касалась кожи гадюки.
Наверное, целый час расхаживала по подземному переходу в поисках магазина «Мистик». Так и не нашла. Злилась всё сильнее и проклинала в сердцах как себя, дурёху, так и продавщицу, уговорившую купить свечу.
- Сука!.. - в сердцах матюгнулась Света и, дождавшись вагона метро, рванула до конечной, оттуда до леса рукой подать. И пусть уже темнело – тем лучше: меньше людей встретится по пути.
К тому же Света отупела после произошедшего. Да хоть самого чёрта встретить в лесу её, наверное, не испугало бы.
Дорогу девушка знала прекрасно: с бабушкой и мамой ездили за ягодами, грибами и травами летом почти ежедневно. Удача – безлюдно!.. И, выдохнув, Света избавилась от вещей Никиты, оставив их в мусорке и залив керосином (бабушка хранила в доме керосин для лампы на случай отключения электричества). И, подпалив, отошла, наблюдая за ревущим пламенем, намереваясь чуть что не так – бежать. Смотреть на огонь было приятно. Пламя будто очищало и умиротворяло Свету, словно говоря, что всё будет в порядке. Она вздохнула и через некоторое время, убедившись, что вещи сгорели, ушла.
Дома ожидал сюрприз в виде Клавдии Ивановны.
- И куда это ты ездила, дорогая моя девочка? В такую-то погоду и темень. Себя беречь надо, - поучительно наставляла соседка.
Она снова была с пакетом в руках, и оттого Света поняла, что от соседки не отделаешься.
- Как сильно хлоркой пахнет! Фу, - возвестила, едва переступив порог, Клавдия Ивановна и снова начала поучать Свету, что для уборки лучше всего использовать соду, уксус, горчицу с песком, а не все эти химии бытовые, разрекламированные по телевизору. И, направляясь на кухню, словно хозяйка, бурчала, что мама и бабушка Светы убирались правильно.
Света вся кипела. Если бы не сильная усталость, наверное, сорвалась бы, о чём, конечно, потом бы пожалела. Ну да ладно, она, зевая, попивала чай, едва притрагиваясь к пирожкам и ватрушкам Клавдии Ивановны, отмалчивалась и всё больше зевала, лишь иногда выдавливая односложные ответы… Соседка жаловалась на здоровье и холод, ругала коммунальщиков, правительство и цены, потом, наконец выговорившись, тоже раззевалась и таки попрощалась. И слава Богу. Света сказала, что обязательно зайдёт в гости и будет хорошо питаться, затем больше уже не слушала, мечтая лишь рухнуть на постель.
Всю ночь донимали кошмары. Кажется, стоило только закрыть глаза, как они наступали со всех сторон, яркие и реальные. И в этих кошмарах её бесконечно допрашивал толстый и потеющий следователь, затем был суд и тюрьма. А в других кошмарных снах к Свете наведывалась продавщица из магазина «Мистик» и всё хохотала и хохотала, да так сильно, что у девушки от её громкого хохота закладывало в ушах, и от этого становилось невыносимо, до одурения плохо и жутко. Света кричала в ответ, угрожала, топала ногами и просыпалась в изнеможении от сильного кашля и жажды.
Половина шестого утра. Она встала, на кухне выпила литр минералки. Затем пошла в душ, включила горячую воду и мылась упорно и долго, желая, чтобы вода чудесным образом смыла всё это жуткое наваждение. Увы. Света вздохнула, почистила зубы, а позже, собираясь на работу, поняла, что снова похудела. Одежда на ней висела мешком, словно никогда и не её собственная. Ёшкин кот, в таких широких и свободных нарядах даже появляться на работе неприлично и стыдно. Пришлось Свете пересиливать себя и идти к Клавдии Ивановне с утра пораньше и просить выручить. Затем слушать её охи и ахи, кряхтенье, ловить на себе негодующие и вопросительные взгляды и терпеть, пока соседка выуживает из шкафа подходящие на её усмотрение вещи для Светы и улыбается, прицыкивая языком, пока девушка прямо перед ней примеряет одежду возле зеркала, желая провалиться сквозь землю. Особенно от приговариваний соседки:
- Как же так исхудать, девочка моя? Одни кожа и кости остались. Ай-яй-яй.
- Я болела сильно, Клавдия Ивановна, - отвечала Света. Пока выбрала себе что-то подходящее, уже опаздывала на работу, поэтому пришлось вызвать такси.
На работе все были озабочены пропажей Никиты. Начальник ходил хмурый и предупредил, что к обеду заглянет следователь. Света чувствовала, как её раз за разом прошибает холодный пот, ведь следователь будет разговаривать и с ней. И что она ему скажет? От тревожных мыслей разболелась голова. Пришлось выпить несколько таблеток.
- Что ты сегодня совсем зелёная? Плохо спала? - с откровенной издёвкой спросила Маша, девушка Никиты, впервые заговорившая со Светой. Та заледенела: неужели её подозревают?
- Кстати, ты позавчера Никиту после работы не видела? - Маша словно прочитала мысли Светы. - Мы с ним поругались, и он пропал, - говорила и смотрела, как коршун на мышь-полёвку. Света сглотнула и покачала головой. Затем потрогала свой лоб и закашлялась, сказав:
- Маш, ну чего ты взъелась, а я вот чувствую себя совсем хреново. Какой к чёрту Никита, он же на меня и не смотрел никогда.
И, не ожидая ответа, вышла в коридор. Но слышала, как кто-то из коллег постарше в спину сказал, что Света не из таких барышень, как думает Маша. И не важно, что она изменилась, а завидовать вредно. Посыпались упрёки на Машу со всех сторон. Света улыбнулась и почувствовала, как распрямились плечи.
- Светлана Иннокентьевна, - неожиданно открыла дверь кабинета директора холёная секретарша. – Зайдите, на разговор со следователем.
Делать нечего, пришлось идти. Только вот руки в момент неприятно липкими и холодными от пота стали.
Следователь, хорёк, с глазами хитрющими, маслянистыми, бегающими, но цепкими: ничего не упустит. Брр. Сам мелкий, и голос тихий, и говорит медленно, а Свете оттого ещё страшнее. Сама не знает как, но отвечает спокойно, уверенно, хотя напряжена так сильно, что кажется, голос вот-вот сорвётся, и вообще она встанет и закричит.
- Итак, можете быть свободны, Светлана Иннокентьевна, - неожиданно выносит вердикт следователь, черкая что-то в блокноте. Она встаёт, чувствуя, как дрожат ноги, и тут же накрывает облегчение, такое невероятное, что на глазах выступают слёзы.
- Скажите остальным, чтобы по очереди на допрос приходили, - голос секретарши заставляет Свету вздрогнуть. Она не может выдавить из себя хоть слово, но кивает.
В туалете плёскает холодной водой из крана в лицо и жадно пьёт, пока желудок не начинает возмущённо булькать, желая вернуть воду обратно. Божечки, прокатило. Ей поверили и ни в чём не подозревают.
Коллеги смотрят с настороженностью, а потом активно возмущаются, когда Света передаёт им слова секретарши. Свете всё равно, она садится на своё место и полностью погружается в работу, не поднимая головы и ни на что не обращая внимания.
За пять минут до конца рабочей смены пикает телефон, оповещая эсэмэской из банка, что на карточку переведены деньги. Света улыбается полученной премии и тут же думает, куда поехать за обновками, где купить больше по низкой цене. Вскоре автоматически прощается с коллегами и уходит, а в ногах и теле ощущается необычайная лёгкость и энергия, хоть Света сегодня и не обедала.
Она наспех перекусывает дешёвым сладким кофе из ларька «Горячие напитки, сдоба» в подземном переходе, заставляя себя съесть обеденный бутерброд с сыром, совершенно невкусный, но не выбрасывать же. Хлеб не лезет в горло, как и сыр, и недоеденное перепадает голубям. Света же направляется в торговый центр, зная, что там, в подвале, есть отдел одежды эконом-класса, довольно неплохого качества.
- А я давно тебя жду, красавица, - уперев руки в бока, заявила Клавдия Ивановна, ждавшая у двери Светиной квартиры, и тут же нахмурилась, не заметив по лицу девушки проявления радости.
- Я, наконец, вещей прикупила и вкусностей к чаю, конфет разных, там, по акции. Премию дали, - вымученно улыбнулась в ответ Света и добавила: - Заходите. - А что ей ещё оставалось.
- И чем же ты таким болела, дорогая моя девочка, что так исхудала? Совсем на себя не похожа, и вижу, что аппетит у тебя тоже плохой. Поэтому вот травки тебе витаминной, стимулирующей и укрепляющей принесла. Пей, как написано на коробке, и всё снова наладится. Вернётся румянец на щёчки, и вес прибавится, дорогая моя, – бросила в рот очередную конфету Клавдия Ивановна.
А Света промолчала, хотя сильно хотелось рассмеяться, ведь соседка тощая, как селёдка, хоть ела отменно за троих: и макароны, сваренные наспех Светой, с томатной пастой и яичницей-глазуньей, и принесённую с собой морковную запеканку. Видимо, ей-то травки совсем не помогали вес набрать. Ну да ладно.
- Я не хочу об этом говорить, Клавдия Ивановна. Хочу забыть как кошмарный сон. Расскажите лучше, как дела у вас. Затем могу показать вещи, что купила, идёт? - предложила Света, и соседка кивала, прожёвывая третий кусочек запеканки, затем ещё конфетку и ещё.
До просмотра вещей дело не дошло, перенесли на завтра. Клавдия Ивановна переела и, пожаловавшись на тяжесть в животе, пошла к себе, чтобы выпить травки для улучшения пищеварения.
А Света, выпив только чая, пошла спать со спокойной совестью, решив, как пресловутая Скарлет, подумать обо всём завтра.
Проспала, но выспалась, поэтому засуетилась, но свечу с собой взяла и выбросила в урну на остановке. Почувствовав облегчение, поторопилась к метро.
К слову, на работе у Светы всё спокойно, никто не донимал вопросами. Маша неожиданно уволилась, и все обсуждали её. А начальник, солидный неженатый мужик лет пятидесяти, ни с того ни с сего стал оказывать Свете недвусмысленные знаки внимания, что было лестно, но при этом смешно и грешно. Он же ей в отцы годился, пусть и богатый, но такой некрасивый, рябой, с усиками, притом, что низкорослый. На полголовы ниже Светы, вот уж кавалера нелёгкая (именно она, кто иначе?) подослала. И вот же незадача. Света не знала, как себя с директором вести и что делать, при этом сохраняя вежливость и бесстрастное лицо. А он всё настаивал, всё подсаживался на обеде, приглашал на ужин, и коллеги уже зашептались.
И Света, наверное, бы лучше уволилась или осмелилась отказать, как, придя домой, обнаружила свечу из магазина, у изголовья кровати. Свеча вдруг загорелась сама по себе, словно её, Свету, дожидалась, и завоняло сразу так сильно да невкусно, что девушка закашлялась, и от накатившего внутреннего холода затрясло. Чертовщина какая-то творилась, не иначе.
Света вскрикнула, когда затошнило, и побежала в туалет, где сидела очень долго над унитазом. Выворачивало желчью и, что страшнее, кровавыми сгустками. А бледное лицо в зеркале она не узнала, настолько осунулось, что краше в гроб, наверное, кладут. Она так испугалась, что едва доползла до кухни, там, где с вечера оставила сумочку с телефоном, сама не зная, кому звонить, кроме скорой. И разрыдалась, а тут соседка пришла, в дверь позвонила, и с горем пополам Света ей дверь открыла. Клавдия Ивановна взвизгнула, запричитала, помогла добраться до дивана, принесла воды, дала активированного угля, поставила чайник, чтобы заварить крепкого чаю. Тоже предложила скорую вызвать, а Света отнекивалась, и соседка стала допытываться о причине и так ласково и заботливо спрашивала да смотрела, что Света не выдержала, всхлипнула и во всём ей призналась.
- Ох, деточка! Как же так! – И Клавдия Ивановна перекрестилась три раза. Затем Свету обняла, крепко прижав к себе, и начала шептать: «Ну ничего, я тебе помогу, вылечу, не брошу, моя ты родная девочка». И плакали уже вместе до поздней ночи, потом Свете полегчало, она даже есть захотела, и Клавдия Ивановна куриного бульончика мигом приготовила и травы заварила, уговорив Свету выпить. И ночевать осталась, сказав, что на работу Свету не пустит.
Утром с начальником сама говорила, голосом строгим, учительским, не терпящим возражений. Никогда ещё Света не слышала, чтобы её солидный начальник так быстро соглашался и сам предлагал на работу не торопиться. Убедившись, что у Светы нет температуры, Клавдия Ивановна забрала свечу, предварительно надев на руки резиновые перчатки, сказала, что поедет в храм за святой водой и там же, на освящённой земле, свечу закопает. Подмигнув Свете, ушла.
Звонок в дверь вырвал девушку из полусна. Света, шатаясь, поднялась с дивана, думая, что Клавдия Ивановна быстро вернулась. Но за дверью стоял директор, с букетом цветов и пакетами. Увидев Свету, он вдруг побледнел и извинился, наверное, уверившись в её болезни, или просто не ожидал, что Свете плохо настолько сильно.
- А вы заходите, чаю попьём, - вдруг заявила Света.
В животе заурчало, и она улыбнулась. Сейчас директор показался ей очень даже миленьким, такой пухленький, аппетитный. Он сопротивлялся недолго. Света же, ощутив внезапный прилив энергии, помогла ему раздеться. Директор замялся, чувствуя себя неудобно, и только то пялился на Свету, то хвалил высокие, что сейчас редко, потолки и планировку квартиры.
Чай едва пригубили, Света смотрела на его растопыренные уши с неким умилением и заявила, что директор ей всегда нравился. Он расцвёл и совершенно расслабился… А потом для Светы всё заволокло ярко-алым цветом, оглушило хрустом костей, полузадушенным криком и… сытым наваждением.
- Святая Пречистая Дева, спаси и помилуй!
От голоса Клавдии Ивановны Света пришла в себя и завыла, зарыдала, поползла к женщине, умоляя, прося…
- Ничего, родная, разберёмся, - говорила соседка, гладя Свету по влажным от крови волосам, утирая кровь с лица полотенцем. Света вздрогнула и вырубилась: переполненный живот больше не урчал. Не слышала Света и приглушенного рукой вопля Клавдии Ивановны, когда та в спальне обнаружила целёхонькую и слегка тёплую свечу у изголовья кровати.
- Я пойду к знакомому священнику, всё расскажу, он поможет.
Света очнулась и помогала убирать кухню, запаковывать остатки, ошмётки, обглоданные кости директора по мусорным пакетам, запихивая их в морозильник. Всё не влезало, мешали пакеты с Никитой…
- Я себе положу, у меня морозилка большая. Тише ты, успокойся… - погладила соседка по спине Свету, а та всё сильнее и громче заливалась истерическим смехом.
Клавдия Ивановна сходила к священнику и обо всём договорилась. Света же выглядела и чувствовала себя просто великолепно. Но пришлось ехать на метро с соседкой до храма, а там, возле ворот, девушку так сильно скрутило, что хоть помирать ложись. Резь в животе, тошнота, слабость одуряющими волнами, и ноги Светы дальше не идут. Маялась с ней Клавдия Ивановна, и батюшка подходил, чтобы помочь, да не сумел: от воды святой Свете только хуже становилось. А как затащить вдвоем её решили в храм, так девушка упёрлась и тяжёлая стала, как глыба каменная. Зашипела, захохотала вдруг Светка, заохала и вдруг отбиваться стала, сильная-пресильная, отбилась и убежала. А дома в себя пришла, заплакала, в угол забилась и давай молитву читать, а слова не идут, путаются, оттого всё страшнее ей, всё хуже. И мысли такие жуткие и словно чужие в голову приходят, что хоть вешайся, хоть с крыши прыгай или под машину.… Ведь всё о крови думает, о том, как бы снова мяса человеческого поесть и какой вкусный директор был, жирненький – пальчики оближешь,…
Клавдия Ивановна вскоре пришла, заохала, снова попыталась Светку святой водой напоить, а та взяла и скрутила соседку, осилила и загрызла, да кровь из разорванного зубами горла стала жадно пить. Есть мясо Клавдии Ивановны ей не хотелось совсем: соседка тощая, оттого Свете невкусная.
А дальше что было, то Светка совсем не помнила. Разве что вся в крови вымазанная, растрёпанная на улицу вышла и на проезжую часть к машинам направилась. Сигналили сильно, водители ругались, а она стояла так на пешеходном переходе, пока скорая не приехала и санитары не повязали. Помнила, как отбивалась, но на этот раз не получилось вырваться.
После больницы началась канитель, расследование, её сбивчивый рассказ – ему не верили. И Свету отвезли в психушку с питанием внутривенно, потому что есть девушке и не хотелось – и не могла, всё назад рвотой выходило.
Худела Светка страшно и быстро, словно снег по весне, таяла на глазах. Санитары, врачи – все разводили руками. Заходя в палату, чувствовали странный запах, словно что-то горело, а что – непонятно, палата ведь крохотная, матрас на полу, стены обиты войлоком, и решётка на маленьком окошке под потолком.
Ночами её посещали кошмары, один страшнее другого. В них женщина из магазина говорила: «Скоро всё кончится». В словах таилось холодное обещание, и Света знала, что конец – это смерть для неё.
Она сломала все ногти, до мяса, и слизывала кровь с расцарапанных ран на теле, пока её не связали, лишив и этой отрады. К глубокому сожалению Светы, с собой покончить ей тоже не удалось
Конечно, ей никто не верил: ни санитары, ни врачи, ни даже журналистка с суровым взглядом, которой разрешили снимать в её палате.
Врачи дискутировали, изучали её случай пристально, словно под микроскопом, но так и не пришли к какому-то однозначному выводу.
В последние дни Света весила меньше сорока килограммов. Её лихорадило от высокой температуры, сколько ни кололи жаропонижающего, и даже ванна со льдом не помогала.
Находясь в полусознании, едва отличая сон от реальности, она увидела рядом с собой свечу, как видела её здесь каждую ночь. Свеча снова превратилась в огарок и теперь едва мигала, растекаясь красной лужицей воска по полу. И, обессиленная, уставшая и совершенно потерявшая волю к жизни, Света знала: когда догорит свеча и потухнет пламя, уйдёт из жизни и она.
Об этом нюансе не писали в газете, не прилагали в участке к делу о сошедшей с ума Рябцевой Светлане Иннокентьевне, ибо такое необъяснимое действие обычно не выходит за рамки больниц, превращаясь в местную легенду, в которой слухов всегда больше, чем правды. Позднее больничные санитары об этом необъяснимом часто судачили, потому что утром в палате Светы никого не нашли. Только на полу стояла красная свеча в форме обнажённой женщины, и пахло очень приятно.
Когда позвали врача, свеча исчезла, как и Света, таким же странным образом. Ещё говорили, что старенькая уборщица мельком в фойе больницы видела элегантно одетую высокую женщину с красной свечой в руке, которая так быстро и неизвестно куда делась, что уборщица и моргнуть не успела. Камера слежения, увы, никакой женщины со свечой не зафиксировала. Поэтому все только развели руками и вернулись к работе, намереваясь как можно быстрее об этом случае забыть.
Такую задачу поставил Little.Bit пикабушникам. И на его призыв откликнулись PILOTMISHA, MorGott и Lei Radna. Поэтому теперь вы знаете, как сделать игру, скрафтить косплей, написать историю и посадить самолет. А если еще не знаете, то смотрите и учитесь.
Света с детства была девочкой полной, а к шестнадцати и вовсе растолстела, напоминая круглощёкого колобка из советского мультика, что её совершенно не беспокоило. Ведь её мама и бабушка тоже словно сошли с полотен Рубенса, дышали пышностью и румянцем, как сдобные булки. Питались, к слову, в семье Рябцевых плотно и вкусно. В общем, лет до двадцати пяти Света жила, как тот сыр в масле, не зная ни забот, ни хлопот, кроме как учёбы да типично женской подработки бухгалтером в офисе, пока не умерла бабушка, а затем внезапно и мама. Теперь и денег резко не хватало, а доучиваться ещё целых два года. Не бросать же.
Поэтому пришлось Свете устроиться в другой офис, где больше платили. Вот только там работали ушлые и красивые женщины, которые пышной простушке быстро глаза открыли, разъяснив суровую правду жизни: принцам теперь настоящих принцесс подавай, ухоженных, стройных, а не таких, как Света. Конечно, они говорили очень деликатно и пальцем не тыкали, но оттого, наверное, Свете было гораздо больней, и елось потом, как нарочно, с аппетитом, так много, что словно в наказанье.
И всё бы ничего, слова мамы и бабушки ещё прочно удерживали её склонность к романтическим, пусть наивным фантазиям, что настоящим мужчинам нужна только настоящая женщина, которая умеет вкусно и разнообразно готовить и подаёт обед как минимум из пяти блюд. Но на проходной появился новый охранник, молодой и очень симпатичный парнишка, взамен старого бородатого гремлина, как про себя называла его Света: по утрам он бросал на неё сальные взгляды и требовал пропуск, дожидаясь, пока она наклонится пониже, чтобы заглянуть в вырез блузки. Фу, и несло же от старого гремлина смесью амбре из алкоголя и адски крепкого парфюма.
Нового охранника звали Никитой. То Света прочитала на бейджике паренька и всегда при встрече старалась улыбаться, чтобы при возможности позвать обедать вместе. Увы, все усилия оказались напрасны, хотя Света наряжалась, красилась и волосы, густые, темно-каштановые, всю жизнь заплетённые в косы, распускала и укладывала. Никита её игнорировал: пусть и улыбался из вежливости, но такие вещи женщины интуитивно чувствуют.
А больше всего Свету расстраивало, что Никита начал встречаться с одной из сотрудниц, Машей, тоненькой, как тростинка, но в остальном совершенной пустышкой, которая интересовалась разве что жизнью звёзд, сплетнями и модой.
Влюблённая Света не унывала, а решила изменить себя к лучшему, начав с диеты, и записалась в спортзал, потратив отложенные на ремонт квартиры деньги. Диету она усердно соблюдала, считала калории и, выполняя рекомендации тренера, старалась на занятиях фитнесом до седьмого пота. А вес едва ли сместился на пару килограммов. Ещё и усталость добавилась, и в сон, вопреки лошадиным дозам кофеина, Свету нещадно клонило, что опечалило как её, так и тренера, который вдруг посмотрел на девушку и нахмурился, неожиданно предложив сдать анализы крови на гормоны.
Света с расстройства объелась мороженым и вместо намеченной прогулки перед сном смотрела романтические фильмы, а потом ревела в подушку. Во сне Никита целовался с Машей, а над Светой смеялся. Она проснулась с головной болью и, позвонив начальнику, отпросилась на пару часов, пояснив, что нужно к врачу. Решила воспользоваться платными услугами частной клиники. Ведь из-за диеты за месяц девушке удалось неплохо сэкономить на продуктах.
Обследование прошло быстро, но результат оказался неутешительным. Солидного вида доктор в очках сказал, как отрезал:
- У вас, Светлана Иннокентьевна, серьёзно нарушен обмен веществ, а из-за редкого заболевания щитовидной железы и надпочечников… - Выдержав паузу, доктор добавил: - Есть осложнения. Но наша клиника может предложить вам гормональную терапию или порекомендовать качественное лечение за границей, в Германии или в Израиле. Конечно, такого рода услуги и стоят соответственно. Поэтому подумайте хорошенько. Кстати, с кредитованием у нас тоже имеются варианты…
Света ответила, что подумает, и покинула клинику совершенно разбитой. На работу ехать не хотелось, но что делать. И всю дорогу, сидя в метро, она крепилась и морально готовилась к вопросам любопытных коллег, которые, как и предполагалось, посыпались как из рога изобилия.
«Не ваше дело. Отстаньте. Всё у меня хорошо». Вскоре от вопросов и снисходительно сочувственных взглядов у Светы разболелась голова, поэтому во время обеда она скрылась в туалете, где, выпив таблетку, долго смотрела на себя в зеркало и раз за разом снова умывала лицо, словно пыталась смыть водой навалившиеся проблемы.
Коллеги вскоре замолчали, но Света всё ещё чувствовала себя некомфортно из-за неприятных взглядов и потому, что знала: за спиной о ней шушукаются. Она вздыхала, с головой погружаясь в работу. Всё равно было тяжело.
Купила в утешение торт и ела его до позднего вечера, запивая какао. Попутно шерстила инет, наведывалась на форумы, где, предположительно, можно найти истории с похожей болезнью. Увы, далеко за полночь она так и не нашла ничего конкретного, только узнала в бесплатной медицинской консультации: с её диагнозом живут и без лечения. Лечение, кстати, оказалось настолько дорогим, что Свете пришлось бы заложить квартиру, но даже так гарантий излечения нет. А выбросить на ветер бешеные деньги?.. Вот. Не быть тебе стройной, как осинка, красоткой, Светка. Смирись… Она доела третий кусок торта, поставила остатки в холодильник, вздохнула и пошла спать.
Никита на проходной всё так же неестественно ей улыбался - и Света ничего не могла с собой поделать, всё так же жадно смотрела на паренька. Пусть ей ничего и не светило. Она с этим обязательно справится, но почему же тяжело на душе, почему никак не получается успокоиться? Кто бы дал ей чудодейственное средство от неразделённой любви.
Вскоре сосредоточиться на работе Свете мешали тяжёлые, нерадостные мысли, и всё, как назло, валилось из рук. Косметика по утрам и былые наряды исчезли вместе с улыбками Никите. Под глазами от недосыпа появились тёмные круги.
Она всё чаще задерживается после работы, а потом ещё и об учёбе думать надо, но та, треклятая, совсем в голову не лезет, сколько ни сиди над ней заполночь. В офисе коллеги бросают всё более встревоженные и в открытую насмешливые взгляды, возможно, подозревая, что девушка запила. И Света, услышав своё имя, каждый раз вздрагивает, предполагая, что именно сейчас позовут к начальнику. Что же будет, если её с работы выгонят?
Так, в мареве мыслей, очередной рабочий день заканчивался, и в офисе все разошлись, кроме заработавшейся Светы.
… Когда она, спохватившись, смотрит на время, то вскрикивает. Елки-палки! Света опаздывает на метро.
На скорости собравшись, пулей выскакивает из офиса, но всё равно по времени не успевает, поэтому вздыхает и снижает темп ходьбы.
Что толку сидеть в зале ожидания в ярко-белом свете и в одиночестве. Лучше, наверное, походить по подземному переходу, посмотреть, что нового в маленьких, допоздна работающих магазинчиках, и даже прикупить себе очередной вкусный тортик в небольшой частной кондитерской, пусть цены там и кусаются. Так решает Света и, выбирает тортик с шоколадной глазурью. Затем собирается было вернуться в метро, как внезапно обращает внимание на магазинчик, который она никогда здесь не видела раньше.
Вывеска светится мягким светом. Буквы названия, острые, резкие, разноцветные, образовывают слово «Мистик», на конце его сияет золотая пентаграмма.
Ноги сами потянули Свету к магазину. Плохое настроение вдруг сменилось живым любопытством, желанием приключений и новизны.
- Здравствуйте. Чем могу вам помочь? – мягким, хорошо поставленным голосом отозвалась женщина у прилавка. Настоящая красавица, неопределённого возраста, в тёмной водолазке под горло и узкой юбке чуть ниже колена, появилась так внезапно, что Света вздрогнула, выходя из транса, вызванного мелодичным переливом колокольчиков у дверей. Помещение было небольшим и плотно заставленным стеллажами до потолка. Пахло травами и благовониями, но так, слегка, что совсем не раздражало.
- Я только посмотреть, - замялась Света. Взгляд быстренько пробежал по полке с загадочными толстыми книгами, по хрустальным шарам всевозможных видов и размеров и остановился на свечах.
Она только сделала шаг в сторону, как женщина произнесла:
- А давайте я вам погадаю, и всё станет ясно. И вам, и мне. Не переживайте, это бесплатно.
В ухоженных руках женщины тут же появилась колода карт таро...
Мама с бабушкой скептически относились к гадалкам, больше доверяя церковному учению и считая гадалок либо шарлатанками, либо слугами дьявола. А вот Света с удовольствием смотрела выпуски битвы экстрасенсов, пусть мама и бабушка недовольно прицыкивали и хмурились, одаривая её многозначительными взглядами. На девушку они не действовали, ведь смотреть шоу так интересно, что не оторваться. Сейчас же бабушки и мамы нет рядом, чтобы поучать и отговаривать от приключения.
- Хорошо, - сказала Света. Погадать – это ведь тоже очень интересно, ей ведь никто ещё не гадал, а вдруг чудо какое расчудесное произойдёт, как происходило на битвах экстрасенсов по телевизору.
Женщина умело перетасовала колоду, раскинула карты, предварительно сказав, чтобы Света подумала о наболевшем, или – о самом важном, что у неё на душе. И она думала и смотрела, а в магазине вдруг стало так тихо, что слышно: щелкают, ложась на прилавок, карты, да бьётся собственное сердце, пока Света разглядывает затейливые, яркие и непонятные рисунки, цепляясь взглядом за карту с мужчиной и женщиной.
- Так, всё дело в психосоматике. Слышали такой термин? - обратилась женщина к Свете.
Она кивнула.
- Знайте, что всё поправимо, даже если вам говорили обратное врачи. Только нужно дать себе желаемое. В этом всё дело. Знайте: ваше тело стройное и прекрасное в душе, пусть этого сейчас и не видно за слоем жира.
У Светы вдруг закружилась голова, она облокотилась о прилавок, пока женщина плавно двигалась к полкам с товаром и вскоре вернулась с красной свечой в руках, красиво и достоверно сделанной в форме обнажённой и очень привлекательной женщины.
- Я предложу вам решение проблемы и скажу, как всё исправить, начать путь к выздоровлению. Но только вы должны строго выполнять все правила, иначе последствия будут печальны и необратимы.
Приятный голос женщины убаюкивал.
- Сколько это будет стоить? - спросила Света.
- Сейчас всё, что у вас с собой в кошельке, в другой день – для всех разная цена, - пояснила женщина.
Затем она объяснила правила использования свечи, а Света отдала тысячу рублей, плюс вытряхнула всю мелочь.
- Вы запомнили, что я сказала? - уточнила продавщица и, дождавшись кивка, положила деньги в кассу, упаковала свечу в небольшую ярко-алую коробку. - Забирайте. И пользуйтесь с умом. Зажигайте вечером не дольше получаса. Результат увидите очень скоро. А когда всё наладится, принесите свечу обратно в магазин. Вы поймете, когда придёт время.
- Но… - зевнула Света, моргнув, и на мгновение ей показалось: всё в магазине размылось, став нечётким и нереальным, и даже запах сменился на пыльный и затхлый.
- Только, никогда не позволяйте свече догореть до конца. Запомните крепко-накрепко, Светлана.
Женщина усмехнулась, обнажив белоснежные зубы, кончики которых были острыми, как у хищной рыбы. Свету вдруг пробрало холодком, она забрала свечу и попрощалась не в силах больше оставаться в магазине и смотреть на женщину.
Быстро покинув магазин, она в темпе двинулась через подземный переход к выходу, сама толком не понимая, что произошло.
«Вот снова на метро опоздала», - решила Света и посмотрела на кружок аккуратных золотых часиков на запястье. Сердце замерло в груди, всё внутри похолодело. Она провела в магазине не больше пяти минут. Да, быть такого не могло! Или как? Бабушка с мамой точно бы сказали, что это происки чертовщины, и выбросили бы свечу, наказав Свете всё забыть и лучше сходить в церковь.
«Хватит, - сказала себе Света, - надоело. Это ведь моя жизнь, и только мне решать, как быть и что делать».
Перед тем как зажечь свечу, нужно принять ванну с солью, что Света и сделала. Затем надеть халат на голое тело. Завесить шторы и только тогда зажигать свечу в изголовье кровати. Засечь время и, сидя либо лёжа, смотреть на пламя свечи и ни о чём не думать.
Руки Светы дрожали, когда зажигала свечу. Сразу стало как будто бы теплее и запахло чем-то приятным и сладким, похожим на персиковое варенье, которое бабушка варила в детстве в конце лета. Его Света лопала всю зиму вприкуску к чаю. Даже во рту сейчас вдруг стало сладко, тело расслабилось. Потянуло в дрёму, в ней Света парила в кипенно-белом раю из пышных облаков, вся такая тоненькая, звонкая и красивая… Будильник вернул в реальность. Свечу пришлось потушить и снова пойти спать, к собственному удивлению проигнорировав ужин.
Утром проснулась вспотевшей, с промокшим бельём – хоть выжимай, и с жаждой – такой сильной, словно во сне побывала в пустыне. Света приняла душ и выпила почти целую бутылку минеральной воды. Есть, к очередному удивлению, совсем не хотелось, что сильно подняло настроение, как обрадовали и исчезнувшие круги под глазами, и кожа на лице, буквально дышащая свежестью и здоровьем, а также юбка, ставшая в поясе немного свободней, как и блузка. Ну, не чудеса ли?
На работе все засматривались на Свету и засыпали комплиментами и вопросами, а она лишь отмахивалась, списав все улучшения на диету. В обед, окрылённая радостными изменениями девушка пошла в ближайшее кафе, где заказала греческий салат, зелёный чай и отварную рыбу, не переставая удивляться собственному организму, попросившему именно полезной еды.
Домой Света ехала в нетерпении: так сильно хотелось снова побыстрее зажечь свечу и посмотреть, что будет дальше. На этот раз она поставила будильник на полчаса, но никак не могла зажечь спичку, тупо уставившись на свечу, которая словно совсем не изменилась. Вчера же Света была уверена, что верхушка свечи основательно подтекла, и воск застыл каплями на боку, а сейчас всё цело и невредимо, как новенькое. Она вздрогнула, пожав плечами, и таки зажгла спичку, настраиваясь на чудеса.
Утром юбка стала велика и блузка тоже. Света обнаружила это, выйдя из душа и залпом выпив два стакана воды. Лицо в зеркале заметно осунулось, и как же оно похорошело, став более точёным, что ли, как и проступившая талия на её вчера ещё круглом животе. Невероятно. Пришлось надеть свободного покроя брюки, потуже затянув ремень. И захотелось накраситься.
Коллеги весь день за спиной обсуждали преображение Светы, перешёптывались вовсю; ну и пёс с ними. Её настроение было таким великолепным, что хоть пой.
И именно сегодня Света впервые заметила, как Никита на проходной на неё посмотрел. Так, словно видел впервые, и улыбка его стала настоящей – с неприкрытым удивлением и восторгом.
Окрылённая успехом, Света справилась с работой пораньше и даже успела заскочить в магазин, закупившись только полезными продуктами и минералкой. Как же ей хотелось скорее приехать домой и снова зажечь свечу!..
Она приняла ванну и, поставив будильник на полчаса, зажгла свечу, улёгшись на кровать, приготовившись к умиротворённым, наполненным счастьем грёзам.
… В дверь позвонили. Настойчиво, громко, хоть тресни. Гостей Света не ждала, но и проигнорировать звонок не могла, так уж воспитали. Подошла к двери и посмотрела в «глазок». За дверью стояла соседка, с этажа ниже, Клавдия Ивановна. Ох, ёлки, как назло именно сейчас припёрлась.
- Чего ты, Светочка, так долго не открываешь? Я же с гостинцами.
И ввалилась в квартиру с пакетом в руках, сразу начав тараторить. Тощая, выхоленная и некрасивая, что та зубастая лошадь, ещё и говорила невнятно, зато богатая. С ней в жизни Рябцевых была отдельная история: мама с бабушкой крепко с соседкой дружили. А Света терпела, не понимая, что в Клавдии Ивановне такого интересного и очаровательного. На её взгляд, соседка неимоверно пресная и ездила отдыхать в одни и те же места в Европу. И рассказывала о поездках скучно и совершенно одинаково.
- Как ты поживаешь, деточка, одна, без матери и бабушки? Схуднела совсем вижу. Так откормлю, не думай, не брошу. Я свои дела иностранные все порешила, теперь здесь останусь. Не зря говорят, где родился, там и помирать легче.
- Ну что вы, тётя Клава…
- Давай ставь чаю, Светка. Вот пирожки в пакете, колбаска вкусная, на рынке у знакомой покупаю, без всякой химии. Сейчас покушаем, поболтаем.
И снова затараторила, с увлечением забубнила Клавдия Ивановна. Света обо всём на свете забыла. И пирожки ела, и колбаску. Поначалу давилась, а потом вроде во вкус вошла. Всё же приятно, что соседка приехала, с ней веселее. Вскоре Клавдия Ивановна раззевалась, решив уже уходить, а в коридоре вдруг спросила:
- А чем это горелым так пахнет. Утюг, что ли, ты, деточка, не выключила?
Света остолбенела и, попрощавшись, кинулась в спальню. Свеча догорела, полностью расплавившись. То, что осталось, даже огарком трудно назвать.
Она села на пол и разрыдалась: страшно стало – до одурения, и ознобом, как в лихорадке, накрыло. Потом вдруг рези в животе пошли и затошнило. Еле до туалета успела добежать. Всю ночь она сидела на унитазе, рвало - и голова кружилась невыносимо. Много пила воды, угля, таблеток от диареи. К утру полегчало и даже поспать удалось пару часов, что удивительно, ведь Света думала взять отгул.
Когда в душе мылась, ошалев – завизжала: живот исчез, а тело сильно постройнело, стало упругим, подтянутым, с правильными изгибами. Божечки. Лицо тоже изменилось, совсем чуть-чуть, но в отражении была словно другая девушка: с пухлыми губами, энергичным взглядом, без привычных круглых щёчек и двойного подбородка. А шея, шея-то у Светы стала что лебединая – нежная, длинная. Так она и стояла столбом, не в силах отвести от зеркала взгляда, а в голове крутились мысли о настоящем чуде и о том, что теперь сказать коллегам, как объяснить невероятное преображение. Хм. Додумалась Света только до липосакции и специальных, экспериментальных биодобавок.
Никита на проходной её не узнал, а затем всё же очумело признал, ведь голос Светы не изменился. Он даже присвистнул и слегка покраснел от смущенья.
Она наслаждалась: ведь посмотрел он так, как всегда мечтала, как на привлекательную женщину в его вкусе.
Эльвира Павловна, оставшись в одиночестве, в своём кабинете поднесла мобильный телефон к уху, отвечая на вызов от Танечки – толстушки. Мгновенно переключившись в режим доброго, участливого доктора, она и свой голос сделала подходящим – мягким и паточным.
- Слушаю, - ответила она в трубку, плавно усаживаясь в кресло, приготовившись к долгой и тягостной в целом беседе. Но что было делать? Деньги с неба никогда на неё не падали, и приходилось их зарабатывать, а уж в методах и способах Эльвира Павловна выбирала самые для себя предпочтительные, приносящие, кроме дохода, и удовольствие.
В очередной раз Танечка снова решила поделиться своими достижениями и опасениями. Такое у неё уже бывало, начинала накатывать при плохой погоде хандра, а там и сомнения в собственном успехе.
Эльвира Павловна прекрасно знала, что в таких случаях следовало сказать, чтобы поддержать пациентку и помочь ей, чтобы разжечь угасающий боевой запал, и всё сделать так мягко и незаметно, провернув это как бы Танечкино достижение в свою пользу.
Умела Эльвира Павловна по жизни тонко чувствовать людей, а с полученным даром ведовства и приобретённой с ним силой всё словно само шло у неё как по маслу, даже мысли при беседе читать умела, всё видела насквозь, особенно потаённые людские страхи.
Вот и теперь, обговорила все детали, поддакнув там, где это было необходимо, и, выслушала положенное число сомнений, тоскливой Таниной жалости к себе и обиды, такой по-детски наивной, что становилось откровенно смешно. Смех же Эльвира Павловна скрывала – вовремя себя отдёргивая, стоило только губам начать расползаться в улыбке в преддверии смешка. А потом, конечно же, гордилась собой, как ловкостью и силой ума, так, конечно же, и воли.
Наконец Танечка настолько устала болтать, что, казалось, зевала в трубку и всё благодарила стихшим и хриплым своим голосом после долгой беседы и полученной от Эльвиры Павловны словесной поддержки в виде советов и искреннего участия.
А Эльвира Павловна наслаждалась своей ролью и теперь уже без всякого сдерживания улыбалась, когда Танечка, высказав очередное «спасибо, Эльвира Павловна», стала прощаться.
- Всего доброго, Танечка, - пожелала она и вкрадчиво добавила, чтобы та не забывала хвалить себя почаще перед зеркалом и возле оного отмечать даже крохотные подвижки, особенно в борьбе с лишними килограммами.
Наконец беседа закончилась, и Эльвира Павловна, зевая, положила телефон на стол и потянулась, вытянув руки над головой. Сейчас бы кофе выпить и почитать что полезное – или размять пальцы лепкой из полимерной глины. В последнее время это занятие помогало расслабиться. И, главное, вот у неё получалось очень неплохо. По крайней мере, на занятиях в кружке всегда хвалили. А после лепки можно и эликсирчика на ночь с коньяком, чтобы спать без всяких лишних мыслей в голове.
К слову, о занятиях лепкой. В неожиданном увлечении лепкой крылась заслуга её ненаглядной богатой клиентки Танечки. Как-то она подарила Эльвире Павловне кружку, украшенную узором из полимерной глины, сделанную не ахти как, но Эльвира Павловна из вежливости похвалила – и Танечка расцвела, рассказала, что ходит в кружок, а потом улыбнулась и предложила Эльвире Павловне составить ей компанию, причём первый месяц совершенно бесплатно. Там предложение какое-то действовало: приведи друга или подругу с собой и получи всякие бонусы.
Эльвира Павловна на тот момент немного растерялась и вдруг, сама точно не зная почему, согласилась. А дальше просто в лепку втянулась. И, между прочим, в кружке её ранние успехи хвалили гораздо чаще, чем бывалой Танечки, но та на похвалу Эльвире Павловне совсем не обижалась.
И дальнейшие занятия Эльвиры Павловны продолжала оплачивать из своего кошелька, поясняя, что это подарок такой в честь их дружбы.
Эльвира Павловна, пребывая от собственных мыслей в благодушном расположении духа, окончательно закрыла гроссбух, отложив его в сторону. И отправилась на кухню, решив сделать себе целый кофейник с кофе, чтобы надолго растягивать удовольствие, и при этом думая, остался ли ещё черничный пирог в холодильнике, или придется довольствоваться запасом из шкафчика, где хранились в стеклянных банках карамельки и овсяное, залежавшееся, оттого, вероятно, уже чёрствое, как камень, магазинное печенье.
Увидев стакан с эликсиром, Людка округлила глаза и выдохнула с чувством:
- Ух, ты! Подруга, чем я заслужила?
- Бери, пей и поправляйся. Дел накопилось по горло, - протянула стакан Настя, добавив, что она уже отпила.
- Спасибо, - искренне отозвалась Людка и выпила остатки эликсира залпом. Облизнулась и закатила глаза. Видно было, какое удовольствие она испытывает.
Сейчас – представила Настя – её тело наполняется теплом, согревающим до костей, таким незабываемо солнечным, словно за окном стоит погожий летний день.
Настя отвернулась, не хотела, чтобы выражение лица или что-то такое тоскливое в собственных глазах выдало, ведь Людка поймёт: слишком хорошо её за долгие годы изучила.
- Я пойду в ванну, а потом спать. Когда уйдёшь к себе, дверь в квартиру закрой, хорошо?
- Ладно! - всё ещё не открывая глаз, ответила Людка.
Настя тихонько вздохнула и по пути в ванную зашла к себе в спальню. Подошла к шкафу и взяла чистое бельё и тёплый, застиранный, но такой любимый, когда-то ярко-зеленого цвета халат. Сейчас он был растянутый, линялый, оттого блеклый, но такой памятный. Его давным-давно она купила себе в Польше.
Снова вспомнился Мирон, и она очень надеялась, что ему полегчает, что он внутри крепче, чем выглядит, – с горечью подумала Настя и зашла в ванную, закрыв за собой дверь.
Бельё и халат устроились на крючках, среди полотенец. Заткнув пробкой сливное отверстие, Настя включила воду, повернув кран в ванну. Затем наклонилась и вытащила из тёмных недр ванны картонную коробку, где в целлофане для сохранности лежали её сокровища: неприметные, давно вышедшие из употребления кнопочные телефоны.
Кто бы заподозрил в них угрозу или компромат? Кто бы мог вообще предположить, для чего они ей нужны?.. Вот и неплохие варианты логических объяснений для Эльвиры Павловны у Насти имелось: мол, коллекционирует – вдруг удастся кому продать? И вообще, она только такими умела пользоваться. И вообще, это её личная блажь… Потому что хозяйка раньше едва ли не через день устраивала своим служанкам дотошные обыски… Подозревала в любой мелочи, ругала и грозила страшно, могла в сердцах отлупить совсем не по-женски, с особой, даже маниакальной жестокостью.
Хорошо, что с годами Эльвира Павловна всё же изменила своё отношение к преданным и запуганным и теперь во всём зависящим от её прихотей служанкам. Наверное, и сама от возраста подобрела или всё же убедилась в собачьей верности и преданности своих служанок.
«Эх», - стала перебирать телефоны Настя, пока на дне коробки не отыскала проводные наушники. Было однажды такое, что она действительно испугалась, когда Эльвира Павловна нашла эту коробку и вытряхнула её содержимое на пол. Настя тогда замерла истуканом, все версии объяснений в её голове слились во что-то глупое и неправдоподобное, и вообще мысли спутались. Она потеряла дар речи. А Эльвира Павловна вдруг рассмеялась зло, с ехидцей и превосходством и покрутила пальцем у виска, глянула на Настю снисходительно, как на неразумного в своей блажи и глупости ребёнка, и просто оставила все как есть, ушла. Настю тогда так заколотило, а потом она плакала и смеялась, собирая свои драгоценные телефоны, понимая, что её вот сейчас пронесло по-настоящему.
Воды в ванну набралась достаточно. Запотело от пара небольшое круглое зеркало. Настя разделась, аккуратно положив вещи в пластиковую корзину для грязного белья, потрогала пальцами воду, осталась довольна. Затем присела на пол, снова перебирая телефоны в поисках того на котором она записывалась в прошлый раз.
«Вспоминай, дурёха», - упрекала себя тем, что боялась делать на телефонах пометки, да хотя бы маркером. Людке ведь она тоже ничего не рассказывала, а та и никогда не настаивала, потому что характер такой: простодушная, доверчивая и покладистая. Людка не из тех, кто будет над чем-то глубоко раздумывать.
Но таким, как она, в жизни легче: судьба для Людки меньше обременительна и тяжела.
Так, выбрав две отличавшиеся цветом «мотороллы», Настя подключила наушники и положила телефоны на бортики ванны, затем аккуратно погрузилась в воду сама. Вода была такой горячей, что, казалось, достаёт до костей, но жар ей нравился. Он помогал как следует расслабиться и отрешиться от всего на свете, от дурацких раздумий и всех имеющихся проблем. Жар воды сразу забирал в себя всё ненужное, согревал, настраивал на нужный лад.
Наконец Настя включила первый телефон, вставила в уши наушники и нажала на воспроизведение последнее сохранение аудиозаписи, чтобы послушать.
Собственный голос на записи казался чужим, хриплым каким-то. Или так выходило, потому что Настя всегда записывала, переходя практически на шёпот? Голос на записи был настолько неузнаваем и несопоставим с собственным, что воспринимался Настей, как идущий от совершенно незнакомой женщины. Но этот факт странным образом помогал ей настроиться, вспомнить, особенно сейчас, когда очень долго из-за жадности хозяйки она не принимала целебный эликсир.
Собственная память Насти капризничала, отказываясь раскрываться и вспоминать прошлое. Поэтому часто приходилось прослушивать предыдущие записи – когда одну, а то и вовсе несколько, прежде чем внутри Насти словно поворачивался винт механизма, и нужные воспоминания, наконец приходили.
Как будет происходить сейчас, Настя не знала. Оставалось только надеяться, что всё случится быстро, и она успеет после прослушивания старой записи записать нужное воспоминание на диктофон. И ещё ей очень хотелось, чтобы за это время вода в ванне не остыла.
Мирон, даже пребывая в забытьи, слышал голос Насти. Он звучал для него, как и прежде, хоть голос женщины с возрастом слегка огрубел, изменившись. Настя была рядом, не бросила, не отвернулась. Значит, не остыли её чувства после всего пережитого. Он всегда это знал сердцем. Пусть она и игнорировала его, пусть он едва различал, что она ему говорит… Просто от осознания того, что Настя рядом, Мирону становилось легче.
Настя дала ему что-то выпить, пыталась раскрыть рот, разжимала пальцами зубы, но сквозь тяжкий и глубокий, как могильный саван, сон он смог хотя бы в этом процессе ей помочь, уверенный, что Настя ему не навредит. Только не она. И вот, когда он проглотил жидкость, всё тело Мирона бросило в жар.
Настя ушла, а Мирон, лежа в своём закутке, вспотел, чувствуя, как тепло идёт по телу вместе с дрожью, словно приливными волнами, и волны эти приносили всё возрастающее облегчение.
Он застонал, всё ещё не просыпаясь, но зная, что не умрёт, потому что Настя напоила его эликсиром ведьмы, тем самым, что сама хозяйка, выражая свою благосклонность после долгих и изнуряющих плотских утех, в качестве укрепляющего средства самолично давала ему выпить.
И Мирон пил с жадностью, и ощущения были те же, только гораздо сильнее, вероятно, от большей концентрации эликсира. И всегда становилось легче, как при уколе анестезии. Вся терзающая тело боль уходила, и сон становился глубоким и здоровым – таким, после которого обычно полностью поправляются.
Эльвира Павловна пила кофе и, снова передумав с занятием, как лепкой, так и прочим, открыла и теперь с воодушевлением листала свой гроссбух. Сверяясь в календаре с фазами луны, отмечала нужное жирными крестиками и галочками в гроссбухе, где были записаны новые эликсиры, к которым следовало было ещё докупить необходимые ингредиенты. И хмурилась при виде недописанных составов эликсиров, почерпанных привычно из снов. Но в последнее время ленивая тварь с чердака ограничивала свои сеансы и не приходила ни во сне, ни на зов.
Эльвира Павловна списывала её поведение на зимнюю спячку, на непривычно холодную погоду, прекрасно зная, что дело в недостаточном по сытости кормлении.
Людка больше не заманивала спившихся бомжей, и Настя тоже в этом плане делала заметные промахи, и Эльвира Павловна была не уверена, в чём тут суть дела: либо тут вмешивалось действительно катастрофичное невезенье, не действовали больше на бомжей чары постаревших и растерявших свою бывшую привлекательность женщин; либо дело в них самих. Совесть мучает. А если так, тогда нужно будет принять меры и подыскать новых кандидаток в услужение, помоложе и, соответственно, порасторопнее. Но то будет позднее, возможно к лету, когда, предположительно, Эльвира Павловна обустроится на новом месте, с новыми силами и в новом юном обличье, когда тварь разродится и даст наконец ей необходимую порцию свежего эликсира и раскроет все остальные секреты, согласно давнишнему договору. А сейчас Эльвире Павловне совсем не хотелось об этом думать… Вон ещё в гроссбухе сколько записей сделать предстоит, да ещё составить список ближайших расходов и доходов.
Слушать практически на самом тихом звуке в настройке «мотороллы» - то ещё удовольствие. Но Насте повезло: первым она выбрала нужный телефон и, воскресив в памяти желанные события, включила диктофон и принялась нашёптывать, при этом мысленно возвращаясь в такое далёкое прошлое, которое сейчас перед закрывшей глаза в горячей ванне Настей разворачивалось словно наяву.
Эльвира Павловна сама предложила помощь в тот самый страшный для неё и злопамятный день, когда Настя совсем раскисла и, можно так сказать, утратила всякую надежду.
Она внезапно пришла в себя на мусорной свалке, лежа в вонючей куче чего-то совершенно неописуемого: смеси из сгнивших остатков пищи, заплесневелых коробок и обглоданных кусочков меха с костями, похожих на останки крыс.
Вдохнув поглубже тухлый и едкий воздух, Настя встала на колени, размазывая руками кашу из чего-то влажного, совершенно не поддающегося ни описанию, ни опознанию, но жутко воняющего. Её тут же вырвало, затем ещё раз – практически всухую, желчью до звона в ушах и дикой, словно взорвавшей мозг головной боли, от которой она застонала и снова едва не потеряла сознание. Затем кое-как встала и просто пошла.
В голове была боль, а в памяти тягучая пустота. Местность с огромными навалами мусора вокруг была незнакома, как и чувство всё возрастающего страха от предстоящей ночи здесь. А ещё Настя как ни напрягала голову, ничего так и не вспомнила о себе кроме имени.
По пути голова продолжала болеть, но уже не так сильно, позволяя Насте пройтись между рядами огромных мусорных куч, пока вечерняя темнота не свалилась с небес, как тёмное отсыревшее покрывало.
Со всех сторон сгущался туман, наполненный зловонными испарениями. С мусорных, уходящих ввысь куч слышались тревожные шорохи и шелест, наводящие на неприятные мысли о всяких падальщиках, в том числе и крысах.
Настя поёжилась, чувствуя, как холод вместе с накопившейся от долгой и изнурительной ходьбы усталостью забирается под её нехитрую одежду, совсем не подходящую для этой промозглой погоде.
Она никак не могла найти выход отсюда. Вскоре сверху грозно и жутко каркали стаи ворон, и губы Насти сами по себе в отчаянии нашёптывали жалкое: «Помогите!»
У неё не оставалось сил даже на крик. И, осознав это, Настя заплакала. Затем остановилась, огляделась и просто села у одной из куч, съёжилась и так сама не поняла, как погрузилась в глубокий сон – со стонами и холодным потом от мучивших кошмаров до самого рассвета.
Мирону не спалось, всё крутило живот после забродившего кефира, и он уже раз пять опорожнялся в своё ведро, забиваясь под раковину за шкафчик. Хотелось воды, во рту было сухо, и уже подташнивало, и он опасался, что вообще заболел.
Умереть в муках не хотелось, как раньше. Наверное, смирился, прижился даже так, как собака. Хуже собаки. Терпел в ожиданье, затаившись, стараясь лишний раз не шевелиться, слыша, как ходит по коридору ведьма, не хватало ещё привлечь внимание и тем разозлить…
Она, сука треклятая, действительно была ведьмой. А как иначе за столько лет не постарела совсем, не захирела, а напротив, молодела, словно у той яблочки какие молодильные при себе имелись.
«Сука, спи, терпи, старый паршивец», - уговаривал себя Мирон, но не получалось, так и сидел, мучился.
Вот шаги ведьмы затихли. Он собирался выбраться и попить воды и выставить ведро с нечистотами под крышкой за дверь кухни, зная, что Настя потом уберёт, но только успел выпить глоток воды, как ведьма была уже тут как тут. Он и замер, испугавшись так сильно, что начал икать, забыв и про воду, и про всё на свете.
- Что, падаль, жажда мучает? А ну пошёл к себе в конуру, живо! - громыхнула Эльвира Павловна и так жутко, с лютой злобой глянула, что Мирона мелкой дрожью накрыло, а живот заревел, и кишечник расслабился прямо в штаны. Она услышала, выругалась, пнула ногой прямо по почкам, Мирон отпустил края раковины, всхлипнул придушенно и упал на линолеум, ударившись животом.
- Паскуда старая, всё никак не сдохнешь, не угомонишься, - продолжала пинать по бокам Мирона носком домашних туфель разошедшаяся не на шутку Эльвира Павловна, не слыша ни его стонов, ни хрипов, ни тихой мольбы…
Он уже начал терять сознание, даже вдруг обрадовался, ощутив облегчение, что вот, наконец, и всё – конец его мучениям. Зазвонил домашний телефон. Настойчивая трель словно отрезвила ведьму, она остановила на полпути занесённую для удара ногу, замерла сама, затем вздрогнула. На взмокшем от пота лице на мгновение проступила дикая ярость, а затем сменилась растерянностью. Эльвира Павловна выпрямилась, вздохнула, буркнув себе под нос:
- Ах. Хватит с тебя, собака неблагодарная, - и поначалу медленно, а потом всё убыстряющееся походкой покинула кухню.
Мирон нашёл в себе силы уползти под раковину и забиться за шкаф, всё ещё надеясь сдохнуть и освободиться от всего сразу. Но едва прилёг на тряпьё и вонючий тонкий матрас, как провалился в сон, такой глубокий, что был сродни коме. И снилось ему прошлое, яркое, дышащее ощущениями и красками, что словно происходило сейчас взаправду.
Ведьма, как и предполагал Мирон, вернулась в комнату быстро и принесла поднос с едой, полным тёмной жидкости графином и пустым стаканом.
Она распустила свои волосы, красиво заколов густые пряди с вдруг совсем исчезнувшей сединой на затылке. Ярко накрасила губы, нарумянилась и принарядилась – и выглядела так молодо и страсть как хорошо, что Мирон, как зачарованный, смотрел на её изящную фигуру с женственными изгибами. Смотрел на её яркие красные, красивой формы губы, на длинные ресницы, вдыхал запах мускуса, жасмина и слегка резких благовоний, такой невероятно приятный запах, который был лучше всяких духов, что им словно невозможно было надышаться.
Помимо воли Мирон улыбнулся, вдруг так в присутствии женщины ему хорошо стало, и не волновало ничего вообще, кроме этой молодой красавицы, а та ласково и нежно улыбалась ему.
Но только стоило встретиться с ней взглядом, как Мирон стал тонуть в ледяном озере голубизны внутри её глаз. И страшно, и жутко ему вдруг стало, а едва отвёл глаза - полегчало, сразу пришёл в себя и вспомнил, кто она такая - и как он сам попал сюда.
- Ну что, любовничек, вижу, нравлюсь тебе сильно, как женщина, и оттого поладим, не так ли? Сыт будешь, а главное – цел и невредим, пусть и со мной рядом, там посмотрим, - продолжала она ласково, но вместе с тем настойчиво убеждать Мирона.
- Ведьма, не быть между нами того, чего хочешь… За кого ты меня принимаешь? За кобеля какого, кому стоит только кость кинуть да поманить – и придёт? Противно мне, неужели не видишь, не чувствуешь этого?! - гневно воскликнул Мирон и попытался встать со стула, но верёвки не дали, только в груди от усилий защемило, и в голове пусто стало, а в глазах чёрные точки, как мушки мелкие, роем закружились…
- Сопротивляешься, Мирон, и тем нравишься мне ещё больше. Сядь, успокойся, поешь, выпей, там полегчает – и окрепнешь. А когда я снова приду, больше церемониться не буду. Знай, что своё так или иначе возьму, - погрозила тонким пальцем с длинным наманикюренным ногтем. Затем встала легко и плавно и, звонко рассмеявшись, быстро ушла.
Только хлопнула за её спиной, как по волшебству, дверь, а в комнате пахнуть травами сильнее стало, но уже совсем не приятно, гадливо до тошноты, словно твари какие адские этот запах издавали…
Мирон сильно вздохнул и усмехнулся горько, разглядывая верёвки на запястьях и лодыжках, а они вдруг истлели сами по себе, и пепел исчез.
Он проморгался, зажмурился, руками пошевелил, ноги распрямил, встал. А жуть в сердце как прикипела, холодная, липкая, расползшаяся ознобом и мурашками по коже, противными такими, словно это муравьи бегают по его телу, шевеля своими крохотными лапками.
– Сука, - выдохнул снова и уселся обратно на стул, в желудке урчало от голода просто невыносимо, и он уставился на поднос с едой с мыслью, что, если бы ведьма хотела его отравить, не предлагала бы соглашение совсем иного рода. Мирон таки встал и, на подкашивающихся ногах добравшись до подноса, жадно принялся за еду.
Собаку и птицу Настя поместила в своей квартире в клетках, потому что у хозяйки места не было, решив, что избавится от живности в первую очередь чуть попозже.
Затем налила им воды, чтобы не сдохли раньше времени, и занялась едой для себя и подруги Людки, которая поесть очень любила, но от еды не толстела, как Настя. Все в её жилистом и ширококостном теле мгновенно сгорало. Да что сказать? У подруги и перистальтика была как у той утки, так же часто на горшок ходила.
Вот если бы и фигура ещё у неё была более женственной, хозяйка и Людку точно запрягла бы соблазнять мужиков. Но, увы, к подруге мужики не липли, что мухи, как к самой Насте.
Она помимо воли улыбнулась, ловко нарезая овощи для куриного супа и засыпая их в кипящую воду, затем помешала скворчащее на сковородке сало с луком. Теперь оставалось только забросить отмокающую от избытка крахмала, с утра почищенную картошку.
Телефонный звонок был от Тани, пышнотелой и богатой, но глупой и совершенно не привлекательной женщины, платившей Эльвире Павловне за эликсир для снижения аппетита. Любившей поговорить, точнее, вывалить, в общем-то глупые и по-детски наивные свои обиды на чужие плечи, которых в жизни Тани и не находилось, кроме как за деньги.
Иногда её звонки Эльвиру Павловну забавляли, однако чаще всего злили. Но злость свою она волевым усилием сдерживала, да так умело, что даже лицом к лицу, ни за что не догадаешься, если она внутри вся исходила паром, как чайник на плите.
- Да, Танечка, слушаю... - прокашлявшись, ласково отозвалась Эльвира Павловна, сконцентрировавшись и считая про себя сначала до десяти, затем ещё раз до десяти, пока не замедлилось биенье сердце, а дыханье не выровнялось. Пока она не успокоилась, вслушиваясь и поддакивая, где это требовалось болтливой тараторке Танечке, вкладывая в голос максимальный градус эмоций и сопереживания, сама же при этом усмехалась и качала головой, в который раз поражаясь, как можно такой вот, как Таня, тупоголовой на свете жить и при этом быть обеспеченной материально.
И сама себе на это Эльвира Павловна отвечала, что не иначе как быть для таких, как она сама, хищниц законной добычей на всех основаниях.
Вскоре она втянулась в разговор, попутно задавая вопросы, которые помогали прощупать все слабые места Тани. И наконец сама Эльвира Павловна заразилась неким азартом, который избавил от прежней ярости.
Поэтому и Мирон оказался совершенно забыт, словно и не было у неё не больше получаса назад приступа ярости и агрессии по отношению к старику.
Настроение Эльвиры Павловны улучшалось на глазах. Таня собиралась и дальше принимать эликсир, хвалилась крохотными, но такими значимыми для женщины успехами, а ещё упрашивала записать её на приём. И в этот момент расчётливая Эльвира Павловна встрепенулась, намеренно сказав, что в ближайшее время у неё все часы приёма расписаны. При этом едва удержалась от торжествующего смешка (успев вовремя прикрыть рот ладонью), когда Таня, едва не всхлипывая в трубку, стала умолять пойти ей навстречу, говоря, что заплатит вдвойне, а то и втройне к обычному тарифу.
- Хорошо, милая, - профессионально остановила Эльвира Павловна Таню на двойном тарифе, добавив, что постарается потеснить остальных заказчиков и выделить ей время и потом сразу перезвонить.
Внезапно желудок так сильно заурчал, что Эльвира Павловна едва не застонала, и голова тоже вдруг закружилась. Она чертыхнулась про себя, укоряя себя за забывчивость, ведь нельзя баловаться эликсиром и забывать о побочке – повышенном питании, а сильный голод и вовсе ни в коем случае не следует в таких случаях игнорировать.
Она вежливо попрощалась и, положив трубку, поспешила снова на кухню. Сейчас все мысли Эльвиры Павловны сконцентрировались на еде.
Людка всё никак не могла побороть простуду: кашляла, даже привычный ей хороший, что у того чернорабочего, аппетит снизился вдвойне. Она еле ковырялась вилкой в тарелке с картошкой, только суп съела, видимо специально, потому что знала о пользе куриного бульона.
Настя за подругу беспокоилась и думала при случае отдать свою порцию эликсира, который в зимнее время у капризной хозяйки было не заслужить и не выпросить. Не раз в плохом настроении Эльвира Павловна смеялась Насте в лицо и крутила пальцами фигу, безо всякого зазрения совести подсовывая её своим служанкам под нос.
Поэтому налив вторую стопку водки для Людки, она в который уже раз за эту неделю сказала, чтобы та улеглась на диван, закутавшись потеплее, и не забыла носки надеть из собачьей шерсти, которые Настя собственными руками связала с шерсти заманенных и схваченных для убоя животных. …
А что такого? Не пропадать же добру?! Настя действительно так считала, потому что от этой своей гнилой жизни стала совсем практичная по натуре, особенно когда животные попадались длинношёрстные и пушистые…
Твари на чердаке ведь тоже всё равно, лишь бы мясо свежее было и, желательно, живое, напуганное, чтобы вкуснее жрать.
Вот то, что сегодня нашла Настя: как собака, так и ворона – никуда, кроме как на корм твари, не годились. Поэтому от них надо сразу избавиться, отдать твари первоочерёдно, чтобы не сдохли от собственной доходяжности. Мало ли. Вот. Сейчас она как раз этим и займётся…
Обнаружив, что ворона уже практически оклемалась, значит, приманки совсем мало сожрала – сделала вывод Настя, подумав, что с этого хорошего будет только одно: тогда на чердаке полетает, твари ведь тоже разминаться надо. Настя вздохнула, повела плечами, покрутила шеей, разрабатывая её. Ох, как же она устала! Сейчас бы самой крепко и долго поспать, водки тоже выпить и не одну стопку, а так, чтобы забыть обо всём на свете, пусть оно и временно. Но, увы, она стиснула губы, сжала кулаки, понимая: нет, нельзя сейчас расслабляться, ещё столько всего нужно сделать...
И нарочно вспомнила про Мирона, про все, что случилось с ним, с ними обоими – такое жестокое и несправедливое. За обман и приворот Мирона Эльвирой Павловной следовало отомстить, не дожидаясь никакой кары свыше.
Ведь Настя уже давно убедилась, что нет в мире никакой справедливости, как и светлых сил, присматривающих за людьми сверху. Нет их. Иначе бы ничего подобного ни с Мироном, ни с ней не произошло.
И за всё это она воздаст сполна Эльвире Павловне, как только разведает все её секреты. А как только тварь даст потомство, она сбросит с плеч ненавистное ярмо и освободится как сама, так и Мирона с Людкой освободит, а хозяйку отравит крысиным ядом. Это самое простое, что она могла бы для треклятой ведьмы придумать. К тому же и яд в чулане имелся с тех времен, когда ещё в их доме крысы и мыши водились.
Она горько хмыкнула, утёрла рукой слёзы, выступившие от всё ещё тяжёлых, пусть и давнишних, но таких невыносимо реальных воспоминаний.
А следом нахлынувшая ярость разогнала кровь. На губах Насти появилась кривая ухмылка. Она приказала себе собраться и пошла на кухню за верёвкой для животных, за ножом и ключом от чердака, где лениво дремала в зимней спячке тварь, просыпающаяся разве что глубокой ночью для кормёжки. Только нужно было приманить её запахом свежей крови.
За кухонным окном сыпал крупный снег. В раковине накопилась посуда, и, вообще, кухня, как и квартира, требовала уборки. А что тогда делается в квартире у Людки? Совсем она, наверное, заросла пылью со своими болезнями, если Настя позволяет себе подобное распустительство?
Вот когда она, наконец, отомстит, то они все уедут куда подальше, но обязательно туда, где есть море. Настя всегда мечтала увидеть морскую гладь вблизи, вдохнуть запах соли и водорослей, погреть ноги в песке. Эх, снова накатили эти мечты, всегда они приходили не вовремя.
Дела постоянно звали её – в основном мелкие. Но их было так много плюс постоянная беготня от внезапных поручений хозяйки – это отнимало всё время. А еще, наверное, сказывался возраст, оттого и постоянная усталость. Не было у Насти уже той живости в теле, вот и не получалось успевать со всеми обязанностями, чтобы оставалось для себя свободное время.
Поэтому Настя постоянно недосыпала. Ведь для мести и своей сенсационной затеи (она собиралась написать книгу – обязательно будет фантастический бестселлер! – о хозяйке и всех тех, кого та замучила ради своего бессмертия и корыстных целей.) А для написания книги столько нужно надиктовать воспоминаний в диктофоны устаревших кнопочных телефонов, до коих хозяйке никогда не было никакого дела, и задуманное предстояло совершить Насте помимо основной работы.
Мирон в своём закутке еле дышал, погрузившись в сон, такой крепкий, что был близок к коме. Не слышал он ни жадного чавканья Эльвиры Павловны за столом, ни звона прибора, ни вкусных запахов разогретой в микроволновке пищи.
Не слышал он и того, как, побросав большую часть посуды в раковину, громко отрыгнув, ведьма ушла.
Мирон, находясь, на грани жизни и смерти в своём состоянии, сознанием улетел в прошлое, туда, где ещё в его сердце теплилась надежда…
Ведьма пришла, как и обещала. Вот взяла и появилась в комнате, а Мирон даже не слышал, ни как скрипнула дверь, ни её шагов, пока она не рассмеялась, рассмотрев, как он катается по полу и стонет, объятый жаром желания. Потому, что ведьма подлила афродизиака ему в еду.
Она присела рядом с ним, провела пальцами по густым светло-пшеничным волосам, взмокшим от пота, обдавая своим запахом, сладким и терпким – и таким для Мирона вдруг ставшим неожиданно приятным, что он помимо воли заскулил и тут же сжал зубы…
- Ну, ну, мой хороший, мой красивый, - приговаривала ведьма полушёпотом, хриплым и таким соблазнительным, что он застонал, чувствуя, как скручивает всё тело дугой.
- Я сейчас тебе помогу, сейчас полегчает…
Эльвира Павловна начала его раздевать своими тонкими пальчиками с длинными наманикюренными ногтями, ловко расстегивая пуговицы рубашки. Затем избавилась от ремня, стянула брюки и навалилась сверху, щекоча лицо Мирона своими чёрными и густыми волосами без седины.
- Сука, - хрипло выдавил он. - Треклятая сука, - пытался отвернуться от её напомаженных и оттого липких губ, но потом, когда её умелые руки оказались в его паху и стали ласкать вздыбленный член, то застонал, и всё забылось в болезненной лихорадке страсти.
Ведьма всегда была сверху, и с каждым оргазмом Мирон чувствовал, что отдаёт ей не только семя, но и свои силы. Она стонала и рычала по-звериному: ненасытная, настоящая дьявольская бестия, бесконечно долго мучила его в своё удовольствие. Пользовалась как каким сексуальным рабом. Но как же во время соития Мирону было хорошо, прямо до боли…
Только потом, когда ведьма, наконец, насытилась и ушла, Мирон ощутил опустошение и на коже невидимую едкую грязь, выступившую вместе с липким потом.
В комнате страшно воняло смесью мускуса и зверя, а он был так истощен, что даже не мог заснуть, просто лежал, пребывая в пустоте и терзаясь сильной жаждой, не в силах ни подняться, ни вообще о чем-то думать.
…Как-то совсем незаметно сон-воспоминание Мирона ушёл, сменившись просто сном без сновидений, исцеляющим и крепким.
Пребывая в хорошем расположении духа, Эльвира Павловна была довольна уборкой Насти и Людкой, купившей на птичьем рынке хороших животных на корм. Об этом Эльвира Павловна сама себе напоминала за трапезой, жадно расправляясь с огромным количеством еды на столе. Тем и оправдывая свою нынешнюю щедрость: вытряхнула в миску остатки оставшейся на тарелке творожной запеканки, к явной радости деда Мирона. Он быстро заграбастал подачку и спрятался за занавеской от презрительного взгляда Эльвиры Павловны.
Не смотреть хозяйке в лицо стало давней привычкой деда Мирона. Там, за занавеской, хоть внутренне и ожидая её злого окрика или еще какой пакости, он ел, вопреки всему не торопясь, наслаждаясь каждым кусочком тёплой, тающей во рту запеканки. Уж очень было вкусно и непривычно есть что-то свежее.
Эльвира Павловна наконец-то наелась и, зацокав каблуками домашних туфель, покинула кухню.
На глазах от облегчения у деда Мирона неожиданно выступили непрошеные слёзы.
Доев запеканку, он выдохнул, затем закрыл глаза, снова погружаясь в воспоминания, отрешаясь от вонючего матраса под ногами, от затхлого сухого воздуха под раковиной.
Там, в мыслях деда Мирона, как наяву светило солнце, ласковое, нежное, яркое. Вот снова на его глаза выступают слёзы. Память, словно издеваясь, возвращает деда Мирона туда, где ему было больно.
Он пришёл в себя, резко очнувшись с тяжёлой головой и едва разлепляя глаза. Слабость во всём теле была такая, какой с Мироном не приключалось прежде, даже на самой тяжёлой работе, даже во время сенокоса и уборки урожая в колхозе.
Он тихонько покачал головой. Картинка перед глазами медленно и нехотя обретала резкость. Стены вокруг украшали светло-розовые обои в мелкий цветочек. Жёлтый деревянный пол под ногами совершенно ему незнаком… Его босые ноги. Хм.
Мирон слегка поднял голову, проморгался, прищурился и наконец, различил свои руки с иголкой в венах и треножник капельницы рядом. Тревожно забухало в висках, вдруг стало сухо во рту, он начал было кричать: «Помогите!», но вырвался лишь хрип - и снова на глаза набросила своё плотное покрывало темнота.
Мирон снова открыл глаза, промаргиваясь, всё ещё не понимая, где находится, потому что, кроме слабости, в довесок сильно кружилась голова, и хотелось пить. Поэтому он не сразу заметил моложавую женщину, где-то за сорок, сидящую на стуле, забросив ногу на ногу.
Он успел рассмотреть красивое голубое платье под белым меховым жилетом из овчины, туфли на плоской подошве, стройные лодыжки. Затем услышал покашливание и посмотрел на её властное, когда-то очень красивое и всё ещё породистое лицо, а встретившись взглядом – неожиданно узнал эти голубые, пронзительные в своей внутренней силе глаза ведьмы.
Она улыбнулась и заговорила, а Мирон, совершенно растерявшись, потерял дар речи:
- Ну, что, как думаешь, с тобой делать будем, а, любовничек?
Ведьма посмотрела пристально и оценивающе как на племенного быка, облизнув напомаженные ярко-красные губы, - и вдруг перешла на хриплый шёпот:
- Есть у меня к тебе сугубо деловое предложение…
И от изменившегося её голоса и таившегося в нём откровенного намёка Мирона бросило в жар от смущения. Он задрожал от накатившего резкого отвращения как к ведьме, так и к себе за такую необъяснимую реакцию на её голос. Наконец ведьма поднялась со стула, тем самым освобождая Мирона от наваждения. Он медленно покачал головой…
- Не глупи, любовничек, подумай, если жизнь дорога… Даю тебе время до моего возвращения… - Хриплый, с чувственным подтоном шёпот резко сменился на холодный тон, и по телу Мирона побежали мурашки.
Он задрожал, как от порыва ледяного ветра. Мирону стало совершенно не по себе. Былая, словно взявшая паузу, дурнота мгновенно ещё больше усилилась.
Он тяжело дышал, пытаясь не потерять сознание. Оттого, наверное, и не увидел, как ведьма ушла. Только услышал, словно, издалека, колючий, полный едкости смешок, затем щёлкнул дверной замок.
После упражнений с Эльвирой Павловной в последнее время Настя еле поднималась с пола, настолько сильно уставала и всегда тяжело дышала, а вот Эльвира Павловна – той словно все эти физические нагрузки были нипочём.
К тому же она ещё над Настей в открытую посмеивалась, безо всякого стеснения и снисходительно советовала повесить замок на холодильник или лучше заклеить на ночь рот.
Настя хозяйские уколы и насмешки терпела. А что ей ещё оставалось? Хоть вся и кипела внутренне, но так, чтобы ненароком не выдать себя, мысленно матюгнувшись. Затем считала про себя до десяти и дожидалась, когда Эльвира Павловна уйдёт принимать душ. А потом наводила в гимнастической комнате порядок, думая о своём, но чаще всего о мести Эльвире Павловне, ведь та, как никто в жизни Насти, этого заслуживала. Пусть намеченные планы в этом направлении и не сбывались, но она не отступала.
Вот только Людка, знавшая о планах подруги совсем не много, так сильно опасалась гнева вездесущей Эльвиры Павловны, что давно заклинала отступить, всё бросить, не то прогорит, обернётся месть Насти против неё самой и её, Людку, за собой потянет. Не забывая при этом напомнить о прошлых проступках и последующем страшном хозяйском наказании.
Людка, она ведь такая легковерная и согласная на всё, лишь бы просто жить в сытости и ни о чём больше не беспокоиться. Поэтому Настя и говорила подруге, убеждая, что планы свои отменила, что одумалась на старости лет… А Людка… эх, Людка верила.
Хоть и разные характером и внешне они с Людкой, но Настя такой незамысловатой дружбой дорожила и любила подругу как сестру…
Эльвира Павловна прошлась по квартире, ещё раз оглядела собственные владения. Тщательно проверив наличие пыли и прочих недоделок в уборке и не обнаружив искомого, удовлетворённо хмыкнула.
Запертые в клетках кролики и куры затихли при её появлении, как единожды звякнула цепь на кухне: то, услышав цокот её каблуков по полу, затаился в своём закутке Мирон.
Вспомнив про него, она криво усмехнулась, качая головой, потому что Мирон в прошлом заинтересовал её не на шутку. Да что сказать… Она в него практически влюбилась.
Давным-давно Мирон был очень привлекательным мужчиной, с гривой пшеничных волос, широкими плечами и жилистым телом человека, привыкшего к тяжёлому труду, а ещё у него оказалась великолепная сила воли, и её так трудно было не то что подавить, а именно сломать... Эти попытки приносили Эльвире Павловне настоящее наслаждение и азарт.
Она ещё раз покачала головой, отгоняя прочь ставшими вдруг горькими и противными воспоминания, в которых так и осталось до сего дня жить разочарование, ведь Эльвира Павловна очень надеялась на взаимность. Потому что считала себя по-настоящему красивой женщиной: всегда видела восхищение в глазах многих других мужчин, с кем при желании раньше крутила…
Вот только этого желаемого восхищения никогда не было в глазах Мирона. В них она видела только лютую неприязнь и такую пробирающую до глубины души ненависть, что Эльвире Павловне становилось сильно неприятно. Так что она всё чаще просто оставляла его, опоенного эликсиром, вызывающим плотское желание, в одиночестве мучиться.…
Только это и доставляло Эльвире Павловне невероятное, по ощущениям – на грани экстаза, садистское удовольствие, а ещё ей нравилось то, как терзалась Настя, ведь она его тоже любила, хоть и пыталась скрывать, делая вид, что смирилась…
Эльвира Павловна с удовольствием оглядела себя в зеркале трельяжа, радуясь стройности и всевозрастающей моложавости, усмехнувшись и мысленно подстёгивая себя: мол, то ли ещё будет, а? Любование собой снова вернуло ей былое хорошее расположение духа. И сразу захотелось принарядиться, накраситься и пройтись по магазинам, выбрать для себя любимой все, что по душе придётся.
Эльвира Павловна подмигнула себе в зеркало, широко улыбнулась предстоящим покупкам и пошла в спальню, решив, что все остальные дела на сегодня можно сделать позднее.
Настя проверила, как там Людка: та спала в своей квартире, похрапывая на диване с раскрытым журналом по основам рукоделия. Значит, ещё полтора часа, как минимум, она может потратить на собственное усмотрение, никто не помешает. Как раз десять минут назад Эльвира Павловна предупредила, что уходит, и назначила Настю за главную, наказав обязательно плотно покормить тварь в её отсутствие, прекрасно зная страх служанки перед чудовищем.
Настя вздохнула, в который раз признавая, что Эльвира Павловна всё ещё злится за любовь Мирона к ней. Всё ещё не простила, что тот вопреки всем её ухищрениям не выбрал красавицу хозяйку, а предпочёл её, Настю.
Она заботливо накрыла Людку пледом и покинула квартиру, всё же решив сначала исполнить приказ хозяйки и покормить чудовище, затем обойти дом по периметру: проверить ловушки на животных. Эх, видимо, в который раз из-за своей старческой медлительности придётся отложить личные дела до глубокой ночи.
Мирон сразу понял, на что намекает ведьма, это было ясно без слов по её взгляду, смотрела она жарко и пристально и едва не облизывалась при этом. И чувствовалось, что такая женщина отказа не приемлет. Этой себялюбивой ведьме, если субъективно брать в расчёт её породистую и довольно привлекательную внешность, возможно, мужчины действительно и не отказывали. Но он-то не таков. Он, Мирон, искренне влюблённый мужчина, и пусть и красивая, но ведьма вызывает в нём только гадливое чувство отвращения и страха, будь она неладна.
Он снова подёргал связанные верёвкой запястья и лодыжки, напрасно потратив и без того слабые силы. Крепких пут не разорвать, а есть, к слову, ему хотелось всё сильнее, как и пить – просто невыносимо.
Вот интересно, сколько он уже находится здесь и будет ли его искать хоть кто-нибудь? Мирон тяжело вздохнул.
Оглядел в энный раз свою темницу: маленькую комнату без окна, с обоями в мелкий цветочек, лампу с абажуром на потолке и деревянный стул со спинкой, к которому он был привязан, отметив, что капельницу уже убрали.
Затем мысленно представил, что мог бы попробовать раскачаться на стуле и упасть на пол. И сразу задал себе вопрос: и что будет тогда? Шансов, что этот крепкий с виду стул под ним сломается, очень мало, а лежать на полу окажется ещё неудобнее и унизительнее, когда ведьма снова сюда придёт. Вот в этом Мирон был стопроцентно уверен, поэтому он снова вздохнул и закрыл глаза, решив просто отдохнуть.
Настя спускалась по деревянной, скрипящей на каждом шагу лестнице подъезда, а по пути смотрела по сторонам, невольно задерживая взгляд на пустующих квартирах. Воспоминания лезли в голову сами: вот здесь жила настырная и вредная характером бабка Мартынова, с ней, к слову, Эльвира Павловна разобралась первой, а потом пришлось так же разбираться с приехавшей сюда внучкой.
Сразу мысленно Настя сделала себе пометку, чтобы, когда освободится, записать воспоминание на диктофон в телефоне.
«Так, хватит сейчас отвлекаться, а ну-ка соберись», - встряхнулась Настя и, наконец, вышла из подъезда.
На улице моросил дождь, холодный, противный и мелкий, готовый вот-вот пойти вперемешку со снегом. Куда там сейчас искать птиц в кормушках в кустах! Но обойти нужно. Мало ли кто, да хоть из воронья, клюнет на наживку и пойдёт на корм твари?
Эльвира Павловна если увидит, что «добро из живности» в ловушке пропало и просто сдохло, отлупит немилосердно.
Настя поёжилась, жалея, что не надела тёплую болоньевую куртку с капюшоном, а накинула тонкую, хоть и длинную, но холодную, закрывающую бёдра ветровку.
Короткие волосы быстро намокли. Дождь попадал на лицо, стекал каплями по носу, пришлось ускориться, наклонив для этого голову и из-за холода ссутулившись.
«Глупая, дурында! Только простыть не хватало!» - ругала себя Настя и быстро шла вперёд, крепче сжимая в руках в плотных перчатках прочную брезентовую сумку. Из такой (проверено!) ни одной птице, как и животному, не выбраться.
В кустах, в кормушке, Настя нашла вяло подёргивающуюся ворону: та, видимо, с голодухи, утратила чутьё и залетела в ловушку, где наелась корма со снотворным.
Птицу Настя отправила в сумку, затем, обойдя дом, проверила остальные кормушки, но больше ничего не нашла.
Ветер усиливался, и ещё больше похолодало. Теперь на щеки Насти вместе с дождевыми каплями всё чаще падали мелкие снежинки.
Она вздохнула и пошла к остановке. Там, по пути мимо жестяного, хлопающего на ветру забора, огораживающего «замороженный» строительный объект, находились пустые мусорные контейнеры, где Настя оставляла такие же пропитанные снотворным приманки для бездомных собак и кошек, потому что к дому, как он, считай, что опустел, никакие животные больше не приближались.
Видимо, чуяли своими инстинктами, что место опасное и плохое и, даже голодные, обходили дом стороной. Как Настя ни старалась прикармливать, не велись ни на мясо, ни на специальные корма.
Она снова вздохнула, вспоминая, что раньше с отловом животных было гораздо проще. Собаки и кошки водились у соседей, их дети тоже приносили домой и к дому котят и щенков, которые, хмыкнула про себя Настя, потом пропадали не без её участия.
Сейчас возле мусорных контейнеров ветер развернул миски с приманкой, смешал с дождевой водой и грязью.
«Вот неудача», - решила Настя, отмечая, что если день не задался изначально, то таким, увы, и останется.
К её удивлению, она обнаружила старую лохматую собаку прямо за мусорным баком, грязную и костлявую. Крякнув про себя, сняла перчатки и потрогала, чтобы определить, не околело ли животное. Собака была едва тёплой, такая загнется – не успеешь и до дома донести, и толку что с неё будет, но все же это лучше, чем ничего. Поэтому собаку Настя с осторожностью тоже забрала в сумку.
Затем посмотрела по сторонам на всякий случай. Не хватало еще, чтобы кто-то увидел, чем она занимается. Подобная оплошность случилась, когда ещё в самом начале служения Эльвире Павловне Настя по неопытности спалилась перед соседкой Мартыновой. Та, к несчастью, вставала ни свет ни заря и прогуливаться любила. Увидев Настю с бессознательной бродячей собакой, Мартынова сразу вопросами засыпала, пришлось соврать, что собаку поймала специально и в ветеринарную клинику собралась вести, прежде чем себе оставить…
Настя покачала головой, отгоняя неприятное воспоминание. Ведь соседка упёрлась рогом в своём неверии и обвинила Настю, что та собаку точно сдаст живодёрам, как минимум на шапку. И смотрела при этом грозно, словно всё знала наверняка.
Тогда пришлось действительно ехать в ветеринарную клинику с собакой, там тоже врать, что собаку нашла, и платить за услуги врача…
А соседке справку показывать, как и потом собаку на поводке… Вот же как она намаялась тогда. Даже искренне рада была, когда Эльвира Павловна своими методами расправилась с соседкой в первую очередь, видимо, и её терпение та тоже исчерпала.
Когда Настя возвращалась домой, совсем стемнело, и начался сильный мокрый снег.
Эльвира Павловна вернулась домой жутко довольная как выгодными покупками в универмаге и торговом центре, так и просто так от поднявшегося, как всегда бывало в таких случаях, настроения.
Она расхаживала по квартире, примеряя новые наряды: цветные и модные юбки, платья и блузки, подбирая под каждое сочетание одну из новых пар туфель.
Вот из-за покупок пришлось воспользоваться такси, а потом тащить эти громоздкие пакеты прямо с остановки, потому что клушам служанкам было не дозвониться то ли из-за их лени, то ли действительно от этой дрянной погоды. Но с ними она разберётся попозже… Ещё придумает, как наказать крепче, как в своё удовольствие запугать этих нерасторопных и старых клуш. Вон как стал с её подачи запуган до усрачки Жора Мухоморов – сосед со второго этажа. У него, единственного, в доме сейчас горел свет в квартире. Жоры Эльвира Павловна, к слову, совершенно не остерегалась, даже уверенная, что он давно знает о её тёмных делишках.
Это ей совершенно не мешало жить и дальше заниматься своими делами, ведь Жора наверняка будет держать рот на замке, да и в скором времени совсем сопьётся или, что самый лучший вариант для него, – это пойти на корм твари, по весне, когда та проснётся.
Свеженькое мясо, сочное, пусть и старое, но всё равно свежее и всегда под рукой в случае такое срочной надобности – хмыкнула про себя Эльвира Павловна. От эликсира, выпитого до поездки за покупками, так и распирало энергией. И казалось ей всегда в подобные моменты, что былая молодость и сила вот-вот вернутся, а там и удовольствие от плотских утех, и те большие и частые потребности в этом. Вот где будет наслаждение жизнью.
Разобравшись с покупками, покрасовавшись вдоволь у зеркала, Эльвира Павловна развесила платья на вешалки, положила туфли обратно, в коробки, до подходящего сезона, как поняла, что очень сильно проголодалась, да так, что готова жареного поросёнка целиком в одиночку съесть. Живот заурчал, во рту образовалась слюна, даже слегка затошнило, она поспешила накинуть тёплый халат и обуться в удобные тапки на каблучке. Затем сразу побежала на кухню к холодильнику, предвкушая праздник живота.
Пройдя этот тест, вы узнаете, сколько нужно сосисок, чтобы спуститься по ним на дно Марианской впадины. А еще сколько их можно съесть, пока длится самый долгий в мире поцелуй. Не пропустите!
Аннотация:
Старый дом на улице Пролетарской хранит в себе много страшных секретов. Ведь его единственная хозяйка - необычная, но очень коварная ведьма Эльвира Павловна.
И всем, кто попадает в дом, грозит смертельная опасность.
Так однажды происходит со студенткой Олесей, вынужденной снять здесь квартиру на время сессии. А затем к ней на пару суток подселяется кузен - чтобы вместе с сестрой столкнуться со всеми ужасающими тайнами дома и их кровожадным источником, скрытом на чердаке.
Пятидесятилетняя Настя терпеть не могла думать о себе как о прислуге. Знала, что и её ровесница Людка не выносит этого слова. Уж лучше считать себя домохозяйками, пусть и не только в своих квартирах, а ещё у Эльвиры Павловны числиться на такой должности, за которую что-то полагалось – обоюдная выгода, например. А ещё подразумевалась свобода. Вот поэтому и распределение обязанностей по способностям было таким важным для обеих женщин. Способствовало очень приятному чувству пользы за хорошо выполненные поручения и дела.
Подобная мотивация всегда со стопроцентной гарантией срабатывала лет двадцать пять назад, когда ещё обеим верилось в чистосердечие Эльвиры Павловны и в то, что она к ним хорошо относится, как с собственным детям, а не словно к предметам, которые можно в любой момент за ненадобностью после использования выбросить или, что ближе к истине, уничтожить…
Так что теперь Людка выполняла всё старательно и, как прежде, из страха. А она, Настя, – в предвкушении страшной мести своей госпоже и хозяйке Эльвире Павловне. Поэтому и вспоминала тот день во всех подробностях, чтобы позднее записать на диктофон. Память с возрастом стала хуже дырявого сито, постоянно подводила, а забывать прошлое было нельзя. Слишком оно важное. Иначе грош цена будущей мести.
По списку дел и личных поручений хозяйки за кроликами и курами ехать пришлось Людке, Настя же принялась за уборку и готовку, это у неё лучше и гораздо быстрее получалось, в отличие от неповоротливой Людки.
Настя знала, что хозяйка неизвестно из-за чего в скверном расположении духа, а потому помнила, что злить её нельзя. Потому что, если разозлишь, то всегда выйдет себе дороже. А впадёшь в немилость – целебного эликсира наверняка не получишь. А им с Людкой подобного себе позволить никак нельзя, у Людки сахар в крови зашкаливал, а ноги отекали и пухли, а у Насти катаракта прогрессировала. Конечно, возраст у обеих брал своё, ведь эликсира хозяйка для своих служанок жалела, сколько ни упрашивай, не помогало. «Заслужить надо! Стараться, прикладывать усилия, чтобы был результат! А вы…» - снисходительно усмехалась Эльвира Павловна и посматривала свысока, хуже, чем на тараканов.
Настя вздрогнула, покачивая головой, отгоняя неприятные воспоминания, затем переоделась в свободное спортивное, надела резиновые перчатки и выкатила из чулана небольшую тележку со всем необходимым для уборки. Крякнула. Ведь такое удобное приспособление приходилось из своей квартиры в квартиру хозяйки перетаскивать по скрипучей деревянной лестнице без перил. Но что было делать, если Эльвира Павловна запаха хлора и прочих химических средств не переносила и в своей квартире видеть не желала. Вот поэтому Настя и приспосабливалась. Жить же на что-то и как-то надо, а в её пожилом возрасте и с букетом болячек больше и рассчитывать не на что.
«Раньше надо было думать о будущем, Настюха, теперь поздно пить боржоми», - размышляла женщина, тихонько открывая дверь в квартиру хозяйки, прислушиваясь, прежде чем войти, и таким образом стараясь хоть как-то вникнуть в обстановку.
Тишина внутри пахла пылью и привычной затхлостью, как и во всём доме, и это было хорошим признаком: значит, Эльвира Павловна занята.
Мирон выскользнул из своего укрытия под раковиной, глянул одним глазком и снова забился под тряпку-штору.
«Эх”, - вздохнула про себя Настя, когда сердце от его мимолётного взгляда кольнуло. Вот если бы Эльвиры Павловны не было дома, она бы угостила Мирона борщом. Всё равно прокисший борщ придётся выливать, а так, в присутствии хозяйки, не решалась. И поговорить с ним. Даже доброе слово сказать в его сторону опасалась, хоть жалко Мирона было: ведь Настя мучилась своей виной ещё с тех пор, когда его к себе, на беду, домой привела. Вот же глупая гусыня…
Она снова вздохнула и принялась быстро и ловко перемывать наваленную в раковину гору посуды, умудряясь при этом пройтись внимательным взглядом по кухне, оценить нужный объём работы и то, что можно было сегодня не делать.
Время за долгие годы служения для Насти и Людки стало на вес золота. Потому что уборки во всей квартире, кроме, пожалуй, кабинета Эльвиры Павловны (у себя она давно прибиралась сама, ибо своим служанкам из-за обострившейся подозрительности и вредности на старости лет не доверяла), предстояло много. И нужно успеть всё сделать до приезда Людки. Поэтому, больше не отвлекаясь на собственные размышления, Настя полностью погрузилась в работу, находя в ней особый ритм как на вынужденно совместных и спортивных упражнениях с хозяйкой, и так действительно получалось быстрее.
Когда на душе становилось совсем погано, дед Мирон часто погружался в воспоминания: они помогали скоротать тягучее, словно резиновое, время однообразных тяжёлых и голодных дней.
Он устраивался поудобнее на своём грязном и обоссанном матрасе под раковиной и закрывал глаза, переносясь в прошлое… Звук льющейся воды и шум уборки отдалялся всё сильнее, пока не замирал, исчезая совсем…
И вот для него снова светило солнце, пахло весной и переменами к лучшему. Дед Мирон становился молодым.
В то далёкое время он был толковым электриком и собирался переехать из деревни в город. Давно было пора: после смерти жены одному в просторном деревянном доме становилось невыносимо от одиночества. Как раз нашёл покупателя, ведь участок земли у дома хороший, на холме, и дом, считай новый: сам строил, пилил, строгал и красил, любовно вкладывая в каждую досочку, брёвнышко, забитый гвоздик дома всю душу. А ещё рядом с домом было озеро, где рыба водилась в изобилии, что тоже повышало общую стоимость участка.
Когда, договорившись с покупателем, наконец, ударили по рукам, Мирон стал временно проживать в «Доме колхозника» – так называлась самая дешёвая и простая гостиница в городе, которой большей частью пользовались деревенские…
То была незатейливая деревянная постройка, длинная и просторная, с виду, что тот барак, и находился «дом колхозника» в удобном месте, возле рынка. Оттого было неважно, что общие номера – это комнаты с пятью-шестью кроватями. Главное – дёшево, и все ценные вещи можно сдать на вахту, в шкафчик под ключ.
На радостях от хорошей сделки Мирон решил отпраздновать – сходить в клуб культуры и досуга железнодорожников. Там, говорили местные мужики, проходят самые весёлые вечеринки в городе и одинокие крали такие хорошенькие, что словами не описать…
По этому поводу Мирон надел свой самый лучший костюм, потратив энное количество усилий, чтобы выгладить его как следует старым и плохо нагревающимся утюгом, выданным в пользование на всю комнату. Но и ставший неудобным от редкого ношения костюм и все его потраченные усилия того стоили, решил Мирон, когда увидел Настю, в первую встречу назвавшуюся неожиданно строго и официально Анастасией Геннадьевной. Это была рослая, фигуристая молодая женщина со слегка простоватым лицом, забавными веснушками на курносом носу и очень красивыми карими глазами, которые словно заглянули в момент знакомства в самую его душу.
Мирон оробел, наверное, второй раз в жизни, а первый случился с ним во время встречи с женой, и оттого на мгновение лишился дара речи.
Женщина посмотрела на него уж очень внимательно, так что ему даже слегка не по себе стало, и вдруг Мирон растерялся, а потом она ему ласково и немного робко улыбнулась и руку свою изящную для знакомства протянула, когда он представился.
Голос Анастасии Геннадьевны оказался на слух уж очень приятным, весь из себя девчачий, словно звеневший от переполняющей молодую женщину энергии. Голос сразу и очаровал Мирона, к тому же она, больше не робея, танцевать сразу его позвала.
Так у них и завертелось. Запала Настя в душу Мирону так крепко, что даже снилась и тем всё больше интриговала. Ведь о себе совсем мало на танцах рассказывала, больше он изливал душу, а потом себя упрекал за излишнюю откровенность, но, видимо, упрекал зря.
Настя всё, что говорил Мирон, слушала внимательно. И после двух встреч в клубе железнодорожников первой поцеловала, крепко так, с жаром, что Мирон, и сам не замечая, как это получилось, пропал окончательно.
В гости к себе пригласил, она отказалась, что после таких пылких поцелуев показалось ему странным. «Когда тебя увижу, где?» - нашептывал, обнимая всё крепче, а Настя голову ему на плечо положила, а волосы густые, кудрявые, тяжёлые, в косах, которые пахли так опьяняюще вкусно, до головокружения, что совсем у Мирона голову снесло.
И вдруг это волшебство таяло, когда Настя с тяжким вздохом неожиданно отстранялась и долго молчаливо смотрела своими красивыми глазами на Мирона в упор, пока не обещала, что придёт на следующей неделе в воскресение сюда снова на танцы. Так и с невысказанной тоской прощались до заветного воскресения.
Время летело незаметно и быстро, Мирон устроился электриком на заводе, но квартиру присматривал в городе, а покупать не спешил, всё думал о Насте и планы строил, серьёзные такие, с женитьбой, с детьми и поэтому новую квартиру хотел купить вместе.
В то заветное воскресение, предвкушая встречу, влюблённый Мирон был так неимоверно счастлив, что купил самые красивые и дорогие цветы в подземном переходе и целый день ждал вечера, замечтавшись совершенно, что едва не опоздал на свидание.
Мирон вручил Насте букет сразу, как увидел, и снова неожиданно потерял дар речи, зачарованный красивыми карими глазами, блестевшими сегодня по-особому ярко. «Это мне?» - удивилась Настя и вдруг, побледнев, замерла, словно растерялась.
Танцы, музыка, шум, смех – всё сразу отошло на второй план. «Тебе, Настенька», - хотел ответить Мирон, но вдруг получилось: «Выходи за меня замуж».
- Что? - переспросила она, краснея, став для Мирона ещё краше, что глаз не оторвать.
- Выходи за меня, Настя. Я серьёзно! - прошептал совсем тихо, но она услышала, хоть во рту Мирона от собственной смелости пересохло. Она понюхала цветы, затем прижала их к груди и неожиданно кивнула, ответив робкое, но уверенное: «Хорошо».
Счастье запело в сердце мужчины огненной птицей, ведь Мирон был уверен, что это обоюдное чувство. А дальше они танцевали, не отрываясь друг от друга, говорили всякие глупости и смеялись до слёз, а позднее, когда Мирон собрался её проводить, Настя упёрлась. И он, не сдержавшись, просто легонько поцеловал её, не ожидая, что Настя передумает.
- До моего дома отсюда недалеко, - тихонько пояснила она, а Мирону было всё равно, лишь бы Настя держала за руку и не отпускала. Рядом с ней Мирон чувствовал, словно десять лет жизни вдруг исчезли, и ему снова восемнадцать, и впереди лежит вся жизнь. От этого хотелось смеяться и петь.
Она привела его к тёмному двухэтажному дому, где фонари вокруг практически не горели, создавая неприятное чувство, что дом кутается в тени. Мирон вздрогнул. Всё волшебство от общения и присутствия Насти таяло. Вдруг накатила усталость, и прохлада поздней ночи превратилась в холод, ощущаясь как никогда сильно.
Он понял, что устал, и собирался попрощаться, но Настя взяла его за руку, а потом крепко поцеловала и пригласила к себе. Прикладывая свой палец к губам, попросила не шуметь.
Этот неприятный дом, где она жила, изнутри тоже был неуютным: деревянная лестница без перил поскрипывала, пахло затхлостью и пылью, но в свете лампы в плафоне на потолке было видно, что в подъезде чисто.
Мирон понял, что в действительности его беспокоит, только дойдя до квартиры Насти. В этом неуютном доме тишина была странной: гулкой и такой тяжёлой, что просто оглушала.
От собственных мыслей Мирон поёжился и, когда открылась дверь в квартиру, вошёл внутрь, не замечая натянутой и нервной улыбки Насти, которая исчезла, стоило двери закрыться.
Она потащила его на кухню, где сразу щедро налила дорогого коньяка. Мирон выпил, удивившись: ведь такой коньяк не вписывался в простенький интерьер квартиры.
- Так где ты работаешь Настя? - из вежливости уточнил он.
Она приблизилась, зарылась пальцами в его волосы и снова крепко поцеловала. Все вопросы Мирона забылись мгновенно. Глаза Насти призывно блестели, когда она стала медленно и чувственно раздеваться, уводя его в спальню, где с лёгкостью освободила от одежды.
Кровать скрипела, но это совсем не мешало: обоими владела пылкая страсть, горячая и томная, как подогретый ликер. Так хорошо Мирону было только с покойной женой.
- Настенька… - простонал во сне и вдруг резко проснулся, чувствуя что-то было не так.
- Кто вы? - отрезвел под ледяным взглядом пронзительных голубых глаз женщины, стоящей подле кровати. Она была в дорогом платье, с проступающей местами сединой в густых чёрных волосах, куталась в тёплую шаль, а резко очерченные морщины у уголков губ и носа на когда-то очень красивом лице делали его суровым и беспощадным.
Язык во рту Мирона онемел, как и всё тело, под этим тяжёлым, гипнотизирующим взглядом женщины. Он весь вспотел и как-то враз незаметно для себя самого ослаб, не в силах ни пошевелиться, ни моргнуть. Непривычный дикий ужас накатил на Мирона холодной приливной волной, вызывая мурашки по коже и последующее, словно мертвенное онемение всего тела.
Женщина, наблюдая за ним, рассмеялась гортанно и с хрипотцой, и Мирону от того смеха стало совсем жутко, словно она была не человеком, а самым настоящим чудовищем.
Вдруг застонала рядом Настя и, тоже резко проснувшись и увидев пришедшую, вскочила с постели и сорвавшимся голосом стала умолять:
- Эльвира Павловна, родная, прошу, умоляю – пощади его!
Женщина зацокала языком и паскудно улыбнулась.
- Настенька, шалава ты моя дорогая, раз осмелилась привести сюда любовника, то знаешь, что будет! Сколько я вам с Людкой наказывала мужиков в квартиру не водить, никогда! - громыхнула Эльвира Павловна и снова расхохоталась.
- Не отдам, его! - вскочила Настя, обошла кровать и загородила собой, зачарованного, онемевшего телом Мирона.
- Дерзить мне надумала? Поплатишься, курва!
Женщина размахнулась и хлёстко ударила по лицу Настю раз, другой не щадя, ломая этими ударами её волю. Настя, упав на колени, доползла к ногам Эльвиры Павловны и начала целовать её домашние туфли, при этом что-то жалобно мыча.
- А ну, живо поднялась, дрянь! И за работу! Ты прекрасно знаешь, курица, что надо делать! - схватила Настю за волосы… - А ты спи, спи, любовничек! - окрысилась Эльвира Павловна и, наклонившись, сильно дунула ему в лицо. «Ведьма!» - подумал Мирон и отключился.