Я логопед. Учу говорить неговорящих детей.
Есть такая штука – принципы. У логопедов этих принципов целая авоська. Вот о них сегодня и поговорим. Заодно посмотрим, как выбирать логопедов. Спойлер – интересоваться, какие принципы они используют в работе и как.
А помогать нам будет Макс. Максу четыре года и несколько месяцев – учится говорить.
Первый принцип – системность.
Я не могу просто учить с ребенком слова. Просто ставить звуки. Просто (сами напишите). Это так не работает. Ну то есть можно, но не эффективно.
Эффективно, это использовать игровые упражнения, при которых логопед может одновременно работать над разными компонентами речи. Время занятия не резиновое. Поэтому надо брать игры, которые выполняют не одну задачу, а ряд задач.
Например, можно сидеть и учить глагол «Упал». Взять сто карточек и повторять – упал, упал, упал, как попугай.
Потом съел. Потом выпил. Потом уснул. Потом уснул ребенок, потому что стало скучно. Или можно взять те же карточки, и начать сортировать. Тут уснул, тут съел. Чтобы ребенок не просто зубрил слова, а развивал мышление – искал общее между теми персонажами, кто пьёт (держит в руках чашку), и теми кто спит (лежит в кровати с закрытыми глазами). А еще можно добавить показ жестами. Чтобы еще мышечная память включилась в работу. Вижу того, кто держит в руках чашку – сам показываю рукой как подношу чашку ко рту – вспоминаю слово – «пьёт». И еще бонус – ребенок заметил, что глагол может быть связан с существительным – визуальное восприятие включилось в работу еще во время поисков общего. И потом это слово становится возможным назвать тоже. Не просто пьёт, а пьет сок. Не просто спит, а спит на кровати. Не просто ест, а ест суп. Ребенок начинает дробить целостную картинку на элементы, давать им названия, а потом собирать в уме снова, а потом являть миру фразу.
Так Макс сначала научился называть пачку существительных, ему нравилось рассматривать карточки, а потом оказалось, что овладеть фразой это легче легкого – через жесты запомнил глаголы, а потом начал дополнительно к ним называть то, что еще нарисовано. И поэтому картинка «ест» - почти сразу стала «папа ест суп».

Второй принцип – про использование ведущей деятельности ребенка. В 4 года деятельность – игровая. У меня есть правило – хочешь научить алалика говорить – обмани его. Никто не любит, когда его заставляют, особенно если это сложно. Помните, как Том Сойер забор красил? Технология та же. Если у ребенка каша во рту и все слоги перепутаны местами – меньше всего он хочет заниматься четкостью речи. Если вы его не понимаете, сами виноваты, в конце концов он в дикторы не нанимался, так, пришел на батуте попрыгать. Можно его посадить и отхлопывать с ним ритмы, пока он будет кричать что-то нечленораздельное о правах человека. Собственно, Макс и не планировал ничего отхлопывать. Но у меня была для этих случаев лягушка. Лягушка была противная. Она отказывалась прыгать по кубикам в домик, если слог сказали криво, и не открывая при этом рот. Ба-ба-ба. Ду-ду-ду. Максу понравилось прыгать, говорить за лягушку слоги, а потом прятать ее в домик. Потом пришел заяц. Потом белка. Мышка говорила свое ПИ—ПИ-ПИ мерзким писклявым голоском. А потом пришел медведь, басом прогудел «БУ-бУ-бУ»  и  напоследок сломал Теремок. Так мы за компанию еще с опцией управления голосом поработали (согласно первому принципу), учились говорить высоко и низко.

Третий принцип – обходного пути. Это когда мы используем то, что у ребенка получается лучше всего, для развития того, что вообще не получается. Чаще всего это используют, когда ребенка учат читать, и это помогает ему овладеть речью. В четыре года было рановато читать, поэтому мы с Максом использовали визуальные опоры – картинки и предметы для овладения речью. Сейчас Максу еще сложно попросить что-то, если он этого не видит. Но если показать предмет, слова находятся сами. Пузыри – дуй. Дверь – открой. Он называет существительное которое видит, и через связку с жестом вспоминает глагол. Поэтому без дополнительных подсказок со стороны взрослого, только через демонстрацию предмета, Макс может двумя словами сказать, что ему надо. Движемся к тому, чтобы он научился делать это без предмета, сам. Собственно, здесь же прослеживается и принцип поэтапности – когда работа выстраивается как четкая система этапов, где каждый последующий этап основан на результатах предыдущего. От простого к сложному.

Я внезапно поняла, что мне сложно разграничивать принципы, они согласно принципу номер один проходят одновременно через все упражнения разом, поэтому те, кто следили за нумерацией, простите – ее больше не будет.

Согласно принципу использования социальной среды – на каждом занятии сидят родители и включают то, что видели – дома. Потому что если не делать этого дома – ребенок у меня на занятии говорить будет, а у вас дома нет. Так тоже бывает. Например, начал ребенок у меня показывать на предметы и говорить к ним глаголы, родители это записывают и дома делают то же. Например, не просто молча включают свет, а указывают на выключатель и ждут, ребенок, уже получивший подобный опыт в кабинете говорит – включи. И привыкает говорить с родителями дома. Родители Макса перенесли не только глаголы, они нашли ему такой же Виммельбух (книгу с картинками) как у меня, и теперь Макс и им тоже рассказывает по этой книге рассказ (каждое предложение их двух слов). Но сам переводит палец от картинки к картинке и сам проговаривает: ёж ест, коза пьёт, лиса катается и т.д. А потом уже они открывают свои книжки и предлагают ему по аналогии рассказать что-то из домашней библиотеки – обобщить. Кстати – показывать пальцем самому и самому переключаться от картинки к картинке – это еще один принцип, когда мы формируем у ребенка самоконтроль, учим его самого быть активным участником речи. А то есть порочная практика, когда ребенок вроде может сказать, но ему все время показывают что именно надо комментировать. А сам он инициативы не проявляет и просто ждет инструкций.

Про зону ближайшего и актуального развития я уже где то писала, но про Макса отмечу – когда он начал называть существительные, я почти сразу дала ему учить цвета. Это было из зоны ближайшего развития, что-то из более сложного материала. Зачем? Чтобы дать ему возможность использовать цвет, если он не сможет называть тот или иной предмет. Макс ведь не хочет отхлопывать слоги, и не все слова ему доступны для выговаривания. Но если такой товарищ куда-то ткнёт и скажет «Синий», вам будет легче понять, что именно ему нужно, и стресса и для вас и для него будет меньше. Теперь Макс не просто называет предметы. Теперь он говорит: «желтый шкаф открой!» - синтаксис нервно плачет в углу, Магистр Йода думает о новом ученике, а Макс учится конкретизировать свои запросы.

Буду ли я с каждым ребенком учить на этой стадии цвета и требовать связного рассказа? Я буду смотреть на ребенка. Буду постепенно давать ему более сложные вещи. Даже если кажется, что это невозможно, дети могут просто взять и сделать, если все принципы были учтены (а могут не сделать и уйти в откат, потому что что декабрь и полнолуние). Принципов кстати больше, настолько, что в одну авоську не помещаются, надо брать две. Но перегружать пост не стану. А Макс красавчик, особенно, если учесть, что полгода назад он вообще ничего не говорил.

Иногда молчание это больше про защиту. Когда начинаешь объяснять, приходится обнажать мысли, чувства, слабые места. Нужно подбирать слова, выдерживать реакцию собеседника, надеяться, что он поймёт, а он может не услышать, перебить, упростить, обесценить. И ты снова окажешься в той точке, где всё внутри дрогнет.

Молчание будто говорит: «Я сохраню себя, пока ты не готов слышать». Это способ не расплескать последние силы, не дать чужому непониманию разрушить внутренний баланс. Это не холодность, это экономия энергии, спокойствие, выбор не вступать в эмоциональную драку, где заранее знаешь исход.

Порой молчание единственная территория, где остаёшься хозяином. Там нет давления, нет обязательства быть понятным, нет риска, что твоё чувство переиначат под чужой удобный угол. И да, молчание иногда звучит честнее любых попыток объясниться

— Ну, как твоя дочь-то? Чудить не перестала?

— Ты знаешь, уже несколько месяцев как стало спокойнее дома, особенно после психолога . С ней даже можно нормально поговорить, и то хлеб.

— У тебя она одна, а у моей дочери два подростка, сын и дочь. Говорит, невыносимы оба: либо игнорируют, либо хамят, и все это одновременно. Наушники не снимают ни дома, ни на улице. Да еще классный руководитель в классном чате подробно в аудиосообщениях описывает как мой внук срывает уроки истории. Дочь их потом в наш семейный пересылает.

— Учителю тоже хамит?

— Нет, но он не замолкает ни на минуту и постоянно отпрашивается в туалет…

— Так ты ж говорила, что у него СДВГ. Какой смысл его за это ругать?

— Их в классе 30 человек, конечно, преподаватель устал. Ведь «на него приходится систематически отвлекаться и терять время на восстановление дисциплины, а не объяснять тему урока».

— Да уж…

— Зато мы его записали на футбол, как и рекомендовала невролог. Даже режим сна и бодрствования нормализовался.

— Рада это слышать.

После паузы:

— Представляешь, месяц назад на дне рождения моя дочка сама подошла ко мне и спросила, как я смогла вынести все ее подростковые закидоны в свое время, даже приобняла…

— Она это только сейчас поняла?

— Сказала, что давно, но решилась поговорить об этом только сейчас…