CreepyStory + Авторский рассказ

Нет, нужно выжить! А, чтобы выжить, нужно не спать!

Достав из кармана телефон, семьянин сверил время. Прошло всего двадцать минут! Всего! Двадцать! Минут! Казалось, что миновало не меньше часа! Время текло мучительно медленно...

Салон - напротив, остывал очень быстро. Мороз уже пробрался в ботинки, покусывая пальцы ног. Сняв крышку термоса, мужчина наполнил кружку кофе и втянул носом терпкий аромат. Хоть что-то оставалось горячим в этом царстве тьмы и холода!

Допив коктейль Михалыча, водитель вновь посмотрел на часы. Еще десять минут. Прошло всего десять минут! Впереди - не меньше пяти часов ожидания. При хорошем раскладе. Он похлопал себя по щекам и потопал ногами, разгоняя кровь.

Снова потянулось томительное ожидание. Мысли, одна чернее другой, бродили по кругу внутри черепушки, как заключенные на прогулке. Метеоролог пытался отвлечься, вспоминая таблицу умножения, но получалось еще хуже. После десяти цифры устроили бунт, отказываясь перемножаться. К тому же от счета клонило в сон. "Нива", словно вступив в сговор со смертью, плавно раскачивалась под натиском ветра, как колыбель, уговаривая хозяина чуток вздремнуть. Спать... спать...

- Поспи... - донесся сквозь пургу не то стон, не то вздох, вонзившийся в барабанные перепонки раскаленным шилом.

Мужчина встрепенулся, выпрямляясь в кресле. Если даже голос повторялся - его заглушали завывания метели, перемалывая слова в ледяную крошку.

Показалось? Показалось! Кто может оказаться в этой глуши посередь ночи? В такую поганую погоду? Что творилось снаружи - семьянин не знал, конденсат замерз на внутренней поверхности окон, покрыв стекла матовой пленкой. Но, по вздрагиванию кузова, по скрипу снега по металлу, понимал, что буря еще не закончилась. И вряд ли закончится до рассвета.

Потянувшись, хрустнув суставами и зевнув, Владимир в очередной раз достал телефон. Цифры показывали половину третьего ночи.

- Что? - непроизвольно вырвалось облачко пара.

Почему три часа? Откуда три часа? Вот же, только что, был час ровно! Куда потерялись еще два часа? Уснул? Неужели, он уснул? На лбу выступила липкая испарина. Нет, не спать! Сегодня сон - не благо, не союзник, а враг, предатель, ворующий тепло и высасывающий жизнь!

Температура в салоне явно опустилась ниже нуля. И грозилась упасть еще ниже. Спина ныла, ноги затекли. Судя по ощущениям, батальон муравьев решил устроить учения, маршируя по бедрам и ниже. Нужно выйти и размяться.

Мужчина толкнул дверь, неохотно поддавшуюся, сдвинув, как ковшом бульдозера, снежный нанос. Белые хлопья без малейшего стыда и зазрения совести воспользовались возможностью заполонить новое, доселе недоступное им пространство. Помогая руками, водитель перенес одеревеневшие ноги за порог и, взявшись за спинку кресла, вышел из "Нивы". Наклонился вправо-влево, хрустя всеми позвонками от копчика до затылка, попрыгал на месте, разминаясь и согреваясь.

- Поспи... - донеслось с порывом ветра.

Володя замер, прислушиваясь. Не могло же одно и то же послышаться дважды! Или могло?

Сложив ладони биноклем, защищая глаза от ветра и снега, семьянин всмотрелся в мглу, окрашенную известью. Там, вдали, в белесом мраке ему вновь почудилась вытянутая, как в зеркале комнаты смеха, фигура. Она выделалась чернильной кляксой на фоне бездны цвета пломбира. На этот раз морок не собирался растворяться в ночи. Высоко поднимая ноги, раскачиваясь из стороны в сторону, как на шарнирах, тень приближалась к вмерзшему в ограждение автомобилю.

Тряхнув головой, метеоролог повернулся к вездеходу... и застыл. По всему борту, от заднего фонаря до переднего указателя поворота, пролегли пять рваных линий. Пять царапин, словно оставленных когтями. Пять глубоких, до самого металла, шрамов.

Чуть меньше трех часов назад, когда он выходил из внедорожника сразу после аварии, этих отметин еще не было! Что же получается? Получается, что пока путешественник задремал против своей воли, кто-то подходил к "Ниве". Кто-то, не признающий маникюра. И этот кто-то, судя по отметинам, не был приверженцем вегетарианства.

Мужчина ощутил ужас. Животный ужас, перетянувший горло тугой удавкой. Ужас, от которого кровь стыла в жилах и волосы на загривке встали дыбом. Ужас, еще более ледяной, чем морозная вьюга.

Подпрыгнув, Володя опустил голову, надеясь разглядеть следы. Да где там! Бесполезно! Снег уже полностью скрыл колесные арки. Если следы и были - буран давно позаботился об алиби.

- Поспи...

Голос прозвучал гораздо ближе. Сомнений уже не оставалось - это именно чей-то голос, а не слуховая галлюцинация. И его обладатель обращался именно к человеку, застрявшем в белом плену.

Шофер рванул в автомобиль, как загнанный зверь в свое логово, и потянул на себя дверь. Пурга, будто не желая оставлять в заточении своих крохотных бледных подданных, навалилась на створку, вцепившись в железо ледяными клыками, не давая ей захлопнуться. Метеоролог потянул сильнее. Мышцы напряглись, словно канаты. После короткой, но напряженной борьбы метель разочаровано выпустила добычу, позволяя мужчине оградиться от метели куском жести и стекла.

Закрывшись, Володя ударил кулаком по кнопке, блокируя дверь. Сердце билось в груди со скоростью пулеметного затвора. Кровь текла по жилам так быстро, что могла б обогнать сверхзвуковой истребитель.

- Поспи...

Снег хрустнул под чьей-то ногой совсем рядом, метрах в трех от внедорожника. Вздрогнув, отойдя от оцепенения, путешественник перевалился через подлокотник и заблокировал пассажирскую дверь тоже.

Нечто ударилось об крышу и заскрипело с тем звуком, с каким нож скрипит по стеклу. Со звуком, от которого заломило зубы и кровь едва не хлынула из ушей. Настолько пронзительным, будто вскрывали череп ржавой пилой. Скрип, начавшись с середины крыши, дополз до края и затух.

- Поспи...

Достав из кармашка в двери тряпку, которой он обычно протирал стекла, Владимир смахнул испарину со лба. Его трясло, как взбесившийся отбойный молоток, но уже не от холода, а от страха.

Водитель вообще не чувствовал холода - все тело горело, каждый нерв прожигал кожу раскаленной проволокой. Но это - сейчас. Это - пока. Это лишь временная милость адреналина, выброшенного в кровь испугом. Вскоре огонь угаснет, оставив плоть беззащитной перед стихией. Когда холод вернется, он сожмет ребра с утроенной силой сквозь пропитавшийся потом свитер. Вместе с холодом придет смерть.

Получается, выхода нет? Или оставаться в железном гробу, из которого мороз выгрыз последние искры тепла. Или покинуть машину и запалить покрышку, чтобы согреться. Выйти навстречу тому, что скреблось по вездеходу, оставив царапины на боку.

Пытаясь найти решение, мужчина извлек пачку сигарет... и замер. А если... если затаиться? Может, в этом случае та штука подумает, что в "Ниве" никого нет и уйдет сама? Слишком смелое предположение, слишком призрачная надежда.

- Поспи...

На сей раз голос прозвучал даже как-то привычно, обыденно, как звонок будьника.

Путешественник постепенно успокаивался. Сердце билось ровнее, более не пытаясь обогнать секундную стрелку. Кровь не стучала в висках с грохотом железнодорожного состава. Холод возвращался. Медленно, но неотвратимо. Слишком долго он не пробовал человека на прочность своими ледяными щупальцами и сейчас осторожно пробирался под одежду, касаясь кожи колючей рукой.

Пытаясь согреться, семьянин налил очередную кружку кофе. Третья по счету. Напиток успел остыть, был немногим теплее рук, но смог прогнать озноб и унять дрожь. Непонятно только, чья это заслуга - коньяка, или кофе? В термосе, на самом дне, плескались остатки - всего чуть-чуть, едва ли хватит на еще одну порцию.

Снаружи царила тишина, если не брать во внимание метель, завывающую стаей волков. Может, оно и в самом деле ушло? Должно же это тоже мерзнуть! Ничто живое не может быть равнодушным к тридцатиградусному морозу. Кроме пингвинов и белых медведей, закованных в доспехи из шерсти и жира, но это точно не было ни тем, ни другим.

Владимир вслушивался, пытаясь различить хоть что-то сквозь песнь вьюги. Существо никак не проявляло себя. Оно или ушло, или тоже затаилось.

Решив покурить и выждать еще немного для верности, узник ненастья чиркнул зажигалкой и выдохнул струю горького дыма, растекшуюся водопадом по наждачке инея, облепившего лобовое стекло.

Кажется, все спокойно.

Мужчина дернулся от боли, когда уголек, искусав сигарету до фильтра, коснулся пальцев. Рука лежала на широком подлокотнике, рядом возвышалась горка пепла, похожая на погребальный курган.

Он снова уснул?! Нет! Не спать!

Бросив окурок на резиновый коврик, подернутый коркой льда, шофер смял его каблуком.

Ноги закоченели и стали тяжелыми, будто отлитые из свинца. Пальцы гнулись с трудом. Пора что-то делать, принимать какое-то решение. Или замерзать, или отправляться на встречу с существом. Конец все равно один.

Подышав в ладони, восстанавливая подвижность пальцев, путешественник вынул телефон, чтобы проверить время. Аппарат умер, растратив последние капли энергии на поиск сети.

Володя нащупал пипку блокиратора двери.

- Поспи...

Знакомый голос. Тихий, как шелест листвы, но слышный даже сквозь сумасшествие метели, обволакивающий сознание. Он был тише шепота, но резал слух как острая бритва.

Сейчас голос прозвучал сзади. "Нива" накренилась вперед, простонав заледеневшими пружинами. Скрипнули петли, хрустнула крышка багажника.

Сердце застучало с утроенной силой, пересчитывая ребра изнутри. Паника стянула виски колючей проволокой. Это - там, сзади! Оно пытается забраться в автомобиль через багажник!

Несмотря на обилие толстой одежды, метеоролог неведомым образом в мгновение ока просочился между подголовником и потолком. Перегнувшись через ряд задних кресел, он запустил руку в багажный отсек, нащупывая хоть что-то, чем можно обороняться от существа.

Процедив ругательство сквозь зубы, когда ладонь обожгло холодным железом, водитель натянул варежку и повторил попытку. Пальцы сомкнулись на тяжелой, длинной монтажке. Это сгодится.

- Поспи...

Когти существа с ужасающим скрежетом царапали металл, пытаясь уцепиться за край крышки.

- Похоже, я сегодня умру... - прорычал мужчина. - Но и ты эту ночь запомнишь надолго!

Багажник выгнулся дугой и сорвался с замка с оглушительным звоном. Задняя дверь, почуяв свободу, рванула ввысь, пропуская в салон ледяной ветер. Путешественник, приготовившийся дорого продать свою жизнь, замер, замахнувшись стальной полосой.

- Михалыч? - удивленно проговорил он.

- Нет, блин, Крузенштерн! Кто ж еще-то? Вылезай давай!

Выпустив из рук монтировку, начальник вцепился в воротник коллеги и потянул его из автомобиля.

- Нет! - вскричал Володя, упираясь. - Нет! Там - это... оно!

- Ты бредишь, что ли? - нахмурился старший товарищ. - Вылезай, пока кишки не отморозил!

Преодолевая сопротивление подчиненного, Петр Михайлович выволок того из внедорожника. Спасенный беспокойно озирался по сторонам, выискивая длинную фигуру.

Метель, истратив все злобу, угасала, с удовлетворением созерцая с высоты звездной бездны плоды своих трудов. Повсюду, насколько хватало глаз, белела почти ровная, чуть бугристая пустыня, сверкающая под луной миллиардом искр. "Нива" стояла на краю дороги, занесенная снегом до середины окон. Метеорологу пришлось немало поработать лопатой, чтобы докопаться до багажника автомобиля. Существа не было видно.

Запихнув мужчину в свою "буханку", начальник уселся за руль и УАЗик, возмущенно хрустнув коробкой передач, начал разворот.

- Там, в бардачке, термос с бульоном.

- Ага... - прошептал пассажир, сползая с кресла и закрывая глаза.

- Володя! Володя!

- А?

- Не спать!

Вздрогнув, тряхнув головой, спасенный повернул рукоятку и извлек матовый цилиндр. Все тело била крупная дрожь. Руки ходили ходуном. Расплескав половину кружки янтарной жидкости, путешественник приник к сосуду, жадно глотая жирное тепло.

- Михалыч?

- Чего?

- А ты как тут?

- Как-как! Кверху каком! Через три часа, как ты уехал, набрал тебе. Ты не абонент. Позвонил твоей Галке, она сказала, что тебя еще нет. Вот я и понял, что что-то случилось.

- Ааа... - протянул подчиненный.

- Бэ! - отрезал начальник.

- Михалыч...

- Чегось?

- Спасибо...

- Да брось ты... - смутился усач. - Ты это... главное - не засыпай. И жене позвони! А то она там, поди, волнуется!

Добравшись до станции, Владимир добрел до бани. Здесь он не меньше часа поливал себя горячей водой из ковша, вздрагивая от наслаждения. Коллега два раза приносил ведра снега, загружая из в бак, где жар печи шутя растапливал лед.

Коже на руках и ногах вернулся нормальный цвет. Кажется, ничего не отморозил. Легко отделался! Нужно было прислушаться к совету старшего товарища и никуда не ездить. Задним умом каждый крепок... да и так хотелось устроить сюрприз дочери! Вместо того придется ограничиться поздравлением по телефону.

Закутавшись в махровый халат, бывший узник бури прошел в бытовку. Небо едва-едва замерцало рассветом. Петр Михайлович боролся с зевотой, сидя за столом, украшенным двумя стопками коньяка и нарезанным лимоном. Байрон крутился здесь же, путаясь под ногами. Пес, словно чувствуя торжество момента, улыбался и размахивал хвостом.

- Давай, - поднял рюмку начальник. - За твой второй день рождения.

Сдвинув сосуды, ответившие хрустальным звоном, мужчины выпили и закусили, сморщившись от кислоты желтого фрукта.

- Спать пойду, - зевнул Михалыч. - Тяжелая ночка выдалась...

- Я, пожалуй, еще пропущу, - произнес семьянин.

- Тебе не повредит, - согласился коллега, поднимаясь с лавки. - А я - все, на боковую. Старый уже становлюсь...

Поблагодарив спасителя еще раз, Володя сполоснул рюмки, извлек из тумбочки стакан, из холодильника - кральку "Венгерской", из хлебницы - буханку черного. Обычно он не испытывал особой тяги к алкоголю, но сегодняшняя ночь, после всего пережитого, стала исключением.

Отрезав кусок колбасы и бросив его на пол, угощая дворнягу, метеоролог наполнил стакан янтарной жидкостью, заполнившую комнату манящим ароматом ореха и дуба.

- Давай, Байрон, - подмигнул он собаке. - Будем...

Пес не притронулся к лакомству и вообще не обращал внимания на человека. Вместо этого он, вытянув хвост струной, злобно рычал, ощерив зубы, неотрывно глядя куда-то сквозь стену.

- Поспи... - донесся шепот, приглушенный толщиной утеплителя бытовки.

Взломщик успел скрыться, в то время как трое остальных остались на посту. Курас неуклюже, как огромный медведь, пролез через кусты и выпрыгнул с яростным криком, устремившись на противников, держа топор наготове. Два лучника не успели сориентироваться, лишь только начав натягивать стрелы. Туловище ближайшего противника упало отдельно от его ног после бокового удара секиры. Взглянув вправо, где стоял следующий на его пути враг, Курас сильно ударил заострённым наконечником рукояти, с хрустом пробив висок второго стрелка.

Третий, с коротким мечом в руке и ужасом в глазах, замер на месте. Великан шагнул вперёд, ударив его ногой в живот, будто выбил дверь. Парень, отлетев на метр, завалился на землю, выронив оружие. Охотник подошёл и занёс топор, опустив его туда, где лёжа корчился соперник, пытаясь глотать воздух. Чудом ему удалось откатиться, лезвие глубоко погрузилось в землю, наверняка бы раздробив его грудь на две одинаковые половинки. Курас вскрикнул, выдернув топор вместе с кусками земли и травы, подлетевшими в воздух.

Безоружный враг бросился бежать, но далеко удрать ему не удалось. Брошенный вслед топор, сбил его с ног. Парень прокатился по земле, чувствуя, как боль охватила спазмом ногу. Окровавленная кость торчала из голени, прорвав штанину. Удача снова была на его стороне - в момент удара лезвие не причинило ему вреда. Несмотря на перелом, он не терял надежды выжить. Вскрикнув сквозь зубы, бандит поднялся с земли, попытавшись воспользоваться оружием противника, но ему даже не удалось поднять его перед собой, сколь тяжело оно оказалось. Курас подошёл, возвышаясь перед противником, и ударил ладонью по макушке парня, будто вбивая его в землю так, что у того хрустнула шея. Беглец закачался и завалился уже без признаков жизни.

На шум сбежались патрульные, те, что не встретились с бандой среди аллей. Люберту стоило бы выгнать их из охраны. Четыре разбойника-селянина смогли пройти незамеченными, использовав нужные моменты. Курас кивнул головой в сторону лестницы, где скрылся последний преступник, предложив солдатам возможность схватить его. Сам зверолок должен был последовать вместе с ними, ведь именно за это ему теперь платил Люберт, но что-то заставило его вернуться на свой пост.

***

- Давай, иди! – прохрипел бандит, убрав нож от горла, но Илена чувствовала, как он подгонял её, тыча остриём в спину.

Что за ужасная ситуация? Она боялась даже кричать, ведь ей угрожали расправой, если она попытается бежать и просить помощи. Но здесь на безлюдной окраине деревни не было никого. Да и сможет ли девушка убежать от разбойника? В груди щемило от ужаса, а слёзы лились по щекам с тихой мольбой. Куда её отведут, и что с ней сделают? Чудовищные мысли преследовали воображение, ещё больше вгоняя в ужас. Но что-то внутри подталкивало её повиноваться, успокаивая, будто всё шло так, как и должно было идти.

Пройдя по тёмному пустырю, девушку завели в дом. Полная женщина-хозяйка даже не подняла глаз, увлечённая нарезанием каких-то стручков, когда Илена прошла мимо кухни. Тут пахло едой, дразня желание перекусить. Рот девушки наполнился слюной, несмотря на всё ещё преобладающую тревогу.

- Сиди здесь! Если будешь кричать, я свяжу тебя и заткну рот кляпом! – пригрозил худощавый парень, усадив пленницу на кровать в дальней комнате.

Его лицо было исполосовано двумя длинными шрамами, и ещё, по меньшей мере, пятью небольшими порезами, будто кто-то решил приукрасить его ножом. Он не носил повязку или капюшона, не пытаясь скрыть своей внешности, но мог перерезать глотку любому, кто пристально глазел в его сторону.

Суетливо убирая нож, он встал у окна, барабаня пальцами по подоконнику и дожидаясь, когда же вернутся Фалип с Лодмином. Лишь бы только кто из других шаек не заметил девчонку, а то уж больно сладкие обещание разлетались за её поимку. Не хотелось бы получить нож под ребро из-за неосторожности вместо обещанного вознаграждения. Сердце его колотилось в такт стуку по дереву.

Ему бы спокойствие Сары. Она просто занималась едой, не думая о том, как сложно было вовремя ухватить серебряки да медяки.

- Красавчик, приляжешь со мной? 

Памир повернулся к пленнице, думая, что ему померещилось. Разве может эта трясущаяся трусиха отвесить столь наглое предложение. С ума что ли сошла от страха?

Она сидела на кровати, откинувшись на руки и смотрела на него так, как смотрят шлюхи в борделе, ожидая только одного.

- Заткнись, ведьма! - сморщил он нос от злости, не понимая, о чём только думала эта потаскуха.

Илена негромко засмеялась.

- Разве я похожа на ведьму? Если только такая же безумная.

Она легла на кровать, задирая подол платья чуть выше колена.

- Давай, не бойся. Завтра меня отведут в темницу, и ты так и не узнаешь, что я на самом деле скрываю.

Парень прищурился, и было видно, как внутри него боролись два желания: врезать ей за наглость - совращать его при соседке, или воспользоваться этим моментом, плюнув на всех.

Нет. Здесь что-то было не так. Не бывает всё так просто.

- Хочешь обхитрить меня? Вздумаешь бежать, и я сломаю тебе челюсть, - проговорил он, поглядывая то в окно, то на лежавшую соблазнительницу.

- Скорее ты сбежишь от меня! Давай же, иди ко мне!

- Что ты с ней болтаешь? – прокричала из соседней комнаты Сара, только подначивая преступника к действию, - Думаешь, у такого урода, как ты, появится другой шанс?

Раздался громкий надрывистый смех женщины.

Памир бросился из комнаты. Заливаясь хохотом, жена Фалипа даже не могла открыть глаз.

- Я убью тебя, стерва! – пригрозил он пальцем, пнув ногой соседний стул, и смахнув со стола часть нарезанных овощей.

Внезапно потухли все свечи в светильниках, и кругом стало темно как в пещере.

- Какого демона? Кто впустил ветер?

Женщина продолжала смеяться в стороне, но Памир почувствовал, как кто-то встал рядом с ним.

Острой болью что-то вонзилось в его живот, разрывая всё нутро. Он задохнулся, пытаясь закричать. Рот лишь раскрывался, не издавая ни звука. Ткань затрещала по швам, и чужое оружие вырвалось из его брюха также резко, как и вонзилось. Наконец, он вздохнул и завопил.

- Фалип! – прокричал он в ужасе.

Дом Фалипа стал местом пиршества демона. Илена настигла и Сару, в истерике закричавшую вслед за Памиром. Но вместо наслаждения, дикая боль резко ударила прямо в сердце девушки, будто демоница, что сейчас творила ужас, разделила человеческую боль.

Она упала рядом с телами, прижав руки к груди, и зажмурила глаза. Тьма сжималась вокруг, чёрной пустотой заполоняя весь разум, и в этой бездне Илена увидела отца, лежавшего в сырой темнице. Так же как и она, он держал руки на груди, покрытые кровью, а его взгляд… он замер, направленный к Небесам. Взгляд, полный мольбы, что-то просящий для кого-то другого, но не для себя. Ничуть не боящийся за свою ускользавшую жизнь.

Илена видела, как Ангел спустился к нему, протянув сияющую руку, и отец, посмотрев в ответ, ухватился за неё. А потом Ильнарий взглянул в ту сторону, откуда Илена наблюдала за ним, будто навсегда прощаясь с дочерью. Он улыбнулся ей, простив и прося прощения в последний раз, перед тем как отправиться в лучший мир.

Ей хотелось броситься к нему, не дать уйти, словно она могла его спасти, но как неподвижный каменный страж, она могла лишь наблюдать, крича ему вслед, умоляя остаться. И на эту мольбу поднял сияющие глаза Ангел, с сожалением посмотрев на дочь этого человека. Его печальные глаза ей дали всё понять. Он был не в силах исполнить мольбу демоницы, ни оставив на земле Ильнария, ни забрав с собой Илену на небеса.

А после яркий свет начал слепить её. Она укрывала глаза руками, всё равно видя чарующее сияние. Оно уносилось ввысь, становясь всё более мелкой горящей в темноте точкой, пока не стало невыносимо крохотным. На том месте, где лежал её отец, стоял Чёрный Ангел, с презрением глядя на Илену налитыми кровью глазами. Палач Тьмы бросился к ней, и когда его когтистая рука сверкнула перед её лицом, она очнулась. Внутри свирепствовала ярость и страх, гонящие её туда, где ей казалось, произошло ужасное событие, унёсшее жизнь отца Илены, чьи чувства ещё могли управлять демоном внутри.

Несколько лиц, причастных к смерти Ильнария промелькнули видением перед пылающими глазами упырицы. Это были те псы, творящие не меньшее зло, чем она сама, но за жалкие гроши, а не во благо Тьмы. Один за другим менялись лица, часть из которых она уже видела перед собой, когда расправлялась с ними.

Затем появился Руведир - жалкий уродец, испортивший ей всю жизнь, гонимый местью, которая дурно пахла даже здесь, в мыслях. Великолепное чувство, чтобы использовать его для резни. Его брат показался с уже закрытыми глазами, придав улыбку демонице. И в конце всех этих головорезов, грабителей и насильников появился Люберт, будто не тронувший чужой крови своими руками. Он выглядел таким... жалким и невинным. Но ведь именно с его уст слетели приказы, после которых и случилось произошедшее.

Его-то и желала Илена по-настоящему сильно.

Мужчина присел на корточки и почесал дворнягу за ухом, за что немедленно был награжден тычком влажного носа в лицо и мокрым следом горячего языка на щеке.

- Ты твердо решил ехать? - донесся из-за спины хриплый голос Петра Михайловича.

Начальник сидел на корточках возле раскаленного зева буржуйки, протянув руки к огню. Зажав зубами почти докуренную сигарету, он, скосив глаза, следил, чтобы уголек не дополз до пышных, седых усов - своей особой гордости.

- Твердо, - коротко кивнул коллега. - Завтра у дочери день рождения. Я обещал ее поздравить. Да и ехать-то тут всего ничего - меньше ста километров!

- Сколько ей стукнет?

- Двенадцать.

Михалыч криво усмехнулся. Он сам, отвечая на вопрос о возрасте, давно уже избегал однозначных утверждений. Обычно усач говорил: "в августе может исполниться пятьдесят шесть". Потому что справедливо полагал, что достиг тех лет, когда может уже и не исполниться. Нет, не в здоровье дело. Хотя после сорока и давление пошаливало, и суставы побаливали. Да и читал он уже только в очках. Годы! Годы давили незримым, но оттого не менее тяжким грузом.

Наученный горьким опытом, к счастью, пока не на собственном примере, старший товарищ понимал, что всякое может приключиться. Конечно, оно бы хорошо, чтобы всякое не приключилось, хорошо бы дотянуть до глубокой старости, но это всякое, прежде чем приключиться, оно ведь не будет спрашивать! Оно просто приключится - и все тут.

- Возьми с собой термос с кофе, - назидательно произнес начальник. - И не гони там! Как доедешь - сразу позвони!

- Всенепременно, - пообещал Володя.

Натянув колючий свитер крупной вязки с высоким горлом, мужчина снял с вешалки куртку.

Пурга за окном продолжала устраивать безумное ралли снега и ветра, кидаясь на стекло, как голодная гиена, словно силясь пробраться в бытовку, чтобы тоже согреться у печи. Впрочем, кто еще тут безумен? Покинуть станцию в такую погоду, копившую буйство всю зиму, чтобы вывалить в один февральский день - вот оно, безумие! Самое настоящее сумасшествие.

Но Владимир не мог поступить иначе. Весь год, изо дня в день, он пропадал на работе. Было б ложью сказать, что мужчина старался не для себя, а ради дочери. Для себя тоже, чтобы знать, что ребенок всем обеспечен, устроен в жизни. Чтобы, когда наступит тот последний час, который когда-нибудь обязательно наступит, спокойно покинуть этот мир с чувством исполненного долга. Исполненного перед семьей, перед дочерью, перед собой.

Одновременно с тем Володя понимал, что материальное - деньги, вещи - не заменят отцовской любви. Нужно ли оно вообще, если ради денег приходится жертвовать самым дорогим - временем, проведенным с семьей?

- С Богом, - тряхнул головой мужчина, протягивая ладонь коллеге.

- Не гони, - напомнил Петр Михайлович, отвечая крепким рукопожатием.

Засунув за пазуху термос, семьянин распахнул дверь, еле удержав ее в напоре ветра. Пурга тут же впилась в кожу тысячей ледяных игл. Склонив голову, спрятавшись от метели за пушистой окантовкой капюшона, Владимир окунулся в белесый сумрак.

Снег хлестал по лицу, высекая слезы. Каждый шаг погружал метеоролога по колено в бледную пучину, словно сама земля не желала отпускать его в поездку, умоляя одуматься и отказаться от авантюры. "Нива", запорошенная до середины колеса, казалась в росчерках вьюги гигантским котенком, решившим вдруг свернуться калачиком и сладко вздремнуть, укрывшись пушистым белым пледом.

Дверца поддалась не сразу - влага от снежинок, растаявших днем в лучах солнца, попала на уплотнители и вцепилась в металл ледяными щупальцами. Ручка вырвалась из неуклюжего хвата ладони в толстой рукавице и с дребезжанием опустилась обратно.

Процедив сквозь стиснутые зубы крепкое ругательство, мужчина уцепился поухватистее и потянул сильнее. Дверца открылась с резким звуком рвущегося пергамента и дернулась в порыве ветра, словно спешила отправиться в путь самостоятельно, без всего остального внедорожника.

Устроившись в кресле, скрипнувшим замерзшим дерматином, Володя выдохнул облачко пара и захлопнул дверь, заглушив вой метели. Привычным движением потеребил рукоять коробки передач, чтобы убедиться, что включена нейтраль. Затем стянул зубами рукавицу и, достав из кармана ключ, выжал сцепление и крутанул стартер.

Мотор пускался очень неохотно. Первая попытка и вовсе не увенчалась успехом - мужчина поспешно отдернул руку, как от кипящего чайника, опасаясь залить свечи. Тогда точно никто никуда не уедет. Вторая - не лучше. Коленвал вращался в замерзшем масле с немногим большей охотой, чем покойник в гробу.

Выпустив ключ, водитель погладил руль. Ледяной пластик кусал кожу. Казалось, что мужчина гладит не бездушный предмет, а вполне живого ежа, ощетинившегося колючками.

- Давай, родная... не подведи, - пробормотал Володя.

Мысленно перекрестившись, семьянин провернул замок зажигания в третий раз. Автомобиль вздрогнул всем кузовом, чихнул, словно прочищая горло, отхаркнул едкий сизый дым и медленно, будто делая одолжение, принялся перебирать поршнями по флейтам коллекторов, сжигая бензин. Мотор зашумел. Поначалу - застонал, захрипел в предсмертной агонии раненого зверя, но постепенно в его голосе просыпалась уверенность и вот уже двигатель довольно урчал, как кот после плотного обеда, подпевая бушующему снаружи ненастью.

Стрелка датчика температуры медленно поползла вверх.

Мужчина включил фары, уткнувшиеся снопами света в снежную пелену. Щетки дворников, очнувшиеся от сна, расчищали заносы на лобовом стекле, оставляя лишь язвы измороси. Но и те быстро таяли под натиском теплого воздуха из печки, отступая перед торжеством прогресса.

Прежде чем включить передачу, Владимир нажал на клаксон, прерывая резким звуком завывания вьюги, прощаясь с начальником. На мгновение сквозь неистовство пурги мелькнула тень: Петр Михайлович, махнувший в ответ… или это сквозняк, озорничая, дернул штору, сотворив из складок человеческий силуэт?

"Нива" тронулась с места, взламывая целину швеллером бампера, как нос ледокола вспарывает вечную мерзлоту полярных морей. Дорога исчезла в молочной мгле. Под толщей снега только угадывался призрак асфальтовой змеи. Самым надежным ориентиром стала вовсе не разметка, а столбы линии электропередач, торчащие гигантскими угольными виселицами вдоль шоссе по правую руку. Лианы свисающих под тяжестью налипшего снега проводов, колыхающиеся на ветру, напоминали петли и лишь добавляли сходства с виселицами.

Вездеход упорно полз вперед, нарушая девственность целины протектором и вгрызаясь в наст всеми четырьмя колесами, оставляя за собой глубокую колею. Метель, будто протестуя против вторжения в созданное ею безупречно белое полотно, тут же зализывала рану, уничтожая любые признаки присутствия человека в царстве бледной вдовы. Сегодняшняя ночь во власти бурана и смертным нет места в ледяном аду.

Автомобиль хорошо держал дорогу. Ехал не быстро, но надежно. Если погода не наладится, что вряд ли, или не ухудшиться, чего не хотелось бы, то часа через три семьянин будет дома.

Володя грустно улыбнулся и покачал головой. Нет, к этому путешествию уместнее отнестись с философией Михалыча и сказать "может быть дома". Не то, чтобы могло что-то такое произойти, что мужчина вовсе не будет дома - нет. Какая-нибудь мелкая неприятность может задержать в пути и тогда шофер будет дома не через три часа, а через четыре. Максимум - пять, но это уже из разряда фантастики. Но, что будет - это так же точно, как и то, что солнце встает на востоке.

Вынув зубами сигарету из пачки, водитель щелкнул прикуривателем и опустил застежку молнии. В салоне становилось жарко.

Метеоролог покрутил ручку радио, но на всех волнах шипели рассерженные змеи помех. Возможно, давно стоило заменить старый кассетный проигрыватель, ведь сами кассеты давно исчезли с прилавков, оставшись только в памяти о далеком детстве. Признаться, Володя не был уверен и в том, что проигрыватель вообще до сих пор работает - давно не пользовался. К автомобилю он относился как к средству передвижения и поддерживал в идеальном состоянии исключительно жизненно необходимые узлы, к которым магнитола не относилась. Во всем остальном мужчина был уверен в своей машине, иначе не пустился бы в эту авантюру. В бледном неистовстве сегодняшней ночи "Нива" - его единственный союзник.

Осветив утробу железного зверя алым глазом раскаленного прикуривателя, семьянин затянулся сигаретой. Позади уже десять километров, растворившихся в метели, как соль в тарелке супа. Вереди - еще почти девяносто. Девять раз по десять тысяч метров через владения белой вдовы.

Монотонность пути расслабляла и убаюкивала. Столб, выныривавший из сумрака и проплывающий справа от шоссе, сменялся другим, точно таким же столбом. Сугроб сменялся точно таким же сугробом. Казалось, что Володя едет не на автомобиле, а катается по кругу на детской карусели, пролетая мимо одних и тех же видов.

- Не спать! - отдернул он сам себя, чувствуя, что голова начала клониться к груди.

Затушив в пепельнице сигарету, шофер потянулся к термосу. Отвинтил крышку-кружку и аккуратно, насколько это возможно в движущемся транспорте, наполнил ее дымящимся напитком. В аромате, выпорхнувшим из сосуда подобно пружине, чувствовались терпкие нотки дуба и ореха. Михалыч не удержался - приготовил кофе по собственному рецепту, с капелькой коньяка.

Кружка приятно согревала ладонь. Первый глоток обжог горло. По жилам растеклось пульсирующее тепло, докатившееся даже до пальцев ног. После второго глотка сонливость отступила. Нет, она не сдалась, не капитулировала, а пока лишь спряталась в глубине сознания, решив вернуться попозже.

Допив кофе, Владимир повернулся к термосу, чтобы вернуть сосуду его стальную корону... и в эту секунду на лобовое стекло упала тень. Огромная, длинная и тощая, но, одновременно с тем, недостаточно тощая, чтобы быть очередным столбом. И вместе с тем - какая-то живая. Тень точно не была неодушевленным предметом. Она вздрогнула в свете фар и подняла руки, закрывая глаза от слепящего света.

Водитель резко дернул руль в сторону и внедорожник, круто накренившись, взрыхлив снежную плоть протектором шин, ударился в ограждение. Застонала сминаемая металлическая полоса, заскрипел пластик. В нос ударил кисловатый запах тосола. Зеркало заднего вида еще дрожало в такт вибрациям, а двигатель, взвизгнув напоследок разъяренным котом, поперхнулся железом и замолк. Из-под капота повалил густой пар.

- Японский городовой! - прошипел мужчина.

Застегнув куртку, накинув на голову капюшон, он выскочил из "Нивы". Тень исчезла так же внезапно, как и появилась - на дороге в обе стороны не было ни малейших признаков присутствия живого человека. Да и откуда здесь, в полусотне километров от ближайшего населенного пункта, в столь ненастную ночь возьмется живой человек? Человеки все дома сидят!

Не было и следов. Хоть каких-то. Только девственно чистый белый саван. Пурга не успела бы замести следы столь быстро. Что же это было? Наваждение? Морок? Галлюцинации от усталости?

Тогда - тем более обидно, что из-за какой-то глупости Володя разбил машину.

Автомобиль воткнулся в заборчик, устроенный вдоль трассы, словно хотел перекусить стальную полосу. Часть ограждений вошла в пластиковую решетку, пробив и ее, и радиатор. И еще непонятно что дальше - под капотом. Под машиной растекалось синее пятно охлаждающей жидкости, разъедая снег.

- Японский городовой! - повторил водитель.

Яростный порыв ветра сбросил с головы капюшон и мороз лизнул шершавым, как нажачка, языком по лицу. Володя, вздрогнув от холода, поспешил укрыться в вездеходе. Поерзав в кресле, он подул в замерзшие ладони и попытался запустить двигатель. Стартер захлебнулся кашлем, отработав вхолостую. Чугунное сердце даже не вздрогнуло, демонстрируя полное безразличие. Еще раз... бесполезно!

Дернув рычаг, семьянин вновь покинул внедрожник и поднял крышку капота. Снежинки, падая на горячий двигатель, шипели, будто на сковороде, и мгновенно таяли, стекая каплями пота. Пока еще горячий, но в минус тридцать, еще и без тосола, мотор сохранит тепло ненадолго.

Мужчина вытягивал шею, подсвечивая телефоном, пытаясь оценить тяжесть травмы механизма, но все тщетно. Массивная туша ресивера закрывала обзор, понятно лишь то, что стальная полоса торчала где-то в районе шкивов газораспределительного механизма. Мороз ощутимо покусывал кончики пальцев и шофер, хлопнув капотом, вернулся в автомобиль.

Все плохо. Все очень плохо. Пациент скорее мертв, чем жив. Нечего и помышлять о том, чтобы оживить автомобиль собственными силами, а помощи ждать не приходится.

Вот здесь метеорологу стало страшно. По-настоящему страшно. Ровно на полпути от станции до города, в лютую пургу, при тридцати градусах ниже нуля и разбитым автомобилем. Эскимо из собственного отца - явно не тот подарок, о котором мечтает ребенок на день рождения!

Путешественник сразу отбросил мысль о том, чтобы пройти такое расстояние пешком. Полста километров в любую сторону! Это равносильно самоубийству. При хорошей погоде путь занял б не меньше десяти чесов, сегодня - все двадцать. Двадцать часов на морозе, по колено в снегу. Нужно быть пингвином или белым медведем, чтобы пережить такое приключение.

Смахнув капли воды с экрана телефона, Володя набрал "112". Вызов не прошел. Немудрено! Справа от вороньей лапы, изображающей антенну, мигали четыре точки поиска сети.

- Прекрасно, - протянул водитель. - Просто замечательно!

В салоне еще сохранялось тепло. Долго ли оно продержится в такую стужу? Жесть и пластик - слабый щит от мороза, уже рисовавшего на стекле бледные руны. Половина первого ночи. Если кто-то и поедет по трассе - то не раньше шести-восьми утра, и то - если вьюга устанет водить хороводы со снежинками и утихнет, удовлетворенная сотворенным хаосом. "Нива" с гарантией успеет выстыть, на одном термосе с горячим кофе мужчина вряд ли продержится несколько часов. Придется жечь шины, чтобы не околеть до смерти. Хорошо еще, что запаски - две. Одна, зимняя - на кронштейне позади автомобиля, вторая, летняя, которую метеоролог все собирался выгрузить в гараже, но так и не выгрузил - в багажнике. Каждая способна подарить десять-пятнадцать минут жара... все равно до утра недостаточно! Похоже, в ход пойдут остальные четыре колеса. А потом... о том, что будет потом, Володя старался не думать.

Главное - не спать. Уснуть - замерзнуть. Замерзнуть - умереть.

Он сдвинул рычажок, останавливая дворники, экономя заряд аккумулятора. И потянулся к переключателю, чтобы погасить фары, но замер, так и не достав до кнопки. Мужчине вновь померещился тот же силуэт, что заставил свернуть с дороги. Высокий, неестественно вытянутый, с овальной головой и длинными, узловатыми руками, напоминающими ветви деревьев. Казалось, будто морок шевелит пальцами, словно перебирает струны невидимой арфы.

Видение исчезло столь же стремительно, как появилось. Растворилось в молочном коктейле бурана, оставив после себя только пятно в памяти.

Наконец, я не верил своему счастью, между деревьев проглянул первый огонёк. Желтый электрический свет ни с чем не перепутаешь. Я ускорил шаг. Вокруг уже совершенно стемнело, я запинался о ветки и камни, но огни всё-таки приближались. В итоге я исцарапанный, уставший и голодный выбрался на деревенскую окраину. Я достал смартфон, от заряда батареи осталось два процента, часы показывали восьмой час. Я двинулся в центр, есть же здесь какой-нибудь сельский глава или почта на худой конец. Место было странным: ни одной собаки. Я вспомнил свой родной Ягул, по которому и шагу нельзя было ступить без собачьего лая. Дома выглядели ветхими, однако почти во всех окошках горел свет. За мной наблюдали, я несколько раз ловил боковым зрением как колыхались занавески. Смартфон сел и стал бесполезным.

Стучаться в первый попавший дом я не решался, ноги сами вывели меня на подобие центральной площади. Я ожидал увидеть здесь какой-нибудь фельдшерский пункт, или встретить какого-нибудь полицейского. На худой конец я был готов постучаться в сельский ларёк (наверняка закрытый в это время), чтобы охранник позволил позвонить. Но ничего подобного я не встретил: широкую сторону занимал совсем почерневший и заколоченный дом культуры, на противоположной стороне тёмной громадиной высилась брошенная школа. Единственным обитаемым строением был большой деревянный дом на четыре окна, в которых горел свет. Было тихо и пустынно. От площади в разные стороны уходило несколько дорог, но мне уже не хотелось никуда идти. Голод и усталость делали своё дело, я подошел к дому и постучал в стекло.

За занавеской началось какое-то движение. В окне появилась косматая голова, мужчина разглядывал меня какое-то время, затем молча исчез. Я услышал, как где-то во дворе со скрипом открывается дверь, кто-то топочет по крыльцу... Наконец калитка отворилась, за ней стоял тот косматый. Вместо приветствия он проговорил:

- Ты от Егорьевны?

- Я... нет. Я заблудился.

Мужик что-то соображал. Затем снова выдал:

- К Егорьевне надыть... Значить завтра... Заходь.

Он повернулся спиной и пошел во тьму двора. Из тёмных сеней мы попали в просторную горницу. Около половины комнаты занимала печь. Посередине стоял стол с двумя лавками по бокам. В дальнем углу стояла кровать с лежащей на ней женщиной, возле на табурете сидела другая с тонометром в руках. Первым зашел мужик, тот без предисловия начал:

- Вот... пришел... к Егорьевне затра...

Вот ведь далась ему эта Егорьевна, кто бы она ни была! Женщина на кровати тихо отозвалась:

- Да... Надо так... Ты проходи, проходи, голодный поди...

Вторая женщина поднялась с табурета, какой-то странно на меня глядя. Мужик загрохотал чугунками у печи. Лежачая командовала:

- Осип, что ты... Там ещё шти были... А мясо-то, мясо тоже доставай!..

Я до сих пор не успел проронить ни слова в этом доме. Селянам было совершенно безразлично как меня зовут и откуда я. Ими обоими полностью завладела идея меня срочно накормить... Видимо допрос откладывался до застолья, я не был против. Вторая женщина громко сказала: - Поздно уже, я завтра ещё зайду. - и пошла к выходу. Проходя мимо меня, она успела шепнуть: "Ничего не ешь кроме картошки и хлеба". Двое были поглощены идеей собрать на стол, по-моему, её ухода они даже не заметили.

Меня усадили за стол. Женщина так и не поднялась с постели, а Осип сел напротив. Мне не нравился его взгляд, его глаза ничего не выражали, только по-рыбьи таращились и следили за каждым моим движением. Я начал было рассказ про неудачную охоту, но ответом мне было гробовое молчание. В ответ на любой вопрос он лишь кивал и изредка добавлял: "да ты ешь, ешь..." Я решил последовать совету незнакомки и не притронулся ни к чему, кроме варёного картофеля (даже без соли!). Попутно я пытался выпытать у них где же я всё-таки нахожусь (потому как это не мог быть Вильгорт, судя по запустению), где бы найти телефон, какие автобусы здесь ходят и как добраться до города. Реакция была такой же: женщина вообще не подавала признаков жизни, а Осип лишь раскачивался на скамье и то молча кивал, то советовал идти к Егорьевне (зачем?), то улыбался. Заканчивал я ужин уже в совершенной тишине.

Затем меня проводили в "комнату для гостей". Мы снова прошли через тёмные сени, Осип круто свернул, открыл дверь и щелкнул выключателем. Здесь было меньше света, на потолке тускло светилась одна слабая лампа. Кровать, вернее продавленный топчан, стоял вдоль стены, напротив него был стул, в углу стояло ведро с крышкой, другой мебели не было. На противоположной стене от дверей было окно, закрытое шторами. Осип важно напомнил:

- Спи теперь... а завтра к Егорьевне... - он круто развернулся, закрыв за собой дверь, и оставил меня одного.

Я был рад любой крыше над головой, но обстановка здесь давила и даже пугала. Осип этот странный, жена его (жена?), видимо тяжело больная... Рассудив, что ночью я всё равно не доберусь до цивилизации, и молясь, чтоб на постели не водились вши, я осторожно присел на кровать. Постельное бельё было пыльным, но в целом чистым. Не успел я снять ботинки, как в стекло постучали. В тишине комнаты это прозвучало как выстрел, я подскочил. Я отдёрнул шторы... на окне была толстенная решетка, а за стеклом маячило лицо той второй женщины, которая спешно ушла. Жестом она показала открыть створку окна. Рассохшаяся рама не сразу поддалась, я боялся, что перебужу всю деревню. Хорошо, что обошлось. Женщина быстро зашептала:

- У нас мало времени, слушай и не перебивай. Здесь эпидемия, они все безнадежно больны. Не притрагивайся ни к чему мясному...

- Ну я же не веган! Один ужин я просидел, а завтра...

- А завтра ты можешь пополнить их ряды. Не перебивай! У тебя будет один шанс сбежать. Сделать это нужно будет, когда выведут на улицу. Они медлительны, вряд ли догонят. Беги к реке и продолжай спускаться вниз по течению, если повезёт...

- Скажите хоть, где мы находимся, это ведь не Вильгорт?

- "Вильгорт"... До Вильгорта отсюда часов восемь пути. Деревня называется "Ыу-Анча".

- Ч... что? Как-как?

- Ну да, они так её называют. Раньше была "Щаклинка", как река, а теперь вот... "Анча".

- Что это за дичь? Кто вообще придумал?

- О, это хороший вопрос. Слушай внимательно. Здесь давно существовала крохотная деревенька староверов. Жили обособленно, властям до них дела не было, они сами никуда не выбирались. В годы советской власти в деревню повели электричество, снесли церковь, построили школу, был телефон... Я как приехала фельдшером по распределению в восьмидесятые так и... - она всплакнула. - Как будто все забыли, все бросили, даже дорога заросла уже почти. А лет десять назад Глашка притащила из лесу эту мерзость. Тогда и начался мор...

- Я не понимаю...

- Никто не понимает. Уж не знаю, где она нашла это существо, она всегда была не совсем нормальной. Таскала эту погань, завернутую в пеленки, баюкала, всем показывала. Мужики плевались, хотели даже отнять да сжечь, но пожалели. Чего обижать убогую? А Егорьевна тогда вдруг успокоилась и принялась всех зазывать к себе на обед...

Я молчал, не зная, как реагировать на этот бред.

- Видишь ли, это какой-то сложный паразит. Стоит хотя бы небольшой его части попасть в чужой организм, как оно полностью лишает жертву воли и управляет им как марионеткой. Желания примитивные - еда, безопасность... Как она сама заразилась никто не знает, это не важно. Сумасшедшая догадалась печь пирожки с ломтями этого паразита, чтоб все распробовали. Нет, кипячение не убивает, я пробовала. Когда местные поняли, что происходит, то почти вся деревня уже у неё побывала и дружно спятила. Оставшихся нормальных накормили насильно...

- А как же вы...

Женщина грустно улыбнулась:

- Да. Конечно. Иначе растерзали бы. Или даже скормили "Анче", как коров. И собак. И кошек. И кур... Видишь ли, остатки рассудка и какие-то навыки всё-таки сохраняются. Они безумны, но ведут хозяйство, ставят капканы, собирают ягоды и грибы чтобы кормить, кормить, кормить эту тварь и себя на оставшееся. Ну а я не разучилась лечить даже без сознания. Как-то случилось мне заболеть, я на автомате вколола себе каких-то просроченных антибиотиков и... прозрела. Паразит во мне потерял контроль. Стоит пройти двум-трём дням, как сознание снова мутнеет. Мне приходится поддерживать концентрацию в крови, уже печень болит, но... лучше умереть так, чем на поводке, - она беззвучно заплакала в кулак.

- И вы не убежали?

- Если уйти слишком далеко, то паразит убивает носителя. Мужики уходили вверх по реке, а потом по реке приплывает тело - никаких повреждений, только мозг из глазниц вытекает... А дичи и рыбы надо всё больше. Оно вечно голодное, оно растёт как на дрожжах. Регенерация удивительная...

Я почувствовал мощный рвотный позыв и тяжело задышал.

- Ну вот, теперь ты начинаешь понимать. Завтра, как только выведут на улицу, беги. Беги и не оглядывайся. Если доберешься до людей, то... а впрочем никто не поверит... - женщина завернулась в платок и, едва сдерживая рыдания, побрела куда-то в темноту.

- Стойте! Я вернусь за вами. Как вас зовут?

- Да какая теперь разница..., - донеслось снаружи.

Я прошелся по комнате. Спать я расхотел, после такого было не уснуть. В порыве малодушия я попробовал открыть дверь - без шансов, дверь даже не шелохнулась. Этот зомби подпёр её чем-то снаружи! То, что это не комната, а камера, стоило догадаться раньше. Видимо я не первый... Меня передёрнуло, сколько попавших в деревню так в ней и остались. Я вернулся к окну и пару раз дёрнул за решетку - тоже намертво. Куда уж мне, тощему городскому жителю, выломать металлические прутья толщиной в два пальца. Метаться и орать было глупо, не хватало ещё заранее себя обнаружить. К тому же незнакомка была права, при свете дня бежать куда проще и удобнее. Я опустился на кровать, если уж и бежать, то нужно собраться с силами. Я провалился в какое-то нервное оцепенение, вздрагивая от каждого шороха. Так я и просидел, пока небо не начало светлеть...

Из оцепенения меня вывела возня в сенях. Кто-то тяжело топтался за дверью. Я был готов играть лучшую свою роль и быстро лёг на топчан. Осип ввалился в комнату. Я, "сонно" хлопая глазами и потягиваясь, уставился на него:

- О, доброе утро.

- Утро... да... К Егорьевне надыть, пора...

- Ну к Егорьевне, так к Егорьевне. Веди.

Осип закивал и потащился из дома. Я с замершим от волнения сердцем двинулся следом. Мы вышли за калитку - на улице было полно народа. Черт! Это в мои планы не входило. Я-то намеревался толкнуть этого робота и удрать. Однако сделать это на виду у остальных несчастных я конечно не мог. Остальные почти не двигались, они стояли у своих калиток и пристально на меня глядели тем же рыбьим взглядом. Осип, покачиваясь, плёлся по центру улицы, я лихорадочно думал что предпринять. Мы прошли так несколько домов. Неожиданно Осип указал на калитку и проскрежетал:

- Тудыть... к Егорьевне...

Под прицелом нескольких пар глаз я повиновался. Обычная деревянная дверь, ничем не отличающаяся от остальных... Осип пыхтел у меня за плечом. Слава богам, во дворе никого не было. Большую часть пространства за забором занимал покосившийся деревянный дом, через двор стояло несколько хозяйственных построек, совершенно почерневших и ветхих... От безысходности я вспомнил один приём, которым владеет любой школьник младших классов. Я повернулся к своему стражу:

- Слушай, такое дело... Мне бы в сортир.

Осип уставился на меня и остановился. Я закручивал дальше:

- Что-то я съел вчера. В общем... очень надо.

Мужик долго соображал, затем протянул:

- А-а... ну бываеть... туда иди, - и ткнул корявым пальцем в деревянную дверь, - А то надыть...

- К Егорьевне. - закончил я за него. - Да, я быстро.

Когда дверь сортира за мной закрылась, я начал ощупывать потолок и доски на противоположной стене. Какое счастье, что Егорьевна эта была одинокой деревенской дурой и ремонтом хоздвора не занималась. Какое счастье, что все эти постройки прогнили настолько, что держались на одном честном слове... Сейчас я понимаю, что мне невероятно повезло найти несколько трухлявых досок. Бить было нельзя, иначе зомби бы меня раскусил. Но это и не потребовалось: я упёрся спиной и руками в дверь и потолок, а ногами надавил на противоположную стену. Дерево настолько сгнило, что пара досок поддалась и понизу слетела с гвоздей. В задней стене сортира на уровне дыры в полу образовался узкий треугольный лаз. Обдирая плечи и рукава, я вывернулся наружу. Осип беспокойно переступал с ноги на ногу перед дверью. Я подобрал какую-то щепку с земли и швырнул во двор, попал хорошо - загрохотало, мой сопровождающий медленно обернулся на звук и замер спиной ко мне. Того мне и было надо! Я бросился за ближайший сарай. Теперь нужно было выбраться за пределы деревни, и я был бы спасён. До забора было не больше полуметра, в этом простенке омерзительно пахло, узкий коридор вёл меня всё ближе к свободе. Я миновал поворот и упёрся в деревянную стену. Этот проклятый сарай срастался с забором, являясь его продолжением. Это был тупик. Но не за тем я проявлял чудеса изобретательности, чтобы просто так вернуться и сдаться в лапы к этому Осипу. Я подпрыгнул и зацепился за нижний край крыши, а ногами начал взбираться по доскам забора, видел этот приём в кино про ниндзя, да всё не доводилось попробовать. Так, подтягиваясь и отталкиваясь, я кое-как заполз на край настила. Я был на крыше сарая, оставалось только спрыгнуть за забор, но...

Я услышал тонкий бабий голос:

- О-осип, ты чагой-та тут?..

Мой тюремщик что-то пробурчал.

- А... ну веди-веди... чаю пить будем. А я пока покормлю...

Кого она покормит я не расслышал. Отлично, о моей пропаже он пока не догадался. Я встал в полный рост, раздался оглушительный треск и настил подо мной зашатался и полетел вниз. Сначала меня выручили гнилые доски, а теперь они же меня губили. Несколько стропил сложились внутрь, и я как по горке съехал внутрь сарая. Сарая? Нет. Оказывается, это был хлев. Первое, что я разглядел, была перепуганная баба в дальнем конце, замершая с открытым ртом. А между нами, в темноте возилось... нечто. В нос ударила невообразимая вонь, если б не пустой желудок, то меня бы стошнило. В тени хлева, занимая несколько стойл разом отвратительными колбасами шевелилась плоть, непрерывно двигались какие-то отростки, челюсти и жвала. В общем хаосе биомассы угадывались глаза с вертикальными зрачками. Женщина тонко и противно завизжала. Разглядывать эту погань времени не было. Сердце колотилось бешено, я уже слышал топот Осипа по двору. Наклонные стропила с остатками крыши вели наружу, из дыры в крыше лился солнечный свет. Я полез по доскам, как по лестнице, мысленно перечисляя всех богов, которых знал. В голове крутилось лишь одно: "только не сломайтесь, только не сейчас..." Краем глаза я видел, как в дальние двери ворвался Осип, как ринулся через хлев по направлению ко мне... А я в это время балансировал на хрупкой, шатающейся конструкции... Я отвернулся и не глядел назад, будь что будет. Неожиданно через скрип досок и собственное судорожное дыхание я услышал крик, это кричал мужчина, кричал ужасно и обреченно. Я повернул голову: нога Осипа была обвита несколькими отростками неведомой твари, та тянула его всё ближе и ближе к зияющей рядами зубов пасти. То ли неожиданное вторжение перепугало тварь, то ли голод окончательно свёл её с ума - теперь не важно, участь Осипа была решена. Он пробовал отбиваться от новых щупалец и петель, но всё было тщетно. Баба, визгливо причитая, то выбегала из хлева, то возвращалась... Мне было не до неё, я почти выбрался. Одуряющая вонь отступала, я вдохнул свежего воздуха, подтянулся на руках и... снова оказался на крыше.

Больше я не медлил. Руки кровоточили от заноз и царапин, плечо сильно болело, но теперь было не до этого. Я удачно приземлился за забором на обе ноги и припустил по направлению к реке. Сколько у меня было времени? Фельдшер говорила, что зомби медлительны. Но, глядя на Осипа, я бы так не сказал. В любом случае проверять я не собирался и бежал до тех пор, пока перед глазами не поплыли красные круги. Река! Мало чему я так радовался. Через пару часов я дошел до места слияния двух рек, наконец-то это была Бигичевка. А ещё через несколько часов, продрогший, со сбитыми ногами я ввалился в отделение полиции на Чердынской в Вильгорте...