"Москва - Тбилиси - Москва"
Алексей Соколов, сеньёр разработчик с окладом, которому позавидовали бы иные владельцы малого бизнеса, до 2022 года был человеком абсолютно завершенным. Его вселенная была так же стройна и логична, как код, который он писал. Она начиналась у Патриарших прудов, где он завтракал гранолой с семенами чиа, и заканчивалась на Чистых, в крафтовом баре с двадцатым сортом IPA.
В этой вселенной были правильные вещи: осознанность, zero-waste, права меньшинств и безусловная вера в то, что Россия - это просто большая аберрация на пути к превращению в "нормальную европейскую страну". Были и атрибуты веры: подписка на "Медузу"*, абонемент в "Практику", и, конечно, его собственный подкаст "Тревожность Pro Max Plus", где он с психотерапевтом полушепотом рассуждал о травмах поколений и эмоциональном выгорании. Митинги были для него чем-то вроде церковной службы - обязательным ритуалом для очищения совести.
В феврале 2022-го его стройный мир рухнул. Точнее, не рухнул, а просто потребовал действия, соответствующего декларациям. Алексей, как и положено человеку его круга, купил билет в один конец. Тбилиси встретил его винным гостеприимством и сотнями таких же, как он - испуганных, потерянных, но уверенных в своей правоте.
И вот тут началось то, чего он предвидеть не мог. Первые месяцы прошли в эйфории от "свободы". Они сидели в барах, пили саперави, проклинали режим и чувствовали себя героями, последними атлантами, держащими на плечах небо совести. Но шли месяцы, а небо не менялось. Героизм превратился в рутину. Рутина - в ритуал.
Их "борьба" свелась к бесконечному скроллингу новостной ленты, к гневным постам в Facebook, к коллективным сеансам нытья в Zoom. Каждый новый пакет санкций встречали с одобрительным гулом, словно это была победа их личного батальона. Но за этим гулом Алексей все чаще стал ощущать пустоту. Они ничего не создавали. Они не строили новую прекрасную Россию - они лишь упивались распадом старой, как им казалось. Их общность держалась не на любви к чему-то, а на общей ненависти. Это был не штаб сопротивления, а секта свидетелей апокалипсиса, где каждый уверял другого, что конец близок.
Алексей понял, что либеральная идея в ее эмигрантском изводе - это гигантский энергетический вампир. Она требовала постоянной подпитки эмоциями: гневом, горем, праведной яростью. Она заставляла его ненавидеть не только абстрактное государство, но и своих оставшихся там одноклассников, тетю из Саратова, молчаливых коллег. Она превращала его прошлое в ошибку, а будущее - в туманную перспективу жизни вечного экспата, "глобального русского", не нужного нигде. Его подкаст о ментальном здоровье заглох - какая ирония, ведь его собственное ментальное здоровье трещало по швам.
В 2024 году, когда информационный шум поутих, а сбережения начали намекать на необходимость принятия решений, Алексей тихо, почти стыдясь самого себя, купил обратный билет в Москву.
Он ожидал увидеть город из своих тбилисских кошмаров: серый, подавленный, ощетинившийся людьми в форме. Город, где по улицам ездят "буханки", а в воздухе пахнет страхом и безысходностью.
Реальность его сломала. Не экономически - с его профессией он быстро нашел работу с окладом еще выше прежнего. Она сломала его метафизически.
Москва жила. Гудела. Строилась. Новые станции метро открывались одна за другой, парки были полны гуляющих семей, на летних верандах смеялись люди, и этот смех не был истерическим смехом приговоренных. Этот город не ждал апокалипсиса. Он просто жил.
Алексей чувствовал себя призраком. Его старые маршруты - Патрики, Чистые - вызывали отторжение. Люди там казались персонажами из его прошлой жизни, говорящими на забытом языке о вещах, которые потеряли для него всякий смысл. Он был чужим среди своих бывших.
Началась ломка. Но не по смузи и крафтовому пиву. Это была экзистенциальная ломка по "большому нарративу", по смыслу, который был бы больше, чем его зарплата и его ипотека. Либеральная идея, как выяснилось, была прекрасным десертом в сытые, мирные времена. Она отлично работала в уютных пределах Садового кольца. Она работала, пока был гарантирован хороший кофе, быстрый интернет и чувство морального превосходства над «массами». В эмиграции, оторванная от почвы, она превратилась в набор абстрактных мантр, не способных утолить экзистенциальный голод. Но она рассыпалась в прах при первом же столкновении с настоящей историей. Она не давала ответа на вопрос "зачем?". Зачем жить здесь? Зачем быть частью этого? Она предлагала только один ответ: "стыдиться и каяться".
Однажды вечером, бесцельно бродя по городу, он забрел на набережную у Храма Христа Спасителя. Он не был верующим, но огромный собор, восстановленный из пепла, стоящий наперекор времени и истории, вдруг ударил его по сознанию. Он смотрел на Кремлевские стены, на проплывающие по реке теплоходы, на огни большого, сложного, иногда страшного, но абсолютно живого города.
И он почувствовал это. Не в голове, а где-то в груди, в солнечном сплетении. Ощущение причастности к чему-то огромному. К тысячелетней бетонной плите истории, которая двигалась, трескалась, крошилась, но продолжала свое неотвратимое движение. И он, Алексей Соколов, был не песчинкой, которую вот-вот сдует ветер перемен, а крошечной, но неотъемлемой частью этой плиты.
Его предки строили это. Защищали. Умирали за это. Они не рассуждали о "европейском выборе" и "общечеловеческих ценностях". Они просто жили на этой земле, рожали детей и передавали им свой язык, свою веру, свою культуру. И в этом простом, почти животном упорстве было больше смысла и правды, чем во всех его подкастах и гневных постах.
Он понял, что патриотизм - это не крикливые лозунги и не ненависть к другим. Это интимное, почти физическое чувство связи со своей землей. Это принятие ее истории - со всей кровью, грязью и величием. Это ответственность. Не за то, чтобы она стала "нормальной страной" в чьих-то чужих глазах, а за то, чтобы она просто была.
*Внесена в реестр иноагентов.
