И пыль. Даже не пыль — песок, крупный, настойчиво лезущий в глаза, за шиворот и в распахнутый ворот тонкой льняной рубашки. Песок скрипел на зубах, путался в волосах и скользил по мокрой от пота коже с нежностью наждачной бумаги.
И тишина. Оглушающая, бьющая по нервам не хуже пронзительного крика испуганного ребёнка.
Денис, бросив дорожную сумку, выцарапал из кармана стильные зеркальные авиаторы от «Ray Ban» и, нацепив их на глаза, осмотрел станцию.
И пустота, констатировал он, сплёвывая жёлтую от песка слюну прямо на пути. Успев загадать: попадёт на верхушку рельса — будет у него всё о’кей. Не успев, правда, сформулировать, что значит это «о’кей». Плевок смачно попал не на загаданный металлический оголовок, а на бетонную шпалу.
Плюнув, на этот раз мысленно, и на «о’кей», и на его значение: всё равно хуже, чем сейчас, не будет, Денис подобрал сумку и, поскрипывая подошвами дорогих мокасин, направился к зданию станции.
Дом совсем не изменился. Всё тот же пятиэтажный прямоугольник светло-серого кирпича. Пыльное остекление лоджий, облезлые двери подъездов, оклеенные по бокам рекламными листовками, и даже пластиковых окон не особо прибавилось за время его отсутствия. Пустые лавочки перед бетонными подъездными козырьками. Что было странно: скамейки обычно пустовали только в проливной дождь, да в сильные морозы. Возможно это жара разогнала всех бабулек, этих шпионов районного масштаба — всё знающих и всех помнящих — по домам.
Денис осмотрел пустой двор. Ни гуляющих детей, мамаш с колясками, дворовых собак и кошек, даже вездесущих летающих крыс — голубей — не наблюдалось. Двор выглядел так, словно жители окрестных домов дружно собрались и спешно куда-то уехали.
Он поёжился и сдёрнул с носа очки: их тёмно-дымчатые стёкла делали окружающий мир странно нереальным, зыбким, словно бы ненастоящим.
— Ба, кого я вижу! — От громкого крика, прозвучавшего сзади, Денис дёрнулся и суетливо оглянулся. — Это же сам Дэн, красавчег и чемпийон с нашего района.
На Дениса, скалясь во все тридцать два, большей частью сточенных, пожелтевших и гнилых зуба, смотрел незнакомый не то парень, одних с ним лет, не то мужик хорошо за пятьдесят. Точный возраст Денис не определил: уж слишком потрёпанным выглядел незнакомец. Изгвазданная тельняшка под синей рабочей спецовкой, спортивные штаны, закатанные почти до середины голени, и сланцы на грязных ступнях.
Денис быстро развернулся всем телом к окликнувшему его мужчине.
— Не узнал, что ли, Дэнчик? — Мужик, продолжая радостно скалиться, слегка отклонился назад и развёл руки в стороны, словно готовясь обнять его.
Денис перенёс вес тела на одну ногу и чуть развернул правое плечо. Сжав кулак, он приготовился ударить, если доходяга попробует слишком резко дёрнуться в его сторону.
Давно он не дрался, последний раз лет пять назад, если не больше. Хотя нет, точно — пять. Он тогда как раз с последней женой расстался, ну и ударился в разгул, как говорится — гуляй рванина, раз душа просит. Влип Денис в историю около ночного клуба, закусился с местными, из-за какой-то то ли блондинки, то ли брюнетки.
— Ты, чё, Шуба, правда, что ли, не узнал? — Мужик искренне огорчился. — А если так?
Доходяга повернулся к Денису в профиль и, лихо взъерошив редкие, пегого цвета волосёнки, задёргал головой, словно ищущий зёрна цыплёнок, весело и громко при этом заухав.
— Хоп-хоп-хоп, а мы тебя не ждали, хоп-хоп-хоп, а мы не ожидали… — Голосил он какую-то смутно знакомую песню.
— Стоп. — Прервал его пассажи Денис, смутный призрак узнавания замаячил где-то на периферии его памяти. — Как ты меня назвал?
— Шуба. — Искренне удивился прекративший петь мужик. — А ты чё, обиделся? Ну, пардон, не знал, что старое школьное прозвище тебя оскорбит.
— Витька Чесноков, Чеснок, ты, что ли? — Призрак наконец-то обрёл плоть.
— Я, что ли, Дэня, я. — Мужик захохотал. — Узнал?
— Нет. — Денис мотнул головой. — Вспомнил.
— Что, — огорчился старый школьный приятель, — сильно изменился?
— Сильно. — Кивнул Денис в ответ.
— Вернулся? — Витька кивнул на дорожную сумку.
— Ну, да. — Денис опять кивнул, доставая из кармана пачку сигарет.
Раскрыл, машинально отметив: чёрных цилиндриков с золотистым ободком у фильтра осталось всего восемь, надо бы купить. Подкурил и протянул пачку Чесноку.
— Не. — Витёк опасливо покосился на пачку, словно это были не сигареты, а граната с выдернутой чекой. — У меня свои.
Он достал мятый прямоугольник «Беломора» и, смяв мундштук, тоже задымил.
— Надолго? — Сквозь вонючие клубы папиросного дыма поинтересовался Витёк.
— Не знаю. — Денис пожал плечами. — Гештальт закрою и уеду.
— Чего? — Удивлённо вытаращился на него Чеснок.
— Проясню для себя кое-что, — пояснил Денис. — И уеду.
— А-а-а. — Протянул школьный приятель. — Был у своих?
— Может, отметим встречу? Как-никак пятнадцать лет не виделись. — Витёк щелчком отбросил бычок в палисадник.
— Почему бы и нет. Вещи только закину и зайду.
— Давай, — оживился Витёк, — буду ждать.
Денис пожал протянутую руку и, подхватив сумку, сквозь жару и пыль пошёл к своему дому.
Вода в ванне была именно той температуры, что нужна для полной релаксации тела, а коньяк в толстостенном стакане – именно того вкуса и градуса, чтобы расслабить напряжённую голову.
Дэн лениво потянулся за чёрной пачкой, удобно устроившейся на раковине, едва не уронив при этом стакан, но даже ругаться не стал. Ни вслух, ни мысленно, так было лениво и хорошо.
Прикурив, он прикрыл глаза и, откинув голову на край ванны, начал пускать ароматный дым в потолок. Было хорошо и покойно. Не «спокойно», а именно «покойно», как когда-то говорила она:
— Мне с тобой покойно, Деня.
Дэн поморщился — воспоминание, словно холодная игла, неприятно кольнуло сердце — и выкинул эти мысли из головы.
Было хорошо, но чего-то не хватало. Он затянулся, сделал глоток и потянулся к лежавшему рядом с пачкой телефону. Оживил экран прикосновением пальца, нашёл иконку плеера, крутанул список плейлиста и, не глядя, ткнул в первый попавшийся трек.
Из динамиков бухнуло чем-то техно-электронным, и голос, старательно подражающий Цою, запел:
Что можно вечером порой…[1]
Дэн скривился: что за хрень? Никогда он не увлекался электронщиной. Откуда это в его телефоне? Потянулся, чтобы переключить эту муру, но палец замер в сантиметре от экрана, когда он понял, о чём поёт певец.
Беру портвейн, иду домой.
Там, где рассвет красной мечты.
Там, где закат — всё позади.
Там где любовь, там, где есть ты.
Мы перемен ждём, как весны…
С зажатой в пальцах сигареты на экран упал столбик пепла. Дэн моргнул, певец пропел последние строчки.
И кину взор на отчий дом.
Рассветы встретит летний гром
Как будто бы в последний раз
Друг другу смотримся в глаза.
Тлеющий огонёк неведомо как скуренной сигареты ожёг кожу, пальцы инстинктивно разжались, и окурок упал на экран. Песня кончилась, и телефон замолчал. Дэн сглотнул. Ему стало вдруг нестерпимо холодно, как тогда, когда…
Денис встал, открыл ящик с туалетными принадлежностями, принялся шарить в нём, с грохотом роняя пузырьки, баночки и флаконы на пол. Да где же… Он ругнулся, не находя искомое.
Денис опустился в горячую воду, откинулся на борт ванны и прикрыл глаза…
— А-а-а. — Денис проснулся с полупридушенным криком.
С трудом выдравшись из цепких лап кошмара, он сел на продавленном диване и покрутил затёкшей шеей.
Приснится же хрень такая! В горле царила пустыня, но голова, что удивительно, не болела, а ведь пили они вчера с Витьком такую сивуху, что ни в сказке сказать, ни пером описать.
В полутёмной квартире царили липкая жара и пыльная духота давно непроветриваемого помещения.
Денис, тяжело поднялся и, покачиваясь на похмельных ногах, прошлёпал на кухню. Там, припав ртом к покрытому ржавыми потёками крану, он принялся жадно пить прохладную, отдававшую рыбой и хлоркой воду.
Придя в себя, он отдёрнул плотные шторы, закрывающие грязные стёкла, и распахнул окно. Лучше не стало: на улице, как и вчера, было солнечно и удушающе жарко.
Нашарив пачку, он выцарапал из фольгированного нутра сигарету и жадно прикурил. Вот он сча…
Стоп! Какие сигареты? Он же вчера добил свою пачку, а после, мучаясь, дымил Витькиным «Беломором». Денис смотрел на чёрно-золотистую пачку с витиеватыми зарубежными надписями, мучительно пытаясь понять, как смятая и брошенная в мусорное ведро, она снова оказалась на столе. Может, он вчера всё-таки купил сигарет? Да какой там, на хрен, купил! Таких тут не продают.
Денис осторожно, кончиками пальцев, пошевелил пачку, словно это был не картонный прямоугольник, а дохлый таракан. Наконец, взял её, открыл и пересчитал золотистые пятки фильтров. Семь штук, в уголке рта дымится восьмая.
Хм, интересно: как так оказалось? Вчера их оставалось ровно восемь штук, разве нет? Он попытался вспомнить. Да, вроде так и есть — ровно восемь.
Денис снова хмыкнул, какая-то нескончаемая пачка, вроде неразменного пятака? Где-то это уже было, или нет?
Сзади грохнуло, брякнуло, и на кухню ввалился изрядно помятый Витёк. Громко выпустив газы, он оттолкнул Дениса и жадно, как тот пять минут назад, припал ртом к крану.
Денис сунул пачку в карман и тут же о ней забыл. Он смотрел на тощий, обтянутый застиранными почти до прозрачности сатиновыми трусами, Витькин зад, вспоминая, как он здесь очутился.
Денис поднимался на свой третий этаж тяжело, словно шёл не домой, где провёл, возможно, самые счастливые годы его жизни, а на допрос в кабинет следователя.
Поднявшись наконец на лестничную площадку, он замер перед обитой плотным кожзамом дверью. Надо же, за столько лет дверь не поменяли, и обивка выглядит как новая.
Денис потянулся, чтобы позвонить в звонок, но вспомнил — нет у них звонка. Тогда он три раза бухнул кулаком в дверь. Подождал. Не дождавшись реакции, вновь забухал кулаком. Тишина. Дома никого нет? Так, вроде сегодня суббота, должны быть.
Денис полез за телефоном. И вновь чертыхнулся, глядя на экран дорогущего смартфона — сети не было, от слова совсем. Да, как так? Утром в поезде всё было. Он попытался вспомнить, лазил ли он в сеть утром, или звонил кому. Но вместо утра и значительной части ночи в памяти зияла дыра размером со штат Мэн. Он помнил только, как встал из уже холодной ванны, и, не обращая внимания на воду какого-то странного цвета, капающую на кафель пола, принялся, не разбирая, кидать вещи в сумку и одновременно бронировать билет на поезд и вызывать такси.
Денис постоял с минуту и ещё несколько раз долбанул кулаком в дверь. Результата ноль, за дверью родительской квартиры царила мёртвая тишина.
Зато приоткрылась дверь соседской квартиры. Поверх натянувшейся цепочки на него уставился старческий любопытный глаз, странно увеличенный толстой линзой очков.
— Привет, баб Нюр. — Машинально поздоровался Денис, размышляя, где искать родителей.
И осёкся: разве она не умерла? Мать вроде в телефонном разговоре упоминала, что… Он почувствовал, как по спине тонкой липкой струйкой потёк холодный пот страха, но тут же облегчённо выдохнул. Это не тётя Нюра отдала Богу душу, а её приятельница, баба Вера. Жившая этажом выше. Вечно он их путал, обе бы похожи, как близняшки, только баба Нюра носила очки с толстыми линзами на пол-лица и бордовый платок, а баба Вера — синий и была без очков.
— Здравствуй-здравствуй, — зашамкала старуха беззубым ртом, — ты хтой-то такой, ась?
— Это я, Денис, сын тёти Светы.
— Ась? — Переспросила бабка, мелко тряся головой. — Дениска, ты што ля? Как вырос, не узнать шалопая.
— Я, баба Нюр. — Денис улыбнулся. — Вы не знаете, где родители?
— Так уехали они, ещё вчерася. — Бабка в ответ осклабилась беззубым ртом. — Рассаду покидали в машину и укатили на дачу. Да.
Денис нахмурился: какая рассада в середине августа? Какая дача? Мать вроде говорила, что они её продали. Что за чушь! Или это бабка всё перепутала?
Старуха закивала повязанной в платок головой и, сняв цепочку, открыла дверь. Из тёмного нутра на Дениса пахнуло тошнотворной смесью пыли, лекарственного перегара и застарелого запаха старческого тела.
Денис сглотнул едкую кислоту, подступившую к горлу, и, стараясь не дышать носом, спросил.
— Не знаю, милок, не знаю. Но, думаюсь, завтря вечерком приедуть. — Бабка сделала шаркающий шажок в его сторону. — Тебе чёй-то, в квартиру попасть надоть?
— Такося, у меня ключ есть. Мне Светка завсегда ключи оставляеть, цветочки полить, и так, мало ли што приключиться. Моху дать.
Денис собрался радостно кивнуть, но бросив взгляд на знакомую дверь, внезапно передумал.
— Да, нет, баб Нюр, не надо. Давайте, я у вас сумку кину, а завтра вечером заберу.
— А чёсь, кидай. Места, чай, много не займёть, — согласилась старуха. — А сам, небось, к дружбанам своим-шалопаям рванёшь?
Она отступила вглубь квартиры, давая ему пройти в маленький пыльный коридор.
— Скидавай вон, в кладовку.
Денис, задержав дыхание, шагнул было в квартиру, но остановился. Странная тревога не дала ему переступить порог и шагнуть внутрь заполненной полутьмой и вонью квартиры.
— Чё, замер? — Старуха быстро, словно змея, облизнула тонкие, покрытые трещинками морщинок губы. — Проходь унутрь.
— Да, я…— Денис замялся, не зная, как объяснить свою заминку.
— Ноги грязные у меня, боюсь натоптать, я же знаю, как вы чистоту любите. — Выкрутился он, и быстро отступив добавил. — А, впрочем, не надо, она не тяжёлая. Пойду, пройдусь по знакомым местам, может, встречу кого из старой компании.
Старуха сверкнула на него злобным взглядом и, неожиданно подавшись к Денису, прошамкала.
— Видала я тут недавнося, твоего дружбана. Небось помнишь, как селитру у меня под окнами жгли, да цигарки жабали?
На Дениса пахнуло давно немытым старческим телом и мочой, он опять задержал дыхание и слабо улыбнулся.
— Это которого? Мы много с кем в кустах курили.
Ему хотелось закончить этот разговор и свалить куда подальше от дурно пахнущей старухи и от её вонючего жилища.
— Ну, как же, Лёнька Шалый, в соседском доме живёт.
Дениса опять пробил холодный пот, а в груди образовалась пустота. Лёня Шальнов, был мёртв уже года четыре как, мать писала — утонул по пьяни.
Старуха махнула сморщенной ладошкой и как-то странно посмотрела на Дениса. Показалось, что на дне её блёклых глаз, скрытых за толстыми линзами роговых очков, блеснули злорадство и… злость?
Бабка дребезжаще-противно захихикала.
Она переступила с ноги на ногу, словно хотела шагнуть на площадку, но что-то её не пускало. Денис, испытав облегчение от слов бабки, попятился.
— Ладно, баб Нюр, пойду я.
Денис развернулся и, прыгая через ступеньку, рванул вниз.
— Дениска, стой, шальной. — Нагнал его на площадке дребезжащий крик бабы Нюры.
Он обернулся. Старуха, замершая в дверном проёме, качнулась в его сторону, словно собираясь выйти на лестничную клетку, но так и не переступила порог. Отсюда ему было видно только верхнюю часть её тела и оплывшее морщинистое лицо со страшно заострившимся, словно у трупа, носом и медленно плавающими за очками-аквариумами глазами-рыбинами.
— Не перепутала я, Лёнька это был, точно. Тобой ещё интересовался, ты уж зайди к нему, ува…
Денис, недослушав, опрометью бросился вниз, а вслед ему неслось мерзкое дребезжащее хихиканье.
Вырвавшись в зной летнего вечера, он достал сигареты. Вот ведь старая ведьма, маразматичка! Так напугала, что он чуть в штаны не навалил. Это же надо придумать — мертвец его искал. Но что на него нашло? Почему испугался зайти в квартиру? Денис стоял, курил и смотрел на окна своей квартиры, незаметно для себя погружаясь в прошлое.
Всем прочитавшим - спасибо.
[1] «Невидимка» — «Молодым» (здесь и далее).
