В чём ошибся Анатолий Алексин
Анатолий Алексин писатель несомненно выдающийся. Его коротенькая повесть «Мой брат играет на кларнете» стоит на нашей с дочкой «золотой полке». (Чуткий читатель догадался, что автор этих строк отрабатывает приём «хочешь поругать – сперва похвали»? Отрабатываю.)
Эта повесть так ладно собрана и плотно подогнана – ничего лишнего! – что вызывает эстетическое наслаждение. В ней много благородного сдержанного юмора. Ну, это, например, когда персонаж говорит что-то, выставляющее его в комичном свете, но автор никак не указывает на это читателю. Заметили – хорошо, нет – ну и ладно. Нравственный урок в повести внятный и по-хорошему однозначный: в чужую судьбу с ногами лезть нельзя! Невозможно творить добро насильно. И девочка Женя, несостоявшийся диктатор, в конце концов, это понимает, а значит, её судьба не погублена. Всё будет у неё хорошо...
А начинался «настоящий Алексин» с повести «А тем временем где-то…», опубликованной в 1967 году. Именно в ней найдено то, что на обтекаемом языке советской критики называлось «особое внимание автор уделяет нравственной проблематике». Ну, а если не на обтекаемом, то так: «Знаете ли вы, ребята, что взрослые не всегда правы? Больше вам скажу: бывают такие взрослые, что у-у-у... Просто свиньи!»
«Эге, – смекал проницательный взрослый. – Это же выходит, что и Партия и Правительство не всегда правы!» И начинал ценить Алексина ещё больше.
У меня в детстве оставалось после алексинских книг ощущение какого-то беспокойства, душевной тревоги. Мир в этих книгах часто был несовершенен и несправедлив, бессилен решить встающие перед подростком проблемы. Правильные решения герою приходилось находить самому. Это вроде бы правильно, но...
Что-то тут не так
Давайте вспомним повесть. Вдруг не все её читали. Герой, 13-летний подросток, живёт с папой, мамой и бабушкой. Семья у них хорошая, дружная, но при этом как бы делится пополам: папа с мамой составляют правильную половину (бегают по утрам, белозубо хохочут и всё время строят где-то далеко какой-нибудь очень нужный стране промышленный комбинат, из-за чего почти не бывают дома), а внук с бабушкой составляют неправильную половину: по утрам не бегают, обедать (чтобы не готовить) ходят в кафе, где заказывают только селёдку и сладости, и ещё бабушка проводит Серёжу на фильмы «детям до шестнадцати», откровенно нарушая моральные принципы советского человека – строителя коммунизма.
«Я очень слаба, – объясняла бабушка контролёрам, угрожающе старея и дряхлея у меня на глазах, – он повсюду меня сопровождает… Обещаю вам, что он не будет смотреть на экран!..».
Бабушка любит повторять эту фразу: «Я очень слаба». Возможно, этот лейтмотив привязался к ней, когда её дочь вышла замуж за Серёжиного папу. Ослабела в борьбе за дочь. Поддастся ли теперь и Серёжа инокультурному влиянию отца? Или ей удастся отстоять внука, вернуть к традиционным семейным ценностям?
Разумеется, в повести об этом сообщается полунамёками.
«…Бабушка, обращаясь ко мне, сказала:
– Ну-с, доложу вам: ваш отец образцовый тренер! Моя дочь уже просто ни на шаг не отстёет от него.
И я опять ничего не понял: хвалила ли она моего отца? Или была им недовольна?»
У Серёжи есть друг Антон. Он заика, болезненно застенчив, плохо отвечает у доски и поэтому получает тройки. Его мама говорит: «Если из тебя ничего не выйдет, я утоплюсь». (У Антона нет отца, – вероятно, поэтому мама считает, что из неё самой уже ничего не вышло).
Каждый день родители присылают Серёже из своих командировок письма. По очереди: день – папа, день – мама.
«– Фантастика! – сказала однажды бабушка. – Хоть бы раз перепутали очередь!..
Я не мог понять: восторгается она моими родителями или в чём-то их упрекает».
Каждое утро по пути в школу Серёжа заглядывает в почтовый ящик. И вот однажды по ошибке он вскрывает письмо, адресованное не ему. (Он Сергей, и отец Сергей.) А там...
Со мной случилась беда, Серёжа. Ты единственный человек, которому я могу рассказать. Если ты зайдёшь в любой вечер… Если не зайдёшь, не обижусь. Как уже было однажды… Это можно понять. Привет жене. Надеюсь, у вас все хорошо. Это можно понять.
– ???
На конверте указан обратный адрес, и Серёжа, измученный смутными подозрениями, отправляется по этому адресу. Видит фотографию отца на стене. Не обворожительно белозубого, а жалкого, лопоухого, с тонкой шеей, в солдатской пилотке. «Взгляд его был безрадостным, горьким».
Женщина, приславшая письмо, была когда-то его женой…
Здесь художник (художница?) переборщил. Бывшая жена Серёжиного папы вовсе не так молода и внешне привлекательна, как на этой иллюстрации
«Здесь, в этом стареньком жёлтом доме, отец был худым и страдал бессонницей. Учился… Отсюда ушёл на фронт и сюда же вернулся. Она его лечила… Но почему мне об этом никто никогда не рассказывал? Почему?! Даже бабушка, с которой мы часто обменивались тайнами. А может, она сама ничего не знает?
Я слышал, как однажды, в день годовщины свадьбы моих родителей, отец поднял тост за свою первую любовь. То есть за маму… Значит, эту женщину он не любил?»
Ещё у этой близорукой, сгорбленной, будто придавленной горем немолодой женщины (кстати, сколько лет Серёжиному отцу?..) был приёмный сын, сирота из детдома. Недавно нашлись его родители, и теперь он уходит к ним. Складывает вещи в свой пионерский чемоданчик, оставляет ключ на столе и уходит.
В прошлый раз она писала Серёжиному отцу, когда этот сын был ещё маленьким; одноклассники за что-то устроили ему «тёмную», он бился в истерике, требовал для них жестокого наказания. Мать хотела, чтобы Серёжин отец по-мужски поговорил с ним, объяснил, как в такой ситуации себя чувствовать и как вести. Больше-то попросить было некого. Но Серёжин отец не пришёл и, кажется, не ответил. Что ж, это можно понять. Вот и сын тоже считает, что хвост собаке нельзя рубить по частям. Только махом. И его можно понять...
«Я очень слаба» и «Это можно понять» – два главных рефрена в книге. Перекликаются, как «тик» и «так» в будильнике.
В кульминации повести Серёжа понимает, что не сможет стать ещё одним человеком, бросившим эту женщину. (Вероятно, он для этого «слишком слаб».) В последнее школьное лето перед ним встаёт выбор: лететь с родителями на самолёте в Крым, где море и горы, или ехать к одинокой Нине Георгиевне, и он выбирает ехать. За что отец, так и не узнавший об их знакомстве, упрекает Сережу в «бескрылости».
А можно вопрос?
Рецензент «Литературной газеты» не преминул бы заметить, что тосты не «поднимают», а «произносят». Но это не единственный «вопрос к автору».
Вот, например, Антон. Персонаж эпизодический, по сюжету только один раз и пригодился. Когда Серёжа ищет предлог вернуться в дом Нины Георгиевны, его осеняет: ведь она врач-невролог, а Антон заика! Ему необходимо избавиться от заикания! Чтобы мама не утопилась! Нина Георгиевна соглашается позаниматься с Антоном, но объясняет Серёже: это только чтобы уйти от человека, нужен предлог. Чтобы к человеку прийти, предлог не нужен.
Всё правильно. Ещё один урок благодарно воспринят, повествование логично движется к финалу. Но постойте!.. А что же дальше происходит с Антоном?!
Вылечился он или нет? Разве это не важно – «утопилась» мама или не утопилась?
Это же, получается, Фирса забыли...
Кстати, в повести «Мой брат играет на кларнете» тоже «забыли Фирса» – концертмейстера Лилю. Автор называет её «аккомпаниаторша» (наябедничал рецензент «Литературной газеты»).
...И согласие с нравственной правотой повести даёт трещину. Антон «не наш мальчик», он нам не интересен. Наш мальчик Серёжа, и с ним всё хорошо, он растёт нравственным человеком...
С этого момента уже другими, менее доверчивыми глазами начинаешь смотреть на ту систему ценностей, которая противопоставляется самодовольной и самоуверенной «сверхчеловечности» Серёжиного отца. На бабушку-манипуляторшу, обманщицу контролеров. Получается, это в атмосфере её лукавой слабости выковался правильный Серёжин характер?
Получается – правильно притворяться слабым, уметь лавировать и, совершая выбор, сбрасывать со счетов «лишние переменные» вроде друга или оказавшегося «не на высоте» отца?
Мораль повести, к которой стремится автор, очевидно такова: «Сильный не всегда прав. Более того, не всё то, что кажется нам силой, ею является. Настоящая сила поверяется добротой». Это замечательная мораль. Но почему доброта рождается в атмосфере слабости?
У Юрия Трифонова (кажется, в повести «Обмен») есть фраза: «Слабый не способен на подлость». Но это мысль героя, а не автора.
А у Алексина выходит, что где доброта, там слабость (мягкость, податливость), а где зло (черствость, эгоизм, а возможно и трусость отца), там пробежки, режим дня, и прочая «самодициплина».
Стремился ли автор к такому результату? Вряд ли. Но – что написано, то написано. Написана иллюстрация к стихам Галича:
Не бойтесь тюрьмы, не бойтесь сумы,
Не бойтесь мора и глада,
А бойтесь единственно только того,
Кто скажет: "Я знаю, как надо!"
Но это странные стихи. Кому их автор предлагает не бояться тюрьмы и голода? Тем, кто сидел и голодал? Или тем, кто не знает, что это такое?
* * *
Мне кажется, что в детской книге рядом с подростком должен быть сильный взрослый. Например, как у Носова. Носов (писавший, впрочем, для более юной аудитории, чем Алексин, да, это «нюанс») никогда не противопоставлял добро и силу. Он был воплощением доброй силы. И в его произведениях всегда присутствовал (неназидательный, часто незримый) сильный и правый взрослый. Даже там, где формально, на уровне фабулы, никаких взрослых не было. Как он это делал, я подробно рассказывал в статье по ссылке.
Нисколько не сомневаюсь, что Серёжа вырос и стал нравственным авторитетом. А тот, другой... Этот, как бишь его, Антон... Ну, «он мужик, а их на Руси много».
Познакомиться с журналом, бесплатно скачав и полистав разные номера журнала, можно здесь: https://www.lychik-school.ru/archive/
Выписать журнал с доставкой в почтовый ящик – на сайте Почты России
Канал "Лучика" в "Телеграм": https://t.me/luchik_magazine
Страница "Лучика" "ВКонтакте": https://vk.com/lychik_magazine