Неужели все юные цивилизации такие? Несмышленые слепыши! Ползают, натыкаются друг на друга, плачут и дерутся из-за игрушек. Только у этих слепышей в подгузниках есть ружья, есть пушки, ракеты, наконец. И они стараются ударить побольнее, чтобы кровь пошла, чтобы другой младенец заплакал навзрыд, упал и начал молить о пощаде. И если бы они пощадили! Нет, весь их детский садик превращается в логово диких зверей. Они рвут или отщипывают понемногу, в зависимости от важности конкретного слепыша. И всё это на крохотном шарике, несущемся сквозь бескрайнюю пустоту.
– Это невозможно, – тихо проговорила сикверст, вынырнув из архива с информацией о человечестве, который бережно собирал Наблюдатель. – Я отказываюсь верить, что из этого… – она брезгливо поморщилась, указывая пальцем на безликую, черную коробочку архива, – происходят все цивилизации галактики.
– А много ты их видела? – устало спросил Кин-Доран.
Они уже третий час ждали решения еще одного правительства, и ему это начинало надоедать. Каждый последующий президент задерживал их дольше предыдущего. Иногда приходилось покопаться в местных обычаях, чтобы понять, к кому именно следует обратиться. К удивлению сикверст, часто страной или группой стран управлял человек или же несколько, отношения к этим странам не имеющие. Единственное, что оставалось неизменно – это реакция очередного правителя.
Их принимали насторожено, допускали до того, кто все решает, после череды проверок. На их слова реагировали сдержанно, с недоверием. Но Кин-Доран неизменно добивался своего. Он умел это делать.
– Нет, конечно же, – ответила почти сразу сикверст, – моя оболочка не видела ни одной цивилизации, кроме той, которую в скором времени уничтожат. Но это и не важно, во мне есть базовая информация о Старых и Высших мирах, и ничего подобного там не увидишь.
Эрнетт хмыкнул, поудобнее уселся в мягком кресле цвета красного вина, и закурил. Он огляделся в поисках пепельницы, и, не найдя ее, стряхнул пепел себе на ладонь.
– Старые миры на то и старые, что они прошли долгий путь, – заговорил Наблюдатель. – Я видел многие из них в зародыше. Они все суетятся, тревожатся и лезут в драку при первой возможности. И так век за веком, поколение за поколением, пока не улягутся в землю все горячие головы, пока не возобладает разум – чистый, холодный, проницательный. Только так, либо… – Эрнетт вздохнул, – либо пришлют стирателя, и всё по новой.
– Ты их видел, Сокрушителей?
– Однажды видел их корабль. Остался на планете дольше необходимого, хотел дождаться, когда начнется. Лучше бы я этого не делал. Стиратель начинает с орбиты. Уничтожает всё, что болтается в космосе рядом с планетой, если это оставили ее обитатели. Меня он тоже едва не распылил, пришлось уносить ноги. Тогда-то я и задумался…
Кин-Доран сделал последнюю затяжку, затушил окурок о ладонь, не оставив на ней следа, и ссыпал все это в карман пиджака.
– О том, что делать, если стиратель прилетит, а я еще буду на планете.
Сикверст какое-то время смотрела на собеседника, ожидая продолжения, но Наблюдатель уже думал о чем-то другом. Он вообще стал задумчив и необщителен с тех пор, как они покинули особняк в горах. Сикверст знала, что мыслительные процессы у Наблюдателей протекают на нескольких уровнях одновременно, и могут пересекаться, если того требует ситуация. Но сейчас казалось, что Кин-Доран сплёл все уровни воедино, скрутил их в тугую веревку и подвесил на нее неподъемный груз.
Наконец, сикверст решила нарушить тишину. Обстановка комнаты, где их заставили сидеть, ее мало интересовала. Всё в этом мире казалось ей зыбким и ветхим, всё было покрыто пылью и рассыпалось на глазах.
– Как давно ты уже наблюдаешь?
– Очень давно, – вздохнул Кин-Доран. – Миллионы лет. Тысячи цивилизаций.
– Получается, ты старше многих разумных видов.
– Тогда ты должен помнить, что делали с мирами, которые сейчас уничтожает Сокрушитель.
– А их и раньше уничтожали, – задумчиво произнес Кин-Доран. – Просто не так гуманно.
Казалось, беседа наскучила ему, а ожидание гнетёт сильнее, чем в кабинетах предыдущих правителей. Но он все же продолжил говорить, понимая, как важно удержать сикверст при себе.
– Наблюдатель получал сигнал от Аналитика, и в течение нескольких веков производил микроскопические вмешательства, которые приводили к самоуничтожению цивилизации. Они просто истребляли друг друга. Надо было только подтолкнуть и замести следы, когда все закончено. Вот так, – он щелкнул пальцами и невесело улыбнулся.
Сикверст догадывалась, что это не было «вот так», что это было чертовски сложно. Какой же тонкий и точный должен быть хирургический инструмент, чтобы можно было произвести микроизменения, приводящие к краху цивилизации! И этот инструмент – ядро Наблюдателя, в котором до самой смерти хранится вся его суть, неизменная, нетронутая, за непроницаемой оболочкой, защищающей от любых внешних воздействий.
Сикверст снова взглянула на Кин-Дорана. Сумел ли он сохранить себя или за такой долгий срок оболочка его ядра обветшала, начала трескаться и осыпаться, как этот крошащийся камень, из которого построили здание, или как эти уродливые картины на стенах? И если так, то в ядре начали смешиваться ключевые признаки тех цивилизаций, в чьей среде оказывался Наблюдатель. Это, как если бы в сосуд с кристально чистой жидкостью влить краски – безусловно красивые поодиночке, но превращающиеся в темную жижу при смешении. И если ее догадка верна, может ли она доверять Кин-Дорану?
Дверь распахнулась и в комнату вошел неприятный человек с цепким взглядом, мнящий себя средоточием всего сущего в этой вселенной. Он не был правителем планеты, не был даже президентом – обычный муравей, которому хватило хитрости и изворотливости, чтобы забраться выше других. Если захочет, сикверст раздавит его мгновенно, одним легким движением. Вот насколько мал этот человек. Совсем скоро его сотрут в пыль, и не останется воспоминаний ни о нем, ни о его хозяевах.
– Прошу прощения, – заговорил он суетливо (судя по всему, этому человеку дали понять, что обращаться с гостями нужно осторожно), – совещание затянулось, вы же понимаете.
Неприятный человек смущенно улыбнулся, намекая на важность сложившейся ситуации, и сделал паузу, рассчитывая, что Кин-Доран спросит, что они решили по поводу его предложения. Но он не спросил. Он не примет ничего, кроме согласия. Если президент и его свита решат отказаться, Наблюдатель заставит их принять его условия.
А просил он немного – завершить все текущие вооруженные конфликты немедленно. Конечно, Кин-Доран не говорил всей правды, он вообще говорил мало. Просто эффектно появлялся в яркой вспышке света, наводя ужас на тех, к кому он приходил. Он объяснял, что некие высшие силы раздумывают над уничтожением всего живого на Земле. Единственная возможность сохранить планету и человеческую расу – это прекратить воевать.
Каждый раз, когда Наблюдатель озвучивал это, происходило одно и то же. Первое впечатление остывало быстро, подключалась логика, за ней желание получить выгоду от этой ситуации. Глаза многочисленных земных правителей загорались при упоминании высших сил. Многие напрямую требовали встречи с этими существами, так опрометчиво решившими пойти против людей. Другие действовали исподволь, пытаясь задобрить Кин-Дорана или наладить с ним доверительный контакт. Третьи угрожали, и с ними разговор был самый короткий.
Так или иначе, Наблюдатель всегда добивался своего.
И этот раз не стал исключением.
– Могу я говорить откровенно? – посредник между Кин-Дораном и президентом сел напротив, наклонился вперед и вцепился взглядом в железобетонное лицо Тал’Эмот. Тот едва заметно кивнул. – Вся эта ситуация, скажем прямо, выглядит нереалистично. Мы связались с нашими восточными коллегами и знаем, что вы их уже посетили и убедили согласиться на ваши условия. Но в данный момент все несколько иначе. Видите ли, не имея прямых доказательств, мы не можем свернуть столь масштабную кампанию… все наши кампании. Да и времени на это уйдет слишком много, мы никак не уложимся в два-три года, а вы просите сделать это немедленно. Дело пойдет куда быстрее, если мы сможем прийти к соглашению…
Он монотонно бубнил еще пару минут, но сикверст уже перестала его слушать. Она смотрела на посеребренные кучерявые волосы посредника, которые когда-то были густыми и черными. Незаметно для себя она тронула прядь своих волос, и это движение показалось ей настолько человеческим, что она содрогнулась.
Они с Кин-Дораном путешествуют не больше суток, а она уже начала перенимать привычки, языки и способ мышления людей. Когда задача, заложенная Основателями, была исполнена, сикверст перешла в режим обучения и подражания. Так она могла ассимилироваться и незаметно провести остатки своих дней на обреченной планете. Но с ней это происходило слишком быстро, словно грязные океанские волны накатывают на нее одна за другой, оставляя на одежде и коже обрывки водорослей, пластик и скелеты дохлых рыб. И все это налипает на нее, заставляя неуютно ежиться, испытывать отвращение.
Сикверст взглянула на посредника – приземистого, стареющего и жаждущего власти человека – и задумалась о мотивах Наблюдателя. Неужели этот кучерявый опарыш заслуживает спасения? И не только он, а весь его вид, все эти неотесанные гниющие куски мяса с непомерно раздутым самомнением. Они не вызывали ничего, кроме омерзения. А ведь те, кого видела перед собой сикверст, являлись элитой общества, его моральным ориентиром. Что же тогда говорить об остальных, о тех, кто стоит ниже элиты?
Внезапно она вспомнила существо, создавшее ее. Это был, конечно же, не один из Основателей. Он лишь выполнял их волю. Бесконечно мудрая гуманоидная форма жизни, внешне отличающаяся от людей наличием дополнительной пары конечностей, цветом кожи и размерами.
Дополнительные конечности росли у него из спины и больше походили на длинные клешни, закованные в броню. Иногда он отклонялся назад и опирался на них, будто не замечая, что делает. Сикверст любила разглядывать его оранжевую кожу или мех, она так и не поняла до конца, чем покрыто его тело. В то время она уже существовала и могла размышлять, правда, мысли ее были простыми и двигались линейно.
Этот гигант действовал с безупречной точностью, его глаза выражали бездну понимания, когда он конструировал ее разум. Он называл ее Ийлис. Это был единственный мир, который она знала, и он кардинально отличался от того, что она видела теперь.
Посредник закончил говорить, но Кин-Доран его уже не слушал. Сикверст видела, что он лишь позволяет собеседнику сохранить достоинство, когда придется уступить. Но эти существа не умеют уступать. Ни с достоинством, ни без него.
Наконец, Наблюдатель взял слово.
– Все, что я вам сказал ранее, остается неизменным. Вы должны немедленно прекратить все вооруженные конфликты, которые спонсирует или открыто ведет ваше правительство на Земле и в других мирах системы. Добавлю только, что вы можете рассчитывать на мою лояльность в будущем.
– Позвольте выразить благодарность от лица президента и…
– Ваш президент ничего не решает, – жестко оборвал его Кин-Доран, демонстративно взглянув на часы. – Говоря с вами, я надеялся донести мысль до ваших хозяев. Если все это время вы совещались с президентом, мы зря к вам обратились. Мой просчет. Позвольте, – добавил Наблюдатель, вставая, – у нас с коллегой еще много дел.
Посредника бросило в жар, глаза полыхнули сталью, но он быстро взял себя в руки. Сикверст так и видела, как он раздувается и краснеет, прежде чем закричать, и отвращение к этому человеку внутри нее смешалось с желанием рассмеяться.
– Вы получите мою поддержку в будущем только в одном случае – закончите все войны немедленно. Выбора у вас нет.
Кин-Доран попытался уйти, но посредник сделал движение рукой, и перед Наблюдателем возникли трое бойцов с оружием наизготовку. Их тела были закованы в легкую броню, лица скрыты масками со светящимися круглыми объективами на месте глаз.
– Думаю, мы еще не закончили, – человек расправил плечи, взгляд его изменился, как и выражение лица. Он чувствовал себя хозяином положения. – Одно движение, и они, – он указал на бойцов, – сделают так, что вы больше не сможете двигаться. Вас не убьют, – уточнил посредник, – вы нам еще нужны. Поэтому, давайте еще раз обсудим условия, на которых будет строиться все наше дальнейшее сотрудничество.
– Вы совершаете ошибку, – бесстрастно проговорил Кин-Доран.
– Ее совершили те существа, от имени которых вы говорите, – лицо посредника покрылось красными пятнами, глаза выпучились, как у жабы. – Вы хоть представляете, какой арсенал оружия мы против них выставим? Войны окончатся, будьте уверены. Мы объединимся против внешнего…
Он не успел договорить. Кин-Доран сделал неуловимое движение, и человек взорвался миллионом кровавых капель. Но ни одна из них не упала на Ийлис или Эрнетта. В следующее мгновение сикверст распалась тысячей крохотных частиц и устремилась к солдатам. Они умерли, не успев осознать случившегося.
А затем Кин-Доран ушел. Сикверст держалась чуть позади него. Когда они оказались в коридоре, она взяла Наблюдателя за руку, и перенесла их обоих назад в особняк.
Кин-Доран устало опустился в свое кресло и закурил.
– Нет, – усмехнулся Наблюдатель, – конечно же нет! Тех, кто согласится, сожрут с потрохами остальные. В этом мире любое стремление к гармонии жестко пресекают. Этот мир – управляемый хаос, способный перемолоть в труху всё прекрасное, что есть в галактике.
– Тогда почему ты за них так бьешься? Ты же их видел! – сикверст передернуло при воспоминании о кучерявом опарыше, окрасившем приемную президента своей кровью.
– Это только верхушка, – отмахнулся Кин-Доран. – Самые чистые алмазы прячутся внизу. Захочешь на них взглянуть – придется хорошенько поискать. Да и все остальные, те, кто не рвется наверх, стоят того, чтобы за них бороться. Ты не представляешь, насколько сильное стремление к жизни кроется в этих хрупких оболочках! Я нигде такого не видел. Они много раз могли себя уничтожить, но каждый раз, оказываясь на краю пропасти, останавливались. Всю эту многомиллиардную громаду тянуло в другую сторону от бездны то самое стремление выжить. Если их сотрут, галактика потеряет последний шанс стать прежней.
– Что ты все-таки задумал?
– Не сейчас, – Наблюдатель лукаво улыбнулся, как могут только люди, – об этом слишком рано говорить. Но ты все узнаешь, если к тому времени не передумаешь.
– А войны, как быть с ними?
– Войны закончатся к завтрашнему вечеру, – Кин-Доран потушил недокуренную сигарету, и это движение показалось сикверст настолько весомым, словно Наблюдатель превратил в пыль целую планету. – Пока что, это единственное, в чем я абсолютно уверен. А вот дальше… дальше, посмотрим.
Сикверст и Наблюдатель сидели молча несколько минут, пытаясь осознать масштаб происходящего. Для каждого из них он был своим. Наконец, сикверст заговорила.
– Сегодня я вспомнила свое имя.
– И как же тебя зовут? – оживился Кин-Доран.
Здесь буду публиковать ее по главам.
