Есть тут знатоки религии?
Я вот тут подумал, если бог не хотел чтобы заповеди нарушали, почему он не сделал их как законы физики, то есть чтобы их нельзя было нарушить или обойти?
Я вот тут подумал, если бог не хотел чтобы заповеди нарушали, почему он не сделал их как законы физики, то есть чтобы их нельзя было нарушить или обойти?
Мой отец, доктор биологических наук, — атеист. Мама тяготеет к искусству и считает себя верующей, хоть и крайне недолюбливает РПЦ. Я крещеный. Идея у родителей была такая: если я вырасту и стану православным, то скажу «спасибо». А если стану атеистом, то мне будет пофиг. Я вырос атеистом — и мне пофиг.
В моей семье о религии говорили не очень много. Никто мне не указывал, верить или не верить. Тем не менее, в раннем детстве я к идее бога относился как к чему-то само собой разумеющемуся, особо не задумываясь. Помню, как меня пугала мысль, что есть существо, которое читает мои мысли и знает о всех моих плохих поступках. Особенно я боялся заповеди «не лжесвидетельствуй» — потому что мне казалось, что я могу случайно соврать самому себе, и это тоже будет считаться грехом. Например, я рассуждал так: «Вот скажу себе — завтра получу пятёрку в школе! А в итоге её не получу. Враньё, получается — буду в аду гореть». Поэтому я мог часами повторять про себя мантру: «Я ни в чём не клянусь и ничего себе не обещаю», чтобы бог был в курсе. Тревожные были времена.
У маленького меня были и другие суеверия. Так, в детском саду я случайно, независимо от Самуэля Ганемана, изобрёл гомеопатию. Мой отец тогда работал в Калифорнийском университете в Сан-Диего и привозил домой разные неиспользованные фильтры для очистки воды. В фильтрах были разные трубочки, с помощью которых один фильтр можно было соединить с другим. И я решил, что могу заряжать воду в этих фильтрах и придавать ей невероятные свойства. Своё изобретение я назвал «Водяной доктор». Не совсем гомеопатия, но по смыслу очень похоже.
Будучи подростком я пытался вызывать духов. Дело было снова в Америке: у меня появился друг, который поведал, что знает магический ритуал. Для вызова духов нужно ночью нарисовать песком на камне пентаграмму, надеть защитный амулет (тоже с перевёрнутой пятиконечной звездой) и прочитать заклинание. Перед моим возвращением в Россию мы договорились встретиться ночью и вызвать духов. Увы, меня родители отпустили, а того почти 18-летнего мага — нет. На прощание он подарил мне мистический амулет и свиток с заклинанием. Амулет до сих пор хранится дома, а свиток я, увы, потерял.
Моя тяга к мистическому мышлению существенно поубавилась во время учёбы в гимназию № 1543. Особенно после изучения предмета основы... нет, не православной культуры, а научного метода. На уроках нам объясняли, как устроена наука, как правильно ставят научные эксперименты, почему нужны контрольные группы, рандомизация и ослепление. Ещё мы должны были придумывать и проводить свои собственные научные исследования. Лично я изучал то, как уровень углекислого газа в носу влияет на частоту дыхания человека. Мне кажется, именно на этих уроках я впервые задумался, как мы получаем наши знания, как понимаем, что — правда, а что — нет. Вскоре я понял, что некоторые вещи, которые я принимал на веру, на веру принимать не стоит.
Потом я поступил в МГУ, а одновременно с этим у меня появился интернет. Там я стал смотреть разные дебаты о вере, религии и атеизме. Также я ознакомился с работами разных философов — и эти работы довольно сильно повлияли на моё мировоззрение. Сейчас я хочу перечислить некоторые аргументы, которые повлияли на моё отношение к религии. Можно сказать, благодаря в том числе этим аргументам я сначала стал агностиком, а потом — атеистом. Некоторые из них всем известны, но нельзя пропускать «базу».
Аргумент первый — чайник Рассела
Однажды философ Бертран Рассел предложил поставить мысленный эксперимент. Итак, представьте себе маленький фарфоровый чайник, который летает очень далеко в космосе, вокруг Солнца. И он настолько крошечный, что его нельзя обнаружить никаким способом — ни телескопом, ни радаром. Мы не можем доказать, что чайник существует — но мы не можем и доказать, что его нет. Но являются ли два этих утверждения равнозначными? Что, если человек с пеной у рта доказывает, что он верит в чайник? А допустим, когда мы просим от него доказательств, он отвечает: «А ты сперва докажи, что чайника нет». Корректно ли это требование?
Сам Рассел писал: «Многие верующие ведут себя так, словно не догматикам надлежит доказывать общепринятые постулаты, а наоборот — скептики обязаны их опровергать. Это, безусловно, не так. Если бы я стал утверждать, что между Землёй и Марсом вокруг Солнца по эллиптической орбите вращается фарфоровый чайник, никто не смог бы опровергнуть моё утверждение, добавь я предусмотрительно, что чайник слишком мал, чтобы обнаружить его даже при помощи самых мощных телескопов. Но заяви я далее, что, поскольку моё утверждение невозможно опровергнуть, разумный человек не имеет права сомневаться в его истинности, то мне справедливо указали бы, что я несу чушь. Однако если бы существование такого чайника утверждалось в древних книгах, о его подлинности твердили каждое воскресенье и мысль эту вдалбливали с детства в головы школьников, то неверие в его существование казалось бы странным, а сомневающийся — достойным внимания психиатра в просвещённую эпоху, а ранее — внимания инквизитора».
Аргумент с чайником Рассела произвёл на меня большое впечатление. Я не смог придумать, чем идея бога лучше идеи такого чайника. Чайник даже более правдоподобен — ведь мы как минимум знаем, что космос и чайники существуют, а объекты могут летать по орбите. Сейчас целая тесла в космосе летает!
Есть такой принцип — отказ от двойного стандарта в аргументации. Это то, к чему я стремлюсь. Да, наш разум неидеален, мы можем ошибаться. И я решил: если своим аргументом я могу доказать что-то заведомо нелепое — например, что нужно поверить в летающий чайник, — то этот аргумент плохой и никуда не годится. А значит, от него нужно отказаться.
Аргумент второй — бритва Оккама
Этот принцип гласит — «не создавай сущностей сверх необходимого». Моя интерпретация этой идеи: если есть два способа описать мир, оба дают один и тот же результат, но в одном из этих способов есть дополнительное допущение — это допущение нам не нужно. И бог сюда попадает: его существование — как раз лишнее допущение. Согласно легенде, Лаплас на вопрос Наполеона «Где в вашей научной картине мира бог?» ответил: «Я не нуждаюсь в этой гипотезе». Есть бог, нет бога — не так важно, чтобы описать окружающий нас мир. Никто ещё на основе гипотезы о существовании бога не сделал нетривиальное предсказание о нашей планете или Вселенной. А вот научные теории позволяют делает проверяемые предсказания.
Чем неудачна гипотеза бога? Тем, что ей можно объяснить всё, что угодно — сказать «на всё воля божья». Дети умирают от малярии? На всё воля божья! Дети не умирают от малярии? Слава богу!
Аргумент третий — множественность богов
Я услышал об этой идее от Ричарда Докинза, но изначально она принадлежит историку Стивену Робертсу. Аргумент звучит так: «Мы с тобой оба атеисты — просто количество богов, в которых я верю, на одного меньше, чем у тебя. Когда ты поймёшь, почему ты не веришь во всех остальных возможных богов, ты поймёшь, почему я отвергаю твоего».
Существует множество потенциальных богов. Большинство людей не верят в них — и даже о них не знают. Чаще всего люди верят в какого-то одного бога — например, в христианского, который послал на Землю Иисуса и организовал всемирный потоп. Это бог с определённым характером, есть вещи, которые ему нравятся, а есть — которые нет. Но вдруг есть антибог? Который большой приколист и любит атеистов. В раю у него только атеисты сидят.
В общем, все мы — атеисты по отношению к куче богов. И даже папа Римский — атеист!
Аргумент четвёртый — антиномии Канта
По Канту, существуют разные антиномии — вопросы, которые, по его мнению, находятся за гранью познания. И вопрос существования бога — как раз один из них. Кант считал так: если бог не вмешивается в дела нашего мира, значит, нельзя понять, есть бог или нет.
На выходе получается агностицизм — и когда-то мне казалось, что именно такая позиция самая правильная. Не придраться. Действительно, нельзя доказать, что бога нет, как и нельзя доказать, что он есть. К тому же есть что-то приятное в том, что с такой позиции можно посмеяться и над верующими, и над атеистами. Ты как бы выше их спора.
А потом я начал активно смотреть дебаты между атеистами и агностиками. И тут получилось неловко. С одной стороны, и первые, и вторые в бога не верят. Но позиция атеиста такая: «Дайте мне доказательства, что бог есть». И этот принцип можно последовательно применить к любым сказочным персонажам: я не буду верить в эльфов без доказательств, не буду верить в невидимых фей-извращенцев без доказательств и так далее. А вот позиция агностика — «Может, бог есть, а может и нет» выглядит не очень разумной, если заменить бога на иных вымышленных персонажей. Готов ли я говорить на полном серьёзе «Может, трансцендентальные рептилоиды с Нибиру существуют, а может и нет, кто же его знает»?
К слову, это миф, что атеисты говорят, будто бога 100% нет. Даже в нормальных науках мы редко в чём-то уверены на 100% и всегда допускаем шанс на ошибку. В науке даже требование такое есть — критерий фальсифицируемости. Всякая теория или гипотеза принципиально должна быть опровержима.
Думаю, любой атеист, если бы ему предоставили доказательства существования бога, с удовольствием стал бы верующим. Даже Ричард Докинз, неофициальный идеолог современного атеизма, поставил себе 6 из 7 баллов по шкале атеизма.
Однажды я услышал фразу, которая мне понравилась: «Атеизм — это агностицизм, только с яйцами». И я с этим определением согласен. Атеисты допускают, что могут ошибаться, но не делают вид, что тезисы о существовании и несуществовании порождённых культурой персонажей равноценны. Хотя бы потому, что богов, в том числе взаимоисключающих, очень много. И вероятность того, что вы выбрали правильного бога, крайне мала. Или даже стремится к нулю.
Феномен веры также тесно связан с религиозными организациями, которые постоянно вмешиваются в нашу жизнь. В образование (привет, основы православной культуры), в медицину (запрет абортов), в науку (клонированию — нет, теологии — да). Вера и религия проникают везде, и стоять в стороне, не замечая это безобразие, тоже как-то странно.
Раз уж мы затронули мифы об атеизме и атеистах, позволю разобрать некоторые, наиболее популярные.
Миф первый — «Без религии не было бы морали»
Атеисты в глазах некоторых верующих — потенциальные воры, убийцы и лжецы. Согласно опросам в США, атеисты — категория людей с наименьшими шансами быть избранными в президенты. Ведь они не верят в ад и рай, а значит, им все дозволено!
Но вот представьте себе человека, который совершает добро для того, чтобы получить что-то хорошее — например, пропуск в рай. Искренне ли человек совершает добро? Может, лучше делать хорошие вещи просто потому, что хочется кому-то помочь? И не ждать ничего взамен? Есть смешной сериал о загробной жизни под названием The Good Place («В лучшем мире»). Там показана занятная идея: если человек делает добро лишь для того, чтобы попасть в «хорошее место», то есть в рай — это добро ему не засчитывается.
Вообще существует масса животных, в поведении которых мы найдём нечто крайне похожее на наши представления о морали, взаимовыручке и альтруизме. В книге «Истоки морали» Франс де Вааль подробно об этом рассказывает. А я приведу пример из одного научного исследования, опубликованного в журнале Current Biology. Учёные показывали попугаям монету и демонстрировали, что за неё можно получить еду. Кладёшь монетку в руку экспериментатора — вкусняшка твоя. Потом одной птичке дали монетки, а второй открыли окошко для кормления. Второй протянули руку: дай монету! Первый попугайчик увидел это — и передал товарищу монетку! Хотя сам не получал от этого никакой выгоды: просто покормил другого попугая. Бесплатно. И это не рефлекс — если у второго попугая нет возможности получить еду, никто ему монетки не передаёт. И не обучение — попугаев этому никто не учил.
Ещё один пример — муравейник. Рабочие муравьи вполне жертвуют собой ради блага коллектива. Животные проявляют такое поведение не потому, что у них есть легенда о боге-муравье или некий список заповедей, без которых они бы поубивали сородичей. А потому, что это адаптивное, полезное поведение. У наших ближайших родственников, шимпанзе и бонобо, тоже проявляется альтруизм. Они заботятся о детях, в том числе приёмных, с которыми генетически не очень близки, занимаются взаимным грумингом, вместе защищаются от хищников... А всё потому, что кооперация — это нередко более выгодная стратегия, чем взаимные гадости. Что хорошего в гадостях? Навредил ты, навредили тебе... То ли дело — взаимопомощь, доверие и поддержка. В этом — эволюционное преимущество. Это миф, что эволюция про победу сильнейших. Эволюция — это про выживание наиболее приспособленных. И умение мирно сосуществовать бывает очень эволюционно адаптивным.
Ко всему этому следует добавить, что моральные нормы у людей постоянно меняются. В своё время набожные люди имели рабов. А сейчас заводить рабов не очень прилично. Раньше было нормально быть расистом. А сегодня любая попытка дискриминации по цвету кожи вызывает осуждение в большинстве стран.
И главное наблюдение: сначала менялись моральные нормы общества, а потом уже под них подстраивались религиозные организации. Причём, как показывает современный опыт, со скрипом. Церковь консеравтивна, а не двигатель социального прогресса. То есть не религия привела к положительным социальным переменам, а перемены заставили церковь измениться.
И, конечно, я уж молчу про моральные качества самого предполагаемого христианского бога. Он неоднократно делал всякое-разное: убивал животных и людей, например. И давайте подумаем: почему рождаются младенцы с ужасными врождёнными генетическими заболеваниями? Почему бог это допускает, если он всеблагой, всесильный и всезнающий? Очевидно, что из этого списка надо что-то исключить.
Миф второй — «Отопьёшь немного из чаши знания, разуверишься, изопьёшь её до дна — поверишь»
Оппоненты атеистов любят писать (и даже снимать ролики) про то, что величайшие учёные были верующими — мол, наука не против бога. У них есть даже такая сакраментальная фраза: «Отопьёшь немного из чаши знания, разуверишься, изопьёшь её до дна — поверишь».
Да, многие великие учёные — особенно прошлого — верили в бога. Но в прошлом у исследователей часто не было никакой альтернативы сотворения мира — об эволюции ещё не знали. И подавляющее большинство жителей планеты были верующими.
В 1998 году вышло социологическое исследование «Ведущие учёные всё ещё отрицают Бога». Это было продолжение опроса, который ранее проводился уже три раза среди учёных в США. Надо пояснить, что США — очень религиозная страна, большинство людей там верующие. Сам же опрос проводили среди учёных — членов Национальной академии наук, это главный научный орган в Америке. Так вот, в 1998 году верили в бога только 7% членов Академии наук США. 72% сказали, что не верят, а 21% выразили сомнения или агностицизм.
А в 2013 году в журнале Evolution Education and Outreach вышел опрос, проведённый в среде британских учёных. Я понимаю, что «британские учёные» — это мем, но, тем не менее, они существуют. И это тоже были не абы кто, а члены Королевского общества — самые топовые учёные в Великобритании. Результаты опроса получились похожими: подавляющее большинство учёных оказались неверующими — этот показатель выше, чем в среднем по стране. Мы видим, что, чем больше человек занимается наукой (а члены подобных академий — это самые продвинутые учёные в мире), тем меньше их убеждают аргументы религии. И ещё один момент: раньше в тех же Штатах верующих учёных было больше, чем сейчас. Наука развивается — и учёные всё меньше верят в бога.
Миф третий — «Атеизм — это тоже религия»
Очень странный тезис, учитывая, что религия предполагает веру в сверхъестественное существо. Атеисты никому не поклоняются, у них нет ритуалов. При желании атеизм можно назвать идеологией. Самое смешное в этом аргументе то, что в нём религия или вера приводится как нечто плохое и постыдное. Будто верующие о чём-то догадываются.
И не зря. Ведь вера — это когнитивная ошибка по определению. Согласно энциклопедическому словарю Брокгауза и Ефрона, вера «означает признание чего-либо истинным с такою решительностью, которая превышает силу внешних фактических и формально-логических доказательств». Простите, но позиция атеиста, что у верующих нет нормальных доказательств существования бога — абсолютно железобетонна. Если она ошибочна, то жду этих самых нормальных доказательств.
Миф четвёртый — «Религия не противоречит науке»
Конечно, можно представить себе бога, который не противоречит науке. Он устроил большой взрыв, а дальше всё развивается в соответствии с законами физики... больше он не вмешивается. В принципе даже к такому богу у учёных есть вопросы — подробнее о них можно узнать из лекции космолога Шона Кэрролла «Не бог весть какая теория» (God is not a good theory). Ну да бог с ним.
Прикол в том, что почти никто из верующих не верит в этого абстрактного бога, который никак не вмешивается в своё творение, не отвечает на молитвы, не посылал нам заповеди или сыновей. Большинство верующих верят в конкретного бога конкретной религии. И тут возникает масса проблем.
Например, в Библии описаны истории, которые противоречат нашим знаниям о биологии. Так, там сообщается, что на третий день бог сотворил траву, растения, деревья и землю, а на четвертый — Солнце, Луну и звёзды. Почему растения появились раньше, чем Солнце и Луна? Способность растений к фотосинтезу — результат их эволюции в условиях, когда существовало Солнце. Нет Солнца, незачем изобретать фотосинтез. Если название длительных исторических периодов днями ещё можно списать на метафору, то ошибку в порядке этих периодов — уже точно нет.
С грехопадением тоже проблема. Конечно, болезни существовали задолго до того, как появился первый человек. Более того, на нашу эволюции оказали влияние инфекции и паразиты наших предков. В нашем геноме есть гены вирусного происхождения, а адаптивная иммунная система возникла как ответ на вызов, связанный с наличием в мире инфекций. Наш план строения — результат сосуществования на протяжении миллионов лет наших предков с паразитическими формами жизни.
Идея непорочного зачатия тоже не имеет с наукой ничего общего. Откуда женщине взять Y-хромосому, если мужчина её не оплодотворял? Если бы женщина и родила в результате непорочного зачатия, то точно не мальчика. Хотя даже это звучит не очень правдоподобно. Недавно у меня была дискуссия со священником, который сказал, что бывает же у животных партеногенез. Я согласился допустить маленькую вероятность партеногенеза в истории человечества при условии, что он признает, что вероятность этого на многие порядки меньше, чем то, что кто-то просто выдумал эту историю. Священник ушёл от ответа.
Думаю, поэтому биологи, согласно опросам, не верят в бога чаще, чем учёные других специальностей. Потому что религии требуют поклонения конкретному бога, а биологи понимают, что в Библии описывается бог, который не мог существовать. Да, можно сказать: «Ну, Библия — просто метафора!» Тогда можно предположить, что бог — это тоже метафора. Вместе со всеми моральными учениями и сказками. И когда нам говорят «Не убей», то имеют в виду «Устрой побоище!» И в Священном писании, к слову, побоища устраивали.
В общем, если Библия — это метафора, то, может, пора отказаться от неё как от источника каких-либо знаний?
В общем, так рассуждаю я. А как рассуждаете вы?
Наш мир – не жесток, он – тотально справедлив. Справедливость эта – не примитивная: за щелбан не всегда получаешь щелбан, но за зло всегда получаешь зло, за добро всегда получаешь добро. Поэтому существуют люди, которые нечаянно богатеют совершенно в непригодных для этого обстоятельствах, так же и те, которые на ровном месте теряют всё.
Сказка про Золушку, библейская история про Иосифа и победы Суворова – это примеры, которые в жизни встречаются крайне редко. Всё потому, что таких людей практически нет, а тех, которые должны нечаянно всё потерять, – тьма. Поэтому трагедии, катастрофы и войны неотъемлемая часть нашей жизни.
Чтобы научиться удачи как навыку, нужно определить тех, кто стабильно побеждал там, где победа теоретически не возможна. Война – это крайняя степень конкуренции, которая вытаскивает из человека всю сущность. Суворов один из самых подходящих примеров чтобы научиться удачи как навыку.
Наука побеждать – существует.
Где тут у вас лайки раздают?
Эссе о смерти. Жора Бабак
Человечество задумывалось о смерти всю свою историю. Во все времена человек, тщась понять её природу, запутывался всё более и более. Действительно, как можно понять и принять тот факт, что вполне живой и здоровый организм, подобный тебе, некогда ходил по Земле, смеялся, говорил, что-то делал, и в один час превратился в безжизненную куклу, рухнувшую на поверхность планеты без малейших признаков движения? Почему такое произошло? Почему это происходит повсеместно и со всем, что способно хоть как-то передвигаться, издавать какие-то звуки, что-то делать? И чего ради тогда были все эти годы жизни – просто для того, чтобы хладный труп удобрил собою почву для растений? Смерть – вещь парадоксальная. Сколько бы ни избегал её человек, он всегда и неизбежно движется к ней, осознанно или неосмысленно приближаясь к тому роковому часу, когда глаза его закроются и больше никогда не просияют в мир… И сколько бы мы ни пытались познать её природу, ничего внятного о смерти сказать ещё ни один учёный не смог за исключением только того, что с возрастом обновление клеток тела замедляется, вызывая старение, которое неизбежно влечёт за собою смерть.
Множество мудрецов и алхимиков во все века старались найти средство, способное максимально продлить дни человека, или отменить его скорбный уход насовсем, и ещё никто из них не смог обмануть старуху с косой, хотя на этой почве было создано немало занимательных вещиц –смерть, играя с человеческим гением в дуальность, всегда двигала вперёд нашу жизнь, а страх перед смертью позволял человеку совершенствоваться, дабы тот мог протянуть на этом чудесном свете как можно дольше. В конечном итоге, что может сказать о смерти типичный обыватель двадцать первого века? Сегодняшний обычный человек, задумавшись на эту тему, даст ответы, сходные, пожалуй, с ответами своих предков, живших и тысячу, и две, и три тысячи лет назад, ибо в вопросе познания жизни мы преуспеваем постоянно, и даже считаем себя иногда знатоками и учителями жизни, а вот о посмертии ходят в основном побасёнки да сказочки, которые, хоть и копятся в литературно-кинематографическом загашнике человечества, однако дальше домыслов всё же не идут.
Да, смерть – дело одинокое, как сказал один западный литературный краснобай; тут с ним, пожалуй, нельзя не согласиться, потому что даже если несколько человеческих существ удумают совместно выпилиться из рядов живущих, каждый из этих желающих будет испытывать свои собственные ощущения, и делить их ему будет не с кем – пожалуй, можно сказать, что это даже какой-то закон. Да и если попадут они куда-то после смерти – одно и то же ли это место будет? Вот, кстати, ещё одна сторона человеческих рассуждений о неизбежном – стараниями учителей ли, пророков, священников, всевозможных лам, сегодня всё человечество верит в то, что за гранью смертельного круга есть нечто… нечто… нечто эдакое, приятное, компенсирующее все человеческие мытарства и страдания. А есть ли? А точно не ответит никто, но каждому хочется как минимум получить компенсацию за свою жизнь, а многие (и таких, я подозреваю, на нашей планете большинство) верят в реинкарнацию души и в то, что за этой жизнью последует ещё одна жизнь – такая же физическая, такая же осязаемая, такая же наземная, но, конечно, в другом теле и, быть может, несколько получше. А будет ли? А этого, опять же, не доказал ещё пока никто, хотя тибетские монахи, к примеру, приводили иногда весьма убедительные доводы на этот счёт.
Может быть, поэтому многие в это и верят? Что ещё может современный человек сказать о смерти? Она, безусловно, страшная. Никто и никогда не видел и не представлял себе чего-либо страшнее. И, как и много веков назад, так и теперь, любой из живущих с ней встретиться не готов, потому, собственно, и надеются люди на некоторые продолжения, потому хотят как можно дальше отодвинуть роковой день и час. И есть среди нас люди, которых не удовлетворяет идея реинкарнации – они хотят жить в своём теле и при тех условиях, которые они сами себе создали, но разумно ли это? С точки зрения разума и логики – да, а вот с точки зрения морали и этики – всё не так однозначно. Конечно, обидно покидать этот мир, если ты сумел заработать себе состояние, понял, как надо жить, чтобы дышалось полной грудью, конечно, обидно уходить из столь интересного мира тогда, когда тебе есть что сказать и есть чему научить своё потомство, но… Есть некоторые нюансы. Представьте себе, что было бы, если бы мы жили вечно. Думаете, это было бы замечательно? Да, с одной стороны – было бы круто. Великие гении всегда творили бы для человечества свои шедевры, оглашая мир великолепной музыкой и потрясая его всё новыми и новыми картинами, зданиями, скульптурами и литературными произведениями. Мир бы цвёл и пах, совершенствовался бы и развивался от идей великих учёных, космонавты бороздили бы просторы вселенной, не было бы этого цейтнота, никто никуда не торопился бы… Представили? А теперь представьте, что Да Винчи или, скажем, Ломоносов сошёл с ума и понёс чушь, а весь мир ему стал согласно поддакивать. А что делать? Все давно признали, что он гений – это неоспоримый факт! А не умрёт он никогда! Это будет продолжаться и продолжаться! Ладно, чёрт с ними с этими двумя – какой-нибудь Фрейд со своим огромным опытом смог бы их откачать, но теперь представьте, что какой-нибудь политик, который вам не нравится, тоже никогда не умрёт. Какой-нибудь Черчилль или Гитлер? Что вы будете делать, если будете знать, что вам придётся вечно жить именно в таких условиях и по таким законам, которые они там напринимают? Захочется ли вам так жить? Захотите тотальную войну безо всякого конца? А ведь, если сейчас властьимущим дать таблетку бессмертия, они, пожалуй, рано или поздно начнут войну мирового масштаба.
Исходя из представленной картины резюмирую, что смерть, хоть она и ужасна, всё же необходима человеку. Более того, иногда смерть необходима и человечеству – оно таким образом самоочищается. Посему взываю к учёным, которые возьмутся разрабатывать какие-либо рецептуры вечной жизни – задумайтесь! Человечество сегодня ещё несовершенно. Рано нам погружаться в бессмертие. А то наплодит очередной Гитлер своих клонов. Зачем так жить?
Постоянно возникающий у Ричарда Докинза, как и у других атеистических авторов, риторический прием состоит в проведении ложных аналогий, обращающихся к эмоциям, а не к логике читателя. Выглядит он примерно так: «Вы, наверное, знаете о несомненно ложном веровании Х. Даже забавно, как люди могут верить в такую чепуху. Ну так вот, христианская вера – это то же самое».
Нам рассказывают о каких-то причудливых и нелепых верованиях, вроде убеждения каких-то странных людей в том, что знаменитый певец Элвис Пресли воскрес из мертвых (поиск по фразе «Elvis Presley risen from the dead» ничего похожего не выдает, но поверим Докинзу на слово, что такой культ существует), и потом говорят – ну вот, и с Воскресением Иисуса то же самое.
Этот приём работает не на уровне логики, а на уровне воображения. Сначала в голове у читателя создают яркий образ каких-то явно странных и нездоровых людей, верящих в глупые и нелепые вещи, а потом под этот образ странности и нелепости подставляются христиане. Я не стану обвинять Докинза в манипуляции – я совсем не уверен, что он делает это сознательно. Но в любом случае это не является рациональной аргументацией.
Такие аналогии в лучшем случае помогают понять позицию говорящего – «я считаю христиан такими же глупыми, как (предполагаемых) верующих в воскресение Элвиса». Но это ровным счетом ничего не говорит нам об основательности самой веры в Воскресение Иисуса.
Рассмотрим некоторые аналогии подробнее.
Докинз сравнивает передачу возвещения об Иисусе с «испорченным телефоном» – знакомой многим игрой, когда люди, например, дети на дне рождения, выстраиваются в ряд, крайний в ряду шепчет на ухо соседу какую-нибудь фразу, тот передает его дальше как услышал, наконец, последний в ряду произносит эту фразу громко вслух, и все со смехом убеждаются, как сильно она исказилась, пока шла по цепочке.
Почему аналогия с «испорченным телефоном» совершенно неосновательна? Во-первых, в игре сообщение передается по цепочке толщиной только в одного человека. Во-вторых, никто из участников не стремится передать сообщение неизменным – всё веселье возникает именно при его искажении. Стоит убрать один из этих факторов – и аналогия пропадает. Если мы имеем дело не с забавляющимися участниками вечеринки, а, скажем, с посыльными офицерами, передающими по цепочке важный приказ, мы уже вполне уверены в их способности передать сообщение достаточно точно.
А если цепочка, по которой передается сообщение, намного толще – его слышали и передают дальше десятки и сотни людей, то аналогия с «испорченным телефоном» пропадает полностью.
Рассказы об Иисусе были важны для тех, кто их передавал – важны настолько, что они были готовы умереть за них. Они передавались внутри общины, которая хорошо помнила, что произошло на самом деле.
Мы можем вспомнить примеры того, как в Церкви прихожане вспоминают почившего любимого священника. Они бережно хранят его наставления, вспоминают о случаях, в которых проявился его добрый характер, наконец, выпускают книги воспоминаний о нем, и нам в голову не приходит говорить, что все это неправда, потому что «испорченный телефон». Мы понимаем, что множество живых свидетелей служения этого пастыря не дадут возможности пуститься в необузданные фантазии. Это верно и в светском контексте – мы обычно доверяем воспоминаниям студентов о любимом преподавателе. Конечно, на протяжении поколений исторические фигуры могут обрастать легендами, и Докинз много об этом пишет.
Но мы едва ли можем отнести это к истории Иисуса. По мнению специалистов по Новому Завету, в том числе неверующих (таких, как Барт Эрман), никаких «многих поколений» между земной жизнью Иисуса и возвещением о Его Воскресении не прошло. О Воскресении Иисуса возвещали Его ученики, люди, которые знали Его лично. Конечно, тот же Эрман не признает реальность самого Воскресения – он полагает, что «последователи Иисуса верили, что Он воскрес из мертвых по единственной причине – что некоторые из них (я не думаю, что мы знаем, сколько их было) имели видения Его после смерти».
Конечно, «теорию галлюцинаций», которую тут выдвигает Эрман, трудно счесть убедительной, но мы сейчас не о ней. Эрман признает, что возвещение о Воскресении исходит именно от учеников Иисуса, а не формируется, как миф, на протяжении многих поколений.
Докинз приводит примеры неосновательных слухов и выдуманных историй и пишет: «Это, к несчастью, верно – и интернет делает это ясным как никогда, – что люди выдумывают разные вещи. А слухи и сплетни распространяются, как эпидемия, независимо от их истинности... Не могло ли то же самое произойти с историями о чудесах Иисуса и Его воскресении?»
В чем здесь логическая ошибка? Люди могут врать – это несомненно. Есть множество примеров того, что люди врут. Следует ли из этого, что все люди всегда врут, и никакие вообще сообщения не заслуживают доверия?
Как вообще из той бесспорной истины, что люди могут врать и тиражировать ложные слухи, следует, что данное конкретное сообщение – ложно?
Допустим, я заявлю, что Докинз, еще когда он активно занимался биологией, намеренно фальсифицировал результаты своих исследований. Когда разгневанные сторонники Докинза потребуют от меня доказательств, я заявлю: «Вот, в истории науки множество фальсификаций. Увы, но ученые фальсифицируют исследования, это бывает». Сочтет ли это кто-нибудь доказательством фальсификаций, совершенных именно Докинзом? Как из того, что фальсификация исследований, вообще говоря, бывает, следует, что конкретно Докинз в ней повинен? Как из того, что люди вообще могут врать и распускать неосновательные слухи, следует, что мы можем обоснованно обвинить в этом апостолов?
Здесь к неосновательным аналогиям добавляется избирательное недоверие. Докинз и другие авторы, которые полагают, что мы не можем доверять апостолам, потому что людям вообще случается выдумывать, в то же время доверяет историкам вообще, как и свидетельствам, на которые они опираются. Это не исключительная особенность Докинза, но он проявляет эту черту с какой-то поразительной непосредственностью.
Почему-то когда речь идет о сообщениях, которые можно употребить в целях антирелигиозной пропаганды, они воспринимаются с полным доверием. Предположения, что сами эти сообщения (об ужасах инквизиции, например) могут быть недостоверны, преувеличены или прямо созданы пропагандой в ходе многочисленных исторических конфликтов, даже не рассматриваются. Но вот когда речь идет о свидетельствах в пользу христианства, включается крайнее недоверие, которое совершенно лишило бы нас возможности заниматься какой бы то ни было историей, если бы мы применяли его в других случаях.
В главе «Религия и дружелюбие – результат эволюции?» (Did we evolve to be religious? Did we evolve to be nice?) Докинз предлагает свои, материалистические объяснение религии – вернее, даже не свои лично, а принятые в атеистической среде. Одну из причин возникновения религии Докинз (видимо, следуя своему другу и соратнику, философу Дэниэлу Дэннету) описывает примерно так: для наших предков в саваннах Африки было гораздо безопаснее принять камень за хищника, чем хищника за камень. В первом случае вы просто зря понервничаете, а во втором – лишитесь жизни. Поэтому мы склонны видеть повсюду «кого-то», а не «что-то» – это не ветер шевелит высокую траву, а к нам подкрадывается тигр.
В итоге мы, люди, склонны одухотворять безличные явления природы – не огонь, а личностный бог огня, с которым важно наладить отношения, не ветер, а бог ветра, и так далее. А там дело дошло и до библейского Бога...
Есть несколько причин, по которым эта (и аналогичные) теории ничуть не годятся для опровержения христианской веры, и мы рассмотрим их подробно.
Первое. Подобного рода квазинаучная критика религии исходит из того, что если вы придерживаетесь каких-то представлений по внерациональным причинам, эти представления, должно быть, ложны. Если мы укажем на какие-то внерациональные причины религии, мы тем самым ее опровергнем. Но это – логическая ошибка.
Субъективные причины, по которым люди придерживаются каких-то представлений о мире, ничего не говорят нам об истинности или ложности самих представлений.
Приведу пример. Я нередко читаю (в англоязычном интернете) рассказы о так называемой «деконверсии», то есть отпадении от веры в атеизм. Конечно, история каждого человека уникальна, но многие из них похожи. Юноша из маленького американского городка, воспитанный в строгой верующей семье, уезжает в колледж и, как это бывает с юношами, «и жить торопится, и чувствовать спешит», так что воспринимает библейское требование воздерживаться до брака как невыносимо тягостное. И тут, кстати, ему объясняют, что Бога нет, и он – с огромным облегчением – волен следовать своим желаниям. Причины, по которым этот юноша избирает атеизм, носят гораздо более гормональный, чем рациональный характер, чего он особенно и не скрывает. Но доказывает ли это ложность атеизма? Нет. Человек может разделять – или не разделять – какие-то воззрения по самым разным причинам. Ему так комфортнее. Его обидели в одном лагере и ласково приняли в другом. Он влюбился в верующую/неверующую девушку. Ему хочется вписаться в компанию. Все это вообще никак не соотносится с истинностью или ложностью самих воззрений. Причины, по которым люди принимают определенные взгляды, могут быть самыми глупыми и иррациональными, а сами взгляды объективно истинными. Допустим, что мы верим в Бога, потому что наши африканские предки предпочитали видеть в траве тигра, даже если его там не было. Это никоим образом не очевидно, но допустим. Что это доказывает в отношении устройства мироздания? Абсолютно ничего.
Второе. Мы можем придумать совершенно аналогичное объяснение атеизму. Сам Докинз пишет, что склонность повсюду видеть «кого-то»: крадущихся тигров, духов огня и воды, которых надо задабривать приношениями, и т.д., должна уравновешиваться способностью блокировать ложные сигналы тревоги, иначе наш предполагаемый эволюционный предок будет слишком напуган воображаемыми тиграми, чтобы заниматься поисками пищи и самок.
Но если объяснять религию ошибочным срабатыванием сигнала тревоги – мы считаем, что там «кто-то», хотя там только ветер подул, то с таким же успехом можно объяснять атеизм ошибочным срабатыванием блокировки сигнала.
Эволюционное объяснение атеизма могло бы выглядеть примерно так: «Те особи, которые повсюду видели опасность, тигров, разгневанных духов, божеств огня и воды, очень нервничали, хирели, непродуктивно тратили время и силы на попытки задобрить духов и в итоге не могли нормально искать пищу или ухаживать за самками и не оставили потомства. Зато те, которые проявляли храбрость и смело шагали в неизвестное, хотя иногда и погибали, в целом были гораздо более успешны. Они и передали нам гены атеизма, научающие нас, чтобы мы смело утверждали, что нет тут никаких тигров, а также сверхъестественных существ. А поскольку у атеизма есть простое и понятное эволюционное объяснение, он должен быть ложен». Примут ли наши оппоненты такое «опровержение» атеизма всерьез? Едва ли. Но почему?
Потому что атеизм есть некая система воззрений, которую нужно критиковать рационально, а не рассказывая истории про предполагаемых африканских предков? Ну так и христианский теизм есть система воззрений, против которой ее оппонентам также мало помогают художественные рассказы из жизни обезьян.
Мы можем обратить внимание на интересный эффект «слепого пятна»: атеистическим критикам веры в голову не приходит подойти к собственным воззрениям с теми же приемами, что и к воззрениям оппонентов.
Третье. Этот эффект слепого пятна проявляется и в том, что эволюционная (как и вообще биологическая) критика религии, сведение нашего религиозного сознания и мышления к природным, до-рациональным, до-сознательным причинам совершенно упускает из вида, что в материалистический картине мира, которой придерживаются Докинз со товарищи, не только наша религиозность или нравственность, но и вообще любые наши черты, качества и способности, включая нашу рациональность и способность к познанию, имеют эволюционное происхождение. Если это подрывает доверие к нашему религиозному мышлению, то почему не к любому мышлению вообще?
Можно нападать на мою веру, говоря, что она детерминирована эволюционно и биологически, но ведь в таком случае и атеизм Докинза точно так же детерминирован эволюционно и биологически. Более того, в атеистической картине мира его атеизм, как и моя вера, определяется поведением материи в коре его головного мозга, то есть неизбежно сводится к до-рациональным и до-сознательным причинам. И если сведение к таким причинам дискредитирует мой теизм, то почему не атеизм самого Докинза?
Как мы вообще можем быть уверены в нашей способности познавать истину, если все нашим способности, включая когнитивные и интеллектуальные, сформированы слепым и, как предполагается, никем не направляемым процессом эволюции?
Как отмечает, например, американский философ Альвин Плантинга, эволюция не поощряет поиск истины – она поощряет поведение, которое помогает особи выжить и оставить потомство, а это совершенно не обязательно связано с познанием истины.
Конечно, бывают истины узко практического характера: тигры кусаются, огонь жжется, такие-то коренья съедобны, а такими-то можно жестоко отравиться. Но бывают истины, о которых мы спорим с Докинзом: как устроено мироздание? Каков смысл жизни? Каковы наши нравственные обязанности?
К истинам такого рода эволюция, как минимум, равнодушна.
Статистически люди верующие имеют больше детей, то есть продвигают свои гены гораздо успешнее атеистов. Эволюция явно не поощряет атеизм, и мы должны признать, что: либо атеизм ложен, либо эволюция поощряет «религиозные заблуждения». Но если эволюция поощряет заблуждения – лишь бы они помогали выжить и размножиться – то как вообще наша способность к познанию истины могла бы выработаться в ходе эволюции?
Четвертое. Является ли такое объяснение религии сколько-нибудь «научным»? Научная теория должна удовлетворять ряду критериев, в частности, так называемому критерию фальсифицируемости – то есть допускать возможность получения данных, которые бы ее опровергали. Этот критерий выдвинул в 1935 году теоретик науки Карл Поппер, который обратил внимание, что некоторые теории, претендующие на научность (например, марксизм или психоанализ), невозможно подвергнуть экспериментальной проверке – их сторонники будут интерпретировать абсолютно любые события и любое поведение людей как подтверждающие их взгляды.
По этой же причине объяснения религии, которые выдвигает Докинз, также не могут быть подвергнуты проверке. Мы можем найти «эволюционные причины» чему угодно. Религии, атеизму, распущенности, верности, жадности, щедрости, агрессии, кооперации – не существует в принципе и не может существовать вообразимого явления человеческой психики, которому бы Докинз (и иже с ним) не нашел бы эволюционного объяснения. Но это уже выводит его построения за рамки собственно науки.
Пятое. Возникновение какой именно религии это должно объяснять? Примем на минуту, что анимизм возник из эволюционной склонности людей одушевлять неодушевленные предметы и явления природы. Как это опровергает христианскую веру, которая с анимизмом никак не связана? Как мы видим в тексте Докинза, он не может провести различение между анимизмом, суевериями вида «если я одену полосатые носки, мне повезет в карты», идеей, что раз огонь надо кормить, он, видимо, является живым существом, и библейской верой в Бога. Это обычная проблема «научных атеистов», которые делят человеческие воззрения на «атеизм» и «религиозные верования», не отдавая себе отчета, что эти верования являются очень разными, и критика, высказанная в отношении некоторых из них, просто не будет иметь никакого отношения к другим.
Здесь мы, как в примере с «воскресшим Элвисом», имеем дело не с «объяснением путем указания причин», а «объяснением путем ложных аналогий». Люди в африканской саванне думают, что в траве прячется тигр, хотя её просто колышет ветер, а тигр порожден их слишком настороженным воображением – подобно этому люди в церквях поклоняются воображаемому Богу. Но подобного рода объяснение обращается к нашему воображению, а не к логике. С логической точки зрения оно совершенно неосновательно.
Завершая этот обзор последней книги Ричарда Докинза, хочется охарактеризовать ту разновидность атеизма, которую она представляет. Ассоциация, от которой тут трудно отделаться, – это персонаж сказочных повестей шотландского писателя Дж. М. Барри Питер Пэн – мальчик, который не хочет взрослеть, и ему это удается. Атеизм Докинза напоминает о пятнадцатилетнем подростке, которому никогда не будет шестнадцать. Есть вещи трогательно-естественные для этого возраста, и кто в пятнадцать лет не считал себя умнее всех? Но со временем неизбежно происходит какое-то развитие: юноша читает книги, беседует с людьми, приобретает знания и опыт, и та простая, ясная и убедительная картина мира, в которой он мог свысока смотреть на этих глупых взрослых, которые не понимают элементарных вещей, неизбежно разваливается.
Но у Докинза с 2006 года, когда вышла книга «Бог как иллюзия», и до 2019 года, когда была издана «Перерастая Бога», не произошло никакого развития; он застрял на тех же доводах, которые были уже многократно рассмотрены и опровергнуты.
Этот извод атеизма оказывается поразительно чужд тем добродетелям, которые он прославляет – интеллектуальной открытости и честному поиску истины, и склонен к копированию пороков, которые обличает – слепой приверженности сложившимся взглядам и нежеланию рассматривать данные, которые могут поставить их под вопрос.
Конец. Кто читал, тот молодец!
Тридцать лет(с десяти) я искал ответы на свои религиозные вопросы. Интересовался сатанизмом, язычеством, христианством, исламом, буддизмом, иудаизмом, ведантой. Спорил с тысячей людей по религиозным вопросам. Ответы находятся, но беседы продолжаются, хоть смысла в них мало. И вот недавно наткнулся на высказывание атеиста Антон Палыча Чехова, которое принесло умиротворение и покой:
«Между “есть Бог” и “нет Бога” лежит целое громадное поле, которое проходит с большим трудом истинный мудрец. Русский же человек знает какую-нибудь одну из двух этих крайностей, середина же между ними ему неинтересна, и он обыкновенно не знает ничего или очень мало».
Что из этого следует? Что большинство верующих и большинство атеистов – одного поля ягоды. Близнецы-братья, разлучённые в детстве злой судьбой. Зита и Гита. Они нихрена мало знают, но свято убеждены в своей точке зрения. Их мышление заскорузло, категорично, однополярно. Для формирования своей позиции им достаточно собственного(малого по умолчанию у любого человека) жизненного опыта.
За сто пятьдесят лет ничего не изменилось.
Принесло это мне мудрость? Нет. Я же пишу это тут вместо того, чтобы своими делами заниматься). Определённое успокоение – да.
Антон Палыч, родной, где ты был всё это время?)
Одна вакансия, два кандидата. Сможете выбрать лучшего? И так пять раз.
Почему именно в молодости человек выбирает свою судьбу? И как здесь может помочь Православие?
На эти и другие вопросы ответил профессор Московской академии Алексей Ильич Осипов в своей лекции «Церковь и молодежь».
Придя сюда, в это здание, я почти заблудился – тут, в некотором смысле, лабиринт. И наша сегодняшняя жизнь в России – это тоже, в своём роде, лабиринт, из которого не знаешь, как выбраться. Когда-то было проще: были атеизм и религия, всё было ясно, была идеология, все строили прекрасное будущее: кто сознательно, кто с усмешкой – общий вектор был всем понятен.
Сейчас мы попали в совершенно иное положение, когда очень многие люди не знают, куда идти. Произошло такое столкновение разных мировоззренческих систем, религий, сект, идеологий, политических воззрений, что человек действительно оказывается в лабиринте. Где выход, какова цель?
Мне вспоминается одна история из Древней Греции: знаменитый Пифагор пришёл к одному князю по имени Леон, представился. Тот спрашивает: «Кто ты будешь?» Пифагор ответил: «Я просто философ». – «Философ? А кто это такой?» Пифагор тогда ответил интересную вещь: «Вы же знаете, что такое торжище, рынок? Люди там толпятся, шумят, торгуются, спорят, обманывают друг друга, а некто сидит в стороне, на возвышении, и только смотрит на всё это».
Смотрит и оценивает. Он ищет смысл, рассматривает эту жизнь. И когда он находится один, то он может найти смысл. Увлечённый вовлекается, занимается мелочами, спорит, дело может дойти до серьёзных конфликтов из пустых вещей. Люди семейные знают, из чего разгораются пожары, которые сжигают весь дом, разрушают семью.
Так на что смотрит философ? Сейчас каждого думающего человека мучает мысль, которая вызывает страдание от невозможности решить её. Мы не знаем, куда идти. С одной стороны находится мощный поток, с другой – слабый, который не имеет таких средств, чтобы выразить себя в полную силу.
Вспоминается «Одиссея» Гомера. Одиссей после Троянской войны долгое время путешествовал по морю, попал на остров к волшебнице, которая влюбилась в Одиссея, своими чарами обворожила его, и он с друзьями остался там. Наслаждается жизнью, все блага реальные и волшебные перед ним, но проходит время, и он вспоминает: его дома ждёт красавица-жена Пенелопа, а чем он здесь занимается? Где друзья?
С этими вопросами, поставленными самым решительным образом, он обратился к волшебнице. Она сначала не хотела ему говорить, но поскольку он требовал, говорит: «Ну, иди, посмотри». Перед ним прекрасный чистый загон, беленькие, чистенькие свиньи, которые хрюкали от удовольствия, пожирая свой корм. Само блаженство было написано на их физиономиях и маленьких хвостиках, которыми они крутили от восторга. Не жизнь, а блаженство. Правда, на Одиссея это произвело совершенно другое впечатление: он настолько был возмущён, что его друзья, сподвижники по войне, люди превратились в свиней, что потребовал, чтобы они возвратились в своё состояние.
Какую мысль Гомер проводит: два совершенно различных мировоззрения противостоят человеку. Одно из них говорит, что человек должен быть человеком. Другое говорит: нет, человек – это очень скучно, это даже страшно, лучше быть свиньёй: ни о чём не надо думать, вся цель жизни в том, чтобы найти корм и от удовольствия хрюкать.
Один из сподвижников Дарвина, его друг Уоллес, который так же был увлечён теорией эволюции, прочитав его «Происхождение видов», написал ему краткую записку: «А зачем надо было дикарю иметь ум философа?» Речь шла о предшественнике человека, о том, откуда возник человек.
Все животные отлично приспособлены к жизни, так зачем эволюции – если она действительно имела место, — нужно было порождать ум, ум философа, из-за которого у человека возникают ужаснейшие вопросы, которые только мешают жить, из-за которых некоторые кончают с жизнью. Это простой, но самоубийственный вопрос: а зачем я живу? Какой смысл в моей жизни? Каждый день умирают люди, их хоронят, говорят об этом, будто не знали, что человек приговорён к смерти с рождения. С изумлением, удивлением говорят: «Как? Разве?!»
Это говорит не разум, а чувства. Разум прекрасно знает, чувства протестуют. Сама душа человеческая против этого. Потрясающее несоответствие между смертью, которая неминуема, и жизнью, которой человек живёт, и в себе самом чувствует, что она закончиться не может. Это парадокс, который выходит за границы моего внутреннего душевного понимания.
Зачем нужен ум философа, к чему он привёл? Наше поколение, как ни одно предыдущее, убедилось, к чему приводит этот ум человечество. Когда-то думали, что человечество развивается, и развивается его ум, душа, то, что именовалось всегда гуманностью и гуманизмом. Напротив, история свидетельствует о другом: чем дальше в лес, тем больше дров. Недаром Фромм говорил: «История человечества написана кровью, это история непрекращающегося насилия».
Когда-то наивные гуманисты думали, что это только сейчас, люди не понимают многого, а пройдут столетия, и на земле будет рай, ибо девиз: homo homini deus est — «человек человеку божество». Если бы они воскресли в ХХ веке, как бы они были разочарованы, увидев, сколько войн, революций, смертей люди сотворили.
Куда же ведёт нас этот ум? Ум не должен вести к тому, что мы наблюдаем.
Научно-технический прогресс, который обещал нам столько благ, дал нам эти блага: радио, телевидение, самолёты, мобильные телефоны. Скоро человека будут делать, каким угодно, генная инженерия открыла колоссальные возможности. Учёные уже дрожат от страха, что ожидает человечество. Наш ум уже привёл мир к такому состоянию, что мы на грани гибели. Скоро вместо хлеба и соли будут подносить бутылочку чистого воздуха и стакан воды – это будет лучший подарок.
Учёные говорят, что уровень углекислоты в воздухе за ХХ век увеличился на 20-21 %. А если увеличивается углекислота – увеличивается живая масса, она этим же питается. И вдруг оказалась, что биота не откликнулась на это увеличение. Начинаются необратимые процессы. Учёные с печалью утверждают, что недалеко то время, когда эти процессы приведут к глобальной катастрофе, причём такой, которую невозможно будет остановить никакими техническими средствами.
Мы об этом слышим и думаем: ну да, когда-нибудь это произойдёт, когда-нибудь и солнце погаснет, через миллиарды лет. Но учёные говорят, что эта катастрофа моментально или почти моментально, исходя из тех условий, которые мы имеем, может произойти уже в середине XXI-го века. Кто интересуется этим подробнее, могут об этом почитать. Об этом хорошо пишет академик Моисеев в своей книге «Быть или не быть человечеству?». Это не религиозные книги или пророчества, не фантазии – это строгие научные выкладки.
Тем более надо учитывать, что сейчас каждый день открывается что-то новое, что только ускоряет тот процесс, о котором мы сейчас говорим. Как прав был Уоллес, правда, он спросил только об одной части нашей бедной головы: «Зачем дикарю ум философа?», но тут не только философия, тут прагматика, которая ведёт нас к неминуемой гибели. В конце концов, философские и социальные концепции, разработанные умниками, ведут нас туда, к гибели в середине XXI века. К этому стоит прислушаться, хотя древнюю пророчицу Кассандру ненавидели и проклинали, потому что она предсказывала трагические события, но, увы, это пророчества сбывались.
Итак, мы, нынешнее поколение, видим – не верим, не предполагаем, а видим – куда мы идём. В чём причина? Есть ли какой другой вариант жизни? Причина уже всем ясна: полный отрыв научно-технического прогресса от нравственного закона, религиозных требований, этических норм. Нас десятилетиями убеждали, что наука против религии, не атеизм, а именно наука.
Чуть-чуть ошиблись: наука – против атеизма. Наука считает, что познаваемый мир бесконечен, и любые наши знания есть только островок в океане непознанного, поэтому даже если бы не было Бога, наука никогда не могла бы об этом сказать. Напротив, лучшие умы приходят к тому, что такой мир мог возникнуть только, если есть Высший Разум, который религия называет Богом.
Есть два различных, несводимых друг к другу понимания жизни. Первое – это вот эти хрюкающие свинки, которым ничего больше не нужно, и этот тип жизни нам внедряется по всевозможным каналам: радио, телевидение, пресса. Как-то по радио корреспондент спрашивает психолога: «Многие подростки сейчас интересуются смыслом жизни – как вы могли бы оценить это?» Психолог, врач Нечаева отвечает: «Это очень опасно». Опасно – он ведь станет человеком… Нас хотят превратить в хрюкающих свинок, не думающих о нравственности, Боге, смысле жизни.
Слава Богу, сейчас есть возможность сказать и о другом. Оказывается, те, кто пошли по этому свинскому пути, не получают того, что думают. Для свиньи достаточно корма, для человека – нет. Психолог Юнг говорил, что больше половины его пациентов приходят по причине потери смысла жизни. И это в Западной Европе, обеспеченные пациенты, у которых «корма» достаточно. На одной из встреч в Финляндии один из финнов сказал: «Согласно некоторым исследованиям, больше половины людей на Западе потеряли смысл жизни. Мы уже убедились, что предметом работы психиатров будут являться чувства уныния, тоски в гораздо большей степени, чем само страдание. Поводом к самоубийству всё чаще становится экзистенциальная опустошённость человека».
Когда наши приезжают на Запад, то ахают: тротуары порошком моют, всюду цветы, в магазинах полно, рай земной. Но всё надоедает очень скоро, и человек приходит к диким вещам. Аморализм начинается от пресыщенности. Как в «Камо грядеши» — когда Петроний устраивал пиры, то на десерт подавали соловьиные язычки. Человек с ума начинает сходить.
Антонов, наш современный писатель, правильно сказал: человек, который в материальных благах уже не нуждается, а потребностей в духовном развитии не воспитал – страшен.
Православие предлагает нечто иное. Есть странные стереотипы, данные подчас врагами христианства, или людьми непонимающими, будто христианство утверждает: дух, аскеза – и больше ничего, тело – это враг, то, что надо мучить, уничтожать. Ничего подобного: христианство утверждает, что человек – это душа и тело, но первичной, управляющей должна быть душа, ум, совесть. Без этого человек погибнет. Переверните человека с ног на голову – он погибнет. Человек – не животное, он нечто другое, в чём есть ум и совесть.
Христианство утверждает, что смысл жизни не в этой жизни самой по себе – эта жизнь имеет огромное значение для жизни, но не в этой жизни, но уже здесь этот смысл открывается. Есть Бог, есть вечность, душа, человека ожидает вечность, причём та вечность, в которой человек находит полное удовлетворение тем исканиям, идеалам, которые чувствует в своей душе. Этим идеалом является Бог, Который не есть существо, сидящее где-то на другой планете, Бог есть Дух, то, что не ограничено ни пространством, ни временем. Христос сказал: «Царство Божие внутрь вас есть».
Человек есть образ Божий, а не животное, в нём присутствует возможность стать богоподобным существом. Для этого есть нормы христианской жизни. Христианство настаивает, что человеком может стать только тот, кто станет христианином, т.е. будет жить согласно нравственным требованиям христианства. Речь идёт не о требованиях Бога, а о существующих нравственных и духовных законах, которые столь же объективны, как и законы физического мира.
Третий закон Ньютона гласит: чем сильнее ты ударишься о стену, тем больнее тебе будет. Христианство говорит: чем сильнее ты возненавидишь кого-то, тем больший вред ты причинишь себе. Христианство называет грехом всё то, что является нарушением законов человеческого бытия. Например, экологический кризис является следствием греховного отношения людей к тем закономерностям нашего мира, которые мы постепенно постигаем.
Не Бог бьёт человека, а сам человек наказывает себя, Бог не может нарушить свободу человека, мы обладаем свободой добра и зла. У Максима Исповедника, замечательного духовного писателя VII-го века есть такие слова: твоим богатством является только то, что ты отдал другим. Поэтому, делая другому зло, это зло является моим.
Христианство утверждает первичность духовного начала, т.е. всё основное в человеке находится в его душе, которую никто не видит, не слышит, не знает. Внешние наши действия – это проявления нашего духа. Христианство призывает, чтобы наш дух был свят. Никто ведь не хочет жить в обществе обманщиков, лицемеров, злодеев, все чувствуют, как прекрасно быть среди порядочных людей. Как хорошо сказал Чехов: «У человека всё должно быть прекрасно: и мысли, и желания, и чувства, и лицо, и руки, и одежда». К этой красоте зовёт христианство, но утверждает, что красота эта начинается внутри человека.
Если я увижу своего друга, знакомого в грехе: напился, например, — то могу всем рассказать об этом, и всадить нож в своё сердце, а могу покрыть его грех молитвой. Основной закон христианства – это закон любви, сочувствия, сострадания. Только следуя этому закону, можно стать человеком. Христианство даёт возможности этого.
То благо, к которому мы часто неосознанно стремимся, обусловлено нашей свободой в духовной области. Человека счастливым делает только внутреннее состояние его души, его отношение к голосу совести. Там, где нет любви – нет истины, нет добра, нет правды.
Сейчас все говорят о любви, все фильмы об этом, но никто и никогда не говорит, как приобрести это. Мы все знаем, чувствуем, что счастлив тот, у кого есть любовь. Но мы ищем случайного, а христианство показывает прямой, правильный путь к этому величайшему достоянию. Дар любви присутствует в человеке, потому что он – человек, вся суть только в том, сумеем ли мы раскрыть этот драгоценный ларчик.
Христианство предлагает молодому человеку поверить в одну важную мысль: у Владимира Соловьёва есть такие слова: «И ад, и земля, и небо с особым участием смотрят на человека в ту роковую пору, когда в него вселяется эрос». На определённом этапе жизни с человеком происходят серьёзные изменения в психологии, это период, когда человек может стать прекраснейшим существом или превратиться в грязь.
В фойе одной из старых гостиниц на двух стенах были изображены две картины, слева и справа. Слева был изображён хоровод девушек и парней в чистой сверкающей одежде с высоко поднятыми горящими факелами, атмосфера торжества и радости. Невольно каждый приходящий зачарованно глядел на это.
А на другой стене было то, от чего сжималось сердце: угасшие и упавшие факелы, мрак, пронизывающий атмосферу, и змееподобно переплетающиеся тела тех, кто здесь был и стоял…
Именно в эту пору решается судьба и будущее счастье человека. В старых романах великолепно было описано чувство любви. Возьмите «Дворянское гнездо» — это искусство, гении писали! Как они описывали чувства, как люди могли переживать, и сейчас многие переживают. Говорят об этой любви: «Это то, выше чего на земле нет ничего».
Но тот, кто не останется в эту пору с высоко зажжённым факелом, теряет самое драгоценное в его жизни. Каждому дана чаша любви: её можно сохранить, а вступив в брак, испить её полное блаженство, а можно расплескать по каплям. Блуд приводит к разрыву душу, к опустошению души, блуд убивает душу. Человек становится неспособным к любви, начинаются игры в любовь. Теряются чувства, остаётся одна биология.
Берегите это сокровище, которое на религиозном языке называется целомудрием, не дайте ему упасть и быть втоптанным в грязь! Для молодёжи важно сохранить это сокровище, не поддаваться негодяйской пропаганде, когда человека хотят превратить в скотину. Нужно сохранить и донести до брака, чтобы узнать, что выше этого счастья не может быть.
Христианством жил наш народ тысячелетие, и мы видим, какое счастье было в тех семьях, в которых был сохранён этот залог, данный человеку. Пропаганда безобразного образа жизни идёт не от друзей, это надо понять и бросить это.
– Спасутся ли после смерти члены секты «Адвентисты седьмого дня»? В чём различие между Православием и адвентистами?
– Речь идёт не только ведь об адвентистах, а вообще – спасутся ли люди неправославные: католики, лютеране, баптисты, мусульмане, индуисты. Это один из трудных вопросов. Трудность в том, что с одной стороны, мы имеем множество утверждений, в том числе и авторитетных, о том, что спасение только в Православии. С другой стороны, мы имеем не менее сильное утверждение Евангелия, которое гласит: «Бог есть любовь». Он знал, для чего и кому даёт бытие.
Если Бог есть любовь, и Он знал, что кто-то погибнет, то мы оказываемся тут в неразрешимой ситуации. Если Он – любовь, то не должен был давать бытие, ибо Он ведь знал, что человек использует во зло свою свободу. А если Он дал это – тогда, может быть, Он и не любовь?..
В мусульманстве и иудействе всё проще: там Бог милостивый, но и справедливый: каждому по его делам, поэтому одни пойдут в рай, другие – в ад. Христианство говорит: «Так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего единородного, чтобы каждый верующий не погиб, но имел жизнь вечную».
В настоящее время на земном шаре больше 6-ти миллиардов человек, а православных – 170 миллионов. Причём 170 миллионов – по статистике, тех, кто называет себя так, а кто из них настоящие, кто живёт по-христиански?
Ответ на этот вопрос можно дать только тот, который исходит из почти последних строк Евангелия: кто первый вошёл в рай? – Разбойник. Покаявшийся на кресте. Это было не случайно, а промыслительно, что рядом со Христом были распяты два разбойника. Не адвентист, а разбойник и убийца оказался первым в раю.
Православие действительно истинный путь. Все прочие пути: иных христианских конфессий, иных религий, нерелигиозные пути – я считаю ошибочными. Но когда меня спросят: погибнет или спасётся вот этот адвентист – я вешаю на свой рот вот такой замок: не знаю, кто спасётся. Никому и в голову не могло прийти, что первым в рай войдёт разбойник. Это антирелигиозная вещь: ни одна религия не согласится, чтобы первым в рай вошёл негодяй. Поэтому мы должны рассуждать о путях религиозного спасения, но когда дело касается оценки конкретного человека – я молчу.
Во время Второй мировой войны было, наверно, всего три случая, когда лётчик падал со сбитого самолёта без парашюта и оказывался невредимым, попадал в толщу снега под откос. Поэтому «не судите, да не судимы будете», людей не судите, а мировоззрения – важно. Прыгать надо только с парашютом.
– Согласны ли Вы со знаком равенства между любовью и жертвенностью? Может ли быть счастливым брак, когда приносят себя в жертву?
– Жертвенность является одним из важнейших условий любви, но нет любви там, где нет христианского смирения. Под смирением часто понимают какое-то рабство, покорность, забитость, пассивность – ничего подобного, самые смиренные люди были величайшими героями. Митрополит Филипп, когда Иван Грозный пришёл в храм, при всех обличил того, зная, что ему грозит гибель. И таких примеров множество, смирение – это потрясающее мужество.
Под смирением в христианстве понимают видение того, что я совсем не тот, каким должен быть. И когда я вижу себя несоответствующим тому, каким должен быть, и другого, такого же, то я и отношусь к нему соответствующе: больной больного не осуждает.
Как писал Макарий Великий, которого называли земным богом: «Боже, очисти мя, грешного, яко николиже сотворих благое пред Тобою». Даже добро сделаю – и тут же тщеславие. Как у Феофана Затворника сказано: «Сам дрянь дрянью, а всё твердит: «Несмь, якоже прочии человецы»».
Поэтому истинная любовь может быть там, где есть вот это христианское смирение. Тогда оно всегда сопрягается с великодушием, я сочувствую человеку, потому что знаю, что у меня самого ещё хуже. Не потакательство, а сочувствие. Это сочувствие даёт правильное отношение к человеку. Сочувствие ведёт, конечно же, к жертвенности, ибо подчас у человека такие недостатки, что надо или пожертвовать своим самолюбием, или разрушить семью. В этом смысле можно согласиться, что любовь там, где есть самопожертвование.
Если этого нет с другой стороны, то должна исполнять это хотя бы одна сторона. Апостол Павел справедливо пишет: «Не спасётся ли муж неверующий женою верующею», — или наоборот. Под верующим понимать надо не того, кто верует, что есть Бог, Христос, что Он жил две тысячи лет назад и прочее. Не об этой вере идёт речь: «Бесы веруют и трепещут». Под верующим понимается тот, кто живёт по тому правилу, образу, которое указывает Евангелие, стремится жить. Не суди, не злись, не притворяйся, не лукавь, не лицемерь – говорит Христос. Если бы я был верующий – я бы изо всей силы старался этого не делать. Не верю – потому так спокойно это делаю. Бесовская вера: признаёт, что есть Бог и Христос, проку только нет никакого от этого. Вера – только тогда, когда претворяется в действие.
Поэтому если одна сторона, верующая этой евангельской верой, живёт так, то другая сторона, тронутая этой верой, сама начнёт жить так же. Нет более убедительных средств в христианстве, как только собственный пример.
– Вы говорили, что философ не вовлечён в жизнь, и у него есть возможность со стороны взирать на неё. Но философ всё же человек, и мы лишь со стороны смеёмся над сварливой женой Сократа. Как найти возможность человеку взглянуть на жизнь со стороны, непрерывно участвуя в ней?
– Я не люблю употреблять иностранные термины, но тут вынужден употребить такой: нужно объективировать себя, т.е. посмотреть на себя со стороны. Простой пример: я услышал, что кто-то сделал дурное, и у меня тут же порыв — рассказать это соседке или другу. Нужно посмотреть на себя со стороны: сделаю я это или нет, расскажу или сдержусь. Вот такой философский взгляд на себя чрезвычайно полезен, когда мы имеем евангельские критерии жизни.
– Очень хочется жить по заповедям Божьим, быть подобающим христианином, но выходишь из дома – и масса искушений. Я согласна, что всё происходит с нами по воле Божьей, но где воля Божия, а где – моя? Как разграничить?
– У нас есть разум и совесть. По геометрии нас учили: если пересекаются две линии, то в этом пересечении есть точка. Мы читаем Евангелие, знаем, что хорошо, а что плохо, совесть нам подсказывает – я имею знания. Я могу руководствоваться этим знанием, понимая, что Бог не может коснуться моей свободы. Я настаиваю на этом – моей свободы желания добра или зла. Я не могу делать всё, что мне хочется, но могу выбирать между добром и злом. Бог не может меня заставить делать добро помимо моей воли.
Поэтому я знаю, что делаю я – совесть и разум мне об этом говорят, надо следовать этому. А когда мы говорим, что делает Бог – это всё то, что с нами случается совне, а это случается в соответствии с нашим духовным состоянием. Мы можем менять нашу внешнюю жизнь, только меняясь сами.
Нельзя понимать промысл Божий так, что он действует на нас безусловно, нет, он призывает нас к действию. Если понимать так, что как делает Бог – так и нужно, то мы попадём в очень затруднительную ситуацию: если упал в лужу, то не смей подниматься – ведь по промыслу Божьему упал. Нет, основной принцип христианства выражается с помощью греческого слова синергия, т.е. совместное, Бог ничего не может сделать со мной без меня, с моей свободой. И я ничего не могу сделать без Бога – Бог есть дух, живущий во мне. Степень моего произволения жить по Богу и определяет характер моей жизни.
Поэтому насчёт искушений замечательно говорят отцы: «Не искушен – не искусен». Искушения нам нужны, поскольку мы находимся в состоянии гордости и самомнения, пока мы таковы – Бог отступает от нас. Мы как бы говорим: Господи, отойди, я сам. И Он отходит. А мы плюх – и в грязную лужу. И всю жизнь плюхаемся туда, не понимая, что причиной является наше самомнение. Если бы мы действительно обратились к Богу с искренней молитвой: «Господи, помоги мне, я вижу, что я никто и ничто пред Тобою», — но это так трудно, что просто удивительно.