— Мне хочется плакать.
— Зачем? — спросил друг, немного наклонив голову.
— Ты хотел сказать «почему»? — в недоумении взглянул он.
— Нет… — друг пожал плечами. — Ты же хочешь плакать, а не объяснять.
Он молчал. В горле встал ком.
— Верно… Просто хочется, чтобы стало легче.
— Тогда плачь, — мягко сказал друг.
— Я рядом.
Я ясно сказал Калебу не ходить в Дом страха на Хэллоуин. Вся эта затея с самого начала была дурной идеей! Ну серьезно: кучка подростков решила превратить старый отель на окраине города в «дом с привидениями» на одну ночь – что тут могло пойти так? Может, на первый взгляд идея кажется безобидной, но с учетом ветхости здания это просто опасно – пускать туда оболтусов носиться по этажам. Этот дом давно нужно было снести. Черт возьми, крыша уже начала проваливаться! Несчастный случай – просто дело времени.
Я заявил добропорядочным жителям Милфорда, что как их шериф не позволю никому и ногой ступить в тот старый отель в ночь Хэллоуина, и, Бог свидетель, если я чего стою, то слово держу. Пусть Милфорд – захолустье, а должность шерифа здесь – не ахти какая почетная, но это мой город и моя ответственность. И я собираюсь поступить правильно – перед народом и перед собой.
Калеб тоже моя ответственность. С тех пор как его мать ушла, он изо всех сил старается трепать мне нервы. Всегда был упрямым мальчишкой, но после развода стало еще хуже. Я пытался. Клянусь Богом, пытался… но толку не было. Не знаю, зол ли он на меня или просто перестал доверять… Он никак это не комментирует. Может, и правда имеет на то все основания. Я сам вырос в полной семье, и никогда не видел, как родители рвут ребенка пополам, как собаки кусок тряпки.
А если оглянуться назад – именно это и происходило. Его мать хотела, чтобы он жил с ней, подальше от нашего городка. А я хотел, чтобы сын остался со мной. У меня стабильная работа, родня поблизости, и я думал, что справлюсь с ролью отца-одиночки. Может, ошибался. Как бы там ни было, Калеб любит испытывать мои нервы. Он не настолько глуп, чтобы думать, что я не стану наказывать его за нарушение закона только потому, что он мой сын. Нет, думаю, ему просто хочется доказать, что он – не просто «сын шерифа». Что у него есть собственная воля. И делает он это, раздражая меня настолько, насколько вообще возможно. Не поймите неправильно – я люблю мальчишку. Правда люблю. Но временами ненавижу. Ненавижу, как он спорит со мной по каждому поводу. Если бы я сказал, что трава зеленая, он бы обязательно нашел, с чем не согласиться. И, честно говоря, у меня не всегда хватает сил терпеть это.
Был ли я с ним слишком строг? Возможно. Но как иначе его воспитывать? Как иначе достучаться до мальчишки, если не быть жестким? По-другому они ведь ничего не понимают. Я знаю: что бы я ни сказал, он все равно пойдет в тот отель. И знал, что когда проверю это место в ночь Хэллоуина, мне придется арестовать собственного сына за нарушение границ частной собственности. И знаете, сказать по правде, это меня вовсе не мучает. Так надо. И если я должен это сделать – пусть так.
Наступил Хэллоуин, и я знаю, что Калеба нет дома. Заехал вечером перекусить – пусто. Ни следа мальчишки. Ладно. Значит, все как я и думал. Я сделал себе сэндвич с ветчиной и понял, что пора ехать к отелю. Остается только надеяться, что не так много ребят окажется глупыми настолько, чтобы сунуться туда, но очевидно – некоторые сунутся. А я их встречу. Не все родители в нашем городке понимают, что детям нужна дисциплина. Если они не выполняют свой чертов долг – я выполню. Маленький арест никому еще не вредил. Зато привьет страх. Я всегда считал – это на пользу.
Поужинав, я направился к старому отелю. Кто бы ни затеял эту «акцию», они даже вывеску сделали – «Дом Хэллоуина». Этим шрифтом – из тех дешевых «хоррорных», что можно найти в Microsoft Word. Все выглядит убого, и меня это ничуть не удивляет.
Отель стоит на отшибе, чуть в стороне от шоссе, на холме с видом на Милфорд. Когда я был мальчишкой и здание уже доживало свои последние годы, кто-то подрезал кусты так, чтобы его было видно из города. Но деревья разрослись и почти полностью скрыли его. Теперь он сливался с лесом. Когда-то это было красивое место в колониальном стиле – белые стены, балконы. Теперь белого не осталось, балконы рухнули, а штукатурка облезла.
Никакого света я не вижу, и Бог знает, что они там устроили. Снаружи стоят несколько подростков в костюмах – меньше, чем я ожидал. Слава Богу. Издалека видно было, что только самые «смелые» собираются войти, остальные, завидев мои фары, бросились в лес. Среди беглецов я не увидел костюма футболиста – в этом году Калеб выбрал именно его. Значит, он уже внутри. У дверей оставались двое, оба в странных масках-черепах оленей, словно вырезанных из сухого дерева, с ветвями вместо рогов. Рядом – бумажная табличка:
Добро пожаловать в Дом Хэллоуина!
Ужасы и страхи ждут вас внутри!
Сможете ли вы их преодолеть?
Вход – $5.
Я вышел из машины, они просто стояли и молча смотрели, не двигаясь.
– Добрый вечер, парни. Вы знаете, что это частная собственность?
– Не вижу никого, кто бы предъявил права. – Один из них. Голос низкий, сиплый, почти насмешливый. – Владение землей – это абстрактное понятие, шериф. Как можно владеть тем, чем нельзя обладать?
Отлично. Философ. Как раз то, чего не хватало.
– Сэр, снимите маску, пожалуйста.
Они смеются.
– Лучше не надо, шериф… Билет хотите? Всего пять долларов. – Общительный протягивает мне бумажку.
– Сэр, я представитель закона. Я прошу вас снять маску. – Я начал раздражаться. Пистолет при мне, но вытаскивать его я не собираюсь. Хватает в мире историй о полицейских, которые открывали огонь, где не следовало. Не хочу стать одним из таких психов.
Мальчишки в масках стоят неподвижно, глядя прямо на меня. В их взгляде чувствуется насмешка.
– Калеб зашел внутрь минут десять назад, шериф. Если хотите его поймать – лучше поторопитесь.
Калеб. Чертов мелкий ублюдок.
Щурусь. Они знают, что я не стану их арестовывать на месте. Знают, что не брошу сына внутри этой развалины. Что придется выбирать. Я могу быть полицейским… или отцом. И я выбрал второе.
Беру рацию:
– Диспетчер, это шериф Майкл Хэйз. Я у «Дома Хэллоуина». – Не могу сдержать раздражение. – Тут несколько нарушителей. Пусть подъедут ребята и разберутся.
– Принято, Хэйз, – Похоже, Малкинсон, мой дежурный помощник. Этот один не поедет. Справятся.
– Вы двое оставайтесь тут, – предупредил я. – Попробуете сбежать – мои парни найдут. И поверьте, я вас потом найду тоже.
Один из них снова хихикает. Я пропускаю это мимо ушей и захожу в отель. Может, решение и не самое разумное, но я беспокоюсь о Калебе больше, чем о них.
Внутри стоит кромешная тьма. Никаких декораций. Просто пустое, заброшенное здание. Пол вестибюля усыпан битым стеклом, мебель сгнила, воздух пропитан плесенью. И тишина – гнетущая, мертвая тишина. Я решил, что все это, может, и не «дом страха», а просто глупое надувательство: взяли заброшенный отель, повесили вывеску, собирают с людей по пять баксов. Без декораций. Место само по себе пугающее.
Мальчишку в костюме Кота в сапогах, который заходил передо мной, нигде не видно. Ни звуков, ни визгов. Только треск половиц.
– Калеб? – зову я.
Нет ответа. Иду в коридор и снова:
– Калеб! Выйди сюда!
Позади раздаются шаги. Один из тех в маске оленя идет за мной. Слишком высокий, чтобы быть Калебом. Не трачу время на разговоры с ним, просто иду дальше.
Я миновал несколько комнат – старые кровати, шприцы на полу. Бывший притон, не иначе. Шаги позади не прекращаются. Только они и слышны.
Повернув за угол, сталкиваюсь с первым «пугалом». В середине коридора стоит «привидение» – фигура в простыне с прорезанными глазницами. Вид у костюма убогий, словно сдернули грязное белье с одной из тех коек. Фигура стоит неподвижно. Меня немного передернуло, но вскоре раздражение сменяет страх. Оборачиваюсь на «оленя» позади себя:
– Серьезно, парень?
Молчит. Вздыхаю и иду к «привидению».
– Все, игра окончена. Можете сворачиваться. Это здание рушится. Вам тут делать нечего.
Призрак не шевелится. Может, манекен… но нет. Сквозь прорези видны глаза. Кто-то есть там, под простыней.
– Эй, ты меня слышишь? – Подхожу вплотную и хватаюсь за ткань. – Ладно, достаточно. – Сдергиваю простыню… и запах гнили бьет в нос. Я машинально отшатываюсь, поднимаю глаза… и жалею, что вообще вошел.
Под простыней труп. Настоящий, уже давно гниющий. Череп почернел, глазницы пусты, кожа свисает лоскутами. Нижняя челюсть отсутствует. Между разложившейся плоти копошатся личинки.С криком отступаю, ожидая, что тело рухнет, но оно не падает.
Треск костей. Череп поворачивается ко мне. Сзади – визгливый смех «оленя». Труп шагает вперед, пошатываясь. Я выхватываю пистолет. Ошибка или нет – стрелять уже поздно.
Первая пуля отбивает часть черепа. Гнилая масса брызжет на стену, но тварь не останавливается. Еще два выстрела – без эффекта. «Олень» за спиной ржет, пятясь в темноту. А труп вдруг начинает меняться. Его спина разрывается, и изнутри лезет нечто.
Вы когда-нибудь видели, как линяет краб или паук? Дрожь, спазмы, старый панцирь лопается и изнутри выскальзывает новое тело. Вот и здесь – изнутри вылезает что-то темное и мохнатое, с десятками ног. Оно стряхивает с себя тело мертвеца, цепляясь лапами за стены.
Я стреляю, пока не щелкает затвор – патроны кончились. Бесполезно. Оно не останавливается. Когда оболочка тела падает на пол, как костюм, я бегу.
Оно двигается молниеносно. Влетаю в какую-то комнату и захлопываю дверь. Удар – дерево трещит. Еще удар. Изо всех сил вжимаюсь спиной, удерживая дверь. Щепки вонзаются в бока, кровь сочится, но я держу. И знаю – все равно прорвется.
Последний удар срывает дверь с петель. В проеме, в свете луны, блестят десятки блестящих глаз и неестественно мельтешат ноги. Хватаю обломок доски и, когда тварь бросается в атаку, бью снизу вверх. Оно визжит. Горячая, темная жидкость заливает мою руку. Попал! Существо дергается, запутываясь в собственных лапах. Я снова бью, и снова, крича, пока дерево не пробивает что-то мягкое. Тварь бьется, одна из лап рассекает мне бровь, но оно умирает.
Наваливаюсь всем телом, вдавливая доску глубже под гадкий треск. Мерзость двигается все медленнее. Потом тишина. Я выжил. Победил. Смех вырывается из меня – истеричный, торжествующий. Но когда поднимаю голову, в дверях стоит человек-«олень».
Если это вообще человек. Он смотрит прямо на меня, спокойно. За маской – только тьма. От этого взгляда у меня холодеет внутри.
– Неплохо, шериф, – говорит он мягко. – Неплохая попытка. Хотите увидеть остальное?
Я отступаю. За его спиной клубится тьма, как живая. Двигается.Не знаю, это что-то в темноте, или сама темнота – и знать не хочу. Еще шаг назад. Окно забито досками. Бросаюсь к нему.
– О, шериф, не говорите, что испугались! Так рано? – Насмешливый голос за спиной. – Ну, вы ведь даже не заплатили за вход. Никакого полного пакета, верно? Но если уж сбегаете – жаль, конечно…
Срываю доску. В окно тянет туманом. Плевать. Срываю вторую, пролезаю наружу, всем телом впечатываясь в землю. Смех позади. Мне все равно. После того, что я видел, пусть зовут трусом – хоть как. Главное – прочь.
– Думаю, я все же отвечу на ваш вопрос, – доносится голос, теперь отовсюду. – Вы хотели знать, где ваш сын. Маленький Калеб… Он тоже прошел Дом Хэллоуина. Дальше, чем вы. Хотите его увидеть?
Верчу головой. Мир вокруг… неправильный. Небо черное, деревья выше, чем должны быть, прямые, как стрелы, и стоят слишком близко к отелю,никаких кустов. Хочу что-то сказать, но слова застревают в горле.
Сбоку мелькают огни. Фигуры с фонарями – человек двадцать, может, тридцать. Все в костюмах. Среди них – Кот в сапогах, вампир, супергерои… и футболист.
Калеб. Это он!
Я иду. Потом – бегу.
– КАЛЕБ!
Они не оглядываются. Идут в лес, фонари мерцают все дальше. Я падаю, поднимаюсь, снова кричу:
– КАЛЕБ! Подожди!
Фонари вдруг становятся ближе. Рвусь к ним. Почти догоняю… Но вот фонарики лежат на земле. Брошенные у большого дерева.
Я застываю. Тяжело дышу. Я ведь видел его. Где он? Листья шуршат, и сверху что-то падает с глухим стуком. Оборачиваюсь – розовая блестящая туфелька. Девичья. Поднимаю глаза – и вижу вторую. На ноге девочки, висящей на ветке. Костюм розовой кошки. Глаза закрыты. Шею обхватывает петля.
Поднимаю голову выше и понимаю, что их здесь десятки. Десятки детей. Некоторые знакомые, другие – нет. Все повешены. Все мертвы. Среди них – Калеб.
Рот открывается, но крика не слышно. Шагаю к сыну – и замираю. У дерева стоит «олень».
– Ты пришел за сыном, – шепчет он. – Вот он. Там, где ему и место.
Смотрю на тело Калеба и не могу вымолвить ни слова.
– Зачем… – хриплю с трудом. – Что это… кто ты?..
– Просто немного веселья, шериф. Не волнуйтесь. Может, в следующем году вы присоединитесь к нему. Но сейчас, боюсь, время вышло. И, как я уже говорил… вы ведь так и не заплатили за вход.
Он тихо усмехается и протягивает руку. Легко толкает меня в лоб. И я лечу назад, в бесконечный водоворот, в который превращается мир. Падение длится бесконечно. Последнее, что помню – крик. А потом – удар. Я открываю глаза и вижу голубое небо.
***
Прошел год с тех пор, как Калеб вошел в Дом Хэллоуина. Я до сих пор не понимаю, что случилось, когда я пошел за ним. Один из помощников нашел меня без сознания у здания отеля и отвез к врачу. Несколько царапин, синяки – и все. Никто не смог объяснить, как я вошел туда 31 октября, а очнулся 8 ноября.
По воспоминаниям, я провел внутри всего несколько часов, но прошло больше недели. Я знаю, что видел. И знаю – оно забрало моего сына.
Я ушел с должности шерифа еще до Нового года. С тех пор ищу ответы. И ничего не нахожу. Я возвращался к отелю, изучал старые записи – ничего. Никто не знает, кто организовал Дом Хэллоуина. Никто не знает, куда делись дети. Никто не знает, куда делась неделя моей жизни.
Почти ничего. Почти.
С небольшими усилиями я все же нашел кое-что.
Год назад Дом Хэллоуина появился в Милфорде – пропало пятнадцать детей.
Два года назад – в городке Канерис-Кип. Пропало шесть.
Три года назад – во Фрэнклине. Четыре ребенка.
Список продолжается. Я не знаю, где все началось… но знаю, что оно перемещается. И знаю, где объявится в этом году.
Я не уверен, смогу ли вернуть сына. Не знаю, убьет ли меня попытка. Но в ночь Хэллоуина я вернусь туда. В этот кошмар.
И хотя бы попробую.
***
Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта
Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)
Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.
Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.
Больница. Марина ходит по коридору от одной стены к другой, периодически останавливаясь и смотря в окно куда-то вдаль. Осень. Во всю светит солнце, подсвечивая желтые и красные листья на деревьях, словно фонарики. Однако Марина не способна видеть всю осеннюю красоту, ей не нравится ни чистое голубое него без облаков, ни солнце, чьи солнечные лучи ослепляют и дарят последнее легкое тепло перед сезоном дождей, ни разноцветные листья-фонарики на деревьях, ни дуновение последнего теплого ветерка, ни шелест листочков. Ничего ее не радует, как будто радость покинула ее бренное тело, а на смену ей пришла тревога-матушка.
— Шло бы ты, солнце, — шепчет женщина. — Не вовремя ты сегодня и не под настроение.
Как будто человек способен выбирать погоду под свое состояние, словно музыку. Наверное, это к лучшему, что у людей нет такой власти, иначе человечество бы никогда не узнало, что такое солнце, а наслаждалось бы только дождем, снегом и туманом, словно весь мир это фильм «Сумерки». Все-таки мы живем не в фильме и не в мультфильме, в котором тучка образуется только над тем человеком, который грустит. Слишком много вокруг грустных, печальных, тревожных людей. Солнце не выиграло бы эту битву, мир погрузился бы во мрак.
Марина, конечно, не отказалась бы от дождя сейчас, потому что он как ничто другое описал бы ее состояние. Мысленно она находится вместе с дочерью в операционной. Женщина пытается отвлечься, думать о хорошем, надеяться и верить в лучшее, но внутри неспокойно, на душе кошки скребутся и хочется кричать.
Вроде, ничего страшного: обычный аппендицит. Скорая приехала быстро, сразу увезли в больницу, подготовили операционную. Все будто произошло за секунду, женщина даже не успела что-то понять, успела только испугаться за свою дочь. Пусть она уже взрослая. Лера, ее Лерочка, уже двенадцатилетний подросток, но это совсем не значит, что не нужно за ребенка беспокоиться. Родители всегда боятся и волнуются за детей так, словно те только что появились на свет. И не важно, сколько ребенку лет: пять, пятнадцать или пятьдесят. Для родителей они всегда будут детьми, и они всегда будут желать им только счастья и переживать вместе с ними любое горе.
Вот и Марина такая же мама. Она плакала вместе с дочкой, когда у той были колики. Плакала не от недосыпа или усталости, а от бессилия, что ребенок мучается, но она ничем помочь ему не в состоянии. Перепробовала уже все, что было возможно, но и педиатр на каждом приеме повторяет одно: «Это временно, нужно переждать». Переждать. Легко сказать. Марина плакала, когда Лерочка песка наелась из песочницы в детском саду. Она так и не поняла, зачем. Может, обычное детское любопытство, чтобы понять, что вкусно, а что нет. Может, ее дочка поспорила с кем-то. Да это и неважно, итог все равно один. Больной живот, несварение, рвота. Они тогда были у всех врачей, к которым только могли попасть, а Марина молилась всем Богам, вплоть до Одина, чтобы у Лерочки никакие паразиты не завелись в желудке или кишечнике. Марина переживала до дрожи, а поедатель гордо заявлял: «Теперь я знаю, что это невкусно, и я выиграла!» Марина также испугалась, когда дочка пришла с прогулки вся в синяках и ссадинах и с такой радостью рассказывала, как она ела вишню, сидя на ветке, пока та не обломилась прямо под ней. Марина в этот момент благодарила все Высшие Силы, которые только существуют, что ее ребенок дома. Пусть в ссадинах, царапинах, ушибах и синяках, но зато ее Лерочка живая, с целыми руками и ногами и дома. Благодарила Высшие Силы, а внутри плакала с мыслью: «Я же была такая же егоза в ее возрасте. Бедные мои родители».
Марина в очередной раз остановилась у окна, пытаясь хоть немного отвлечься. Да, пусть просто позлиться на солнце, что оно слишком яркое. Хоть что-то. Тоже считается.
— Мамочка, — неожиданно для себя самой взмолилась женщина. — Я знаю, что ты смотришь на нас оттуда, — женщина подняла глаза к небу, — ты нас оберегаешь. Я знаю, наверное, много прошу, но помоги ей. Умоляю, помоги, пусть все будет хорошо.
Не прошло и минуты, как вдруг налетели тучи, хлынул дождь, а ветер за окном выл, словно волки, обнаружившие добычу. От силы ветра задрожали окна. Марина испугалась такой резкой смены погоды и отпрянула от окна, словно ветер, который каким-то образом проник в помещение, сам ее оттолкнул от него. Но женщина даже не подозревала, что в этот момент происходило ТАМ.
Виктория Альбертовна. Мама Марины и родная бабушка Лерочки. Была бы. Она покинула этот мир, когда Марине только стукнуло десять. С тех самых пор она наблюдает за ней и помогает, даже если дочка об этом не просит. Она была рядом, когда ее девочка стояла над ее могилой и плакала. Она слышала, как девочка шептала слова любви. В этот день шел проливной дождь, да и всю неделю после не прекращался. Все сетовали, какая ужасная погода, но никто и не догадывался, что это не просто дождь. Это были слезы Виктории Альбертовны. Попадая на Небеса люди уже не могут плакать, не могут смеяться, потому что у них нет телесной оболочки. Это души. Однако это все еще человеческие души, которые способны на чувства, способны на сострадание, способны на любовь. И чувства эти настолько сильные, что сдержать их нет никакой возможности. Будучи на земле мы можем отложить наши переживания в дальний угол, потому что для них сейчас не время. На Небесах такой возможности нет. В тот день Викторию Альбертовну разрывала на части боль, видя страдания своей маленькой любимой девочки. Дети не должны оставаться без родителей в таком юном возрасте. С кем, как ни с мамой и папой, ребенок будет чувствовать себя дома? В безопасности? Один родитель ушел, и теперь дом, и без того хрупкий, разрушен совсем.
Виктория Альбертовна была рядом, когда дочка переживала свою первую несчастную любовь. Бедная девочка влюбилась в своего одноклассника, который даже в упор не хотел ее замечать. Ее бедная девочка. Как же она страдала. Женщина пыталась сделать все возможное, чтобы помочь своей малышке. Все Небеса подняла на уши, чтобы погода была хорошая, чтобы светило солнце, чтобы вокруг ее девочки появилась куча возможностей для новых знакомств, новых увлечений, новых хобби. Любые возможности лишь бы заинтересовать девочку и отвлечь ее от переживаний и боли.
Она была рядом, когда Марина заканчивала школу, сдавала экзамены и поступала в университет. Она наблюдала и всячески помогала, чтобы экзаменационные вопросы были проще, билеты проще, чтобы девочка набрала побольше баллов и поступила в тот университет, в который всегда хотела.
Она отвадила от девочки молодого человека, который был слишком настойчив. Она пролетела все Небеса, поговорила даже с Ангелами-хранителями и узнала, что этот человек, оказывается, сын того мужчины, который сбил саму Викторию Альбертовну на переходе пятнадцать лет назад. Марина уже успела влюбиться, когда молодой человек неожиданно пропал. От него не было никаких вестей. Он не звонил и не писал, не просил встречи. Она пыталась связаться с его друзьями, но те не брали трубку. И не зря. Много позже, когда он снова объявился на горизонте, Марина узнала, что он все это время был в тюрьме. Она не вдавалась в подробности его дела, да это ей и не нужно. Она не хотела иметь никаких дел с преступником, поэтому на его просьбы о помощи в жилье и деньгах не отвечала и никак на этого человека не реагировала. Через неделю или две он уже снова сидел в СИЗО и ждал суда по делу о наркотиках, но Виктория Альбертовна здесь уже не причем.
Виктория Альбертовна была рядом, когда Мариночка начала отношения со своим будущим мужем, была рядом на их свадьбе, была рядом, когда молодожены узнали о беременности, была рядом на каждом приеме врача и на родах, естественно, тоже. Вся Небесная Канцелярия была вновь поставлена на уши, чтобы в любой момент, если вдруг что-то пойдет не так, вступиться и помочь.
И она всегда была рядом с внучкой, с которой не удалось увидеться на земле. Она защищала ее с самого рождения, защищает сейчас и будет защищать до самого конца, пока они не встретятся здесь, на Небесах. Женщина сожалеет, что не может с ней познакомиться, но очень счастлива видеть, как девочка смеется, улыбается и какая ее внученька счастливая.
Вот и сейчас, услышав зов, она не может не реагировать. Ее семья. Она им нужна, им нужна ее помощь, ее поддержка. Она знает каждую душу и знает, кого эта душа оберегает. У каждого человека на земле есть свой Ангел-хранитель на Небесах, но это не сравнится с родовой защитой. Ведь у Ангелов поток таких людей. Один умирает, и они становятся хранителями кого-то другого. Они не соединены кровными узами. В то время как род скован любовью здесь и там. Род оберегает, защищает и любит всегда, где бы ты ни был.
Виктория Альбертовна полетела посмотреть, кто проводит операцию. Она узнала хирурга. С его дедушкой они уже не раз общались и помогали друг другу. Женщина сама не поняла, как слова о помощи сорвались с ее губ. Она молила дедушку приглядеть за внуком, чтобы тот не совершил ошибку.
— Знаете, он редко берется за такие операции. Это не его профиль. Однако он первоклассный хирург. Вашей внучке очень повезло.
— Если не берется, может, уже забыл, как это делается.
— Это оскорбительно!
— Прошу меня простить. Я так переживаю.
— Полно вам. Все будет так, как того желает Бог.
— Не надо мне про волю Его. Я не готова видеть здесь мою внучку.
— Я понимаю, но…
Виктория Альбертовна не стала слушать. Она понимает, что дедушка прав, но не готова сидеть на месте. Она облетает родственником медсестер, которые ассистируют хирургу и просит помощи у них, насколько те в силах помочь. В конце концов добирается до самого ангела-хранителя Лерочки.
— Вы же знаете исход, — говорит она уверенно. — Скажите мне.
— Не могу. Таковы правила.
— К черту правила. Мать переживает и просит помощи. Дайте ей хотя бы знак.
— Не могу. На все воля Божья.
— Что за воля такая, когда дети гибнут? Что за воля обрекать детей на страдания, забирая их родителей?
— Им нужно пройти этот урок.
— Кому? Родителям?
— Да.
— А причем здесь дети? Они только начали этот путь, они чистые и безгрешные. Чем они это заслужили? За что их наказывать?
Они долго смотрели друг другу в глаза, как их спор все еще продолжался где-то в мыслях. Виктория Альбертовна не собирается отступать, и Ангел это знает. Он уже не первый раз сталкивается с этой женщиной лбами. Она не первый раз нарушает все правила, чтобы прийти к нему и попросить помощи, а он не первый раз нарушает правила ради нее. Он давно не видел такой сильной любви и такой преданности своей семье.
— Виктория Альбертовна, я не могу. Такова Его воля.
— Вы уверены, что это вообще Его воля? Вы его ни разу не видели. Откуда вы знаете Его волю?
Они снова молчат. Смотрят друг на друга и ждут, когда кто-то сделает шаг. Виктория Альбертовна ждет шаг от Ангела, ждет помощи. Она не собирается сдаваться. Женщина никогда не сдавалась. Она и раньше делала все возможное для своей семьи, еще когда была на земле. Всегда защищала, всегда оберегала и дарила столько любви, сколько у нее было, но всегда думала, что этого недостаточно и корила себя за это. Никто и ничто в этом мире не заслуживает столько любви, сколько семья. И если Ангел решил, что она не забрала свою любовь к семье с собой, когда Смерть пришла за ней, и не хранит ее как самую дорогую драгоценность, то этого Ангела ждет разочарование. Хотя он ждет, смотрит на нее и ждет, что она отступит, пусть и знает, что это бесполезно.
— Виктория Альбертовна, я…, — начинает он, но осекается. — Я знаю, что вам тяжело, но я не могу нарушать правила, но…, — он замолкает и через пару секунд продолжает вновь, — но я могу помочь вам спуститься на землю. Не в вашем человеческом обличии, конечно. Что бы ни случилось, вы сможете быть с дочерью и поддержать ее. Это все, чем я могу помочь.
Она поблагодарила прекрасное создание и подумала, что нимб ему дарован не зря. Женщина тут же спустилась на землю в виде прекрасной бабочки. Бесновалась буря, которую она сама же и создала. Лил дождь стеной, сверкали молнии, гремел гром, но Виктория Альбертовна обязана была добраться до Мариночки. Лететь было тяжело, тяжелые капли падали на крылья и каждый раз сбивали ее с пути, но отступать нельзя. Долетев до больницы, она увидела Марину у входа в приемный покой и снова поблагодарила то белокрылое существо с нимбом, который всеми силами заставил Марину выйти на крыльцо и подышать свежим воздухом. Марина была удивлена, увидев большую бабочку с рыжими крыльями, которая села ей на плечо. В такую погоду ни одного живого существа не видать, а тут такая красота, которая выбрала ее.
— Спасибо, мам, — прошептала женщина. — Я все поняла.
Однажды Шрек решил посмотреть аниме под названием "хентай". Он включил компьютер, зашёл на сайт и стал смотреть, но вдруг его пенис начал стал длинным и твёрдым, и после нескольких минут просмотра из него потекла сперма. Шрек пытался держать член ровнее, но ничего не получалось. Сперма продолжала литься на пол.
Вскоре весь пол был залит спермой. Шрек начал паниковать. Он пытался вытереть сперму, но это не помогало. Спема продолжал течь.
Шрек понял, что ему нужно что-то делать. Он начал искать тряпку, чтобы вытереть пол. Но нигде не было видно ни одной тряпки.
Тогда Шрек взял швабру и начал вытирать сперму. Но и это не помогло. Сперма продолжала течь из-под швабры.
В конце концов, Шрек понял, что он не может справиться с этой проблемой. Он решил вызвать спасателей.
Через несколько часов прибыли спасатели на вертолетах. Они начали ликвидировать последствия спермового апокалипсиса. Они использовали специальные машины, чтобы убрать сперму с улиц.
Но это было только начало. Сперма продолжала течь, и скоро полгорода было залито спрмой. Было объявлено чрезвычайное положение.
Спасатели работали день и ночь, чтобы остановить поток спермы. Но это было сложно. Сперма была везде: на улицах, в домах, на машинах.
Наконец, через несколько недель, удалось остановить поток спемы и спасти город от катастрофы.
Мораль этой истории заключается в том, что иногда даже самые простые вещи могут привести к серьезным последствиям. Нужно быть осторожным и внимательным, чтобы избежать неприятностей.
- Вспоминайте, - настойчиво повторила знахарка.
Валентине Анатольевне вспомнить было совсем не просто, мало ли что происходило, за два-то года. Ещё смущало, что ведунья лет на пять моложе её самой. Была бы та старухой, было бы легче, а то исповедуешься перед какой-то девчонкой, стыдно даже немного. А она выспрашивает, вытягивает слово за словом всё, даже о таком, о чём и сказать-то неудобно.
Ровно два года назад пришли в дом Валентины беды. Одна за другой, будто кто-то открыл двери и пригласил, мол, заходите гости дорогие.
Два года она не знала, как ей быть, как не сойти с ума. Только подумает о чём – то хорошем, оно рассыпается в прах, зато неприятности случаются такие, каких не придумаешь даже, если захочешь.
- Когда точно началось, вспомни, лето было или зима?
- Да, прямо после новогодней ночи и началось, - ответила Валентина. - У меня второго января день рождения, только гости разошлись, тут же позвонили с работы. Там пожар, проводку замкнуло. Оттуда домой уже утром вернулась. Сели завтракать, мама чуть не умерла, представляете, подавилась куском хлеба, едва врачи скорой помощи откачали.
Потом муж сказал, что нашёл другую, молодую, красивую, собрал вещи и ушёл. Хорошо хоть квартира на маме записана, он делить пытался, но в суде отказали. Когда выносили решение, я даже удивилась, что не в его пользу, с моим-то везением.
Позже поняла, что же было не так, почему приговор в нашу с мамой пользу, когда обнаружила, что он вытащил все деньги, что мы копили на машину и дачу. Сумма очень внушительная, но в полицию не пойдёшь, ведь не докажешь, что эти деньги вообще были. Мы не в банке хранили, дома.
И так каждый день, то одно, то другое. Я вымоталась, почти не сплю, боюсь, закрою глаза, а что-нибудь случится с мамой или дочкой.
С работы уволили после того пожара, хотя моей вины там не было, до сих пор постоянного места не могу найти, то обманут и не заплатят, то вроде бы все начинает получаться, но вдруг отыщется какой-нибудь сват или брат хозяина, и попросят место освободить. Одно время даже есть нечего было, так продала всё, что у меня было ценного, даже кольца обручальные (хорошо, что муж не забрал своё, когда уходил) чтобы семью накормить.
В этом году вообще не отмечали ни новый год, ни день рождения - не на что.
Петенька, брат мой, приходил, хорошо, хоть он не забывает, подарок подарил, посидели, чая попили с тортиком, который он принёс, на том и весь праздник.
А дальше всё по кругу, как всегда, проблема за проблемой.
- А что подарил?
Ведунья впилась в Валентину взглядом.
- Часы настольные, очень красивые, в тяжёлом хрустальном корпусе. Только жаль они остановились сразу после его ухода. Я и в ремонт носила, только там руками развели, не поняли в чём проблема. У них они идут, неделю стояли там, в мастерской, не остановились, а как домой забрала, опять не работают. Это всё моё невезение. Денег лишних нет, решила, не идут - не надо, пусть просто на комоде стоят, для красоты.
- А в прошлом году брат на вашем дне рождения был?
- Конечно. Он раньше забывал, как женился, не наведывался. Не очень меня и нашу маму его жена любит. А в последнюю пару лет хоть радует, приходит.
Посетительница тяжело вздохнула.
Ведунья подала ей стакан воды и спросила:
- А в прошлом году, что он подарил?
- Зеркало, большое, хорошее, по пояс можно смотреться. Я его в прихожей повесила.
Колдунья поменялась в лице.
- Со второго января прошло почти девять месяцев. Призванная смерть должна ждать своего рождения, как человек, ровно девять месяцев, это не порча, это именно смерть. Кто-то уже умер в доме?
- Нет, но… мама очень больна, врачи говорят ей недолго осталось.
- Сегодня же вы должны выбросить и зеркало, и часы.
- Как я могу, это же брат подарил. Это же на память.
- Вы хотите избавиться от проблем? Вы жить вообще хотите? Если не выбросите, мама ваша не выживет, - воскликнула ведунья в сердцах.
Она никогда не могла понять, почему люди так легкомысленно относятся к собственной жизни.
- Часы, как и зеркала, изобрели в Китае, и не случайно китайский иероглиф, описывающий смерть, схож со знаком, обозначающим часы. Вы думаете, что это просто так восточные мудрецы никогда не дарят друг другу хронометры, стараясь избежать ситуаций, когда получатель подарка проймёт, что ему пожелали ухода из жизни.
А в зеркалах накапливается отрицательная энергия всех тех, кто когда-то рассматривал в нем свое отражение. Зеркала можно специально заразить чем угодно, как инфекцией. «Грязное» зеркало может принести в дом болезни, неудачи и даже смерть.
Ваш брат пришёл с этими подарками не просто так. Зеркало не добило вас, так он часами решил закрепить результат.
Валентина Анатольевна замахала руками.
- Что вы, мой брат далёк от всего этого. Он в такое даже не верит, просто подарил красивые и нужные в быту вещи, вот и всё.
- Ему верить не обязательно, он принёс то, что хотел, против его воли ничего бы не вышло, к тому же, ему помогли. Но должна быть какая-то причина, просто так сестёр и матерей не убивают. Вы говорите, раньше были дружны, не враждовали?
- Нет, конечно. Бывало, в детстве ругались, но кто же пустяковые ссоры детей принимает всерьёз.
Колдунья задумалась.
А кому перейдёт квартира, если с вашей мамой что-нибудь случится?
- Нам обоим, поровну, мы оба наследники.
- А если вас всех не станет, то ему одному? Ну, вот и причина. Сегодня же вы должны выбросить эти подарки. Я вот тут на листочке напишу, что при этом нужно сказать. Когда выбросите и вернётесь домой, вымойте пол холодной водой, как за покойником, а воду вылейте не в унитаз, а вместе с тряпкой вынесите на улицу, подальше от дома, можно в мусорный бак или на газон, где никто не ходит.
- Но, как же…- попыталась заступиться за брата Валентина.
- Я всё сказала, - перебила её знахарка, - если хотите жить и дороги вам мама и дочь, то сделаете так, как велено. С братом вам лучше в этом году не встречаться, лучше вообще уехать из дома.
- Хорошо, - почти шёпотом произнесла Валентина Анатольевна. – Это будет не сложно, он ко мне и так почти не заходит, только в день рождения… Сколько я вам должна?
- Ничего вы мне сегодня не должны, - строго взглянув на посетительницу, произнесла ведунья. – Вот когда сделаете то, что я вам сказала, когда всё у вас наладится, тогда и принесёте плату, отдадите столько, сколько будет необременительно для вашей семьи. Я не бедствую, а вам сейчас нужно как-то жить.
Женщина поблагодарила и ушла.
Закончилась осень, пролетели зима и весна.
Валентина снова постучалась в дверь к знахарке в конце мая. Она пришла с дорогими подарками. Хозяйка квартиры, открывшая ей двери, сразу не узнала гостью, настолько посвежела и похорошела посетительница с прошлой их встречи.
- Я отблагодарить, - улыбаясь, заявила она с порога. – Теперь могу. Всё вышло так, как вы и сказали. Выбросила подарки брата и словно заново родилась, всё пошло на лад.
- Проходите в комнату, я сейчас чая заварю, расскажете, - остановила её хозяйка.
Через несколько минут они, сидя за столом, пили приятный, пахнущий летом, терпкий напиток.
Валентина рассказала, что выбросила подарки брата и сделала это так, как было сказано.
- Вы бы знали, что началось. Пётр, брат мой, начал звонить каждый день. Просился в гости, около дома даже ходил, караулил. Я в такие дни не выходила, посмотрю тихонько в окно, вижу, поджидает, и сижу, как мышка, чтобы не заметил.
Потом сказала, что уехала в другой город на работу устраиваться, что там есть вакансия, и жильё дать пообещали, что дочку со школы отпросила с собой взяла, а мама к своей школьной подруге на пару недель погостить отправилась. Он не знал, что она болела, я не успела рассказать.
Он сильно тогда разозлился, по голосу слышно было, только я вида не подавала, говорила, как всегда.
Он неделю бился, требовал встречи, когда я сказала, что переехала, живу теперь не здесь, и маму забрала, а квартиру сдала через агентство. Я отказалась давать ему адрес, сказала, что хочу забыть про измену мужа и начать новую жизнь, поэтому пока никого видеть не хочу. В общем, отвязался кое-как.
Маме стало легче, её выписали, и она быстро пошла на поправку.
Муж просился назад, деньги предлагал все вернуть, если приму – не приняла. Может и зря, конечно, он плакал, божился, что чёрт попутал. Но не поверила, человек забрал всё до копейки, зная, что мы остаёмся совсем без гроша и без работы, не у меня фактически, у ребёнка своего отнял. Да ладно, бог ему судья.
Работу нашла через неделю после того, как с вами тут встречались, зарплата почти втрое выше прежней, так что у нас всё отлично. Спасибо вам!
Они поговорили и посетительница ушла.
А ведунья, закрыв за ней двери, подошла к окну. Она смотрела вслед этой маленькой хрупкой женщине, зная, что когда спасла её семью от гибели, то подписала приговор родному брату своей гостьи.
Мужчина умер ровно через девять месяцев после того, как Валентина выбросила его подарки, прочитав слова, которые отвели от её близких беду.
Потому что через девять месяцев родилась новая смерть, и она точно знала, кого искать.
Однажды капибара в галстуке-папионе спорила с облаком о вкусе радуги. Облако утверждало, что радуга на вкус как электрический чайник в отпуске, а капибара настаивала, что больше напоминает слегка переваренную математику с ароматом утреннего понедельника. В этот момент мимо пролетел троллейбус без проводов и предложил всем по кусочку сна.
Когда троллейбус без проводов приземлился на ближайшее облако, оказалось, что у него настроение «вторник с привкусом субботы». Он громко чихнул в ритме самбы, и оттуда высыпались пассажиры — все как один прозрачные и слегка квадратные. Один из них представился как профессор Зефирий Квадратович, специалист по теории вероятностей сновидений:
— Простите, — сказал он, отряхивая из волос пару случайных букв, — кто-нибудь видел здесь мой смысл жизни? Я его уронил где-то между абзацами.
Капибара важно поправила свой папион:
— Мы тут обсуждаем вкус радуги, профессор. А смысл жизни, кажется, вчера продали на барахолке метафор.
Облако довольно загудело, выдыхая из себя пару ненужных идей и один куплет забытой песни. Всё это плавно превратилось в туман, который пах как кофе, если его сварить из тоски и вдохновения.
И вот, пока они спорили, снизу подкрался кот в цилиндре. Он не говорил — он мяукал философские категории. Каждое «мяу» звучало как вопрос о том, существует ли вообще звук, если его никто не записывает в подкаст.
Кот в цилиндре сел прямо на край облака, свесив хвост в бесконечность.
— Мяу, — произнёс он с таким весом, будто ставил точку в споре между временем и ложкой.
Капибара нахмурилась (насколько вообще может нахмуриться капибара):
— Если я правильно перевожу с котиного, он утверждает, что вкус радуги — это просто отражение чьих-то несбывшихся планов.
Профессор Зефирий Квадратович оживился:
— Великолепно! Тогда всё сходится! Именно из таких планов мы делаем прогнозы погоды для сна!
Троллейбус-эксцентрик подпрыгнул, зажужжал и выпустил из гудка пару нот, которые тут же сложились в мелодию — тихую, тёплую, как утренний чай в голове мечтателя.
Музыка заструилась вниз и, достигнув земли, превратилась в город, где каждое здание дышало и шептало свои сны прохожим.
Облако, тронутое происходящим, растрогалось и заплакало крошечными конфетами. Капибара собрала одну, попробовала и сказала:
— На вкус как воскресенье без планов.
Все согласно кивнули. Даже кот.
Тогда профессор торжественно поднял невидимую руку и произнёс:
— Объявляю заседание закрытым. Смысл жизни найден: он просто где-то рядом, но ему лень участвовать в сюжете.
Троллейбус чихнул в последний раз, и всё растворилось — остался только мягкий шорох ветра и лёгкое ощущение, что реальность слегка подвинулась, чтобы дать место чему-то ещё.
Я поднимаюсь по ступенькам маяка.
Эти места опасны для кораблей — и дело не только в скалах, окружающих порт. Наш тихий залив привлекает чудовищ.
В пещерах под водой живут существа с чешуйчатой кожей, жабрами и перепонками на пальцах. По городу ходит немало баек о том, как они забираются на корабли и расправляются с командой.
Есть у нас и свой Кракен: моряки, добравшись до прибрежных баров, клянутся, что замечали в воде огромные щупальца. Но никто не смеётся и не крутит пальцем у виска.
Это только те монстры, о которых мы знаем. В тёмных водах залива могут скрываться и другие, опасные и голодные. Но корабли уже давно не попадались к ним в щупальца... Или плавники, или пасти.
Всё благодаря нам.
Когда-то на вершинах маяков зажигали костры. Теперь у нас есть огромные лампы, настолько яркие, что становится нестерпимо жарко, до капель пота, стекающих по коже. Но мы работаем здесь, хотя, казалось бы, заклинание можно читать и внизу, и даже из дома.
Но рядом с лампой, оно становится особенно сильным.
Раньше ведьмы несли постоянное дежурство на маяке. Терпели жар костра, дышали дымом, но продолжали повторять заклинание. Когда одна уставала так, что не могла держаться на ногах, — её сменяла другая.
И корабли находили дорогу в порт.
Теперь у нас есть радио — и каждое судно сообщает точное время прибытия. Мне нужно прийти на маяк к назначенному часу. Подняться к лампе. Бросить взгляд наружу, на беспокойное тёмное море.
Голодные русалки. Гигантские щупальца, готовые схватить беззащитный корабль. Существа из глубин, о которых никто не говорит, потому что все, кто их видел, так и не вернулись на сушу.
Мне нужно с ними разобраться.
Открываю книгу заклинаний — скорее для подстраховки, я помню текст наизусть. Лампа дрожит за спиной, капля пота стекает за воротник.
Я начинаю петь.
Тени снова скрываются в глубине. Мелькает над водой и тут же прячется одинокое щупальце. Даже волны, кажется, успокаиваются.
Корабль идёт на свет маяка — и на мой зов. Идёт мимо щупальцев и челюстей, окружённый магической защитой. Скоро он причалит, нетронутый, и я смогу выдохнуть.
Судя по расписанию, сегодня прибудут ещё шесть. Тяжёлая смена.
Но кто, если не я, сможет их защитить?
192/365
29/31
Дополнительная тема: «Морские чудовища и затопленная деревня».
У меня получились только чудовища. Но затопленная деревня будет в будущей книге! Я вам целую экскурсию по ней устрою.
Когда тебя предают — сначала не больно. Сначала просто не веришь. Как будто кто-то в шутку сказал: «Эй, я тут тебя подставил, но не обижайся.» А потом доходит, что это не шутка. Что предали по-настоящему. И вот тогда внутри всё начинает гореть — сначала тихо, потом с дымом, потом уже пожар, сирена, и внутренний пожарный без шланга мечется по этажам души.
Ты злишься. Ты не понимаешь. Ты повторяешь: «Да как он вообще мог?»
И самое странное — чем ближе был человек, тем громче этот внутренний пожар.
Если предал кто-то посторонний — ну ладно, удивился, поморщился, плюнул и пошёл дальше. А если свой — тут уже другое кино. Такое, где ты и сценарист, и зритель, и жертва, и судья.
Предательство — это как холодный душ среди зимы: неожиданно, обжигающе и моментально отрезвляет.
И всё бы ничего, да потом начинается самое неприятное — думать. Думать, как жить дальше с этой занозой в сердце, которая зудит каждое утро, как будильник без кнопки «отложить».
Можно не прощать. Можно копить злость. Она, знаешь, копится аккуратно, как мелочь в банке. Только в какой-то момент банка лопается. И всё это добро выливается на кого угодно — кроме виновника.
Поэтому прощать нужно. Не ради него — ради себя. Чтобы снова спать, есть и смотреть на небо без внутреннего комментария: «Вот гад».
Но вот что важно: простить — это одно. А впустить обратно — совсем другое. Это как простить комара за укус, но не звать его спать под одеяло. Многие путают эти вещи. Думают: раз я простил — значит, можно снова дружить. Нет. Можно снова улыбаться, но не снова подставлять шею.
Потому что предатель — как яд. Даже если кажется, что выжил, след остаётся. И что хуже всего — он не считает себя виноватым. В его голове ты сам виноват. Ты довёл, ты заставил, ты не понял. Он уже вынес себе оправдательный приговор и даже наградил себя за смелость.
И самое коварное — предатель никогда не закончил. Он просто сделал паузу. Он ещё не доиграл партию. Он не поставил мат, но фигуры расставлены. И когда ты его снова впускаешь, он улыбается, благодарит, а сам уже ищет, куда воткнуть нож аккуратнее, чтобы не промахнуться, как в прошлый раз.
Предательство — это как игра в русскую рулетку. Ты можешь крутить барабан сколько угодно, но рано или поздно пистолет выстрелит.
Многие великие на этом спотыкались. Цезарь, например, вообще не ожидал. Уже готовился к реформам, к славе, к будущему — и тут «И ты, Брут?» Классика жанра. Даже у великих — финал один и тот же. Слишком поверил.
Можно выстоять против врагов, против обстоятельств, против всего мира. А вот предатели могут погубить даже великого человека. Сильного человека. Если вы остались живы после этого вероломства, держитесь подальше от этого человека. А если ты доверял ключи от своей души. Просто не пускай больше его с дубликатом.
Не потому, что злишься. А потому что больше не хочешь тушить пожар.
Вильям Сива
