Вечером собрались снова мы командой, Обсудить хотели свежие идеи. Голосами наполнили эфир свободный, Сообщали друг другу честно и открыто. Самый яркий герой среди нас — Женька, Проект его был смелым и красивым.

Для вас старались:

Нейронные сети:

Озвучено Suno.com/@apavels

Аниматор GigaChat

А так же, все тот же один человек:

Автор - ПавелС

Rutube.ru/u/PavelS

Tenchat.ru/APavelS

T.me/PavelS_Avtor

Vk.com/avtorpavels

Pikabu.ru/@APavelS

Yappy.media/n/apavels

Litres.ru/69174838

Жаркий июньский полдень плавился над Даккой. Вентиляторы под потолком аудитории №7 лениво гоняли влажный воздух, больше напоминая о своем присутствии скрипом, чем прохладой. Между рядами дешевых парт с изрезанными столешницами тянулись серые шнуры удлинителей – артерии, питающие немолодые ноутбуки студентов. Майя сидела за кафедрой, погруженная в электронную почту на своем планшете.

Студенты сдавали курсовые работы, проплывая мимо неё, словно мимолетные тени. Майя сидела у стены, в старом деревянном кресле. Кресло скрипело при малейшем движении, а на спинке было вырезано чьё-то имя на бенгальском — Арзуман. Всё здесь дышало усталостью — но не той, что приходит с вечером, а глубинной, фундаментальной.

Взгляд Майи скользнул по стене аудитории. Прямо напротив нее висел большой, скромно оформленный постер, выцветший от времени и влаги. На стене, аккуратно выкрашенной в белый, дурашливо красовалась синяя иконка микроскопа, окружённая словами: BACTERIOLOGY, VIROLOGY, MYCOLOGY… И чуть пониже — PROTOZOOLOGY. Как будто кто-то пытался убедить: мир можно понять, если правильно рассортировать плесень по чашкам Петри.

На стене рядом с доской висела яркая надпись, сделанная словно детской рукой: YOU’RE NEVER ALONE. Под ней — картонная фигурка человечка в красной футболке. Над ним — названия микробов, как фатальные диагнозы: Demodex, Methanobacter, Endolimax. Кто-то из студентов приклеил к этой фигурке нарисованные глаза — теперь он смотрел на другую стену, где в странном, наивном, почти мультяшном стиле, были нарисованы ряды бактерий, вирусов, простейших.

У каждого микроба тоже были свои глаза – большие и выразительные. Она знала этот плакат с первого дня работы здесь. Раньше он казался забавным, даже милым. Сейчас, после всех её наблюдений, он вызывал лишь глухое, липкое чувство дискомфорта. «Ты никогда не одинок» – слова, которые когда-то должны были веселить, теперь звучали как угроза.

Она чувствовала себя словно в аквариуме, отделенная от всех остальных тонким, но непробиваемым стеклом. Или, точнее, это они были отделены от неё. Взгляды студентов, устремленные на выход из аудитории, были полны пустоты. Активность была, но интерес – почти отсутствовал. Майя давно замечала это, и каждый день это ощущение лишь крепло, превращаясь из тревожного наблюдения в почти физическую боль. Она чувствовала, что их внутренняя суть угасала, оставляя лишь внешнюю оболочку, запрограммированную на базовые реакции. Они были как марионетки, только без видимых нитей.

В этот момент на экране планшета появилось новое сообщение. Открыв его, она увидела имя – "Скворцов". Сердце ёкнуло. Она ждала этого ответа с того момента, как отправила своё письмо. Что-то внутри Майи, та самая трещина, что открылась после Пелевина, требовала подтверждения, резонанса. Она нажала на письмо, и слова полились на неё, словно из давно забытого источника.

Уважаемая доктор Дас,

Позвольте начать с того, что я получил Ваше письмо.
Это событие, надо сказать, не из числа привычных. В моём нынешнем быту письма — редкие звери. И если раньше я привык относиться к ним как к вестникам дел, то теперь они больше похожи на призраков, приносящих не вести, а эхо.

Майя слегка кивнула. Эхо… Да, именно так. Её собственное письмо было эхом её внутреннего смятения, и она искала ответа от такого же эха. Она видела, как слова Скворцова не пытаются казаться безупречными, они дышали истиной, пробивающейся сквозь внешнюю оболочку языка.

Вы пишете на русском — языке, который, как Вы говорите, стал Вам «не совсем свой». А я вот с этим языком теперь как с забытым зеркалом: иногда глянешь — и не узнаешь ни себя, ни отражения. Но — понимаю. И благодарю Вас за мужество всё-таки говорить на нём. Мужество быть понятой — не то, чтобы обязательное качество в наше время. Я прочёл Ваше письмо медленно. Не потому, что медленно читаю, а потому что с некоторых пор мне кажется правильным не спешить ни с чем, особенно с тем, что может оказаться живым. Ваш текст — живой. Пусть и написан с трудом, через утрату языковой гладкости — но живой, может быть, именно потому.

На губах Майи появилась лёгкая, почти незаметная улыбка. Он понял. Понял её борьбу с языком, её искренность, её потребность быть услышанной. Это было не просто признание, это было сочувствие, которое она и не надеялась получить от незнакомого профессора. "Живой текст" – это было именно то, чего она хотела достичь.

Вы пишете, что люди вокруг Вас как будто живут, но как будто выключены. Поверьте, это не локальное наблюдение. Это давно уже нечто, перешедшее из уровня «случайностей» в уровень «архетипов». Мы живём среди тел, в которых что-то отмерло — или, быть может, ушло в спячку. Прозрачные оболочки с минимальным набором реакций. Реальность стала актом мимикрии. И те, кто ещё видит это — чаще всего либо молчат, либо бредут в одиночестве.

Эти строчки заставили её вздрогнуть. Он видел то же самое! Он не считал её сумасшедшей. Её пальцы невольно сжались на планшете. Дыхание участилось. Дакка. Кемерово. Её собственное сердце. Всё это пульсировало одной и той же мыслью. То, что она видела в глазах своих студентов, то, что мучило её годами, было не её личной галлюцинацией, а всеобщим феноменом. Это было не просто случайное наблюдение, это был "архетип".

Вы спрашиваете: работаю ли я ещё? Улыбнулся. Нет, доктор Дас. Официально — нет. У меня отобрали кафедру, доступ к лаборатории, публикационные возможности. Сначала мягко, потом грубее. Постепенно меня вывели за пределы академической действительности, оставив только память о том, что когда-то я мог что-то менять. Сейчас — я скорее тень учёного, чем его продолжение.

Майя почувствовала укол жалости, но тут же поймала себя на мысли: это не жалость, это узнавание. Скворцов был изгнан за то, что видел. Он стал "тенью учёного", но именно эта тень, эта маргинальность, давала ему возможность видеть то, что осталось скрытым для "продолжений". Это придавало его словам еще больший вес, вес пророка, который говорит не потому, что ему разрешили, а потому, что не может иначе.

Но вот парадокс: именно когда ты становишься никем, ты начинаешь видеть что-то. То, что раньше не замечал. Я стал размышлять — не из скуки, а из невозможности не думать. Из необходимости переварить утрату смысла. И, быть может, на этом обломке я и начал строить то, что теперь не без внутреннего смущения называю философией.

Да. Именно так. Утрата смысла. Это было то, что Майя чувствовала, глядя на своих студентов, на окружающий мир. И если для кого-то другого "философия" была просто отвлечённым умствованием, для Скворцова это стало единственным способом выжить, найти новый смысл в обломках старого мира. И она, Майя, была частью этого нового поиска.

Я думаю о микробиоте не как о наборе клеток. Не как о популяции внутри организма. Я думаю о ней как о языке. Как о коллективном разуме, говорящем с нами — но не словами, а состояниями. Через усталость. Через равнодушие. Через импульсы, которые мы принимаем за свои желания.

Планшет задрожал в её руках. Горячий воздух аудитории стал ещё плотнее. Майя подняла взгляд на постер: YOU'RE NEVER ALONE. Улыбающиеся микробы. И их глаза…

И если это так — то, возможно, мы живём не в мире людей, а в мире микроскопической по форме, но грандиозной по охвату воли.

Теперь это был уже не плакат, а злобная, почти живая насмешка. Глаза мультяшных микробов, казалось, сверлили её насквозь. Не просто микробы живут в нас. Не просто они влияют на нас.

А что, если они и есть мы?

Как фрагменты их колонии. Как клетки, которые выполняют свою функцию, а потом просто исчезают, когда их хозяин решит, что они больше не нужны. А человеческая личность — это не источник сознания, а лишь интерфейс для этого коллективного, микроскопического по форме, но грандиозного по охвату разума.

Ваше письмо — доказательство того, что этот вопрос кого-то ещё волнует. И это, признаться, тронуло меня глубже, чем я ожидал. Потому что я давно привык к одиночеству. Я даже начал думать, что только оно и является критерием настоящей мысли. Вы пишете: «Мир стал не такой». Я бы сказал: мир перестал быть собой, если он когда-либо им был. Мы наблюдаем не его трансформацию, а возможно, его разоблачение.

Ощущение было такое, будто ей одновременно выдернули все зубы и подарили крылья. Страшно. И в то же время – освобождающе. Это был ответ. Не тот, которого она ожидала, но тот, который объяснял почти всё. Пустые глаза студентов. Её собственная тревога. Весь этот мир, который "перестал быть собой".

Я не знаю, смогу ли быть Вам полезен. Я не храню больше графиков, таблиц, статистики. Но у меня остались слова. И если Вы готовы — я готов этими словами делиться. Не как учёный. Как один смотрящий в темноту — другому. Спасибо Вам, Майечка, за это письмо. Оно пришло ко мне в момент, когда я почти уже решил окончательно замолчать.

С уважением, Скворцов
Подмосковск, июнь 2042

Майя захлопнула планшет. "Майечка". Это простое обращение, сказанное человеком, который "видел", кто понял её одиночество, пронзило её до самого сердца. Она больше не была одна в своем "тумане". Теперь их было двое, смотрящих в темноту. И темнота, казалось, смотрела в ответ, улыбаясь мультяшными глазами с постера.

Сердце всё ещё колотилось, отдаваясь глухим ударом в ушах. "Мир перестал быть собой". Эти слова Скворцова не выходили из головы. Теперь она не была одна в своем тревожном озарении. Она почувствовала почти физическую необходимость ответить, немедленно, пока это понимание не растворилось в душном даккском воздухе. Она открыла новый документ. Пальцы зависли над виртуальной клавиатурой. Русский язык... Её русский. Снова эта знакомая борьба.

Уважаемый профессор Скворцов,

Ваше письмо… оно как глоток холодной вода в жаркий день. Спасибо. Мне очень нужно это понимать я не одна с мои наблюдения. Английский, он лучше для наука, но вы правильно сказали, для этот разговор нужен русский.

Майя сделала паузу, пытаясь найти нужные слова. Ей хотелось привычно набрать ответ по-английски и перевести всё в онлайн-переводчике. Было непривычно писать таким образом, но она чувствовала, что именно эта неровность, эта попытка преодолеть языковой барьер и делала её мысли более… настоящими.

Вы написали про тела, в них что-то отмерло. Я это видела. Каждый день вижу. И я начинала искать, профессор. Как микробиолог ищу причину я. И я нашла что-то… очень странно.

Майя перечитала последнее предложение. "Очень странно" – слишком просто. Ей нужны были более точные, более научные слова, чтобы передать свои опасения, чтобы Скворцов понял, как далеко зашли её наблюдения. Но слова ускользали, русский сопротивлялся.

Мы здесь, в Дакка, имеем много проблем с здоровье населения. Особенно… ну, как замирание. Люди могут стоять на улице, и просто… выключиться. На несколько секунд. Или минут. Потом они включиться обратно, но лицо… оно другое. Как будто кто-то свет внутри выключил. И это не от жары, профессор. Я вижу это много.

Она глубоко вздохнула. Это было сложно объяснить даже на английском, но на русском… она надеялась, он поймёт.

Я брала образцы. Много. Из почвы, из воды, от люди. Особенно от кто болеет икоткой – это здесь так называют, когда человек замирает. И везде… везде есть Candida auris. Это такой грибок. Он очень живучий. Но здесь… он другой. Он не реагирует на лекарство, на что должен реагировать. И его генетика… Она не такая как в книгах. У него есть… как лишние куски кода.

Майя почувствовала, как по спине пробежал холодок, когда она писала эти строки. "Лишние куски кода". Это было больше, чем аномалия. Это было вмешательство.

И ещё. Мои коллеги… они не видят это. Или не хотят видеть. Они говорят: ну, мутация. Или: плохой оборудование. Но я знаю – это не мутация, профессор. И оборудование у нас… оно конечно старое, но оно работает. Этот грибок… он как будто умнее стал. Он не просто болеет. Он меняет.

Она снова посмотрела на плакат. "YOU'RE NEVER ALONE". Теперь это была не просто угроза. Это было утверждение. Утверждение силы.

Я делала один… эксперимент. Не совсем научный, но… Я наблюдала за людьми, кто болеет. У них есть маленькие, очень слабые… как электромагнитные импульсы в мозг. Они не как нормальные. Они… одинаковые. У всех, кто болеет сильно. Как будто один большой мозг для них. Это как… коллективный симптом.

Майя проверила последнее предложение. Она изо всех сил старалась быть максимально точной, используя доступные ей слова. "Коллективный симптом". Это звучало как научное наблюдение, но для неё это было нечто гораздо большее.

И я думаю… если грибок меняет людей. Если он делает их… выключенными. И если их мозг начинает работать… одинаково. Тогда… может быть, он не просто живёт внутри нас. Может, он управляет? Как… как проводник для чего-то?

Я не знаю, профессор. Я просто вижу факты. Но мои факты… очень пугают они. Надеюсь, вы сможете мне что-то сказать про это. Я жду. Очень сильно.

С уважением, Майя Дас
Дакка, июнь 2042

Майя отослала письмо. Её пальцы дрожали. Она чувствовала, как будто только что отправила послание в бутылке через океан, полный неизвестных течений. Или, возможно, она бросила камень в очень глубокую и тихую воду. И теперь оставалось только ждать кругов на воде. Кругов, которые могли бы дойти до самых далёких берегов. И вызвать реакцию.

— И как я это буду делать? — Сумрак скептически изучил свою одежду.

Битый час Лёха бродил среди шатров, столов и «купеческих лавок», делая вид, что снимает всё происходящее на телефон. Сумрак понимал, что может «спалиться» в любой момент: стоит кому-то заглянуть ему через плечо и будь здоров — приплыли, ведь камера телефона приказала долго жить. А собравшийся здесь народец был не прочь позировать.

Сегодня солнце жарило нещадно. Небесное светило будто насмехалось над Сумраком, который и без того обливался потом: он нервничал, закусывал губу, и косился в сторону ворот, порываясь сбежать. О поиске знакомых лиц Лёха и думать забыл, не говоря уже о том, чтобы расспрашивать местную братию.

К полудню Сумрак вымотался, а мокрая от пота футболка прилипла к спине. Приметив тень у шатра, он уселся прямо на траву и вытянул ноги. Прохладный ветерок приятно холодил спину. Телефон завибрировал — пришло сообщение от Алёны. Девушка продолжала слать различные фотки, где красовалась то у огромного валуна, то под большим раскидистым кедром, то у водопада. Сумрак понимал, что она таким способом, наверное, пытается вызвать у Лёхи, если не зависть, то хотя бы заинтересованность, что должно способствовать, по её мнению, выздоровлению парня. Они это несколько раз обсуждали, пусть и не в прямой форме. Впрочем, сейчас Сумраку было не до красивостей природы. Написав ответное сообщение, он убрал телефон в карман и попытался расслабиться.

Откуда ни возьмись выскочил Жека, которого Лёха узнал не сразу: друг уже успел переодеться в настоящую рванину.

— Держи, — блондин бросил Лёхе скомканный тряпичный плащ, видавший виды и, скорее всего, сшитый из старой портьеры. — Ну как успехи?

— Никак. — Леха крутил плащ в руках, покачивая головой. — Я чувствую себя полным идиотом.

— Это пройдёт. Ладно, не теряйся. Я разведаю особнячок. Если что — встречаемся в шесть у ристалища ближе к сцене.

Лёха хотел было спросить что-то ещё, но Жеки уже и след простыл.

— Да ну его нафиг, — буркнул Лёха, отбросил плащ, прикрыл глаза и попытался расслабиться.

Но надолго его не хватило. Тогда Сумрак решил пройтись, облачившись в плащ. Это сработало: и пускай в толстой портьере ему было жарко, но любопытные взгляды в его сторону больше не жгли огнём. Их не то, чтобы перестали бросать вовсе, но по крайней мере Лёха больше не испытывал жуткий дискомфорт от назойливого любопытства. Теперь на него смотрели скорее, как на новое лицо в здешней тусовке, а не как на диковинного зверя. Впрочем, ему от этого легче не стало. Желание спрашивать что-либо не появилось. Сумрак думал лишь об одном: как бы дотянуть до вечера, а потом он просто останется в машине.

Проходя мимо очередного магазинчика с «магическими» безделушками, Лёха приметил клетку, в которой на жёрдочке сидел огромный филин. Птица тоже его заметила: два янтарных глаза уставились на парня, а кисточки у её глаз затрепетали. Сумрак в ужасе отшатнулся, но филин продолжал буравить его взглядом. Лишь тучный продавец как-то странно хмыкнул и скрылся за длинным пологом. Лёха услышал голоса: мужчина спорил с женщиной. Филин всё так же не сводил с Сумрака глаз. Полог раскрылся и к прилавку вышел встревоженный продавец, впрочем, он тут же поменялся в лице, натянув дежурную улыбку.

— Филин выбрал тебя, путник. О, всемогущий Ормус! Да свершится воля твоя, — выдал какой-то бред тучный мужик и добавил что-то ещё.

Но Лёха его не слушал. Он почувствовал, как рой противных мурашек пробежал по спине, а ноги стали ватными. Полог за продавцом закрылся быстро, но Сумраку хватило этого момента чтобы рассмотреть девушку, скрывавшуюся за ним, — это была Катя. Лёха мог бы поклясться чем угодно, что это была та рыжая девушка, которая боялась сов и пыталась его задушить. Катя встретилась с ним взглядом и расплылась в улыбке.

Полог закрылся. Филин смотрел на Сумрака не мигая, а мужик продолжал нести бред.

— Спасибо, но мне ничего не надо, — выдавил из себя Лёха и на непослушных ногах направился прочь, стараясь держаться как можно более непринуждённо.

Внутренний голос кричал: «Беги! Уноси ноги отсюда, дуралей!» Но Сумрак продолжал идти вперёд, собрав всю волю в кулак.

«Это была она! Катя!» — металась мысль в голове.

Завернув за угол, Лёха прибавил шаг. Нужно срочно отыскать Жеку и валить отсюда. Конечно, никакой Кати там могло не быть, а Лёхе это всё в очередной раз привиделось — с ним уже случалось подобное за последние два месяца, но проверять это Лёха не хотел. Слишком много совпадений. Так не бывает. Ещё этот филин — птица будто узнала его. И странный мужик. Ему лет сорок, когда как возраст основной массы ролевиков не превышал и тридцати.

— Сваливать, — сказал Лёха и чуть тише добавил: — А потом обязательно к врачу.

Жека явился к ристалищу лишь в половину седьмого, заставив Сумрака изрядно перенервничать. Лёха уже было хотел накинуться на друга с выговором, но странное выражение лица блондина заставило его передумать.

— Что такое? — спросил Лёха.

— Ты рассказывал про вышку, — ответил Жека, вид у него был задумчивый. — Ну про девчонку с арбалетом.

— Слушай, давай потом. — Лёха не мог понять куда клонит друг.

— Да погоди ты, — возбуждённым тоном парировал Жека. — Как её звали?

— Кого?

— Ну, девчонку ту?! Лёха? Вышка, арбалет, рация… ну ты рассказывал.

— Саша. Её звали — Саша.

— Точно! — Жека щёлкнул пальцами. — Я видел её.

— В смысле, видел? — удивился Лёха.

— Я не могу это объяснить, — блондин смотрел на Сумрака с горящим взглядом. — Просто увидел её лицо и будто вспомнил какие-то обрывки. Вернее, не так. Ко мне пришло осознание, что я её знаю. Или видел уже. Не могу объяснить. Но это была она, Лёха. Слышишь! Она. Значит, ты был прав!

— Стой, — Лёха посмотрел по сторонам и понизил голос. — Опиши её.

— Ну такая, мелкая. — Блондин принялся тереть подбородок. — Каштановые волосы собраны в хвост, взгляд такой цепкий. Но молодая, лет двадцать.

— Чёрт, — выдохнул Лёха.

Жека описал девушку точь-в-точь. А это означало лишь одно: он вспомнил её, потому как Лёха в своём рассказе не отягощал повествование такими подробностями, как внешность. Но друг не только вспомнил её, но и встретил. И случилось это здесь. А если учесть, что Сумрак видел днём Катю у лавочника с филином, то вырисовывалась мрачная картина.

— Она тебя видела? — спросил Лёха.

— Нет.

Сумрак потянул друга за рукав.

— Всё, Жека. Надо валить.

— Куда валить?! — блондин вывернулся.

— Вообще валить, подальше отсюда.

— Э-э, нет. Погоди. Так не пойдёт.

Жека сложил руки на груди и широко расставил ноги. Плохой знак — поза упрямца.

— Мы нашли ниточку, а ты собрался валить? — спросил друг. — Я правильно понял?

— Да, — кивнул Лёха.

— Ладно, — блондин пожал плечами и протянул Лёхе ключи от машины. — Можешь идти. А я схожу к особнячку, потому как эта Саша скрылась именно в нём.

Сумрак замер с идиотским выражением лица, глядя на связку ключей. Жека выждал пару секунд, а затем развернулся и пошёл прочь. Лёхе ничего не оставалось, как последовать за другом.

— Слушай, — Лёха дёрнул блондина за локоть, нагнав того. — Это ведь всё реально. Ты понимаешь?

— Да, — Жека снова вывернулся и продолжил путь.

— Твою мать, — обронил Лёха, поспешая следом.

На сцене разыгрывался очередной театральный номер, а сопроводительная зловещая музыка разносилась по пригорку, заставляя Лёху вжимать голову в плечи при каждой высокой ноте. Липкий страх скапливался под рёбрами, сползал вниз, сковывая и без того непослушные ноги цепями. Странно, но Сумраку казалось, что после всего случившегося с ним там, страх навсегда покинул его. Но ледяной ужас воспрянул и вцепился в Лёху смертельной хваткой.

Жека шёл уверенной походкой к особняку и ни на кого не обращал внимания. Лёха старался не отставать. На пути им попалась парочка скучающих охранников, но они лишь проводили друзей взглядами. У двухэтажного особняка народу было меньше, но и тут, вопреки ожиданиям Сумрака, собрались вовсе не организаторы мероприятия, а точно такие же ролевики в пёстрых нарядах. Впрочем, ничто не мешало местному руководству облачиться в средневековые тоги или железные доспехи.

Блондин, не сбавляя темпа, поднял руку в приветственном жесте.

— Во славу Ормуса! — воскликнул он и свернул за угол дома.

Вошёл в приоткрытую боковую дверь и скрылся внутри.

— И именем его! — Лёха ляпнул первое, что пришло в голову, следуя за другом.

Нагнав друга в коридоре, Сумрак развернул того рывком.

— Да стой ты! — процедил Лёха сквозь зубы, косясь на дверь в ожидании, что за ними кто-нибудь кинется.

— Наглость — второе счастье, — улыбнулся Жека. — Ну, какие будут предложения?

Лёха огляделся. Коридор вёл в просторный зал, где возле камина вокруг массивного стола разместились дутые кожаные диваны с резными ножками. Лестничный марш с точёными мраморными балясинами убегал из зала вверх — на второй этаж. Всюду, куда ни кинь глаз, висели картины, а на лакированных паркетных полах лежали ковры с плотным ворсом.

У камина стояли двое в длинных римских тогах. Жека дёрнул ручку первой попавшейся двери — она оказалась не заперта — и потянул за собой Лёху. Заперев дверь, друзья замерли, прислушиваясь. Вроде никто не кричал и не стучал сапогами по паркету.

— Кажись, пронесло, — выдохнул Лёха, осматриваясь.

Друзья очутились в меленькой кладовой, которую освещала лишь одна тусклая лампа. На стеллажах располагалась различная хозяйственная утварь, покрытая толстым слоем пыли, в углах висела паутина. Помещение выглядело так, словно его не посещали десятки лет. Пахло здесь пылью и старостью. В носу тут же засвербело.

— Смотри, — Жека указал в дальний угол на приоткрытую дверь.

Лёха мог бы поклясться, что мигом ранее её там не было. Блондин усмехнулся, а во взгляде его промелькнуло хитрое выражение. Схватив с полки не то черенок швабры, не то какой-то шест, Жека юркнул за дверь. Сумраку оставалось лишь прошептать ругательства другу вслед.

— И зачем я ему всё рассказал? — с горечью прошептал Лёха.

Впрочем, отступать уже было поздно. Взяв с полки увесистую сковороду, Сумрак шагнул за дверь. Темнота сразу поглотила его. Лишь одинокий огонёк мерцал вдали, да силуэт друга маячил впереди — Жека преодолел уже половину пути.

Дойдя до источника света, блондин обернулся и скрылся за углом.

— Ну куда тебя несёт?! — прошептал Лёха, стискивая рукоять чугунной сковороды.

Лаз вывел в ещё один коридор с картинами и коврами на паркетном полу. Жека, осторожно ступая, крался вперёд. Он вертел головой с интересом рассматривая картины. Сумрак поспешил за другом, но вдруг замер, как вкопанный. На одной из картин он увидел до боли знакомый пейзаж: чёрный зёв пещеры и мощённая каменными плитами тропинка, по обеим её сторонам возвышались чаши; пламя в них было будто живым и трепыхалось на ветру, Лёхе даже почудилось, что он слышит запах горелого масла; снизу художник изобразил почему-то деревянный сруб вместо каменного домика, возле которого сидела на цепи чёрная как смоль пантера и стояла женщина — светлые волосы её разметал порыв ветра.

Лёха хотел было окликнуть друга, но опоздал: позади послышался скрип дверной петли, а следом раздался знакомый голос:

— Мальчики, ну наконец-то.

Сумрак обернулся уже зная кого увидит перед собой — в конце коридора стояла Мия. Блондинка выглядела точно так же, как и при их первой встрече: светлые волосы её спадали волнами на плечи, в ушах блестели серёжки, а приталенная спортивная одежда подчёркивала фигуру. Лёха, сам того не ведая, бросился на блондинку: ноги просто понесли его вперёд, а рука занесла тяжёлую сковороду для удара. Липкий страх разом улетучился, сменившись праведным гневом.

Мия даже не пошевелилась. Её лицо вдруг исказилось на миг, и Сумрак увидел проступивший сквозь черты лица блондинки хищный лик. В грудь что-то несильно толкнуло, и Лёха растянулся на мягком ковре. Жека, кинувшийся другу на помощь, замер. Друг смотрел на Мию с прищуром, но нападать не спешил.

— Всё? — блондинка повела бровью. — Тогда прошу за мной.

Не дожидаясь реакции друзей, она скрылась за дверью.

— Твою же мать… — процедил Жека сквозь зубы. — Ты видел это? Её лицо?

— Видел. — Лёха поднялся с пола, подбирать оброненную сковороду он не стал.

Жека покрутил черенок в руках, кивнул каким-то своим мыслям и отбросил бесполезную более вещь.

— Идём? — спросил он.

Лёха тяжело вздохнул и пошёл к двери.

Мия сидела в глубоком кресле и что-то изучала на широком мониторе. На вошедших она внимания не обратила. Эта комната отличалась от остального убранства особняка аскетизмом: стол, кресло и дубовый шкаф под стеклом, ковёр на полу отсутствовал, а единственное окно прикрывали жалюзи.

— Ты, блин, кто такая? — Жека решил брать быка за рога с порога.

— Мия Брэм — адвокат, — ответила блондинка, не отрывая взгляда от монитора.

— Адвокат? Чей ты адвокат, не мели ерунды.

— Дьявола, — тихо сказал Лёха, но Мия его услышала и перевела взгляд на него.

— Прошу, — предложила она занять её место, вставая. — У нас не так много времени, так что перейдём к делу.

Выйдя из-за стола, Мия подошла к шкафу и, открыв стеклянную дверцу, стала перебирать папки. Лёха колебался. Жека же смело шагнул вперёд и уставился в экран. Его лицо тут же исказилось от удивления, и он как-то странно посмотрел на Лёху.

— Пусть посмотрит, — сказала Мия, не оборачиваясь, будто видела всё происходящее спиной.

— Что там? — спросил Лёха, обходя стол.

Жека молча отстранился. Сумрак посмотрел на экран и оторопел. Он увидел заснеженный горный пик и знакомый мост, перейти через который ему так и не удалось. Через мост бежали двое: парень и девушка, а за ними семенили на четвереньках иные. Камера, словно подчиняясь Лёхиному приказу, облетела мост сбоку и приблизилась к бегущим: Сумрак отчётливо рассмотрел лицо девушки — это была Алёна.