Жду новый пост

Серия «Перерастая Докинза»

Постоянно возникающий у Ричарда Докинза, как и у других атеистических авторов, риторический прием состоит в проведении ложных аналогий, обращающихся к эмоциям, а не к логике читателя. Выглядит он примерно так: «Вы, наверное, знаете о несомненно ложном веровании Х. Даже забавно, как люди могут верить в такую чепуху. Ну так вот, христианская вера – это то же самое».

Нам рассказывают о каких-то причудливых и нелепых верованиях, вроде убеждения каких-то странных людей в том, что знаменитый певец Элвис Пресли воскрес из мертвых (поиск по фразе «Elvis Presley risen from the dead» ничего похожего не выдает, но поверим Докинзу на слово, что такой культ существует), и потом говорят – ну вот, и с Воскресением Иисуса то же самое.

Этот приём работает не на уровне логики, а на уровне воображения. Сначала в голове у читателя создают яркий образ каких-то явно странных и нездоровых людей, верящих в глупые и нелепые вещи, а потом под этот образ странности и нелепости подставляются христиане. Я не стану обвинять Докинза в манипуляции – я совсем не уверен, что он делает это сознательно. Но в любом случае это не является рациональной аргументацией.

Такие аналогии в лучшем случае помогают понять позицию говорящего – «я считаю христиан такими же глупыми, как (предполагаемых) верующих в воскресение Элвиса». Но это ровным счетом ничего не говорит нам об основательности самой веры в Воскресение Иисуса.

Рассмотрим некоторые аналогии подробнее.

Похоже ли Откровение на «испорченный телефон»?

Докинз сравнивает передачу возвещения об Иисусе с «испорченным телефоном» – знакомой многим игрой, когда люди, например, дети на дне рождения, выстраиваются в ряд, крайний в ряду шепчет на ухо соседу какую-нибудь фразу, тот передает его дальше как услышал, наконец, последний в ряду произносит эту фразу громко вслух, и все со смехом убеждаются, как сильно она исказилась, пока шла по цепочке.

Почему аналогия с «испорченным телефоном» совершенно неосновательна? Во-первых, в игре сообщение передается по цепочке толщиной только в одного человека. Во-вторых, никто из участников не стремится передать сообщение неизменным – всё веселье возникает именно при его искажении. Стоит убрать один из этих факторов – и аналогия пропадает. Если мы имеем дело не с забавляющимися участниками вечеринки, а, скажем, с посыльными офицерами, передающими по цепочке важный приказ, мы уже вполне уверены в их способности передать сообщение достаточно точно.

А если цепочка, по которой передается сообщение, намного толще – его слышали и передают дальше десятки и сотни людей, то аналогия с «испорченным телефоном» пропадает полностью.

Рассказы об Иисусе были важны для тех, кто их передавал – важны настолько, что они были готовы умереть за них. Они передавались внутри общины, которая хорошо помнила, что произошло на самом деле.

Мы можем вспомнить примеры того, как в Церкви прихожане вспоминают почившего любимого священника. Они бережно хранят его наставления, вспоминают о случаях, в которых проявился его добрый характер, наконец, выпускают книги воспоминаний о нем, и нам в голову не приходит говорить, что все это неправда, потому что «испорченный телефон». Мы понимаем, что множество живых свидетелей служения этого пастыря не дадут возможности пуститься в необузданные фантазии. Это верно и в светском контексте – мы обычно доверяем воспоминаниям студентов о любимом преподавателе. Конечно, на протяжении поколений исторические фигуры могут обрастать легендами, и Докинз много об этом пишет.

Но мы едва ли можем отнести это к истории Иисуса. По мнению специалистов по Новому Завету, в том числе неверующих (таких, как Барт Эрман), никаких «многих поколений» между земной жизнью Иисуса и возвещением о Его Воскресении не прошло. О Воскресении Иисуса возвещали Его ученики, люди, которые знали Его лично. Конечно, тот же Эрман не признает реальность самого Воскресения – он полагает, что «последователи Иисуса верили, что Он воскрес из мертвых по единственной причине – что некоторые из них (я не думаю, что мы знаем, сколько их было) имели видения Его после смерти».

Конечно, «теорию галлюцинаций», которую тут выдвигает Эрман, трудно счесть убедительной, но мы сейчас не о ней. Эрман признает, что возвещение о Воскресении исходит именно от учеников Иисуса, а не формируется, как миф, на протяжении многих поколений.

Избирательное недоверие

Докинз приводит примеры неосновательных слухов и выдуманных историй и пишет: «Это, к несчастью, верно – и интернет делает это ясным как никогда, – что люди выдумывают разные вещи. А слухи и сплетни распространяются, как эпидемия, независимо от их истинности... Не могло ли то же самое произойти с историями о чудесах Иисуса и Его воскресении?»

В чем здесь логическая ошибка? Люди могут врать – это несомненно. Есть множество примеров того, что люди врут. Следует ли из этого, что все люди всегда врут, и никакие вообще сообщения не заслуживают доверия?

Как вообще из той бесспорной истины, что люди могут врать и тиражировать ложные слухи, следует, что данное конкретное сообщение – ложно?

Допустим, я заявлю, что Докинз, еще когда он активно занимался биологией, намеренно фальсифицировал результаты своих исследований. Когда разгневанные сторонники Докинза потребуют от меня доказательств, я заявлю: «Вот, в истории науки множество фальсификаций. Увы, но ученые фальсифицируют исследования, это бывает». Сочтет ли это кто-нибудь доказательством фальсификаций, совершенных именно Докинзом? Как из того, что фальсификация исследований, вообще говоря, бывает, следует, что конкретно Докинз в ней повинен? Как из того, что люди вообще могут врать и распускать неосновательные слухи, следует, что мы можем обоснованно обвинить в этом апостолов?

Здесь к неосновательным аналогиям добавляется избирательное недоверие. Докинз и другие авторы, которые полагают, что мы не можем доверять апостолам, потому что людям вообще случается выдумывать, в то же время доверяет историкам вообще, как и свидетельствам, на которые они опираются. Это не исключительная особенность Докинза, но он проявляет эту черту с какой-то поразительной непосредственностью.

Почему-то когда речь идет о сообщениях, которые можно употребить в целях антирелигиозной пропаганды, они воспринимаются с полным доверием. Предположения, что сами эти сообщения (об ужасах инквизиции, например) могут быть недостоверны, преувеличены или прямо созданы пропагандой в ходе многочисленных исторических конфликтов, даже не рассматриваются. Но вот когда речь идет о свидетельствах в пользу христианства, включается крайнее недоверие, которое совершенно лишило бы нас возможности заниматься какой бы то ни было историей, если бы мы применяли его в других случаях.

Происхождение религии: объяснение путем ложных аналогий

В главе «Религия и дружелюбие – результат эволюции?» (Did we evolve to be religious? Did we evolve to be nice?) Докинз предлагает свои, материалистические объяснение религии – вернее, даже не свои лично, а принятые в атеистической среде. Одну из причин возникновения религии Докинз (видимо, следуя своему другу и соратнику, философу Дэниэлу Дэннету) описывает примерно так: для наших предков в саваннах Африки было гораздо безопаснее принять камень за хищника, чем хищника за камень. В первом случае вы просто зря понервничаете, а во втором – лишитесь жизни. Поэтому мы склонны видеть повсюду «кого-то», а не «что-то» – это не ветер шевелит высокую траву, а к нам подкрадывается тигр.

В итоге мы, люди, склонны одухотворять безличные явления природы – не огонь, а личностный бог огня, с которым важно наладить отношения, не ветер, а бог ветра, и так далее. А там дело дошло и до библейского Бога...

Есть несколько причин, по которым эта (и аналогичные) теории ничуть не годятся для опровержения христианской веры, и мы рассмотрим их подробно.

Первое. Подобного рода квазинаучная критика религии исходит из того, что если вы придерживаетесь каких-то представлений по внерациональным причинам, эти представления, должно быть, ложны. Если мы укажем на какие-то внерациональные причины религии, мы тем самым ее опровергнем. Но это – логическая ошибка.

Субъективные причины, по которым люди придерживаются каких-то представлений о мире, ничего не говорят нам об истинности или ложности самих представлений.

Приведу пример. Я нередко читаю (в англоязычном интернете) рассказы о так называемой «деконверсии», то есть отпадении от веры в атеизм. Конечно, история каждого человека уникальна, но многие из них похожи. Юноша из маленького американского городка, воспитанный в строгой верующей семье, уезжает в колледж и, как это бывает с юношами, «и жить торопится, и чувствовать спешит», так что воспринимает библейское требование воздерживаться до брака как невыносимо тягостное. И тут, кстати, ему объясняют, что Бога нет, и он – с огромным облегчением – волен следовать своим желаниям. Причины, по которым этот юноша избирает атеизм, носят гораздо более гормональный, чем рациональный характер, чего он особенно и не скрывает. Но доказывает ли это ложность атеизма? Нет. Человек может разделять – или не разделять – какие-то воззрения по самым разным причинам. Ему так комфортнее. Его обидели в одном лагере и ласково приняли в другом. Он влюбился в верующую/неверующую девушку. Ему хочется вписаться в компанию. Все это вообще никак не соотносится с истинностью или ложностью самих воззрений. Причины, по которым люди принимают определенные взгляды, могут быть самыми глупыми и иррациональными, а сами взгляды объективно истинными. Допустим, что мы верим в Бога, потому что наши африканские предки предпочитали видеть в траве тигра, даже если его там не было. Это никоим образом не очевидно, но допустим. Что это доказывает в отношении устройства мироздания? Абсолютно ничего.

Второе. Мы можем придумать совершенно аналогичное объяснение атеизму. Сам Докинз пишет, что склонность повсюду видеть «кого-то»: крадущихся тигров, духов огня и воды, которых надо задабривать приношениями, и т.д., должна уравновешиваться способностью блокировать ложные сигналы тревоги, иначе наш предполагаемый эволюционный предок будет слишком напуган воображаемыми тиграми, чтобы заниматься поисками пищи и самок.

Но если объяснять религию ошибочным срабатыванием сигнала тревоги – мы считаем, что там «кто-то», хотя там только ветер подул, то с таким же успехом можно объяснять атеизм ошибочным срабатыванием блокировки сигнала.

Эволюционное объяснение атеизма могло бы выглядеть примерно так: «Те особи, которые повсюду видели опасность, тигров, разгневанных духов, божеств огня и воды, очень нервничали, хирели, непродуктивно тратили время и силы на попытки задобрить духов и в итоге не могли нормально искать пищу или ухаживать за самками и не оставили потомства. Зато те, которые проявляли храбрость и смело шагали в неизвестное, хотя иногда и погибали, в целом были гораздо более успешны. Они и передали нам гены атеизма, научающие нас, чтобы мы смело утверждали, что нет тут никаких тигров, а также сверхъестественных существ. А поскольку у атеизма есть простое и понятное эволюционное объяснение, он должен быть ложен». Примут ли наши оппоненты такое «опровержение» атеизма всерьез? Едва ли. Но почему?

Потому что атеизм есть некая система воззрений, которую нужно критиковать рационально, а не рассказывая истории про предполагаемых африканских предков? Ну так и христианский теизм есть система воззрений, против которой ее оппонентам также мало помогают художественные рассказы из жизни обезьян.

Мы можем обратить внимание на интересный эффект «слепого пятна»: атеистическим критикам веры в голову не приходит подойти к собственным воззрениям с теми же приемами, что и к воззрениям оппонентов.

Третье. Этот эффект слепого пятна проявляется и в том, что эволюционная (как и вообще биологическая) критика религии, сведение нашего религиозного сознания и мышления к природным, до-рациональным, до-сознательным причинам совершенно упускает из вида, что в материалистический картине мира, которой придерживаются Докинз со товарищи, не только наша религиозность или нравственность, но и вообще любые наши черты, качества и способности, включая нашу рациональность и способность к познанию, имеют эволюционное происхождение. Если это подрывает доверие к нашему религиозному мышлению, то почему не к любому мышлению вообще?

Можно нападать на мою веру, говоря, что она детерминирована эволюционно и биологически, но ведь в таком случае и атеизм Докинза точно так же детерминирован эволюционно и биологически. Более того, в атеистической картине мира его атеизм, как и моя вера, определяется поведением материи в коре его головного мозга, то есть неизбежно сводится к до-рациональным и до-сознательным причинам. И если сведение к таким причинам дискредитирует мой теизм, то почему не атеизм самого Докинза?

Как мы вообще можем быть уверены в нашей способности познавать истину, если все нашим способности, включая когнитивные и интеллектуальные, сформированы слепым и, как предполагается, никем не направляемым процессом эволюции?

Как отмечает, например, американский философ Альвин Плантинга, эволюция не поощряет поиск истины – она поощряет поведение, которое помогает особи выжить и оставить потомство, а это совершенно не обязательно связано с познанием истины.

Конечно, бывают истины узко практического характера: тигры кусаются, огонь жжется, такие-то коренья съедобны, а такими-то можно жестоко отравиться. Но бывают истины, о которых мы спорим с Докинзом: как устроено мироздание? Каков смысл жизни? Каковы наши нравственные обязанности?

К истинам такого рода эволюция, как минимум, равнодушна.

Статистически люди верующие имеют больше детей, то есть продвигают свои гены гораздо успешнее атеистов. Эволюция явно не поощряет атеизм, и мы должны признать, что: либо атеизм ложен, либо эволюция поощряет «религиозные заблуждения». Но если эволюция поощряет заблуждения – лишь бы они помогали выжить и размножиться – то как вообще наша способность к познанию истины могла бы выработаться в ходе эволюции?

Четвертое. Является ли такое объяснение религии сколько-нибудь «научным»? Научная теория должна удовлетворять ряду критериев, в частности, так называемому критерию фальсифицируемости – то есть допускать возможность получения данных, которые бы ее опровергали. Этот критерий выдвинул в 1935 году теоретик науки Карл Поппер, который обратил внимание, что некоторые теории, претендующие на научность (например, марксизм или психоанализ), невозможно подвергнуть экспериментальной проверке – их сторонники будут интерпретировать абсолютно любые события и любое поведение людей как подтверждающие их взгляды.

По этой же причине объяснения религии, которые выдвигает Докинз, также не могут быть подвергнуты проверке. Мы можем найти «эволюционные причины» чему угодно. Религии, атеизму, распущенности, верности, жадности, щедрости, агрессии, кооперации – не существует в принципе и не может существовать вообразимого явления человеческой психики, которому бы Докинз (и иже с ним) не нашел бы эволюционного объяснения. Но это уже выводит его построения за рамки собственно науки.

Пятое. Возникновение какой именно религии это должно объяснять? Примем на минуту, что анимизм возник из эволюционной склонности людей одушевлять неодушевленные предметы и явления природы. Как это опровергает христианскую веру, которая с анимизмом никак не связана? Как мы видим в тексте Докинза, он не может провести различение между анимизмом, суевериями вида «если я одену полосатые носки, мне повезет в карты», идеей, что раз огонь надо кормить, он, видимо, является живым существом, и библейской верой в Бога. Это обычная проблема «научных атеистов», которые делят человеческие воззрения на «атеизм» и «религиозные верования», не отдавая себе отчета, что эти верования являются очень разными, и критика, высказанная в отношении некоторых из них, просто не будет иметь никакого отношения к другим.

Здесь мы, как в примере с «воскресшим Элвисом», имеем дело не с «объяснением путем указания причин», а «объяснением путем ложных аналогий». Люди в африканской саванне думают, что в траве прячется тигр, хотя её просто колышет ветер, а тигр порожден их слишком настороженным воображением – подобно этому люди в церквях поклоняются воображаемому Богу. Но подобного рода объяснение обращается к нашему воображению, а не к логике. С логической точки зрения оно совершенно неосновательно.

Интеллектуальный Питер Пэн

Завершая этот обзор последней книги Ричарда Докинза, хочется охарактеризовать ту разновидность атеизма, которую она представляет. Ассоциация, от которой тут трудно отделаться, – это персонаж сказочных повестей шотландского писателя Дж. М. Барри Питер Пэн – мальчик, который не хочет взрослеть, и ему это удается. Атеизм Докинза напоминает о пятнадцатилетнем подростке, которому никогда не будет шестнадцать. Есть вещи трогательно-естественные для этого возраста, и кто в пятнадцать лет не считал себя умнее всех? Но со временем неизбежно происходит какое-то развитие: юноша читает книги, беседует с людьми, приобретает знания и опыт, и та простая, ясная и убедительная картина мира, в которой он мог свысока смотреть на этих глупых взрослых, которые не понимают элементарных вещей, неизбежно разваливается.

Но у Докинза с 2006 года, когда вышла книга «Бог как иллюзия», и до 2019 года, когда была издана «Перерастая Бога», не произошло никакого развития; он застрял на тех же доводах, которые были уже многократно рассмотрены и опровергнуты.

Этот извод атеизма оказывается поразительно чужд тем добродетелям, которые он прославляет – интеллектуальной открытости и честному поиску истины, и склонен к копированию пороков, которые обличает – слепой приверженности сложившимся взглядам и нежеланию рассматривать данные, которые могут поставить их под вопрос.

Конец. Кто читал, тот молодец!

Одна из глав книги Ричарда Докинза «Перерастая Бога» посвящена перечислению примеров поразительного, великолепного устройства живых организмов, рассматривая которые невозможно отделаться от впечатления, что за ними стоит разумный замысел. Биология – это предмет, который Докинз, в отличие от философии, истории или теологии, знает и любит, и, когда он пишет, например, о гепарде и африканской газели, желчный и язвительный атеист в нем уступает место увлечённому биологу. Мы, на какое-то время, встречаем другого Докинза – искренне поражённого и восхищённого красотой творения.

Он пишет о том, что живые организмы демонстрируют «...вызывающую трепет сложность. Это выглядит так, как будто за ней стоит разумный Создатель. И мы покажем, что это не так. Это не простая задача – и цель этой главы показать, насколько это трудно».

Живые организмы постоянно наводят на мысль о том, что за их созданием стоит некий разум, и Докинз, признавая силу это впечатления, говорит о нём как о «соблазне» для преодоления которого нужны напряженные интеллектуальные усилия.

Обратим внимание на внутреннее противоречие этой позиции: с одной стороны, Докинз пишет (в своей книге «Река, выходящая из Эдема») о том, что во Вселенной «нет ни добра, ни зла, ни цели, ни замысла», с другой – признаёт, что избавиться от ощущения разумного замысла в живой природе очень нелегко.

Далее Докинз объясняет, что, несмотря на ошеломляющее впечатление, что за сложностью живых организмов стоит творящий Разум, в Нём нет необходимости – всё можно объяснить в рамках эволюционного процесса, когда долгие миллионы лет организмы изменялись в результате случайных мутаций. Там, где мутации оказывались вредными, организмы умирали и выбывали из эволюционной гонки, но там, где они помогали организму приспособиться, выжить и, главное, оставить потомство, изменения накапливались и приводили к появлению новых видов.

До Дарвина верующие могли прибегать к аргументу «от замысла» – как это формулировал Уильям Пэйли, «Если вы нашли часы, вы предположите существование часовщика, который собрал этот сложный механизм». Но теперь – говорит нам Докинз – мы открыли природный механизм, который может производить такие часы. Но опровергает ли это сам аргумент от замысла?

Не являясь биологом, я не могу внести никакого вклада в споры вокруг самой теории биологической эволюции. Но хочется отметить, что в любом случае эта теория не решает той задачи, которую на неё пытается возложить Докинз.

Как признает он сам, «мы все еще не знаем в точности, как процесс эволюции начался». В самом деле, чтобы процесс развития жизни начался, необходима первая ДНК, вернее, первая живая клетка, потому что сама ДНК не может функционировать вне её. Эта молекула отличается крайней сложностью и её случайное возникновение невероятно. Она никак не может быть результатом эволюции, потому является её предварительным условием.

Сложность ДНК была одной из причин, побудивших известного атеистического философа Энтоню Флю признать реальность Создателя. Но ДНК – далеко не единственное необходимое условие.

Тонкая настройка Вселенной

Процесс эволюции требует ряда условий, которые сами по себе никак не могут быть его результатом. Он требует, в частности, тонкой настройки Вселенной. Сам Докинз признает факт такой настройки в книге «Бог как иллюзия»: «Само наше существование подтверждает факт «удобства» наших физических законов для возникновения жизни. Не случайно, глядя в ночное небо, мы видим звезды – они являются непременным условием существования большинства химических элементов, без которых не было бы жизни. Согласно расчетам физиков, окажись физические законы и константы лишь слегка другими, Вселенная развивалась бы так, что жизнь в ней была бы абсолютно невозможна... В книге «Просто шесть цифр» Мартин Риз перечисляет шесть основных постоянных, которые, по мнению ученых, сохраняют свою величину в любой точке Вселенной. Каждая из этих шести величин «точно настроена» в том смысле, что, будь она лишь немного другой, Вселенная значительно отличалась бы от нынешней и, возможно, была бы непригодна для жизни».

Вспоминает он об этом факте и в книге «Перерастая Бога», приводя в пример гравитационную постоянную G. Докинз пишет: «Если бы G было чуть меньше, гравитация была бы слишком слабой, чтобы собрать материю в сгустки. Не было бы ни галактик, ни звезд, ни химии, ни планет, ни эволюции, ни жизни. Если бы G было чуть больше, звезд, которые мы знаем, и которые вели бы себя известным нам образом, не существовало бы. Они бы все сжимались под своей собственной тяжестью и, вероятно, превращались бы в черные дыры. Ни звезд, ни планет, ни эволюции, ни жизни».

Таким образом, для того чтобы во Вселенной могла существовать жизнь, мироздание должно быть «тонко настроенным». Отметим, что ни Докинз, ни другие атеистические авторы самой тонкой настройки не отрицают. Это хорошо установленный факт о мироздании, в котором мы живем.

Какое же объяснение Докинз предлагает этому факту? Он высказывает три соображения.

Первое относится к так называемому «антропному принципу». Если бы Вселенная имела другие характеристики, в ней бы просто не было наблюдателей, чтобы отметить этот факт. Поэтому Вселенная, в которой есть разумные наблюдатели, с необходимостью будет обладать именно такими параметрами, которые допускают развитие разумной жизни. Мы же не удивляемся тому, что на Земле есть пригодная для дыхания атмосфера – если бы ее не было, не было бы и нас.

Но это соображение совершенно не отвечает на вопрос: «Почему Вселенная тонко настроена именно таким образом, чтобы поддерживать наше существование?».

Приведу популярный пример: допустим, человека расстреливает взвод солдат. Гремит залп, и приговоренный обнаруживает, что он жив и здоров. Он, естественно, задается вопросом – как он остался в живых?

Если мы скажем: «Ну, конечно, ты остался в живых! Иначе бы ты не ставил этого вопроса!» – мы просто констатируем очевидный факт и никак не ответим на его радостное недоумение. Факт того, что он остался в живых, требует какого-то объяснения – друзья приговоренного подкупили солдат, солдаты получили приказ стрелять мимо и т.д. «Они все случайно промахнулись», пожалуй, не будет хорошим объяснением.

Так и сказать: «Если бы Вселенная не была тонко настроена, нас бы не было, и мы бы не удивлялись её тонкой настройке» – никак не значит ответить на вопрос о причинах этого. Мы существуем, потому что Вселенная тонко настроена, а не Вселенная тонко настроена, потому что мы существуем. Мы не можем объяснять причину через следствие.

Второе соображение, которое предлагает Докинз, состоит в предположении, что существует огромное – или даже бесконечное – число вселенных, где мировые константы варьируются произвольным образом. В некоторых из этих вселенных они – чисто случайно – оказались благоприятными для жизни.

Но проблема с этим предположением в том, что его принятие является чистым актом веры. Мы не видели – и никогда не удивим – этих «других вселенных», получение данных из них невозможно, и вера в них является – в самом чистом виде – той самой «верой без доказательств», на которую Докинз так язвительно нападает.

Очевидно, догадываясь о слабости этих объяснений, Докинз выдвигает свой основной аргумент. Как он пишет в главе «Шаги к невероятному» в своей книге «Перерастая Бога», «Что-то достаточно умное – и достаточно сложное – чтобы конструировать вещи, может сформироваться во Вселенной только поздно, в результате долгого процесса восхождения от первоначальной простоты». Иначе говоря, Бог, способный тонко настроить Вселенную, был бы слишком сложным и поэтому невероятным объяснением.

Вот как Докинз развивает эту мысль в главе «Черпая смелость в науке»: «Есть искушение подумать, что творческий разум – какого-то рода Бог, божественный настройщик, позаботился о тонкой настройке. Этому искушению надо твердо противостоять. По причине, которую мы рассматривали в предыдущих главах. Тонкая настройка всех этих параметров может выглядеть невероятной, учитывая множество вариантов, которые они могли бы иметь. Но, какой бы невероятной ни выглядела точность настройки, любой Бог, способный настроить Вселенную с такой точностью, должен быть, по меньшей мере, столь же невероятен. Как иначе Он был бы в состоянии это сделать? Введение Бога в наше рассуждение не решает проблему. Оно просто отодвигает её на ступень назад. Это, с сокрушительной очевидностью, не объяснение». Это главный аргумент Докинза, и его стоит рассмотреть подробнее.

Главный аргумент Докинза

Собственно, Докинз повторяет в совершенно неизменном виде аргумент, который выдвинул в книге 2006 года «Бог как иллюзия»: «Любой творческий разум, достаточно сложный, чтобы что-либо замыслить, может появиться только в результате длительного процесса постепенной эволюции... Бога-творца использовать для объяснения сложно организованной Вселенной нельзя, потому что любой бог, способный что-либо сотворить, сам должен быть достаточно сложным; и тогда возникает аналогичный вопрос о его появлении... Бог же, как и любой мыслящий, принимающий решения и рассчитывающий их последствия сложный субъект, – исключительно невероятен – в том же самом статистическом смысле, как и те объекты, которые он призван объяснить».

Иначе говоря, бессмысленно привлекать для объяснения сложности в природе ещё более сложного Бога – к тому же, по мнению Докинза, это немедленно вызывает вопрос: «Кто создал Бога»?

За время, прошедшее с выхода «Бога как иллюзии» (2006) и до появления книги «Перерастая Бога» (2019), этот аргумент подвергся уничтожающей критике, которой Докинз явно объявил беспощадный, не допускающий никаких исключений игнор. Просто поразительно, как Докинзу удается совершенно игнорировать любые возражения. Но рассмотрим главные из их доводов.

Во-первых, чтобы объяснение было принято, оно не обязательно должно само иметь объяснение. Иначе наука просто не могла бы существовать и расширять границы нашего познания, за которыми всегда остается что-то необъясненное. Если археологи находят, скажем, ракушки, явно искусственно обработанные с целью превратить их в украшения, они будут правы, предположив, что это сделали какие-то древние люди, – при этом они могут не знать, и не догадываться, и не быть в состоянии объяснить, что это были за люди и откуда они появились. Объяснение «эту болезнь вызывает болезнетворный микроорганизм» может быть верным и совершенно приемлемым, даже если ученый пока ничего не может нам сказать о происхождении этого микроорганизма.

Вопрос «кто создал Бога» просто говорит о том, что Докинз не понимает христианской концепции Бога – Который не создан и пребывает всегда. Но, в любом случае, этот вопрос не имеет отношения к делу. Объяснение феномена через указание на его причину может быть вполне состоятельным и без объяснения причины самой этой причины.

Во-вторых, предполагаемая сложность причины еще не дает нам оснований отвергать её в качестве объяснения. Философ Альвин Плантинга приводит такой пример. Допустим, мы обнаруживаем на Луне какие-то сложные механизмы. Мы предположим, что их создала какая-то внеземная цивилизация. Но – мог бы нам возразить поклонник Докинза – предполагаемая цивилизация должна быть чем-то гораздо более сложным, чем сами механизмы. Поэтому мы должны искать каких угодно объяснений, кроме этого. Сочтем ли мы этот довод убедительным? Едва ли.

В-третьих, Бог христианского теизма вовсе не является «сложным». Он, напротив, прост. Очевидно, Докинз представляет себе разум, создавший Вселенную, как что-то вроде суперкомпьютера или супермозга. Мозг – весьма сложная структура, а представить себе сознание вне материального мозга Докинз не в состоянии. Но Бог не состоит из множества элементов, соединенных в определенном порядке, как мозг или компьютер. Он не требует себе материального носителя, тем более сложного. Он – чистый Дух.

Даже наше сознание, «я», не является сложным, не разбирается на части. Мы можем иметь сложные переживания, мыслить сложные идеи, представлять сложные картины, управлять сложными процессами, но само наше «я» при этом остается простым. Бог может создать чрезвычайно сложную Вселенную и управлять ею, но это никак не предполагает Его сложности.

Таким образом, главный аргумент, который Докинз выдвигает против веры в Бога, оказывается очевидно несостоятельным по целому ряду причин, и мы оказываемся перед тонко настроенной Вселенной, оставляющей, как и признает сам Докинз, ошеломляющее впечатление стоящего за ней творящего Разума.

Продолжение следует...

P.S.

✒️ Я не отвечаю здесь на комментарии к своим постам. На все ваши вопросы или пожелания, отвечу в Telegram: t.me/Prostets2024

✒️ Простите, если мои посты неприемлемы вашему восприятию. Для недопустимости таких случаев в дальнейшем, внесите меня пожалуйста в свой игнор-лист.

✒️ Так же, я буду рад видеть Вас в своих подписчиках на «Пикабу». Впереди много интересного и познавательного материала.

✒️ Предлагаю Вашему вниманию прежде опубликованный материал:

📃 Серия постов: Семья и дети

📃 Серия постов: Вера и неверие

📃 Серия постов: Наука и религия

📃 Серия постов: Дух, душа и тело

📃 Диалоги неверующего со священником: Диалоги

📃 Пост о “врагах” прогресса: Мракобесие

📃 Пост: О попах, мерседесах на деньги бабушек и прочее...

Мы продолжаем рассматривать критику нашей веры, которую высказывает известный британский автор Ричард Докинз, и в этой статье мы поговорим о нравственных проблемах, которые он поднимает.

Одно из неизбежных внутренних противоречий атеистической риторики – это обилие самого решительного нравственного пафоса (религия и верующие поистине злы и достойны порицания) в картине мира, где такая риторика полностью бессмысленна.

В самом деле, любые нравственные упреки – как и похвалы – имеют смысл только при двух условиях. Во-первых, добро и зло реальны, и на человеке лежит обязательство избегать зла и творить добро. Он виновен, если это обязательство не исполняет. Во-вторых, человек обладает свободной волей: он сам, как свободная, самосознающая личность, является причиной своих поступков и несет за них ответственность.

Оба этих условия неизбежно уничтожаются атеистической картиной мира.

Как пишет сам Ричард Докинз, в своей книге «Река, выходящая из Эдема», «Во Вселенной нет ни добра, ни зла, ни цели, ни замысла, ничего, кроме слепого и безжалостного безразличия». В беседе с генетиком (и верующим христианином) Френсисом Коллинзом Докинз еще раз подчеркивает свою позицию: «Добро и зло – я не верю в существование того, что некоторые называют добром или злом».

Более того, поскольку человек не обладает – в материалистической картине мира – свободной волей, негодовать на преступление бессмысленно. В своей статье «Давайте перестанем лупить машину Бэзила» Докинз приводит в пример комическую сценку: человек приходит в великое негодование на машину, которая отказывается заводиться, и, в конце концов, разносит ее вдребезги. Это глупо и смешно – мы не обвиняем машины и не негодуем на них. Мы просто находим поломку и устраняем ее. Докинз пишет о том, что мы должны так же смотреть и на людей: «Как ученые, мы полагаем, что человеческий мозг управляется законами физики. Концепции вины и ответственности связаны с тем, насколько свободным предполагается преступник… Но разве истинно научный, механистический взгляд на нервную систему не делает бессмысленным саму идею ответственности? Разве не любое вообще преступление – сколь угодно гнусное – не результат, в принципе, предшествующих условий, действующих через психологию, или наследственность, или окружение обвиняемого?».

Но, когда речь идет религии и верующих, Докинз как будто забывает о своем мировоззрении и выступает с резкой, эмоциональной и пафосной критикой религии (или, вернее, того образа религии, который он создает) с нравственных позиций. Его тексты полны обвинений в адрес религии и верующих, а эти обвинения предполагают, что добро и зло существует на самом деле. Более того, сам разговор об этике предполагает обращение к какому-то стандарту, – чтобы говорить, например, о «нравственном прогрессе» (а не просто переменах) нужно исходить из какого-то идеала, к которому это прогресс направлен.

Это проблема не только Докинза, но и атеистической риторики вообще. Эта риторика постоянно прибегает к ценностям – нравственным или эстетическим – в рамках мировоззрения, в котором эти ценности иллюзорны. Им ничего не соответствует в реальном мире, как они его видят.

Можно ли быть хорошим без Бога?

Докинз пишет в своей книге «Перерастая Бога»: «Мне грустно говорить об этом, но множество людей думают, что ты должен верить в какого-то бога, какую-то разновидность «высшей силы», чтобы быть хоть немного нравственным и хорошим... Почему же человек думает, что для того, чтобы быть хорошим, нужен Бог? Я могу предположить только две причины – обе плохие. С одной стороны, Библия, или Коран, или еще какая-то священная книга говорит нам о том, как быть хорошим, и без книги правил мы бы не могли отличить добро от зла... Другая возможная причина – то, что люди такого низкого мнения о человеческом роде и полагают, что все мы, включая политиков, будем хорошими только если кто-то – Бог, если никто другой – следит за нами: теория Великого Полицейского на небесах».

Для англоязычного атеизма говорить о том, что «мы можем быть хорошими и без Бога» – постоянно повторяемый тезис, связанный с тем, что в США (в Британии в гораздо меньшей степени) атеизм ассоциируется с аморальностью. Окружающие склонны подозревать людей, заявляющих о своем атеизме, в асоциальности (как правило, совершенно напрасно). Атеизм – забава людей благополучных, социально благоустроенных, которые ведут себя вполне прилично.

Поэтому атеисты стремятся подчеркнуть, что они люди вполне про-социальные – преступлений не совершают, долги отдают, налоги платят. И с этим можно согласиться – атеист вполне может быть законопослушным гражданином, добросовестным работником, верным и заботливым семьянином.

Проблема в другом – что значит «быть нравственным и хорошим» в мире, где «не существует ни добра, ни зла, ни цели, ни замысла»? Как можно быть приверженным добру во Вселенной, где добра не существует?

Как-то в Сети я увидел цитату английского телеведущего (и известного атеиста) Джереми Кларксона: “Я искренне верю, что мы рождаемся с моральным компасом, и нам не нужно переустанавливать его каждое воскресенье”. Звучит неплохо, но что такое компас? Это простой прибор, стрелка которого указывает на Северный полюс. Для этого Северный полюс должен существовать – объективно, независимо от наших частных или групповых мнений.

Моральный компас – это способность человека опознавать объективное, подлинное добро. Не то, что тот или иной человек (или группа людей) объявили добром, а то, что является добром объективно, независимо от наших мнений. Как и Северный полюс, мы это добро не изобретаем, а только обнаруживаем при помощи своего морального компаса.

Говорить о моральном компасе можно только в том случае, если тот «полюс добра», на который он указывает, существует на самом деле. И этот полюс может быть только личностным, поскольку моральные предпочтения могут быть только у личности. Но атеизм как раз и является отрицанием такого полюса.

Для того, чтобы быть хорошим, действительно, нужен Бог. Не потому, что атеист непременно аморален – это не так. А потому, что само понятие добра и зла в мире без Бога является иллюзией. Чтобы мы могли отличать добро от зла – при помощи священных книг или без них – добро и зло сначала должны существовать на самом деле.

Но в приведенной цитате Докинза есть еще две ошибки. Мы, христиане, не считаем, что Библия – единственный источник познания нравственного закона. Бог вложил в сердце человека – любого – совесть. Как пишет святой Апостол Павел, «ибо когда язычники, не имеющие закона, по природе законное делают, то, не имея закона, они сами себе закон: они показывают, что дело закона у них написано в сердцах, о чем свидетельствует совесть их и мысли их, то обвиняющие, то оправдывающие одна другую» (Рим.2:14,15).

Сам призыв покаяться, уверовать, принять Божье прощение может быть обращен только к людям, способным осознать свои грехи. Цель Откровения не в том, чтобы сообщить нам о законе, а в том, чтобы привести нас к спасительным отношениям с Богом и жизни вечной и блаженной.

Другая ошибка – восприятие христианской этики как «этики небесного полицейского». О ней стоит поговорить подробнее.

Небесный полицейский

Докинз опечален тем, что людям, чтобы не творить зла, нужен «небесный полицейский». Можно согласиться с тем, что человек, который поступает нравственно исходя из своего характера, ценностей и убеждений, лучше того, кто делает это только под внимательным присмотром и по страху наказания. Мы не назовем высоконравственным человека, который не совершает преступлений только из-за (ошибочной) веры в то, что за ним наблюдает следящая камера.

Люди делают вывод, что атеисты, таким образом, нравственно превосходнее верующих – они ведут себя прилично из любви к добродетели, а не по страху перед «небесным полицейским».

Что же, сама идея превосходства любви над страхом вполне библейская. В Библии можно найти и грозные предостережения, которые должны побудить людей отвращаться от зла из страха, потому что лучше избегать зла из страха перед наказанием, чем не избегать его вообще. Но для зрелого христианина Библия предлагает другую мотивацию. Как говорит Христос, “Если любите Меня, соблюдите Мои заповеди” (Иоан.14:15).

Авва Дорофей говорит о трех этапах духовного развития: сначала человек, как раб, служит Богу из страха перед наказанием; потом, как наемник, ища Его награды. Потом, как сын – из искренней любви и благоговейного почтения. Бог во Христе даровал нам новую жизнь, усыновил Себе, предназначил для вечной радости, и мы должны жить исходя из этого. Как, например, говорит апостол Павел, «Итак облекитесь, как избранные Божии, святые и возлюбленные, в милосердие, благость, смиренномудрие, кротость, долготерпение, снисходя друг другу и прощая взаимно, если кто на кого имеет жалобу: как Христос простил вас, так и вы. Более же всего [облекитесь] в любовь, которая есть совокупность совершенства» (Кол.3:12–14).

Таким образом, христиане, в нормальном случае, вовсе не ходят пригнувшись в ожидании небесной кары. Они удаляются от зла именно потому, что истинная вера приводит к преображению характера. Как говорит Апостол, «Плод же духа: любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание» (Гал.5:22,23).

Но сам тезис – лучше вести себя морально по любви к добродетели, а не из страха – опирается на ряд предпосылок, которые просто не верны в атеистической вселенной.

Он исходит из того, что существует подлинное добро, и мы обязаны избирать его; существует зло, и мы обязаны удаляться от него. Быть подлинно нравственным человеком – это значит удаляться от зла и творить добро свободно, а не из-под палки. Трусость – позорное качество, а способность твердо стоять за истину – напротив, похвальное.

Проблема в том, что в атеистической картине мира, где, повторим, «нет ни добра, ни зла, ни цели, ни замысла», все это – бессмысленный набор букв. Если Бога нет, никаких моральных истин не существует.

В самом деле, говоря о чем-то: “Это – истина”, мы имеем в виду, что это соответствует реальным, подлинным фактам в мире за пределами нашего сознания. Например, «На Луне нет пригодной для дыхания атмосферы». Это – факт о реальном мире. Он никак не зависит от наших желаний или представлений. Человек, который согласен с этим фактом – прав; того, кто отрицает это, лучше не включать в состав лунной экспедиции.

В христианской картине мира существуют моральные истины, потому что мы созданы Богом с определенной целью, у нашей жизни есть смысл и предназначение, одни поступки соответствуют этому предназначению, другие – нет. Человек создан быть добрым, честным и любящим, а вот быть жадным, злым и трусливым, значит, предавать свое предназначение. Это, как и отсутствие атмосферы на Луне, факты о реальности.

Но если Бога нет, мы никем не созданы, никакого смысла и предназначения в нашей жизни нет – никаких моральных истин не существует. Есть только предпочтения людей и их групп. Мы только можем сказать, что одни люди одобряют одно, а другие – другое. Кто из них прав? Этот вопрос невозможно поставить, поскольку в мире без Бога никакой «истинной правоты» не существует. Не существует никакой объективной моральной реальности, с которой мы могли бы сопоставить наши суждения. Сама фраза “лучше поступать по искреннему убеждению, чем из-под палки” в таком мире лишена смысла. В нем просто нет какого-то подлинного, не зависящего от наших предпочтений “лучше” или “хуже”.

Ценность красоты

Комментируя первую заповедь: «Я Господь, Бог твой, Который вывел тебя из земли Египетской, из дома рабства; да не будет у тебя других богов пред лицем Моим» (Исх.20:2,3), Докинз пишет о том, что «после того, как христианство стало официальной религией при Константине, ранние христианские зилоты неистовствовали по всей Империи, разрушая то, что они видели как идолов – и мы сегодня видим, как бесценные произведения искусства... Маниакальная решимость ранних христиан уничтожать образы конкурирующих богов напоминает сегодняшний мусульманский фанатизм ИГИЛа или Аль-Каиды».

Здесь, конечно, Докинз поднимает другую тему, постоянную для «нового атеизма» – религия, и христианство особенно, всегда была источником ненависти и разрушения. Историческая точность картины, в которой христиане разрушают блестящее культурное наследие античности, оспаривается хотя бы потому, что произведения античной литературы дошли до нас в копиях, сделанных христианскими монахами-переписчиками.

Но, не углубляясь в древнюю историю, мы можем обратить внимание на историю гораздо более близкую и прекрасно задокументированную. Зилоты, неистовствующие в обширных странах и разрушающие бесценные произведения искусства, – реальность, которую можно видеть на кинохронике. Только это совсем не христианские, а атеистические зилоты. В России было снесено или обезображено и превращено в кинотеатры и склады множество христианских церквей и других мест поклонения. В Китае, особенно во времена «Культурной революции», разгрому подверглись как христианские церкви, так и буддистские пагоды. Во многих других странах – Албании, Камбодже, Северной Корее – происходило то же самое.

Знает ли об этом Докинз? В Книге «Бог как иллюзия» 2006 года он, негодуя на религиозных фанатиков, уничтожающих произведения искусства, пишет: «Не думаю, что в мире есть атеисты, готовые двинуть бульдозеры на Мекку, на Шартрский собор, кафедральный собор Йорка, собор Парижской Богоматери, пагоду Шведагон, храмы Киото или Бамианских Будд».

Очевидная ложность этой фразы привела к тому, что из десятков книг, критикующих труд Докинза, она была процитирована почти во всех. В самом деле, информация об атеистах, именно что направляющих бульдозеры на соборы, ищется в интернете за полминуты. С подробными описаниями, фотографиями, а иногда и кинохроникой.

После чего Докинз выпускает – уже в 2019 году – книгу «Перерастая Бога», где пускается в ту же риторику про религиозных фанатиков, уничтожающих произведения искусства. Так уж устроен «новый атеизм: факты, не вписывающиеся в его картину мира, просто упорно игнорируются.

Заметим также, что произведения искусства, пострадавшие от фанатиков –религиозных, как талибы, или атеистических, как большевики, – это произведения именно религиозного искусства. Докинзу приходится, чтобы обличать религию как зло, возмущаться разрушением религиозных же артефактов.

Важный тезис, содержащийся в словах Докинза: произведения искусства «бесценны». Именно поэтому те, кто уничтожает их, должны вызывать наше негодование и отвращение.

Но это возвращает нас к той же проблеме атеизма – как во Вселенной, где нет ценностей, обязательств, цели и замысла, можно говорить о нашей обязанности чтить, ценить и беречь «бесценные произведения искусства»?

Если нас создал Бог, Который любит красоту, и наделил нас способностью ее ценить, – а некоторых и способностью ее создавать, – то красота действительно обладает подлинным, объективным значением и ценностью. Человек, разрушающий прекрасное произведение искусства, действительно делает что-то неправильное.

Однако в материалистической картине мира то, что мы считаем «красивым», объективно обладает только такими качествами, как размер, вес, форма, цвет, который можно описать как длину световой волны и другими физическими характеристиками. У него нет – и не может быть – такого объективного нефизического качества, как «красота». Говоря о том, что это явление природы или произведение искусства «прекрасно», мы, в таком случае, описываем не некую реальность, а только наши ощущения.

Но если «бесценное произведение» означает только «производящее на меня сильное впечатление», то мы не можем упрекать другого человека в том, что он видит в нем только раскрашенную доску или кусок золота, который можно переплавить.

Чтобы мы могли впадать в справедливое возмущение, вандалы должны совершать что-то подлинно, объективно злое, в то время как во Вселенной, которую описывает Докинз, не существует ни объективного добра и зла, ни объективной красоты.

Утилитаризм, аборты и ценность человеческой жизни

Докинз в своей книге «Перерастая Бога» показывает себя сторонником этики, которая в философии получила название «утилитаризма». Ее главный принцип – «Наибольшее счастье для наибольшего числа людей». При этом «счастье» по умолчанию определяется как «отсутствие страдания».

Утилитаризм, как и другие светские системы этики, не отвечает на вопрос: почему я должен заботиться о счастье других, и откуда берется нравственное долженствование в мироздании, где нет ни добра, ни зла. Он, скорее, пытается выстроить линию поведения, которой я должен держаться, если я уже желаю своим ближним добра.

При этом в мире, где никакой цели и замысла не существует, «зло» сводится к страданию, добро – к его отсутствию. Надо стремиться к тому, чтобы люди и другие живые существа, способные чувствовать боль, не страдали. Звучит неплохо, но тут, как писал Честертон, происходит то же, что и с другими ересями – они принимают частичную истину за абсолютную.

Исходя из утилитаристского подхода, Докинз пишет, что, например, аморально не абортировать ребенка, про которого уже в утробе известно, что он страдает синдромом Дауна.

Вот что пишет Докинз: «Если Ваша мораль основана (как и моя) на стремлении увеличить сумму счастья и уменьшить страдание, решение родить ребенка с синдромом Дауна, в то время, как у Вас есть возможность абортировать его на ранних стадиях беременности, может быть аморальным с точки зрения блага самого ребенка».

Взгляды Докинза тут не являются крайними – его друг, которому он выражал свое восхищение, австралийский философ Питер Сингер, еще в 1993 году писал, что утилитаристские соображения оправдывают не только аборты – и не только детей, страдающих синдромом Дауна, – но и убийства уже рожденных младенцев, страдающих хотя бы гемофилией (несвертываемостью крови, при которой в наше время можно жить долго и счастливо).

Логика Сингера аналогична: человек, страдающий гемофилией, будет менее счастлив, чем здоровый человек, так что, умертвив больного младенца и родив вместо него здорового, можно увеличить общую сумму человеческого счастья. Вот как пишет Сингер: «Если смерть младенца с врожденным заболеванием откроет возможность рождения здорового младенца, который проживет счастливую жизнь, то общая сумма человеческого счастья увеличится, если больной младенец будет убит... Потеря человеческого счастья со смертью больного ребенка будет компенсирована счастливой жизнью здорового. Таким образом, будет правильным умертвить младенца, страдающего гемофилией».

Докинз выступает за аборты, исходя из того же принципа уменьшения суммы страданий. Он разграничивает абсолютистскую этику, которая ставит вопрос «Что правильно?», и этику, ориентированную на последствия, которая задается вопросом «Кто страдает?», или, говоря более бытовым языком «А кому от этого плохо?».

Абсолютист говорит, что «неправильно лишать жизни невинное человеческое существо». Обычно сторонники абортов отрицают, что дитя в утробе – это человеческое существо. Но Докинз – биолог, он прекрасно понимает, что в утробе беременной женщины находится именно живое существо, принадлежащее к человеческому роду.

Он вообще по-другому ставит вопрос. Эмбрион до того, как сформируется нервная система, страдать не может, в отличие от женщины, которая от нежелательной беременности страдает. Мы избегаем страданий существа сознающего и чувствующего за счет уничтожения существа, которое не может ни страдать, ни огорчиться по этому поводу.

Почему эта логика ошибочна? По крайне мере, по двум причинам.

Во-первых, рассматривая этот вопрос, в частности, в своей книге «Перерастая Бога», Докинз как-то незаметно переходит от допустимости абортов, пока не сформировалась нервная система, к их допустимости до момента родов, при том что к моменту родов младенец несомненно обладает нервной системой и способен чувствовать боль. Это не его личное лукавство – это неизбежное лукавство позиции в целом. Сторонники абортов не собираются ограничиваться – и не ограничиваются – временем, пока не сформировалась нервная система. В этом случае вопрос «Кто страдает?» имеет вполне определенный ответ – ребенок, которого заживо расчленяют. Останавливает ли это сторонников абортов, включая самого Докинза? Нет.

Во-вторых, непричинение боли никак не может быть единственным критерием нравственной допустимости действия. Вспомним нашумевшее преступление – преподаватель, поклонник Наполеона, убил студентку выстрелом в голову, пока она спала. Он не причинил ей никаких страданий. Она не успела ни почувствовать боли, ни испугаться, ни огорчиться. Как, впрочем, и любой человек, убитый во сне или внезапным выстрелом в голову.

Известный маньяк Джефри Дамер сначала опаивал своих жертв наркотиками, потом, бессознательных, душил, а потом уже кромсал, то есть не причинял им страданий, а только смерть.

Но, допустим, у убитых есть родные, которым это причинило страдание. Хорошо, пусть бы Дамер убивал исключительно сирот, бродяг и вообще нелюдимых и одиноких людей, о которых бы никто не вспомнил, – было бы это правильно? Ведь, с одной стороны, Дамер будет очень счастлив, следуя своим порывам, с другой – его жертвы не страдают, так что общая сумма счастья увеличивается, и с чисто утилитаристкой позиции происходит что-то хорошее и правильное.

Если мы не готовы согласиться с нравственной допустимостью убийства невинных людей – лишь бы оно было безболезненным, – мы должны признать столь же недопустимым и убийство человека на самых ранних этапах его жизни.

Более того, утилитаризм исходит из в принципе ложной идеи о взаимозаменяемости человеческих жизней. Человек, страдающий синдромом Дауна (или гемофилией, или еще какими-то еще болезнями), – не просто носитель какой-то суммы счастья или несчастья, которую можно внести в общую статистику. Он уникальная, незаменимая личность. Бессмысленно говорить о том, что мир был бы лучше, если бы на месте Докинза был кто-то другой, отличающийся более отменным здоровьем и поэтому счастливый.

Пример, который сразу приходит на ум, – выдающийся космолог Стивен Хокинг, проведший большую часть своей профессиональной жизни прикованным к инвалидной коляске из-за тяжкой болезни. Если бы это было известно заранее, должна была бы его мать абортировать его или убить во младенчестве, чтобы произвести на свет более здорового и, предположительно, более счастливого ребенка?

Заметим также, что атеистическая публицистика Докинза может причинять глубокое огорчение верующим и таким образом уменьшать сумму человеческого счастья. Статистически верующие более счастливы, более здоровы, и легче переносят удары судьбы. Считает ли Докинз, что утилитаристская этика требует от него прекратить причинять душевные страдания благочестивым людям и пытаться разрушить основание, на котором стоит их надежда и способность справляться с жизнью? Очевидно, он так не считает и исходит из того, что есть вещи поважнее, чем избегать огорчений, и счастье, на самом деле, не сводится к комфорту.

Ценностные суждения в мире без ценностей

Итак, атеизм не может обойтись без апелляции к ценностям – нравственным и эстетическим. Но в картине мира, которую он предлагает, эти ценности неизбежно иллюзорны. Они существуют исключительно в головах у людей, это просто частные предпочтения, которые не могут быть «правильными» или «неправильными».

Всякий раз, вынося (или хотя бы подразумевая) ценностные суждения, например, «Это бесценное произведение искусства» или «Вандалы поступают плохо и достойны осуждения», они неизбежно противоречат своей картине мира, в которой мы порождены какими-то слепыми, бессознательными и безличными силами, а Вселенная лишена всякого целеполагания, нравственного или эстетического измерения.

Но и вера в то, что Вселенная и жизнь «не нуждаются в Создателе», как это якобы «объяснила наука», занимающая большое место в проповеди Докинза и «новых атеистов», вообще выглядит совершенно неосновательной, о чем мы, Бог даст, поговорим в следующей статье этого цикла.

Продолжение следует...

P.S.

✒️ Я перестал отвечать здесь на комментарии к своим постам. На все ваши вопросы или пожелания, отвечу в Telegram: t.me/Prostets2024

✒️ Простите, если мои посты неприемлемы вашему восприятию. Для недопустимости таких случаев в дальнейшем, внесите меня пожалуйста в свой игнор-лист.

✒️ Так же, я буду рад видеть Вас в своих подписчиках на «Пикабу». Впереди много интересного и познавательного материала.

✒️ Предлагаю Вашему вниманию прежде опубликованный материал:

📃 Серия постов: Семья и дети

📃 Серия постов: Вера и неверие

📃 Серия постов: Наука и религия

📃 Серия постов: Дух, душа и тело

📃 Диалоги неверующего со священником: Диалоги

📃 Пост о “врагах” прогресса: Мракобесие

📃 Пост: О попах, мерседесах на деньги бабушек и прочее...

Критика Библии, которую высказывает Ричард Докинз (а он в этом отношении повторяет уже сложившийся атеистический канон) выдаёт подход, о котором мы уже говорили, – критиковать предмет, принципиально отказываясь от его изучения. Это так же заметно в отношении Докинза к Новому Завету, как и в его отношении к Ветхому. Но рассмотрим это подробнее.

Проклятие смоковницы

Докинз пишет, что «канонические Евангелия Матфея и Марка рассказывают о том, как Он мелко отомстил, не чему-нибудь, а смоковнице: рано утром, когда Он возвращался в город, Он проголодался. Увидев смоковницу у дороги, Он подошёл к ней, но не нашёл ничего, кроме листьев. Тогда Он сказал ей: «Да не будет от тебя плода вовек» (Мф.21:18).

История бесплодной смоковницы – это, наверное, самое любимое место в Евангелии у атеистов. Ещё в детстве я читал у Бертрана Рассела, что это проявление раздражительности со стороны Христа, что противоречит христианской доктрине о Его безгрешности.

Но о чем на самом деле эта история? Тому, кто читал книги Пророков, ясно, о чем идёт речь: насаждения, которые должны приносить плоды, но не приносят, – это народ Божий и, особенно, его вожди. Как говорит Пророк, «Виноградник Господа Саваофа есть дом Израилев, и мужи Иуды – любимое насаждение Его. И ждал Он правосудия, но вот – кровопролитие; [ждал] правды, и вот – вопль» (Ис.5:7).

Святой Иоанн Креститель сравнивает грешников с деревьями, которые будут срублены, если не принесут плода покаяния: «Уже и секира при корне дерев лежит: всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь» (Матф.3:10).

Праведник, напротив, сравнивается с плодоносным деревом. «Ибо он будет как дерево, посаженное при водах и пускающее корни свои у потока; не знает оно, когда приходит зной; лист его зелен, и во время засухи оно не боится и не перестаёт приносить плод» (Иер.17:8). Сравнение людей и народов с деревьями – общее место у Пророков, например, как сказано у Иезекииля: «И узнают все дерева полевые, что Я, Господь, высокое дерево понижаю, низкое дерево повышаю, зеленеющее дерево иссушаю, а сухое дерево делаю цветущим: Я, Господь, сказал, и сделаю» (Иез.17:24).

Таким образом, проклятие бесплодной смоковницы есть пророческое знамение, которое было более чем прозрачно для современников Иисуса, как и Его притчи, в которых Господь обличает вождей народа как неверных виноградарей.

Есть ли в этом что-то сложное? Для человека, незнакомого с Библией, – возможно, и вообще очень трудно понять что-то, не зная культурного контекста. Но эта проблема легко решается – Рассел мог поговорить с любым христианским служителем, Докинзу и это не обязательно – достаточно навести справки в интернете.

Проблема не в недоступности знания, а в нежелании его получать. Чтобы понять Библию, как и любую книгу, нужно хотеть её понять. Не обязательно уверовать, но хотя бы оценить как грандиозный эпос, в котором история развивается, как в драме, от завязки к финалу, и каждая деталь отражается в каждой другой.

Враждебность к тексту не даёт человеку возможность понять его – тут необходима хотя бы нейтральная отстранённость, как люди могли бы изучать памятники давно ушедшей цивилизации.

Почему мы отвергаем апокрифы?

Докинз указывает на апокрифы – повествования о жизни Иисуса, которые были отвергнуты Церковью, – и риторически спрашивает: «Никто не думает, что фантастические чудеса из «Евангелия детства» или «Евангелия от Фомы» произошли на самом деле. Иисус не превращал глину в воробьёв, ни убивал мальчика, который толкнул его, и не удлинял доску в мастерской плотника. Почему, тогда, люди верят в столь же натянутые чудеса, описанные в официальных, канонических Евангелиях: превращение воды в вино, хождения по воде, вознесение из мёртвых? Поверили ли бы они в «чудо о воробьях» и «чудо об удлинении доски», если бы «Евангелие детства» попало в канон? Если нет, то почему? Что такого особенного в четырёх Евангелиях, которым «повезло» быть избранными в канон? Почему такие двойные стандарты?»

Один из вопросов, которые ставит здесь Докинз, – почему мы верим в одни чудеса и не верим в другие – мы уже рассматривали, когда говорили о чудесах вообще. Коротко говоря, в рамках мировоззрения, в принципе допускающего чудеса, мы полагаем, что сообщения о чудесах могут быть как истинными, так и ложными – как и сообщения о любых других событиях. У нас есть основания считать сообщения апокрифических евангелий ложными, и мы сейчас рассмотрим их подробно.

Итак, почему одни тексты вошли в Новозаветный канон, а другие нет? Мы могли бы задаться аналогичным вопросом: почему, например, поэма «Полтава» попала в полное собрание сочинений А. С. Пушкина, а вот такое прекрасное стихотворение как «Бородино» – нет? Что такого особенного в «Полтаве», что ей повезло быть избранной в полное собрание сочинений редакционной комиссией, которая его издавала? Почему такие двойные стандарты?

Нам, очевидно, ответят: потому, что «Полтаву» написал Пушкин, а «Бородино» – нет, и, несмотря на ряд пересечений и сходных деталей, оно принадлежит перу другого автора, что редакционной комиссии хорошо известно.

Апостольские писания отличает то, что они исходят из круга Апостолов, ближайших учеников Господа, «очевидцев и служителей Слова» (Лук.1:2). Апокрифы возникают позже и в среде, связи которой с Апостолами являются косвенными, если прослеживаются вообще. Причём современные учёные, которые подходят к этим текстам со своими критериями, в итоге, подтверждают позицию Церкви – апокрифы являются гораздо более поздними документами, которые частично пересказывают материал канонических Евангелий, частично домысливают что-то своё.

Например, Евангелие детства Фомы, о котором говорит здесь Докинз, датируется учёными серединой-концом II века, гораздо позже канонических Евангелий. Бытовые детали явно указывают на то, что автор не представлял себе реальной жизни в палестинской деревне. Как отмечает, например, Ирина Свенцицкая, «Автора не интересовало, лепили ли галилейские мальчики птичек из глины, начинали ли они своё обучение в школе с греческой азбуки, называли ли их греческими именами. Он писал для грекоязычных читателей, которые тоже этого не знали».

Отличается и характер чудес – как и характер самого Иисуса – в «Евангелии детства» и в канонических Евангелиях. Чудеса канонических текстов – это чудеса милосердия: Иисус исцеляет больных, открывает глаза слепым, освобождает бесноватых, воскрешает умерших, насыщает голодных. В «Евангелии детства» Ему приписывается совершение чудес ради пустой похвальбы, а некоторые из них так и просто злые, например, как сказано в тексте, «После этого Он (Иисус) снова шёл через поселение, и мальчик подбежал и толкнул Его в плечо. Иисус рассердился и сказал ему: ты никуда не пойдёшь дальше, и ребёнок тотчас упал и умер». Или в другом месте: «И Иосиф позвал мальчика и бранил Его, говоря, зачем Ты делаешь то, из-за чего люди страдают и возненавидят нас и будут преследовать нас? И Иисус сказал: Я знаю, ты говоришь не свои слова, но ради тебя Я буду молчать, но они должны понести наказание. И тотчас обвинявшие Его ослепли».

Надо отметить и то, что канон Нового Завета складывается намного раньше 325 года – наиболее ранний из дошедших до нас списков, так называемый канон Муратори, уже содержит известные нам четыре канонических Евангелия (от Матфея, Марка, Луки и Иоанна) и другие новозаветные тексты, написан не позднее 170 года н.э.

У нас, таким образом, есть вполне рациональные и понятные причины не принимать «Евангелие детства», как и другие апокрифические источники, в качестве достоверных источников о жизни Господа Иисуса.

Иуда и Божий замысел

Докинз пишет: «Веками имя Иуды означало предательство. Но, как мы уже спрашивали, справедливо ли это? Божий план состоял в том, что Иисус должен быть распят, а для этого Он должен быть арестован. Предательство Иуды было необходимо для осуществления этого плана. Почему христиане традиционно ненавидят имя Иуды? Он просто исполнял свою роль в Божьем плане спасения человечества».

Даже на бытовом, не-богословском уровне мы понимаем, что люди несут ответственность, прежде всего, за свои намерения. Представим себе наёмного убийцу на службе мафии, который застрелил лидера конкурирующей преступной группировки. Представим себе, что этот лидер был чудовищным злодеем, которого власти не могли привлечь к законной ответственности из-за того, что он убивал всех свидетелей. Объективно наёмный убийца оказал услугу обществу, удалив страшного злодея. Будет ли он за это награждён орденом? Нет, он будет наказан за убийство, потому что в его намерение не входило защищать законопослушных граждан. Он хотел заработать денег преступным путём, удовлетворить свою гордыню и склонность к убийству, и награждать тут нечего, даже если в итоге его преступление принесло благо обществу.

Иуда вовсе не стремился исполнить Божий план спасения мира – он просто хотел заработать денег предательством своего Учителя. Он несёт ответственность за своё намерение, а не за то, что Божий промысл сделал с последствиями его поступка.

Добрые люди по своей свободной воле служат Богу, злые – противятся Ему, каждый несёт ответственность на выбор, который совершает. Бог, обладая всеведением, знает, кто и как поступит – Он знает, что Иуда предаст Христа за тридцать сребреников, впадёт в отчаяние и повесится, а Пётр три раза отречётся, но потом покается и спасётся. Бог учитывает это знание в Своём замысле, который не может быть сорван. Все поступки людей, таким образом, послужат к осуществлению Его планов. Например, Апостолы, столкнувшись с гонениям, говорят в молитве к Богу: «Они же, выслушав, единодушно возвысили голос к Богу и сказали: Владыко Боже, сотворивший небо и землю и море и все, что в них! Ты устами отца нашего Давида, раба Твоего, сказал Духом Святым: что мятутся язычники, и народы замышляют тщетное? Восстали цари земные, и князи собрались вместе на Господа и на Христа Его. Ибо поистине собрались в городе сем на Святаго Сына Твоего Иисуса, помазанного Тобою, Ирод и Понтий Пилат с язычниками и народом Израильским, чтобы сделать то, чему быть предопределила рука Твоя и совет Твой» (Деян.4:24–28).

Бог не является автором человеческих поступков – люди совершают их по своей свободной воле, но Бог учитывает их в Своём замысле так, что они приводят к тем результатам, которые Он предопределил. Люди при этом, естественно, несут ответственность не за промысл Божий, а за свои собственные намерения и решения.

Были ли у Холокоста христианские корни?

Докинз повторяет популярный в определённых кругах тезис о том, что Холокост – массовое истребление евреев нацистами и их пособниками в ходе Второй мировой войны – был вызван наследием христианского антисемитизма, который, в свою очередь, был порождён верой христиан в божество Иисуса, из-за которой евреев обвиняли в «богоубийстве».

Как пишет Докинз, «Даже если Гитлер не был, на самом деле, искренним христианином, его речи нашли благодарную аудиторию в населении Германии, приготовленном столетиями католической и лютеранской ненависти к евреям».

Можно согласиться с тем, что нацисты охотно использовали текст Мартина Лютера «О евреях и их лжи» в своей антисемитской пропаганде. Лютер, после того как рухнули его надежды на скорое обращение иудеев в его версию христианства, действительно разразился крайне грубыми нападками в их адрес. Полемика (в том числе, вероисповедная) в то время вообще велась грубо, а лично Лютер даже для той эпохи был крайне невоздержан на язык, осыпая своих оппонентов – католиков, представителей несогласных с ним течений протестантизма и иудеев – угрозами и бранью, которая приводит нынешних лютеран в немалое смущение. Но здесь ли лежат корни Холокоста? Нет, и, особенно в устах Докинза, обвинения подобного рода выглядят классическим перекладыванием с больной головы на здоровую.

Как сами нацисты объясняли свой антисемитизм? Укоряли ли они евреев в «богоубийстве», проявляли ли, вслед за Лютером, религиозную нетерпимость к иудаизму? Ничего подобного. Их совершенно не интересовало вероисповедание их жертв. Их антисемитизм был биологическим – они полагали, что евреи являются «расой» биологически враждебной «арийской расе», и даже если человек еврейского происхождения был христианским священником или епископом, это ни в малейшей степени не влияло на решимость нацистов его уничтожить.

Можно искать какие-то косвенные влияния, но если мы поинтересуемся самыми прямыми корнями национал-социализма, то эти корни носили – в представлении самих нацистов – научный, биологический характер.

Национал-социализм – это прикладная биология, как говорил Рудольф Гесс, и нацистам в голову не приходило считать его «прикладным христианством». Нацисты апеллировали к эволюционной биологии, их расовые построения представляли собой доведение до крайности тех научных, на тот момент, представлений о неравенстве рас и желательности евгеники (искусственного отбора среди людей), которые были общепринятыми в научной среде того времени. Расово-евгенические законы существовали в США и ряде западноевропейских стран, стерилизация людей с «плохой наследственностью» была практикой, принятой и активно продвигаемой научным сообществом. В одних только США были насильственно стерилизованы около 60 тысяч человек.

Национал-социалисты только довели эти успехи биологических наук до их логического экстремума – геноцида. Они вообще вели себя как идеальные, сознательные участники эволюционного процесса – что может быть естественней внутривидовой агрессии за расширение ареала обитания? У птичек с бабочками то же самое.

После поражения нацистов расовая теория и евгеника вышли из моды. Разумеется, Докинз, как и другие современные биологи, категорически отвергают эту теорию и, может быть, не столь единодушно – евгенику. Мы, конечно, не можем упрекать их в приверженности этим давно скомпрометированным воззрениям. Но в чем мы можем упрекнуть Докинза, так это в нежелании заметить очевидное. Нацистский антисемитизм не имел отношения к религии. Он имел научное обоснование. Мы, конечно, сейчас скажем – «лженаучное». Но, как говорит голос за кадром в сериале про Штирлица, «они ещё не знали». Расовая теория тогда считалась наукой.

Это не говорит нам, конечно, о том, что биология – корень всего зла. Но это определённо показывает, что люди могут злоупотреблять наукой. Как они могут злоупотреблять религией и вообще чем угодно. Но когда биолог приписывает плоды злоупотребления наукой – причём именно биологией – тлетворному влиянию религии, его построения верны с точностью до наоборот.

Искупление: почему бы просто не простить?

Но наиболее резкий протест у Докинза вызывает библейское учение об Искуплении. Как он пишет, «Ты можешь удивляться, почему, если Бог хотел простить нас, он просто не простил. Но нет, это недостаточно для такого персонажа, как Бог. Кто-то должен пострадать, предпочтительно мучительно и смертельно. «Да и все почти по закону очищается кровью, и без пролития крови не бывает прощения», как говорит послание к Евреям (9:22) Св. Павел часто объясняет, другими словами, что «Христос умер за грехи наши, по Писанию» (1Кор.15:3).

Докинз удивляется, почему Бог не остановил Распятие, как Он остановил жертвоприношение Исаака, и не объявил о всеобщем прощении и без этого.

Что же, Докинз не единственный, кто нападает на библейское учение о том, что Христос «изъязвлен был за грехи наши и мучим за беззакония наши; наказание мира нашего [было] на Нем, и ранами Его мы исцелились» (Ис.53:5). Даже некоторые христианские богословы пытались его смягчить или обойти.

Но в Библии оно есть; есть оно и у святых отцов, поэтому нам стоит ответить на это недоумение подробно. Пророки, Апостолы и Сам Господь, действительно, говорят о том, что прощение наших грехов обретено посредством Крестной Жертвы Спасителя. Что здесь является причиной недоумения?

Коротко сказать, это путаница между ситуацией, когда прощает частное лицо и когда прощает судья; между прощением, которое говорит «я больше не сержусь» и помилованием, которое говорит «ты не будешь наказан за свои преступления».

Конечно, спасение не сводится к одному этому акту помилования; впереди и у человека долгий путь духовного преображения, который он будет проходить в Церкви. Но оно начинается именно с отпущения грехов.

Приведём пример. Террорист Каракозов после неудачного покушения на Императора Александра II обратился к нему с просьбой о помиловании. Император ответил ему: «Как христианин я тебя прощаю, а как государь простить не могу».

Государь не является частным лицом; на нем лежит миссия обуздывать злодеев, и, если он будет пренебрегать ей, страна погрузится в хаос, а вверенный ему народ – во многие бедствия. Если вы частное лицо и вашу квартиру обворовали, вы можете простить вора – это будет похвальным великодушием. Но если вы судья, и перед вами стоит вор, а вы, вместо того чтобы наложить на него положенное по закону наказание, отпускаете его на все четыре стороны, как если бы он был невиновен, вы не делаете ничего похвального. Вы оказываетесь коррумпированным судьёй и пособником зла.

Одно дело – простить личную обиду, другое – вынести неправосудный приговор. Мы можем сказать частному лицу: «Почему бы тебе просто не простить», но нам вряд ли покажется уместным сказать судье: «Почему бы тебе не проигнорировать преступление».

Другая путаница, в которую люди часто впадают, – это смешение личной эмоциональной реакции на обиду и правого суда по отношению к преступлению. Нередко критики Искупления рисуют себе карикатурный образ Бога как кого-то, чрезвычайно сильно раздражённого поведением людей. Он успокаивается, только «сорвав зло» на Иисусе, подобно тому, как раздражённые люди могут «срывать зло» на ком-то постороннем и невинном. Но это именно карикатура, и она не имеет ничего общего с реальностью. Бог всегда и неизменно любит людей и желает их спасения. Суд Божий не является эмоциональной реакцией на личную обиду – он является справедливой и необходимой реакцией Творца и Хранителя мироздания на зло, которое это мироздание оскверняет, разрушает и уродует.

Так и земной судья может и не испытывать – вернее, даже должен не испытывать – к подсудимому личной неприязни. Он даже может жалеть его и сочувствовать ему, но как судья, совершающий правосудие, он не может просто сказать: «Я сегодня в сентиментальном настроении, мне тебя жалко, иди домой». Как судья, он поступает по справедливости, а не по своим эмоциональным реакциям.

Бог не может поступить неправосудно, такова Его нравственная природа. Более того, само творение, разрушенное грехом, нуждается в правосудии.

И неизменная любовь Божья предусматривает для нас Искупление во Христе Иисусе. Бог сам становится человеком – единственным безгрешным во всем человеческом роде, чтобы люди были искуплены Его смертью и их оправдание приобретено Его праведностью.

Мы, по справедливости, не заслуживаем рая, но Христос заслужил его для всех тех, кто присоединится к Его Церкви через покаяние, веру, Крещение и хранение заповедей.

Библия и проблема атеистического морализма

Нам стоит обратить внимание на то, что критика Библии (или христианской веры) с позиций морали предполагает какие-то моральные стандарты, и это неизбежно вызывает вопрос о том, откуда мы их берём. В мироздании, которое сотворил Бог, это понятно – именно Бог является Автором нравственного закона, именно перед Его лицом что-то является поистине добрым, а что-то поистине злым. Но если мы примем атеистическую картину мира: Бога нет, человек возник в результате действия каких-то безличных и внеморальных природных сил, то откуда мы берём критерии для того, чтобы отличать добро от зла? Есть ли вообще добро и зло во Вселенной без Бога? С одной стороны – нет, и Докинз прямо пишет об этом. С другой, он же произносит резкие и решительные моральные суждения, как если бы добро и зло были реальностью. Это выдаёт неизбежное противоречие атеистического мировоззрения, о котором мы поговорим в дальнейшем.

Продолжение следует...

Нападки Докинза на Библию в его недавней книге «Перерастая Бога: пособие для начинающих» в целом повторяют его же доводы в книге «Бог как иллюзия», которые, в свою очередь, воспроизводят долгую линию антибиблейской пропаганды, кочуя из книги в книгу и из статьи в статью. Перед тем как рассмотреть конкретные примеры, скажем несколько слов о самом подходе Докинза (и его собратьев) к Писанию.

Этот подход никоим образом не является научным; его было бы правильно охарактеризовать как «сектантский» или «культистский». Мы видим, как лидеры культов, например, Дэвид Кореш или Секо Асахара, цитируют Библию. Что характеризует их подход? У них есть уже сложившиеся взгляды, которые никак не исходят из Библии, но которые они хотели бы укоренить в сознании своих адептов как библейские, внушая им, что Священное Писание поддерживает их притязания. Если религиовед – сколь угодно неверующий – подходит к Библии с вопросом: «Что этот сборник текстов означает для тех, кто принимает его как авторитетный?» или, возможно, «Что эти тексты означали для их авторов?», то у Докинза вообще нет вопросов к тексту кроме риторических – ему все сразу и заранее ясно.

Чтобы ставить вопросы, надо допускать мысль, что я чего-то не понимаю или, возможно, понимаю неправильно. Докинз уверен, что все понимает правильно и что составил себе совершенно верное представление о том, чему учит Библия. Она, с его точки зрения, должна учить, по большей части, какой-то античеловеческой чуши, и его прочтение полностью продиктовано стремлением подтвердить этот заранее принятый тезис.

Библию не обязательно читать с верой; но её желательно читать (как и любую книгу) с желанием понять, а не приписать ей свои заранее принятые тезисы.

Приведу пример. Я понемногу читаю – с немалым трудом – книгу знаменитого космолога Стивена Хокинга «Вселенная в ореховой скорлупке». Я ничего не смыслю в физике и высшей математике, и мысль автора часто кажется мне непонятной и – когда у меня возникает впечатление, что я её понял, – возмутительно нелепой. То про «воображаемое время» автор загнёт, то про «тяжёлый вакуум»... Чушь какая-то.

Что мне нужно, чтобы продвигаться в понимании этого труда? Вера. И некоторое смирение. Я должен поверить, что автор не является идиотом и не несёт чепуху – напротив, он – учёный с мировым именем и хорошо знает, о чем пишет. Я должен приложить определённые (для меня – значительные) усилия к тому, чтобы вникнуть в его повествование. Я должен смириться – я не разбираюсь в этом предмете, мне стоит признать это и стараться повысить свой образовательный уровень. Во всяком случае, мне стоит воздержаться от высокомерной критики книги Хокинга, не приложив никаких усилий к пониманию того, о чем он, собственно, пишет. Возможно, это не Хокинг глупец или жулик. Возможно, это я чего-то не понимаю.

Для того чтобы понять, о чем идёт речь в Библии, не обязательно лично уверовать в её послание, но важно исходить из того, что осмысленное послание в ней содержится, и это послание, нравится нам это или нет, лежит в основании европейской культуры. Многие поколения людей читали Библию, их веру можно не разделять, но её можно попытаться понять – что люди находили в этом сборнике древних текстов, как они его интерпретировали. Возможно, это не христиане поголовно глупцы или жулики. Возможно, это Докинз чего-то не понял.

В книге «Перерастая Бога» Докинз повторяет тот же аргумент, что и в «Боге как иллюзия» – ну да, в Библии, особенно в учении Иисуса, есть кое-какие добрые и милые слова про любовь к ближнему и тому подобное. Но в Библии полно и «злобных» фрагментов, например, повеление истребить хананеев. Христиане неизбежно выбирают, какие слова Писания для них обязательны, а какие нет, и – по мысли Докинза – в этом выборе они ориентируются на какие-то внешние по отношению к Библии критерии, скорее всего, нравственный прогресс, который (независимо от Библии) происходит в нашей цивилизации. Вот как пишет Докинз:

«Но как мы решаем, какие стихи игнорировать, потому что они злобные, а какие проповедовать, потому что они добрые? Ответ должен состоять в каком-то другом критерии, по которому мы определяем, что считать злобным, а что – добрым, по причинам, которые не исходят из самой Библии. Но, в таком случае, какой бы это ни был критерий, почему бы не использовать его напрямую?

Если мы имеем какой-то независимый критерий того, какие стихи в Библии считать хорошими, а какие – плохими, то зачем нам вообще Библия?»

То есть Докинз как считал в 2006 году, так и продолжил считать в 2019, что Библия – это такой цитатник председателя Мао, в котором все фрагменты имеют одинаковое значение и ценность, и что христиане не следуют ветхозаветному законодательству исключительно под влиянием эпохи Просвещения. Ну и, видимо, боятся Гаагского трибунала, под который, по мнению Докинза, обязательно бы попали многие герои Ветхого Завета.

Он не один такой, для воинствующих атеистов это общее место. У меня самого в ходе одной из сетевых дискуссий спрашивали, почему я не побиваю камнями людей, работающих в субботу – подразумевая, что я воздерживаюсь от этого исключительно из страха перед полицией и судом. Ведь в Библии же сказано: «Соблюдайте субботу, ибо она свята для вас: кто осквернит её, тот да будет предан смерти» (Исх.31:14), вы сами утверждаете, что Библия есть слово Божье – что же вы саботируете Божье повеление?

Конечно, любой грамотный христианин мог бы объяснить Докинзу за десять минут, что критерий интерпретации для христиан находится внутри Библии – это её свидетельство об Иисусе Христе, в Котором мы встречаем Бога. Как говорит Апостол Иоанн, «Сие же написано, дабы вы уверовали, что Иисус есть Христос, Сын Божий, и, веруя, имели жизнь во имя Его» (Иоан.20:31). Библия имеет сюжет, развивающийся во времени, отдельные стихи и книги читаются внутри этого сюжета, история Откровения проходит через разные этапы, достигая вершины в Иисусе Христе.

Юридические и обрядовые нормы Ветхого Завета не распространяются на нас, потому что мы не являемся подданными древнеизраильского царства. Как и вообще Ветхозаветный Закон, в его юридической и обрядовой стороне, выполнял приуготовительную и прообразовательную роль к главным событиям библейской истории – приходу и искупительному служению Христа. Как пишет святой Апостол Павел, «Итак закон был для нас детоводителем ко Христу, дабы нам оправдаться верою; по пришествии же веры, мы уже не под [руководством] детоводителя» (Гал.3:24,25). Мы не игнорируем те или иные стихи Библии – мы просто помещаем их в общий контекст Писания, где они и становятся понятными. Эта простая мысль, однако, годами – а если говорить об атеистическом движении в целом, то десятилетиями и столетиями – ускользает от понимания критиков Библии.

Дело, конечно, не в том, что они неспособны её понять, а в том, что не хотят. Это самое принципиальное невежество в предмете, которым Докинз открыто похваляется. Но рассмотрим конкретные Библейские фрагменты, которые Докинз подвергает критике.

Жертвоприношение Авраама

Обращаясь к (предположительно юному) читателю своей книги, Докинз пишет:

«Бог повелел твоему отцу убить тебя и принести тебя во всесожжение. Но оказалось, что это просто шутка – проверка верности твоего отца Богу. Твой отец должен был доказать, что он настолько любит Бога, что даже готов убить тебя, если Бог так повелит. Он должен доказать, что любит Бога больше, чем своё дорогое дитя. Как только Бог увидел, что твой отец действительно, на самом деле готов это сделать, Бог вмешивается как раз вовремя. Попался! Первоапрельская шутка! Я это не всерьёз! Отличный розыгрыш, правда?

…Если бы что–то подобное произошло в наше время, Авраам попал бы в тюрьму за ужасающую жестокость к своему ребёнку».

Отметим, что восприятие Докинзом этой библейской истории никак не обогатилось за все годы, прошедшие с выпуска «Бога как иллюзии». Правда, он припоминает, что «официальная интерпретация, которую преподают в воскресных школах, говорит о том, что внезапное появление агнца было Божьим способом сказать людям, чтобы они не приносили человеческих жертв, а приносили животных».

Да, действительно, история Авраама – это, помимо прочего, история о том, как Бог не принял человеческую жертву и заменил её животным. Для древнего человека, в котором было сильно прецедентное мышление, ответ на вопрос: «Почему мы не приносим в жертву людей, как прочие народы?» как раз и находился в избавлении Исаака. Потому что Бог принял преданность Авраама и благословил его, а вот Исаака заменил агнцем.

Но это объяснение не устраивает Докинза. Он пишет: «Но ведь персонаж Бога в этой истории постоянно разговаривает с людьми... почему бы ему было просто не сказать им, чтобы они приносили в жертву овец, а не людей? Зачем было проводить Исаака через это ужасное испытание?»

Обратим внимание на постоянно возникающую – и у Докинза, и у других атеистических авторов – подмену. Докинз отвергает очевидную интерпретацию, которую предлагают в воскресных школах – «это, в частности, отмена человеческих жертвоприношений» – и предлагает свою собственную: «это жестокая шутка». Но чью веру в таком случае критикует Докинз?

Представим себе какой-нибудь культ, адепты которого верят, что Богу угодны жестокие шутки и розыгрыши, и они ссылаются при этом на интерпретированную в стиле Докинза историю с жертвоприношением Исаака. Была бы критика этого культа критикой христианства? Конечно нет, этот культ не имел бы с историческим христианством ничего общего. Экзегетические проблемы этого культа ни в малейшей степени не были бы проблемами христиан.

Но мы находимся именно в такой ситуации – если докинзиане интерпретируют всю историю как жестокую шутку, это их проблема, а не проблема христиан и не проблема Библии.

Риторические вопросы, которые ставит Докинз, указывают на ту же удивительную неусвояемость любых ответов, которые ему, несомненно, давали за прошедшие годы.

«И если Бог, как говорят, знает все, то Он мог знать заранее, как Авраам поведёт себя перед лицом этого испытания».

Разумеется, и Бог испытывает Авраама не чтобы узнать что-то Ему неизвестное, но по ряду причин, которые, опять же, любой грамотный христианин мог бы объяснить Докинзу за десять минут – если бы он согласиться слушать. Бог даёт возможность Аврааму проявить абсолютную верность и обрести Его обетования – для себя и для своих потомков. Бог создаёт, как мы уже сказали, прецедент отмены человеческого жертвоприношения, который был бы понятен и убедителен в культуре того времени. Бог – что очень важно и, похоже, неизвестно Докинзу – пророчески указывает на грядущую Жертву Христа, Жертву, которую усмотрит Сам Бог ради искупления человеческого рода.

Другой ветхозаветный эпизод, на который обращает внимание Докинз – принесение ветхозаветным героем Иеффаем в жертву своей дочери. Толкователи расходятся во мнениях относительно того, идёт ли речь о том, что девушка была буквально заклана в жертву, или же она была посвящена Богу и не имела возможности выйти замуж. Библейский текст говорит: «По прошествии двух месяцев она возвратилась к отцу своему, и он совершил над нею обет свой, который дал, и она не познала мужа» (Суд.11:39). Докинз исходит из того, что она была именно заклана в жертву, и возмущается тем, что, в отличие от случая с Исааком, Бог не предотвратил этого.

Что же, если речь действительно идёт о жертвоприношении, то Бог обращался к Своему народу – и Ему приходилось обращаться очень настойчиво – чтобы искоренить практику человеческих жертвоприношений. Об этом, в частности, и говорит следующий эпизод, на котором концентрируется Докинз.

Истребление хананеев

Докинз (как и в прошлой своей книге) сравнивает Иисуса Навина с Гитлером, и завоевание обетованной Земли – с нацистским геноцидом. Впрочем, в историчность этого завоевания он не верит, так что бранится на то, что в его глазах является художественным вымыслом.

Так или иначе, книга Иисуса Навина – манифест воинствующей нетерпимости, который производит тяжёлое впечатление на современного читателя. Однако аналогия с Гитлером – это просто ещё один пример тех неосновательных аналогий, которые обычны для риторики Докинза (и новых атеистов вообще).

Начнём с того, что в главе «Как мы определяем, что добро?» (How do we decide, what is good?) сам Докинз говорит о моральном прогрессе – ещё в XIX веке такие почитаемые люди как Авраам Линкольн, позволяли себе грубые расистские высказывания, которые в наше время моментально уничтожили бы их карьеру. А чуть раньше люди – в частности, как признает Докинз, его собственные предки – владели рабами и считали это в порядке вещей. Докинз просит нас не судить людей прошлого по нынешним стандартам – и с этим можно отчасти согласиться.

Но ведь то же соображение применимо не только к людям XIX, но и к людям раннего железного века – довольно странно предъявлять к ним такие же требования, как к тем, кто живёт сейчас.

Почему-то призывая нас учитывать контекст эпохи, когда речь идёт о его предках-рабовладельцах, Докинз решительно отказывается делать это применительно к героям Библии. Он призывает современного подростка поставить себя на место Исаака, забывая о том, что это просто невозможно, слишком велика разница культур. И с той же лёгкостью он сравнивает людей, только-только выбирающихся из язычества, дикости и варварства, с людьми, которые рухнули в глубины язычества после веков блестящей христианской культуры.

Даже с чисто светской точки зрения сравнивать Иисуса Навина с Гитлером можно не больше, чем сравнивать фараона с Черчиллем – это абсолютно разные люди, действующие в абсолютно разных контекстах и принадлежащие к абсолютно разным культурам.

Гитлер действовал в уже почти двухтысячелетней на тот момент христианской цивилизации. Он пришёл в мир, в котором истины о том, что человек (любого этнического происхождения) создан по образу Божию, что блаженны миротворцы и милостивые, были не только проповеданы, но и в некоторой степени усвоены, в том числе именно внутри германской культуры. Национал–социалисты хорошо знали истину и намеренно отвергли её ради научных (мы сейчас скажем, лженаучных, но они этого ещё не знали) теорий о расовом превосходстве. Рудольф Хесс говорил о том, что национал-социализм – это прикладная биология, и в этом движении трудно не увидеть впечатляющую победу биологии (как люди её тогда понимали) над теологией.

Иисус Навин вырос в абсолютно другом мире – в мире, где человеческие жертвоприношения были абсолютно в порядке вещей, а до Нагорной Проповеди оставались ещё долгие века. Он не был – и не мог быть – христианином, как не мог соответствовать нашим представлениям о цивилизованности и гуманности. Да и в других ветхозаветных повествованиях действуют люди чрезвычайно грубых нравов.

Не мог бы Бог найти себе каких-то более приятных людей? Нет. Бог не приходит спасать фей и эльфов. Он приходит спасать именно этот – глубоко падший – человеческий род. Других людей у Него просто нет. С вершины христианской цивилизации мы можем ужасаться их грубости, но мы оказались на этой вершине только потому, что Бог взялся работать с этими людьми.

Бессмысленно сравнивать Иисуса Навина с Гитлером – даже с чисто мирской точки зрения. Как бессмысленно сравнивать и жертв Гитлера с хананеями. Если уж проводить современные аналогии, то мы можем вспомнить современные культы, связанные с человеческими жертвоприношениями.

В наши дни мы нетерпимы к такой практике – случаи человеческих жертвоприношений, в Индии, в Африке, в Непале, в иммигрантских сообществах в Европе преследуются полицией. В Уганде жертвами жрецов стали, как сообщает ВВС, сотни детей, и полицию резко порицают за недостаточное усердие в борьбе с этим злом.

Никто не считает, что такие культы могут быть терпимы – напротив, полиция уничтожает такие сообщества и заключает их членов в тюрьму. Конечно, никто не действует с суровостью Иисуса Навина – мы другие люди и находимся в совершенно других условиях. Но мы не готовы это терпеть рядом с собой.

К счастью, мы обладаем подавляющим превосходством над любыми культистами, практикующими человеческие жертвоприношения – и чисто силовым, и идеологическим. Нам (пока, по крайней мере) не стоит опасаться, что подобные культы станут главенствующими и официальными, как это было у соседей Израиля в древности. Никаких массовых обращений в такие культы не происходит – это загнанное в глубокое подполье ничтожное меньшинство.

В эпоху Иисуса Навина (и долгое время после него) ситуация была другой. Именно язычество с принесением детей в жертву идолам было доминирующим. Именно то, что этого делать категорически не следует, было новой и с трудом приживавшейся идеей. Пророкам Ветхого Завета пришлось приложить огромные усилия к тому, чтобы удержать народ Божий от совращения к той же практике.

Как говорит псалмопевец об отступниках-израильтянах, они «проливали кровь невинную, кровь сыновей своих и дочерей своих, которых приносили в жертву идолам Ханаанским, – и осквернилась земля кровью» (Пс.105:38).

Нам сейчас это трудно и вообразить, но сжигать детей в жертву идолам было обычным для язычников, и в это вовлекались – даже долгое время спустя после Иисуса Навина – и израильтяне. Как говорит Пророк, «Ибо сыновья Иуды делают злое пред очами Моими, говорит Господь; поставили мерзости свои в доме, над которым наречено имя Моё, чтобы осквернить его; и устроили высоты Тофета в долине сыновей Енномовых, чтобы сожигать сыновей своих и дочерей своих в огне, чего Я не повелевал и что Мне на сердце не приходило» (Иер.7:30,31).

Но нас, конечно, шокирует то тотальное истребление хананеев, которое описано в книге Иисуса Навина. Для нас – после двух тысяч лет христианства – важно тщательно отделять лично виновных от невиновных. В нашем мире это далеко не всегда так на практике, но в теории мы это хорошо усвоили.

Но в древнем мире человек воспринимался как часть племени – в Ветхом Завете благословения и проклятия носят коллективный (то есть относящийся ко всему народу) и посюсторонний характер. Поэтому книга Иисуса Навина описывает проклятие и гибель, постигшую хананеев, как нечто тотальное, и поглотившее всю их цивилизацию. Смысл повествования достаточно ясен – сжигать детей в жертву идолам есть мерзость перед Богом, народ, который делает это, будет проклят и стёрт с лица земли.

Яростная нетерпимость Ветхого Завета не становится чем-то белым и пушистым, когда мы подробнее узнаем, против чего она была направлена. Но она оказывается в своём историческом контексте и на своём месте в истории спасения.

Библия – не сборник цитат

Итак, в Ветхом Завете мы видим долгий, очень трудный, и полный сбоев и падений процесс возрастания народа Божия в познании Бога. Это не история идеальных людей, которые совершают идеальные поступки в идеальных обстоятельствах. Это история реальных, живых, грешных людей, которые принадлежат к культурам, глубоко поражённым грехом, и только начинают, под водительством Бога, выбираться из той кромешной тьмы, в которой они находятся.

Разумеется, понимание Бога у героев книги Иисуса Навина или, скажем, книги Судей, сильно отличается от того, как Бога видит, например, Апостол Иоанн. Божественное Откровение – это не единократное событие падения с неба готового библейского текста. Это долгий процесс, который проходит через различные этапы и достигает вершины в личности и спасительных деяниях Господа нашего Иисуса Христа.

Рассматривать утверждения (или события) Библии вне контекста этого процесса – значит проявлять грубое непонимание текста. Которое в случае Докинза и его соратников связано, увы, не с незнанием, а с принципиальным нежеланием понимать.

Продолжение следует...

P.S.

✒️ Я перестал читать комментарии к своим постам и соответственно не отвечаю на них здесь. На все ваши вопросы или пожелания, отвечу в Telegram: t.me/Prostets2024

✒️ Простите, если мои посты неприемлемы вашему восприятию. Для недопустимости таких случаев в дальнейшем, внесите меня пожалуйста в свой игнор-лист.

✒️ Так же, я буду рад видеть Вас в своих подписчиках на «Пикабу». Впереди много интересного и познавательного материала.

✒️ Предлагаю Вашему вниманию прежде опубликованный материал:

📃 Серия постов: Вера и неверие

📃 Серия постов: Наука и религия

📃 Серия постов: Дух, душа и тело

📃 Диалоги неверующего со священником: Диалоги

📃 Пост о “врагах” прогресса: Мракобесие

📃 Пост: О попах, мерседесах на деньги бабушек и прочее...

Один из самых популярных аргументов против христианской веры в чудеса, который приводит Докинз в своей книге «Перерастая Бога», восходит к Дэвиду Юму. Вот как Докинз его излагает:

«Великий шотландский философ XVIII века Дэвид Юм высказывался о чудесах, и я хотел бы остановиться на этом, потому что это важно. Я перескажу его мысль своими словами. Если кто-то утверждает, что он видел чудо – например, что Иисус воскрес из мёртвых... – у нас есть два варианта.

Вариант 1: это произошло на самом деле.

Вариант 2: свидетели ошибаются – или лгут, или галлюцинируют, или их слова переданы ошибочно, или участвуют в каком-то розыгрыше. Вы можете сказать: «Эти свидетели такие надёжные, я готов доверить им свою жизнь, и было множество и других свидетелей – было бы чудом, если бы они лгали или заблуждались».

Но Юм бы ответил на это: хорошо, но если вы даже полагаете вариант 2 чудом, вы, конечно, согласитесь, что вариант 1 ещё более чудесен. Когда вам приходится выбирать между двумя вариантами всегда выбирайте менее чудесный».

Похожий довод выдвигает известный популяризатор науки Карл Саган, которого Докинз тоже цитирует: «Экстраординарные утверждения требуют экстраординарных подтверждений».

На аргумент Юма против чудес часто ссылаются, так что нам стоит рассмотреть его немного подробнее. Сам Юм говорит: «Чудо есть нарушение законов природы, а так как эти законы установил твёрдый и неизменный опыт, то доказательство, направленное против чуда, по самой природе факта настолько же полно, насколько может быть полным аргумент, основанный на опыте».

Речь идёт о том, что любые сообщения o сверхъестественных событиях – таких, например, как Воскресение Иисуса из мёртвых – являются экстраординарными. Ничего подобного обычно не происходит, весь наш опыт – и опыт многих поколений – говорит о том, что мёртвые остаются мёртвыми, да и вообще мы обычно не наблюдаем сверхъестественных явлений.

Другими словами, если весь наш опыт говорит о том, что мёртвые не воскресают, утверждение, которое опровергало бы этот опыт, стоит воспринять с глубоким скептицизмом.

Поэтому, чтобы поверить в истинность сообщений о сверхъестественном, нужны какие-то совсем уж экстраординарные свидетельства, и атеисты не считают какие-либо сообщения о чудесах удовлетворяющими этому критерию. Аргумент Юма породил обширную литературу, в которой приводится множество причин, по которым он неверен. Мы обратим внимание на некоторые из них.

Кольцевой аргумент

Аргумент Юма содержит логическую ошибку, которая называется по латыни idem per idem, «то же посредством того же», её ещё называют «кольцевым аргументом». Ошибка состоит в том, что аргумент с самого начала подразумевает то, что пытается доказать. Как, например, в известном анекдоте:

«– Он у нас такой святой человек, такой святой! Он каждый день разговаривает с Богом!

– А он не врёт?

– Ну как же может врать человек, который каждый день разговаривает с Богом!»

Другой пример, который любят приводить на атеистических сайтах: «Библия боговдохновенна и истинна, потому, что так написано в Библии».

Вывод, к которому люди приходят, на самом деле, уже спрятан в предпосылке. В эту же ошибку впадает и аргумент Юма. Выразим его короче, чтобы подчеркнуть её:

1. Твёрдый и неизменный опыт показывает, что чудес не бывает.

2. Следовательно, мы не должны принимать свидетельства о чудесах.

Пункт 1 уже провозглашает то, что утверждается в пункте 2.

На самом деле, человеческий опыт включает в себя множество сообщений о сверхъестественных явлениях, и единственный способ сказать о том, что «твёрдый и неизменный опыт» говорит против чудес, состоит в том, чтобы заранее объявить все свидетельства о чудесах ложными. Как на это обращает внимание философ Уильям Лэйн Крейг, «Говорить о том, что твёрдый и неизменный опыт говорит против возможности чудес, значит, уже подразумевать, что чудес не бывает».

Юм заранее исключает из человеческого опыта любые чудеса, а потом на основании этого, отредактированного таким образом опыта, делает вывод, что чудес не бывает.

Аргумент Юма, по сути, является тавтологией – поскольку чудес не бывает, чудес не бывает. Уже это делает аргумент Юма невалидным. Но нам стоит рассмотреть и некоторые другие его трудности.

Нарушают ли чудеса законы природы?

Само определение чуда как «нарушения законов природы» трудно принять. Приведу пример. Представьте себе, что я оставил на даче под кроватью 32-килограммовую гимнастическую гирю. Вернувшись на дачу, я обнаружил, что она лежит на шкафу. Будет ли это означать, что нарушен закон всемирного тяготения? Нет, это просто будет означать, что в моё отсутствие на даче побывал кто-то достаточно сильный, чтобы закинуть гирю на шкаф.

Так и чудо указывает не на то, что природа способна нарушать свои законы, а на вмешательство могущественной внеприродной силы. Для верующих христиан чудо никогда не было доказательством того, что законы природы не работают. Оно служило доказательством вмешательства Бога.

Более того, чудо могло быть опознано как чудо только на фоне того, что природа подчиняется установленным для неё законам. Воскресение Иисуса является уникальным Божьим знамением именно потому, что обычно мёртвые не воскресают, и воскресение мёртвого человека есть дело невиданное и неслыханное. Я могу точно знать, что у меня на даче кто-то побывал, именно потому, что обычно гири подчиняются закону всемирного тяготения и лежат, где положили.

Такое вмешательство никак не ставит под вопрос законы природы и никак не опровергает наш повседневный опыт. Точно так же, как вмешательство человека, переложившего гирю на шкаф, не ставит под вопрос закон всемирного тяготения.

Абсолютизация ограниченного опыта

Ещё одна ошибка этого аргумента против чудес состоит в абсолютизации неизбежно ограниченного человеческого опыта. В 1768 году в Парижскую Академию наук было доставлено несколько метеоритов, которые, по утверждению свидетелей, «упали с неба».

Конечно, такие сообщения были «экстраординарными» – обычно камни с неба не падают. Весь наш опыт говорит, что камень с неба – это последнее, чего нам стоит опасаться. Экстраординарных подтверждений не было – были свидетельства каких-то простых и необразованных людей, что они наблюдали такое падение.

Академики признали эти свидетельства ложными на том основании, что «камни с неба падать не могут». Вулканическими эти камни быть не могли, теория, что камни могут конденсироваться из воздуха во время грозы, была справедливо отвергнута, а про то, что камни могут прилетать из космоса, академики ещё не знали – и, в полном соответствии со своим опытом (и в согласии с подходом Юма) признали сообщения суеверных и необразованных людей о «камнях с неба» ложными. Теперь мы знаем, что они ошиблись, ввиду неизбежной ограниченности их знаний.

Таким образом, подход, который предлагает Юм, и вслед за ним Саган и Докинз, будет приводить к ошибкам даже в случае вполне обычных, не сверхъестественных явлений.

Как мы определяем вероятность?

Но как мы определяем саму «экстраординарность» явления? Говоря о том, что какое-то явление чрезвычайно маловероятно, и мы должны признать более вероятным, что сообщения о нем ложны, мы неизбежно как-то оцениваем эту вероятность. Но как именно мы это делаем?

Мы оцениваем вероятность наступления того или иного события, основываясь на прошлом опыте, тех фоновых знаниях о мире, которые у нас уже есть. Например, вероятность осложнений после определённой операции составляет 5%, что основано на опыте предыдущих операций такого рода. Но такая оценка возможна только для повторяющихся природных событий, о которых мы уже располагаем определёнными знаниями.

Мы не можем оценить вероятность уникального события.

Приведём ещё один пример. Представьте себе самолёт, сбившийся с курса и пролетевший низко над индейской деревушкой где-то в джунглях Амазонки. Индейцы ничего не знают о самолётах и видят его в первый и последний раз, и когда они расскажут о своём видении огромной ревущей птицы в соседней деревне, им не поверят. В жизненном опыте изолированного племени в джунглях нет никаких самолётов. «Где экстраординарные доказательства ваших экстраординарных заявлений?» – спросят индейцы-скептики и будут, очевидно, неправы.

Но где же они ошиблись? Опыт поколений их предков, живших в тех же джунглях, говорит о том, что никаких огромных ревущих птиц не бывает. Они знают свои родные джунгли вдоль и поперёк и отлично разбираются в зверях и птицах – и такого в их мире точно нет.

Беда в том, что их опыт, на основании которого они делают выводы относительно экстраординарности этого события, ограничен жизнью в джунглях. Мы, имея несколько более широкий кругозор, ничего экстраординарного в самолёте не увидим. Но это не отменяет того, что есть многое, что находится за пределами нашего опыта, и, тем не менее, является реальным.

Как индейцы могли бы оценить вероятность появления самолёта над деревней? Никак. Это уникальное событие, его не было раньше и оно едва ли повторится. Но они могли бы оценить нечто другое – насколько вероятно, что все их соплеменники, рассказывающие об этом событии, говорят неправду? Сошли ли они с ума? Есть ли у них причины намеренно лгать? Известны ли они как легкомысленные фантазёры? Продолжают ли они упорно настаивать на своих утверждениях, столкнувшись с неверием и насмешками?

Иначе говоря, вероятность этого происшествия следовало бы оценивать исходя из того, насколько вероятно, что мы имели бы эти свидетельства, если бы самого происшествия не было. Насколько вероятно, что наши свидетели лгут или галлюцинируют? Если это не представляется вероятным, индейцам стоит согласиться – их соседи действительно видели то, о чем рассказывают.

Апостолы провозглашают Воскресение Христово как уникальное событие, которое радикально меняет всю историю мироздания. Они вовсе не говорят: «Время от времени, при естественном ходе вещей, мёртвые воскресают». Они говорят о том, что Творец мироздания вмешался в историю могущественным, уникальным и решающим образом.

Мы не можем подсчитать вероятность этого события – не больше, чем мы можем посчитать вероятность, например, Большого Взрыва, с которого, согласно представлениям современной космологии, началось существование нашей Вселенной. Хотя Большой Взрыв является экстраординарным – экстраординарнее некуда – и абсолютно уникальным событием, учёные верят в него, поскольку на него указывает ряд косвенных, но убедительных свидетельств.

Оценивая свидетельство Апостолов, трудно задаваться вопросом о вероятности самого Воскресения – как бы мы могли её подсчитать? Нам стоит задуматься о вероятности и правдоподобии альтернативных объяснений. Апостолы лгут? Теории апостольского заговора в наши дни совершенно вышли из моды из-за явного отсутствия у Апостолов мотива изобретать такую ложь и настаивать на ней перед лицом враждебности и гонений. Все согласны в том, что Церковь возникла из искренней – и страстной – веры учеников в то, что Иисус действительно воскрес из мёртвых. Они галлюцинируют? Эта версия намного более популярна. Но могла ли галлюцинация убедить людей в том, что их умерший жалкой и позорной смертью учитель – на самом деле воскресший Господь и Спаситель, Которого они должны проповедовать всем народам, несмотря на яростные гонения, мучения и лютую смерть? Люди в то время верили в то, что живым могут являться призраки умерших, так почему предполагаемая галлюцинация не была воспринята как призрак, а породила у Апостолов несокрушимую веру именно в телесное воскресение Иисуса?

И куда нам девать пустую гробницу? И самим Апостолам, и их противникам было легко убедиться, лежит ли мёртвое тело Иисуса там, где его положили, на чем все галлюцинации тут же и кончились бы.

Объявить рассказ о пустой гробнице выдуманным? Но это сделало бы Апостолов уже обманщиками, а не обманувшимися, и вернуло бы нас к теории заговора. К тому же обманщиками крайне неловкими – в повествовании пустую гробницу обнаруживают женщины, что потом столетиями вызывало насмешки язычников. Женщины не считались достойными доверия свидетелями.

Кроме того, саму гробницу предоставил для погребения Иисуса член Синедриона, Иосиф Аримафейский. Учитывая острую враждебность Синедриона к ранним христианам, вводить в повествование положительного члена Синедриона было бы крайне странно.

Наиболее разумный вывод – Апостолы не лгут. И не галлюцинируют. Они действительно видели Его живым. Но тут возникает все та же проблема кольцевого аргумента – никакие свидетельства о сверхъестественном не принимаются, потому что не принимаются никогда.

Абсолютный запрет на сверхъестественное

Несложный мысленный эксперимент показывает, как аргументация Юма, которую нам предлагает Докинз, приводит к абсурду. Представим себе, что мы присутствуем при встрече воскресшего Господа с учениками и видим, как Он разделяет с ними трапезу.

Мы можем заключить, что стали свидетелями чуда – но вспомним аргументацию Юма. Что более вероятно: что нарушены законы природы, установленные твёрдым и неизменным опытом, или что мы стали жертвой галлюцинации, заговора с каким-то двойником на месте Иисуса, или ещё чего-то, чему нужно найти объяснение в рамках «законов природы»?

Кому, в самом деле, мы поверим – «твёрдому и неизменному опыту», который говорит о том, что мёртвые не воскресают, или своим суеверным и непросвещённым глазам?

Если бы аргумент Юма был валиден, какие «экстраординарные свидетельства» могли бы убедить нас в реальности сверхъестественного? Абсолютно никакие.

Юм исходит из подразумеваемого материализма и сразу исключает из «твёрдого и неизменного опыта» любые свидетельства о сверхъестественном. Но если мы придерживаемся этого мировоззрения, никакие свидетельства не убедят нас в том, что сверхъестественное вмешательство имело место. Мы примем какие угодно объяснения, кроме этого.

Если мы в принципе допускаем возможность сверхъестественных явлений – мы свободны подходить к сообщениям о них так же, как к сообщениям о любых других явлениях. Конечно, они могут быть ложью, галлюцинациями или слухами. Как ложью могут быть и любые свидетельства о несверхъестественных событиях. Но для того, чтобы определить это, нам понадобится сначала рассмотреть сами свидетельства.

Чудеса, в которые мы сами не верим

Но у Юма есть ещё один аргумент, который постоянно воспроизводится (или подразумевается) в различных атеистических книгах, в том числе у Докинза. Есть множество сообщений о чудесах, в которые христиане не верят, например, сообщения в апокрифических евангелиях о том, что ребёнок Иисус оживлял глиняных птичек, или сообщения о чудесах в нехристианских религиях.

Разные религии используют чудеса для подтверждения своих конфликтующих доктрин, поэтому и сами христиане скептически отнесутся к сообщениям о сверхъестественном, когда они исходят от иноверцев. Не требует ли интеллектуальная честность ко всем свидетельствам о чудесах – христианским или нет – относиться одинаково скептически?

В чем ошибка этого довода? В той же самой заранее принятой установке, что чудес не бывает, и рассматривать конкретные сообщения о чудесах не стоит, раз уж они все равно невозможны.

Если отказаться от этой установки, то сообщения о чудесах следует рассматривать и интерпретировать по отдельности. Некоторые сообщения о чудесах могут быть ложными, причём не только в нехристианской, но и в христианской среде. Вскоре после своего обращения я читал пособие по подготовке к исповеди, в котором, среди прочих грехов, в которые может впасть человек, упоминался такой как «распространял ложные рассказы о чудесах».

В наши дни православные священники, например, такой известный миссионер как о. Георгий Максимов, прилагают немалые усилия к разоблачению «благочестивых» фейков. Наличие ложных сообщений о чудесах не опровергает существования реальных чудес, и даже не делает их менее вероятными. Фальшивых алмазов на свете гораздо больше, чем настоящих, но никому в голову не приходит утверждать, что настоящих алмазов не существует. Напротив, само наличие подделок указывает на реальность (и высокую ценность) настоящих алмазов.

Поэтому интеллектуально честным подходом было бы не отрицать все сообщения о сверхъестественном, а подходить к ним с одними и теми же критериями – и именно с этой стороны рассматривать сообщения о чудесах за пределами Церкви.

И как только мы взглянем на эти сообщения, предположение, что все религии предъявляют сопоставимые чудеса, окажется просто неверным. Новозаветная история – когда ученики преданного лютой казни Учителя настаивают на том, что Он буквально, физически, телесно воскрес из мёртвых, и готовы на мучения и смерть ради своего свидетельства, не имеет сопоставимых параллелей.

Конечно, попытки предъявить такие параллели были, но, при ближайшем рассмотрении, они все очень далеко не дотягивают до Нового Завета. Эту тему – ложных аналогий и параллелей – стоит рассмотреть отдельно, но пока остановимся на том, что основатель второй по числу последователей монотеистической религии – Мухаммед – даже не претендовал на совершение чудес.

Однако о меньших по масштабу чудесах нехристиане говорят, и эти сообщения стоило бы рассматривать каждое по отдельности. Они могут быть ошибочными, подобно тому, как и среди христиан могут быть ошибочные сообщения о чудесах. Однако, как христиане, мы, в принципе можем признавать и реальные сверхъестественные явления за пределами Церкви. Они могут быть подлинными проявлениями милосердного снисхождения истинного Бога к Своим творениям, которое никак не означает, что представления этих людей о Боге истинны. Они могут быть в каких-то случаях проявлением деятельности падших духов, которые – в христианской картине мира – совершают «чудеса и знамения ложные».

Христианская вера не требует, чтобы мы считали любые сообщения о сверхъестественном за пределами Церкви ложными – она только задаёт определённые рамки интерпретации этих сообщений.

Подводя итоги

Итак, аргумент Юма против чудес – и восходящая к нему линия доводов, вроде того, что выдвигает Карл Саган – обладает рядом фатальных дефектов. Он носит кольцевой характер, то есть вводит в свою предпосылку тот самый тезис, который пытается доказать. Этот аргумент в своём рассмотрении того, что вероятно, а что нет, уже исходит из материалистических предпосылок, которые должен был бы доказывать. Он даёт неверное определение того, что такое чудо, по крайней мере, чудо в христианском понимании. Он абсолютизирует наши (неизбежно ограниченные) знания о мире. Это не все его дефекты, но уже одного из них было бы достаточно, чтобы отправить его на заслуженный отдых.

Тем не менее, его снова и снова выдвигают с таким видом, как будто он также бодр и свеж, как в XVIII веке. Но его убедительность для людей того времени была связана с популярностью деизма – представления о том, что Бог создал мир как совершенную машину, сверхъестественные вмешательства в которую были бы неуместны. Например, Вольтер, (который был не атеистом, как иногда у нас думают, а именно деистом) в своём «Философском Словаре» писал: «Чудо есть нарушение математических, божественных, неизменных, вечных законов; таким образом, оно есть противоречие в терминах. Но, говорят, Бог может приостанавливать эти законы по Своей воле. Но с чего бы Ему желать искажения в работе этой огромной машины? Говорят «ради людей». Но разве не было бы абсурдной экстравагантностью воображать, что вечное Высшее Существо будет ради трёх или четырёх сотен муравьёв на этом маленьком кусочке глины нарушать работу всего огромного механизма, который движет Вселенную?»

Сейчас очень мало кто придерживается деизма – связанного с ним убеждения, что для Бога было бы неуместно творить чудеса, и, лишённый поддержки интеллектуальной моды, аргумент Юма рассыпается.

Это не мешает, конечно, провозглашать его, как ни в чем не бывало, но нам стоит обратить внимание, что такой давно опровергнутый довод становится гораздо более похож на лозунг, чем на аргумент.

Продолжение следует...

P.S.

✒️ Я перестал читать комментарии к своим постам и соответственно не отвечаю на них здесь. На все ваши вопросы или пожелания, отвечу в Telegram: t.me/Prostets2024

✒️ Простите, если мои посты неприемлемы вашему восприятию. Для недопустимости таких случаев в дальнейшем, внесите меня пожалуйста в свой игнор-лист.

✒️ Так же, я буду рад видеть Вас в своих подписчиках на «Пикабу». Впереди много интересного и познавательного материала.

✒️ Предлагаю Вашему вниманию прежде опубликованный материал:

📃 Серия постов: Вера и неверие

📃 Серия постов: Наука и религия

📃 Серия постов: Дух, душа и тело

📃 Диалоги неверующего со священником: Диалоги

📃 Пост о “врагах” прогресса: Мракобесие

📃 Пост: О попах, мерседесах на деньги бабушек и прочее...

Эта статья – начало серии статей, в которых мы рассмотрим полемические труды британского биолога и публициста Ричарда Докинза. Этот популярный, в том числе у нас, атеистический автор может считаться если не основателем, то, по крайней мере, наиболее ярким представителем определенного подвида атеизма, который я бы так и назвал – докинзианством.

В английском языке есть выражение «проповедовать хору», то есть людям и так уже давно разделяющим убеждения проповедника. Цель такой проповеди – не сообщить аудитории что-то новое или привлечь неверующих. Она должна ободрить и воодушевить тех, кто уже полностью согласен. Это выражение хорошо описывает книги Ричарда Докинза – со стороны они выглядят поразительно слабыми, в то время как у хора взывают восторг. Трудно избежать аналогии с каким-нибудь фундаменталистским проповедником, непоколебимо уверенные речи которого кажутся вершиной мудрости его пастве, но со стороны воспринимаются скептически.

В 2019 году вышла книга Докинза Outgrowing God: A Beginner's Guide («Перерастая Бога: пособие для начинающих»). В основном, говоря о воззрениях Докинза, я буду обращаться к ней – приводя цитаты в моем собственном переводе. Мне это кажется уместным по нескольким причинам: во-первых, учитывая популярность автора, русского перевода ждать недолго, во-вторых, мне хотелось бы опираться на самую свежую версию аргументов оппонента, в-третьих, чего-то радикально нового в книге нет, и человек, знакомый с предыдущими трудами Докинза, безо всяких затруднений поймет, о чем идет речь.

Но перед тем как обратиться к конкретным аргументам автора, сделаем несколько общих наблюдений о самом феномене докинзианского атеизма.

Игнорирование оппонентов

Как это сразу бросается в глаза, автор не приводит каких-то новых аргументов, а только упорно повторяет старые. Если вы ожидали какого-то развития темы, нового поворота дискуссии, вы его не найдете. С момента выхода его бестселлера «Бог как иллюзия» прошло уже 14 лет, вышли десятки книг и сотни статей и рецензий, в которых доводы Докинза подвергались критике, причем как со стороны христиан, так и со стороны атеистов.

Такие известные христианские авторы, как биохимик и богослов Алистер Макграт, оксфордский профессор математики Джон Леннокс, философ Альвин Плантинга, философ Уильям Лэйн Крейг и многие другие весьма тщательно рассмотрели (и опровергли) доводы Докинза. Более того, Докинзу сильно досталось от тех, кто, казалось бы, должен был его поддержать – от агностиков и атеистов.

Известный философ Майкл Рьюз (сам атеист), например, писал: «В отличие от „новых атеистов“ я считаю нужным изучать предмет – и книга „Бог как иллюзия“ Докинза заставляет меня стыдиться того, что я тоже атеист. Докинз просто не дает себе труда разобраться в христианских аргументах, которые он заносчиво высмеивает».

Эта волна критики могла бы вызвать, по крайне мере, какую-то коррекцию в аргументах, но, похоже, прошла совершенно незамеченной. Такое впечатление, что Докинз предпочитает просто игнорировать любые доводы и критику и пишет так, как будто этих 14 лет просто не было.

Безграмотность как принцип

Это игнорирование само по себе является интересным феноменом, который представляется не столько личной особенностью Докинза, сколько качеством всей субкультуры «нового атеизма». Как сказал сам Докинз, когда его упрекнули в безграмотности в вопросах христианского богословия, «Необходимо ли разбираться в лепреконологии, чтобы перестать верить в лепреконов?»

Разумеется, не обязательно разбираться в каких-то верованиях, чтобы их не принимать, но вот для того чтобы содержательно критиковать их, надо понимать, о чем идет речь. Я не разделяю, например, буддизма, но если бы я решил писать объемистые книги, критикующие буддизм, я должен был бы потратить хотя бы некоторое время на то, чтобы разобраться с тем, во что верят буддисты и понять их логику.

Если бы я сделал себе имя (и достаток) на нападках на буддизм, заявляя при этом, что не собираюсь сколько-нибудь вникать в учение, на которое обрушиваюсь, или знакомиться с ответами, которые сами буддисты (и грамотные религиоведы) дадут на мои нападки, я бы выставил себя чрезвычайно самоуверенным и невежественным человеком, недостойным высокой оценки ни с интеллектуальной, ни с этической точки зрения.

Но аналогичные по качеству нападки на христианство вознесли Докинза в ранг «ведущего публичного интеллектуала». Как это срабатывает? Американский христианский философ Уильям Лэйн Крейг говорит о том, что «новый атеизм» – это не феномен интеллектуальной жизни; это феномен массовой культуры.

Беседы между действительно высокообразованными философами о теизме и атеизме проходят на уровне, проникновение на который требует усилий. Книги об этом не расходятся огромными тиражами – обычно покупатели хотят чего-то попроще, хлесткой публицистики с элементами стеба, которая в то же время позволяла бы им ощутить себя причастными к интеллектуальной жизни. Это не трудные книги, которые заставляют вас признать ваши познания недостаточными и тащат вас на более высокий интеллектуальный уровень; это легкие книги, которые уверяют вас, что с вашим уровнем уже все в порядке.

Они внушают вам, что если вы не верите в Бога, это уже делает вас намного умнее блаженного Августина, Декарта, Паскаля, Ньютона, Бойля и большей части человеческого рода вообще – и разве это не здорово? Не слишком толстая и совсем не трудная книжка Докинза дает вам возможность прочувствовать, какой вы молодец, и с завоеванной интеллектуальной вершины бросить гордый взгляд на копошащихся внизу приверженцев нелепых суеверий. Для этой цели книга не может и не должна быть утомительной и предполагать глубокое проникновение в материал. Как сказано в «Письмах Баламута» у К. С. Льюиса, «Самоуверенная тарабарщина, а не аргументы, поможет тебе удержать пациента вдали от церкви. Не трать времени на то, чтобы убедить его в истинности материализма: лучше внуши ему, что материализм силен или смел, что это философия будущего».

Впрочем, Докинз и не скрывает того, что его последняя книга написана для подростков, которым его предыдущий Magnum Opus, «Бог как иллюзия» показался слишком трудным. Это может показаться странным – что же трудного и недоступного подростку в «Боге как иллюзии»? Трудно найти более подростковую книгу! Кто в пятнадцать лет не считал себя умнее всех? Сочетание дремучего невежества с непробиваемой самоуверенностью может быть утомительным, но что же в нем непонятного? Но перейдем к рассмотрению доводов Докинза.

О лозунгах, притворяющихся аргументами

Но книги Докинза интересны с другой точки зрения – как энциклопедия типовых нападок на веру в Бога, которые повторяются раз за разом и самыми разными людьми. Это, скорее лозунги, чем аргументы. Аргумент является частью дискуссии, он живет и меняется, встречая и рассматривая возражения. Лозунги, например, такие как «Религия – причина всех войн!», «Религия – психиатрическое расстройство!», «Нет ни малейших доказательств реальности Бога!» – провозглашаются годами и столетиями, не переживая ни малейших модификаций. Конечно, у лозунгов есть свой смысл и предназначение – опознавать своих, поддерживать чувство причастности к группе, обеспечивать преемственность, но они не являются частью нашей интеллектуальной жизни. Принимать их за аргументы – тем более аргументы решающие – было бы ошибкой.

Лозунг мог когда-то быть аргументом; но когда на него давно ответили, и он отказался реагировать, как-то модифицироваться или просто признать поражение и сойти со сцены, он окончательно перестал, если воспользоваться близким Докинзу биологическим языком, эволюционировать и превратился в живое ископаемое.

Тем не менее, эти лозунги стоит рассмотреть, потому что нам стоит быть готовыми объяснить, что если лозунг когда-то и был аргументом в споре, ответы на него уже давно даны. И только принципиальное невежество, характерное для этого вида атеизма, упорное нежелание знать хоть что-то о реальных взглядах оппонента позволяет принимать их за живые аргументы.

Сделав такое длинное предисловие, перейдем к рассмотрению конкретных лозунгов.

В какого именно Бога?

На вопрос: «Верите ли вы в Бога?», Докинз иронически уточняет: «В какого именно?» «Люди по всему миру на протяжении истории поклонялись тысячам различным богов», – пишет он и перечисляет различных языческих божеств, в разных мифологиях ответственных за разные области жизни.

Этот вопрос был бы понятен в устах советского – или китайского – школьника, который был просто лишен каких-либо знаний о религии, а видел только антирелигиозные карикатуры, в которых Бог Библии изображался в одном ряду с африканскими идолами и бабой-ягой. Но Докинз пишет книги и статьи о религии, причем уже годами и десятилетиями. Как ему удалось не нахвататься за это время хотя бы самых базовых религиоведческих знаний – непонятно.

Очевидно, в европейской культуре вопрос о «вере в Бога» предполагает христианского Бога, шире – Бога этического монотеизма. Ставить этого Бога в один ряд с Одином, Тором, Афродитой или Бахусом, значит, проявлять не неверие, а невежество.

Вы можете полагать и языческих богов, и Бога монотеизма чисто умозрительными концепциями, которым ничего не соответствует в реальности, но вам стоит знать, что это фундаментально разные концепции.

Языческие боги находятся внутри мира, они являются его частью, они, безусловно, более могущественны, чем люди, но не всемогущи. Они напоминают человеческую аристократию, оказывающую покровительство в обмен на подати и изъявления почтения. Между ними постоянно возникают конфликты, и они могут занимать разные стороны в человеческих войнах. Боги могут терпеть поражения друг от друга. Они не обладают ничем похожим на всеблагость, и никак нельзя сказать, что они любят людей вообще. У них могут быть любимцы, – как у аристократов могут быть фавориты, – но никакой всеохватной или, тем более, жертвенной, любви к человеческому роду они не питают. Они едва ли нравственны – Зевс, например, неистово блудлив и изменяет своей жене Гере (бедная богиня!) с кем ни попадя. Впрочем, у него самого было тяжелое детство – его пытался убить родной отец, Кронос.

Бог этического монотеизма находится вне мира и является Его Создателем: как художник находится вне картины, или композитор – вне симфонии. У Него нет конкурентов, с которыми бы Он боролся за власть. У Него нет страстей, которые гнали бы Его к сомнительным приключениям. Он обладает всемогуществом и нравственной благостью.

Понимание того, что Бог Библии – не Зевс, и не Тор, и не Бахус с Афродитой, – это не вопрос веры. Это вопрос минимальной религиоведческой грамотности, которой, увы, Докинз не проявляет. И этот Бог не является «одним из тысяч», что делает довод Докинза просто не относящимся к делу.

Исторически безграмотные аналогии

Докинз пишет: «Я не верую в богов древнего Египта, вроде Озириса, Тота, Нута Анубиса или Хора, его брата, который, как Иисус и множество других богов, как о них говорят, родился от девы».

Многие уже вспомнили знаменитую цитату из «Мастера и Маргариты»: «Нет ни одной восточной религии, − говорил Берлиоз, − в которой, как правило, непорочная дева не произвела бы на свет бога. И христиане, не выдумав ничего нового, точно так же создали своего Иисуса, которого на самом деле никогда не было в живых. Вот на это-то и нужно сделать главный упор».

Аргумент, как видим, успел хорошенько окаменеть уже задолго до Докинза. Но как дело на самом деле обстоит с «множеством богов, рожденных от девы»? Обратимся к другому атеисту, но более грамотному. Специалисту по Новому Завету Барту Эрману, которого Докинз с одобрением упоминает, но, видимо, не читал.

В своей книге «А был ли Иисус» Эрман находит для нас вероятный первоисточник тезиса о “языческих девах, рождающих спасителей”. Это вышедшая в 1875 году книга Керси Грейвса «Шестнадцать распятых спасителей: христианство до Христа» (1875). Грейвс пишет:

“Изучение истории Востока показывает удивительный факт: рассказы о воплощенных богах, напоминающих чудесный персонаж Иисуса Христа, существовали у большинства (или даже у всех) языческих народов древности. Рассказы о некоторых из этих боговоплощений столь разительно схожи с рассказами о христианском Спасителе, – не только в общих чертах, но иногда и в самых мелких частностях (от легенды о непорочном зачатии до легенды о распятии и последующем вознесении на небеса), – что их можно едва ли не перепутать”.

Грейвс приводит ряд примеров, которые потом разошлись по множеству атеистических книг и статей. У него возникает только одна проблема, на которую обращает внимание Эрман:

“Можно спросить: откуда все это взято? Грейвс никак не документирует свои утверждения. Читатель обязан верить ему на слово. Если кто-то захочет проверить, действительно ли с Буддой, Митрой или Кадмом происходило нечто подобное, он не будет знать, куда смотреть. Грейвс не сообщает источники своей информации.

Впрочем, разве он в этом одинок? С тех пор прошло 140 лет, а подобные голословные утверждения кочуют из одной мифологистской книжки в другую”.

Эрман особенно обращает внимание на то, что античный мир не знает никаких “рождений от девы”. У язычников было немало мифов о телесной связи между богами и земными женщинами, но эти женщины, естественно, не были никакими девами, а их полубожественные дети рождались обычным порядком – от близости между мужчиной и женщиной, даже если в роли мужчины выступал языческий бог.

Докинз просто пересказывает старые атеистические фейки даже не пытаясь навести справки и выяснить, на чем основаны представления, которые он предлагает читателю. Глубоко ироничная ситуация, когда люди, язвительно высмеивающие легковерие и всему требующие доказательств, тиражируют явные фейки, возникает в Интернете постоянно – и сам Докинз является одним из наиболее ярких примеров.

Если бы ты родился в другом месте...

Докинз пишет: «Одна из причин, по которым я оставил веру, состоит в том, что когда мне было лет девять, я уже понимал, что если бы я родился в семье викингов, я бы твердо верил в Одина и Тора. Родись я в древней Греции, я бы поклонялся Зевсу и Афродите. В наше время, если бы я был рожден в Пакистане или Египте, я бы верил, что Иисус – не больше чем Пророк, а не Сын Божий, как учат христианские священники... Люди, которые выросли в разных странах, копируют своих родителей и верят в бога – или богов – своей страны. Эти верования противоречат друг другу, и не могут все быть истинными».

Это тезис, который Докинз повторяет годами: «Если вы верите в Бога, то потому, что вы бездумно копируете ваших родителей», – особенно удивительно звучит здесь, в России. В самом деле, перечисляя возможные варианты рождения, Докинз совершенно исключает «если бы вы родились в СССР, или в Китае». Но я как раз родился в СССР, и был воспитан в «научном атеизме». То светлое царство разума и науки, которое западные атеисты еще только мечтают увидеть в будущем, я уже видел в своем прошлом.

Если Докинз призывает меня отвергнуть представления, навязанные мне в детстве, когда я еще не думал своей головой – что же, я именно это и сделал. Но на чем основан сам довод – «в мире существует множество противоречащих друг другу религий, следовательно, ты должен быть атеистом»? Очевидно, на той скрытой предпосылке, что атеизм предполагается позицией по умолчанию. Это не просто одно из мировоззрений, наряду с другими, но стартовая позиция, с которой мы должны рассматривать все остальные взгляды на мир.

Атеизм и бремя доказательства

Но на чем основаны притязания атеизма на то, чтобы быть такой стартовой позицией? Как нам объяснят сами атеисты, на таком понятии, как бремя доказательства. Чтобы поверить во что-то, например, в летающие тарелки, нужны доказательства. А вот чтобы остаться в неверии, никаких доказательств не нужно. Вы не обязаны доказывать, что летающих тарелок не существует, да и как бы вы могли это сделать?

Точно так же и с верой в Бога – это верующие должны предъявлять доказательства, а неверие никаких доказательств не требует, это позиция по умолчанию. Как это формулирует Докинз: «Когда люди говорят о том, что они атеисты, они не имеют в виду, что они могут доказать, что никаких богов не существует. Строго говоря, невозможно доказать, что чего-либо не существует. Мы не можем определенно знать, что богов нет – точно так же, как мы не можем доказать, что не существует фей, пикси или эльфов, или хохгоблинов, или лепреконов, или розовых единорогов; как мы не можем доказать, что Санта Клаус или Пасхальный Кролик, или Зубная Фея не существуют ... но мы в них не верим».

В чем ошибка такой аргументации? Их несколько, но мы пока рассмотрим две.

На атеизме лежит свое бремя доказательства

Конечно, атеисты не обязаны доказывать, что Бога нет. Но, отрицая Бога, они неизбежно выдвигают свои объяснения реальности – и вот их-то они доказывать обязаны. Если я, рассматривая картину, отрицаю существование художника, я не могу просто сказать: «Вы верите в художника, вы и доказывайте его реальность». Я должен ответить на вопрос – откуда же, по моему мнению, взялась картина? Если нет Создателя, то почему существует мироздание? Если нет души, то почему существует сознание, воля, нравственное чувство?

Поэтому атеизм не может оставаться – и не остается – чистым отрицанием. Он предлагает свои объяснения реальности, в частности, реальности человеческого сознания. Рассмотрим, например, декларацию в защиту клонирования, подписанную ведущими атеистическими интеллектуалами мира, и, в частности, самим Докинзом. Вот что в ней говорится:

«Некоторые религии учат, что человеческие существа фундаментально отличны от других млекопитающих, что божество наделило людей бессмертными душами, придав им ценность, не сравнимую с ценностью других живых существ. Утверждается, что природа человека уникальна и священна. Научные достижения, которые могут изменить эту «природу», встречают гневный протест.

Как бы ни были глубоки догматические корни таких идей, мы спрашиваем, должны ли они учитываться при решении вопроса о том, будет ли позволено людям пользоваться благами новой биотехнологии. Насколько может судить научная мысль, вид Homo sapiens принадлежит к царству животных. Способности человека, как представляется, только по степени, а не качественно отличаются от способностей высших животных. Богатство мыслей, чувств, упований и надежд человечества возникает, по всей видимости, из электрохимических процессов в мозге, а не из нематериальной души, способы действия которой не может обнаружить ни один прибор».

Это вполне определенные утверждения о реальности, которые, несомненно, нуждаются в обоснованиях. У нас нет абсолютно никаких причин принимать их по умолчанию. То, что «богатство мыслей, чувств, упований и надежд человечества возникает, по всей видимости, из электрохимических процессов в мозге», – не только не очевидно, но и порождает огромные философские проблемы. Попросту говоря, это мировоззрение абсурдно. Например, если материализм верен, у нас нет свободной воли (что Докинз и другие материалисты прямо признают), поскольку «электрохимические процессы в мозге» полностью подчинены законам природы. Тем не менее, Докинз пишет книги и статьи, пытаясь переубедить людей – так, как будто они, в противность его собственному мировоззрению, обладают свободной волей и могут принять решение рассмотреть его аргументы и изменить свои взгляды.

У нас нет никаких оснований принимать атеизм по умолчанию. Более того, как только мы начинаем задумываться о содержании этого мировоззрения, мы наталкиваемся на непреодолимые противоречия.

Аналогии между верой в Бога и верой в фей неосновательны

Они настолько неосновательны, что, складывается впечатление, мы имеем дело с троллингом – «люди, которые всерьез верят в фей и гоблинов, леших и домовых, глупы и невежественны, и вы, христиане, такие же дураки, ха-ха!». Но примем, что Докинз и те, кто его повторяет, действительно не улавливают разницы и ее нужно объяснить.

Персонажи низшей мифологии предполагаются частью этого мира. Феи и эльфы не всемогущи – и, значит, мы можем застать их врасплох, подвергнуть их наблюдению, знать что-то, чего не знают они. Они нуждаются в пространстве для обитания, в каких-то жилищах, они должны чем-то питаться, следовательно, иметь что-то вроде экономики и сельского хозяйства. У нас должны быть вполне предсказуемые способы их обнаружить – если бы они существовали.

Бог библейского теизма – не часть этого мира. Он Его Создатель. Попробуем привести грубую аналогию. Пространство компьютерной игры может быть населено множеством персонажей – людей, животных, сказочных существ. Но среди них вы едва ли найдете создателя всего этого игрового мира. Вы можете исходить созданный им виртуальный мир из конца в конец и так его и не встретить, хотя, по здравом рассуждении, вы предполагаете, что создатель (или, скорее, раз мы говорим об игре, коллектив создателей) у игры есть – не сама же себя она написала. Вопрос о том, «существуют ли среди персонажей данной компьютерной игры эльфы» отличается от вопроса «есть ли у нее создатель».

Если некоторые игроки пустили слух, что где-то в игре есть секретный уровень с эльфами, а все множество игроков, заходящих на сервера игры по всему миру, его так и не обнаружили, мы можем заключить, что, скорее всего, никаких эльфов там нет, и тратить время на их поиски бессмысленно.

Но это никак не сделает более правдоподобным предположение, что игру никто не создавал и она возникла в результате случайных глюков операционной системы, которую, кстати, тоже никто не создавал.

Подобно этому в сотворенном мире вы не можете набрести на Бога так, как если бы Он был одним из его элементов, или застать Его врасплох, как если бы Его знание или могущество были ограничены.

В том, что я пишу, нет ничего нового – это было известно за столетия до выхода книги «Бог как иллюзия», а после выхода этой книги множество авторов постарались разъяснить это Докинзу, но, увы, его твердый отказ вникать в «лепреконологию» надежно защищает его от исправления ошибок и интеллектуального роста.

Другие утверждения Докинза – тоже достаточно характерные – мы рассмотрим в следующих статьях.

Продолжение следует...

P.S.

✒️ Я перестал читать комментарии к своим постам и соответственно не отвечаю на них здесь. На все ваши вопросы или пожелания, отвечу в Telegram: t.me/Prostets2024

✒️ Простите, если мои посты неприемлемы вашему восприятию. Для недопустимости таких случаев в дальнейшем, внесите меня пожалуйста в свой игнор-лист.

✒️ Так же, я буду рад видеть Вас в своих подписчиках на «Пикабу». Впереди много интересного и познавательного материала.

✒️ Предлагаю Вашему вниманию прежде опубликованный материал:

📃 Серия постов: Вера и неверие

📃 Серия постов: Наука и религия

📃 Серия постов: Дух, душа и тело

📃 Диалоги неверующего со священником: Диалоги

📃 Пост о “врагах” прогресса: Мракобесие

📃 Пост: О попах, мерседесах на деньги бабушек и прочее...