Команда Projecto собрала очередные вредные советы — на этот раз о том, как работать и красиво гореть, как новогодняя елка.

1. Работайте 24/7

Сон — это миф, придуманный производителями подушек. Спят только слабаки, а вы не такой! Трудности закаляют!

2. Будьте многозадачны

Откройте 17 вкладок, держите 5 незаконченных задач и отвечайте во всех чатах и мессенджерах одновременно. Ваш мозг будет биться в агонии и бегать по кругу, зато вы человек-оркестр!

3. Все держите в голове

Память у вас отличная, там даже дни рождения одноклассников и имена всех героев Сильмариллиона. Найдется место и для 100 задач! Что еще за программа для планирования и задач? Нам такого не нать!

4. Всегда говорите да

Пусть ваше «Да» звучит чаще, чем у Джима Керри во «Всегда говори да». Вам же не сложно, а другим приятно. Взять на себя работу коллеги, потому что он не смог разобраться? Да! Остаться внеурочно? Конечно!

5. Делегирование — это от лукавого

Делегирование — еще один признак слабости. Настоящие герои не носят плащи и тащат все сами!

6. Перерывы — роскошный максимум

Хотели попить чаек и посмотреть в окно пару минут? Идея неплохая… Но делать этого вы, конечно же, не будете. Работу нужно работать!

7. Притворяйтесь, что все в порядке

Даже когда глаз дергается, а почтовый ящик переполнился — улыбайтесь. Главное — выглядеть бодро и излучать позитив.

8. Игнорируйте любые сигналы тревоги

Все чаще думаете, куда бы еще залить кофе, чтобы стать бодрее? Сон, конечно же не рассматривается...

9. А теперь финальный босс: ни в коем случае не используйте таск-трекер или систему управления бизнесом.

Упаси вас бог навести порядок в задачах, обозначить дедлайны, распределить нагрузку и увидеть реальные сроки! Вдруг вы еще поймете, что давно заслужили повышение и прибавку к зарплате?

Выгорание — не геройство, а хроническое истощение, которое не пройдет само. Берегите себя, спите, делегируйте, делайте перерывы и, пожалуйста, не превращайте работу в марафон на выживание.

Ну и да — используйте нормальный таск-трекер. Хотя бы ради того, чтобы на пенсии вы наслаждались свободой красить волосы в фиолетовый цвет, ехать в 6 утра на другой конец города за сахаром по акции или ездить на рыбалку.

Редакция: поняла, что не всем будет комфортно задавать вопросы на эту тему в комментариях, поэтому открываю форму для анонимных вопросов по ссылке https://docs.google.com/forms/d/e/1FAIpQLSf28mywIoXZBmbNanz5...

Но здесь кроется ловушка. Страдание, будучи полезным сигналом, может стать привычным и даже выгодным состоянием. Яркая аналогия — бродячая собака, которая когда-то хромала из-за травмы. Она заметила, что люди из-за жалости дают ей больше еды. И даже когда её лапа полностью зажила, собака может снова начать прихрамывать, выпрашивая подачку. Это не симуляция в чистом виде, а условно-рефлекторное поведение: мозг запомнил, что демонстрация страдания приносит ресурсы и внимание.

Нечто похожее происходит и с человеком. Психологи, опираясь на концепцию «выученной беспомощности» Мартина Селигмана, объясняют, что после череды неудач человек может перестать бороться, найдя в страдании странное утешение и предсказуемость. Наше социальное окружение тоже может «подкреплять» это. Если жалость, поддержка или право не действовать приходят только тогда, когда мы демонстрируем свои муки, мы неосознанно можем начать цепляться за эту роль. Это особенно заметно в средах с устойчивыми культурными нарративами о страдании как о признаке подлинности.

Что касается того, кто больше склонен к такому паттерну, то чёткой привязки к полу или возрасту нет. Однако люди в состоянии хронической неопределённости или с высоким уровнем рефлексии могут быть более подвержены этому. Первые — потому что страдание становится фоном их жизни, вторые — потому что могут начать его интеллектуально культивировать.

Когда страдание становится хроническим и неосознанным, оно находит выход через тело — это называется психосоматикой. Невысказанная эмоциональная боль превращается в реальный физический симптом, будь то постоянные головные боли или проблемы с сердцем, пищеварительной системой. Тело начинает «хромать» вместо души, потому что другого языка для крика о помощи у него нет.

Таким образом, «любовь» к страданию — это часто не мазохизм, а сложная привычка. Привычка получать через боль внимание, оправдание или чувство принадлежности. Как та собака, мы иногда продолжаем «прихрамывать» на психологическом уровне, даже когда рана уже зажила. Освобождение лежит не в игнорировании боли, а в умении распознать её истинную причину, отделить актуальный сигнал от условного рефлекса и найти новые, здоровые способы получать необходимое — поддержку, понимание и любовь — не демонстрируя старых шрамов.

https://vk.com/srk_problemi

Именно здесь в игру вступает психосоматика, объясняющая, почему эта система так часто дает сбой. Психологические причины лишнего веса коренятся в попытках психики справиться с непереносимыми эмоциями, травмой и дефицитом. Жировая ткань может выполнять роль защитного барьера, как в прямом, так и в метафорическом смысле. Для переживших сексуальное насилие или живущих в атмосфере постоянной критики тела, лишний вес может бессознательно восприниматься как «броня», делающая человека менее заметным или сексуально непривлекательным для источника угрозы. Пищевое поведение становится регулятором аффекта: сладкая и жирная пища (высвобождающая дофамин) на короткое время смягчает чувства тоски, тревоги, скуки или гнева, которые человек не в состоянии прожить иначе. Классические работы психоаналитика Хильде Брух указывали на то, что нарушения в ранних отношениях с матерью, где еда подменяла любовь и эмоциональный отклик, закладывают фундамент для будущих проблем с весом. Еда становится главным способом самоподдержки и утешения, единственным ресурсом, который всегда под рукой.

Это стремление спрятаться за жировой тканью иногда принимает неожиданные формы, как в редких случаях синдрома Кушинга психогенного происхождения, когда хронический и неосознаваемый стресс провоцирует у человека выработку избыточного кортизола, имитируя эндокринное заболевание со всеми его физическими проявлениями, включая характерное центральное ожирение.

Интересно, что микробиом кишечника, который сегодня называют «вторым мозгом», способен напрямую влиять на наши пищевые пристрастия через блуждающий нерв; исследования показывают, что у людей с ожирением состав кишечной флоры иной, и она может «требовать» именно той пищи, которая способствует ее выживанию, но не здоровью хозяина, создавая порочный биохимический круг.

Этот внутренний конфликт может быть настолько глубоким, что иногда проявляется в парадоксальных сновидениях, о которых сообщают пациенты на психотерапии — например, сны, в которых тело раздувается как воздушный шар для защиты от опасности или, наоборот, тает, вызывая панику, что отражает амбивалентное отношение к собственной телесности.

Психосоматический вес обладает и своеобразной «памятью»: после значительного похудения в течение долгого времени уровень грелина остается аномально высоким, а лептина — низким, как будто организм всеми силами стремится вернуться к максимальному весу, который он когда-либо знал, воспринимая его как норму и точку безопасности. И эта безопасность может быть буквальной — существует малоизученный, но задокументированный феномен, когда у людей, переживших периоды экстремальной бедности или голода в детстве, метаболизм навсегда перестраивается в режим «дефицита», заставляя тело запасать энергию с удвоенной силой даже спустя десятилетия при достатке, как будто физиология не верит в благополучие и ожидает нового кризиса.

Что касается демографических паттернов, данные Всемирной организации здравоохранения и национальных институтов здоровья рисуют сложную картину, где социальные детерминанты играют не меньшую роль, чем биология.

Если говорить о возрасте, то риск набора веса увеличивается с годами, что связано с естественным замедлением метаболизма, саркопенией (потерей мышечной массы) и гормональными изменениями, например, менопаузой у женщин. Однако сегодня тревожный тренд — омоложение ожирения, связанное с малоподвижностью и питанием сверхобработанными продуктами. В разрезе пола статистика показывает, что женщины чаще мужчин имеют диагностированное ожирение, что отчасти объясняется гормональными особенностями, большей склонностью к аутоагрессии и реакцией на стресс (так называемое «заедание»), в то время как мужчины чаще прибегают к внешним формам саморегуляции вроде алкоголя или агрессии. Эпидемиолог Стивен С. Хэйс в своих работах отмечает, что социальное давление, предписывающее женщинам соответствовать нереалистичным стандартам красоты, парадоксальным образом способствует расстройствам пищевого поведения и циклическому набору веса.

Ключевым фактором является социально-экономический статус. В странах с высоким уровнем доходов ожирение наиболее распространено среди менее обеспеченных слоев населения. Это явление, которое социологи называют «пищевой несправедливостью», связано с доступностью дешевых высококалорийных продуктов с низкой питательной ценностью, высоким уровнем хронического стресса из-за финансовой нестабильности и «пищевыми пустынями» — районами, где сложно купить свежие овощи и фрукты. Исследования, подобные работам Кейт Пикетт и Ричарда Уилкинсона, авторов книги «Духовный уровень», убедительно доказывают, что социальное неравенство и чувство незащищенности напрямую коррелируют с ростом ожирения на популяционном уровне. Таким образом, лишний вес для многих становится не просто личной слабостью, а телесным воплощением социальной уязвимости и хронического дистресса.

Современный взгляд, объединяющий открытия нейробиологов вроде Питера Уоррена, изучающего связь мозга и кишечника, и клинических психологов, работающих с травмой, свидетельствует: лишний вес — это симптом. Симптом того, что тело и психика, столкнувшись с непосильной нагрузкой — будь то травма, бедность, одиночество или внутренний конфликт, — нашли единственно доступный способ выживания. Понимание этого позволяет уйти от стигматизации и обвинений в «слабой воле» к комплексному подходу, где диета — лишь один из инструментов, а сутью является исцеление отношений человека с самим собой, своими эмоциями и миром вокруг.

https://vk.com/srk_problemi

Важность, придаваемая удивлению, прослеживается и в той высокой оценке, которую Иисус давал детскому восприятию: «Если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство небесное». В этом утверждении совсем нет ни «ребячества», ни «инфантилизма», оно отсылает к присущей ребенку способности удивляться, которую можно отыскать и у большинства зрелых и творчески развитых взрослых людей, будь они учеными, как Эйнштейн, или творцами, как Матисс. Удивление противоположно цинизму и скуке; оно является признаком того, что у человека мощная жизненная сила, что он способен интересоваться, ожидать нового, что он отзывчив. Это, по существу, установка на «открытость» – осознание, что жизнь более многогранна, чем представлялось прежде, опыт открытия новых, еще не освоенных горизонтов жизни, а также ее неизведанных глубин. Однако придерживаться этой установки нелегко. «Способность удивляться быстро оскудевает, – пишет Джозеф Вуд Кратч – …Жизнь была бы намного богаче, чем она есть, если бы человек не был по своей природе существом, для которого вскричать “O altitudo!” гораздо менее естественно, чем бросить “Ну и что с того?”».

Удивление напрямую связано с тем, что человек считает высшей ценностью и смыслом жизни. Даже если оно вызвано трагическими событиями, оно все равно не является негативным опытом; и поскольку, по существу, оно расширяет жизнь, главная эмоция, сопровождающая удивление, это радость. «Высшее, чего может достичь человек, это изумление, – заметил Гёте, – и если первофеномен заставляет его удивиться, пускай он будет тому рад; ничего более высокого он дать ему не в состоянии…»

Удивление также тесно связано со смирением – не тем псевдосмирением, которое свойственно покорности и которое обычно есть лишь оборотная сторона высокомерия, но со смирением человека широких взглядов, такого, который умеет принимать «данное», точно так же как и сам он, благодаря своим творческим силам, способен давать. Древний термин «благодать» принимает здесь особенно широкий диапазон значений, несмотря на то что для большинства людей это слово настолько прочно слилось с обветшалыми формами вроде «благодать Божия», что утратило всякий смысл. Говорят о благодатном крае, о благодатном дожде, о благодати великодушия. Благодать есть нечто «данное», появление новой гармонии, и она непременно «побуждает сердце к изумлению».

Мы должны подчеркнуть, что, употребляя термины «изумление», «смирение», «благодать», мы не имеем в виду пассивного человека, который становится объектом чужих действий, как это иногда имеет место в традиционном религиозном поведении. В нашем обществе очень распространено ошибочное мнение, что человек «отдается» творческому опьянению, или любимому человеку, или религиозной вере. Словно под действием силы тяготения человек «падает» в любовь, или его нагоняют и ловят «небесные гончие», или же в моменты сочинения музыки или рисования его вдруг охватывает чувство, будто он «сам не свой». Удивляет одновременно и то, насколько в нашей культуре распространены эти стереотипы пассивности, и то, насколько они ошибочны. Любой художник, писатель или музыкант – все те, кто как раз и должен бы оказываться «вне себя», – скажет вам, что в моменты творческого опыта все происходит с высокой степенью осознанности и очень активным вовлечением с его стороны. Используя для сравнения сексуальную жизнь, можно представить ситуацию, в которой человек вступал бы в сексуальный контакт, «полностью отдавая самого себя», и при этом без всякой эрекции, совсем не шевелясь, а значит, и без всякой взаимосвязи с партнером. Такая пассивность совершенно бесполезна как в сексуальной, так и в любой другой сфере. Даже по степени отзывчивости можно заключить о живости. Музыка Крейслера безразлична сильно пьяному и тому, кто замкнулся в своем высокомерии или потерял чувствительность любым иным образом. И конечно, благодать или определенное качество любого опыта прямо пропорциональны тому, насколько активно человек в него вовлекается. Один пациент, проходивший курс терапии, смог выразить эту мысль просто, но красиво: «Благодать Божия состоит в умении меняться».

/Ролло Мэй/