Фадеев Ростислав Андреевич (1824-1883). Письма о современном состоянии России:
11 апреля 1879 года -- 6 апреля 1880 года. Размышления о дальнейшем пути России после реформ Александра II»
II письмо.
...Заключение ясно. Революционное движение не нашло в России почвы в смысле общественных условий, но нашло достаточно обильный личный материал. Трудно доступное в своих подпольях для преследования полицейского, и не опасаясь окружающих людей, как граждан, это революционное движение, не искорененное во время, грозит стать для современной России нравственно тем же, чем была вещественно запорожская Сечь для старой Польши: прибежищем всех отчаянных людей, не находящих себе места в общественном строе. Подземная крамола не в силах конечно поколебать русский государственный порядок, как видимая Сечь не разрушила польского, но может затормозить дальнейшее его развитие и тем самым довести до какой-нибудь катастрофы.
Ясно также что нигилизм составляет не сущность, а лишь форму нашей язвы. В промежутке времени, какое мы переживаем, между разрушением крепостного государственного склада и полным окончанием нового, общество естественно является не осевшимся, в нем появилось громадное число людей выбитых из привычной колеи или вызванных из толпы новыми потребностями, к которым они не успели еще приготовиться и примениться. Им нужно жить. Социализм есть ни что иное как случайное знамя этих людей, как современный ярлык бродящих общественных осадков, укрывшихся в трещинах и пустотах нашего государственного здания; он есть буквально особый вид казачества второй половины XIX века, явление, проходящее чрез всю русскую историю, но с соответствующим времени ярлыком. Завтра имя этого осадка легко заменится иным, но главное дело все таки будет не в осадке, а трещине, дающей ему приют. Наша администрация без общества уподобляется молоту без наковальни, который не раздробляет злых семян, а только глубже загоняет их в почву. Можно думать, что социализм, составляя явление заносное, чуждое русской жизни, все же безопаснее всякого самородного противугосударственного произведения собственной почвы, которое успело бы приютиться в наших нравственных пустырях, за что нельзя ручаться в будущем. Русский простой народ не увлечется западными теориями, но у него есть свои мечтания, которыми руководителе, менее грубые чем нынешние заговорщик, сумели бы, чего доброго, воспользоваться. Кроме того что та же революционная секта может вновь разростись из нескольких не подобранных семян, но еслиб удалось даже раздавить ее без остатка механическими мерами (что довольно сомнительно) оставляя по прежнему между правительством и обществом пустое поле для посева будущих доморощенных плевел, то такой успех принес бы по всей вероятности облегчение весьма кратковременное. В дурных явлениях никогда не оказывается недостатка если есть для них простор.
III письмо
...Но на виду стоит только ущерб гласный, а сколько же составляет негласный? Не охотно, но обязательно должен повторить слова, раздающиеся ныне чаще всяких других в русской земле и против которых не слышно ни единого возражения: в последние два десятилетия продажность и незаконные поборы возросли у нас в несколько крат. Появление подобного растления составляет постоянный признак общественных учреждений, утративших жизненную силу и веру в себя, и в то же время подчиненных лишь сами себе, без надзора со стороны. Деятели таких учреждений, сознавая вместе полную безнаказанность и свое бессилие для общего дела, начинают без зазрения совести обращать данную им власть в в пользу личного интереса; а как язва лихоимства никогда не переводилась в России, то при таких условиях она и разрослась до небывалых размеров, а что всего хуже, до небывалой беззастенчивости. Безобразные оправдания присяжными казнокрадства и продажности чиновников показывают наглядно, что общее мнение не ставит их более в вину личности. Мы пришли к такому нравственному разложению роковым склоном. В начале текущего столетия преобразования Сперанского сняли с русской администрации последнюю тень контроля принадлежащего сенату, общественное мнение не имеет у нас значения, дела ведутся в сущности второстепенными агентами, которым нет выгоды уличать друг друга; наша бюрократия осталась предоставленной самой себе, в виду удесятерившихся денежных оборотов, зависящих от ее разрешения. Многие ли люди устоят против подобных искушений? Тем не мене у русской государственной власти, кроме этого малонадежного орудия, нет никакого иного для воздействия на страну; с таки орудием правительству предстоит идти на встречу самым загадочным вопросам будущего, очевидно надвигающимся на нас.
